-

ОБЪЯСНЕНИЕ ДЕРЖАВИНА

на записку Г-на Ржевского, поднесенную Ее императорскому Величеству.

(Государыне Императрице Екатерине II ).

(Помещаема эту деловую записку, изображающую явно пылкий характер Державина, которого мы еще слишком мало знаем с этой стороны. – М. П.)

Записка сия содержит несколько правды, более же несправедливость; а именно:

1. Что он Г. Ржевской один не составляет Совестного Суда; это правда, – я говорил.

2. Что будто указывал на него пальцом и говорил ему ты; это неправда.

3. Болезнями ли отозвались Заседатели от присутствия, я не знаю; но то правда, что они в присутствии не находились, и что не было нужды приглашать меня не в полное собрание к выслушанию мнений, когда оные поданы были еще в Ноябрь месяце, и когда можно было прежде, или после избрать для того присутственный удобнейший день, а не торжественный, и на масленице.

4. Что в продолжении чтения тех мнений оное было прервано моим и других разговорами, это правда.

5. Будто я говорил, что мнение СовВстного Суда была копия с мнт.ния противной стороны посредши-ков, и писано одним пером, это неправда. [45]

6. Что Г. Ржевской имеет право согласиться с мнением которого-нибудь посредников,– это не совсем справедливо; ибо он должен соглашаться с ближайшим к правилам Совестного Суда: но об этом ни слова ни кем говорено не было.

7. Что Совестный Суд ни с тем, ни с другим мнением посредников согласен не был, – неправда. – Самые те мнения докажут, что Дмитриев обвинен.

8. Что я вскочил со стула с телодвижением, это правда. – Для того что без телодвижения встать не можно.

9. Что я оборотясь к нему начал кричать из всей силы с укоризнами о непорядочном отправлении его должности, это неправда; о должности его ни слова говорено не было. А как он сам в своей записке рассудил таковым себя представить; то оная, и сие мое объяснение, утвердят истинну.

10. Что я просил учреждения, – это правда; а чтобы вырвал, я его из рук Секретаря, и увидя мою ошибку хлопнул оным, – это неправда.

11. Что я говорил ему о доведении до слуха Ее Императорского Величества о его беспорядке, это неправда; а что выехав из Совестного Суда был я в комнате Его Сиятельства Графа Платона Александровича и при многих людях говорил о притеснении учиненном Дмитриеву, и что я буду жаловаться Ее Величеству, это правда.

12. Что он Г. Ржевской остановил меня и просил, дабы я сказал мое согласие, или нет, на которое либо мнение; но я ему отвечал грубым [46] тоном, что тогда скажу оное, когда будет в Совестном Суде Заседатель Крок и другие, а с ним дела иметь не хочу,–это неправда и быть не могло; для того, что коль скоро я вышел из присутственной Камеры, то ни мало не останавливаяся уехал .

13. Что всему тому свидетели не токмо посредники Всеволожского, но и оба тяжущиеся и вся канцелярия – это правда; они могут быть свидетелями, хотя никого в судейской Камере кроме Секретаря и посредников не было; но чтоб были справедливыми, в том на них, яко благоприятствующих Всеволожскому положиться не могу. Равно и Г. Ржевской, я думаю не положится на Дмитриева; если же он на него ссылается, то пусть его спросить. Дмитриев должен по присяге сказать, что был у нас разговор с господином Ржевским обоюдно горячий, но не непристойной или ему обидной, каковым он его в жалобе своей представляет; хотя в прочем не один раз имел я несчастие, что в подобных случаях противу меня согласившиеся тонкие и хладнокровные люди старались обратить в предосуждение мне правоту мою и горячую любовь к истине; но и здесь в том кажется не предъуспели; потому что основываясь на законах и истине, и защищая правого, не вышел я нигде из благопристойности. Множество чрез мои руки перешедших совестных разбирательств в здешней и других губерниях, и даже по особым Высочайшим повелениям моему одному лицу и посредству вверенных, и не в таких важных делах мною кончены были, и никто из [47] тяжущихся нигде не приносил на меня жалоб. Делами свидетельствоваться я почитаю себе правилом, а слова употребить нахожу принужденным в собственное мое защищение; имея притом утешительное в душе моей оправдание собственного суда совести моей, по которой нередко выбираем в посредники не отрекался ни когда защищать невинность.

Сказав таким образом по частям записки, что было и чего не было, смею представить для лучшей ясности всю совокупность сего происшествия. – 26 числа минувшего месяца повесткою приглашенный по делу Всеволожского и Дмитриева, подлинно я был в Совестном Суде. Нашел там Г. Ржевского одного без Заседателей, собеседующего с посредниками Всеволожского; тяжущимся приказал он из судейской камеры выдти. Тут предложены были мнения посредников и слушаны прежде мое, а потом Г. Васильева и Сушкова. В продолжении первого Сушков, а второго, я, в полголоса делали наши примечания на некоторые места.– По прочтении тех мнений, которые оказались несогласными, надобно было изъяснять рассуждениями их противоречия и избирать средства к соглашению тяжущихся на примирение, по точной силе Высочайшего учреждения статьи 400-й. Но я видя, что никого нет из Заседателей, кто бы мог уважить мои мысли, и приметя, что Г. Ржевской на стороне противной, спросил, где же господа присутствующие? Тут Г. Ржевской вспыхнуть и сказал : какие присутствующие, вот мнение Совестного Суда подписанное всеми, которое мне тогда и [48] показал, удивлялся, что без общего рассуждения по мнениям посредников, из которых, противного мне я никогда не видал и не слыхал, предварительно заготовлено уже было определение Совестного Суда, был я любопытен выслушать оное. Когдажь увидел, что все правости моей стороны или умолчены, или отвергнуты; а напротив того, не токмо мысли, но целые фразы помещены противного мне мнения, то я оборотясь к Г. Васильеву весьма учтиво сказал: это кажется ваши мысли. Тут сей с умеренностию, а Г. Ржевский с досадою говорил, что он с ним по дачи мнения не видался и не стакался, и тому подобное, чем и прерываемо было чтение. Но как в окончании оного услышал я, что Дмитриев обвиняется и в том, о чем он суду и объяснений не подавал; то почувствовав сильнейшим образом несправедливость и угнетение Дмитриева, не мог вытерпеть, чтоб не спросить Высочайшего учреждения, и хотел в защиту угнетаемого опереться на те статьи, где в правила Совестному Суду предписаны осторожность, милосердие, чтоб ни чью судьбу не отягощать, доставить каждому принадлежащее, примирять, а не обвинять тяжущихся: но Г. Ржевской отказал было мне и в том, а потом когда по приказу его Учреждение Секретарем было подано и положено на конце стола, для чего я и встал со стула и хотел помянутые статьи прочесть; но вообразя, что все мои представления были бы безъуспешны для того, что других присутствующих не было, а один Совестный судья по Высочайшему учреждение 396-й статьи Совестного Суда не составляет и не кого было просить записать [49] в журнал мною говоренного; то я оставя отверстым Учреждение как оно было, удалился из суда, не говоря ни одного слова, в намерении на беспорядок принести жалобу Ее Императорскому Величеству, а тем самым не допустить до угнетения Дмитриева…

Наконец ежели но просьбе Дмитриева Г. Ржевской не дал ему и мнения Совестного Суда, сказав, что сделать ему того невозможно, то после всего того осмеливаюсь вопросить, где же по сему делу был тот совестный, благотворный и Святый суд, которой установлен премудрою нашею Законодательницею для защиты угнетаемого человечества?

Текст воспроизведен по изданию: Объяснение Державина на записку г-на Ржевского, поднесенную Ее императорскому Величеству. (Государыне Императрице Екатерине II ) // Москвитянин, № 1. 1841