-

Письма княгини Екатерины Романовны Дашковой к князю Григорию Александровичу Потемкину.

Печатаемый здесь письма княгини Дашковой относятся к восьмидесятым годам прошлого столетия, когда Дашкова, после долголетних странствований по Европе, возвратилась в Россию и назначена была президентом (директором) академии (1782 г.). Так, некоторые письма помечены 1784 годом, другие же хотя и не имеют определенной даты, но по некоторым выражениям заставляют догадываться, что принадлежат к той же эпохе. В письме III-м княгиня прямо говорит: «а как скоро 40 лет минет ¹, то пора бы мне кажется умеренной, но собственно свой кусок хлеба иметь». Наконец обстоятельства, упоминаемые в остальных письмах, позволяют их безошибочно приурочивать к тем же годам прошлого века.

На письмах княгини Дашковой лежит отпечаток того характера, с каким эта замечательная женщина является и на страницах истории и в проявлениях своей частной деятельности: живая впечатлительная, порывистая, самолюбивая до тщеславия, настойчивая и суетливая до надоедливости — за что ее и не любила Екатерина II, такою Дашкова рисуется и в настоящих письмах. С одной стороны это женщина самая развитая в то время в России, преданная интересам науки и литературы, классически образованная, вся погруженная в дела академии, в ее издательскую работу; с другой стороны — это помещица, обдумывающая более выгодный обмен одних крестьянских душ на другие с прикупкою новых душ, и наконец — это мать, постоянно надоедающая всем с своим сынком и с разными племянниками. Как образованная женщина и писательница она сравнивает свою дружбу с Потемкиным с подобною же дружбою Горация с Меценатом: «как Гораций Месенадовой дружбою был счастлив, скажу (говорит она в письме I): я счастлива и довольна, но если бы чего недоставало, не имею ли я Мецена, есть-ли желании какие творить захочу». В другом письме она упоминает о своих трудах по академии, о том, что академия поглощает все ее время, так что ей некогда заниматься делами своих имений, и снова называет Потемкина своим Меценатом, говоря: «желаю, чтоб отданный мне в руки кагос в такой порядок привесть, чтоб сколько-нибудь оправдать лестное обо мне монаршее мнение и чтоб Меценат мой от дружбы своей ко мне не отрекся» (пис. XI). Литературные сношения с своим Меценатом Дашкова поддерживает посылкою ему книг. Так при письме № II она отправляет к нему пятую книгу известного тогда журнала «Собеседник» и желает, чтоб эта книга принесла ему «приятное упражнение». В письме VII извещает князя о ходе печатания книги «Virgilii Maronis Georgicorum», с виньетками, и просит на окончание издания этой книги отпустить 3,000 р. Замечательно, что бумага на это издание выписывалась из «чужих краев».

С сыном своим она носится как Гейне с несчастной «фарфоровой чашкой». Мальчишке из любезности к матери дают полк — и мать уже докучает Потемкину разными просьбами: то возьми он сынка с собой, то сделай так, чтоб квартира его полка находились «в менее вредном климате» (пис. II), — ищи для него «здорового воздуха»; то умоляет держать его при себе, не позволять ему ни «отставать» от других, «ни метаться противу других в опасности»; то просит отпустить сынка из армии к ее именинам; то умоляет назначить его адъютантом к императрице! Постоянно докучая Потемкину, [153] она не оставляет в покое и князя Орлова — ловит его за границей в Лейдене и просит за своего сынка (пис. V). Ослепленная родовыми предрассудками (не смотря на свою дружбу с Вольтером и другими тогдашними светильниками мира), она высоко ставить «права рождения» своего сына, а сама огорчается, что императрица пожаловала ей свой портрет для ношения на шее — только без бриллиантов! Жало того, — хотя она старается скрыть это, — но ее грызет тщеславие: «по правую или по левую руку графини Матюшкиной» она будет находиться в придворных церемониалах (пис. VI).

Как бы то ни было, все эти мелочи нисколько не умаляют в глазах истории величия княгини Дашковой, которая навсегда останется крупным явлением в истории русской жизни. Между тем, даже современники ее не умели оценить это явление, и само собою разумеется относились к ней слишком пристрастно: то ее возносили до небес, то третировали как ничтожество и издевались над ней. Дашкова не могла не видеть, что даже Екатерина, обязанная ей очень многим, впоследствии не стеснялась издеваться над замечательною женщиною и позволять осмеивать ее таким ничтожествам как Мамонов, Зубов и другие, не стоившие, что называется, ее мизинца. Так, Екатерина громко говорит придворным, что «с Дашковою хорошо быть подалее» (Храпов., изд. Барсук., 66). Она велит очистить во дворце покои для Нарышкиной, но так, «чтобы не было комнат для княгини Дашковой», и тут же поясняет: «с одною хочу проводить время, а с другою нет» (83). Мало того, княгиню Дашкову изображают в комедиях, как напр. «За мухой с обухом», и называют ее «Постреловой», которая враждует с «Дурындиным» (Нарышкиным) из-за свиней (178). Понятно, что это должно было быть оскорбительно для такой самолюбивой женщины как Дашкова, у которой вся жизнь была поставлена в ложное положение — и это не могло не отразиться на ее характере. Одно несомненно, что в то время, когда многие дюжинности возводились на пьедестал в глазах Дашковой — Дашкову отталкивали, оскорбляли, унижали, хотя по-видимому и льстили ей в глаза.

Этим двусмысленным нравственным положением отчасти объясняется несколько странный колорит писем, приводимых ниже в том порядке, в каком они извлечены из архивных дел Г. В. Есиповым, обязательно сообщившим их редакции «Древней и Новой России».

Д. Мордовцев.

Многочисленные дела, коими вы, мой милостивый друг, я чаю, были отягощены, и желание кое я имею, чтобы жребий племянницы моей был решен, причиною умедлению моему сообщить вам Пасеково о Дашковке известие; посылая же оное теперь, прошу вас, батюшка, об оном не думать, пока вы милостию своею меня не успокоите на щет долгу моего противу сестры моей и племянницы, кою я с детьми своими не делю. Когда же я свободна чрез исполнение желания сестрина буду, вашу неоцененную милостивую дружбу к интересам моим обратить, тогда я об тамбовской земле прежде херсонской вас трудить буду, а теперь как Гораций Месенадовой дружбою быв счастлив, скажу я счастлива и довольна, но есть ли бы чего не доставало, не имею ли я Мецена, есть ли желании какие творить захочу.

[Я не послала моего маленького le Duc, потому что хочу дать ему план (un cadre), а рабочие здесь не особенно исправны, и я еще не могла его получить] ².

II.

С.-Петербург, 17 сентября (без года).

За лишнее считаю вас уверять, мой [154] милостивый друг, о участии, которое я приняла в болезни вашей, ибо вы не можете усумниться в искренности и горячей дружбе, кою я вам посвятила. [Ваши благодеяния моему сыну и природа моей души в том порука (un garrand). Поправляйтесь скорее, князь, и возвращайтесь сюда, но не берите с собою моего сына. Он должен оставаться и привыкать к своему полку, только квартира была бы в менее вредном климате].

Когда я узнала о вашей болезни, то не обинуясь у ее величества спрашивала, как у источника, в коем я истинную почерпать могла; когда дело идет об вас, то у придворных правды не добиться, ибо сверх того, что собственные виды чувства их определяют, но и о заусенице на пальце у вельможи решительно ответствовать не дозволяет им придворная политика. Вчерась дух мой был до крайности встревожен.

[В течение более четырех часов императрица страдала сухою коликою (la collique seche); я была у ее постели до полуночи. Ее терпение и внимание к окружавшим были невероятны. Даже в колике она остается великою. Сегодня утром она здорова, хотя еще и чувствует некоторую слабость; я нашла ее не только спокойною, на даже веселою]. Здесь приобщаю пятую часть «Собеседника», а четвертую, надеюсь, вам Маруци уже вручил; желаю от сердца, чтоб хотя четверть часа вам приятного упражнения сия книга принести могла; еще повторю, батюшка, свою просьбу, чтоб сына моего сюды ныне не привозить, но чтоб в здоровом воздухе, есть ли то возможно, ему квартиры назначить; получа по милости вашей полк в его леты, не простительную бы он оплошность и нерадение показал, отлучаясь самый первый год от своего полку. Сколь же скоро я знаю, что он здоров и должность свою исполняет, я спокойна и довольна, Затем прости, мой милостивый друг, почтение и дружба суть чувства, коими на век преисполненна противу вас будет ваша Дашкова.

III.

Стрелина, 14 августа.

Возвращаю вам, мой милостивый друг, сына своего, и хотя не мало не сумневаюсь о дружеском противу меня и благосклонном противу его расположении вашем, но не могу воздержаться при сей оказии еще не просить вас о покровительстве и руководствовании вашем о нем. При том прошу, батюшка, чтоб его при себе держать и ни отставать, ни метаться противу других в опасности ему не позволять. Я льщусь, что вы, батюшка, в успокоение мое сделаете милость, в случае — мира выберете его полку не в вредном климате квартиру, чем меня много одолжите.

Теперь обращу к светлейшему своему прикащику речь. Нередко бывает, что управляющие имениями, не совсем по воле помещиков, сами чрез время помещиками того имения соделываются; мое желание совсем противное, ибо я ничего так не желаю, как то, чтоб Круглое вам полюбилось, и вы бы его, как еще не пожалованное мне, у ее величества выпросили, а мне бы достали тоже в указе упомянутое число 2,565 душ где-нибудь в России доставили. Село Овчинино, кое было пожаловано Орловым, и потом от них выменено, для чего бы не могло еще быть променено и по примеру с другими сделанному, за излишнее в нем число душ с меня деньгами получить. Постарайся, мой милостивец, а то я не зная вашей польской экономии и проживаясь в Петербурге, со всем банксрут скоро буду и спокойного духу с умножающимся ежегодно долгом иметь не могу; детское же имение я не инако, как чужое, вверенное мне на время почитаю, а как мне скоро 40 лет минет, то пора бы мне, кажется, умеренный, но собственно свой кусок хлеба иметь, и от прикащичества сыновних деревень, коих я уже ни силы, ни времени управлять не имею, отказаться также время.[Но довольно об этом. [155] Впрочем вам, дорогой князь, предстоит прочесть еще одну просьбу, именно (nomement) о моем племяннике графе Бутурлине. Ради Бога возьмите его к себе в штаб, произведите в капитаны и не допустите этому молодому человеку растратить свои дарования и испортиться. Какое бы одолжение вы, мой уважаемый друг, сделали для меня, если бы мой злополучный почти всеми покинутый племянник получил через вас повышение! Я страдаю от мысли, что его злополучие происходить от того, что императрица взяла его от бабушки и поместила в это гнусное (vilaine) училище, кадетский корпус. Если бы он остался в родительском доме, то был бы уже или генерал-адъютантом у какого либо генерала, — или гвардейским офицером. Заклинаю вас, князь, уважить мою просьбу и быть уверенным, что признательность сердца вам преданного, исполненного любви и уважения, останется неизменною в течение всего существования вашего верного друга кн. Дашковой.]

IV.

17 ноября 1784 г.

[Будьте добры, князь, разрешите моему сыну приехать сюда и прошу вас пошлите ему приказ об этом, чтобы я имела удовольствие видеть его у себя ко дню св. Екатерины. Этим вы много меня обяжете. Пребываю всегда с чувствами уважения и привязанности. Преданая вам кн. Дашкова.]

Брюссель, 24 ноября.

М. г.,

Я имела честь писать вашей светлости через вашего племянника генерала Самойлова и просить вас о ходатайстве и поддержке моей нижайшей просьбы к ее величеству о назначении моего сына ее адъютантом. Я говорила также вашей светлости, что мне было не безъизвестно о невозможности моему сыну вдруг достигнуть этого счастия, но я знала также, что ваша светлость как военный министр легко можете повысить его, приблизить к этому званию до его возвращения. Не знаю, получили вы, милостивый государь, мое письмо и беспокою Вас этим не с целию торопить вас и еще менее вам докучать. Но так как я в Лейдене встретила князя Орлова, который полюбил моего сына и с откровенностию и участием нас всех очаровавшими предложил ему просить императрицу о переводе моего сына в его конно-гвардейский полк офицером, то, поблагодарив его, [156] просила повременить своею благосклонностию к моему сыну, пока не получу от вас ответа и рассказала ему, что я уже обращалась к вашей светлости. Вот почему прошу вас, милостивый государь, чтобы вы были добры и приказали кому-нибудь, если сами не имеете времени известить меня, расположены ли вы оказать моему сыну покровительство и поставить его в то положение, на которое он несколько в праве рассчитывать по своему рождению и воспитанию, для того, чтобы в случае ваша светлость не пожелаете утруждать себя судьбою моего сына, он мог бы не теряя времени воспользоваться счастливым расположением к нему князя Орлова и выйдти из того, так сказать презренного положения, в котором он теперь находится. Через несколько дней я выеду в Париж, где с нетерпением буду ожидать от вас ответа.

Остаюсь с совершеннейшим почтением и уважением к вам,
милостивый государь
вашей светлости нижайшая и покорнейшая слуга
княгиня Дашкова.

VI.

24 декабря 1784 г.

[Неужели, князь, я имела несчастие быть непонятою ее величеством. Уверяю вас, я не имела в виду никаких притязаний и мне совершенно безразлично быть по правую или левую руку графини Матюшкиной, и потому что не добивалась обойдти ее, я желала носить на шее портрет восторженно мною любимой государыни, никогда с ним не расставаясь. С другой стороны этим я избегну всех этих глупых вопросов, какие мне делаются, ибо считают меня или на столько глупою и наглою, чтобы я могла не носить его, или что ее величество, удостоив меня столь великим отличием, пожалела издержек в три или четыре тысячи рублей на бриллианты. Наконец прошу вас, князь, сказать мне, что это такое, ибо мне нельзя не быть несчастной, когда опасаюсь, что сделала неприятное императрице, а так как вы не ответили мне на письмо, то я начинаю опасаться, что это действительно так вышло. Сделайте милость, повторите ей это. Я думаю она должна знать, что нет таких мук, которые я не предпочла бы ее немилости. Строчка от вас будет новым одолжением для той, которая вас любит, уважает и справедливо называет себя вашим искренним другом

кн. Дашкова. [157]

VII.

30 сентября (пометка Потемкина),

Милостивый государь мой Григорий Александрович,

Известная вашей светлости книга «Virgilii Moronis Georgicorum» ныне печатанием совсем уже окончена, кроме виньетов, коих несколько досок еще не дорезаны, однако же и те скоро изготовятся; я имея крайнюю по академии в деньгах нужду на пересылку в чужие край за самую ту бумагу, которая употреблена на помянутую книгу, о коих деньгах я уже несколько месяцев докуку большую имею, покорно прошу вашу светлость приказать отпустить — ныне в академию в счет следующих за напечатание оной денег 3,000 руб.

VIII.

Париж, 23 февраля.

Милостивый государь,

Я имела честь писать вашей светлости из Лондона, а потом из Брюсселя, прося вас как военного министра, о принятии моего сына под ваше покровительство; вследствие наклонности к военной службе он не преминет, когда будет иметь честь состоять в вашем ведомстве, доказать вам, что заслуживает поощрения, которое вы стараетесь оказывать нашим молодым офицерам. Заявите, милостивый государь, ее величеству, что она переполнила бы желания матери, если бы соизволила почтить его званием своего адъютанта. Я вполне чувствую, что моя просьба при вашем посредстве может иметь лучший успех и что ваша светлость сами можете приблизить его к этому званию, если предварительно дадите ему повышение. Вот в чем заключалась моя первая просьба. Во второй я простодушно излагала вам предложения, сделанные моему сыну князем Орловым и заклинала вас известить меня через одного из ваших секретарей, если бы ваша светлость соблаговолили снять с меня заботу, став покровителем моему сыну, ибо для меня существенно, чтобы по возвращении в отечество он не имел бы несчастия сидеть в одной комнате с караульными, так как он не состоит в главном штабе. Устройте, милостивый государь, чтобы счастие быть вблизи своей великой государыни не соединилось для него с каким либо унижением и огорчением. Кто лучше императрицы может оценить благо и пользу разумного воспитания? Какой государь охотнее нашей государыни сочтет себя несколько признательным к тем родителям, которые заботятся о воспитании своих детей, стараясь сделать из них полезных граждан. Я желала бы, чтобы молодой человек, родившийся в ее царствование, носил его отпечаток и как по воспитанию, так и по усвоенным им познаниям был достоин служить и мог с пользою для отечества употреблять свои силы. Кто лучше вас, князь, может представить Ее взорам и сказать ей подвергая меня к стопам ее величества, что только из уважения и скромности я не обращаюсь [158] к ней самой. Повторяю вам, милостивый государь, свои просьбы и заклинаю вас приказать, чтобы мне ответили хотя одним словом. Я уезжаю отсюда через три недели, но наш поверенный в делах Хотинский всегда будет знать в каком городе Италии может найти меня ваш ответ. Если он (ответ) будет благоприятен, то я возвращусь в отечество с облегченным сердцем и вы навсегда привяжете к себе искренно преданную вам семью. Впрочем остаюсь с величайшим уважением к вам, князь вашей светлости нижайшая слуга

кн. Дашкова.

IX.

[Весьма признательна вам, князь, за то что вы освободили меня от моих антиков именно так, как мне того хотелось, ибо я действительно желала, чтобы у ее величества был кто либо достойный этого. Так я не могу завтра утром оставить своего дома — у меня комитет и обедаю дома, — а явиться вечером, не знаю будет ли прилично, то я приготовила к ее величеству письмо, которое пошло через вас, чтобы не запоздать своею благодарностию. Прикажите мне сказать, мой уважаемый друг, не следует ли мне отправить свое письмо сегодня же после полудня. Я с нетерпением желаю видеть вас и выразить вам благодарность, так как чувствую, но никогда не съумею выразить.]

(На обороте: его светлости князю Григорию Александровичу Потемкину).

[Нисколько не сомневаясь в вашей, князь, дружбе ко мне, я сообщаю вам, что сегодня утром я представлю ее величеству сделку, которую я давно предполагала заключить с своим сыном относительно наших имений. Вы, мой уважаемый друг, быть может при этом случае будете в состоянии оказать мне услугу и тем обнаружите чувства, которые мне лестно к вам предполагать. До свидания, князь, вся ваша.

XI.

Подателю сего вам, мой милостивый друг, изустной рапорт и сведение о Круглом дать может, он пять месяцев там жил и мало надежды мне подает из оной вотчины кусок хлеба иметь. Если вам досуг с ним четверть часа [159] поговорить, вы найдете, что он человек умной. Вот, мой любезный друг, как я вподлинную на милость твою надеясь, светлейшего прикащика у себя щитаю и тебя тягочу, я имела нужду в таковом покровительном прикащике, то эти ныне, ибо я конечно времени не имею за своими делами смотреть и не только сама, но, пользуясь корыстно от своего места и других к тому не допущу. Но желаю, чтоб отданный мне в руки кагос в такой порядок привесть, чтоб сколько-нибудь оправдать лестное обо мне монаршее мнение и чтоб Меценад мой от дружбы своей ко мне не отрекся. Ей Богу, работаю как лошадь и от домашней экономии совсем отступилась.

Не забудь, батюшко, сына.

XII.

(Павлу Сергеевичу Потемкину).

[Податель этой записки есть тот молодой человек, которого я вам, генерал, рекомендовала. Умоляю вас, побудите его выйдти из гвардии и этим вы доставите мне истинное одолжение. Он жил у меня три года и так как у него нет ни отца, ни матери, ни состояния (biens), то я хотела бы поставить его в возможность по крайней мере служить, со временем быть может отличиться и составить себе карьеру. Его имя Петр Васильевич Спиридонов. Вы любили его мальчиком и хотели лет десять тому назад сделать из него пажа, поправьте, прошу вас, тогдашнюю неудачу и вы чувствительно обяжете ту, которая с отменным уважением называет себя

вашею нижайшею слугою
кн. Дашкова.

Надпись на письме свернутом в четверть пакетом:
Его Превосходительству
Павлу Сергеевичу
Потемкину.

Комментарии

1. Княгиня Дашкова родилась в 1744 году, следовательно 40 лет ей минуло в 1784 году.

2. Текст в квадратных скобках в оригинале написан по-французски.

Текст воспроизведен по изданию: Письма княгини Екатерины Романовны Дашковой к князю Григорию Александровичу Потемкину // Древняя и новая Россия, № 6. 1879