СРЕДНЕВЕКОВЫЕ ИСТОРИЧЕСКИЕ ИСТОЧНИКИ
ВОСТОКА И ЗАПАДА

ПИСЬМА

графа П. В. Завадовского к фельдмаршалу графу П. А. Румянцеву

В собрании бумаг графа П. А. Румянцева, о котором уже было говорено в книге 3-й «Старины и Новизны», имеются также письма к нему графа Петра Васильевича Завадовского, относящаяся к той же эпохе, как и письма к Румянцеву графа А. А. Безбородка, с которыми мы познакомили читателей в только что указанной книге «Старины и Новизны». Письма Завадовского, числом 52, начинаются с 1775 года и, за исключением небольшого перерыва за время от 1787-1788 гг., продолжаются до 1791 года; они содержат в себе не мало любопытных сведений о происходившем во все это время при дворе Екатерины II.

Упомянутый выше перерыв в письмах Завадовского восполняется его же письмами к графу Румянцеву, по неизвестной нам случайности попавшими в Государственный архив министерства иностранных дел и там хранящимися в деле № 1058, разряд XI. Означенные письма как по внутреннему их содержание, так и по внешней форме представляются совершенно однородными с письмами того же Завадовского, хранящимися в бумагах графа Румянцова, и несомненно являются началом и продолжением той же самой переписки означенных двух лиц. Поэтому мы соединили оба собрания этих писем и, [224] распределив их в хронологическом порядке, печатаем теперь одновременно, что дает таким образом возможность представить читателям почти полную переписку двух известных деятелей славного царствования великой императрицы.

Письма Завадовского, хранящиеся в Государственном архиве, помечены буквами Гос. Ар.

Для большого уяснения содержания писем, кроме сделанных к ним примечаний, позволим себе в немногих словах возобновить в памяти читателей биографические сведения о самом П. В. Завадовском.

Второй сын бунчукового товарища и довольно крупного землевладельца Стародубовского и Мглинского поветов Черниговской губернии Василья Васильевича Завадовского (Совершенно неизвестно, на чем основано заявление Валишевского, автора сочинения «Autour d'un trone“, на стр. 335, что Петр Завадовский быль сперва суфлером придворного театра, а затем директором секретной канцелярии фельдмаршала Румянцова), Петр Васильевич родился в 1739 году, в усадьбе Красновичи, расположенной в глуши, среди лесов, покрывавших в то время почти весь современный нам Суражский (в то время Стародубовский) уезд Черниговской губернии. Мать его была дочерью подкомория Стародубовского повета Михаила Степановича Ширая, который в виду многочисленности семейства его дочери взял к себе в дом для науки двух старших своих внуков, Ивана и Петра, а затем поместил их в Иезуитское училище в Оршу, откуда Петр, впоследствии перешел для окончательного своего образования в Киевскую духовную академию, в которой много занимался изучением латинских классиков. Кончив курс в академии в 1760 году, Завадовский поступил на службу в Малороссийскую коллегию (См. „Русский Архив“ 1887 г., т. I, стр. 118-128, также „Русский Архив“ 1883 г., т. II, стр. 81 и след.) в Глухове, еще при графе Разумовском и, вскоре обратил на себя внимание его преемника графа Петра Александровича Румянцова, назначившего Завадовского правителем секретной его канцелярии по управлению Малороссии. В этой должности он участвовал в турецких походах, обессмертивших имя Румянцова, отличился в битвах при [225] Ларсе и Кагуле и за атаку Силистрии произведен был в полковники. По окончании войны Завадовский имел в своем заведывании Старооскольский полк, о котором очень заботился. Румянцов очень ценил служебный качества Завадовского, указывал на него Потемкину и просил исхлопотать ему за службу имение.

Из помещененного ниже письма Завадовского к князю Потемкину можно несомненно заключить, что Потемкин, по ходатайству графа Румянцова, хотел доставить место и повышение Завадовскому еще в 1774 году, но из дальнейшего не видно, чтобы это намерение князя в то время осуществилось. Так Завадовский пишет Потемкину, от 17 ноября 1774 года, из мест. Короешты, где находилась армия Румянцова (См. дело „Госуд. Архив“, разр. XI, № 871): „Фельдмаршал сообщаешь вам свою волю по поводу ваших ко мне милостей, превосходящих всякую лестную мысль. Он обрадовался, нелицемерно доношу, столько вашему предложению, что обожал ваше добродетельное сердце. Его словами скажу: вы мне делаете такое счастье, какого и он не в состоянии доставить, и лучше коего не мог бы пожелать ни отец мой сам, еслибы ему далось выбирать мне жребий. Засим, милостивый государь, я, удостоверившись, колико хочете удивить на мне ваши милости, предаю себя в полную вашу волю и предоволен буду всем тем, что вы для меня ни сделаете, готов будучи исполнять все ваши о том повеления. Ручайтесь смело за мою верность и усердие, а в приобретении способностей вовзаимствовать я твердо надеюсь от наставлений моего покровителя, коего прежде благодеяния на себе вижу, нежели заслуги мои знаю.

„Великодушный милостивец! Позвольте мне одного у вас просить, чтобы оставить мне военный чин и в том месте, к которому ведет меня едино ваше добротворение. Последний резон — по моему недостатку; вы сами тут проникните, что мундир гораздо дешевле обходится, как собственных кафтанов число не единственное.

„Еще раз с бесконечною благодарностью поручаю себя [226] вашему покровительству и желаю узреть вскоре тот случай, где я могу, целуя руки моего несравненного благодетеля, изустно подтвердить ему, с какою преданностию глубочайшею есмь вашего высокопревосходительства милостивого государя всепокорнейший слуга Петр Завадовский“.

Некоторые выражения этого письма дают основание к предположению, что, быть может, уже в 1774 году Потемкин имел в виду определить Завадовского к статским делам (иначе необъяснима просьба последнего о сохранении ему военного чина и мундира) и при том при другом лице, которому Потемкин может ручаться за верность и усердие Завадовского. Такое назначение является необычайным счастьем для Завадовского и т. д. Не указывает ли это все на то, что имелось в виду определить Завадовского секретарем к императрице уже в 1774 году?

Посылая Екатерине II ратификацию Кучук-Кайнарджийского договора, Румянцов в числе лиц, трудами и подвигами своими отличившихся, указывал императрице и на полковника Завадовского, награжденного 10-го июля 1775 года, в день мирного торжества, имением Ляличи, смежным с Красновичами, а вскоре затем, 26-го ноября 1775 года, — орденом Св. Теория 4-й степени. Когда же Екатерина просила Румянцова указать ей молодых людей, способных занять должность ее кабинет-секретарей, Румянцов отрекомендовал императрице Безбородка и Завадовского, скоро своею красотою, умом, образованием и мастерским изложением бумаг снискавшего расположение императрицы. Завадовский был 2-го января 1776 года произведен в генерал-майоры, назначен генерал-адъютантом и временно, во время отсутствия Потемкина, пользовался особым расположением императрицы, имел помещение во дворце и сделался не только кабинет-секретарем императрицы, но и главным дельцом ее. Но это продолжалось недолго, и уже в июне 1777 года всесильный Потемкин успел его отдалить, при чем, по словам Гельбига, Завадовский был щедро награжден. Он уехал к себе в Ляличи для поправления расстроенных дел по этому имению, почти бездоходному по качеству почвы. Впрочем его пребывание в деревне было непродолжительно: он был вызван императрицею в [227] Петербург, где, находясь без определенных занятий, предался карточной игре, как видно из переписки его с графом А. Воронцовым (См. Архив Воронцова, т. XII). Тяготясь своим положением, Завадовский просился в деревню и был отпущен без возражений в апреле. По возвращении своем, в августе 1777 года, он был назначен к присутствованию в Сенате, в Совете, а также к управлению двумя банками и в комиссии о сокращены канцелярского делопроизводства. В 1780 году он был произведен в тайные советники, назначен сенатором и членом воспитательного общества благородных девиц, а немного позже и членом комиссии о народных училищах. При учреждена в 25 губерниях народных училищ Завадовский получил шесть тысяч душ в Малороссии, в Переяславском уезде. Из писем его к Фридрикевичу (Чернигов. Губер. Ведомости, 1893 г., № 49) видно, что Завадовский получил именно эти земли по совету Фридрикевича, которого я просил управлять этими имениями за невозможности) самому этим заняться, не смотря на его любовь к деревенской жизни, которую имел непрестанно от самой молодости. Кроме того, из этих же писем видно, что это пожалование возбудило против Завадовского зависть во многих его земляках: они могут думать и толковать, что хотят, но, говорит Завадовский, „я чувствую, что в стяжении имением со временем мою умеренность познают“. В то же почти время на него возложено заведывание Пажеским корпусом и поручено ввести в оный порядок, который должен быть присвоен всем вообще российским училищам, и поступить таким же образом с прочими школами придворного ведомства. Это побудило Завадовского обратить внимание на существовавшую Медико-хирургическую школу, которая была вскоре преобразована им в Медико-хирургическую академию (Позднее, в 1808 году, Завадовский был избран почетным членом этой Академии). Завадовский, как видно из дела Государств, архива XVII разр., № 79, представил императрице в исполнение высочайшего ее повеления устав для Хирургической академии, рассмотренный докторами Вейкартом и Кельхеном, к составлению и рассмотрению которого был приглашен [228] также доктор Тереховский, весьма известный, как говорилось в докладе, „ученый по обширному знанию в частях медицины, но мало знаемый и еще менее ободренный в соразмерности его искусства». При этом докладывая государыне, что «теперь в Вене похваляется новозаведенное хирургическое училище, во Франции — Сия наука процветает, английские же госпитали общее мнение почитает первыми в свете“, Завадовский полагал послать гг. Тереховского и Шумлянского осмотреть учреждения этого рода за границею и добавлял: „тщание ума человеческого делает почти ежедневно в том приращение“. „Когда же необходимое строение и у нас поспеет, то“, говорить Завадовский, „можно взять из духовных семинарий и малороссийских школ сто пятьдесят студентов в ученики на казенное содержание, по примеру, как в Главном народном училище, и обучать всему, что предписано». Взирая на всеместную нужду в лекарях, пишет Завадовский, «умножить надо число учеников. Если людей сей науки умножится и более чем нужно, то обратившееся в священство не меньше принесут пользы, наипаче в деревнях соединяя в должности духовное врачевание и телесное. Ибо хотя считается за сущую пагубу незнающий лекарь, но сие зло у нас по настоящей бедности медицинского факультета не токмо терпимо, но и распространяется, понеже не лекари мест, а места лекарей ищут!“

Этот доклад Завадовского был высочайше утвержден февраля 26-го 1785 года, а немного позже, 17-го апреля того же года, Завадовский писал Безбородку (см. дело Госуд. Арх., разр. XVII, № 79): „По вступлении моем в управление школы хирургической я старался ввести в оную порядок свойственный заведений или лучше сказать сколько возможность дозволяет теперешнего ее состояния. Мне и не трудно было некоторые части очистить от запущения, но не в состоянии я был попустить небрежение о должности некоторых профессоров, которые по несколько месяцев не бывали в школах и оставляли праздными свои классы. Лобенвейн и Кольриф были таковы, да и сам Моренгейм не занимался своим делом; сей последний сперва отговаривался болезнию; потом представил свои недовольствия против Кельхена, и как я ему доказывал, что он их ни в чем не [229] имеет и иметь впредь не может, завися единственно от меня (как и в самом деле г. Кельхен против него в мое время ничего не учинил), то хотя он мне с начала и обещал было остаться при оной школе в должности операторской, но вскоре потом отрекся от оной паки, как из прилагаемого здесь письма его явствует, не взирая на то, что я к продолжению службы его предлагал ему избрать татя условия, какие он сам пожелает. Почему принужденным я себя нашел, уволив уже Лобенвейна по его прошению, искать на места их всех троих — других, свободных учителей, дабы классы оной школы праздными не оставались. Список у сего препровождаемый показывает как имена профессоров, вновь для того приисканных, так и тех, кои из числа старых учить в оной продолжают, и из которых (однако, кроме профессора Форштейна — за анатомию и Маттея — за повивальную науку, кою он читал прежде на российском, а ныне вместо Моренгейма — читать будет на немецком) никто из положенного и в списке означенного жалованья ничего не получали. Сего ради прошу покорнейше ваше сиятельство о всем вышеупомянутом представить на высочайшее ее императорского величества утверждение и исходатайствовать произвождение положенного жалованья как профессорам, прежде сего от г. статского советника Кельхена принятым, так и ныне от него же с ведома моего приисканным, считая определение оного с того времени, как они в должности свои вступили и как в том списке означено. К сему же за нужное я сочел положить и особенного для аптеки школьной подмастерья, с известным жалованьем, дабы отправлением сего рода дел учащееся от лекции профессорских отвлекаемы не были.

С совершенным моим почтением пребыть честь имею вашего сиятельства, милостивого государя моего, покорнейшим слугою».

Вследствие такого письма Завадовского последовало предписание Стрекалову о выдаче жалованья профессорам. Из того же письма видно, какие затруднения встречало преподавание в училищах, устраиваемых императрицею: учителя по месяцам не являются давать уроки, и при том учителям не платят назначенного им жалованья!... [230]

Участвуя также в особой комиссии, рассматривавшей план графа Шувалова об ассигнационных банках, Завадовский содействовал основанию Государственного заемного банка с тремя экспедициями и во время своего долговременного управления дал правильное движение всем частям этого учреждения и тем приобрел банку доверие всего государства.

Не смотря на множество дел, возложенных уже на Завадовского, Екатерина II, иногда поручала ему просмотр своих сочинений (см. Дневник Храповицкого, 4 сент. 1786 г.: «Рюрик отослан для прочтения к Завадовскому»), также заведывание делами и опекою над молодым Бобринским, от чего он не отказался, помня любовь к нему покойного князя (Орлова), наблюдение за постройкою архитектором Бажановым дворца в Царицыне, как это видно из обширной переписки по этому поводу последнего с Завадовским (см. Госуд. Архив, дело XI разряда, № 1061) и т. д. Свободное от занятий время Завадовский в этот период проводил в доме графа Кирилла Григорьевича Разумовского, у которого проживала его родственница графиня София Осиповна Апраксина с молодою красавицею дочерью Верою Николаевною, обратившею на себя внимание Завадовского. Это окончилось тем, что он обещал жениться на Вере Николаевне; вот что писал по этому поводу граф К. Г. Разумовский своему зятю И. В. Гудовичу: «год все обходился как жених с невестою, откладывая публичное оглашение сего акта с месяца на месяц, а наконец через месяц положил быть решительным. Генварь пришел; двор отъезжает; он не решился, но уверяет. Мать и дочь в крайнем беспокойстве. Публика твердить негативу...» (См. Русский Архив, 1873 г., № 3, ст. 0468).

Однако пророчество публики не сбылось, и 30-го апреля 1787 года Завадовский вступил в брак с В. Н. Апраксиною, пожалованною в день свадьбы во фрейлины, как писал об этом Завадовский Румянцову.

Брак этот вводил Завадовского в круг высшей аристократии того времени, но не доставил ему ни особенного [231] семейного счастья (Говорю это в том отношении, что большинство детей П. В. Завадовского умерло в малолетстве, это очень его печалило, как видно из письма его к Румянцову), ни поддержки на служебном его поприще. Хотя он и был, 31-го августа 1787 года, назначен по случаю возникшей войны с турками в особый совет, несовещающий, по его выражению в письме к Румянцову, но новый фаворит князь П. А. Зубов, заместивший князя Потемкина, ненавидел его, от чего и свыше познаю холодность, пишет Завадовский. Екатерина II дряхлела; влияние Зубова чрезвычайно усиливалось, и ему скоро представился случай досадить Завадовскому. Кассир Государственного банка Клебер растратил 600 тысяч рублей. Возникло следственное дело, поступившее в Сенат, где в угоду Зубову пытались подвергнуть взысканию не только Клебера, но и Завадовского, впрочем от этого последнего воздержал граф Н. П. Румянцов, указав, что Сенат не имеет права судить Завадовского, который по уставу банка ответственен, был только пред императрицею. Завадовский был до того сильно удручен этим случаем, что тяжко заболел.

Оправившись от болезни, Завадовский по прежнему ревностно занимался народным образованием в должности главного директора народных училищ и был награжден в 1793 году орденом св. Александра Невского, а в 1794 году император Австрийский, по желанию Екатерины II, пожаловал ему и братьям его Якову и Илье титул графа Римской империи. Вскоре после этого вспыхнула война с Польшею, и Завадовский очень сожалел, что не поручили Румянцову командование войсками нашими при самом начале войны, о чем и не раз писал престарелому фельдмаршалу, как это видно из писем его, а также и об ожидавшейся войне с Франциею, где совершилась революция, полагая, что Румянцов же будет предводительствовать войсками, которые будут отправлены к берегам Рейна.

Хотя лежащая пред нами переписка Завадовского с Румянцовым и заканчивается 1795 годом, тем не менее позволим себе сказать несколько слов о дальнейшей судьбе Завадовского после кончины великой императрицы, к которой он был привязан [232] вечною благодарностию. Темные дни царствования императора Павла, по выражению Завадовского, начались для него довольно благополучно. Император в день своего коронования, 5-го апреля 1797 года, пожаловал ему графское достоинство Российской империи вместе с братьями, а также орден св. Андрея Первозванного и, кроме того, еще орден Анны 1-й степени, а немного позже, 8-го января 1799 года, командорский крест ордена св. Иоанна Иерусалимского. Он продолжал заседать в Совете, Сенате и управлять Заемным банком, но вообще говоря скучал за недостатком дела. К тому же положение дел вообще и при дворе в особенности резко переменилось; прежние деятели славного царствования, сослуживцы и сверстники Завадовского исчезали понемногу; одни умирали (П. А. Румянцов; Ал. Ан. Безбородко и т. д.), другие изгонялись, а третьи добровольно удалялись (как, например, Трощинский, близкий приятель Завадовского, оба графа А. и С. Воронцовы и т. д.). Против Завадовского, не смотря па знаки благоволения, затевались интриги, и он более чем когда-либо хотел удалиться в деревню, не ведая, откуда может нагрянуть гроза, которая совершенно неожиданно и разразилась над ним в ноябре 1799 года. Секретарь Государственного банка вместе с архивариусом обманным образом получили из банка семь тысяч рублей. Эту ничтожную сумму Завадовский, конечно, легко мог бы сам пополнить. Но государь в гневе немедленно приказал отставить Завадовского от службы. Завадовский решился покинуть столицу и переселиться в Ляличи. Хотя его и стали просить остаться в столице, но он не переменил своего намерения и скоро уехал в деревню.

Не лишне при этом сообщить, что над Завадовским в деревне был учрежден особый надзор, как это видно из следующих, любопытных документов, хранящихся в Государственном архиве (дело № 3552, разр. VII). Так, известный Петр Хрисанфович Обольянинов писал Макарову (Александру Семеновичу) 14-го июня 1800 года: «Узнав под рукою, где живет граф Завадовский, прошу заготовить к губернатору той губернии письмо для наблюдения о состоянии и поведении его и прислать ко мне для подписания». В ответ на это Макаров сообщает ему 15-го июня [233] 1800 года: «Я приказал и сам наведывался о пребывании графа Завадовского, но точного сведения не мог получить, а единогласно все говорят, что деревни его состоять в Малороссийской губернии, почему заготовя письмо к Малороссийскому гражданскому губернатору, барону Френсдорпу, оное для подписания к вашему высокопревосходительству имею честь представить...»

Письмо к Френсдорпу было следующего содержания:

«Его Императорское Величество Высочайше повелеть соизволил за живущим в деревнях, в губернии, вашему превосходительству вверенной, графом Завадовским, иметь скрытым образом наблюдение в образе его жизни, поведений и с кем он имеет обращение. Вследствие сего благоволите, милостивый государь, уведомить меня о том ныне и впредь извещать чрез каждые две недели. Впрочем с истинным почтением пребываю...»

Всех донесений Френсдорпа нам отыскать не удалось, но из немногих сохранившихся в деле видно, что он исполнял данное ему приказание. Так, от 4-го августа 1800 года, из Чернигова он доносил Обольянинову: «Вследствие повеления вашего высокопревосходительства об извещении вас чрез каждые две недели о образе жизни графа Завадовского не имею ничего прибавить к последнему последовавшему от меня донесению. При объезде моем губернии, который предполагаю начать и буду иметь случай лично в тех местах, где его сиятельство жительствует, быть и, что мною замечено будет, не преминую вам донести...»

На этом и других подобных донесениях имеется отметка рукой Обольянинова «докладывано. Гатчино».

В другом рапорте, от 1-го октября, Френсдорп доносит, что «прошедшего месяца 17 число (то есть, сентября), по случаю имянин супруги Завадовского, приезжали к нему из Батурина в Ляличи как она, так и тиоща его графиня Софья Осиповна. Тут же были господа Гудовичи, Бороздна, Рославцы и еще несколько соседственных дворян. Впрочем, образ его жизни тот же, как и прежде вашему высокопревосходительству от меня донесено». [234]

От 5-го декабря 1800 года Френсдорп доносит: «В объезд губернии заезжал я к графу Завадовскому, Мглинского повета в село Ляличи, у коего не застал никого, кроме его домашних, то есть, жену его и маленьких детей, да домашнего архитектора, иностранца, который в доме его более десяти лет проживает по договору. Да были у него еще приехавшие из Батурина генеральша Чорбина с дочерью. Жизнь ведет весьма скромную и тихую, занимаясь хозяйством и домостроительством. С истинным почтением и глубочайшею преданностью...»

Дальнейших донесений не имеется в деле, но и этих, кажется, достаточно, чтобы убедиться в бесполезности учрежденного над графом Завадовским полицейского надзора, напрасно оскорблявшего только такого государственного деятеля и вполне достойного человека, каким был на деле граф Завадовский.

Донесения Френсдорпа довольно наглядно знакомят с образом жизни графа Завадовского в Ляличах, в которых он пробыл все время царствования Павла. Он много занимался парком и в особенности чтением книг богатой своей библиотеки и смотрел на свое положение как философ; он писал, что «совершенно благополучен и возблагословит паче и паче судьбу, если благоволением своим закроет меня в глубоком забвении и отвратит в невинности моей дальнейшие преследования». Он издали следил за политикою, особенно за всем, происходившим во Франции, и находил, что Россия вне опасности от французским яда. Поэтому он был против союза нашего с Англиею и не отрицал выгоды союза с Франциею. Здоровье его слабело. Он вынес сильную горячку, стал уже жаловаться, что плохо владеет руками и ногами; вообще чувствовал сам упадок сил и здоровья.

По вступлении на престол Александра I был послан к Завадовскому особый фельдъегерь с собственноручным рескриптом молодого императора, в котором выражалось желание, чтобы Завадовский поспешил приехать в Петербург принять уверение изустное, что император пребывает к нему доброжелательным. Завадовский быстро собрался в путь и, прибыв в Петербург, был очень милостиво принят государем, который [235] тотчас назначил его членом Совета и присутствующими, в Сенате. Но уже в том же 1801 году (5-го июня) Завадовский получил особый рескрипт о назначении его председателем комиссии составления законов, в котором говорилось, что для приведения в порядок нашего отечественного законодательства, его величеству казалось нужным избрать человека, который бы, сверх обширных по сей части сведений, имел и достаточное познание о действии бывших доселе комиссий, дабы тем скорее и успешнее, мог он все привесть в надлежащее движете. «Находя в вас, — говорилось в рескрипте, — все сии свойства и зная, с одной стороны, с каким успехом употреблены вы были прежде по сей части, с другой — быв удостоверен, что честь содействовать пользам отечества в столь важных отношениях не может не быть для вас чувствительна, я поручаю вам сие дело во всем его пространстве, вверяя вашему непосредственному управлению существующую ныне комиссию о законах, под единственным моим ведением».

Такой рескрипт чрезвычайно польстил отставленного от дел Завадовского, и он с усердием принялся за исполнение этого важного дела, но «по преклонности своего века не предполагал как только устроить основание возложенного на меня, довершить здание, и произвести плоды остается цветущим младостию “.

Он едва однако успел ознакомиться с возложенным на него трудом, как 25-го августа того же года получил новый рескрипт, в котором, указав на крайне неудовлетворительное состояние всего судопроизводства и делопроизводства, император поручал Завадовскому заняться этим делом „предпочтительно всем другим яко необходимейшим и рассмотря его во всем пространстве и по различию дел, дав каждому роду их свойственный ему обряд и производство, начиная от нижних присутственных мест до самого Сената, исправить, дополнить и приспособить форму о суде к настоящему времени, к законам и уставам впоследствии изданным, к скорейшему дел течению». Но уже чрез несколько месяцев, в 1802 году, при учреждении министерств, Завадовский получил новое назначение — он был [236] министром народного просвещения. По словам Богдановича, деятельность его на этом поприще была очень плодотворна, и в восемь лет его управления министерством для народного образования было сделано более, чем в целое предшествовавшее столетие. При нем открыты: университеты в Харькове и Казани (он настаивал на открытии университета в Киеве, но это было отклонено по настоянию Чарторыжского), Педагогический институт в Петербурге, несколько лицеев, дал новый устав учебным заведениям и предоставил для всех даровое образование. Знать роптала на него, упрекая, что сыновья самого Завадовского (одиннадцатилетние камер-юнкера, ходившие в гимназию) сидят на скамьях в гимназии вместе с сыновьями сапожников и кучеров. Но Завадовский не обращал на это внимания; он, по словам профессора Снядецкого, стремился к тому, чтобы все учебные установления были проникнуты целью нравственного возвышения человека, связаны одними правилами, разделяющимися подобно отросткам и сходящимися как к одному корню к власти министерской, дающей всей этой машине движение, поддерживающей ее жизнь, рост и зрелость, а все это под высшею властью и попечением монарха. Время управления Завадовского останется навсегда блестящею эпохою в истории народного просвещения в России, по словам академика Сухомлинова.

За это управление он удостоился получить в 1805 году алмазные знаки к ордену св. Андрея Первозванного, а в 1806 году, 18-го ноября, супруга его пожалована кавалерственною дамою ордена св. Екатерины меньшего креста. Нельзя также не упомянуть, что в начале 1804 года Завадовский докладывал государю, что известный свету по своим обширным в российской истории сведениям геттингенский профессор Август Людвиг Шлецер (История Императ. Москов. Общ. истории и древностей российских. — Нила Попона, ч. I, стр. 4, 5) выразил желание соучаствовать с российскими учеными в критическом издании древних русских летописей. Император повелел Завадовскому составить для указанной Шлецером цели общество при одном из ученых сословий, существовавших тогда [237] в России. Завадовский лично не благоволил к древней русской истории и ее исследователям. Он находил, что наша история всегда будет для читателя скучна, ежели черпать оную хочет глубже, а не от времени Петра Великого. „Для просвещающегося века приятнее повесть от начала просвещения и от виновника оного... Мое мнение, — пишет Завадовский Воронцову, — привязано к эпохе Петра Великого... Писателю просвещенному довольно было бы одной страницы, чтобы наши все материалы на времена до Петра Первого вместить в оную...“ (Архив Князя Воронцова, т. XI, стр. 254, 258). Поэтому Завадовский поручил М. Н. Муравьеву (попечителю в то время Московского университета) обратиться с предложением об открытии исторического общества к вверенному ему университету. Это предложение было встречено с большим сочувствием, и уже 18-го марта 1804 года состоялось первое заседание вновь образовавшагося в Москве, под председательством ректора университета Чеботарева, общества российских ученых для критического издания летописей отечественной нашей истории, скоро получившее название „учрежденное при Московском университете Общество истории и древностей российских“. По ходатайству этого общества о получении от Императорской Академии Наук и Государственного Архива Иностранных Дел нужных для общества сведений и рукописей, Завадовский испросил, 9-го апреля 1804 года, высочайшее повеление о том, что государь император указал отнестись к светским и духовным местам, чтобы летописи и рукописи в оригинале были выдаваемы обществу. Этим Завадовский оказал не малую услугу к дальнейшей разработке нашей отечественной истории.

Но годы и упадок сил заставляли Завадовского думать о покое, о тихой жизни в деревне, куда ему доводилось приезжать только на короткое время, в отпуск летом, недели на две или на три. К тому же он стал хворать, силы его покидали, и 1-го января 1810 года он испросил себе увольнение от должности министра народного просвещения. При этом Завадовский был назначен председателем департамента законов государственного совета [238] и в этой должности вскоре скончался, не дожив до начала великой отечественной войны. Он умер в Петербурге 10-го января 1812 года и погребен на старом Лазаревом кладбище Александро-Невской лавры, оставив после себя трех дочерей и двух сыновей, из которых один Александр умер бездетным, а второй Василий, женатый на красавице Е. М. Влодек, имел одного сына, также Петра Васильевича, со смертью которого в 1842 года прекратился род графов Завадовских.

Возобновив в памяти читателей государственную деятельность графа Завадовского в течение трех царствований, позволим себе в заключение сказать несколько слов об отношениях его к графу П. А. Румянцову, на сколько они выясняются помещаемыми ниже письмами.

Своим возвышением Завадовский был конечно обязан Румянцову; он не раз это высказывает сам в письмах, называя фельдмаршала своим благодетелем. Но что еще более достойно внимания и служит еще более в пользу Завадовского, это то, что он никогда не забывал оказанного ему благодеяния и был в дружбе верен, никогда нигде не был причиною несогласия, как отзывался о нем сам Румянцов, который в немногих дошедших до нас письмах его к Завадовскому сам называет его: любезный друг, мой лучший приятель и т. д. (см. Чтенья Общ. Люб. Ист. и Древн. при Моск. Унив. 1866, ч. I, стр. 126, 152). Продолжая служить в Петербурге, Завадовский, как друг истинный Румянцова, очень сожалел, когда сей последний своими поступками вызывал неудовольствие императрицы, и откровенно писал ему самому, как ему поступать и что надо делать. Так, например, в 1789 и 1790 годах Завадовский советует Румянцову скорее уехать из Молдавии, не просить все новых отпусков и пребыванием своим близ армии не раздражать императрицу и Потемкина. В другой раз Завадовский, любя Румянцова и исполняя долг сердечной преданности, советует ему, как генерал-губернатору Малороссии, не жить в своей деревне, а в городе, ибо есть толки! Точно так же он откровенно говорит Румянцову: храни вас Бог отговариваться (весьма неугодно будет ее величеству) от поездки с цесаревичем в [239] Берлин, для какой цели Румянцов вызывался в Петербург в 1776 году и по свойственному ему непреклонному нраву почему-то не хотел приехать. Равным образом Завадовский, зная нелады Румянцова с Потемкиным и, кроме того, зная очень хорошо, на сколько это весьма неприятно Екатерине II, неоднократно пишет Румянцову, чтобы он по возможности не перечим Потемкину, так как он (Потемкин) без войны и в войне равно действующее лицо, не имеет против себя баланса; везде он и все он. Он уполномочен беспредельно... Кредит его вящше возрастает, и т. д. Завадовский поэтому не подливает масла, по народному выражению, в отношения Румянцова и Потемкина, но напротив того всячески старается их помирить и радуется очень, узнав, что Румянцов съездил к князю (чем очень довольны остались здесь), и что по-видимому между ними установляются хорошие отношения.

Кроме того, будучи очень дружен с сыновьями Румянцова Николаем и Сергеем, навлекшими на себя гнев родителя, Завадовский, как истинный друг обеих сторон, старается помирить отца с сыновьями, заступается за них и по-видимому не без успеха, ибо своенравный фельдмаршал наконец вою милость к одному из них (Николаю), и это дает Завадовскому надежду, что он явит ее и другому. Не является ли все это лучшим доказательством благородной души Завадовского, поступавшего во всем этом очевидно совершенно бескорыстно, единственно из искренней преданности к своему благотворителю, от которого он не имел ничего сокровенного, как он сам выражается, доказывая это на деле своими письмами, в которых сообщал Румянцову различные слухи и толки, носившиеся в блестящем дворе великой императрицы, в котором не любят говорить о неприятном и где по временам бывала и бурная погода (письма 1788, 1789 г.). Нельзя не заметить, что сообщая подобные сведения, Завадовский просил своего благодетеля не предавать его, не распространять далее им сообщаемое и даже просто сжечь его письма по прочтении. Этим последним можно себе объяснить относительно небольшое число писем Завадовского к Румянцову за первые его годы пребывания в Петербурге, в которые однако ему писал относительно нередко сам [240] Румянцов, как это видно из напечатанных писем последнего в Чтениях Общества Любит. Ист. и Древн. за 1866 г. № 1 и 1875 г. № 4 и относящихся к 1774 и 1775 годам; ответы Завадовского на эти письма Румянцова не сохранились в бумагах фельдмаршала, и можно полагать, что, согласно просьбам Завадовского, они были истреблены. Вообще при особых условиях почтовой корреспонденции того времени (при господствовавшей перлюстрации) конечно не мешало быть осторожным, и этим можно отчасти себе объяснить и то, что не малая часть писем Завадовского не подписаны им, а заканчиваются фразою: не перестану быть нижайшим слугою. Но самый почерк, которым написаны письма свидетельствует несомненно, что это подлинные письма Завадовского. Кроме того, большая часть писем имеет только указание на число и месяц их написания; год же обыкновенно не означается, но самое содержание писем заключает в себе достаточно указаний к тому, чтобы определить, к какому именно году должно быть отнесено то или другое письмо, при размещении их в хронологическом порядке. Эти указания приведены нами в примечаниях к соответствующим письмам, и на основании их выставлена нами в скобках на письмах цифра, означающая предполагаемый нами год их написания. — Надлежащие пояснения к письмам приведены в примечаниях к ним.

П. Майков.