Князем Михаилом Голицыным. ¹

Имея случай пользоваться бумагами Генерал-Аншефа Князя Михаила Никитича Волконского, бывшего Московского Главнокомандующего в смутное время Пугачевского бунта, и хранящихся ныне в имении родной моей тетки, в селе Зубриловке ², я пересмотрел, в свободное от других занятий время, письма, рапорты и выписки из дел, относящихся исключительно до сего злодея, пребывание которого, в наших понизовых губерниях, ознаменованное столькими беспорядками, жестокостями и опустошениями, перешло в народное предание. Там и доселе встречаются старики, которые не иначе считают лета свои, или события своей молодости, как от Пугача.

Сообщая теперь упомянутые документы, я не думаю сообщить что нибудь существенно новое; но может быть, что некоторые подробности, некоторые изменения в показаниях, и не совсем будут лишними для [20] любителя отечественного; может быть и послужат в свое время сличением исторических материалов, для одного из эпизодов, столь деятельного и богатого событиями царствования Екатерины II; а собственноручные письма сей Великой Государыни должны быть переданы, как истинное достояние истории и потомства.

————

В Успенский пост 1771 года, Зимовейской станицы казак, Емельян Пугачев, ездил в Черкаск за отставкою; но не получив ее, с данным от станицы видом, отправился в Таганрог, для свидания с сестрою ³. Слушая там частые жалобы сестры и ее мужа, Пугачев охотно вызвался избавить их от плохого житья; в следствии чего, отвезши обоих за Дон, в сопровождении еще трех казаков, вскоре сам возвратился домой, а спустя несколько времени, прибыл и зять его ко двору, не нашед дороги на Терек ⁴. Проведав же, что зятя задержали как беглого, и что он был оговорен им при допросе, Пугачев ускорил прибытие его в Черкаск, и явившиеся туда, без всякого на то требования со стороны местного начальства, обманул тем самим судей, дозволивших ему свободно проживать в городе.

Предвидя однако, что рано или поздно, а из беды ему не выпутаться — по закону войска Донского, чинить смертную казнь тем из казаков, которые переправятся через Дон — Пугачев бежал за реку Каму, распустив с умыслом слух, что будто нашел там [21] золото; но преследуемый голодом, был снова принужден возвратиться к себе.

Хотя Пугачев и уверял жену свою, что был на Тереке и что его хотят там выбрать в Атаманы; но, побоявшися скрывать у себя беглого мужа, она донесла обо всем войсковому старшине, по повелению которого он и был отправлен за присмотром в Черкаск.

Уверив дорогою караульного, что будто его ведут в город по одним только нападкам Сыщика сыскной команды Макарова, и что есаул Пименев ограбил его дом, похитив, между прочими вещами, два дорогие камня, Пугачев бежал и увел в дабавок лошадь оплошного ⁵.

Решившися теперь укрываться межь раскольниками от дальнейших преследований, Пугачев нанял себе подводу у крестьянина Алексея Каверина, под предлогом, что спешит в армию, вслед за Донскою командою, которая и подлинно прошла здесь не за долго перед тем. Сметя же вскоре, что повозчик его раскольник, он сознался ему в своем бегстве, будто потому только предпринятом, что на Дону нет житья староверам, а что ему давно уже хотелось пожить в уединении для Бога. Желая предоставить безопасное убежище мнимому единоверцу, Каверин отвез Пугачева к одному набожному малороссиянину, прозвищем Коровка,

Долго Коровка не соглашался принять к себе Пугачева; но когда Пугачев стал заверять его, что Генерал Каменский селит в Бендерах всякого рода людей, и что там нет ни малейшего гонения на раскол; то, обрадованный такою вестию, Коровка и сам начал торопить, да упрашивать его обо всем обстоятельнее осведомиться, дабы им можно было скорее туда переселиться. [22]

Доехав с тем же повозчиком до Кабаньей слободы, Пугачев отпустил его домой, а сам, пробыв здесь некоторое время, возвратился опять к Коровке, с уверениями, что будто ездил справляться в Бендеры, и подтверди все прежде им сказанное, Не только съумел выманит у него пятьдесят рублей да две лошади, не только уговорил Коровку отпустить с ним своего младшего сына, отдав последнему свой паспорт; но, кроме того, уверив, что покинул где то много разного товара, взял с простодушного малороссиянина и за то двадцать пять рублей, что обещал посадить сына его торговать в лавку.

Когда же сын Коровки проведал, что в Бендерах никого не селят, и стал попрекать товарища во лжи, то Пугачев, ни мало не запирался, предложил ему отправиться с ним в Ветку: старался таким способом разъехаться с ним и увести его лошадей. Но проделка эта не удалася; потому что в Польше Русский офицер обобрал их до чиста; так, что они еле могли добраться пешком до Ветки. К счастию Коровки, там отыскался знакомый ему человек, который и кормил его все время; но Пугачеву, чтоб не умереть с голода, пришлося наняться косить сено.

Наслышавшися, что из Добрянского форпоста выдают паспорты на свободное проживание в России, Пугачев, не скрывая более своего имени, явился в Добрянск, где, по выдержании шестинедельного карантина, получил билет на поселение в дворцовые Иргизские волости, по собственному его на то желанию: смекая, что как там живут все раскольники, то казаки туда почти и не заезжают.

В бытность свою в карантине, Пугачев познакомился там с одним колодником, называвшим себя гвардии гренадером, Алексеем Семеновым. Здесь также принашивали Пугачеву подаяние от раскольника Кожевникова, который, при отъезде его, препоручил ему [23] кланяться игумену Филарету, проживавшему на Иргизе, в одном из раскольничьих скит.

Отправившися пешком к прежнему повозчику Каверину, вместе с упомянутым Семеновым, и застав у Каверина незнакомого человека, ⁶ Пугачев уговорил сего последнего, написать два паспорта, или точнее два указа: один самому Пугачеву, а другой на имя старшего сына Коровки; прописав в них повеление селиться в Бендерах.

Когда же Пугачев прибыл к Коровке, и Коровка стал со слезами попрекать ему, что он не только сам запропастился; но запропастил и сына его; то Пугачев показал ему в оправдание, приготовленные им указы, говоря, что сын его едет вслед за ним, советуя и самому поспешнее сбираться в путь.

Быв на Дону, Пугачев заезжал к двум казакам: к Степану Вершинину, Островской станицы, и к Андрею Кузнецову, Глазуновской станицы. Он уверял их, не быв знаком с ними, что возвращается из Цареграда и Египта; что он оставил где-то много разного товара, и, обещая Кузнецову заехать к нему на обратном пти, мнимым богатством своим, выманил у него лошадь, на которой и прибыл чрез Камышеньку в Саратов; проведя здесь всю ночь под караулом, потому только задержанный, что ехал на Иргиз не по дороге; но легко отговорился незнанием прямого тракта.

В Малыковке, (ныне Волгск) Пугачев предъявляя билеты тамошнему управителю, выпросил у него позволение отсрочить на несколько дней отъезд их в Симбирск.

Не имея способов поселиться как бы надлежало крестьянину; к тому же, опасался ежечасно, быть [24] узнану и пойману, Пугачев, расставшися с Семеновым, поехал в Мечетную, (ныне Николаевск), в надежде, что игумен Филарет скроет его в монастыре. Отправив игумену поклон от Кожевникова, и сознавшися ему, что он беглый донской казак, будто потому бежавший, что терпел жестокое гонение за крест и бороду, (т. е. за раскол), Пугачев предложил ему перебраться с ним за Кубань к некрасовцам, старался вместе с тем вызнать, каково-то было житье, в настоящее время, Яицким казакам? услышав же, что казаки бунтовали и убили присланного к ним Генерала, ⁷ он стал выведывать: не согласятся ли и казаки бежать с ним на Кубань? на это Филарет советовал Пугачеву, съездить самому на Яик с предложением; а меж тем упросил Малыковского управителя, отсрочить отъезд его еще до Крещения. Игумен не приказывал Пугачеву ехать в Симбирск; но говорил, чтоб он отправился в Казань, где, по словам Филарета, знакомый ему купец Щелоков, постарается около судей, чтоб билет его был скорее записан.

Окрестив у раскольника Косова ребенка по их обряду, Пугачев, с тестем Филарета, Филипповым, поехал на Яик, рассказывая и ему дорогою о намерении своем, переправить казаков за Кубань, лишь бы они согласились отдаться в подданство Турецкому Султану; обещая выдать каждому выходцу по двенадцати рублей, говоря, что им оставлено на границе до двух сот тысяч рублей, да на семьдесят тысяч разного товара; на которые деньги он станет содержать бежавших; а что по прибытии войска на границу, оно [25] будет встречено Пашою, который выделит казакам еще до пяти миллионов.

У пахотного солдата Оболяева, Пугачев застал двух Яицких казаков, братьев Закладных, которые обещали ему, употребить все возможные средства, чтоб склонить к побегу недовольных одноземцов. Для этого, все вместе и с Оболяевым, они отправились на совещание к казаку Пиянову; который, слушая нелепые рассказы Пугачева, стал спрашивать его: — не ужели и в самом деле вы хотите отвезти нас за Кубань, и обещаете выдать каждому из казаков по двенадцати рублей? статное ли это дело, господин купец, ведь нас много! чай, опричь Государя, эдакой суммы и нет ни у кого? — Да я и не купец, подхватил нагло Пугачев, я Государь Петр Федорович. ⁸ Это так поразило Пиянова, что он воскликнул: — Мы рады идти повсюду за тобою, надежа-государь, а нам здесь нет житья от старшин! И стал он потом рассказывать ему обо всех обидах, претерпенных Яицкими казаками, и о нарушении их привелегий.

Взятый вскоре под стражу, по доносу Филиппова ⁹ Пугачев во всем винился, говоря, что им все было сказано в хмелю; утаивая однако, что выдавал себя за Государя.

Закованный в ручные и ножные кандалы, к тому же за строгим присмотром, Пугачев тщетно пытался бежать. Раз, когда караульный просил с него двести рублей, Пугачев отозвался неимением при себе таковой суммы, предлагая ему написать к Филарету, [26] и вытребовать у игумена 470 рублей, будто отданных им под сохранение, а самого отпустить; сунув в ту же ночь, в руки сторожа, двадцать копеек денежек, завернутых в бумажку и приговаривая: — вот тебе брат червонные, отпусти пожалуйста! Но караульный, рассмотрев сверток при огне, стал при всех ругать и надсмехаться над Пугачевым.

И в Симбирске Пугачев упоминал подьячему о 470 рублях: но не обращая ни малейшего внимания на его намеки, подъячий отправил колодника в Казань; куда и прибыл он во время Крещения 1773 года.

Казанский Губернатор Бранд, только поглядел на приведенного к нему арестанта; но не сказал ему ни слова, а допрашивал Пугачева секретарь: которому в ином он сознался, а в ином заперся ¹⁰.

Купец Щелоков, о котором Филарет говорил Пугачеву, должно быть точно хлопотал за него; потому что тяжелые кандалы были вскоре заменены легкими, а наручники вовсе сняты ¹¹.

Выпускаемый из острога для испрошения милостыни, Пучачев не переставал говорить всем о мнимых 470 рублях, и просил неоднократно написать о них Филарету: вероятно, опасаясь быть приняту за нищего, каковым он и в самом деле был тогда. [27]

В Мае месяце, того же года, отпросившися к какому-то знакомому, будто по очень нужному делу, и подговоря караульного, Пугачев бежал на купленной им лошади до села Сарса, с колодником Дружининым; от которого однако отстал, с согласия крестьянина того села Кандалинцова.

Уже Кандалинцов с Пугачевым подъезжали к Яику, когда, повстречавшаяся им баба, предупредила их, что теперь ловят в городе всех беспаспортных: тогда, Пугачев поворотил поспешно лошадь, и прибыл с товарищем в умёт Оболяева.

Дождавшися здесь братьев Закладных, Пугачев приказал им отправиться немедленно в Яик за стариками, и быв с ними в бане, показал им два шрама под грудью и на правом виске, от бывших ран, выдавая их за царские знаки. По истечении двух дней, прибыли в умёт казаки: Караваев и Кувшинников, которым Пугачев также препоручил заготовить знамена: сам же отправился к Филарету, намеревался взять у него себе писаря; но не застав дома ни [28] того ни другого, заехал к куму Косову, чтоб забрать у него оставленные им пожитки: лошадь; воз рыбы и рубаху. Но Косов ему ничего не отдал, требуя его вида; на что Пугачев отвечал, что он у него спрятан в телеге, и, вызвав Оболяева, поехал с ним к старцу Пахомию.

Лишь только они въехали в вороты монастыря, как старцы стали кричать им: — что же вы стоите, ведь за вами выслана погоня! Пугачев кинулся тогда в лодку, а Оболяев, как не будучи беглый, остался в монастырь: погоня же, не застав Пугачева, взяла с собою Оболяева,

Меж тем, возвратившися ночью в монастырь, и взяв с собою покинутую здесь лошадь, Пугачев прибыл на ней в умет Оболяева, куда уже до него собралися Яицкие козаки: Караваев, Чикай, Мясников и Шагаев, и откуда Чикай отвез Пугачева на хутор Кожевникова.

Как только в Яике было разглашено о появлении Пугачева, то к нему отправились много казаков, и были привезены знамена.

Извещенный вскоре сообщниками, что за ним выслана погоня, злодей, не более как сам-третей бежал на Усихину Розсашь, где, не пробыв и недели, и снова предуведомленный о приближении команды, скрылся на хуторе казака Толкачова. Здесь-то был написан тот нелепый манифест, в следствие которого, шайка бунтовщиков усилилася до ста человек; и когда пошла к городу, то к ней приставали отвсюду недовольные казаки.

При появлении Пугачева, из города было выслано 1500 человек карабинеров да казаков, с 18 пушками под командою Капитана Крылова и старшины Окутина. Но Пугачев стоял без действия, довольствуясь тем, что выслал к ним казака с бумагою. Прочитав промеж себя бумагу и отослав обратно [29] посланного, Крылов и Окутин возвратились с нею в Яик, а бунтовщики двинулися к р. Чапану. При этом случае, много городских казаков поскакали в мятежную толпу и пристали к ней. Когда же за переметчиками был послан старшина Ветошников ¹² с сотнею казаков, то мятежники, окружа их внезапно, всех перевязали, а одиннадцать человек из них, были немедленно повешены по приказанию самого Пугачева ¹³: меж тем как из города не было сделано поиска в течении всей ночи и всего утра.

Ободренный такою удачею, злодей снова двинулся к крепости: и снова вышла против него команда, которая, только тогда стала палить по мятежной толпе, когда она отступила на такое расстояние, что выстрелы ей не могли вредить. После чего, Пугачев пошел вверх по Яику, а команда возвратилась в город.

С этого времени, Пугачев производил свои злодейства до самой Татищевой крепости; разбивая, почти без всякого сопротивления — сперва корпус Чернышева, а потом Кара, и обирая у них пушки.

Все вылазки Оренбургского гарнизона оставалися всегда безуспешны, и служили только к собственному его урону. Когда же Князь Голицын подступил к Татищевой крепости; то злодей кинулся выручать ее; оставя часть своего войска под Оренбургом и в Берде; но разбитый им, поворотил к Сарачинской, и, намеревался, оттуда подступить к Яику, присоединил к себе еще до трех тысяч казаков.

Хотя с этих пор, мятежники и были везде разгоняемы верноподанными войсками; однако толпа их не переставала рости, по средству распущенных в [30] народе лже-манифестов и разглашений, от только что прибывших из Петербурга казаков: Перфильева и Долгополова.

Толпа Пугачева, рассеянная по разным селам и заводам, чинила неслыханные дотоль злодейства, не находя ни малейшего сопротивления со стороны устрашенных жителей ¹⁴. Таким-то образом, с самой [31] Казани, которую Пугачев выжег, и вплоть до Царицына, везде народ присоединялся к его толпе: только раз он имел стычку с легкою командою под Дубовкою, да и ту разбил; потому что казаки перешли было к мятежникам, но переночевав одну ночь в Пугачевском стану, снова возвратились к своему долгу. [32]

Наконец, нагнатый и разбитый под Царицыным храбрым Полковником Михельсоном, Пугачев, не-более как с пятидесятые человеками бежал за Волгу, в безводные места, где был принужден претерпевать голод ¹⁵ до самой той поры, как Чумаков и Творогов, с товарищами, не предали его Правительству ¹⁶.

Привезенный в Симбирск, Пугачев во всем винился, говоря, что зачав раз свои злодеяния, он продолжал убивать и вешать всех верноподданных сынов отечества и Ее Величества, умножая страхом свою толпу. Не довольствуяся неслыханными злодеяниями, он, и соучастники его, разоряли святые церкви и обирали в них священные сосуды, ругался и прокалывая иконы; разрушали престолы, жертвенники и убивали церковно-служителей оставшихся верными своей пастве.

Пугачев, по множеству учиненных им злодеяний, не мог показать настоящее число Своих жертв, и приносил только покаяние, как виновник, не только перед Ее Императорским Величеством; но и пред всем родом человеческим: сознавался, что должен [33] претерпеть жесточайшие муки, как на этом, так и на том свет. Он говорил, что еслиб не был предан сообщниками, то покусился бы идти и на Москву. Скаредная душа его до того остервенилась, что он уже не ощущал в себе ни малейшего человеческого сожаления. Никогда не помышлял он о исходе своих злодейств; думая только, при всяком поражении, как бы избегнуть поимки: помощи же, кроме своей сволочи, не от кого не ожидал. Что же касается до истребления дворян, то это происходило, как от остервенения его толпы, получавшей жалобы крестьян на их господ, так и из опасения, чтоб дворяне не стали препятствовать умножению его шайки.

Комментарии

1. Обращаем внимание публики на это важное собрание материалов, драгоценное по собственным письмам Императрицы Екатерины, в коих видна ее добрая душа.

2. Саратовской Губернии Балашевского уезда.

3. Пугачев потому не получил отставки, что не был записан в госпитале в число раненных.

4. Неизвестно пришли-ли назад казаки.

5. Казак, Лукиан Худяков, винился в упуске Пугачева: в последствии он сражался против злодея и был ранен.

6. Незнакомец называл себя выходцем из Польши, Иваном Андреевым.

7. Генерал Маиор Тромбемберг, присланный для усмирения в Яик, был умерщвлен казаками, и обнаженное тело его брошено на улицу; нос, рот, уши наполнены табаком, вынутым из табакерки сего Генерала.

(Смотри Слов. достоп. людей Русск. земли, Бантыш-Каменского).

8. И так вот в котором моменте зародыш происшествия! — Ред.

9. Семен Филиппов, содержался под караулом до самого 177 5 года. По окончании следствия над Пугачевым велено его освободить, и сверх того о награждении его Филиппова, яко доносителя Пугачева, представить на рассмотрение Правительствующему Сенату. Сентенция 10 Января 1775 года.

10. Секретарь Адриан Авраамов.

11. Казанский Губерн. Бранд, получа злодея в руки 4-го Января, сделал допрос, не более как на полу-листе, и неизвестно почему, дело это было представлено в Сенат не прежде 21 Марта. Полагать надо, что Яицкие козаки или купец Щелоков, по просьбе Филарета, хлопотали о Пугачеве. Злодей бежал из Казани 28 Мая; повеление о нем получено от Генерал-Прокурора 1 Июня, а письмо Губернатора, писанное начерно, рукою секретаря, было подписано 21 Июня, и ужо совершенно готовое пролежало семь дней. Эти двадцать восемь дней много наделали разницы в успехе мятежников. Кроме того: по доносу Филиппова, тестя Филарета, который показал, что Пугачев бежал с Дона, и, имея пристанище на Иргизе, подговаривал к побегу за Кубань Яицких Козаков, надлежало бы, прежде всего, послать за ним в Яик, где он уже посевал зло; но было поступлено иначе; в Яик известия не дано, да и Губернатор не был извещен, а было нарочно писано в такие места, где Пугачеву не зачем было скрываться; меж тем как злодей, в одной Малыковской волости, прожил более шести дней. Но всё это решилось смертию Казанского Губернатора, а секретарь оправдался тем, что он был подчиненный, что и надо было принять, по правосудию, за основательный довод.

12. В последствии любимец Пугачева.

13. Когда Пугачев приказывал вешать казаков, то никто из толпы его ему не противоречил; но когда дошла очередь до Федора Чумакова, то товарищи его, не взирая на повеление злодея, тотчас его освободили.

14. Прилагаю здесь перехваченное письмо какого-то Мельникова, очевидца беспорядков, дабы вернее передать читателю картину бедственного положения того времени.

Милостивые Государи мои, Анисим Иванович, желаю вам купно с сожительницею вашею, Аграфеной Ивановной, и со всеми вашими детками, навеки нерушимо здраствовать.

Доношу вам, что я имеюся быт в городе Темникове, и живу здесь для своей нужды, тому пошел одиннадцатый месяц. Сего 1774 года, Августа 9 дня, прибыла при мне в город команда от Государя Петра Федоровича: человек с тридцать казаков со множеством понятых. Изволь в том Государь верить; была оказия при мне. Первое, что мы встретили их со звоном по всем церквам и со крестом потом они спрашивали священников: «кого Государей поминаете?» а священники отвечали, что поминают о здравии Государыни Екатерины Алексеевны; Государя Павла Петровича и супруги его Натальи Алексеевны, а он, набольший, приказал им, поминать о здравии Государя Петра Федоровича. Потом был молебен со звоном. После чего, они освободили колодников и разбили с них кандалы. Приказали, для здравия Государя Петра Федоровича, выкатить из выхода две сороковые бочки вина: и пил народ, а третью роспил уже 10 числа.

Встречали их также инвалидные офицеры с своими солдатами, а став на воеводском дворе, они покупали яблоки и калачи на чистые деньги, не обижая нисколько черни.

Токмо при мне повесили в Темникове, на питейном дворе, поверенного, а более никого не было.

В городе, Красная-слобода, убили из ружья воеводу да секретаря до смерти; ибо они, воевода и секретарь, просили дать им скорую смерть. Да дорогою, приведенного в Краснослободск Пензенского воеводу Краснослободскими обывателями, убили из ружья, а пожитки его побрали себе.

Приехали они в Темников по трем дорогам: по Алексенской; по Ишеевской и от Кушек. В Кушках у Мошкова взяли они 102 хорошие лошади, и повесили, по просьбе крестьян, старосту и выборного. В городах же, Норовчате и в Троицке, повесили Темниковского секретаря Михаила Кирилова Скорнякова и воеводу. В Керенске палили из ружья в Коралькова за то, что он с ними спорил, и сожгли его дом за противность.

А ехав от Кушек, трактом до Темникова, они заезжали к отставным солдатам Ивану и Родиону Семеновым Лопатиным, и их также повесили.

Не лучше ли вам, Государь мой, Анисим Иванович, возвратиться в дом свой, и быть в доме безотлучно, их встретить хлебом да солью: они таких не губят; только выспрашивают крестьян: — «что он господин, до вас добр ли?» и, ежели они скажут что добр, то прощают, а которого господина в доме нет, у тех пожитки берут, а крестьян не разоряют; но только спрашивают господ: — «кто вас отставил, которая Государыня и имеете ли атестаты?»

Остаюсь вам доброжелательный, Николай Мельников, кланяюсь.

15. Пойманный злодей Тарнов и приведенный к Полковнику Михельсону из за Волги, показывал в допросе, что Пугачев, не имея с собою более пятидесяти человек, в числе коих только двадцать вооруженных, переплыв чрез Волгу, и отъехав несколько верст с своими сообщниками, весьма плакал и молился Богу; потом, посоветовавшися с ними, он решился бежать степью, безводными местами, на пространстве 70 верст, к каким то камышам. Прошед же эти 70 верст, беглецы обнадеживали себя найти воды, а в камышах зверей, которых хотели стрелять и сушить, а меж тем питаться кониной.

16. Федор Чумаков был главный над Пугачевскою артиллериею, а Иван Творогов был назван судьею в его Коллегии.

Текст воспроизведен по изданию: Материалы для истории Пугачевского бунта, почерпнутые из бумаг, оставшихся после князя Михаила Никитича Волконского // Москвитянин, № 9. 1845

© текст - Голицын М. 1845
© сетевая версия - Thietmar. 2018
© OCR - Андреев-Попович И. 2018
© дизайн - Войтехович А. 2001
© Москвитянин. 1845