-

Семь собственноручных писем и записок князя Г. А. Потемкина-Таврического к графу П. А. Румянцову-Задунайскому

(1769–1788).

Идет уже второе столетие со дня кончины Потемкина, а у нас все еще как бы не столковались относительно оценки этого необыкновенного человека, вызванного к широкой государственной деательности гением Великой Екатерины. Мы и доселе пробавляемся лишь «анекдотами» о нем, часто сомнительного происхождения...

А между тем, по определению самой Екатерины, Потемкин был «человек высокого ума, редкого разума и превосходного сердца; мысли его всегда были устремлены к великому… Им никто не управлял, но сам он удивительно умел управлять другими… У него был смелый уы, смелая душа, смелое сердце… Он был великий человек, который не выполнил и половины того, что был в состоянии сделать...» Бессмертный Суворов говорил о Потемкине: «великий человек – велик умом, велик и ростом». А митрополит Московский Платон,– что это был «человек необыкновенный».

Даже и при таких веских свидетельствах, общее мнение до сих пор расположено скорее не в пользу Потемкина, как [66] это было и при его жизни. Объясняется это прежде всего странностями Потемкина и удивительными противоречиями в характере его. По отзывам современников, Потемкин, представляясь ленивцем, трудился непрестанно; вечно лежал на софе, но спал мало; беспокоился, когда опасности еще не было, и веселился, когда она настала; унывал в удовольствиях; чувствовал себя несчастным от того, что был счастлив; он был глубокомысленный богослов и философ, искусный министр, тонкий политик и в тоже время – капризный, избалованный девятилетний ребенок; охотно принимал бесчисленные денежные награждения и тотчас же отдавал их другим; больше любил раздавать деньги, чем платить долги; беседовал о богословии с генералами, а о военных делах с архиереями... Утопая в роскоши и сладостях мира сего, постоянно мечтал о монашестве и однажды совсем было удалился в Александро-Невский монастырь, отростил бороду и надел монашеское одеяние. То он сносится с ученым английским лордом и посылает ему «некие греческие книги», то восхищается Пиндаром и хлопочет о переводе его на русский язык. Печатает своим иждивением «для пользы общества» Странствования Барского по Святым Местам Востока, углубляется в составление «Канона Спасителю»... Погруженный в обсуждение какого-либо сложного политического вопроса, он вдруг бросал его, увлекшись музыкой или каким-нибудь стихотворением.

Потемкин, между прочим, отличался большою начитанностию. Он особенно любил читать по ночам и нередко при самой оригинальной обстановке. В имении Рачинских, известном селе Татеве, сохраняется перевезенный из их другой Смоленской усадьбы старый биллиард, на котором, по семейному преданию, не раз спал Потемкин... С. А. Рачинский рассказывал графу С. Д. Шереметеву (Татево. М., 1900, стр. 15), что «Потемкин любил простор, и кровати были ему тесны, он и выбрал себе биллиард, находившийся в библиотеке деда. По ночам любил он читать, – возьмет книгу, другую и, следя за развитием того, что его интересовало, искал разъяснения в других книгах, на который указывалось в ссылках, и когда [67] проникали к Потемкину утром, находили его лежащим на биллиарде, окруженным грудою книг».

Вообще, характер Потемкина, можно сказать, сотканный из всевозможных противоречий и причудливых особенностей, нелегко поддается описанию, а потому понятно, что мы и доныне не имеем еще надлежащего жизнеописания этого знаменитого споспешника славы Екатерины Великой, государственного мужа, которому Россия обязана приобретением благословенной Тавриды.

Будем надеяться, что мы дождемся наконец достойного биографа князя Потемкина-Таврического, а пока постараемся подготовлять для него материалы.

На первый раз, предлагаем семь собственноручных писем и записок Потемкина к графу П. А. Румянцеву, извлеченных из Сборника автографов, принадлежавшего покойному президенту Императорской Академии Наук графу Д. А. Толстому. Они относятся к эпохе Екатерининских Турецких войн.

К сожалению, из предлагаемых документов только два имеют полные даты. В этом отношении Потемкин был неисправим, не взирая и на то, что сама Екатерина выражала досаду, что «он забывает ставить числа на письмах».

Даты, определенные по догадке или по признакам, поставлены в скобках.

Александр Барсуков.

Ежели вы, батюшка, намерены ночевать в Лобазне, то к обеду мы вас ожидать будем в Чертанове, где и шатиор готов. Покорнейший и верный слуга Г. Потемкин.

(1769 г., после 16 сентября).

Я, Милостивый Государь, с несказанной чувствитенностию принял милость вашу к мне, в писме к Ее величеству изображенную. Свидетелство таковое есть наивящим для меня награждением, ибо память пребывания моего под вашим предводителством будет честью мне и с потомством. Обыкши чувствовать благодарность в сердце, сокращаюсь сказать на словах, что я по смерть непоколебимо пребуду вашего сиятелства, Милостивого Государя! покорнейший слуга Г. Потемкин.

(1770 г., после 9 сентября).

Сиятелнейший Граф!

Милостивый Государь!

Препровождаю у сего высочайшее повеление по делам в веренным и указ на деревни осталные за пожалованием Гомелского староства. Желаю, чтоб вы нашли в сем столко удоволствия, сколко я имею, вас поздравляя.

Будте милостивы, как отец, к моим племянникам, которые теперь у вас находятся, да верте, что я по смерть неложный вашего сиятелства, Милостивого Государя! Покорнейший слуга Князь Потемкин.

6 июня 1778 г. [69]

Сиятелнейший Граф!

Милостивый Государь!

Не нанес ли я вам неудовольствия взятием дву ротных команд к полкам моей команды. Ежели бы то было, простите мне неумышленную мою ошибку. Я, не считая в них надобности у вас, приказал присоединить к полкам, как для того, что командиры, часто показывая людей в оставших ротах, скрывают наличное число; а при том я намерен их оставить в гарнизоне Херсонском и других мест, на случай движения полков. Генералу Текелию с его деташементом приказал явиться в команду князя Николая Васильевича. Новости, какие у меня есть из Царя града, препровождаю у сего. Я считал, что ваше сиятельство их получаете и для того не ирисылал.

Здесь, благодаря Бога, все спокойно обошлось, кроме что чума генерално во всем Крыму, опричь Козловского уезда.

На протчие повеления вашего сиятелства я донесу после. Не имея при себе всех людей Канцелярии, не могу теперь сделать выправку.

Ежели бы, паче чаяния, нанес вам досаду, я паки прошу меня извинить и верить, что никто искреннее меня к вам не привазан. Вашего сиятельства, Милостивого Государя, покорнейший слуга Князь Потемкин.

июля 12 дня 1783. Лагерь при Карасбазаре.

Нежин, 3 июля (1784 г.).

Не приминул бы я заехать посетить вас, милостивый Государь, зная о болезни вашей, но скоропостижное уведомление о смерти Алекс. Дми. Ланскова понуждает меня поспешить в Питербург. От беспокойств и неприятного случая Государыня не в лутчем здаровье. Извините, милостивый Государь, по причинам, столь меня нудящим. Вашего Сиятельства, Милостивого Государя, покорнейший слуга Князь Потемкин. [70]

И нарочно приехать, батюшка Граф Петр Александровичу видеть вас в месте вашего пребывания была бы для меня приятная причина. Теперь я в близости, но обстоятелства отводят меня от сего удоволствия. Но верте, милостивый Государь, что я сердцем с вами и пребуду нелицемерно во всю жизнь вернейший и покорнейший слуга Князь Потемкин.

(1785–86 г.).

Записка была сложена конвертом и на свободной стороне рукою же Потемкина адрес:

Его Сиятелству!

Милостивому Государю

Графу Петру Александровичу

Румянцеву.

Здесь я употребляю и терпение и пушки, но неприятель, будучи запасен всем, укреплен господином Лафитом хорошо и, в виду у себя имея многочисленной флот, не здается да и не смеет. Диздар или комендант согласился с лутчими из жителей предложить о здаче, но ему и двум еще почотным Туркам отрубили головы, а третий ага к вам ушол. Вот, батюшка, Милостивый Государь, мое здесь положение, при болших нуждах во всем: ни травы, ни дров, ни воды. Остается крайность, которая имеет и неудачу, а и при удаче часто бывает с убытком. Капитан-паша был прежде простым зрителем, но ныне, при всякой канонаде, с бомбардами своими подходит к нашему берегу, диверсию делать. От Бендер неприятель грозит притить на помогу, да уже сильные отделяет отряды по Кодыме. Приходил до Балты и в Липецко, а пред тем – от Дубосар до Окна, а ныне опять в Липецко. Нападал на наши пикеты, кои в сих были местах. О нынешнем [71] его приходе в Липецко еще не знаю, чем кончится. Готовят от Акермана. Написано сюда: быть готову на все. И трудно, и не по силам. Ест ли, батюшка, находите уже прежнее положение действовать вам между Днестра и Буга лутчим, то колми паче я. Оно бы сохранило наши границы без всякого на то обращения войск. Прикрыло бы здешную осаду и по удаче могли бы войска соединенные добыть Перейму, или одна армия выше, другая – ниже Бендер. Сей план был мой немудрен, но усерден. Зачали против его кричать, домогаться о перемене. Чрез союзника я должен был переменить свои мысли в избежание упреков и никто острее не чувствует столко тягости, сколко я. Вся надежда на Бога.

Об императоре я знаю только, что он пушками перестреливается через пять дней на постах своих с Турками, в окружностях Каранчебеса. Я видел письмо, где он негодует (на) Вартенслебена, что он кинул ... (Слово не разобрано) место укрепленное, безо всякого принуждения; а другой генерал, стоявший в засеках, для отнятия комуникации неприятелю с Дунаем, оставил пост свой, состоящий в 9-ти баталионах пехоты и 8 конницы, не видав ни одного Турка, и отретировался к Темишвару. Цесарь надеится поправить хорошей баталией, но еще ее нет. А капитан-паша на флоте сделал палбу ужасную и публиковал, что они у императора Корону и все города, опричь одного, где он держится, побив множество войска и генералов троих, взяли в полон. Много налгано, а доволно бы и правды.

Я, батюшка, не знаю никаких предположений далних, опричь того, что предписано с начала. И о себе еще пока не решиться мне или, иначе, не могу сказать, какое возму расположение. Уведомте меня, куды обратили корпус Г. Ив. Петровича и на чьих руках останется Хотин. На сих днях будет в гости сюда Князь Линь. К вам я с непременною во век привязанностию вернейший и покорнейший слуга Кн. Потемкин Таврический.

29 сентября (1788 г.).

Комментарии

К № 1-му.– Эта походная записка к Румянцеву могла быть написана в 1769 году, после 16 сентября, когда тот принял командование 1-ю армиею от князя Александра Михайловича Голицына, у которого Потемкин елужил с весны того же года, то есть с самого приезда волонтером на театр военных действий.

К № 2-му. – По окончании кампании 1770 года, когда большая часть армии стала на зимние квартиры, Потемкин отпросился в Петербурга Одновременно с этим, Румянцев послал императрице Екатерине, может быть, с самим Потемкиным письмо, от 9 сентября 1770 года, в котором читаем, между прочим, следующее: «В описаниях прошедшим действиям Ваше Императорское Величество видеть соизволили, сколько участвовал в оных своими ревностными подвигами генерал-маир Потемкин; не зная, что ест быть побужденному на дело, он сам искал от доброй своей воли везде употребиться. Сколько сия причина, столько другая, что он во всех местах, где мы ведем войну, с примечанием обращался, и в состоянии подать объяснения относительно до нашего положения и обстоятельств сего края, преклонили меня, при настоящем конце кампании, отпустить его в Санктпетербург во удовольство его просьбы, чтобы пасть к освященным стопам вашего Императорского Величества» (Архив Военно-Походной Канцелярии графа П. А. Румянцова-Задунайского. Ч. II, стр. 112). Эта выписка достаточно определяет время написания письма Потемкина к Румянцеву, под № 2.

К № 3-му.– Племянники Потемкина, за которых он просит в письме, были: 1) Александр Николаевич Самойлов,– сын старшей его сестры Марьи Александровны,– известный впоследствии генерал-прокурор и 2) Василий Васильевич Энгельгардт,– сын второй его сестры Марфы Александровны,– впоследствии сенатор. [73]

К № 4-му.– Вслед за присоединением к России Крыма, о чем возвещено было манифестом, от 8 апреля 1783 года, Потемкин отправился в новопокоренный край, для устройства его и принятия присяги на подданство России оставшихся на месте Татар. Румянцов именовался еще главнокомандующим Украинскою армиею, но в действительности всем распоряжался уже Потемкин. Это видно и из настоящего письма с извинениями, очевидно формальными, из приличия. Упоминаемый в письме, Сербский уроженец генерал Петр Абрамович Текеллий во вторую Турецкую войну командовал войсками на восточном берегу Черного моря, а князь Николай Васильевич Репнин командовал, в 1782–83 г., резервным корпусом, расположенным в Польше.

К № 5-му.– Александр Дмитриевич Ланской скончался 25 июня 1784 года. Этим определяется год написания письма Потемкина. Кончина Ланского так поразила Екатерину, что она серьезно занемогла. По мнению доктора Рожерсона, физическое состояние Императрицы должно было вскоре поправиться, но что нужнее всего стараться об истреблении ее печали и всякого душевного беспокойства. «К сему,– писал Безбородко Потемкину, от 28 Июня 1784 года,– одно нам известное есть средство, это скорейший приезд вашей светлости, прежде которого не можем мы быть спокойны. Государыня меня спрашивала, уведомил ли я вас о всем происшедшем, и всякий день заведывается, скоро-ль ожидать вас можно» (Григорович. Канцлер князь Александр Андреевич Безбородко. Т. I. Спб. 1879, стр. 103).

К № 6-му.– Записка эта, вероятно, была написана в 1785 или в 1786 году, когда Потемкин, озабоченный приготовлениями к предстоявшему путешествию Екатерины в Крым, довольно часто приезжал в Кременчуг и в Киев и действительно находился по близости местопребывания Румянцова, в селе Тишани, под Киевом.

К № 7-му.– Во вторую Турецкую войну Потемкин командовал Екатеринославскою армиею, а Румянцов – Украинскою. Настоящее письмо послано из-под Очакова, в 1788 году 29 сентября, и весьма живо изображает, в каком трудном положении находился Потемкин, измученный затянувшеюся осадой этой крепости, отлично укрепленной французским инженером Лафитом. В письме находим любопытные подробности о действиях наших союзников Австрийцев, о самом Римском цесаре Иосифе II-м и его генерале графе Вильгельме-Людовике Вартенслебене. Потемкин спрашивает Румянцова о корпусе графа Ивана Петровича Салтыкова и уведомляет, что ожидает к себе известного Принца Де-Линя, ехавшего к нему, под Очаков, в качестве военно-дипломатического агента Австрии.

Текст воспроизведен по изданию: Семь собственноручных писем и записок князя Г. А. Потемкина-Таврического к графу П. А. Румянцову-Задунайскому (1769-1788) // Старина и новизна, Книга 5. 1902