-

КН. ГРИГОРИЙ АЛЕКСАНДРОВИЧ ПОТЕМКИН-ТАВРИЧЕСКИЙ.

1739-1791.

IV. ¹

Ко времени размолвки Потемкина с Варварою Васильевной Энгельгардт (1777–1779) относятся следующие три письма от двух дам высшего круга (имена их неизвестны) пользовавшихся его расположением. Писаны они по-французски — печатаем перевод и подлинный текст.

__________________________

«Как вы провели ночь, мой милый; желаю, чтобы для вас она была покойнее, нежели для меня: я не могла глаз сомкнуть. Теперь я перед вами вся и сама не знаю, почему мысль о вас — единственная, которая меня одушевляет; но, сказать-ли? я вами недовольна. Вы казались таким рассеянным; что-то такое есть, что вас занимает. При первом посещении вашем вы выказали более удовольствия видеть меня. Знаю, что вечером вы не были у императрицы: что вы захворали. Скажите мне, я беспокоюсь и не знаю, когда получу вести о вас. Прощайте, мой ангел, мне недосуг сказать вам более; множество разных причин мешает. [682]

«Я Проезжала мимо вашего дома и видела большое освещение; вы, без сомнения, играли в карты. Милый князь, если бы только вы могли принести мне эту жертву — не так сильно предаваться игре! Это только расстраивает ваше здоровье. Сделайте мне это удовольствие, любезный друг мой! докажите мне, что можете что-нибудь для меня сделать и не засиживайтесь, как вы это делаете, до четырех и до пяти часов за полночь. Нет ничего вреднее для здоровья. Завтра бал у великого князя — надеюсь иметь удовольствие видеть вас там. Жду этого удовольствия с нетерпением; при этой мысли только исчезает мое беспокойство, иначе я имею вид виноватой пред целым светом.

«Я только что проснулась и мне подали присланные вами цветы; премного вам обязана, сердце мое! Желаю, чтобы здоровье ваше поправилось, чтобы я могла видеть вас веселым и счастливым, каким видела вас во сне нынешнюю ночь: вы были так любезны, казалось любите меня от всего сердца. Прощайте, расстаюсь с вами; муж мой прийдет сейчас ко мне. А когда же вы что-нибудь сделаете для моего сына? Я желала бы, чтобы он был в вашем Новотроицком полку.»

__________________________

Следующие два письма от другой приятельницы Потемкина писаны странным языком, представляющим образец той смеси французского с русским, которая была в такой моде у нашей знати в исходе минувшего и в начале нынешнего столетия: [683]

«Матинька, как досадно, я тебя так издали только видела, а так хотелось тебя поцеловать, ты мой милый дружочек. Moi voila maussade pour Іа journee (и я не в духе на весь день). Матинька, pour sur vous n’irez pas au concert de Prati (наверное вн не поедете в концерт Прати...) je ne puis me souffrir aujourd’hui (я сама себе несносна сегодня); возможно-ли, какая дура, не подошла к тебе. Mon ami grondez moi, car je le merite, mais c’est que vous etes toujours entoure de tout le monde, et pour surcroit de malheur, il prend la fаntaisie a nos freies d’aller dans l’eglise — и так — je ne vous ai pas vu. (Друг мой, браните меня, ибо я того заслуживаю, но дело в том, что вас всегда все окружают и, к довершению несчастия, нашим фрейлинам приходит фантазия в церковь ходить, и так, я не видала вас). Боже мой, как мне досадно, мочи нет! Dites-moi au moins si vous m’aimez (скажите мне, по крайней мере, любите-ли вы меня) мой миленькой. C’est la seule chose qui peut me reconcilier avec moi-meme (только это одно может примирить меня саму с собою). Матинька, quand vous verrai-je (когда я вас увижу), моя жизнь! Завтра неделя, что я не видала тебя, душенька; je vous prie, mon coeur, dites moi quand est-ce que cela sera (прошу вас, сердце мое, скажите, когда это будет)... Пожалуйста, заезжай когда-нибудь ко мне, мне бы хотелось всякую минуту быть с тобой; все бы тебя целовала, да тебе бы надоела; je vous ecris devant un miroir (пишу к вам перед зеркалом) и мне кажется, что я с тобою болтаю et je vous dis tous ce qui me vient dans lа tete (и говорю вам все, что на ум взбредет): Crainte de vous ennuyer pourtant, il faut que je finisse en vous embrassant partout avec une tendresse qui part du fond d’un coeur qui vous est attache par tous les plus tendrs sentimens (боясь однако вам наскучить, я должна кончить, целуя вас всего с нежностью, исходящей из глубины сердца, привязанного к вам всеми нежнейшими чувствами)».

_________________________________

«Матинька моя, душа моя, милый мой дружочек; je vous aime a la folie; que je vous embrasse un million de fois avant que vous partiez, car je vu arriver vos huit chevaux; mon unique ami, qu’il m’est doux de in’entretenir avec vous (я люблю вас до безумия; дайте мне расцеловать вас миллион раз до вашего отъезда, так как я видела, что подан был ваш восмерик; мой единственный друг, как мне сладко беседовать с вами), моя жизнь. Vous etes unique, il faut avouer de toutes faсons (вы единственны, должно в том, сознаться во всех отношениях). Матинька, ты слишком трудишься. Je vous prie, mon coeur, faites trouver de grace la bible: j’ai [684] grande envie de lire; a-propos mon ami, Prati me prie de vous rappeler pour ces billets; hier je n’ai pas songe a vous le dire. Je vous embrasse trente millions de fois et avec une tendresse qui s’augmente a chaque moment (прошу вас, сердце мое, прикажите, пожалуйста, достать мне библию: мне очень хочется почитать; кстати мой друг, Прати просит меня напомнить вам об этих билетах; вчера я не догадалась сказать вам. Целую вас тридцать миллионов раз с ежеминутно возрастающею нежностью); пальчики и беленькие ножки целую в мыслях. Матинька, очень я тебя люблю, друг мой сердечный; батинька поцелуй меня в мыслях; не хочется мне с тобой расстаться, mais il faut, Adien (но надо, прощай) моя жизнь».

Вот еще письмо в Потемкину, свидетельствующее об его успехах в Петербургском обществе 1770-х годов. Писано оно одной из придворных дам:

«Гришенька не милой, потому что милой, я очень не могу: грудь болит и голова, и право не знаю, выйду-ли сегодня, млн нет; а если выйду, то это будет для того, что я тебя более люблю, нежели ты меня любишь, что я доказать могу, как два и два — четыре; выйду, чтоб тебя видеть. Не всякой, ведь, над собою столько власти имеет, как вы, и не всякой так умен, так хорош, так приятен... Не удивляюсь, что весь город бессчетное число женщин на твой счет поставил: никто на свете столько не горазд с ними возиться, я чаю, как вы. Мне кажется, во всем ты не рядовой, но весьма отличаешься от прочих. Только одно прощу: не делать, не вредить и не стараться вредить N. N. в моих мыслях, ибо я сие почту за неблагодарность с твоей стороны. Нет человека, которого он более мне хвалил, и, повидимому мне, более любил и в прежнее время и ныне с самого приезда твоего — как тебя; а если он свои пороки имеет, то не тебе и не мне их расценить и расславить (он тебя любил, а мне они друзья и я с ними не расстанусь). Вот тебе нравоученье: умен будешь — примешь; не умно будет противоречите сему, для того, что сущая правда.

«Чтоб мне смысл иметь, когда ты со мною, надобно чтоб я глава закрыла; а то подлинно сказать могу то, что взор мой тобою пленен; экспресия, которую я почитала за глупую, не сбыточную и не нормальную, а теперь вижу, что это быть может: глупые мои глаза уставятся на тебя смотреть; рассужденья ни на копейку в ум не лезет, а одурею Бог-весть как. Мне трудно и надобно дня с три (естли возможность будет), с тобою не [685] видеться, чтоб ум мой установился и я-б память нашла, а то мною споро скучать станешь и нельзя инако быть. Я на себя сегодня очень-очень сердита и бранилась сама с собою и всячески старалась быть умнее; авось-либо силы и твердости как-нибудь да достану; перейму у вас — самый лучший пример перед собою имею: вы тверды и непоколебимы в своих принятых намерениях, чему доказательством служит и то, сколько лет (вы говорите), что старались около нас, но я сие не приметила, а мне сказывали другие. Прощай миленькой; всего дня с три осталось для нашего свидания, а там первая неделя поста — дни покаяния и молитвы, в которых вас видеть никак нельзя будет ибо всячески дурно: мне же говеть должно.

«Уф! я вздумать не могу и чуть что не плачу от мыслей сих однех. Adieu, monsieur, напиши, пожалуйста, каков ты сегодня: изволил-ли опочивать, хорошо или нет и лихорадка продолжается-ли и сильна-ли? П* тебе скажет: «изволь, сударь, отведать хину, хину, хину!...» Куда как бы нам с тобою бы весело было вместе сидеть и разговаривать, еслиб друг друга меньше любили: умнее бы были, веселее; ведь и я весела, когда ум, а наипаче сердце свободно; ведь не поверишь, радость, как нужно для разговора, чтоб менее действовала любовь.

«Пожалуй, напиши, смеялся-ли ты, читая сие письмо, ибо я так и покатилась со смеху, как, по написании прочла, какой вздор намарала: самая горячка с бредом; да пусть поедет, авось-либо, и ты позабавишься».

_________________________________

Несмотря на обилие красавцев при дворе Екатерины II, Потемкин оставлял их всех далеко за собою; соперничать с ним было трудно и на это отваживались немногие. С июня 1777 года до мая 1778 г. при дворе возбудил некоторое внимание адъютант Потемкина — Семен Гаврилович Зорич. ² Происхождением серб, ³ он с отличием служил в наших войсках в первую турецкую кампанию (1768–1774) и обратил на себя внимание Потемкина. Красавец собою, Зорич отличался [686] добродушием, был острый, приятный собеседник; покровительствуя ему, Потемкин видел в Зориче представителя того единоверного нам народа, «присоединение которого в русской державе было тогда заветною мечтою светлейшего князя. Милостиво принятый при дворе (немедленно по удалении Завадовского), Зорич был взыскан необычайными щедротами императрицы, пожаловавшей его в флигель-адъютанты. Вот, что по этому случаю рассказывает Гельбиг (Russische Guenstlinge, s.s. 415–416 г.). «На него посыпались почести, награды, богатства... в течении одинадцати месяцев он получил чистыми деньгами более пятисот тысяч рублей; из них двадцать тысяч на первое обзаведение; восемьдесят тысяч на устройство поместьев; двести сорок тысяч на уплату долгов и на жалованье. Кроме того, даны ему полторы тысячи душ крестьян; на сто двадцать тысяч куплено поместьев в Лифляндии у гр. Бутурлина. А как и это все еще казалось недостаточным, то императрица из собственной кассы прибавила еще доходы с тех имений за последние десять лет. Потом ему дали командорство мальтийского ордена в Польше, приносившее десять тысяч годового дохода и, наконец, подарили значительный городок в Польше, купленный у кн. Адама Чарторижского, за четыреста пятьдесят тысяч рублей. Его брилианты стоили двести тысяч слишком. В день коронации 1777 года он получил целый брилиантовый прибор: звезду и орденский знак Меча, аксельбант, саблю (так как он постоянно носил гусарский мундир), султан на шапку, перстень, запонку и пряжки к башмакам. И гордости его было польщено: помимо бригадирского чина он был пожалован в генерал-маиоры и генерал-адъютанты к императрице. Из русских орденов он имел тогда только военный орден 4-й степени, заслуженный храбростью; у него были и иностранные ордена. В августе 1777 года мальтийский гросмейстер прислал Екатерине в ее распоряжение два креста. Из них один она дала Рибасу, ⁴ а другой Зоричу. Бывший тогда в Петербурге шведский король пожаловал ему, как военному, орден Меча и выслал из Гельсингфорса [687] большую желтую ленту. Наконец, выписали ему из Варшавы еще орден Белого Орла».

Все эти щедроты пробудили в Зориче, чувства тщеславия и он дозволил себе дичиться перед Потемкиным. Это побудило князя положить предел повышениям Зорича. Опала рушилась на него в мае 1778 года. Двор находился тогда в Царском Селе. Заметив неблагорасположение к себе государыни и зная, что причиною тому Потемкин, Зорич наговорил ему дерзостей, даже вызвал на поединок. Однако же, не принимая вызова, Потемкин уничтожил противника: Зорич был удален из Петербурга и до воцарения императора Павла I не показывался при дворе.

В конце мая 1778 года, из отпуска своего в Малороссию возвратился Завадовский и занял при императрице прежнюю должность статс-секретаря. На этот раз он уже не отваживался вступать в борьбу с Потемкиным, который, в свою очередь, не вредил Завадовскому на служебном поприще.

Государственная деятельность Потемкина из 1778 году была ознаменована основанием при устье Днепра, города Херсона, с корабельною верфью, весьма счастливыми действиями относительно Крыма и проч.

В мае 1780 года Потемкин прибыл в Кременчуг, откуда отправился в быстро возрастающий Херсон; деятельно занимался заселением Новороссии; из огромной по пространству и населению губернии Астраханской образовал две: Астраханскую и Саратовскую; положил основание Моздокской (Кавказской) линии. Склонил на нашу сторону императора Иосифа II в бытность его в том году в России; отвергнул выгодные для него лично предложения Англии, пытавшейся отвлечь русский двор от вооруженного нейтралитета. По части военного хозяйства и обмундирования войск обдумал и частию привел в исполнение преобразование формы (сперва в кавалерийских, потом в пехотных полках) имевшее целью облегчение и удобства солдата, особенно в военное время.

Отдавая справедливость трудам Потемкина, Екатерина II, в сентябре 1782 г. возложила на него недавно учрежденный орден св. Владимира 1-й ст. Полный титул Потемкина был тогда следующий: «светлейший римской империи князь, генерал-аншеф, [688] сенатор, государственной военной колегии вице-президент, новороссийский, азовский, астраханский и саратовский генерал-губернатор и государев наместник; войск, там поселенных, днепровской (перекопской) и новозаведенной моздокской (кавказской) линий главный командир; генерал, командующий легкою конницею, войском донским и всеми иррегулярными войсками; ее императорского величества генерал-адъютант, действительный камергер, кавалергадского корпуса поручив, лейб-гвардии Преображенского полка подполковник, Новотроицкого кирасирского полка шеф, над войсками генерал-инспектор, мастерской оружейной палаты верховный начальник и орденов: св. апостола Андрея Первозванного, св. Александра Невского, св. великомученика и победоносца Георгия 2-го класса и св. Владимира 1-й степени; королевско-прусского: Черного Орла, польских: Белого Орла и св. Станислава, шведского: Серафима, датского Слона и голштинского св. Анны — кавалер».

Волнения и неурядицы в Крыму, возникшие в июле 1782 г., обратили снова внимание России на этот полуостров: Шагин-Гирей, устрашенный мятежен, бежал в Керчь; турки, вопреки условию, заняли Тамань и угрожали переправою в Крым. Потемкин немедленно распорядился, поручив генерал-поручику П. С. Потемкину, оттеснить турок за Кубань, А. С. Суворову — усмирить волновавшихся нагайских и буджатских татар, а генерал-поручику гр. де-Бальмен, занимавшему с войсками северную часть полуострова, войти в его пределы и водворить спокойствие. Весною 1783 года начальник вице-адмирал Клокачев, по повелению Потемкина, оставя несколько судов в Керчи, пошел на Ахтиарскую гавань (Севастополь), где Бальмен возвел укрепления. Сам князь вел с Шагин-Гиреем переговоры, в которых принимал деятельное участие его племянник, генерал-маиор А. Н. Самойлов. Последний убедил хана из Керчи переправиться в крепость Петровскую, куда он и отправился со своими драгоценностями. Присоединение Крыма в русской державе совершилось. Именно в этой решительной минуте относится следующее письмо Потемкина к императрице: [689]

__________________________

1-е июня (1783). Херсон.

«Матушка государыня! Хан свой обоз на Петровскую крепость отправлять уже начал, после чего и сам в Херсон будет скоро. Резон, что я манифестов при нем не публикую есть тот, что татара сами отзываются, что при хане, они желания быть в подданстве российском объявить не могут, потому что только тогда поверят низложению ханства, когда он выедет. Самовольное же их покорение тем полезнее делам вашим, что нельзя уже никому будет грозить и тем, что их к подданству принудили; я не упускаю ничего к приуготовлению умов.

«В Очакове починка крепости начинается; войско прибывает по малу; я теперь начал Кинбурн приводить в оборонительное состояние, которой положением своим не подручен быть поддерживаем от какого-либо корпусу, и так надлежит его поставить на долгую оборону.

«Адмиралтейство здешнее ни копейки денег не имеет, так что и рабочим платить нечем, кроме тех, что на плотников отпускаются. Комисию я учредил, чтобы исследовать расходы, но сего скоро сделать не можно, а при том и барыша мало будет; найдутся только дорогие цены, а не деньги. Чтобы не остановить работ, которые так горячо пошли, благоволите поддержать; что касается до городских строений, сии достаточно своими деньгами исправятся.

«Пред сим представил я о доставлении следуемого числа людей в адмиралтейство; сделайте, матушка, милость, прикажите их командировать, они бы заменили в работе армейские полки, которым теперь нету способа уже людей уделять на работы; сверх содержания разных постов, ими я производить буду строение в Кинбурне и на глубокой пристани. Осадная артилерия почтя уже вся доставлена в Херсон; огромное число и так больших орудий я не замедлил скоро доставить, не требуя на сие новой суммы, а изворотился старою и экстраординарной экономиею; число орудий почти в пять раз больше того, что было под Бендерами.

«Повторяя мою просьбу о снабжении адмиралтейства Херсонского деньгами и людьми, доношу, что первой корабль спустится «Слава Екатерины»; позвольте мне дать сие наименование, которое я берусь оправдать и в случае действительном. Целую ручки ваши, вернейший раб, князь Потемкин». ⁵

(Сбоку страницы): «Александру Дмитриевичу кланяюся». [690]

__________________________

Вместе с Крымом покорились Тамань и вся Кубанская страна. Неудовольствия Турции были улажены стараниями нашего чрезвычайного посла и полномочного министра при Порте Оттоманской, Якова Ивановича Булгакова ⁶ Отклонив Диван от войны, он заключил с ним, 20-го июня 1783 года, весьма выгодный для России торговый трактат, а 28-го декабря акт, которым Порта уступала России Кубань, и отказывалась от всяких притязаний на Крым. Отдавая Булгакову должную справедливость, Потемкин писал к нему:

__________________________

«Вы приписываете это мне и тем увеличиваются еще более заслуги ваши! Все от Бога; но вам обязана Россия и сами турки: ваша твердость, деятельность и ум отвратили войну. Турки были бы побеждены, но русская кровь также бы потекла».

Достопамятный в жизни Потемкина 1783 год был ознаменован кончиною двух знаменитых сподвижников Екатерины: 31-го марта 1783 г. скончался граф Никита Иванович Панин; а в ночь с 12-го на 13-е апреля не стало князя Григория Григорьевича Орлова. По поводу его кончины считаем не лишним снять с памяти Потемкина упрек напрасный и незаслуженый

Князь Григорий Орлов скончался в помешательстве, признаки которого проявлялись в нем еще лет за десять до смерти, о чем свидетельствуют многие современники. Иностранные историки, особенно изобретательные на вымыслы, когда видят надобность запятнать какого-либо русского деятеля, приписали помешательство и смерть Орлова отраве; убийцею назвали Потемкина. Так Массон, автор «Секретных записок о России» (Memoires secrets sur le Russie. Londres 1802. Tome I, p. 147), говорит:

— «Гордый, могущественный, блестящий Орлов умер в ужасном помешательстве, пачкая себе лицо изверженьями, которыми он питался, подобно Иезекиилю. Многие утверждают, будто Потемкин отравил его травою, имеющею свойство сводить с ума и называемою у русских «пьяная трава». ⁷ [691]

Гельбиг (Die Russsische Guenstlinge, s. s. 278–280) также говорит об отраве, рассказывая о последних днях князя Орлова, и впадает в грубые анахронизмы:

— «После смерти жены, Орлов, в 1782 году, возвратился в Петербург. Здесь на прежней сцене своего могущества он пришел снова в тревожное состояние.

«Своими резкими и необдуманными речами он увеличил число своих врагов. Вполне достоверно (!!), что эти люди дали ему медленного яду, переносимого, по возможности, его крепкою натурою, но действие которого замечалось в некотором потрясении мозга. Впрочем, эта душевная тревога сменялась спокойствием, иногда продолжительным. Вопреки прежним привычкам, Орлов стал одеваться по старинному боярскому обычаю, хотя и с соблюдением роскоши. Как ни дельно было многое, что он говорил, но вредила этому излишняя смелость. Враги его, втайне радуясь этому странному, но и опасному для него поведению, наружно соболезновали печальным для него последствиям потери супруги, и не пропускали случая благонамеренно намекать императрице о несообразности мнений ее бывшего любимца. Однако Екатерина ограничилась тем, что дала ему почувствовать его падение. Орлов не на столько был помешан, чтобы не понять, что его влияние с каждым днем слабеет: но за то сознание это еще более приводило ум его в расстройство. Он уже не один раз резко обращался к императрице; теперь же делал это при посторонних, в лице всего двора. Так заметил он ей, по случаю опалы графа Панина, прежде ему ненавистного, а ныне, к которому относился он равнодушно — что она, окруженная негодными людьми, хорошо сделала, удалив от себя единственного честного человека. Всему двору Орлов объявил, что хотя ему и недолго остается жить, но он желал бы дождаться возвращения великого князя из путешествия.

«Понятно, что враги не дали ему дотянуть даже до этого близкого срока. Через несколько дней после этой сцены Орлов заболел. В минуты помешательства он представлял двору ужасное зрелище. Ему мерещилась кровавая тень......, жалобно вопиявшая о наказании убийцы на страшном судилище. Недолго еще боролась крепкая натура Орлова со смертью, но наконец и она изнемогла. Он умер в апреле 1783 года, в страшном отчаянии».

Росказням иноземцев противупоставим цифры и факты. Орлов приехал в Петербург 25-го октября 1782 г., уже в ослаблении умственных способностей; в ноябре доктора объявили, что нет никакой надежды на его излечение. Вскоре после того он отвезен был братьями в Москву и до самой кончины жил в Нескучном.

Как Потемкину, так и другим врагам Орлова не было ни цели, ни рассчета убивать несчастного безумца, еще лет за шесть до кончины утратившего при дворе всю силу и значение. [692]

_________________________________

2-го февраля 1784 года Потемкин был пожалован в генерал-фельдмаршалы, кроме того, он был назначен: генерал-губернатором Крыма (наименованного Таврическою областью), президентом военной колегии ⁸ и шефом кавалергардского корпуса ⁹. Как президент военной колегии, он обратил особенное внимание на усиление защиты Оренбургского края, и с этою целию были сформированы шесть полевых баталионов и один драгунский полк. В составе войск последовали большие, существенные перемены. В 1784 и 1785 годах Потемкин увеличил число гренадерских полков, до десяти, в составе каждый из четырех баталионов; прибавил два новые мушкатерские полка; вместо прежних егерских баталионов, учредил семь четырехбаталионных егерских корпусов и сделал еще другие перемены, значительно умножившие число регулярных войск. В первой половине 1786 года армейская пехота и кавалерия простирались до 260,000 человек в составе 5-ти полков кирасирских, 19-ти карабинерных, 10-ти драгунских, 16-ти легкоконных, 10-ти гренадерских, 59-ти мушкетерских, 7 корпусов и 2-х баталионов егерских и 14-ти баталионов полевых мушкатерских. Из карабинерных полков — десять, а из кирасирских — один составляли конницу малороссийскую; а из легкоконных: девять — екатеринославскую и семь — украинскую, сообразно тому, каких губерний людьми эти конницы комплектовались. Для всех этих войск, 10-го апреля 1786 г., были утверждены новые штаты и табели.

Входя во все подробности военного хозяйства и заботясь об улучшении быта солдат, Потемкин ввел некоторые ограничения во власти субалтерн-офицеров для превращения жестокости их обхождениям нижними чинами; подвел под ведение высшего начальства проверку солдатских артелей, то есть складок из их жалованья и наградных денег. В обмундировке войск, при соблюдении однообразия формы, все преобразования, [696] предпринятые Потемкиным, клонились к доставлению солдатам возможных удобств. С этою целию фельдмаршалом был составлен проект, высочайше одобренный. Проект заключался в отмене у нижних чинов пудры, буклей и кос; в замене длинных кафтанов куртками, узких панталон и штиблет — просторными шароварами; треугольных шляп — поярковыми касками, с султанами из конского волоса, и двумя суконными лопастями на задней части головного убора, которые в зимнее время могли заменять башлык, защищая от холода уши и щеки солдат. «Я употребил всю мою возможность к избежанию излишества» — писал Потемкин по этому поводу к императрице — и облача человека, дал однако же ему все, что может служить к сохранению здоровья и в защите от непогоды. Представляя сие на высочайшую апробацию, могу уверить В. И. В., и самое время покажет, что таковое ваше попечение будет вечным свидетельством материнского вашего милосердия. Армия российская, извлеченная из муки, не перестанет возносить молитвы. Солдат будет здоровее и, лишаясь щегольских оков, конечно, поворотливее и храбрее». Много здравых суждений, опережающих век и идущих в разрез тогдашним понятиям о требованиях солдатской службы, высказывает Потемкин в своем проекте. ¹⁰

Высочайше одобренное (4-го апреля 1783 года) распоряжение Потемкина об одежде и вооружении войск, в течение семи лет осуществляемое, без сомнения, имело благотворное влияние как на быт нижних чинов, так и на военное хозяйство, сберегая время, деньги и силы. Если бы идея Потемкина была поддерживаема и в последующие царствования, то в русских войсках могла бы выработаться собственная, своеобразная обмундировка, соответственная привычкам народным и требованиям климата. К сожалению, преемник Екатерины II, отменяя, переделывая почти все учреждения ее царствования, в особенности по военной части, опять преобразовал обмундировку по прусскому образцу и, вследствие этого, на полвека отдалил облегчение тех тягостей военного быта, которые только ныне, [694] в наше время, при благотворных, всесторонних преобразованиях по военному ведомству, перешли в область преданий. Во всяком случае за Потемкиным, в глазах потомства, та неотъемлемая заслуга, что он первый, после Петра Великого, отважился на великое дело — преобразование русской армии.

Имя Потемкина займет почетное место в истории нашего Черноморского флота. В 1784–1786-годах в Херсоне была устроена новая верфь; Севастополь избран главным портом; мелкие суда строились на элингах при устьи Софии. Рабочих выписывали из внутренних губерний; корабельный лес пригоняли из Польши, Белоруссии и Воронежа; железо заготовляли на сибирских заводах и препровождали чрез Таганрог в Севастополь и в Херсон. Летом 1783 года, в последний из этих городов, явились морские команды и нашли спущенными на воду 74-х пушечный корабль «Слава Екатерины» и 50-ти пушечный фрегат «Св. Георгий», которые были отведены в Севастополь. К 1784 году небольшая эскадра, под начальством капитана 1-го ранга графа Войновича, ¹¹ уже крейсеровала у берегов Крыма, а в 1785 году (13-го августа) состоялся штат черноморского адмиралтейства и флота, которых непосредственным начальником был назначен Потемкин, с званием главнокомандующего черноморским флотом.

Не мало было сделано Потемкиным для Новороссийского края.

Главным предметом заботливости князя была Екатеринославская губерния, 30-го марта 1783 года переименованная в наместничество и имевшая главных городом Кременчуг. 10-го февраля 1784 года, по предложению Потемкина, последовало повеление об упразднении прежних крепостей украинской и днепровской линий ¹² и о замене их пятнадцатью новыми. Все им же указанные пункты были приведены в оборонительное положение. По его ходатайству последовали многие указы, клонившиеся к прямому благосостоянию Новороссийского края. 10-го июня 1784 г. повелено было употребить всевозможное старание к разведению лесов в степях екатеринославсвих и таврических. Князь выписывал из чужих краев опытных садоводов для насадки [695] шелковичных садов, виноградников и законтрактовывал мастеров по части шелководства и виноделия. 4-го сентября последовал именной указ об учреждении в Екатеринославском наместничестве университета. Потемкин сам назначил некоторых профессоров и независимо от суммы, определенной правительством, пожертвовал на его содержание часта собственных доходов. Война 1787 г. помешала исполнению этого великого дела. 13-го октября 1786 года императрицею был утвержден план новому губернскому городу наместничества, названному, по прошению Потемкина Екатеринославлем. Народонаселение Новороссийского края возрастало с каждым годом и к 1787 г. умножилось 150,000 душ переселенцев обоего пола разных наций и вероисповеданий.

Таврическая область (Крым), разделенная на семь уездов, одновременно с Новороссийским краем, была предметом заботливости Потемкина. Жителям была предоставлена совершенная свобода вероисповедания; каймаканы, кадии и муфтии оставлены при тех же должностях, которые занимали во время ханов; князьям и мурзам пожалованы были дворянские права; кроме того, жителям дозволено было составить «национальное таврическое войско» и т. д.

В Петербурге Потемкин бывал наездами и на короткие сроки. Труды его дали повод завистникам к наговорам и клеветав, основою для которых служила догадка, будто на Тавриду и на Новороссийский край Потемкин смотрит как на свою собственность, далеко простирая властолюбивые замыслы. Под осень 1786 года, обиженный холодностью государыни, Потемкин недели на две удалился от двора в Нарву, под предлогом болезни. Его недоброжелатели торжествовали, воображая опалу, однако князь явился в царскосельском дворце в прежнем блеске величия, и благосклонный прием, оказанный ему императрицею, был живейшим опровержением происков, сплетенных против Потемкина его врагами. В это же время при дворе началось быстрое повышение графа Александра Матвеевича Дмитриева-Мамонова. ¹³ Это ничтожество не могло быть [696] опасно Потемкину; к тому же, Мамонов, выведенный в люди князем, сам заискивал благосклонности могучего любимца. Доказательством мог служить тот золотой чайник с надписью: plus unis par le coeur que par le sang (соединены более сердцем, нежели узами крови), о котором упоминает Храповицкий в своих Записках (20-го июля 1786 года). В исходе 1786 года борьба с Потемкиным была непосильна не только Дмитриеву-Мамонову, но и кому-либо другому, более обширного ума и способностей.

Намерение императрицы посетить в следующем 1787 году Екатеринославское наместничество и Таврическую область сделалось формально известным, и Потемкин из Петербурга поспешил в Кременчуг, для распоряжений к встрече императрицы, намеревавшейся обозреть, по ее шутливому выражению, «свое маленькое хозяйство». К приезду державной хозяйки строились временные дворцы, пролагались удобнейшие дороги, сооружались триумфальные ворота, воздвигались целые города, как например Алешки, на левом берегу Днепра, против Херсона: в октябре 1786 года его еще не существовало, а в апреле 1787 года городов был отстроен и заселен малороссиянами и запорожцами. Проложение дороги от Кизекерменя в Перекопу Потемкин поручил полковнику Корсакову, желая ее: «сделать богатою рукою, чтобы не уступала римским. Я назову ее Екатерининский путь» — писал князь инженеру. Генерал-маиору Синельникову поручено было озаботиться приданием Кременчугу вида города столичного; архиепископу Амвросию екатеринославскому и таврическому Потемкин собственноручно написал тему, на которую преосвященный должен, был сказать приветственное слово; наконец неутомимый князь успевал уделять время к слушанию торжественной оратории, приготовленной к приезду Екатерины итальянским капельмейстером Сарти ¹⁴.

Сопровождаемая огромною, блестящею свитою, Императрица выехала из Петербурга (вернее из царскосельского дворца) 7-го января 1787 года; 29-го того же месяца прибыла в Киев. [697] откуда 22-то апреля следовала на галерах по Днепру в Коневу. Здесь 25-го апреля произошло свидание короля польского с Екатериной; 30-го числа она приехала в Кременчуг. Потемкин сопровождал государыню от Киева. Весь путь до Кременчуга состоял из непрерывного ряда приятных и разнообразных зрелищ: виды красивых заселенных городов сменялись маневрами пехоты и конницы. Трехдневное пребывание в Кременчуге произвело на императрицу отрадное впечатление. 7-го мая, близь местечка Новые Кайдаки, государыне представился император австрийский Иосиф II, прибывший инкогнито, под именем графа Фалькенштейна. Он сопровождал Екатерину в Херсон, куда она прибыла 12-го мая — и оставалась здесь пять дней. Город, на месте которого еще шесть лет тому назад была бесплодная степь, обратил на себя внимание государыни. В письме своем к Еропкину она сравнила шестилетнее устроение Петербурга с Херсоном. «Укрепление города и здание похвалены — говорит Храповицкий в своих записках (13-го мая 1787 г.) — в расторопности и успехах должно отдать справедливость князю Г. А. Потемкину». 15-го числа, в присутствии Екатерины, спущены были на воду два линейные корабля: «Владимир», «Иосиф II» и фрегат «Александр» причем императрица пожаловала Потемкину кейзер-флаг по его званию главнокомандующего черноморским флотом. Из Херсона государыня отбыла чрез Перекоп в Крым. «Приобретение сие важно, — отозвалась она о полуострове, — предки дорого заплатили бы за то; но есть люди мнения противного, которые жалеют еще о бородах, Петром I выбритых. Александр Матвеевич Дмитриев-Мамонов молод и не знает тех выгод, кои через несколько лет явны будут. ¹⁵ Гр. Фалькенштейн видит другими глазами». ¹⁶ 22-го мая, прибыв из Бахчисарая в Инкерман, императрица видела из окон дворца весь черноморский флот, стоявший в севастопольском рейде, в числе пятнадцати линейных кораблей, фрегатов и одного бомбардирского судна. Во время обеда, по приказанию Потемкина на [698] первоспущенном в Херсоне корабле «Слава Екатерины», был поднят кейзер-фдагь, которому со всего флота салютовали тридцатью одним выстрелом, а по окончании обеда; императрица сопровождаемая Иосифом II и всею свитою на шлюпках, отправилась в севастопольский рейд для ближайшего осмотра флота. Неумолкаемое ура сливалось с грохотом пушек, разносилось по волнам Черного моря. Торжество Потемкина и всех его сотрудников было совершенное. Осыпая князя заслуженными похвалами, готовя ему щедрую награду, императрица, в бытность свою в Бахчисарае, на обратном пути в Россию (28-го мая), написала следующие шутливые стихи к завоевателю Крыма:

__________________________

Князю Потемкину. ¹⁷

Лежала я вечер в беседке ханской,
В средине бусурман и веры мусульманской;
Против беседки той построена мечеть,
Куда всяк день пять раз имам народ влечет;
Я думала заснуть, и лишь закрылись очи,
Как уши он заткнув, взревел изо всей мочи...
О, Божьи чудеса! Из предков кто моих
Спокойно почивал от орд и ханов их?
А мне мешает спать среди Бахчисарая
Табачный дым и крик... Не здесь-ли место рая?
Хвала тебе, мой друг! Занявши здешний край
Ты бдением своим все вящше укрепляй.

Ко времени пребывания императрицы в Крыму и торжественного смотра черноморского флота, относится следующее письмо Потемкина, свидетельствующее о его заботливости в преуспеянию наших морских сил, его стараниями возникших на Черном море. ¹⁸

«Сколь нужны потребные для кораблей здесь строющихся офицеры и нижние чины, Вы сами знать изволите; за употреблением на фрегаты, здесь почти ничего не остается; положенное-же число на здешние корабли людей много бы поспешествовало работе: а ежели будет воля ваша, чтобы сих отрядил, то прикажите хороших, а то что барыша, когда в новое место нашлют дряни. Ежели бы приказали в. к. (великому князю), так как Г(генерал) адмиралу сей [699] наряд сделать сказавши, что ваша воля есть, чтоб люди были, как офицеры, так и протчие — годные, то ба, конечно, разбор был лутчей».

«Я, матушка, прошу воззреть на здешнее место, как на такое, где слава твоя оригинальная и где ты не делишься ею с твоими предшественниками; тут ты не следуешь по стезям другого. Прикажите поспешнее отправить. Целую ручки ваши. Вернейший раб твой князь Потемкин» (помета внизу): «того ж дня».

__________________________

7-го июня императрица прибыла в Полтаву, где на другой день произведены были маневры, изображавшие битву 27-го июня 1709 года. Войсками, состоявшими из легкоконных полков, начальствовал князь Юрий Владимирович Долгорукий. ¹⁹ О них Екатерина отозвалась Еропкину, по прибытии своем в Москву: «я видела в Полтаве легкоконные полки; лучше этих полков ничего видеть нельзя!» В тот же день (8-го июня 1787 года) Потемкину было пожаловано прозвание Таврического. ²⁰

11-го июля 1787 г. императрица возвратилась в Петербург. На пути, при остановках для отдохновения, Екатерина уделяла время на заочную беседу с князем Таврическим, письменно уведомляя его о состоянии своего здоровья и подробностях обратного пути. 17-го июля 1787 г. Потемкин писал к ней из Кременчуга: ²¹

«Матушка государыня! Я получил ваше милостивое писание из Тфери. Сколь мне чувствительны оного изъяснении, то Богу известно. Ты мне паче родной матери, ибо попечение твое о благосостоянии моем есть движение, по избранию учиненное. Тут не слепой жребий. Сколко я тебе должен; сколь много ты сделала мне отличностей; как далеко ты простерла свои милости на при надлежащих мне; но всего больше, что никогда злоба и зависть не могли мне причинить у тебя зла и все коварства не могли иметь успеху. Вот что редко в свете: непоколебимость такого (такой) степеня тебе одной предоставлена. [700]

«Здешний край не забудет своего счастия. Он тебя зрит присно у себя, ибо почитает себя твоею вотчиною и крепко надеется на твою милость.

«Благодарю за Катеньку, ²² которая хвалятся чувствительно милостями, ей оказанными. Впротчем, у нас все благополучно; я еду в Елисавет(град) от здешних несносных жаров, там место выше; однако-ж, благодаря Бога, болезней нет, а ежели кто и занеможет, выздоравливает скоро. Прости моя благотворительница и мать, дай Боже мне возможность доказать всему свету, сколько я тебе обязан будучи по смерть вернейший раб князь Потемкин-Таврический».

Кременчуг, 17-го июля.

(Продолжение следует).

Комментарии

1. См. «Русскую Старину» изд. 1875 г., том XII, стр. 481–522.

2. Семен Гаврилович Зорич умер в средних летах в 1799 г. См. «Русская Старина», том IV, 118–120; VIII, 730.

3. Так говорит Массон: Memoires secrets sur le Russie, I, p. 154), называя Зорича «сербом бежавшим с каторги из Константинополя, где он был в плену». Гельбиг (Russische Guenstlinge, s. 414) говорит, будто он был сыном маиора и воспитывался в кадетском корпусе.

4. Осип Михайлович Рибас (ум. 1800 г.). См. «Русская Старина». том V. 38, 241, 467; VIII, 368; X, 774.

5. Подлинник писан на перегнутом пополам полулисте сероватой бумага, исписаны кругом все четыре страницы. Ред.

6. Яков Иванович Булгаков (1743 ум. 1809). См. «Русская Старина», том IV, 690; V, 767–768; VIII, 867.

7. Тот же Массон говоря о смерти Ланского, замечает: «Потемкин его боялся и говорят отравил». (Memoires, I, р. 156).

8. На место графа Захара Григорьевича Чернышева (род. 1722) тогда при смерти больного и скончавшегося 29-го августа 1784 года.

9. Шефом кавалергардского полка, до Потемкина, был князь Григорий Орлов.

10. Этот весьма интересный документ напечатан в «Русской Старине», изд. 1873 г., том VIII, стр. 723–726.

11. Умер в 1808 г. См. о нем «Рус. Стар.» изд. 1872 г. том V, стр. 144.

12. Таганрог, крепость св. Елисаветы, Переволочна, Бахмут, Тор, Изюм, крепость св. Димитрия.

13. Гр. Александр Матвеевич Дмитриев-Мамонов (род. 19-го сентября 1758 ум. 29-го сентября 1803 г.). См. «Рус. Стар.» 1871 г. том III, 678, 687; том IV, 386, 396. 1872 г. том V, 253–254, 461–462; том VI, 415.1874 г. том X, 35.

14. Джиованни Сарти, даровитый композитор, (род. 1730 ум. 1802 г.). Вкрадчивый, низкопоклонный, пользовался покровительством князя Таврического, а интригами своими против М. С. Березовского, довел его до самоубийства.

15. Очевидно, что граф Мамонов, завидуя славе бывшего своего начальника, позволил себе в разговорах с императрицею уменьшать заслуги Потемкина.

16. Списки Храповицкого 21-го мая 1787 г., стр. 36.

17. «Р. А.» 1865 г., 622.

18. Подлинник писан на перегнутом полулисте сероватой полосчатой бумаги разгонистым почерком, рукою Потемкина.

19. Князь Юрий Владимирович Долгорукий (род. 2-го ноября 1740, ум. 8-го ноября 1830 г.). См. о нем «Русская Старина» 1871 г., том III, 47; том IV, 400–401; 1872 г., том VI, 407; 1874 г., том X, 35.

20. См. Русская Старина 1873 года, том VIII, стр. 855.

21. Подлинник на полулисте сероватой бумаги, на двух с половиною страницах.

22. Екатерина Михайловна Азанчевская (1767 ум. 1-го ноября 1792 г.) дочь бедного дворянина, по ходатайству Потемкина, пожалованная в фрейлины. (См. «Русская Старина» 1871 г., том IV, стр. 396). Еще того вернее можно предполагать, что Потемкин говорит о племяннице своей, графине Екатерине Васильевне Скавронской, рожденной Энгельгардт (1771 ум. 1829 г). См. «Русская Старина», том II, 1870 г., стр. 476–477.

Текст воспроизведен по изданию: Кн. Григорий Александрович Потемкин-Таврический. 1738-1791 // Русская старина, № 4. 1875