Рапорт («репорт») обер-штер-кригс-комиссара Г. М. Осипова императрице Екатерине II о злоупотреблениях сибирского губернатора Д. И. Чичерина

12 апреля 1779 г.

/Л.1/ Всепресветлейшей, Державнейшей, Великой государыне императрице Екатерине Алексеевне, самодержице Всероссийской.

Обер-стер-кригс-комисара Осипова Всеподданнейший репорт.

Как благоугодно было вашему императорскому величеству удостоить меня всевысочайшею доверенностию по содержанию данного мне от 21-го августа 1778-го года указа и по приложенной при оном записке, чтоб по случаю отправления моего в Тобольскую губернию разведать без огласки, образом неприметным, но с крайнейшею точностию, по колику все в помянутой записке выраженное вероятным быть может, а под предлогом учрежденной для изследования о заготовлении излишнем провиант и фураже и о прочем к тому принадлежащем комисии, переезжая с места на другое, а иногда и посылая с довольным наставлением из определяемых в помощь мне заседателей, не только в подлинности того осведомиться нетрудно будет, но и узнать порядок в течении дел всякого рода по тамошним правлениям, точность в зборах, хранении казны и расходах, исполнение законов и повелений вышних начальств, состоя/Л.1 об/ние жителей и претерпеваемый иногда ими от кого-либо обиды, угнетения и разорения. С таковым всевысочайшим повелением, чтоб о всем, что мне из сего поручаемого откроется доносить вашему императорскому величеству [198] подробно с нарочными, всемилостивейше дозволяя, есть ли при том усмотрю я там что-либо удобное к пользе государственной и народа тамошняго, о том и собственныя примечания представить вашему императорскому величеству.

Ощущая живо во всеподданнейшей душе моей толь высочайшую милость и благоволение вашего императорскаго величества к последнему рабу вашему и истощение последней капли крови моей в высокославной службе вашего императорскаго величества, считая слабым изображением всеподданнейшия моея верности и усердия, за первый предмет во вверенной мне должности поставил себе, сколько возможность понятия моего достигать может, исполнение в самой точности монаршаго вашего императорскаго величества повеления. И с самого вступления моего в Тобольскую губернию устремил все мое внимание на начальство оной, на образ управления делами и о протчем в данном мне всевысочайшем указе и в приложенной записке значущемся, и что из сего доныне мною разведано и по собранным сведениям примечено, все оное против записки, описав по пунктам, подробно всеподданнейше дерзаю.

/Л.2/ Всеподданнейшия донесении по содержанию приложенной при высочайшем имянном указе записки:

1-е. По сему пункту в точности теперь донести ничего невозможно, но комисия не упустит изыскать способы к достижению обо всем самой ясной истины. Касательно же до подозреней о бывших при сем подряде и поставке хлеба злоупотреблениях, оныя видимы потому, что оставшегося после умершаго, находившагося главным правителем в Тобольской провиантской комисии 1 во время подряда и продолжения поставки сего провианта полковника Булгакова сына, которой ныне жительство имеет в деревнях Володимирском наместничестве состоящих. Случилось мне на поставщиков сего провианта, с доставшихся ему после отца ево векселей суммою в шести тысячах рублях, выпросить копии за ево рукою под предлогом буд-то бы я по оным, в разсуждении бытности моей в Тобольске, исходатайствую взыскание. Сей Булгаков до определения ево к делам провиантским нанешним губернатором сказывают был человек весьма недостаточной, а ныне сын ево имеет более двухсот душ, да за сестрою дает в приданство десять тысячь рублей деньгами. Все сие подает причину заключить, что по сему подряду великия злоупотребления были и хотя в точности доныне ничто еще не обнаруживается, но по течению комисии не укроется ни малейшее из оных, какого бы рода оно ни было и кто б тому ни соучаствовал. Комисия опасается только протяжения времени за медлительным доставлением от здешних присудственных мест, а наипаче от губернатора, на ея требования нужных сведеней, так как уже и опытом оное видит, что на три подтвердительныя к губернатору /Л.2 об/ сообщения чрез месяц едва соответствие истребовала. И хотя объяснялась ему, что в случае неполучения на последнее сообщение уведомления найдется принужденною предоставить о том Правительствующему Сенату, но и из-за сего получила сведения не больше как только о том, сколько наличного и в долгах к 1779-му году в запасных магазеинах хлеба и денег счисляется. О прочем же нужном к [199] вступлению в счоты ни о чем знать не дает, а только обнадеживает, что прислано будет, и, по-видимому, старается протяжением время, в разсуждении немолодых ево лет, избегнуть отчета от него требующагося и упразднить комисию вечно, о чем и Правительствующему Сенату представлено репортом, а к господину генерал-прокурору и ковалеру князю Александр Алексеевичу Вяземскому писано.

2-е. По состоянию всех секретных дел в ведомстве губернаторском секретную экспедицию губернатор в прежния времена имяновал губернаторскою канцеляриею, а ныне называет оную своею комисиею. Бывали ль кому по оной какия притеснительныя истязании? Или и по делам своим преступники наказывались? Тайна сия остается одному губернатору и состоящему при нем секретарю Рязанову в точности известною, потому что кроме самого губернатора в оной никогда никто не присутствовал и производство дел по оной состоит секретно, в разсуждении чего и разведать о сем заподлинно ни от кого невозможно. Ныне же по оной, чтоб было кому-либо какое притеснение, того неприметно, тем паче, что в разсуждении ослабления губернаторского остается она почти без всякаго дел производства. Так, что во время бытности моей в Тобольске губернатор не только в сей наимянованной от него губернаторской, но ниже в губернской канцелярии по интересным делам, как в должности о сем законом ему предписано, никогда не присутствует, текущие же последней дела подписывает у себя в /Л.3/ доме, а по такому дел течению установленный в законе порядок в точности отправляем быть не может. Про губернаторскую же канцелярию сказывают, что в прежние времена она страшное имела имя, почему весьма вероятно, что по оной под закрытием секретных дел злоупотребления быть могли, и из оной указы, ордера и предложении в городовыя канцелярии и к комисарам подлинно сказывают посылались так, что губернская канцелярия о сем ничего не знала. Одно дерзновенное и самовольное учереждение и наимянование сей отнюдь ненужной канцелярии иного не предвещает, как во злоупотребление власти и доверенности по должности губернаторской.

3-е. Присылаемых за разные преступления, публичному наказанию подвергающихся колодников по закону сказывают определено употреблять в работу, а по прошествии пяти или нескольких лет, буде усмотрится кто из них возчувствовавшим свое преступление и в поведении окажется порядочным, таковых по усмотрению губернаторскому повелено селить между старинными жителями в их селениях, а престарелых, в разсуждении того, что они положенных работ отправлять будут уже не в состоянии, отпускать с билетом для прокормления себя у поселян присмотром за скотом и другими сему подобными в домах крестьянских нетягостными исправлениями. Под предлогом сего слышно многие из преступников тяжко наказанных, следующие к употреблению в работу, посредством покровительства любимцов губернаторских, отпускаются губернатором с билетами для своего прокормления. В число таковых и подделыцик фальшивых асигнацей Павлов отпущен был с билетом и жил в Тобольске и имел свою лавку. Сие утвердительно потому, что и ныне в Тобольске таковых наказанных [200] весьма много не только свободными, но и промышленниками, равно как и по другим городам Тобольской губернии. В /Л.3 об./ удостоверении чего Енисейской провинциальной канцелярии воевода Гревенс 2 разсказывал мне, что служившей в конной гвардии офицером и потом за убийство купца Кукушкина в Петербурге публично наказанной кнутом Бергман, явясь у него в Енисейске с пашпортом или билетом от губернатора, просил дозволения о заведении в сем городе трактира, но не получа онаго таскается по разным местам губернии, а более при содержателях питейных откупов для корчемных выемок. Сверх того и тобольской прокурор разсказывал, что таковых публично наказанных и ошельмованных заклейменных колодников с билетами губернаторскими бродят везде по губернии весьма немалое число, даже и у него на заведенной в семнадцати верстах от Тобольска суконной фабрике более дватцати человек работают. Чтоб ослепляло в сем увольнении самого губернатора корыстолюбие, превосходит сие всякую вероятность, а чаятельно есть в том пристрастии ево любимцов и прислужников для коих он в сей отвратительной погрешности утопает, тем паче заключать сие нахожу причину, что ни один из окружающих губернатора прислужников вида честнаго человека на себе не имеет. Из числа сеченых кнутом видел я в Тобольске на свободе порядошным домом живущаго раскольника, которой делает лак и покрывает оным разныя вещи на подобии китайских. Хотя все уверяют, что образ жизни ево самой тихой, но ежели живет он в городе без всякаго за ним примечания, то легко быть может: не разпространяет ли по оному вредную какую искру раскола? — за что, как сказывают, он и прежде наказан, и в Сибирь сослан в работу, и до увольнения губернаторскаго для отправления своего искуства содержался в остроге. О двух еще колодниках прозываемых Туезов и Обухов, из которых один публично наказанной, так же от тобольскаго прокурора слышал я, что они освобождены были с билетами, а потом сам губернатор предлагал губернии письменно, чтоб оных от бывшаго содержателя питейных сборов Голикова, у котораго оне для выемок корчемных находились, истребовать с под/Л.4/тверждением таким, чтоб впредь сих извергов, яко ни малейшаго вероятия недостойных, к таковым должностям не употреблять. По сему предложению оба они в губернскую канцелярию были сысканы и содержались с колодниками в остроге по прежнему, ныне же, по словам тобольскаго прокурора, отпущены с пашпортами за подписанием губернаторским опять к содержателю питейных сборов Савельеву. И сим подобных наказанных и ошельмованных колодников на свободе подлинно не мало число, по-видимому, служащих отнюдь не в пользу, а во вред общественной. Ежели есть положение законное к их освобождению, то могли бы они быть поселены по линии в хлебородных весьма местах и служили бы к доставлению на состоящие там войска провианта за самую умеренную цену вместо того, что ныне весьма дорого и с трудом оной туда доставляется. Некоторые из таковых преступников сказывают определяются губернатором в службу и производятся в унтер-офицеры, а присылаемыя без наказания употребляются и в комисары. Все сие не отвлекает губернатора от [201] подозрения в слабостях или пристрастиях, либо в пренебрежении вверенной ему должности.

4-е. Содержание сего пункта весьма справедливо во всем, кроме толико того, что точно ли такое число, какое значится у губернатора и купцов Шавыриных, находится во услужении, ибо сего за верное узнать и донести неможно. С таким при том дополнением, что уверяли меня буд-то многие из сих во услужении находящихся желающие поселитца должны сыскивать за деньги туда своего отправления. Страшно поверить сему неистовому мздоимству! Но окружающие губернатора под видом ево любимцев твари делают сие некоторым образом вероятия достойным. Что ж принадлежит до женщин, присылаемых на поселение, в оных поселенным, и сам губернатор разсуждая со мною говорил, /Л.4 об./ такая нужда, что естли впредь не будет зделано в сем никакого распоряжения, то заведенные ныне селения чрез время почти все должны истребитца. А в разсуждении хозяйственного обзаведения, проезжавшей чрез Тобольск от иркуцкаго губернатора с донесениями лейб-гренадерскаго полку капитан Маркловской, которой ныне уповательно находится в Петербурге, между прочим разсказывал, что сколько строений заведенных селений зрение проезжающих на себя привлекают, соответственно сему внутреннее оных положение сожаление доставило, потому что во многих местах большая часть сих строеней или пусты, или заняты одними мужчинами без женщин, и домашнее хозяйство в самом худом состоянии, следовательно, не размножением, но вовсе истреблением жителей в будущия оныя угрожаются. К изнурению ж их не мало способствуют определяемые над ними комисары и волостные управители разными злоупотреблениями 3.

5-е. Что в женском поле повсеместно великой недостаток претерпевают, оное без противоречия утвердительно по словам самого губернатора, как донесено выше. А о изнурениях их, потому что в тех селениях доныне быть мне не случалось, хотя утвердица и не мог, но не упущу удобного случая по течению комисии последовать могущаго видеть оные сам и разспросить у жителей. При всем же том доныне ни от кого не случилось еще услышать, чтоб оныя опустошением: в предидущия времена не угрожались. А упомянутой капитан Маркловской сказывал, что изнурение оным состоит подлино не в одном женском поле, но весьма во многом в разсуждении хозяйственного устройства и обзаведения от разных злоупотребленей волостными управителями и комисарами над сими поселыциками производимых даже для того, что когда присылаются от губернатора в сии селения женщины в замужество, то иначе не отдают их, как за того, кто дороже заплатит. О лошадях же: по здешним местам в пять рублей для крестьянина купить можно лошадь очень хорошую, но сих селений жители, по словам сего капитана, и в оных терпят крайнюю нужду, так что у которых оные и есть, то крайне худы и ни к чему не годны. Сие весьма удостоверяет, что при обзаведении их из казны оные им негодные даваны, но у управителя ли гу/Л.5/бернского покупаны, и соучастен ли он сам злу сему — узнать невозможно, потому что про губернатора, ево служителей и окружающих ево любимцев от здешних жителей ни [202] под каким видом ничего не услышишь. Один только губернаторской товарищ Тавайдаков, по-видимому, неимеющей с губернатором такой тесной связи, как другой в сей губернии товарищем же состоящей Черкашников4, между речами сказывал мне, что на многих комисаров, волостных управителей и на офицеров, определяемых к отводу колодников и поселыциков, бывают жалобы и когда оные доходят до губернской канцелярии, то и изследываются, но решимости оным от губернатора не бывает. Сходно сему и сам губернатор, показывая свое человеколюбие, разсказывает, что людей к порядочному отправлению должностей он не имеет, и что ежели кому что ко исправлению от него поручается, то редкой обойдется без шалости и на него без жалобы, так что по строгости законов за то бы их и наказывать надлежало, но к погублению людей будучи он несроден, приказывает по прозбам их следовать и возвращать обидимым все по их показаниям, а осуждение их оставляет впредь до разсмотрения5. Сколь не похвально сохранять человеколюбие, но в сем случае легко быть может, что вняв онаго таким гнусным корыстолюбцам, дает поползновение к размножению злоупотребленей. С другой же стороны, погружает и его самого в подозрение, тем паче, что многие из бывших под следствием и неоправдавшиеся, к таковым же должностям опять от него определяются.

6-е. В проезд мой от Екатеринбурга до Тобольска по селениям не оставил я ни одного, где бы между речьми не разпросить у крестьян: каковы их начальники в канцеляриях и комисарствах? и нет ли им от оных каких притеснений? Но нигде отмеченных жалоб не слыхал, кроме тягостного отправления почтовой гонбы, особливо потому, буд-то большая часть проезжающих по подорожным от губернатора ездят без платежа прогонов. А по некоторым селениям считают в тягость платеж подушных денег в разсуждении умерших и выбылых в рекруты после ревизии душ. Сперва казалось мне сие весьма странно и никак не понятным, но когда вошол с ними в подробное объяснение, тогда увидел, что некоторым образом сие их показание в отягощении /Л.5 об./ и справедливо, потому что состоящие по селениям крестьяне из одного в другое, или и совсем на новое место, оставляя старинные жилища переходят без ведома и дозволения губернской канцелярии, кто куда за удобное для себя разсудит и хотя подушные деньги в то селение, где по ревизии состоят, за себя и платят, но выбылые в их семействе души остаются уже платежем в раскладку на оставших ревизских душах в старинном их жительстве. Такия самовольныя крестьянския переходы, во-первых, опустошают жительствы, а при том и народную составляют тягость в платеже податей и разных мирских исправлений. Пресечение же оных должно бы зависеть от волостных начальников, но уповательно их злоупотребления и подают главнейший к сему повод. Хотя не безизвестен о сих самовольных переселениях губернатор, но к пресечению оных доныне никакого разпоряжения от него не зделано, нужно же сие сколько к уравнительному облегчению жителей в податях, а неменьше и потому, что иногда самое хлебородное место крестьяне оставляют, а на неудобном и только их питающем селятся, общество же от их хлебопашества уже пользы не [203] имеет. При разпрашивании моем о внутренних местах Сибири объявили, что иногда проезжающие через их селении из глубины Сибири жители жалуются на комисаров, сказывая при том: когда доходят они с прошениями до губернатора, то комисаров сменяют. И, по-видимому, все главнейшие злоупотребления от воевод и комисаров чинимые происходят в отдаленных местах, особливо над иноверцами, но в точности и обстоятельно узнать сие доныне весьма трудно, потому что до губернской канцелярии прошении о сем доходить почти не могут в разсуждении того, что все прозбы и жалобы приносятся губернатору на дому и в губернию только то идет, о чем он скажет подать в губернскую канцелярию. Буде же без его дозволения кто в другом месте просить будет, таковых сыскивает и держит под караулом. Вероятно сие потому, что ныне Ишимской слободы крестьянин подавал мне доношение, что он по контракту ставил на воинских служителей в Омскую крепость провиант, в поставке котораго и квитанцию имеет, но не доплачено ему за оной следующих в выдачу денег тысяча шестьсот рублей, и просил ево в том о удостоверении, но /Л.6/ как сия поставка происходила в 1763-м и 1764-м годах, а комисии о заготовлениях и издержке на оныя сумм наследование зделать повелено с 1768 года по нынешнее время, то в разсмотрение ево прошения — правильно ли оное — войти было и неможно, а определено отдать ему обратно с тем, чтоб он просил о сем где по законам надлежит. Почему и подал он ныне прошение в губернскую канцелярию, по которому в оной и разсмотрение чинится. Но при взятии от меня доношения обратно сказал, что где и просить он уже не знает, потому что просил губернатора, но конца никакого не добился, а был под караулом, да и ныне плац-майор, узнавши о поданном от него прошении, призвал ево и приказывал ему ехать домой, а буде не выедет, хотел посадить под караул. Такое показание беднаго крестьянина удостоверяет, что просителям в городе мимо губернатора просить жалобы и прошения присечены все пункты, а по сему также несумнительно, что жителям отдаленных мест никоим образом с прошениями и доходить невозможно. При определении в сии места начальников нужно, чтоб губернатор о совести и добропорядочном их поведении крайне был удостоверен, ибо сии прямо должны составлять благоденствие жителей их управлению вверяемых, тем более, что из отдаленности, а особливо по незнанию российского языка и законнаго положения от иноверцев прошению и жалобе выйти никак нельзя, и производимые сими начальниками злоупотребления иначе обнаружится не могут, как разве по злобе и происходящим при смене должностей промеж ими самими несогласиям. В точности ж как ими жители отягощаются узнать невозможно, а губернатор, ежели обратит он на то свое внимние, при определении к сим должностям и по смене от оных узнать сие весьма не трудно, потому особливо, что иногда доходят до него прошении от смененных о взыскании с состоящих в ведомстве и управлении их крестьян и ясашных буд-то бы остающихся в долгах на них их денег. И уверяли меня буд-то губернатор нарочных для сего взыскания от себя посылал, но при мне сего не было, прошение однако ж такого рода случилось. Бывшаго в [204] Пелыме комисара Попова жена утруждала губернатора словесною прозбою о посылке в Пелым нарочного для взыскания оставшихся в долгу за сменою мужа ея на тамошних жителях денег, которых, как мне сказывали, по ее объявлению буд-то тысяч до семи рублей. И губернатор сожалел о ней, но нарочного не отправил, а велел ей итти просить /Л.6 об./ о том прокурора. Однако ж сей последней с поношением от себя ее выгнал и так дело осталось без посылки ради взыскания. Но она еще живет здесь в городе и непрестает скучать прозбою. Ничего неимущаго комисара толь знатно, в разсуждении ево состояния, накопленной капитал в долгах, коих уже собрать не может, ясно доказывает, что чесным образом и без угнетения жителей нажить сего невозможно. А губернатор, оставляя сие без внимания, не отвлекает и от себя подозрения в даче повода к неизтреблению толь виднаго грабительства. О красноярском воеводе князе Пелымском6 не пропустил я распрашивать находящегося в Тобольске Енисейской провинции воеводу Гревенса, но иного ничего не мог разведать как только то, что он крайне нажился, но жаловатца на него, в разсуждении к нему милости губернатора, никто не смеет. Каким же образом злоупотребления он наживается, ни вошол со мною ни в малейшее объяснение. Но по словам товарища губернаторскаго Товайдакова приметно также, что красноярский воевода милостью губернаторскою подлинно пользуется, потому что за безпорядки по красноярской канцелярии, дошедшие до сведения губернии, сказывал он мне, сей воевода штрафован вычетом из жалования, но не унимается, то и определено ныне о всех его продерзостях и оштрафованиях по губернии значущихся выписать с тем намерением, чтобы отрешить ево от должности. Но в то ж самое время, и уверяли меня, что сие выписывание никогда не кончится и он будет править должность свою без всякого опасения. Касательно же до того, чтоб сии чиновники оставляли жалование свое в пользу губернатору, тому быть никак не уповаю, потому особливо, что большая часть волостных управителей и комисаров по местам своим определеннаго жалования ни откуда не имеют.

7-е. По неустройственному течению дел в здешней губернии весьма сие вероятно, что ест ли губернатор защищает воеводу, комисара или другого звания какого чиновника, то трудно прошению на него дойти до губернской канцелярии, потому что по заведенному им обычаю, как донесено и выше, все прошения словестные и письменные доходят до него в его дом, и ежели он в резолюции скажет, что, надобно просить в губернии, тогда подают в оную прошения и производство чинится на основании законов, буде же он, хотя в удовольствие или в неудовольствие просителя дает сам резолюцию, тем прошения и кончаются. Сказывают, что прежде большею частию прошении в названную от него губернскую канцелярию и по оной делал он и подписывал определении один и таким образом дела решал: посылал из оной в города указы и на оные в нее приходили репорты, даже буд-то по указам из сей канцеля/Л.7/рии и выдачи денежные бывали, и все сие без ведома губернской канцелярии. Сколь все сие ни вероятно, но в точности утвердить сего не осмелюсь, потому что, кроме [205] находящегося при губернаторе секретаря Рязанова производства сей канцелярии никто не знает и невидав самого существа дел по сей канцелярии состоящих ни на чем основательно положитца неможно, ибо под видом секретных или одному губернатору вверенных дел, как и в данной мне записке значится, столько злоупотребленей по сей канцелярии сказывают бывало, что всякое вероятие превосходит. По теперешнему же состоянию губернаторскому иного заключить я не могу, что тщеславие и самохвальство необузданных главнейшею были причиною, что он дела свои производил по сей своей губернаторской, а не по губернской канцелярии дабы всякий считал, что от одной ево руки блаженство каждаго зависит, а губернская канцелярия ничего не значит, что и достигнуть удалось ему, ибо при всем ево нынешнем ослаблении и праздности все просители к нему идут, а не в губернскую канцелярию и поэтому оная совершенной силы и действия законного достигнуть не может. Дерзкая или свойственнее безумная ево пышность и величавость до того простирались, что некоторым наказанным колодникам из бывших в военной службе возвращал он шпаги и в знак прощения их преступления сам собою прикрывал знаменами публично, и как сие самая беспрекословная истина, то кажется — не в изступлении ума никогда не осмелился бы он на сие дерзновение отважится, поскольку необуздан в своем тщеславии, что ниже, когда он о том раскаивался, и не сказал ни малейшаго вида сего своего гнусного поступка ко осуждению. Ныне же при всем своем тщеславии отнюдь уже не в том виде пышности он представляется так, что у многих почти от явнаго пренебрежения важность звания его крайне страждет и он человек потерянной.

8-е. Гусар человек тритцать, кирасир два подлинно есть и точно, сказывают, губернских рот и штатных команд на салдатских и унтер-офицерских складах содержатца, а егери положенные в тобольских батальонах, карабинер и уланов ни одного нет и прежде чтоб были не слышно. Гренадерскими же ротами разумеются две губернския роты, потому что из присыльных наказанных, нашедшия милость у губернатора, люди видные в оные от него определяются и вместо шляп гренадерские колпаки носят. В проезд мой до Тобольска через города Ирбит и Тюмень приметно мне было, что людей в штатных командах весьма мало, но чтоб /Л.7 об./ такое великое число на складах оных состояло, как в записке значится, отнюдь несправедливо. Гусары заведены губернатором из конфидератов7 здесь оставшихся и люди к сей службе весьма способные, но по теперешнему их положению подлинно ни ради иного чего, как единственно для удовлетворения тщеславия и пышности губернаторской служат. По приезде моем в Тобольск явились ко мне два егеря — люди придворныя, сказывая, что они присланы ко мне от губернатора для посылок, куда мне будет надобно. Коих я тот час отослал обратно с отзывом, что они мне не надобны, а в отведенной квартире нашел полной по чину моему из губернских рот караул, из котораго оставил трех человек с ефрейтором для содержания караула при комисии, а остальных отослал к команде. При первой смене ефрейтор просил меня, чтоб я дозволил с первым караульным остатца [206] /Л.8/ ему безсменно, но и в том оказал я, в разсуждении чего к комисии, которая в том же доме, где мне отведена квартира, караул присылается с сменою. Присылка егерей и прозба от ефрейтора об оставлении безсменного караула подают сумнение — не ради ли присмотра показываемого в записке покушение сие было? Каждой день с приезда моего зовет меня губернатор к себе обедать и присылает свой экипаж, осыпая ласками и вежливостями против всех отменными. И сие обхождение даже до проезжающих курьеров точно таково, как изображено в записке мне данной. По сему его каждаго обласкания замечаю, что образ жизни ево, поведение и управление делами, в разсуждении отдаленности здешняго края, оставался в неизвестности, ибо каждой проезжающей, занимаем будучи ево приласканиями, не имел время ни на что обратить своего внимания, а потому, где только имел случай, там и прославлял великодушие ево и к каждому снисхождение, которое во многих случаях и похвально, но ни соразмерно ево должности. Гостинцов никаких по приезде мне прислано не было, а дня через четыре прислал ко мне стерлядь превеликую, и когда я остаюсь дома и доныне завсегда присылает зелень и другие разные здешняго края для меня новые к употреблению в пищу припасы, но все сие с такою благопристойностию, что кроме одного благоприятства и вежливости заключить из того ничего невозможно. Через несколько дней по приезду моем сын ево выхволяя мне лак на подобие китайскаго, делаемой в Тобольске, подарил столик, сказывая, что он стоит двенатцать рублей, которой я от него и принял с тем намерением — не подаст ли сие повода к испытанию моей совести подарками? Однако ж доныне, кроме чрезвычайной вежливости и ласки, никакого покушения над собою не вижу. Со стороны присмотра за мною, кто ко мне ходит? И с /Л.8 об./ кем бываю чаще? — так же ничего не приметно. Но быть сие может потому, что ишимскаго крестьянина, подавшего мне прошение, как донесено выше, тот час после того плац-майор к себе призвал. Следовательно, и надобно, чтоб о прошении ево от кого-нибудь сведал, а своих комиских служителей подозревать в том доныне не имел причины. Ежели есть за мною присмотр такой, то надобно, чтоб поручен был хозяину и котораго я живу в доме, потому что он будучи купец и до моего приезда намерен был ехать на ярмарку, однако ж не поехал и не видно, чтоб имел торг какой или чтоб в оном упражнялся, а человек самой уединенной и со двора почти никогда не выходит.

9-е. Во время бытности моей в Тобольске такого разговора губернатором при мне никогда начинаемо не было, а сказывали мне разные люди о том за утвердительную истину, на последок и находящийся при мне в комисии секретарь, что ныне в проезд содержателя питейных сборов в Иркуцкой губернии московского купца Каруняна губернатор говорил ему, что он в разсуждении лет своих и имея дочь в совершенном уже, возрасте просит от должности о увольнении, но тогда однако ж, когда в сумнениях на него склоняющихся по заготовлениям провианта будет наследован, а не прежде. Находящейся же здесь стаб-лекарь Петерсон8 в разговорах со мною о странном образе жизни губернаторской и что ничего порядочного в доме у него нет [207] упоминал, что удивлятца тому недолжно, что в наружности ничего не видно, потому что редкой год подвод пятдесят, а иногда и до ста отсюда в Москву он не отправляет и что они идут туда не пустыя. А не оказывает ничего для тово, что сказывает на себе долг, то что и образом жизни своей проезжающих, судящих по наружности, удостоверит буд-то он подлинно здесь ничего не нажил. Но как сей стаб -лекарь сам здесь еще недавно, то совершенно за утвердительное считать еще не осмеливаюсь. Касательно же до снабжения его здешними жителями к жизненному продовольствию разными надобностями важного злоупотребления, как значится в записке мне данной, не примечаю, потому особливо, что не только дом ево неприбран, ниже малейшей чистоты предвещающей порядочное убранство нет в оном, даже стулья ничем не обитые, самой грубой работы, вымазанные краскою, а столовый сервиз из простой горшечной глины, так что человеку, образ порядочной жизни имевшему, в доме губернаторском без отвращения быть неможно, ибо /Л.8 об./ сверх того, что в услуге увидишь кнутом наказанных, ничто в оном ни малейшаго благонравия не представляет.

10-е. В проезд мой чрез Екатеринбург слышал я, что у заводчика Походяшина9 управляет делами главный его прикащик присланной в Тобольск за предерзости от города Архангельского бывший там канцеляристом Манаков, человек весьма проворной. Но чтоб дан был Походяшину для управления заводскими делами от губернатора, того никто не подтверждает. А как многия из таких присыльных отпускаются для прокормления своего с билетами губернаторскими, как о наказанных подробнее дописано выше, то уповательно и сей Монаков вошел таким же образом к Походяшину, и имея способности к отправлению порученных ему дел открыл себе дорогу к приобретению ево милости, и, зделавшись любимцом, говорят, что крайне обогатился — и некоторые считают наживу ево от десяти до пятидесяти тысяч рублей. А как судьба сего сыльного подлино зависит от руки губернаторской и билет надлежит получать ему ежегодно, то неудивительно, естли и покупает он свободу свою наживаемыми у Походяшина деньгами. Однако ж утвердительно никто мне о сем не сказывал, кроме одного товарища губернаторскаго Тавайдакова, которой между разговорами в неудовольствиях о безпорядочном течении дел по губернии говорил мне, что он, будучи человек небогатой и не имея никакой протекции, принужден терпеть всякой ощутительной беспорядок, чтоб не раздрожать против себя губернатора и чрез то не лишитца своего места. От сего склонил я разговор на состоящие в Тобольской губернии заводы и заводчиков, а потому и имел случай разспрашивать о Походяшине и Монакове. И сим образом довел ево, что он выговорился буд-то в декабре месяце минувшаго года недешево стоила Походяшину свобода Монакова у губернатора, и что он то знает через купцов, через которых деньги перевезены от Походяшина. О самом же Походяшине разсказывали мне разные люди, что он человек отнюдь не глупой, но образ жизни ведет самой развращенной и до крайности своенравен, так что естли кто из ево прикащиков найдет счастие ему понравитца, тот может грабить ево без опасения. И в пример тому сказывали о [208] бывшем ево прикащике Хлепетине, что он, имевши ево любимцем, крайне было на него разсердился за покупку заво/Л.9/дов ево деньгами на постороннее имя с некоторым условием, по небрежению которого до двухсот тысяч рублей ввел ево в убыток. И за то, совсем было от себя оталкнул, но через некоторое время вдруг опять принял в милость и ныне имеет уже не прикащиком, но товарищем в содержании винокуренных заводов и любит ево по прежнему.

/Л.10/ Поднести ко всемилостивейшему вашего императорскаго величества благоусмотрению со всеподданнейшим моим донесением, что Тобольская губерния, разных нравов и обычаев составляющаяся из народов, по обширности мест в недрах и на поверхности земли обилующая сокровищами, весьма знаменитый предмет из себя составляет всеподданнейшей моей ревности и усердию. И на первый случай особливо в состоящих по линии крепостях производящиеся торги и мены киргисцов и бухарцов с росииским купечеством, которыя по нынешнему таможенному збору ничего незначущими должны почитаться, но как в числе разных продуктов выменивается у бухарцов на собственные российские мелочные товары самое чистое ханское серебро, которое ныне едва и видно бывает ли. Хотя при всем небрежении и упадок сего торгу, вступает оного в Тобольскую губернию от пятидесят и до ста пуд ежегодно, в прежния же времяна и золото входило, то нужно только установить доброй порядок и приохотить сии народы к распространению нынешней торговли, ибо обманы и притеснении, чинимыя от российских промышленников по злоупотреблениям приставленных к таможенному збору комиссаров, торг сей и мену время от время не в размножение, но в совершенной приводят упадок.

Короткость пребывания моего в здешнем крае всемилостивейшая государыня возбранила мне доныне войти в подробности сих, а равно и других по Тобольской губернии /Л. 10 об./ предвидящихся полезностей, а потому и непредуспеваю теперь с точным соображением вашему императорскому величеству всеподданнейше, донести об оных. Но не упущу ничего удостоивающагося монаршаго вашего внимания и, зделав тому обстоятельное описание со всеподданнейшими моими примечаниями о всех удобностях, осмелюсь в предбудущее время, как и самого себя, подвергнуть к стопам всевысочайшаго вашего престола.

Всепресветлейшая, Державнейшая императрица, Всемилостивейшая государыня Вашего императорскаго величества всеподданнейший последний раб  

Григорий Осипов.

Апреля 12-го дня 1779-го года, Тобольск.

РГАДА. Ф.24. Оп.1. Д.57. Л.1-10 об. Копия.


Комментарии

1. Для снабжения продовольствием сибирского гарнизона и «обывателей... во время неурожая» были заведены «запасные хлебные магазины»; муку, крупу и овес в них закупали у сибирских крестьян. В 1765 г. Д. И. Чичерин доносил Екатерине II, что в соответствии с утвержденными ею штатами хлебные магазины организованы в Тобольске, Тюмени, Таре, Красноярске и Канском остроге, а сверх штатов — в Тобольске, Ялуторовске, Туринске, Томске, Красноярске, Енисейске, Канском остроге, Кузнецке и на устье Ишима (РГАДА Ф.24. Оп.1. Д.35. Л.125-128а). Закупкой и хранением продовольствия в 60-70-х гг. XVIII в. заведовала Тобольская провиантская канцелярия.

2. Гревенц Иван Ильич — выходец из Саксонии, в 1777-1778 г. занимал должность енисейского провинциального воеводы (Быконя Г. Ф. Русское неподатное население Восточной Сибири в XVIII — первой половине XIX в. Красноярск, 1985. С.98).

3. Указами 1760-1762 гг. помещикам Европейской России было разрешено ссылать своих провинившихся крестьян и дворовых в Сибирь в зачет рекрутов. Правительство Екатерины II видело в этой мере один из путей заселения Сибири. По указу 1762 г. поселенцам на новом месте предоставлялось по 5 дес. пахотной земли, покосы на 50 копен, безвозвратная семенная ссуда по 54 пуда, денег на покупку лошади и первоначальное обзаведение хозяйством по 5 руб. на семью. В 1782 г. в Сибири было учтено посельщиков 29108 душ м.п. (Крестьянство Сибири в эпоху феодализма. Новосибирск, 1982. С.238).

4. Черкашенников Мирон Мартынович — вступил в службу в 1740 г., в 70-х гг. XVIII в. исполнял должность «товарища губернатора» в Сибирской губернии, в 1782-1793 гг. — председатель палаты уголовного суда Тобольского наместничества. В 1788 г. получил чин действительного статского советника, был кавалером ордена св. Владимира 4-й ст. (ГФ ГАТюО. Ф. И-341. Оп.1. Д.63. Л.93 об).

5. Можно привести один пример такой «милости» Д. И. Чичерина к проворовавшимся чиновникам. В 1769 г. товарищ тюменского воеводы капитан С. Аксютин был послан губернатором в г. Пелым, чтобы расследовать «о показуемых от пелымских крестьян на коллежского ассесора и г. Пелыма комиссара И. Смурыгина, и жену его, и детей взятках и обидах». Но прибыв в Пелым, С. Аксютин вступил «в ссоры» с И. Смурыгиным, взял его с женой и детьми «под караул», а сам занял должность пелымского комиссара и самовольно назначил себе жалованье по штату губернского товарища. В качестве нового пелымского комиссара С. Аксютин стал «обиды крестьянам чинить». За эти злоупотребления губернская канцелярия хотела «отрешить от дел» обоих взяточников, но Д. И. Чичерин посчитал это наказание слишком строгим. В результате, И. Смурыгин вновь стал пелымским комиссаром, а С. Аксютин вернулся на должность товарища воеводы в г.Тюмень и даже некоторое время «правил воеводскую должность» за больного кн. Чхеидзе (Государственный архив Тюменской области. Ф. И-47. Оп.1. Д.1996. Л.1-8 об; Д.3322. Л.4-4 об).

6. Пелымский Иван Яковлевич — выходец из рода обрусевших вогульских «княсцов», получивших чин тобольских дворян. До 1750 г. правил должность воеводы в Березове, в этом году березовские казаки просили Сенат «О перемене находящегося в том городе Березове воеводы, тобольского дворянина князя И. Пелымского за его... непорядочные и указам противные поступки и причиненные обывателям разорения». В 1753 г. И. Пелымский по указу Сената получил чин поручика. В 1753-1755 гг. служил при Кяхтинской таможне и воеводой в Березове, в 1755-1758 гг. — товарищ красноярского воеводы. С 1758 по 1783 г. исполнял должность воеводы в Красноярске, при отставке получил чин коллежского ассесора (Громыко М. М. К характеристике сибирского дворянства XVIII в. // Русское население Поморья и Сибири период феодализма). М., 1973, С.361; Быконя Г. Ф. Русское неподатное население Восточной Сибири в XVIII — первой половине XIX в. Красноярск, 1985. С.88-89).

7. У Д. И. Чичерина с пленными поляками-конфидератами сложились своеобразные отношения. Один из поляков описывал их следующим образом: «В Тобольске генерал-губернатор производил пленным сортировку: одним увеличивал содержание, а других, по своему усмотрению, обращал в солдатов и казаков. Наши нижние чины должны были поддатся всем тягостям плохо вознаграждаемой московской службы. Тобольский генерал-губернатор Чичерин, был человек великодушный, но гордый, имевший звание не только губернатора, но и сибирского наместника. Этот всесильный правитель, говоривший несколько по-польски, радушно принимал поляков в своем гостеприимном и открытом доме. В нашей среде находилось несколько изрядных музыкантов, с инструментами купленными в Казани; почему губернатор охотно приглашал их на все балы, тем более, что лучших музыкантов не было в Тобольске. Чичерин был человек веселого нрава, вдов и кроме несовершеннолетней дочери не имел при себе никого... В числе прочих развлечений некоторые из нас принялись разыгрывать комедии, в роде езуитских диалогов; губернатор помогал построить костюмы, присутствовал с своей дочерью на представлениях и каждый раз вносил по 150 рублей. Выдумывались и другие увеселения, потешавшие богатого барина, держащего при своем дворе несколько десятков гусар, в число которых поступали волей и неволей и наши поляки» (Поляк-конфидерат в Сибири. Публикация М. Серно-Соловьевича // Русский архив. М., 1886. Т. 3. С.289-290).

8. Петерсен Иван Иванович --штаб-лекарь, коллежский ассесор, исполнял обязанности «доктора по Тобольской и Березовской округам» в конце 70-90-х гг. XVIII. Автор книги о сибирской язве, изданной в типографии тобольских купцов Корнильевых. Участвовал в качестве автора в сборнике стихов Ф.Шиллера «Антология на 1782 г.» (Архив С.-Петербургского филиала Института историй России РАН. Колл.238. Оп.2. Д.293/6; Данилевский Р. Ю. Тема Сибири в предисловии Ф. Шиллера к «Антологии на 1782 г.» // Россия и Запад. Из Истории литературных отношений. Л., 1973. С.16). 9 Походящий Максим Михайлович — верхотурский купец. В 40-50-х гг. XVIII в. владел 5 винокуренными предприятиями, поставлял с них вино казне и держал «питейный» откуп в Верхотурье. В конце 50-х гг. XVIII в. основал Петропавловский медеплавильный завод и добился в 1760 г. приписки к нему 4200 душ м.п. В 1763 г. основал Николае-Павдинский чугуно- и медеплавильный завод, а в конце 60-х гг. XVIII в. основал Богословский и купил Нювчннский заводы. Об отношениях М. М. Походяшина с Д. И. Чичериным историк М. М. Громыко пишет: «Особенно роскошные пиры устраивались (Походяшиным — М. А), когда в Верхотурье приезжал сибирский генерал-губернатор Д. И. Чичерин. Властолюбивый и вспыльчивый, почти бесконтрольно правивший огромным краем в течение восемнадцати лет, Чичерин окружал себя царской пышностью, а Максим умел чувствовать вкусы нужных ему людей. Дорогие подарки, которые привозил верхотурский делец губернатору в Тобольск, всегда принимались благосклонно...» (Громыко М. М. Верхотурские купцы Походяшины // Вопросы истории Сибири досоветского периода. Новосибирск, 1973. С.137-149).

Текст воспроизведен по изданию: Сибирский губернатор Д. И. Чичерин. Рапорт обер-штерн-кригс-комиссара Г. М. Осипова императрице Екатерине II. 1779 г. // Исторический архив, № 3. 1996

© текст - Акишин М. О. 1996
© сетевая версия - Тhietmar. 2007
© OCR - Феоктистов И. 2007
© дизайн - Войтехович А. 2001
© Исторический архив. 1996