ПО ПОВОДУ СТАТЬИ Г-НА М.: «КНЯЖНА ТАРАКАНОВА И ПРИНЦЕССА ВЛАДИМИРСКАЯ». 1
История мнимой дочери императрицы Елисаветы Петровны, молодой женщины, которая захвачена была графом Орловым-Чесменским в Ливорно и умерла в Петропавловской крепости, — до настоящего царствования была известна в России только по темным слухам, на основании книг, изданных за-границею. Дело считалось государственною тайной, и достаточно было этого обстоятельства, чтобы сведения, распространенные за-границею, проникнув в Россию, принимались на веру. Иначе и не могло быть, при отсутствии данных, для критической проверки.
Но в 1857 году, последовало повеление о передаче на рассмотрение Второго Отделения собственной его величества канцелярии всех [37] бумаг, хранившихся в государственных архивах и относящихся к этому делу. Число таких бумаг оказалось очень велико. Так, одни те, которая были отобраны у мнимой княжны Таракановой и у сопровождавших ее поляков, составляют более 300 нумеров. Кроме них, сюда относятся подлинные акты следственной комиссии, собственноручные рескрипты императрицы Екатерины II, донесение ей графа Орлова и проч., и проч.
Вместе с тем, начали встречаться и в нашей литературе историко-критические статьи, основанные на разных источниках. В 1859 году, появились в «Русской Беседе» выдержки из писем аббата Роккатани, донесений графа Орлову и рескрипта императрицы к адмиралу Грейгу. В «Русском Вестнике», в том же году, была напечатана статья о княжне Таракановой, составленная по сочинениям Кастеры и Гельбига и дополненная по рукописному жизнеописанию Елисаветы Алексеевны Таракановой. В «Северной Пчеле» 1860 года, была помещена заметка, в которой указывалось на предания о существовании дочери Елисаветы Петровны (от брака ее с Разумовским). В 1865 году, по поводу известной картины Флавицкого, была помещена в «Русском Архиве» статья, доказавшая, что заключенная не погибла от наводнения 1777 года, а умерла от чахотки в конце 1775 года. В ней упоминалось также о детях от брака Елисаветы Петровны с Разумовским, названных Таракановыми по имени места их рождения.
В нынешнем году, с высшего разрешения было напечатано в I-м томе «Чтений», издаваемых при московском обществе русской истории и древностей — обширное извлечение из официальной записки о княжне Таракановой, с прибавлением подлинного текста документов относящихся к делу о ней, как-то: бумаг, составленных ею самою (в том числе подложные завещания императора Петра I, императриц Екатерины I и Елисаветы), писем полученных ею от разных лиц, донесений графа Орлова и князя Голицына императрице, наконец, рескриптов императрицы Екатерины II. Таким образом, государственная тайна о событии, принадлежащем истории, перестала быть тайною, и обстоятельство это привело в результату вполне удовлетворительному: истории предоставляется произнести приговор над средствами, употребленными для достижения политической цели, но, вместе с тем, мы приобрели верные данные, на основании которых можем легко разоблачить миф.
Но и этим дело не ограничилось: вслед за напечатанием записки и документов в «Чтениях», для русской публики, в июле месяце сего года появилась в Берлине, для иностранцев, на немецком языке, та же самая записка, впрочем, более полная, нежели та, которую мы приобрели в «Чтениях». По сравнению с этой [38] немецкой запиской, подписанной г. Г. Б., известие в «Чтениях» может показаться сокращенным извлечением. Немецкая брошюра носит заглавие: «Мнимая дочь императрица Елисаветы Петровны», с примечанием: «по актам императорских русских государственных архивов 2». Издатель говорит в предисловии: «Для прекращения и за-границею басен о княжне Таракановой, нам было дозволено обнародовать записку вполне, с прибавлением нескольких новых приложений. Это, именно, приложения, не вошедшие в русское издание.
Вслед за изданием новых документов в «Чтениях», и одновременно, даже несколько позже, — в майской, июньской и августовской книжках «Русского Вестника» нынешнего года — напечатана была статья г. М.: «Княжна Тараканова и принцесса Владимирская». Статья г. М. не присоединяет ничего нового об этом предмете к тому, что уже было известно из «Чтений», и составлена именно на их основании. Но полного текста официальной записки на немецком языке автор не видал, не видал он также текста «новых приложений» к немецкой брошюре, наприм., письма императрицы к графу Орлову от 12 ноября 1774 года, как то следует из собственного его примечания: «Текст письма 12 н. 1774 г. неизвестен» («Р. В». т. LXIX, стр. 697). Из слов, приводимых автором статьи по поводу этого письма, видно даже, что и содержание его было не вполне ему известно. Ему было также неизвестно письмо императрицы к графу Орлову от 22 марта 1775 года, написанное по получении им словесных объяснений от его адъютанта Кристенека. Одним словом, г. М. имел пред собою не полные материалы и писал на основании сокращенной записки, между тем как немецкая литература представила уже по этому вопросу более широкое основание. Это обстоятельство и послужило поводом к настоящей нашей библиографической заметке.
Оставляя в стороне самую записку г. Г. Б., представляющую, впрочем, как мы заметили, несравненно большую полноту, нежели записка в «Чтениях», обратим внимание на новые приложения, не вошедшие в «Чтения» и следовательно неизвестные читателям статьи г. М. Первое место между такими приложениями занимают два собственноручных рескрипта императрицы Екатерины II графу Алексею Григорьевичу Орлову, от 12 ноября 1774 года 3, и от 22 марта 1775 года из Москвы:
1. «Граф Алексей Григорьевич! Письмо ваше от 27 сентября со всеми приложениями исправно доставлено в мои руки, и [39] камер-юнкер Домашнев, присланный вами с этими депешами, мною надлежаще награжден и вскоре будет, согласно вашему желанию, отправлен в Италию. На ваше собственное письмо отвечаю следующее. Во-первых, вижу с удовольствием, что вами приняты все меры для возвращения флота в наши воды, и при этом полагаюсь вполне на ваше многократно доказанное усердие. Во-вторых, ваше поздравление с заключением мира приемлю как новый знак вашего постоянного рвения, вашей любви ко мне, каковую я всегда держу в памяти. В-третьих, ваше желание относительно поимки злодея Пугачева исполнилось: он жив и привезен в Москву, под добрую и крепкую стражу 4 числа сего месяца. Доселе еще не видно, чтобы иностранные державы или иноземцы были замешаны в этом гнусном деле; но раскольники в нем участвовали, что ныне со всем прилежанием дознается. Равным образом, более пятидесяти главных коноводов шайки привезены в Москву, между ними и Перфильев, который вполне отдался планам злодея, открыв ему, с какими поручениями был послан, и еще сомнительно, он ли прислал казака с предложением поймать злодея, или казак высказал это о нем, дабы добыть деньги и уйти с ними; по крайней мере, Перфильев не вязал злодея и был пойман во время сражения в другой шайке, а допрос его и собственное его показание доказывают его доверие к злодею, привязанность его к нему. В-четвертых, письмо, обращенное к вам обманщицею 4, я прочла и нахожу его сходным с тем, которое она писала графу Н. Панину. Здесь известно, что в июле она находилась с князем Радзивиллом 5 в Рагузе, и я советую вам послать кого-либо туда, дабы расследовать о ее местопребывании и где она находится, и если возможно, заманите ее в такое место, где вам было бы легко посадить ее на один из наших кораблей и прислать сюда под крепким надзором. Если же она все еще проживает в Рагузе, то я уполномочиваю вас сим послать туда один или несколько кораблей, с требованием выдать эту тварь, которая так нагло всклепала на себя невозможное имя и звание, а на случай непослушания, позволяю вам употребить угрозы, если же потребуется наказание, то бросить несколько бомб в город; буде же возможно достичь цели без шуму, то соизволяю и на это. Быть может, что из Рагузы она отправилась в Парос и только показывает будто прибыла из Константинополя. В-пятых, из писем друзских князей я с удовольствием узнала о вашем воинском успехе против Бейрута и о привязанности тех князей к вам. В-шестых, что касается разоренных сербских [40] семейств, я одобряю ваше мнение, и вы можете прислать их, на основании трактата о мире, на судах, в наши порты, на Черном море, когда то окажется нужным. В-седьмых, если бы вы услыхали, что мир нарушен, то не верьте такому слуху: он был бы тем более невероятен, что туркам предстоят новые затруднения, так как цесарцы заняли около трехсот верст в Молдавии, аванпосты их стоят в шести верстах от Хотина, и генерал Барко уже сообщит молдавскому дивану, что его двор предъявляет притязания на эти округи. Будьте благополучны, будьте здоровы, я же вам благосклонная — Екатерина».
2. «Граф Алексей Григорьевич! Чрез вашего генерального адъютанта Кристенека получила я третьего дня от вас уведомление, что контр-адмирал Грейг 35 дней тому сошел с ливорнского рейда, и буде он не зашел в какую либо гавань, то, полагаю, приближается к Балтийскому морю; вероятнее однако же, что он пристал к Англии, так как у нас море еще не освободилось от льдов. Из тех же писем ваших я узнаю, что вам удалось ту женщину, которая дерзнула выдавать себя за дочь покойной императрицы Елисаветы Петровны взять под стражу, вместе с ее так называемою свитою. В сем вашем действии я узнаю постоянное ваше усердие во всем, что сколько-нибудь относится к служению мне, что меня ныне, как и прежде, радует. Должно полагать, что в такой сумасшедшей бродяге никто не примет теплого участия, а напротив, всяк опасаться будет косвенно или прямо показать, что находился в каком-либо к ней отношении. Польским конфедератам эта комедия, как многие плохие выдумки, от них исшедшие, послужат только к новому, большему посрамлению. Относительно княгини Роксандры Гика скажу вам, что так как она ищет моего покровительства, вы можете сообщить ей, что я дозволяю ей прибыть, с семейством, в Россию. Вероятно, она будет искать, чрез наше посредство, какого либо вознаграждения от Порты, и я рада ей помочь. Отправить ее, снабдив всем нужным, предоставляю лучшему вашему разумению. Прилагаю при сем письмо к английскому королю о кавалере Дикке 6. О прибытии эскадры контр-адмирала Басбала я узнала из ваших писем и надеюсь, что все мои суда вскоре оставят Архипелаг, сообразно с мирным договором, который ныне султаном вполне ратификован — и размененная ратификация доставлена сюда, вследствие чего 18 марта [41] подписан мною прилагаемый у сего манифест, и трактата печатно обнародован; однако сепаратные статьи, хотя и они ратификованы, по желанно турок остаются секретными. Турки уже начали исполнение (трактата), и наш поверенный в делах Петерсон принял уже 3000 кошельков. Эти деньги, с прибавлением расходов для посольства, я посылаю в Голландию, для уплаты долгов. Впрочем пребываю и проч. — Екатерина».
Не менее также замечательны другие два документа: 1) указ фельдмаршалу князю Александру Михайловичу Голицыну, от 22 марта 1775 г. (с.-петербургскому генерал-губернатору), и 2) собственноручный рескрипт контр-адмиралу Грейгу, из села Коломенского, от 16 мая 1775 года.
«Князь Александр Михайлович! Тридцать шесть дней тому назад, контр-адмирал Грейг со своею эскадрою оставил рейд ливорнский, и должно полагать, если он не пристанет к Англии или не остановится в Копенгагене, то ко вскрытию моря придет в Ревель или прямо в Кронштадта, о чем не худо бы известить адмиралтейств-коллегию, для приготовлений, буде то нужно. Господин Грейг, как я полагаю, несколько поспешит, так как он везет на своем корабле пойманную, ту женщину, которая, везде бродя с негодным Радзивиллом, осмелилась выдавать себя за дочь покойной императрицы Елисаветы Петровны, Графу Орлову удалось поймать ее, и он шлет ее сюда с двумя, находившимися при ней поляками, ее служанкой и камердинером, на этих судах, и контр-адмиралу приказано, никому ее без именного указа не выдавать. Посему, моя воля есть, дабы вы, когда Грейг прибудет в Кронштадт, приказали принять эту женщину и посадить ее в Петропавловскую крепость, под ответственность коменданта, который имеет также кормить ее, до дальнейшего моего повеления, отделив ее от поляков, состоящих в ее свите. В случае же, если Грейг прибудет к Ревелю, то имеете вы распорядиться следующим образом: в Ревеле есть рабочий дом; напишите тамошнему вице-губернатору, чтобы он сообщил вам, приличное ли это место для помещения там этой особы; поляков же на первое время можно содержать в крепости.
Письма этих негодных бродяг теперь рассматриваются, и что окажется, а также, кто глава во всей этой комедии, будет вам сообщено; известно только, что она Пугачева называла родным братом. Остаюсь к вам благосклонна. — Екатерина».
«Господин контр-адмирал Грейг! С благополучным вашим прибытием с эскадрою в наши порты, о чем я сего числа уведомилась, вас поздравляю, и весьма вестию сею обрадовалась. Что же [42] касается до известной женщины и до ее свиты, то об них повеления от меня посланы господину фельдмаршалу, князю Голицыну, в С.-Петербург, и он сих вояжиров у вас с рук снимет. Впрочем, будьте уверены, что служба ваша во всегдашней моей памяти и не оставлю вам дать знаки моего к вам доброжелательства. — Екатерина 7».
К числу таких же новых приложений к немецкой записке следует отнести и донесение фельдмаршала, князя Александра Михайловича Голицына. Вот, самый текст донесения;
«Известная, находившаяся на флоте контр-адмирала Грейга женщина, два поляка, ее сопровождавшие, пятеро служителей и служанка, наконец, 26-го мая, в два часа утра привезены в Петропавловскую крепость и заключены в назначенный, для них камеры равелина. Прибыв того же дня в крепость, я застал эту женщину в немалой досаде по этому случаю, так как она — позабыв свои прежние бесстыдства — никогда не могла думать, что ее подвергнут таковому заключение. Выражая мне свое изумление по этому поводу, она спросила: почему с ней столь жестоко поступают? Я тотчас пригласил ее подумать о причине этого, весьма основательного обращения, и сталь ее всячески убеждать, чтобы она на все вопросы, которые ей будут предложены, отвечала сущую правду, не скрывая в признании никого из своих пособников — и вместе с тем приказал задавать ей вопросы на французском языке (так как она не знает по-русски), а ответы ее записывать в русском переводе. История ее жизни исполнена невозможностей и походит более на басню; но ничего из сказанного ею, она, несмотря на многократное увещание, не берет назад, не признается также, что распространяла о себе, под вымышленным именем, слухи, хотя и была спрашиваема на основании показаний Доманского 8. Так как в настоящее время не имею необходимых доказательств для уличения ее, то я не счел нужным с самого начала подвергать ее ограничениям относительно пищи или, удалив от нее служанку, осудить ее на временное молчание (ибо из приставленных к ней для надзора никто не знает иностранного языка), тем более, что от продолжительного пребывания на корабле, а особенно, от нравственного волнения, она больна. Сколь можно заключить из речей ее и манеры, у нее страстный, вспыльчивый характер, проницательный ум и [43] понятие, и много познаний; говорить она по-французски и по-немецки в совершенстве и с чистым выговором. Она показывает, что, посетив разные народы, нашла в себе большую способность к изучению языков, каким образом и выучилась по-английски и по-итальянски в короткое время, и в пребывание свое в Персии по-арабски и по-персидски. Впрочем, она среднего роста, худощава, стройна, имеет волосы темные, глаза карие, слегка косить, длинный согнутый нос, отчего походить на итальянку. Но как она больна, то я приказал допустить к ней врача, который, посетив ее, объяснил мне, что полагает жизнь ее в опасности, так как она, при сухом кашле, иногда харкает кровью. Вследствие того, дабы облегчить ее положение, я приказал перевесть ее из равелина в комнаты под квартирой коменданта, каковые равномерно охранены от взглядов посторонних. Что касается обоих поляков, то можно, по-видимому, допустить, что они вполне верили в мнимое имя этой женщины и посему, как бродяги, присоединились к ней, надеясь составить тем, со временем, свое счастие. Что касается трех слуг поляков и двух итальянцев, коих эта женщина приняла в свое услужение еще в Риме, то они на допросе не высказали ничего такого, что служило бы в обличению женщины и поляков, а рассказали только, что на основании слухов почитали ее за принцессу. При сем, всеподданнейше прилагаю показания женщины, поляков и служанки, и ожидаю высочайших вашего императорского величества повелений. С.-Петербург. 31-го мая, 1775. — Князь Александр Голицын».
В заключение, мы обязаны предупредить читателя, что не все приведенные нами документы могут быть названы русским переводом с оригинала, писанного на иностранных языках 9: два документа, а именно, первый и последний, [44] являются у нас обратным переводом, так как в немецкой брошюре оба эти документа сами составили перевод с русского языка. Эта же самая немецкая брошюра извещает, что «Петербургское Историческое Общество» уже начало печатание других, относящихся к тому же вопросу документов. Весьма было бы желательно, чтоб издатели не ограничивались только тем, что в таких документах разъясняет дело кн. Таракановой: приведенные нами выше документы показывают, что в них встречаются весьма любопытные и весьма важные известия, помимо интересса, какой представляет самый процесс.
Р.
Берлин. Октябрь, 1867.
Комментарии
1. В Рус. Вест. 1867: май, июнь и август.
2. Die vorgebliche Tochter der Kaiserin Elisabeth Petrowna. — Nach den Actes des Kaiserlich Russischen Reichsarchiv's. Berl. 1867.
3. Последовал в ответ на донесение, присланное Орловым 27 сентября.
4. В этом письме, без числа и обозначения места, она старалась склонить Орлова на свою сторону.
5. Известный Карл Радзивлл, panie Kochanku, палатин виленский.
6. Английский генеральный консул в Ливорно. Он за услуги, оказанная России при войне с турками, получил орден св. Анны и называл себя вследствие того сэр Джон Дикк, хотя не был ни баронетом, ни кавалером (knight) английским. За услуги при поимке мнимой Таракановой он получил деньги. В письме своем к английскому королю, Екатерина имела в виду отклонить от Дикка ответственность своим покровительством.
7. Этот рескрипт приведен в статье г. М., но так как он был напечатан в «Русской Беседе», в 1854 году (о чем, впрочем, в статье г М. не упомянуто). — Ред.
8. Один из сопровождавших ее поляков. Он был влюблен в нее.
9. Во время приготовления настоящего листа к печати, мы получили только что вышедший первый том «Сборника», изданного Русским Историческим Обществом. Впрочем, и в этом томе не вполне оправдались ожидания нашего корреспондента; ее все, по-видимому, документы немецкой записки вошли в состав сообщенных К. К. Злобиным «бумаг из дела о самозванке Таракановой». — Мы возвратимся еще к этому новому и в высшей степени интересному изданию Русского Исторического Общества, а теперь ограничимся указанием на его состав. В первый том вошли: 1) Рескрипты и письма императрицы Екатерины II на имя графа А. Г. Орлова, и рескрипты и инструкции, имеющие отношение к архипелагской экспедиции, сообщенный князем Н. А. Орловым; 2) Бумаги из дела о самозванке Таракановой, сообщ. К. К. Злобиным; 3) Письма имп. Екатерины II к принцу Нассау-Зиген, сообщ. князем П. А. Вяземским; 4) Письма его же к г-же Жоффрен, сообщ. А. Ф. Гамбургером; 5) Письма генерала Аракчеева и учебные книги и тетради В. Кн. Александра Павловича, сообщ. М. И. Богдановичем; 6) Дневная записка путешествия имп. Екатерины II в Могилев; 7) Обширная и весьма любопытная переписка по делу об открытии в Белоруссии иезуитского новициата, сообщ. князем М. А. Оболенским, и т. д. Нельзя не поблагодарить издателей за алфавитный указатель, присоединенный к первому тому, изданному под наблюдением членов Общества А. Ф. Бычкова и секретаря А. А. Половцова. — Ред.
Текст воспроизведен по изданию: По поводу статьи г-на М.: "Княжна Тараканова и принцесса Владимирская" // Вестник Европы, Том 4. 1867
©
текст - Р. 1867