Донесения датского посланника Гакетгаузена о царствовании Петра III и переворот 1762 года

Донесения датского посланника Гакстгаузена о царствовании Петра III и перевороте 1762 года.

(См. ”Русская Старина”, май 1915 г.)

(Перевод с французской рукописи Н. А. Беловой).

Петербург, 25 января/5 февраля 1762.

(Писано шифром). ”Г. Прассе глубоко возмущен дерзким и недостойным приемом, оказанным ему недавно Императором: он принял от него грамоты польского короля, как просьбу от какого-нибудь прощалыги или нищего. Г. Прассе чувствовал себя таким смущенным и опозоренным, что сначала затруднялся — говорить ли нам о случившемся, но все уже стало известно от лиц, бывших свидетелями того, как Император его выпроводил, и весьма этим позабавившихся. Тогда он счел нужным сообщить нам о происшедшем, предупредив, что всех нас, в свою очередь, ожидает та же участь. Г. де-Бретейль, всегда слишком горячий, резко возразил ему на это, говоря, что он, во всяком случае, надеется, что ни г. Прассе, ни его двор не предполагают приравнивать себя к нам и к нашим дворам.

После этого, г. Бретейль говорил мне и всем публично, что если Император решится принять его подобным же образом на его первой аудиенции, то он не вручит ему своих верительных грамот и оставит их у себя в кармане.

Но, несмотря на это, я не поручусь, чтобы г. Бретейлю не был оказан Его Величеством подобный прием, в особенности, если до Императора дойдут его слова и намерение. [360]

Так как барон Корф (Барон Корф, Иоганн Альберт, русский посланник в Дании, действительный тайный советник, p. 1607 г., ум. в 1766 г.) получил уже, вероятно, свои верительные грамоты, отправленная ему с нашим последним курьером, то может случиться, что мне первому, после г. Прассе, будет предоставлена аудиенция Императора, — если, конечно, Его Величество король не соблаговолил одобрить мою мысль, высказанную мною в частном моем письме к вашему превосходительству, и найдет нужным продлить мое пребывание здесь в качестве посланника; надеюсь, что на своей аудиенции я не испытаю никаких неприятностей.

Мне удалось, наконец, узнать, вследствие какой причины прекращено временное соглашение с нами. Господа здешние гольштинцы, которые интригуют против нас и всячески губят (qui dеclament contre nous и nons dеchirent), а именно г.г. Бредаль, Сальдерн и некоторые офицеры невысоких рангов, убедили Императора в том, что стоить ему только объявить договор, срок которого уже истек, уничтоженным, как тотчас же в Киль явится из нашей армии такое необычайное количество дезертиров, что только из них можно будет составить несколько новых полков. Эта мысль очень понравилась Императору, и он распорядился, чтобы г. Брокдорф на словах сказал мне об уничтожении соглашения; Брокдорф, не желая передавать мне об этом устно, согласился исполнить поручение Императора при условии разрешения уведомить меня нотой.

Находящийся здесь швейцарский офицер, некто г. Планта, обратился к Императору с предложением набрать на своей родине три полка, — на что он надеется получить согласие кантонов, — для отправки в Голштинию. Проект этот быль одобрен Императором, а Планта отправится в Швейцарию, чтобы выполнить принятое на себя обязательство. Спешу сообщить об этом вашему превосходительству, добавив при этом, что слух о наборе в Голштинии восемнадцати полков упорно держится и представляется мне довольно основательным.

Положение г. Брокдорфа хуже, чем когда бы то ни было. Бредаль и Сальнерн взяли над ним верх и торжествуют. Говорят, что Император лишить его заведывания голштинскими делами и передаст их в ведение г. Вольфа и его помощника — Сальдерна. [361]

Четыре дня, как Император снова в ссоре с M-lle Воронцовой; она дуется на него, прикидывается больной и делает видь, что она в отчаянии от ревности, которую она, будто бы, возымела к одной из фрейлин Чоглоковой (Екат. Ник. Чоглокова, род. 1745 — 1794. Вышла за одного из пособников Екатерины II при вступлении ее на престол. Сестра ее, Вера Николаевна, была впоследствии предметом нужной привязанности Великого Князя Павла Петровича) (кузина покойной Императрицы, довольно красивая лицом, но горбатая), за которой Его Величество теперь сильно ухаживает. Все это со стороны M-lle Воронцовой — одно притворство: она желает убедиться в своей власти и надеется такими хитростями вернуть к себе Императора; но так как она безобразна и глупа, то может ошибиться и достигнет того, что Император, склонный к дурному расположению духа, совсем ее бросит.

Но пока он призывал к себе третьего дня, отца своей возлюбленной и упрекал его за смехотворную ревность его дочери, приказывая, чтобы он образумил ее и заставил по-прежнему угождать ему.

Недавно, во время похоронного шествия за гробом графа Шувалова, Император, наблюдавший похороны из окон дома графа Строганова, так был взбешен тем, что Ингерманландский полк шел не в ногу с остальными полками, что, высунувшись из окна, наговорил тысячу ругательств по адресу офицеров и солдат этого полка, жестоко укоряя их в незнании своего дела.

Предполагают, что г-жа Строганова — дочь канцлера, — довольно красивая женщина, также будет одной из султанских любовниц (Графиня Анна Михайловна Строганова, урожденная графиня Воронцова, впоследствии разошлась со своим мужем, графом Александром Сергеевичем).

Я забыл сообщить вашему превосходительству о запрещении Императором, тотчас по своем вступлении на престол, реляции о взятии города Кольберга, печатавшейся в день смерти Императрицы; небольшое количество экземпляров ее однако кое-где разошлись по рукам. Вследствие запрещения документ этот особенно усердно всеми разыскивается, и многие платили за него большие деньги. Император приказать третьего дня обыскать все здешние книжные лавки и забрать [362] оттиски реляции, — если они будут найдены, — под угрозой строжайшего наказания за их хранение и обнародование.

Фельдмаршал князь Трубецкой, сказавший такие важные услуги Императору, находится теперь в полном пренебрежении, чем он очень недоволен. У него нет состояния, и он надеялся, что Император, оценив его усердие, подарит ему значительную сумму денег, но денег он не получил ни гроша.

Г. Кейт проявил такую угодливость, что поцеловал руку покойной Императрицы, что, однако, не сделал ни один иностранный посланнику даже из числа самых слабохарактерных. Для того, чтобы еще более угодить Императору, (конец шифра) г. Кейт, единственный из всех посланников, в точности выполняет предписанный траур: он придерживается самого глубокого траура, — с траурным выездом и черного цвета ливреями. Шведский и голландский посланник, и саксонский резидент последуют его примеру. Испанский посланник — также, за исключением черных ливрей. Французский посланник будет носить неглубокий траур, говоря, что он не имеет права носить глубокий траур по иностранной государыне, не состоящей ни в каком родстве с его повелителем. Что касается меня, то я буду придерживаться траура, принятого в нашей стране, — если только король не распорядится иначе.

Должен сообщить вашему превосходительству, что глубокий траур начался сегодня. Все публичные празднества — свадьбы, зрелища, танцы, — запрещены на четыре месяца.

Его Величество быль так милостив и внимателен по отношению к тем из своих подданных, которые имеют честь быть родственниками покойной Императрицы, что приказал записать их имена и объявить, что в похоронном шествии за гробом Императрицы они должны следовать не по рангу, а по степени их родства и свойства с этой государыней; к числу последних принадлежать следующие лица: обер-гофмаршал Скавронский, двоюродный брать покойной Императрицы, канцлер, супруга которого — кузина этой государыни, обер-полицеймейстер барон Корф, умершая супруга которого также была родственницей Императрицы, и граф Гендриков, двоюродный брат почившей. Тем же отличием будет пользоваться и семья Нарышкиных, так как к ней принадлежала мать Императора Петра I, урожденная Нарышкина. [363]

Его Величеству вечно будет принадлежать честь мероприятия, представляющего неоценимое блого для народа: Его Величеством издан приказ об удешевлении сохи, стоимость которой уменьшена вдвое. Этот приказ принесет громадное облегчение бедным людям, которые до сих пор почти не в состоянии были покупать себе соли и, вследствие недостатка этого благодеятельного необходимого для жизни продукта, очень многие из них умирали, — в особенности постом.

Третьего дня сюда прибыль принц Георг Голштинский. Его Величество оказал ему такое внимание, что выехал к нему навстречу за 25 верст, и обедал с ним в Красном Селе. Супруга принца, вследствие своего слабого здоровья, делает небольшие перегоны и приедет сюда не так скоро.

Канцлер выздоравливает, но не покидает еще постели и чувствует себя весьма слабым.

Здесь свирепствуют всевозможные болезни; некоторый из них — повального свойства и уносят множество жертв.

Уже две недели, как голландский посланник опасно болен приступом подагры; почти нет надежды на его выздоровление.

Гакстгаузен.

Сообщил Е. С. Шумигорский.

(Продолжение следует).

(пер. Н. А. Беловой)
Текст воспроизведен по изданию: Донесения датского посланника Гакстгаузена о царствовании Петра III и перевороте 1762 года // Русская старина, № 12. 1915