Донесения датского посланника графа Гакстгаузена о царствовании Петра III и перевороте 1762 года

Донесения датского посланника графа Гакстгаузена о царствовании Петра III и перевороте 1762 года.

Перевод с французского оригинала Н. А. Беловой.

В ряду исторических материалов о царствовании императора Петра III и о вступлении на престол императрицы Екатерины II, доселе еще неизвестных историкам, особенно выдаются по своему значению донесения своему двору датского посланника Гакстгаузена. Граф Гакстгаузен, Георг-Христиан (р. 1732, † 1802 г.), явился к русскому двору в самом конце царствования императрицы Елисаветы, когда русские войска завоевали уже значительную часть владений прусского короля Фридриха II, и Россия готовилась нанести посланий удар "скоропостижному и захватчивому" своему противнику взятием Кольберга в северной Померании. Отношения Дании к России были вполне дружеские, но притязания на Шлезвиг наследника русского престола, великого князя Петра Феодоровича, по его сану голштинского герцога, внушали Дании живейшие опасения за будущее. В это время здоровье императрицы Елисаветы ухудшилось, и можно было ожидать, что Петр Феодорович, вступив на престол, поддержит свои права на Шлезвиг всею силою военных средств русской империи и заключить для этой цели союз с Фридрихом II, к которому великий князь питал чувства болезненной преданности. Попятно поэтому, с какой тщательной заботливостью Гакстгаузен должен был следить за событиями, совершавшимися при русском дворе, чтобы датский двор был постоянно в курсе положения дел. Оттого донесения этого дипломата отличаются чрезвычайной подробностью. Осведомленность его [540] была велика, дар наблюдения, как видно из его донесений, развить был в нем в высокой степени. Жизнь русского двора, личности Петра III и Екатерины II, а также важнейших их сподвижников, очерчены крупными и ясными чертами. Конечно, не следует забывать, что в своих мнениях и отзывах Гакстгаузен, прежде всего, руководился пользами своего отечества. Даши.

Е. Ш.

Петербурга, 27 ноября/8 декабря 1761 г.

Его Превосходительству г. барону де-Бернсдорфу.

(Шифром) В данное время я имею сообщить Вашему Превосходительству о болезни императрицы, которая вот уже восемь дней, как чувствует себя очень плохо не только вследствие того, что ноги ее покрыты чириями, так сильно распространившимися, что она совершенно не в состоянии стоять на ногах, но также вследствие припадков эпилепсии завершающихся обмороками и внушающих иногда серьезные опасения.

Я не теряю надежды, ни имея в виду, что императрица широко пользовалась жизнью и что она отличается мощным и дородным телосложением, я сомневаюсь в преуспевании ее здоровья и опасаюсь, что мы можем лишиться ее тогда, когда меньше всего будем к этому готовы.

Особенно неприятна для нас эта болезнь тем, что страх потерять императрицу значительно увеличил авторитет великого князя и привел в уныние тех, кто мог бы стоять за наше дело: возможность иметь его вскоре своим господином заставляет всех искать его расположения и потворствовать его страстям.

Так как гг. де-Мерси (Гр. де-Мерси, Цесарский посол. Его приемная аудиенция была 23 августа 1761 г.; отпускная 8 дек. 1763 г.) и де-Бретейль (Бар. Бретейль, французский посланник. Его приемная аудиенция была 29 июня 1760 г.: отпускная — 27 апр. 1763 г.) не получали еще никаких распоряжений относительно нашего дела, то вы позволите мне, Ваше Превосходительство, передать вам [541] разговор, который, у меня был недавно с г. Олсуфьевым (Адам Васильев. Олсуфьев, кабинет-секретарь Им. Елисаветы Петр. р. 1721 † 1784. Был посвящен в тайную переписку Имп. Елисаветы с Людовиком XV (Vandal, 33d). Был женат на сестре известного С. В. Салтыкова) во время бала.

Министр заговорил со мной на датском языке, который он очень хорошо знает, с чем я его и поздравил, прибавив, что я льщу себя надеждой, что он не только хорошо говорит на нашем языке, но что у него и сердце датское и что поэтому его не может не огорчать то критическое положение, в которое ставит нас отказ его высочества великого князя заключить с нами мир.

Он отвечал уверениями в искренности своих чувств и говорил, что императрица всегда желала соглашения с нами, что всякий разумный русский человек думает также, но что мнение императрицы ставится ни во что; он особенно порицал г. Брокдорфа, считая его виновником упрямства великого князя. На этом разговор наш закончился; оставя то. что г. Олсуфьев друг всем и каждому и говорить то, что от него желают услышать, я вообще не считал нужным в разговоре с ним выходить из рамок общих положений.

Также осторожно держал я себя с М-llе Воронцовой (Графиня Елисавета Романовна? впоследствии вышедшая замуж за камергера Полянского), фавориткой великого князя, которая, беседуя со мной в тот же вечер распространялась о любви е. в. великого князя к своему Килю.

Она говорила, что великий князь так же желал бы увидеть свою страну, как его подданные своего возлюбленного господина, и что не проходило дня, чтобы он не говорил об этом.

Это новое доказательство расположения великого князя к своему Килю мало утешительно и подрывает последнюю слабую надежду на то, что великий князь подчинится доводам разума и последует своим истинным интересам. Поэтому не эту надежду я имел в виду, почтительнейше донося Вашему Превосходительству мой разговор с г. Олсуфьевым, но желая убедить вас в том — с какой точностью я выполняю все пункты данных мне инструкций, относительно лиц, в них указанных. Как Ваше Превосходительство могло заметить — единственное лицо, с кем я не говорил о нашем [542] деле за неимением удобного случая, это канцлер Шувалов. По моем приезде сюда я старался и по отношению к нему исполнить данные мне указания, но так как фаворит постоянно находится в комнатах императрицы, то мне и не удалось его видеть, хотя я и являлся к нему несколько раз с визитом. Но так как обстоятельства изменились с тех пор, благодаря высокомерному и непродуманному ответу великого князя и полному разрыву соглашения, то я находил самым лучшим оставить этот вопрос открытым и спокойно ожидать дальнейших повелений короля, чтобы не умалить значения того шага, который мы сделали, объявив соглашение прерванным.

Привыкнув передавать Вашему Превосходительству все самые мелкие события, я льщу себя надеждой, что Ваше Превосходительство останется довольным моим донесением, и что король соблаговолить одобрить мое поведение и даст мне указания в том случае, если бы он пожелал, чтобы я иначе действовал по отношению к фавориту. (Шифр).

В прошлую субботу, при дворе, был торжественно отпразднован день Св. Екатерины, именем которой наречена великая княгиня. В полдень ее высочество принимала в своих покоях поздравления от иностранных министров и других избранных лиц.

Вечером состоялся при дворе бал и ужин; город был, по обыкновению, иллюминован. Ее величество и великий князь не выходили: последний вследствие простуды, первая из-за небольшого флюса. То же обстоятельство помешало отпраздновать день восшествия на престол императрицы, и поэтому гвардейцы были лишены чести отобедать с императрицей.

Здоровье графа Петра Шувалова по-прежнему очень плохо. Его супруга так близко к сердцу приняла болезнь мужа, что за несколько месяцев до срока разрешилась от бремени мертвым ребенком и заплатила за это жизнью.

Это была княжна Одоевская, 19-ти лет, вышедшая замуж в феврале этого года. Вчера были ее торжественный похороны.

Так как г. Сальдерн с некоторых пор вследствие болезни не показывался в обществе, то распространился слух, что он уехал, как я уже впрочем сообщал Вашему Превосходительству в моей последней почтительнейшей депеше.

Гакстгаузен. [543]

II.

Петербург 30 ноября/11 декабря 1861 г.

(Шифром) Страх и смятение, вызванные последней болезнью императрицы, благодаря Бога, стихают, так как императрица чувствует себя лучше. Ее истерические припадки не так часты и менее жестоки. Она ходит по комнатам, опираясь на палку. Но мне не нравится то, что чирии на ногах начали у нее закрываться; если только докторам не удастся этому воспрепятствовать, то это может повести к дурным последствиям. Между тем императрица испытывает отвращение ко всякого рода лекарствам. Окруженная днем и ночью докторами, она имеет обыкновение выслушивать их советы, но не выполнять. Таким образом она борется с болезнью только благодаря своему здоровому организму.

Великий князь излечился от своей болезни, вызванной кутежом, приняв рвотного и чувствует себя прекрасно.

Дело наше совершенно замяли и о нем нет и речи.

К г. Бретейлю прибыл на днях курьер. По словам г. Бретейля, последний прибыл из Вены и ничего не привез из Версаля и ничего, что касается нашего дела. Если бы я мог надеяться, что новая наша попытка увенчается успехом, то такая медлительность способна была бы вывести меня из терпения, но к несчастию все разубеждает меня в тщетности такой надежды. Что касается отозвания г. Бретейля, которого требует и на котором настаивает русский двор, то — останется ли он здесь или же Франция из угодливости исполнить желание России — это не внесет существенной перемены в наше дело. Если он останется здесь против желания, то он будет более бесполезен, если же обстоятельства заставят его уехать, то он будет более озабочен своими делами, чем нашими. К тому же ненавидимый императрицей еще до своего приезда, он постарается сохранить расположение великого князя, который, несмотря на свое нерасположение к французами к г. Бретейлю относится лучше, чем к его предшественнику, а также позаботится о том, чтобы сделать и своего заместителя ненавистным в глазах императрицы. Но не подлежит сомнению, что мы как бы то ни было потеряем время, так как его заместитель придет не раньше лета и не сразу сможет ознакомиться с нашим делом и приобретет связи и знакомства, полезный для нашей цели. Горячность и резкость, с которыми г. Бретейль позволил себе говорить [544] по поводу недоразумения, возникшего из-за целования руки, были предлогом для России, чтобы требовать его отозвания, я говорю — предлогом, потому что намерение было уже давно: даже уже было дано понять, что г. Лопиталь в качестве его заместителя принять не будет и что он долго в России не останется. Вашему Превосходительству известно из донесений г. Остена, что императрица выразила желание, чтобы г. Лопиталь продолжал свое дело.

Насколько я мог проникнуть в намерения обоих министров союзных с нами дворов, то определенного плана содействовать нашему соглашению у них нет. План, который они сами выработали, и который, вероятно, будет одобрен их правительствами, заключается в том, чтобы содействовать возобновлению нашего трактата с Россией. Еще только вчера г. Бретейль старался убедить меня, что заключение трактата поведет к благоприятным для нас результатам, но предоставляю вашей просвещенной проницательности судить — насколько это верно. Не сомневаюсь, что Россия будет очень довольна связать нам снова руки, но я не знаю, как мы должны относиться к ее обещаниям после того, как она так плохо выполнила обещания, данные ею в трактатах 1746 и 1758 г.г.

Г. де-Сальдерн (Голштинец, пользовавшийся расположением Петра III, при Екатерине русский посланник в Варшаве, прославившийся своими интригами против Екатерины), которого я старался охарактеризовать Вашему Превосходительству в моих предыдущих донесениях, хвастается всем и каждому письмом, которое написал ему, будучи в Голштинии, г. Десмерсьер, предлагая ему занять почетное место в нашей стране. Он показывал это письмо многим лицам и уверил великого князя, что с его стороны большая заслуга не принять этого предложения.

Несколько недель тому назад настоятель богатой Троицко-Сергиевской лавры, расположенной близ Москвы, пользовавшейся 30 тысячами годового дохода, произнося проповедь в присутствии императрицы, между другими смелыми истинами, сказал, что хотя у императрицы и сострадательное сердце, но что тем не менее народ ее стонет под игом нищеты, что с крестьян берут столько, что они едва могут прокормить свои несчастный семьи, что многие из них принуждены были бросить свои дома, жен и детей и отправиться грабить на [545] большие дороги и что знатные люди и те, на обязанности которых лежит забота о народном благе, только тучнеют на счет его раззорения.

Во время проповеди императрица проливала слезы, но затем красноречивый проповедник получил назначение епископом в Сибирь, где он будет получать только б т. рублей в год.

Так как скоро вернется г. Берншьольд и потребует от меня денег, то осмеливаюсь просить Ваше Превосходительство осведомить меня — должен ли я продолжать ему платить и в размере какой суммы,

Прибывшая сегодня эстафета привезла новость, что один из прусских батальонов в Померании был изрублен в куски; событие это еще не обнародовано.

Сегодня в день праздника Андреевского ордена, но окончат и богослужения была стрельба из пушек, но никакого торжества не было, и императрица не обедала, по принятому обычаю, с кавалерами этого ордена.

Здесь уже несколько месяцев находится некто полковник Энгел, покинувший года два тому назад нашу службу; он ищет здесь места.

Гакстгаузен.

III.

Петербург, 4 декабря/15 декабря 1761 года.

(Шифром). С императрицей, подававшей последние дни большие надежды на выздоровление третьего дня сделался новый приступ болезни и она снова слегла.

По-видимому, здоровье ее окончательно пошатнулось и хотя юна и чувствует себя временами лучше, но промежутки улучшения кратковременны, и надо опасаться, что она долго не протянет, и быть готовыми к тому, что мы можем лишиться ее во всякое время.

По повелению двора генерал Бутурлин (Фельдмаршал А. Б. Бутурлин, командовавший русскими поисками против пруссаков) покинул армию, но позднейшим рескриптом ему приказано было туда снова вернуться, что заставляет предполагать, что теперь он сохранить командование армией, вопреки слухам об его отозвании. Кроме того, что затрудняются найти ему заместителя, [546] генерал пользуется сильной поддержкой, находясь в родстве с семьей Воронцовых.

По словам заслуживающего доверия лица, великому князю еще не удалось получить согласия императрицы на выдачу пенсий голштинскому принцу Георгу, о чем старается г. Сальдерн. Думают, что императрица, уступив настояниям, даст свое согласие.

С г. Лефортом, церемониймейстером двора, произошла недавно неприятная история, которая могла бы очень плохо для него кончиться, если бы ему не удалось счастливо из нее выпутаться. Г. Лефорт заведует казенной лотереей, и один из его ближайших помощников обвинил его в злоупотреблениях, утверждая, что он присвоил и растратил взятые им из лотерейного фонда 100 тыс. руб. Дело это произвело много шума, и так как у самого г. Лефорта ничего нет, но живет он широко, то в обществе стали относиться к нему с подозрением и верить обвинению, тем более, что г. Лефорт, узнав, в чем его обвиняют, сильно смутился и начал запинаться. Как бы то ни было, но он сумел себя оправдать и, если ему не удалось подняться в общественном мнении, то, по крайней мере, он избежал грозившей ему опасности. По мнению всех его спасло имя (он приходится внучатным племянником знаменитому Лефорту) и поддержка канцлера Шувалова, Чтобы добиться оправданий, он прибегнул, по совету своего друга, к весьма своеобразному способу. Он явился в Сенат с документами, которыми он надеялся объяснить куда им были израсходованы недостающая в кассе деньги, и потребовал или немедленного своего оправдания или же обвинения. Сенаторы объяснили ему, что он может передать свои документы, что местожительство его известно и его вызовут, когда это будет необходимо. Но он остался недоволен таким ответом и заявил, что он не уйдет из Сената до тех пор, пока не будет решено его дело. Его убеждали, что этого нельзя сделать в тот же день, и просили идти к себе домой. Но с резкостью, с его стороны несколько удивительной, он заявил, что сделает по-своему и, приказав своим слугам подать себе ужин, расположился в Сенате ночевать. Сенатор Трубецкой, возмущенный его поведением, дал ему понять, что Сенат учреждение настолько высокое, что нельзя обращать его ни в тюрьму, ни в гостиницу. Но, несмотря на это, г. Лефорт и на следующий день продолжал свое [547] жительство в Сенате, пока наконец императрица не приказала г. Олсуфьеву в тот же вечер собрать экстренное заседание Сената и разобрать дело. Сенат исполнил приказание императрицы; г. Лефорт был признан невиновным с правом отрешить от должности своего доносчика и принять на его место кого он пожелает; выбор его будет утвержден Сенатом. Так закончилось это дело, привлекшее к себе всеобщее внимание и поколебавшее доверие к государственной лотерее.

Здоровье графа Петра Шувалова по-прежнему в опасности. Вельможа этот написал императрице письмо, в котором указывал на г. Глебова, как на достойного своего заместителя, во время своей болезни, а также на случай его смерти, на посту начальника артиллерии. Императрица приняла во внимание его указаний, и на г. Глебова возложено временно выполнение обязанностей начальника артиллерии. Граф Шувалов отправил двух курьеров, одного в Вену к знаменитому врачу Ван-Свитену, другого — к не менее знаменитому Штоциусу в Лейден, спрашивая их совета относительно своего здоровья.

Гакстгаузен.

Сообщил Е. С. Шумигорский.

(Продолжение следует).

(пер. Н. А. Беловой)
Текст воспроизведен по изданию: Донесения датского посланника Гакстгаузена о царствовании Петра III и перевороте 1762 года // Русская старина, № 6. 1914