ЧИЧАГОВ П. В.

ЗАПИСКИ АДМИРАЛА ПАВЛА ВАСИЛЬЕВИЧА ЧИЧАГОВА,

первого, по времени, морского министра.

(См. “Русскую Старину” изд. 1886 г., т. L, июнь, стр. 463-488; т. LI, август, стр. 247-270; сентябрь, стр. 487-518; т. LII, октябрь, стр. 25-44, и ноябрь, стр. 239-258)

VIII.

Назначение моего отца начальником Архангельского порта и его борьба с хищением казны и взяточничеством. — Лишение его благосклонности императрицы. — Турецкая война 1769 г. и определение отца в Черноморский флот. — Жизнь в Крыму. — Адмирал Сенявин и создание им флота. — Резолюция императрицы на рапорте Сенявина. — Война 1770 г.; болезнь отца и возвращение в Россию. — Рескрипт императрицы 12 апреля 1772 года на имя В. Я. Чичагова. — Отправление эскадры отца в Средиземное море и переписка с гр. Чернышевыми — Возвращение В. Я. Чичагова в Кронштадт. — Иностранные адмиралы на русской службе. — Награждение отца георгиевским крестом за 20 кампаний. — Война 1774 г. в Крыму и действия моего отца. — Вызов его в Москву и производство в вице-адмиралы.

После второй экспедиции отец мой возвратился в Петербург и через несколько времени (1768) был назначен начальником Архангельского порта (Экспедиция В. Я. Чичагова к северному полюсу временно повлияла на его карьеру. Императрица Екатерина II очень скоро о нем забыла. Это видно из следующего обстоятельства: судно, названное в честь Чичагова и входившее в состав эскадры, было переведено в Балтийское море; в указе адмиралтейств-коллегии от 24-го августа 1769 года императрица говорит:

“По требованию нашего контр-адмирала Элфинстона повелеваем нашей адмиралтейской коллегии находящееся в военной гаване судно, имянуемое “Чичагов”, приведя в надлежащее состояние, вооружить и отпустить оное в эскадру помянутого нашего контр-адмирала без потерянии ни малейшего времени”. Вскоре оно погибло в шхерах у шведских берегов. Об этом мы находим указание в архиве Государственного совета (т. I, ч. I, стр. 362), где сказано: “9 ноября 1769 г. Читаны были два доклада адмиралтейств-коллегии, которыми она доносить, что корабль “Тверь”, потеряв мачты, пришел в Ревель, а судно, называемое “Чичагов”, совсем у шведских берегов разбилось. На которые доклады объявлено ее им величества повеление о произведении над командующими оных судов, над первым — следствия, над вторым же — военного суда”. Это высочайшее повеление выпросил Павел Петрович, и императрица писала тогда гр. И. Панину (Сбор. Русск. Истор. Общ, т. X, стр. 394): “Требуемый вами указ во адмиралтейскую коллегию при сем посылаю; но признаюсь, что я сомневаюсь, чтобы у нас судно было именованное Чичагов; нечто сие необычайное звание. Разве не дала ли я сего имени в честь капитана Чичагова после Спицбергенской его экспедиции?” Судном “Чичагов” командовал лейтенант Пылаев и он был в 1770 г. прощен и помилован. В всеподданнейшем докладе адмиралтейств-коллегии от 7 октября 1770 (Морск. Архив) говорится: “устным указом всемилостивейше повелеть соизволили написанному коллегию из лейтенантов в матросы, по следственному, в потерянии в 769-м году судна, именуемого Чичагов, делу, Ивану Пылаеву вину отпустить и прежний чин возвратить”. На докладе помечено рукой Екатерины II: “быть по сему”. – прим. Л. Ч.). Тогда ему пришлось [36] бороться с врагами более страшными, нежели льды, и тем сильнее против него ожесточенными, что он решился пресечь хищение казны и взяточничество. Противодействовать злоупотреблениям столь заматерелым и, так сказать, почти неизбежным, значило вступить в борьбу со всеми властями, начиная с губернатора, которому, его жалобами и происками, удалось добиться отозвания начальника порта и лишить его на короткое время благосклонности императрицы.

Так как тогда была война с турками, она вскоре послала моего отца служить на юг: ему дано было начальствование над небольшою флотилией в Черном море (1769 г.). Крым, только что завоеванный, был тогда совершенно оставлен жителями, ибо почти все татары покинули его, лишь только русские им завладели. Недостаток во всякого рода средствах был так велик, что первые русские, туда прибывшие, были принуждены поместиться в землянках, вырытых под землею, и, так сказать, вперемежку с пресмыкающимися, наводнявшими эту страну. Часто случалось, что во время еды, [37] состоявшей большей частью из молока, змеи (ужи) смело приползали к блюдам, за своей долей, и их можно было отогнать только ударами ложек по голове.

Императрица хотела создать сильный флот на Азовском и Черном морях и поручила это адмиралу Сенявину (Алексей Наумович, адмирал и Андреевский кавалер, скончался в 1797 году. – прим. Л. Ч.). К 1770 году он состоял из порядочного числа судов, которым Сенявин дал имена Гектор, Парис, Лебедь, Елена, Троил и т. д. По докладе рапорта Сенявина императрице, она написала: “Троянской истории имена, кои дал Сенявин кораблям, им построенным, показывают, что у него в голове твердо есть повидаться с теми местами, где оная производилась”. Но все эти суда были плоскодонные и могли только действовать в Азовском море. Черноморский флот образовался позднее, так что мой отец, приняв в 1770 году начальствование над малой флотилией и назначенный тогда к охранению границ Империи от турок, нашел, что она состояла из нескольких корветов, шебек и других небольших судов, довольно плохо вооруженных и в достаточно дурном состоянии (В средних числах марта месяца В. Я. Чичагов был произведен в контр-адмиралы.

“Указ нашей адмиралтейств-коллегии.

Всемилостивейше пожаловали мы флота капитанов бригадирского ранга Василья Чичагова, Николая Сенявина и Самуила Грейга, нашими контр адмиралами с положенным жалованьем по чину, Екатерина”. Марта 17, 1770 года. – прим. Л. Ч.), Однако же, при открытии кампании, турецкий флот, состоявший из многих линейных кораблей и фрегатов, явился в виду Крыма. Русская флотилия, хотя и без всякой вероятной возможности противиться силам, столь превосходным, заняла самую выгодную позицию, какую только могла, и, стоя твердой ногой, ожидала неприятеля. Но он был таков, что когда отец мой думал, что все потеряно, — все было спасено. Паша, высокомерно относясь к подобному противнику, счел ниже своего достоинства сражаться с ним всеми своими силами, и отделил от своего авангарда число кораблей, равное тому, из которого состояла наша флотилия, то есть из семи, или восьми судов, которых, во всяких других, но не [38] в турецких руках было бы более, нежели достаточно, чтобы истребить нас. Но, по счастью, адмиральскому кораблю, назначенному для этой атаки, по его отделении от флота и шедшему на нашу флотилию на всех парусах, пришлось поворотить оберштаг. В эту минуту ветер посвежел: передовой корабль лишился марселя, что произвело такое смятение во всей эскадре, что все турецкие суда, одно за другим, поворотили оберштаг и поплыли на присоединение к их флоту. При наступлении ночи они удалились совершенно, не отваживаясь ни на какую дальнейшую попытку. По своей слабости, русский флот, который императрица Екатерина еще не успела увеличить, был не в состоянии что-либо предпринять со своей стороны, против турецкого, сравнительно-громадного; но благодаря невежеству и бездействию его начальников, во время этой кампании, не произошло ни одного замечательного события. Однако же, главные силы русского флота покинули Балтийское море, чтобы плыть в Средиземное, и временно были отданы под начальство графа Орлова, в действительности же ими командовал адмирал Спиридов: на них были даже посажены войска под командой графа Федора Орлова, брата главнокомандующего.

Быстрые переходы из климата, который моему отцу пришлось перенести, проходя 80-й градус северной широты, в климат Крыма, — страны тогда весьма нездоровой, расстроили его здоровье до такой степени, что он был принужден просить дозволение о возвращении своем на родину и, по получении такового, оставил флот, возвратясь в Россию сухим путем. Одного этого путешествия было достаточно для восстановления его здоровья, и по возвращении своем в Петербург он был назначен временным членом адмиралтейств-коллегии. Летом 1770 года он командовал практической эскадрой на Балтийском море. В числе адмиралов были представлены к выбору: Семен Мордвинов, Алексей Нагаев, Петр Андерсон, Василий Чичагов и Николай Сенявин. Против моего отца — императрица написала: “сему” (а) Мордвинов — Семен Иванович (род. 26 янв. 1701, ум. 1777). Гардемарином служил на корабле, на котором Петр 1, под вице-адмиральским флагом, начальствовал у Борнгольма. Обучался затем морскому искусству во Франции. Был при осаде Кольберга и за неудачу пострадал. В 1769 г. снаряжал флот в Кронштадте, для отправки в Средиземное море, награжден андреевской лентой. В 1777 г. уволен от службы по прошению, причем получил поместья в Полоцкой губернии. Имел сына, знаменитого адмирала Николая Сем. б) Сенявин — Николай Иванович, будучи вице-адмиралом и главным командиром кронштадтского порта, оставил службу в 1775 году. – прим. Л. Ч.) [39]

По истреблении турецкого флота в 1770 году, в Чесменской бухте, императрица Екатерина, для продолжения войны с той же энергией, решилась подкрепить свой флот, находившийся тогда в Архипелаге. Между тем адмирал Сенявин имел уже сильную флотилию и на Азовском море. Вот что писала императрица гр. Чернышеву (Еще 23 мая 1771 г., живя в Петергофе, императрица писала гр. Н. Г. Чернышеву (Морск. Архив): “Нужда, может быть, востребует отправить при начале будущей весны три линейные корабля в Средиземное море, чего ради примите по адмиралтейской коллегии такие меры, чтобы оные во всякой готовности были, и имейте их для того в Ревеле”. Но почему-то это письмо не было отправлено гр. Чернышеву, вероятно вследствие переменившихся обстоятельств, и оно лежало у императрицы почти целый год. Рукою гр. Чернышева помечено на письме: “получено марта 27-го 1772 г.”. Из найденного нами в Морском архиве доклада адмиралтейств-коллегии от 9 июня 1771 года видно, что В. Я. Чичагов, в конце 1770 г., был назначен главным командиром Ревельского порта и затем летом 1771 г. опять начальствовал над практической эскадрой Балтийского моря, по личному выбору императрицы из числа семи представленных адмиралов. В Чесменской битве участвовал неизвестный нам лейтенант Дмитрий Чичагов, который ранее того за проступок был разжалован в матросы. О нем упоминается в письме императрицы от 8 октября 1770 г. к гр. Чернышеву: “для полученной флотом нашим над неприятелем в Архипелаге преславной победы для нас, я разжалованным в матросы лейтенанту Дмитрию Чичагову и мичману Архипу Зиновьеву прежние их грехи прощаю, чего ради объявите, чтобы им их чины возвращены были”. – прим. Л. Ч.) (1 июня 1771 г.): “с большим удовольствием усмотрела я, что 17 числа мая российский флаг веял на Азовском море после 70-ти летней перемешки; дай Бог вице-адмиралу Сенявину счастливый путь и добрый успех”.

Так как мой отец, адмирал Чичагов, снова заслужил доверие императрицы, то она обратила свой взор на него (В архиве государственного совета (ч. I, стр. 368) говорится: а) “1771 г. 3 марта. Совет собран был для постановления с генералом Орловым мер о будущей морской кампании в Архипелаге. Между тем же рассуждено было, чтобы для заведения и постройки предлагаемой на водах завоеванных княжеств флотилии, отправлен был туда контр-адмирал Чичагов”; б) стр. 376: “1771 года 13 октября. Вице-президент гр. Чернышев представлял совету, чтобы решено было о посылке к генералу гр. Орлову в Архипелаг, вместо обветшалых, по последним его реляциям, других кораблей. И по всему тому совет положил приготовить теперь три корабля и отправить в Архипелаг. При сем же рассуждено было о поручении сих кораблей, в случае их отправления, контр-адмиралу Чичагову, который, по приводе их туда, немедленно возвращен быть должен”. – прим. Л. Ч.). [40]

12-го апреля 1772 года он получил рескрипт, который в настоящее время весьма драгоценный документ, так как он обнимает всю политику императрицы и рисует до мельчайших подробностей ее отношения ко всей Европе. Привожу его в подлиннике:

“Рассудили мы, приумножа несколькими кораблями флот наш, находящийся в Средиземном море под главной командой от нас тамо уполномоченного генерала графа Алексея Орлова, привести его еще больше в состояние к продолжению тех счастливых успехов, которыми Всевышнему угодно было нас наградить в прошедшие две кампании, и чрез то понудить вероломного нашего неприятеля к скорому заключению с нами надежного и постоянного мира.

Повелели мы еще в прошлую осень адмиралтейству нашему иметь в ревельском порте, ко вскрытию тамошнего рейда, готовыми четыре линейные корабля, снабденные, по примеру прежних, в Средиземное море отправленных, которые действительно тамо и готовы, из коих ныне три в оное отправление и назначаем, а именно: “Чесма”, “Победа” и “Граф Орлов”, первый о семидесяти четырех, а другие два шестидесяти шести пушках. Командиром над сей эскадрой, до благополучного ее соединения с флотом, находящимся в Архипелаге, вас, яко искусного мореплавателя, избираем, уверены будучи, что найдем мы, конечно, в вас то ж ревностное усердие в исполнении вам порученного, которое мы приобыкли видеть во всех наших верноподданных.

Вы имеете, по получении сей инструкции, отправиться в вышеупомянутый ревельский порт и, приняв оную эскадру в свою команду, немедленно и с самым первым способным [41] ветром оттуда в путь для соединения с упомянутым флотом идти, стараясь сколько возможно оное скорее сделать и тем способствовать к достижению до вышеупомянутого предмета, для которого сия эскадра посылается, и от чего мы столь великого плода ожидаем.

Нет, кажется, вам нужды заходить или останавливаться в каком-нибудь порте до самого Гибралтара, или лучше сказать до Магона, когда всем надобным, а особливо водою в Копенгагене или Гельсинере запасетесь, чем не токмо успешно гораздо будет плавание ваше, но и менее издержки. В сих же двух местах, а особливо в последнем, то есть в Магоне, получите вы уже, конечно, повеление от упомянутого нашего генерала гр. А. Орлова, или адмирала Спиридова, которым предписано вам будет о дальнейшем вашем плавании и о месте, где ваша эскадра с флотом соединиться должна. В проходе чрез Зунд найдете в самом Копенгагене или в Гельсинере выписанных адмиралтейской нашей коллегией английских пилотов, которые вас своим каналом проведут. А получите о них известие от пребывающего двора нашего при его величестве короле датском поверенного в делах Местмахера.

Сие сделано не токмо в том разуме, чтоб доставить вам способ успешнее произвести плавание ваше: но чтоб и лишить могущей встретиться нужды, заходить для того в английские порты и иметь о том заботу. А как с ними вам обходиться и какую и как им за то сделать плату, сведаете вы от упомянутого Местмахера, к которому пребывающий наш в Лондоне полномочный министр Мусин-Пушкин о том отписать не преминет вследствие писанного к нему от вице-президента адмиралтейской коллегии графа Ивана Чернышева письма, с коего здесь приложена копия.

Однако ж, на случай, буде бы еще они туда не приехали, чего, кажется, быть не может, то не должны вы их дожидаться, но сыскать тут или на английских берегах способных, с которыми-то плавание и предприять.

За излишнее находим входить нам и предписывать каким образом учреждать вам плавание ваше, ибо в том совершенно полагаемся на искусство ваше и в точную вашу волю [42] оставляем; но находим за нужное объяснить о политических наших сопряжениях с теми державами, подле которых областей плавание ваше быть должно, дабы вы, то знав, могли взять свои меры, как в случае, буде бы крайняя и необходимая нужда понудила вас зайти в их порты, так и равномерно, ежели бы встретились с их военными или купеческими кораблями; имея о последних в незабвенной памяти, ибо то точная наша воля, чтоб их, которой бы христианской державе они ни принадлежали, не только не осматривать и не останавливать ни под каким видом, но напротив того, всякую возможную помочь подавать, а особливо датским, прусским и английским; ибо повторяем вам, что нет нашего намерения препятствовать ни чьей из христианских держав коммерции, каким бы то образом ни было.

Сии суть те уверения, которые мы чрез наших министров при всех дворах сделать рассудили при посылке флота нашего в Средиземное море, как вы то из приложенного экстракта увидите, по которым в точности исполняя, не сделаете, конечно, никакого неудовольствия, и не встретите препятствия в продолжение пути вашего.

На походе представится первой Дания. Относительно к сей короне, можете вы на нее совершенно надежны быть, и свободно входить в ее гавани, ибо вследствие тесной у нас дружбы с его датским величеством уверены мы, что там эскадре вашей всякая помощь с охотою и поспешностью дана, конечно, будет.

За Данией, рядом почти, следует республика голландская, Англия и Франция. С первою находимся мы в добром согласии и дружбе, следовательно же и надобно вам будет почитать встречающиеся ее эскадры — дружественными и обходиться с ними по общим морским обрядам, ибо и голландцы со своей стороны в рассуждении салютации и других морских почестей не прихотливы. Гавани же их, конечно, для вас отверсты будут, если бы необходимость к ним повлекла.

Об Англии справедливо можем мы сказать, что она нам прямо доброжелательна, и одна из дружественных наших держав, потому что политические наши виды и интересы весьма тесно между собою связаны, и одним путем к одинаковой [43] цели идут. Кроме того, имеем мы с великобританскою короною трактат дружбы и коммерции, которым взаимная наша навигация в землях и владениях обеих сторон поставлена в совершенной свободе. Довольно, кажется, было бы сих двух оснований к удостоверению нашему, что порты его британского величества будут отверсты эскадре нашей; но и затем еще, начиная экспедиции наши в Средиземное море, изъяснилися мы откровенно через посла нашего с королем великобританским и получили уверение, что военные корабли наши приняты будут в пристанях его владения за дружественные, и как таковые снабжаемы всякою, по востребованию обстоятельств нужною, помощью. Сие и самым делом исполнено в рассуждении нашего адмирала Спиридова и других наших в Средиземное море отправленных эскадр, и, конечно, в рассуждении вас самих своего действия не иметь не может. При сем случае вам знать надобно, что в самое то время соглашенося между нами было дружеским и скромным образом, чтоб с обеих сторон заблаговременно приняты были надлежащие меры к упреждению всяких о салютации требований и споров между взаимными эскадрами и кораблями. Вследствие того долг звания вашего будет, в проходе чрез канал, не подавать со своей стороны поводу к таковому требованию, обращаясь в сторону или инако, удаляясь от встречи с английскими военными судами, подобно как и они с другой чаятельно оной миновать стараться будут. Может быть, неизлишне еще и то, чтобы вы прежде вступления в канал сняли совсем прочь заранее вымпел и флаг адмиральский и проходили тут без оных, дабы с тем большею удобностью избежать требования о спущении оных. Мы надежно ожидаем от благоразумия и осмотрительности вашей, что вы в сем случае будете уметь согласоваться пристойным образом взаимному нашему и его британского величества желанию.

Положение наше с Францией может столько же присвоено быть и Гишпании и королевству обеих Сицилий. Во Франции имеем мы поверенного в делах советника посольства Хотинского. В Мадриде поверенного же в делах переводчика Рикмана, а в Неаполе никого. Со всеми сими Бурбонскими дворами имеем мы только наружное согласие и можем, [44] конечно, без ошибки полагать, что они нам и оружию нашему добра не желают: но с другой стороны нельзя же ожидать, чтобы они шествию вашему явно и вооруженной рукою сопротивляться стали, не имея к тому не только законной причины, ниже казистого предлога, который бы предосудительное покушение сколько ни есть покрыть мог. Сие описание образа мыслей Бурбонских дворов долженствует решить ваше к ним поведение и показать, что вам со встречающимися их кораблями хотя дружелюбно, но осторожно, однако ж, обходиться, а гавани их, кроме самой крайней нужды, обегать надобно, разве когда к спасению другого пути оставаться не будет. Таковые диспозиции Бурбонских дворов в рассуждении нас по причине настоящей войны нашей открываются от дня в день более, и нам, по известиям, от всех сторон получаемым, надлежит ожидать, что не возмогши ни по какому резону явно нас атаковать, постараются они коварством и хитростью искать самого малейшего к привязке предлога для нанесения нам вреда и воспрепятствования на востоке нашим операциям. Вследствие чего должны вы завсегда остерегаться от их хитростей. А как натуральнейший способ для произведения оных в действо может найден быть по поводу коммерции их в Средиземном море, то и должны вы наистрожайше наблюдать предписанные вам ниже сего правила относительно коммерции вообще всех нейтральных наций.

Португальский двор совсем вне всяких с нами сопряжений: но как при всем том существо естественного положения и интересов его требуют от него непременно быть в противных Гишпанскому политических правилах, то и не оказал он ни малейшего затруднения в принятии наших кораблей, что он и с вами учинит, ежели вы принуждены будете приставать к его гаваням, в таком случае можете вы адресоваться к Борхерсу, учрежденному ныне от нас консулу в Лиссабоне.

Что здесь о Португалии говорено, может справедливо относиться к владениям короля Сардинского, ибо он по настоящей заботливой его позиции между венским и версальским ворами, которых соперничество дому его толь надобно, а прежде и толь полезно было, со многой вероятностью не [45] рад будет видеть флаг наш в Средиземном море, яко нового Бурбонскому Пакту соперника, тем более, что он по коммерции не имеет нужды менажировать турков.

Порт, могущий вам быть полезным в Средиземном море, есть остров Мальта. Не смотря на политические коннекции ордена с державами Бурбонского двора, коих подданные составляют знатную часть языков, права гостеприимства и государей, удостоверяют уже вас о пристанище в Мальте, если б завела вас туда необходимость, и тогда имеете вы адресоваться к маркизу Кавалкабо, который, не имея хотя характера, пребывает там от нас яко уполномоченный, и доставить вам за деньги всю помочь, которая будет в его силе и которую натурально вы требовать можете.

Кроме вышеоглавленных итальянских владений, представляются еще там великое герцогство Тосканское, с вольным портом Ливорною, республики: Генуэская, Венецианская и Рагузская, которая состоит под протекцией турков и им дань платит.

Ливорно, будучи вольным для всех портом, не может натурально и для всех затворено быть, поколику военные эскадры могут участвовать в неограниченной свободе и преимуществах вольного порта. Уже некоторые корабли нашей первой эскадры туда приставали, и примеров тому множество в последних войнах между Англией и Францией. Они могут и вам служить за правило. С республикой Генуэзской не имеем мы беспосредственного сношения; но хотя она в политике своей и привязана к Бурбонским домам, а особливо к Франции, которой недавно и подвластный ей остров Корсику совсем уступила; но тем не меньше, однако же, можно надеяться, что она по образу вольного своего правления не откажет эскадре нашей в нужном пристанище, ибо такой отказ был бы противен самой конституции ее, и в самом деле не сделала она никакого затруднения принять приставили туда один из наших военных кораблей.

В рассуждении республики Венецианской настоят другие уважения. Она издавна желает ближайшего с нами соединения. Но по робости, от соседства с турками происходящей, не смеет еще податься на явные к тому способы. Без сомнения, [46] венецианцы желают нам внутренно добра, разве дезерция их подданных нашей православной веры, кои вышли из земель их владения для принятия участия в морейских происшествиях, сделает замешательство в образе их рассуждения о настоящей войне нашей. Во всяком случае вероятнее то, что если успехи наши будут важны и поспешны, то единственная их неразрешимость приведена будет к единому существительному и неподвижному пункту их политики желать упадка Оттоманской Порты. Вам надобно будет на сем основании распоряжать поступки ваши в рассуждение республики, сносясь и требуя совета, когда время допустит от нашего в Венеции пребывающего поверенного в делах действительного статского советника маркиза Маруция, которой, между тем, не оставит со своей стороны подавать вам все нужные сведения.

О республике Рагузской, которая сама по себе гораздо не важна, примечено выше, что она состоит под протекцией турков и платит им дань. Правда, отрекается она от качества подданной, и стороной забегала уже ко двору нашему с просьбой, чтоб ее навигация от неприятельской отличена была, вы имеете потому, если б паче чаяния нужда заставила вас искать прибежища в портах сей республики, с началу отозваться и обходиться с нею дружелюбно, полагая, что она, со своей стороны, не отречется от допущения кораблей наших, и от учинения им за деньги всякой потребной помочи; в противном же случае можете бы оное себе по необходимости и силою доставить, трактуя тогда Рагузские земли и кораблеплавание неприятельскими; но обыкновенным, однако ж, порядком между просвещенными нациями, токмо чтоб сие сделано было с согласия графа Орлова.

Что ж касается до африканских в Средиземном море корсаров, выходящих из Туниса, Алжира и других мест, то хотя и считаются они в турецком подданстве, однако же, тем не меньше оставляйте их на пути в покое, и если только они сами вам пакостей делать не станут, и если опять не случится вам застать их в нападении на какое-либо христианское судно, ибо тут, не разбирая нации, которой бы оно ни было, имеете вы их бить и христиан от плена освобождать, дозволяя и в прочем всем христианским [47] судам протекцию нашу, поколику они ей от вас на проходе пользоваться могут.

По благополучном прибытии эскадры вашей в Магон, найдете вы уже тут, конечно, у консула двора нашего Алексиано повеление от уполномоченного нашего генерала и кавалера графа Алексея Орлова, или, в небытность его, от адмирала и кавалера Спиридова, по которым вы в точности и исполнять имеете. Но ежели бы, паче чаяния, за каким-нибудь непредвидимым случаем оных еще не было, то наведавшись от оного Алексиано о месте пребывания флота, туда и отправиться должны, и по приходе явясь со всей своей эскадрой к ним в команду, по их повелениям и поступать.

Нужда, может быть, потребует иметь вам секретную переписку как во время плавания вашего с некоторыми из наших министров, находящихся при чужестранных дворах, так и с самим графом Орловым или адмиралом Спиридовым до соединения вашего со флотом, для чего и прилагаем здесь шифры, которыми вы к ним писать и должны, имея их всегда за своею печатью, и не инако оными заставлять писать, как в своем присутствии. А для таковой вашей корреспонденции определяется к вам канцелярский служитель, который все то исправлять может.

Во все время пребывания его при вас имеете ему производить в жалованье и на пищу по ста рублев на месяц из данных вам сорока пяти тысяч ефимков на чрезвычайные расходы от нашего генерал-прокурора князя Вяземского, считая каждый по рублю тридцати шести копеек, и того шестьдесят одна тысяча двести рублей, из коих мы и вам на стол тысячу двести рублей всемилостивейше взять повелеваем, уверены будучи, что вы остальные сии деньги с узаконенным порядком, по надобности и по вашему усмотрению, в расход употреблять будете, о которых, по соединении вашем с флотом, как счеты, так и остальные главнокомандующему отдать не преминете, не менее как и журнал плавания нашего.

Наконец, призывая Бога в помощь предприемлемому вами мореплаванию для блага нашего отечества, пребываем вам [48] императорскою нашею милостью благосклонны. Дана в Санкт-Петербурге, 12-го апреля 1772 года. Екатерина” (21-го апреля 1772 г. императрица подписала следующий указ адмиралтейств-коллегии (“Морск. Apx.”): — “Назначили мы контр-адмирала Чичагова командиром над приуготовленною в ревельском порте эскадрою для отправления в Средиземное море, состоящею из трех кораблей: Чесма, Победа и граф Орлов, которому и инструкцию за нашим подписанием отдать повелели. Адмиралтейская коллегия, поручив их ему, не преминет, конечно, с перво-благополучным ветром его, с помощью Божьей, в путь отправить”. – прим. Л. Ч.).

Гр. Чернышев, по обыкновению, стал рассылать чуть не ежедневно курьеров в Ревель осведомляться спешит ли мой отец с отправкой эскадры. Прибыв в порт около 20-го апреля, отец принялся энергично за работу и, наконец, в последних числах донес гр. Чернышеву, что по его расчету эскадра будет готова к отплытию к 5-му мая. Гр. Чернышев поспешил это доложить императрице и успокоился. Но вот приходит 6-ое мая, — и он не получает донесения об отправлении В. Я. Чичагова из Ревеля; делая различные предположения, граф переживает 7 и 8 числа; наконец, 9-го, когда уже моего отца, действительно, не было в Ревеле, он ему пишет письмо, на подобие тех мягких и любезных, которые его подчиненными читались всегда между строк. “Последним вашим рапортом ко мне, писал гр. Чернышев, сообщали вы, что несомненно надеетесь 5-го числа сего месяца отправиться в назначенный вам путь, в чем я и уверен, что вы, конечно, того сделать не упустите без самых сильных в том вам противоборствующих препятствий, и меня с нарочным о том уведомить не преминули бы, при самом вашем отъезде; но как курьеру неотменно должно было сюда приехать в прошедший понедельник, то есть в тот день, в который я был в Царском селе, если бы он из Ревеля поехал 5-го числа, а он еще не токмо вчера, но и ныне сюда не бывал; то посему оставаясь в недоумении, не приключилось ли вам каких препятствий, прошу с сим же курьером, ни мало не мешкав, обстоятельно меня уведомить, для чего вы по сих пор еще не отправились, описав подробно [49] удержавшие вас от того причины и если возможно означив день, в который вы наверно выступить надеетесь.

Между тем, 8-го мая, мой отец, пред отправлением, послал ему письмо с нарочным курьером. Оно было следующего содержания: “Пред сим имел я честь донести вашему сиятельству, что вверенная в команду мою эскадра к 5 числу сего месяца имеет отправиться в море, и действительно к тому числу она обстояла во всякой готовности, но за случившимися жестокими ветрами, с пасмурностью и снегом, принужден был остаться на якоре до 8-го числа. Почитал еще за Божью милость, что последний штурм застал нас не в море, где бы необходимо нам надлежало разлучиться; впрочем, не оставлю приложения крайнего старания о лучшем успехе нашего плавания”.

18-го мая эскадра прибыла в Копенгаген, и 25-го мой отец написал гр. Чернышеву: “плавание наше продолжалось с тихими и переменными ветрами, а как прошли Готланд, то настали туманы, что и попрепятствовало в нашем пути.... Английские пилоты в Гельсенере, за которыми я чрез г. Местмахера посылал, чтобы они прибыли, однако, не поехали на корабли, почему я принужден был остаться там еще день, по снятии с якоря... На все расходы издержано около 100 червонных”.

16-го июня эскадра прибыла в порт Магон. В тот же день он донес гр. Чернышеву: “плавание наше в Атлантическом море было с успехом, ибо я против Гибралтара 5-го июня по утру был и чрез сутки оставил гибралтарскую крепость позади, более чем на 300 верст, почему надеялся чрез два дня быть и в Магоне, но как настали противные ветры, то тем и удержан был по 16-ое число. При вступлении в Магон, получил от графа Алексея Григорьевича (Орлова) повеление, чтобы следовать в Ливорно, но недостаток пресной воды, некоторые поправления, а особливо большое число больных (367 чел.) принудили меня остаться на некоторое время в Магоне”.

20 августа эскадра пришла в Ливорно; долгая непогода, противные ветры, совершенно измучили людей. Мой отец имел с собою письмо императрицы к гр. А. Орлову, которое он [50] тотчас же ему и передал (Письмо это было от 22 апреля 1772 года (см. Сбор. Русск. Истор. Общ. т. I, стр. 80). Императрица писала: “Вручителю сего, контр-адмиралу Чичагову, от меня сказано, что более не может мне сделать угодность и службе нашей оказать услугу, доведя, как возможно, без остановок, ему порученную эскадру, в самом коротком времени, до вас; когда и во сколько времени он сие исполнит, о том вы имеете ко мне рапортовать”. В рескрипте императрицы, данном на имя гр. А. Орлова от 26 мая 1772 г. (Сборн. Рус. Истор. Общ, т. I, стр. 82)., сказано: “Известно уже было вам намерение наше подкрепить ополчающиеся в Архипелаге, под предводительством вашим, морские наши силы, новою эскадрою линейных кораблей. Теперь оные, с 8 числа сего мая месяца, действительно уже пустились в предназначенное ей плавание, под командой контр-адмирала Чичагова состоя из трех кораблей, а именно: “Чесмы” о семидесяти четырех, да “Победы” и “Графа Орлова” о шестидесяти шести пушках”... “Поручая вам, по недостатку здесь при адмиралтействе в флагманах, возвратить сюда без потеряния времени и кратчайшим путем контр-адмирала Чичагова, ежели только, по соединении его с флотом, вы сами не будете иметь нужды в персоне его”. – прим. Л. Ч.). Здесь начальство над эскадрой В. Чичагов передал капитану Коняеву, а сам отправился в Петербург, где ожидала его усиленная деятельность по приведению флота в боевой вид, и по приезде он был назначен главным командиром Кронштадтского порта, который есть, так сказать, ключ столицы.

Когда пришло лето 1773 года и понадобилось вооружить значительную эскадру для обучения большого числа рекрут, императрица, не смотря на назначение моего отца, избрала его командиром. Гр. Чернышев находил необходимым подготовить подкрепление для флота, находящегося в Средиземном и Азовском морях. В числе представленных к командованию флагманов были иностранцы, как: Чарлс Кновльс и граф Мазини; их набирали наши послы при иностранных дворах во время войн в Турции, по поручению императрицы, которая желала иметь силы непреодолимые и искуснейших руководителей. Впоследствии я на примерах докажу, что Екатерина II ошиблась в своем расчете, не хуже Петра Великого, и иностранцы принесли нам только вред. Можно купить за деньги вернопреданного, который соразмеряет личный интерес с трудолюбием, энергией и чувством самосохранения, но купить верноподданного патриота, одушевленного идеей и [51] воодушевляющего своих соотечественников, жертвующего собою из любви к родине, — невозможно; первых найдешь у соседа сколько угодно, а вторых только у себя дома. Наконец, француз может быть англичанином, американцем, а англичанин — итальянцем, испанцем, даже русский способен превратиться в человека любой национальности, но русским никогда не сделается ни француз, ни англичанин, ни немец.

С возобновлением военных действий на Черном море, Сенявин оказался далеко не в полной готовности: многие суда попортились, болезни уносили массу людей и тогда императрица решила дать ему хорошего, способного помощника, который бы соответствовал столь важному назначению. Сколько она ни думала и ни выбирала, но, однако, предпочла всем моего отца. Перед отправлением на юг (Указ адмиралтейств-коллегии (Морск. архив): “Всемилостивейше повелеваем отправить контр-адмирала Чичагова в донскую флотилию, которому и приказать явиться и быть в команде нашего вице-адмирала Сенявина. Екатерина. 4-го ноября 1773 года”. – прим. Л. Ч.), В. Я. Чичагов получил, по статуту, георгиевский крест и в присланном рескрипте, за подписью императрицы, было сказано: “Ревность и усердие ваше, к службе оказанное, когда вы, будучи офицером, сделали на море 20 кампаний, учиняет вас достойным к получению отличной чести и нашей монаршей милости, по узаконенному от нас статуту военного ордена св. Великомученика и Победоносца Георгия; а потому мы вас в четвертый класс сего ордена всемилостивейше пожаловали. Сия ваша заслуга уверяет нас, что вы сим монаршим поощрением наипаче почтитесь и впредь, равным образом, усугублять ваши военные достоинства. 26-го ноября 1773 г.” (Указ ее императорского величества из адмиралтейской коллегии г-ну контр-адмиралу и кавалеру орденов св. Анны и св. Георгия, Чичагову. (Из бумаг В. Я. Чичагова).

“Как высочайше угодно было ее имп. величеству за оказанную вами ревность и усердие к службе, когда вы, будучи офицером, сделали на море 20 кампаний, всемилостивейше пожаловать вас кавалером военного ордена св. Великомученика л Победоносца Георгия в 4-й класс, то коллегия, по предписанию 20-й статьи учреждения сего военного ордена, и прилагает вам при сем к сведению о данных кавалером преимуществах, печатный экземпляр статутов оного, твердо надеясь, что вы, приемля с наичувствительнейшей благодарностью толикий опыт монаршей щедроты и великодушия, конечно, потщитеся все свои силы и старания употребить к оказанию и впредь усердия своего и ревности к службе. Декабря 10-го дня 1773 года. Иван Г. Кутузов”. – прим. Л. Ч.). [52]

В конце января 1774 года мой отец явился адмиралу Сенявину, который отправил его в Крым, для принятия находящейся там морской команды и приготовления судов к открытию кампании. 18-го апреля он с двумя фрегатами “Первый” и “Четвертый” и кораблем “Азов” пошел к оконечности пролива в Черное море, чтобы соединиться с кораблями “Журжа” и “Корон” и малым бомбардирским судном, которые занимались крейсерством. Ему было предписано крейсировать пред проливом между мысом Таклы и Казылташской пристанью, держась всегда на таковой дистанции, чтобы пролив и крымские берега никогда из виду и обеспечения его удалены не были и чрез то он мог отражать покушения неприятеля. До 8-го июня включительно нигде не было видно неприятельских судов. 9-го числа в половине второго часа дня вдали заметили турок, идущих к проливу, в числе 21 судов. Чтобы обстоятельнее осмотреть их, адмирал спустился и шел к востоку. В четыре часа наши настолько приблизились к неприятелю, что можно было его ясно рассмотреть; он шел в числе 5 больших кораблей, 9 фрегатов, 26 галер и шебек и несколько малых судов и при том на двух кораблях развевались адмиральский и вице-адмиральский флаги. Одно судно приняли за наш бот. Отец мой с эскадрою, состоящей из трех фрегатов и двух кораблей, старался, сколько возможно, забраться к ветру, придерживаясь ближе крымского полуострова, потом неприятель, поровнясь против пролива, стал сжидаться, а когда прочие с ним соединились, выделил вперед 7 фрегатов, 6 шебек и 11 галер. В 7 часов наши поворотили на правый галс и легли в линию, кроме корабля “Корона”, который не мог войти в свое место. Стали сближаться, но неприятель, прошед несколько наших линий, поворотил на другую сторону в параллель нашей эскадре. В 8 часов с неприятельского адмиральского корабля раздался пушечный выстрел, почему тотчас же началась пальба по “Четвертому” нашему фрегату, который был [53] тогда впереди. Отец мой был на фрегате “Первый” и по данному сигналу начал обстреливать турок. В то время стали замечать, что неприятельский адмирал, с бывшими при нем кораблями, поворотил и пошел по направлению к проливу, с намерением, чтобы отрезать нашу эскадру или иметь ее между двух огней. Ночная темнота и наносимый ветром дым со стороны неприятеля препятствовали видеть движение противника. Тогда адмирал Чичагов поворотил и стал держать к проливу, но вскоре сами турки отдалились друг от друга, и куда они шли, нельзя было рассмотреть за темнотою. Не смотря на сильный огонь неприятеля, наши понесли малые потери и лишь на фрегате “Четвертом” пробило несколько парусов и порвало веревок. Тяжело раненым оказался один солдат. Наши стали на якорь в проливе у мыса Таклы и в двенадцатом часу ночи увидели неприятельский флот, идущий в пролив в числе 5-ти кораблей и 9-ти фрегатов, под командой адмирала. Положение адмирала Чичагова усложнялось; фрегат “Четвертый” был неспособен к военному действию, так как не мог в поворотах против ветра и в линии держаться с настоящими фрегатами, то он принужден был войти далее в пролив и стать на якорь против керченских садов. Расположась для охранения прохода, мой отец взял из Еникаля корабль “Журжа” и малое бомбардирское, которыми, так сказать, увеличил свою флотилию. Неприятельский флот остановился на якоре у мыса Таклы и стал собираться. К утру насчитывалось уже 24 корабля и фрегатов и 14 галер с шебеками.

11-го числа неприятель вошел в пролив и лег на якорь. 12-го числа некоторые его корабли переменялись местами, а шебеки и другие гребные суда ходили в Тамань и Казылташ и возвращались обратно. 13-го числа неприятель, весь снявшись с якорей, последовал к нашей эскадре и с фрегатов и всех галер стрелял, но снаряды большею частью не долетали до наших кораблей. До 28-го июня турки продолжали действовать столь же нерешительно и после сильной перестрелки, наконец, отошли назад.

Вся эта кампания на Черном море не имела никакого результата, и мы играли пассивную роль, за неимением судов. [54]

10-го июля 1774 г. был заключен мир с Портой, по которому крепости Еникале, Керчь и Кинбурн остались за Россией. Суда наши все вернулись в керченскую бухту.

В ноябре месяце императрица вызвала в Москву адмирала Сенявина и моего отца для участвования в совещании о положении основания полезного плавания на Азовском и Черном морях. 5-го декабря отец выехал в Петербург. В день заключения мира императрица пожаловала контр-адмирала Чичагова в вице-адмиралы (Указ цесаревича Павла Петровича в адмиралтейскую коллегию от 10-го июля 1775 г. (Морск. архив). – прим. Л. Ч.).

До дальнейшего рассказа, мне следует вернуться к прерванной собственной моей истории и продолжению моего воспитания (Согласно найденным нами документам в Морском архиве В. Я. Чичагов, в марте 1776 года, уехал в годовой отпуск. Летом 1777 года В. Я. Чичагов командовал практической эскадрой на Балтийском море. – прим. Л. Ч.).

П. В. Чичагов.

Сообщ. Л. М. Чичагов.

(Продолжение следует)

Текст воспроизведен по изданию: Записки адмирала П. В. Чичагова, первого, по времени, морского министра // Русская старина, № 7. 1887

© текст - Чичагов Л. М. 1887
© сетевая версия - Трофимов С. 2008
© OCR - Трофимов С. 2008
© дизайн - Войтехович А. 2001
© Русская старина. 1887