-

ЧИЧАГОВ П. В.

ЗАПИСКИ АДМИРАЛА ПАВЛА ВАСИЛЬЕВИЧА ЧИЧАГОВА,

первого, по времени, морского министра.

XIII.

(См. «Русскую Старину» изд. 1886 г., т. L, май, стр. 221-252; июнь, стр. 463-486; т. LI, август, стр. 247-270; сентябрь, стр. 487-518; т. LII, октябрь, стр. 25-44; ноябрь, стр. 239-258; изд. 1887 г., т. LV, июль, стр. 35-54; сентябрь, стр. 523-544; изд. 1888 г., т. LVIII, июнь, стр. 535-561; т. LIX, июль, стр. 1-21; август, стр. 225-248.)

Шведская кампания 1789 года. — Выход ревельской эскадры на рейд. — Осмотр Гангута. — Письма императрицы Екатерины II. — Вице-адмирал П. И. Пущин. — Запросы гр. Чернышева. — Шифрованное письмо Козлянинова. — Соединение с кронштадтской эскадрой и состояние всего флота. — Положение адмирала В. Я. Чичагова. — Письмо его к гр. Безбородко.

В начале мая 1789 г. все работы по вооружению и снаряжению эскадры были окончены и, выведя ее на рейд, освободившийся от льда в этом году весьма поздно, адмирал Чичагов писал графу Безбородко: «теперь ожидаю назначенных ко мне людей для письменных дел, также и на чрезвычайные расходы денег. Еще нужно мне иметь переводчика, знающего английский и другие языки, для опрашивания иностранных судов, чрез что иногда получить можно сведения о неприятеле» (В ответ В. Я. Чичагов получил указ и два письма императрицы (Семейн. Арх.): 1) 3 мая. Для надобности по флоту нашему, в предводительство ваше вверенному, назначили мы сумму, полагая с первого апреля, на 6 месяцев, по 5 тысяч рублей на каждый, всего 30 тыс. рублей, да на внешние по тому флоту издержки 10 тысяч червонных и 5 тысяч ефимков, и повелели вашему действительному тайному советнику и генералу-прокурору князю Вяземскому доставить оную сумму в распоряжение ваше». 2) 4 мая. «Для исправления при вас письменных дел и для шифров назначены адмиралтейской коллегии секретарь Антоновский, да от коллегии иностранных дел надворный советник Картвелин и еще один переводчик, которым производят жалованье по чинам нх, как первый по адмиралтейской, а прочие по иностранных дел коллегиям получают; и сверх того, с первого сего мая двум первым на содержание их по 50 рублей, а переводчику по 30 рублей на месяц, покуда они при вас останутся, из суммы, на чрезвычайные расходы вам назначенной. 3) «По представлением вашим указали мы для исправления казенных и других дел, от вас поручаемых, отправить к вам адмираитейской комисариатской экспедиции советника Стурма, да для канцелярии адмиралтейской коллегии секретаря Михайла Антоновского. Флота капитана 2 ранга Симанского позволяем вам принять в флотскую службу нашу, с старшинством по сему чину со дни пожалования его в оный, и употребить по его способности». — Л. Ч.). [464]

2-го мая прибыло в Ревель английское судно, шкипер которого был тотчас допрошен и объявил, что он вышел из Зунда 25-го апреля и, проходя Боригольм, видел против Карлскроны столько льда, что принужден был уклониться к стороне Померанских берегов, шведских же судов в море никаких не видал. Идя мимо Категата, усмотрел вышедшие из Копенгагена три русских военных корабля, которые расположились по близости места, именуемого Трекронен. Эти показания были весьма важны; из них следовало, что мы, благодаря лютой зиме и необыкновенному количеству льда, неожиданно поставлены в равные условия с неприятелем, которому нельзя выйти в море раньше нас. Соединение кронштадтской эскадры с ревельской делалось как бы обеспеченным, без всяких затруднений со стороны шведов.

4-го мая ревельская эскадра, выведенная на рейд, состояла: из 10 кораблей — «Ростислав» (100 пушечный), «Св. Елена» (74 пуш.), «Кир-Иоанн» (74 пуш.), «Св. Петр» (74 пуш.), «Мстислав» (74 пуш.), «Ярослав» (74 пуш.), «Родислав» (66 пуш.), «Изъяслав» (66 пуш.), «Болеслав» (66 пуш.), «Память-Евстафия» (66 пуш.); из 4 фрегатов — Слава, Премислав, Надежда-Благополучия, Подражислав; из 2 бомбардирских судов — Победитель и Страшный; из 5 катеров — Нептун, Нева, Счастливый, Летучий, Поспешный; из одного госпитального — Холмогоры и одного [465] транспортного — Хват. Всего сухопутных и морских чипов всякого звания на них находилось 9,333 человека.

Кронштадтская эскадра, находясь в порте, долее запертом льдом, могла, вследствие этого, выйти позже, также как и галерный флот, стоявший в Петербурге. Первая состояла: из 10 кораблей — Князь Владимир (100 пуш.), Двенадцать Апостолов (100 пушечн.), Всеслав (74 пуш.), Иезекиль (74 пушечн.), Победослав (74 пуш.), Принц-Густав (74 пуш.), Святослав (66 пуш.), Дерись (66 пуш.), Вышеслав (66 пуш.), Виктор (66 пуш.); из 2 фрегатов — Брячеслав и Мстиславец; из 2 брандеров — Касатка и Лебедка; из одного госпитального судна — Турухман. На них было людей 7,295.

В ожидании, пока все его суда, охваченные льдом, освободятся, адмирал Чичагов расположил вдоль шведских берегов крейсеры, чтобы воспрепятствовать сообщениям, и для наблюдения за движениями неприятеля по всему русскому берегу он установил сигналы для предупреждения о появлении неприятельских кораблей, но эти средства были совершенно недостаточны. О телеграфе тогда не имели понятия, и должны были ограничиваться зажиганием костров на различных пунктах; подобная передача известий могла быть лишь сомнительна и неопределенна.

Читатели встретят в последующем рассказе, конечно, более подробностей о состоянии флота и его действиях, чем многие из них желали бы, но так как наше намерение состоит явственно показать, что ни от какого государства, а тем более от желания одного человека, не зависит создание флота в стране, где природные склонности не соединены в достаточной степени, дабы способствовать этому и добывать средства к его поддержанию, мы нашли полезным представить последовательно факты, чтобы привести к этому убеждению тех, которые заблуждаются, благодаря софизмам продажной прессы, эксплуатирующей умы партий и их национальное самолюбие. Я укажу эти затруднения и невозможность их преодолеть иногда. Если Франция, не смотря на протяжение ее морских берегов и счастливое положение, не могла никогда иметь громадный флот, который лишь создавала иногда, благодаря [466] чрезвычайным усилиям, то это потому, что она встречала непреоборимые препятствия в наклонностях народа и также в духе правительства. Испания и Португалия более или менее в том же положении. Не все эти препятствия не непобедимы и допускают до известной степени существование флота; но существование не будет продолжительно. Англия и Америка — единственные страны, где стечение всех обстоятельств благоприятствует этому, начиная с гениальности этих двух наций, одного происхождения; за то они и обладают первейшими флотами в мире. Россия находится в положении совершенно противоположном, в особенности на севере. Факты, которые мы представим, послужат, я надеюсь, к убеждению в этой истине самых недоверчивых лиц.

Уверясь по донесениям иностранных судов, прибывавших в Ревель, что шведский флот не в состоянии будет в скором времени появиться в Финском заливе, а потому воспрепятствовать соединению с кронштадтской эскадрой, адмирал Чичагов решил немедленно занять гангутский пост, как самый важный, и 4-го же мая назначил отряд, состоявший из 1 корабля, 1 фрегата и 2 катеров под начальством капитана Тревенена, занимавшего в прошлую осень тот самый пост. Адмирал предписал ему осведомиться о состоянии Гангута и не построено ли там укреплений; если встретятся на пути неприятельские суда, соразмерные его силам, то стараться овладеть ими или отрезать их от убежища, дав немедленно знать о том в Ревель с легким судном; по обозрении гангутского поста, возвратиться к Ревелю, для доклада о всем найденном и решения вопроса о мерах, необходимых для занятия поста.

Далее, адмирал писал в своем дневнике: «5-го числа северо-западный тихий ветр, при облачном сиянии, переменился в северо-восточный. В сей день писал я письмо к назначенному начальствовать отряжаемою из Кронштадта эскадрою контр-адмиралу Спиридову о способах, ежели и приблизился бы в Финский залив неприятельский флот и вздумал бы воспрепятствовать соединению обеих эскадр, как безопаснее и вернее соединиться, назначив ему всевозможные предосторожности. [467]

«6-го числа. В сей день получен рапорт от штурмана, находящегося в Балтийском порте для наблюдения, что он 5-го числа после полудня видел до пятнадцати больших судов, лавирующих к северо-западу, которые сего числа при рассвете и от нас были также видны, почему тогда же послан от меня для осмотра оных один фрегат и при оном легкий катер с предписанием, дабы тот час, как скоро приметит, что оные суда военные, неприятельские, дал знать поднятием сигнала, нарочно для того назначенного, а сам между тем поспешал бы к соединению с эскадрою. Буде же увидит, что оные суда купеческие, то дать знать другим назначенным также сигналом. По отправлении сего фрегата, на всех кораблях и фрегатах Ревельской эскадры чищены были стрельбою холостых зарядов пушки.

«7-го числа возвратился на рейд посланный, для осмотра помянутых виденных судов, фрегат и командир оного рапортовал, что, по точному осмотру его, видимые суда суть купеческие и идут в Санкт-Петербург. Сего же дня получен от штурмана в Балтийском порте рапорт, что он узнал от пришедшего в тот порт датского судна шкипера о виденном подле Борнгольма крейсирующем российском катере. С отошедшим в сей день с ревельского рейда в Лондон английского судна шкипером Робертсоном писал я к находившемуся в Копенгагене с эскадрою вице-адмиралу Козлянинову о выходе моем с эскадрою на ревельскую рейду и что ожидаю скорого соединения с кронштадтскою эскадрою, требуя при том и от него уведомления о предпринимаемых им мерах к соединению со мною, и не имеет ли каких в том непреодолимых препон, дабы по тому можно было мне располагаться».

8-го мая прибыл в Ревель курьер от императрицы и передал адмиралу ее собственноручное письмо. Она писала (5-го мая):

«Василий Яковлевич! Вслед за известием третьего дня, присланным от генерала Каменского из Молдавии о весьма удачном поиске 16 апреля, произведенном генералом-поручиком Дерфельденом над неприятелем при Максименах на реке Серете, где турки потеряли более четырех сот [486] убитых, мы же получили в плен дву-бунчужного Якуб-пашу, двух Бинбашей и более ста других, да в добычу пушку и четыре знамя; получила я вчера новое уведомление, что 20-го того же месяца помянутый генерал-поручик Дерфельден на Дунае при Галаце одержал знатную победу, атаковав неприятеля, в двух укреплениях державшегося, и выбив его из оных по жестокой, более 3 часов продолжавшейся, обороне. Неприятель потерял тут убитыми до тысячи пяти сот человек. Главнокомандующий сим корпусом Ибрагим-паша со множеством чиновных и более тысячи других турок взяты в плен. Весь лагерь, обоз, артиллерия и знамена нам в добычу досталися. Потеря с нашей стороны состоит до шестидесяти убитых и до ста раненых. В следующее воскресение принесено будет здесь, при пушечной пальбе, благодарение Богу, поборнику по справедливости дела нашего. Я желаю, чтобы вы то-же и у себя сделали, а при том, чтоб и ревельскому губернатору об оном знать дали. Вам доброжелательная Екатерина».

Сообщив об этом ревельскому губернатору и отдав немедленно приказ по флоту, было отслужено торжественное молебствие на адмиральском корабле, с пушечной стрельбой с судов и ревельской крепости. Картина была весьма эффектна, но стрельба эта могла наделать переполох в окрестных местностях и сбить с толку наблюдательные пункты, которые, не видя дыму, думали, что происходит сражение или приближается неприятельский флот.

На следующий день повеял тихий восточный ветер, способный для выхода отряда, назначенного для осмотра Гангута, и капитан Тревенен ушел в море (Его отряд состоял из: корабля «Родислав», фрегата «Премыслав», катера «Летучий» и пакетбота — «Поспешный» (Морск. архив). — Л. Ч.). До 15-го числа производились моим отцом депутатские смотры, и никаких известий не приходило о появлении где-либо шведского флота.

«15-го числа», говорит мой отец в своем дневнике, «получен от штурмана, в Балтийском порте находящегося, рапорт, что он видел с возвышенности маяка, с 3-го по 11-е число сего мая, лавирующих к стороне Гангута 16 судов, [469] которые как днем, так и ночью делали иногда пушечные выстрелы. Почему тогда же отправил я отряд, состоящий из 1 корабля, 1 фрегата и 1 катера, под начальством флота капитана 2-го ранга Шешукова, как для обозрения, не приблизились ли какие военные, неприятельские суда, так и для захвату могущих быть транспортов в Свеаборг и для уведомления контр-адмирала Спиридова, когда выйдет с эскадрою в море, где я нахожусь».

Снабжение флота всем необходимым взяло столько времени, что к 15 мая далеко еще не была эскадра готова в полном смысле этого слова. Так этого же числа адмирал писал графу Чернышеву: «из назначенных коллегиею судов, для превращения в брандеры, по множеству других нужных работ, а особливо в отделке и приготовлении новых шлюпок и барказов, также и в починке старых, в коих настояла крайняя необходимость, никак не могли успеть приготовить не токмо трех, но и одного брандера; однакож, один из меньших велел я приготовлять хотя бы по времени иметь на случай один готовый». Карты Балтийского моря и Финского залива были присланы в Ревель лишь 15-го мая, так что суда и двинуться не могли без них, а ушедшие плавали на память.

«16-го числа, пишет мой отец, было совершенное безветрие. Пришедшего накануне сего дня датского купеческого судна шкипер, по опросу, объявил, что он, проходя Одесгольм, видел два военные корабля, а штурман из Балтийского Порта рапортом меня уведомил, что он слышал к северо-западу пушечную, продолжавшуюся несколько времени, стрельбу. Виденные шкипером два военные корабля были корабль и фрегат, посланные для осмотра Гангута, и слышанная пальба произведена от оных для обучения служителей.

«17-го числа пришедший на ревельский рейд датского судна шкипер объявил, что он, проходя Боригольм, видел крейсирующий российский катер, также, что слышал он о выходе из Копенгагена русской и датской эскадр.

«18-го числа присланы ко мне два катера, один от посланного в Гангут капитана Тревенена, а другой от отправленного крейсировать капитана Шешукова с рапортами, из которых [470] первый уведомил меня, что он. отправясь с порученными ему судами для осмотра Гангута, на пути к оному приближался к шведским шхерам, где никаких судов не видел. Между тем, когда крепкий ветр, а после туманное время не позволили ему войти в Гангутский залив, занимался он осмотром мимо шедших купеческих английских, голландских и других судов, из которых одного английского шкипер объявил, что видел у Дагерорта 3 военные крейсирующие судна, которые казались ему фрегатами, но какой оные нации, за неподнятием флагов, узнать не мог. Прочих же проходивших купеческих судов шкиперы объявили, что они не токмо сих 3 фрегатов, но и никаких военных судов в море не видали, кроме на Копенгагенском рейде: 10 русских кораблей, да 12 датских; также, что около Карлскроны стоит множество льду. Идущего из Гельсингфорса бременского судна шкипер объявил, что видел он в гельсингфорской гавани вооружаемые с поспешностью для выхода в море до 12 шебек, 24 галеры и 2 катера, из которых готовы три шебеки, галеры все и катеры хотя и вооружены, но, за неимением людей, в море выйти не могут, в море же он никаких судов и льду не видел. Из находящегося в Гельсингфорсе гарнизона, по словам сего шкипера, оставлена самая малая часть, а прочие все отправлены на границу. 11-го числа ветер сделался тише и туман прояснился, почему, не упуская времени, и вошел капитан Тревенен в Гангутский залив, где увидел построенные вновь на Островах и берегу четыре батареи и при одной дом. Когда же приблизился он к сим батареям на 1 1/4 версту, то произведена была из оных пушечная ядрами стрельба, которою за дальностию вредить не могли, в то-ж время прошли под батареями 4 шведские, как думает он, транспортные судна. Капитан Тревенен, не ответствуя на те выстрелы ни одною пушкою, поворотил и вышел из залива. На возвратном пути своем к Ревелю, для уведомления меня о виденном, опрашивал он также не малое число мимо шедших купеческих судов, которых шкипера все согласно, что касается до выхода из Копенгагена российской и датской эскадр, показали, что ни один из них никаких военных судов в море не видел. Капитан Шешуков в рапорте своем [471] уведомил меня, что он подходил для обозрения к шведским шхерам и, продолжая путь свой к Свеаборгу, подошел на близкое расстояние к Свеаборгской крепости, где видел за островами, под военными шведскими вымпелами, 5 двух-мачтовых и одно большой величины трех-мачтовое, да не в дальнем расстоянии от оных еще несколько мелких судов, также идущих шхерами от Свеаборга к Поркалауду 4 двух-мачтовые судна, из коих 2 имели наклонные мачты с косыми большими парусами, каковые на галерах употребляются».

Адмирал несколько встревожился донесением капитана Тревенена об укреплении Гангута, так как занятие поста этого требовало больших сил и возможной поспешности, а кронштадтская эскадра еще не присоединилась к нему. Донесения о шведском флоте были чрезвычайно сбивчивы, противоречивы и, за отбытием крейсеров, сделалось рискованно еще отделить суда для занятия Гангута и Поркалауда. Посоветовавшись с капитанами кораблей, он решился выждать прибытия кронштадтской эскадры и капитана Тревенена, идущего в Ревель (Укрепления были на островах Эльдшере и Лерхольме, орудий на 50, между которыми виднелись мортиры. Укрепления были расположены так, чтобы прикрывать проход для шхерных судов от Або к Поркалауду, Свеаборгу и обратно. (Морск. арх.). — Л. Ч.).

18-го мая был получен адмиралом рескрипт императрицы от 15-го числа: «Уведомившися с удовольствием, что часть флота нашего, в Ревеле находившаяся, выведена уже на рейду, приказали мы выходящие и на кронштадтскую рейду корабли и фрегаты, как скоро они готовы будут, отправлять к вам. Между тем уверены мы, что, сообразно данному вам наставлению, воспримите меры к занятию Гангутского поста. Флот неприятельский, по известиям, до сего полученным, еще не выходил. Эскадре нашей в Копенгагене какие вновь даны от нас повеления усмотрите из прилагаемой копии рескрипта нашего к вице-адмиралу Козлянинову. Гребной флот здесь вооружается и вскоре отправлен будет».

В рескрипте Козлянинову говорилось: «Уведомления, кои к нам доходили о старании неприятеля нашего короля шведского начать как можно ранее военные действия и, вследствие того, ранее вывесть из Карлскроны флот его, к чему по [472] разглашениям считали его в полной готовности, были причиною, что мы данные вам наставления основали на осторожности... Ныне оказывается, что с одной стороны физические препятствия, а может и другие разные недостатки, удержали флот шведский в порте;... по положению Дании трудно надеяться на дальнюю ее деятельность в продолжение времени; то посему и нужно пользоваться обстоятельствами настоящими на ускорение выхода вашего и соединение с флотом нашим. Вследствие сего соизволяем, чтобы, если по известиям достоверным, флот неприятельский не вышел еще в море, да и не так скоро выйдет, датский же двор согласится присовокупить к нам достаточную эскадру, которая могла бы проводить вас до сближения с флотом нашим, и в продолжении путешествия, буде бы паче чаяния неприятель покусился напасть на вас, составить общее дело, вы отправилися в путь, вам предлежащий, не откладывая ни мало».

Этот проект, конечно, был не исполним, потому что неприятель к тому времени, избавившись от льда, появился бы в море.

На другой день, т. е. 19-го мая, возвратился в Ревель капитан Тревенен со своим отрядом и адмирал задержал у себя петербургского курьера, для пересылки с ним донесений императрице.

По письмам графа Чернышева, адмирал знал, что кронштадтская эскадра была выведена на рейд 14-го мая, но о дне ее выступления ничего не говорилось. Заботясь о скорейшем овладении Гангутом, отец мой писал неоднократно, прося поспешить выходом эскадры контр-адмирала Спиридова. Но море вскрылось у Кронштадта очень поздно и, при первой возможности, адмирал П. И. Пущин (Пущин — Петр Иванович (ум. 1812 г.) — произведен в мичманы в 1748 г., в адмиралы в 1790 г., присутствовал в сенате в 1798 г., уволен за болезнию от службы в 1802 г. — Л. Ч.) распорядился выводом кораблей на рейд. Последнему была вполне обязана эта эскадра своим существованием, и потому обойти молчанием такого деятеля было бы с нашей стороны несправедливо. П. И. Пущин служил прежде, в царствование императрицы Елисаветы, в [473] галерном флоте и потому прослыл специалистом этого дела. Екатерина сделала его, вследствие просьб графа Чернышева, очень его любившего, командиром галерного порта, но Пущин обладал способностями, мало применимыми на подобном посту. Прежде всего это был неутомимый и безропотный труженик, знаток по хозяйственной части флота и, во вторых, превосходный подчиненный, превращавший иногда строгую дисциплину в подобострастие. Чернышев, не имевший никаких познаний в хозяйстве, взвалил на него одного весь труд, за который вряд ли взялись бы пятнадцать человек, но Пущин не остановился пред этим и работал день и ночь. Вместо того, чтобы назначить Пущину помощников, гр. Чернышев даже отобрал из его канцелярии последних писарей, распределив их по судам, и ему приходилось писать собственноручно все бумаги. Чтобы оценить этот труд, надо знать, что гр. Чернышев один присылал к нему по десяти запросов и по пятнадцати предписаний в день, на которые следовало отвечать. Сколько, однако, терпения требовалось! Затем, из желания одному управлять флотом, без малейшего познания, граф Чернышев считал своим долгом противоречить Пущину, давая наставления, и иногда совершенно сбивал его с толку. Подобная жизнь делала Пущина раздражительным, упрямым, суетливым и грубым с подчиненными, но бесспорно он был добросовестным, толковым и исполнительным до забвения самого себя.

Каждый курьер, приезжавший с письмами императрицы к адмиралу Чичагову, привозил с собою большие пачки вопросов и наставлений гр. Чернышева. Мой отец отвечал последнему лишь когда время дозволяло, и, повндимому, императрица не всегда сообщала донесения адмирала вице-президенту, а потому он требовал, чтобы рапорты писались в двух экземплярах. Например, гр. Чернышев письмом от 18-го мая за № 34 спрашивал: «о каких таких наших крейсерах показывают иностранные шкиперы, и зачем они ходят одни в море?» Поэтому адмирал отвечал ему письмом несколько несдержанным и насмешливым:

«Не безъизвестно и вам, что здешняя эскадра уже на рейде и потому военное морское правило требует иметь и [474] крейсирующие или разъезжающие суда, что от меня исполнено. О чем уведомляя ваше сиятельство», и т. д.

«21-го числа, говорит адмирал в дневнике, от капитана Шешукова прислано с конвоем при рапорте ко мне купеческое судно, прусское, именуемое «Анна-Юлиана», взятое по причине, что, идя в Гельсингфорс с разными съестными припасами, уклонялся от Шешукова в шхеры, не имея флага, а, по наступлении вечера, сделал фальшивый огонь. Хотя и найдено мною из бумаг сего шкипера, что он и судно его точно прусской нации, но, не имея права сам решиться как поступить, задержал его. Сего же числа пришло па ревельский рейд датское купеческое судно, которого шкипер по опросу объявил, что он, проходя Балтийское море и Финский залив, нигде никаких военных судов не видал, что российская и датская эскадры вышли на Копенгагенский рейд, и слышал, будто русский катер овладел шведским подле острова Боригольма. Имея неослабное попечение о наблюдении, дабы нечаянно неприятельский флот не приблизился к Финскому заливу, пока не соединится кронштадтская часть флота с ревельскою, послал я сего числа для крейсирования к западу отряд, состоящий из 1 корабля, 1 фрегата и 1 катера, под начальством флота капитана Сиверса, с достаточным наставлением, в рассуждении заблаговременного узнания о приближении неприятельского флота и скорого уведомления меня о том, и осматривания и опрашивания идущих под нейтральным флагом судов, пресечения и захвата неприятельских транспортов.

«23-го числа — узнав, что отправляется с ревельского рейда в Копенгаген датское судно, именуемое Юпитер, писал к вице-адмиралу Козлянинову, настоя о скорейшем уведомлении меня о предполагаемых им средствах к соединению со мною, тем паче, что уже кронштадтская эскадра скоро соединится с ревельскою.

«24-го числа — прибыл фрегат из отряда капитана Шешукова с рапортом ко мне, что он 22 и 23 сего мая, приметя при восточном ветре идущих из Гельсингфорса к западу шхерами между Поркалаудских островов 12 неприятельских галер, да грузовых —15 двух и одномачтовых судов, преследовал оные, входя довольно далеко меж [475] островов, беспрестанно измеряя при том неизвестную по нашим картам глубину, но, придя, где уже до десяти сажен оная уменьшилась, не отважился далее гнаться, тем более, что суда те удалились под самый берег. Капитан Шешуков донес при том, что он приметил в немалом числе неприятельские подобные суда, часто взад и вперед проходящие сим местом. Командир фрегата, пришедшего с сим рапортом, донес, что он видел идущую от Кронштадта российскую эскадру».

Действительно, контр-адмирал Спиридов выступил из Кронштадта 21-го мая, но не успел он дать сигнал движения вперед, как выказались недостатки эскадры и начались несчастия. Прежде всего 100 пушечный корабль «Двенадцать Апостолов» наехал на английское купеческое судно, а два другие, — «Иезекиил» и «Вышеслав», сели на мель. Поднялась суматоха, командир порта, Пущин, поехал сам спасать суда, которые могли погибнуть, если бы поднялся более сильный ветер, но сдвинуть их с мели решительно не могли. Тогда начали их разгружать и эскадра была задержана в Кронштадте.

25-го мая адмирал целый день провел в ожидании кронштадтской эскадры, но она не показывалась. К вечеру прибыл курьер от императрицы с следующим письмом от 22-го мая:

«Василий Яковлевич! Две реляции ваши о посылке флота капитанов Тревенена и Шешукова к Гангуту и к Свеаборгу мы получили. Эскадра кронштадтская с вами соединиться не умедлит, ибо передовые корабли и фрегаты вчера в 3-м часу пополудни в путь их отправилися. С завтрашнего дня начнут сажать войска на гребной флот, под начальством вице-адмирала принца Нассау-Зигена вооруженный. Ожидая частых уведомлений от вас о всем, что к знанию вашему примечания достойное дойдет, пребываю вам благосклонная Екатерина».

В ночь на 26-ое мая, наконец, прибыла кронштадтская эскадра. Рано утром явился к моему отцу контр-адмирал Спиридов и, передавая рапорт, объяснил, что 24-го числа с ним повстречалось английское судно «Лука», шкипер которого Давид Эллио подал знаки, прося прислать к нему шлюпку. Когда это было исполнено, то они увидели, что в шлюпку [476] спустили каких-то четырех человек и офицеру вручили письмо. Последнее оказалось вице-адмирала Козлянинова на имя адмирала Чичагова, которое теперь передал Спиридов моему отцу, а люди были русские матросы, бежавшие из Стокгольма. Один вид их привел уже всех в ужас. Затем шкипер Эллио уведомил офицера, бывшего на шлюпке, что четыре дня назад, проходя в расстоянии одной немецкой мили от Карлскроны, он видел на рейде 14 линейных шведских кораблей, стоящих на якоре, а около Боригольма пять шведских же фрегатов. О передаваемых Эллио людях он показал, что, находясь около Готше-Саида, увидел их, плывущих в маленькой лодке, и взял к себе на судно. Они же сами говорили контр-адмиралу Спиридову, что были взяты в прошлом году в плен; один находился матросом на «Владиславе», другой на фрегате «Ярославце», третий канониром на корабле «Владислав», а четвертый — крестьянин, служивший матросом на купеческом русском судне, называемом «Анна-Катерина» (Фамилии их в том же порядке: Иван Меньшой, Карп Ермолин, Сильвестр Вахрушев, Василий Оксов. (См. Морск. арх., рапорт В. Я. Чичагова, от 26-го мая, в коллегию). — Л. Ч.). Все они накануне дня св. Николая ушли из Стокгольма и, побродив несколько времени по берегам моря, нашли лодку, на которой и отправились, с намерением пробраться на остров Эзель, но вместо того попали на Готше-Саид. Уехав и отсюда, они встретили английское судно, на которое и были приняты. Контр-адмирал Спиридов привез их с собою. Оба матроса были так исхудавши и слабы, что мой отец приказал их поместить в больнице, а крестьянина и канонира — велел отправить в Петербург. Вице-адмирал Козлянинов в рапорте доносил, что отправленный из его эскадры на катере «Меркурий» капитан Краун 29-го апреля сразился с неприятельским военным катером между о. Боригольмом и Карлскроной и овладел им. Тот же Краун прислал в эскадру известие, отобранное от пленных, что неприятельский флот совсем готов к выходу из Карлскроны и состоит из 20 линейных кораблей. По мнению Крауна, надо считать флот уже вышедшим, потому что слышится с [477] той стороны пальба, а вице-адмирал Козлянинов, по достоверным сведениям датского министерства, считает неприятельский флот не более как в 17 линейных кораблей и 5 больших фрегатов. Что заключалось в шифрованном письме Козлянинова, за неимением еще во флоте лица, умеющего читать с ключем, адмирал Чичагов не разобрал и в подлиннике переслал его в Петербург, прося поспешить присылкою назначенного для этой цели надворного советника Картвелина.

«Сегодня, пишет адмирал 26-го числа в дневнике, отправлен обратно пришедший из отряда капитана Шешукова фрегат, с предписанием употреблять для посылок ко мне малые приданные ему катеры, а с фрегатом стараться теснить и, буде можно, перехватывать неприятельские, шатающиеся в шхерах, суда».

Казалось бы, что желание адмирала Чичагова сбылось и настал момент действовать, но, по принятии доклада контр-адмирала Спиридова и по осмотре эскадры, мой отец был неожиданно поражен ее состоянием, тем беспорядком, который нашел на кораблях, и неготовностью их к выступлению. Вместо отправки отряда к Гангуту, пришлось энергично взяться за работу мирного времени. Силы ревельской эскадры потребовались для приведения в должный вид прибывших судов из Кронштадта. Вот что писал адмирал в своем дневнике:

«27 и 28-го мая. Ветер крепкий. Оба дня я занимался по поданным ко мне рапортам от пришедших в кронштадтской эскадре командиров кораблей, уравниванием на обеих эскадрах старо-служащих матросов, тем паче, что большая часть из оных кораблей наполнены были одними почти рекрутами, непривычными еще в морю, а следовательно и менее надежными для дела с неприятелем, поспешая при том как наискорее разделить по кораблям и те провизии, которые взяты были из Кронштадта на транспортных судах, не успев за скоропостижным отправлением взять оные на корабли, которые, по тому же торопливому отбытию, не успели взять не токмо вещей, некоторых нужных в запас к корабельным снастям, но и настоящего комплекту оных, а потому и сделал я предписание ревельской конторе немедленно [478] снабдить всем потребным и необходимым, дабы в самой скорости быть в исправной готовности к выступлению в путь».

Таким образом неожиданно 28-го числа ревельская эскадра, совершенно готовая к бою, превратилась в снова снаряжаемую. Офицеры, командиры и люди одних кораблей перебирались со своим имуществом на другие, транспортные суда разгружались; из ревельских складов везли снасти, паруса, и явись в эти дни неприятельский флот — мы-бы не могли выйти ему на встречу. Водворить всех на новом месте жительства было недостаточно; рекрута, сделавшие первый переезд по морю из Кронштадта в Ревель и заболевшие большею частью от качки, не имели понятия о службе на судах. Следовательно, ранее нескольких недель обучения, трудно было надеяться на возможность выступить со всем флотом из Ревеля. Можно себе представить в каком состоянии находился мой отец, боясь за каждую минуту дня, что появится шведский флот и что, наконец, императрица, не ведущая об истинном состоянии ее флота, потребует от него скорейшего выхода в море, для соединения с копенгагенской эскадрой. Вся ответственность лежала на нем, а в виду боязни двора и жителей Петербурга за участь столицы, нельзя было открыть правды. Надо было жертвовать своей репутацией, именем и всем, что есть дорогого, для пользы родины, возложить надежды на Бога и молчать. Мог ли это вытерпеть какой-нибудь наемный иностранец, не правы-ли мы были, говоря, что во главе нашего флота должен был стоять русский?

Читатель, вероятно, помнит, что адмиралом было задержано прусское купеческое судно, захваченное капитаном Шешуковым, до получения инструкций из Петербурга. 28-го мая, наконец, моему отцу вручили рескрипт императрицы по этому поводу.

«Предписав, говорилось в нем, в данном вам наставлении, по пункту употребления арматеров, держаться правил нейтральных, от нас изданных, и торжественными договорами, с разными державами утвержденных, находим за нужное, чтобы вы, при посылке для крейсирования и поисков, начальникам отрядов подтверждали о наблюдении во всей точности тех правил. Сообразно сему, соизволяем, чтобы вы [479] задержанное судно прусское отпустили со всем его грузом, куда оно ни пожелает отправиться, хотя бы и в неприятельский порт, тем более, что на нем нет никакой воинской контрабанды, заплатя за простой безобидно, по усмотрению вашему; но при том хозяину или шкиперу оного приказали изъяснить, что взятью и приводу его к флоту нашему он сам причиною, не имев на судне своем флага нейтрального и употребив фальшивый огонь. Командиру ревельского порта прикажите, если бы и впредь, за дальним вашим отсутствием, случилося, что крейсеры или арматеры наши привели какое-либо судно в тот порт, поступать с нейтральными по точности правил, о свободе их торговли и мореплавания изданных».

В один из последних дней прибыл ко флоту назначенный от иностранной коллегии для разбора шифрованных писем Е. Картвелин. Адмирал тотчас поручил ему заняться письмом вице-адмирала Козлянинова, но открытие его было настолько неожиданно, что мой отец написал о том графу Безбородко. В чем оно заключалось, мы узнаем из этого письма:

«Я имел честь препроводить к вашему сиятельству в оригинале письмо, писанное ко мне в шифрах, от г. вице-адмирала Козлянинова, коего не мог разобрать по причине неприбытия ко мне назначенных от иностранной коллегии для шифрования чинов; ныне же приехавший сюда г. Картвелин нашел, что доставленные ко мне шифры французский и русский суть оба составленные из четверных цифирей, а письмо написано из смешанных двойных, тройных и четверных, из чего и заключил, что оное письмо шифровано было по какому-нибудь особливому ключу. А как случиться может получать мне таковые письма и впредь, то я покорно ваше сиятельство прошу привесть меня в такое состояние, чтобы не нашелся я более в затруднении их разбирать».

В добавок ко всем затруднениям присоединилось еще это. Целый май месяц прошел без получения каких-либо сведений от вице-адмирала Козлянинова, за исключением приведенного выше рапорта, и адмирал Чичагов находился в неведении о состоянии неприятельского флота, зимовавшего в Карлскроне. Теперь насущнейшим вопросом было — [480] соединиться с копенгагенской эскадрой. Если верить сведениям, добытым капитаном Крауном, шведский флот состоял из 20 кораблей, а, следовательно, требовалось столько же и с нашей стороны, для противодействия ему и для благополучного соединения двух эскадр. Разъяснения были крайне необходимы (Храповицкий свидетельствует в своем дневнике 31-го мая (1789 г.) (стр. 286), что, по известию от корабельщика, бывшего в Карлскроне 14 дней тому назад, выведено на рейд 16 кораблей и 14 фрегатов. — Л. Ч.) и потому адмирал написал, 29-го мая, письмо к гр. Безбородко, следующего содержания:

«В данном мне высочайшем рескрипте, между прочим, повелено, чтобы, по соединении кронштадтских кораблей с ревельскими, оставя три корабля с несколькими судами для охранения Гангута, следовать далее. Но как ваше сиятельство сделали мне честь, сообщив об уведомлении вице-адмирала Козлянинова и в рассуждении сил неприятеля, то и нужно, кажется, потому взять предосторожность в соразмере и наших сил против него. А потому, буде флот, предводительствуемый мною, должен будет отправиться в море в числе 20 кораблей, то останутся здешние места открытыми для свободного не только шхерами, но и самым морем подвоза всяких для неприятеля надобностей, чему воспрепятствовать нет другого способу, как оставить крейсеров пред Гангутом и Свеаборгом, хотя на первый случай два корабля и два фрегата, придав к тому 2 или 3 из мелких судов, и тогда соразмерность наша на случай особенного действия с неприятелем чувствительно уменьшится. Будучи почти (?) совсем в готовности пуститься в повеленный мне путь и не зная поспеют-ли сюда скоро к усилению нашему те корабли, о которых ваше сиятельство писать изволите, крайне нужно мне получить вскоре решительное повеление оставлять-ли здесь помянутое число крейсеров или со всеми кораблями, кои ныне в соединении, следовать куда повелено? Да и нет-ли чего такого в посланном от меня к вашему сиятельству цифирном вице-адмирала Козлянинова письме, чтобы требовало поспешения моего к тамошним местам? Почему покорнейше прошу пожаловать доложить о сем [481] ее императорскому величеству и меня снабдить высочайшим указом».

Того-же числа записано в дневнике адмирала: «прислан от начальствующего крейсирующим к западу отрядом капитана Сиверса рапорт ко мне, в котором уведомил меня, что узнал он от мимошедших купеческих судов о крейсирующем у Боригольма одном шведском корабле и 3 фрегатов, да 1 катере, а прочие видели оные у Эланда».

«30-го числа отправил я крейсировать на месте, назначенном пред сим отряду, под начальством капитана Шешукова, на смену оному другой отряд того же состава, под командою капитана Хомутова. 31-го числа возвратился из крейсерства Шешуков. Все дни производил учение рекрутам; многие офицеры не лучше их. Пора выступать, а не все работы кончены».

П. В. Чичагов.

Сообщ. Л. М. Чичагов.

(Продолжение следует).

Текст воспроизведен по изданию: Записки адмирала П. В. Чичагова, первого, по времени, морского министра // Русская старина, № 9. 1888