Письма И. И. Бецкого к императрице Екатерине Второй.

31-го августа минувшего 1895 года исполнилось сто лет со дня кончины И. И. Бецкого, одного из сподвижников великой императрицы, с именем которого неразрывно связаны представления об учреждении воспитательных домов в Москве и Петербурге, об основании воспитательного общества благородных девиц (известного, в обыкновенной разговорной речи, под именем Смольного монастыря), о дальнейшем развитии С.-Петербургской Академии Художеств, о преобразовании сухопутного шляхетского корпуса и т. д. Но помимо этого Иван Иванович Бецкий долгое время пользовался благосклонным расположением Екатерины II, любившей проводить вечера в разговорах с ним, как с человеком, видевшим много любопытного во время продолжительного пребывания своего за границею.

Тем не менее, однако, несмотря на целое столетие, прошедшее с той минуты, как Бецкий, переживший всех своих сверстников, был опущен в могилу, почти забытый всеми, — до настоящих дней, не только не сделано надлежащей и беспристрастной оценки всей деятельности этого по истине замечательного и для своей эпохи совсем своеобразного человека, но по какой-то особенной странности до настоящего времени не имеется даже обстоятельного его жизнеописания, сколько-нибудь основанного на положительных данных. Большинство же статей, посвященных рассказам о его жизни, имеют какой-то легендарный характер, сообщая о нем сведения противоречивые и весьма сомнительные. Хотя и признается всеми, что он был [382] незаконный сын фельдмаршала князя Ивана Юрьевича Трубецкого, взятого шведами в плен под Нарвою в 1700 году, и что он родился в Стокгольме, но относительно вопросов, когда он родился и от кого? является разноречие. Высказывают, что этот незаконный сын Трубецкого, известный впоследствии под именем Бецкого, родился в 1702 году, в 1703 и даже 1704 году; равным образом одни указывают, что матерью его была некая баронесса Вреде; другие — графиня Спарре (обе фамилии весьма известные в Швеции), а третьи утверждают, что простая шведка. Относительно ранней молодости и того, где этот Бецкий получил образование, существует такое же разногласие. Говорят, что он воспитывался в Копенгагенском военном корпусе, в Лейпцигском университете, в университете в г. Або, что поступил на службу в датскую кавалерию и т. д. Все это, конечно, говорится голословно, без указания каких-либо источников. Более достоверными являются рассказы о последующей его служебной деятельности в России, когда он является уже камергером при дворе великого князя Петра Феодоровича (будущего императора Петра III) и его супруги Екатерины Алексеевны, в начале царствования которой Бецкий является деятельным ее сотрудником преимущественно по устройству воспитательных заведений в нашем отечестве. Достигнув глубокой старости он умер в 1795 году, не оставив прямых наследников, так как женат не был. Имущество свое он завещал отчасти некоторым учебным заведениям, отчасти своей воспитаннице (по предположению некоторых — своей незаконной дочери) Настасье Ивановне Соколовой, известной камер-юнгфере императрицы, вышедшей замуж за адмирала Рибаса, а отчасти и самому Рибасу, находившемуся в то время при постройке города Одессы и ее укреплений ¹. Это обстоятельство, т. е. отсутствие прямых наследников, без сомнения, повлияло на то, что бывшая библиотека Бецкого и также все его бумаги и переписка с множеством лиц, с которыми он был в сношениях по несомненным на то указаниям, неизвестно куда исчезли, так что по настоящее время известны только очень немногие письма как самого Бецкого, так и адресованный к нему разными лицами, в том числе и императрицею Екатериною II. Означенные письма были напечатаны разновременно в «Русском Архиве», «Сборнике Русского Исторического Общества» и в «Чтениях Московского общества истории и древностей».

Отсутствие подобного рода материала, чрезвычайно важного для уяснения личности Бецкого и его характера, заставляет его биографа [383] ограничиваться теми о нем сведениями, которые могут быть почерпнуты из различных дел, хранящихся в архивах тех разнообразных учреждений, которые находились в его заведывании. Поэтому материалом для биографии Бецкого, в особенности для выяснения его личности, характера и отношений к другим лицам, его современникам, являются по преимуществу, если не исключительно, различный отрывочные и притом весьма краткие сведения и указания встречающиеся во многих сочинениях, как русских, так и иностранных, а по преимуществу в дошедших до нас письмах, записках и воспоминаниях различных лиц, более или менее ему современных.

Такая относительная бедность документов и сведений, несомненно достоверных относительно личности и характера Бецкого, заставляет придавать тем большую важность немногим, до нас дошедшим письмам самого Бецкого, и в числе их бесспорно наиболее важными являются письма его к самой императрице Екатерине II, доверием и благосклонным расположением которой Бецкий пользовался некоторые годы своей долговременной жизни. Писем этих до настоящего времени было весьма немного, но нам удалось познакомиться с доселе неизвестными письмами Бецкого к Екатерине II, хранящимися в Государственном Архиве Министерства Иностранных Дел, (дело № 930, XI разряда) из коих некоторые и предлагаешь вниманию читателей.

1.

Москва сего 31-го X (декабря) 1762.

К сожалению, не имею времени, всемилостивейшая моя государыня, пространно рассказать вам то, что сообщу в кратких словах. Ваши беспокойства рассеялись; г. барон остается здесь. Он не без достоинств, он желает и умеет нравиться. Не легко расхулить пред нашею августейшею императрицею чьи-либо достоинства. Она всегда судить сама собою; ничто не ускользает от ее проницательности. Я сто раз перечислял вам у вас в комнате все качества, которые я за вами заметил, при чем вы всегда мне отвечали: «ей Богу, мой генерал, мне кажется вы в меня влюблены». Будем, однако, говорить о другом, как вы это желаете. Я знал заранее, какое впечатление произведут сообщенный мною подробности на такое сердце, как ваше; предусматриваю примерно те вопросы, какие вы мне можете предложить, и имею готовыми самые удовлетворительные на них ответы. Никогда задача, столь неожиданная как и желанная, не была так чудесно осуществлена и так прочно устроена! Какое основание [384] может быть прочнее общего единомыслия сердец и умов. Я вам напишу не письмо, а панегирик, если предамся теперь всем чувствами пробуждаемым во мне мыслью, которую вы изволите себе составлять о моем счастье, не поддающемся описанию. Все минуты моей жизни посвящены служению самой обожаемой из всех государынь и, как вы изволите угадывать сами, должны быть для меня чрезвычайно приятны. Как жаль, что вы не можете очутиться среди нас; как восхитил бы ваш очаровательный голос ту божественную принцессу, которой, как вы изволите предполагать, должно не нравиться то, что вы называете «вараксанье». Мне очень неприятно сообщить вам о бесполезности ваших напоминаний; я имею приказание ее величества не обращать внимания на вашу воркотню и продолжать свое дело. Я не опасаюсь быть забытым в понедельник, середу и пятницу и за завтраком, пока ваше величество сохраните ваше ко мне расположение. Я постоянно говорю об этом с Настасьею или вашим весельчаком, значительною теперь особою. Ваш вкус предвестил ей счастье, достойное дружбы, ожидавшей ее в России. Ваше величество были бы восхищены простодушием ее мыслей, доставляющих удовольствие этой принцессе, и благосклонностью, с которою она вкушает их остроумную смелость. Курьер скоро уезжает, и я, к сожалению, принужден окончить письмо, уверив вас, что никто на свете не может вас уважать и вас любить более меня, хотя я имею приказание ваше предоставлять вам меня бранить, сколько угодно, но только не мешать делать дело.

Имею честь быть преисполненным живейшей искренности, о которой не могу достаточно часто заявлять вам и всему вашему любезному обществу, ваш покорнейший и послушнейший слуга ².

Г. Настасья свидетельствует вам свое уважение и благоговение.

Приписка другою рукою. Посторонним не дозволяется [385] вмешиваться в разговор; но непреодолимое желание выразить вам уважение, которое оказывает вам весь свет, одерживает верх над другими соображениями, а признательность за все ласки, оказанные вами покойной принцессе Ангальт, слишком велика, чтобы о ней умолчать; браните меня много, но мое чувство высказалось; я давно уже таила его в душе моей. (Подписи не имеется).

Приписка вторая, рукою Бецкого. Барону Кайлю и князю Дмитрию Голицину шлю искренний привет. Курьер слишком спешит; не могу им писать теперь; приберегаю это до следующего раза.

2.

Москва, мая 9-го дня 1767 года.

Вижу, что у вашего величества Никита велик человек, кланетца ему паеду сегодня, тож и другим присоветую ³. Приемлю смелость препроводить вашему величеству рукопись о потомстве, полученную от Фальконета, вместе с письмом ко мне; я затрудняюсь только дать ответ о бюсте. Газеты переданы по принадлежности. Прошу вас из милости, государыня, продолжайте сообщать мне как счастливые известия о вашем драгоценном здравии, так и о довольности, в которой вы находитесь, и мне не останется ничего более желать на этом свете. ⁴ [386]

3.

Сего 14-го мая.

Всемилостивейшая государыня! Радость обывателей Ярослава должна была быть безмерною, увидав второй раз свою милостивейшую монархиню. (Во время предпринятого путешествия по Волге.)

Обществу вашего величества недоставало только перо Дидеро или [387] Фальконета, чтобы составить описание, вполне достойное такого прекрасного путешествия.

Оставшиеся в городе министры будут раскаиваться, видя как хорошо принимают их сотоварищи. Но никто ничего не теряет. Это бедняжки, которые не обладают ни талантом, ни способностью хорошо смотреть. Признаюсь откровенно, что для меня очень оскорбительно, что не участвую в этом путешествии.

Ах, всемилостивейшая государыня, как красиво было вчера Девичье Поле! Необходимо представить себе дворян обоего пола, [388] задыхавшихся от пыли, которых толкала, сбивала с ног и давила другая толпа, состоявшая из самой низкой черни и множества челяди; бедные дамы в особенности едва дышали. Это называлось удовольствие прогулки. Прилагаю при сем письмо князя Голицына из Парижа, сейчас только что полученное мною, а также напечатанный список купленных картин, который ваше величество отметили.

На обороте письма имеется следующая приписка:

№ 530. Никитка Андреев рожден марта 28 день 1764 года в приходе церкви Николая Чудотворца что в Березневке, где и крещен; при нем крест медный и рубашка. Принесен ноября 26-го дня того же года. Вот что известно про г. Никитку (М. Niquitca).

4.

Сего 19-го мая 1767 года.

Всемилостивейшая государыня! Прилагаю при сем письмо Фальконета, а также списки благородных девиц, принятых в монастырь и непринятых, а также девиц из вольноотпущенных. Убежден, что не ускользнут от проницательности вашего величества пять сверх комплектных девиц в последнем списке. Их, как мне сказали, побудили принять настоятельные просьбы их родителей, предпочитающих воспитание, даваемое детям разночинцев их собственному: четыре девицы — дочери офицеров, а пятая — дочь актера Дмитревского. Не знаю, разрешите ли это ваше величество, так как этот первый пример может заставить опасаться больших злоупотреблений в будущем.

Согласно с соображениями, выраженными в письме Фальконета, отданы были надлежащие приказания и в недавнем времени повторены; ваше величество по возвращении своем изволите решить на счет места. Не осмеливаюсь присоединить к письму подробный описания церемоний приема в Академию Художеств шестидесяти мальчиков, так как описания эти слишком длинны.

Приписка, сделанная другою рукою. Дело сделано ваше величество; мое сердце подчиняется вашим приказаниям. Оно перестало биться, но прыгает от радости. Я не удивляюсь более тому, если голова идет кругом у лиц, которым ваше величество делаете честь удостоивать своими письмами. В ту минуту, что говорю с вами, я не ручаюсь за свою голову. Здесь удивляются легкости и непринужденности вашего слога и стыдятся, что сами не в состоянии писать точно так же; между прочим вице-канцлер говорил, [389] что был бы счастлив иметь секретаря, который писал хотя бы наполовину хуже. Мы ходим всякое воскресенье к обедни и стоим смирно, спокойно, как ваше величество нас приучили. Не правда-ли государыня, что я права; наш ребенок пятилетний для своих лет очень милый ребенок; все ли по-прежнему овладевает он вашими вязальными иглами. Чтобы вполне походить на ворону известной басни, моему карканью не достает кусочка сыра. Единственно по ошибке в последний раз вашему величеству послали четыре тома, так как два — «История Англии» были излишними.

5.

Сего 25-го мая.

Всемилостивейшая государыня! Из трехлетнего опыта над старшими воспитанниками в Академии Художеств ваше величество усмотрите, что имеются большие надежды на успех остальных, из числа переведенных из Кадетского корпуса. Меня до бесконечности льстить, что все предприятия моей самодержицы исполняются по ее желанию Признаюсь откровенно, что сначала не было ни малейшей надежды в отношении первых. Вот однако, что мне пишет Кокоринов и инспектор, так как только при выпуске все обнаруживается: «Не могу оставить донести, что Академия учтивствами и снисхождением его пр. И. Ф. Глебова и П. Д. Еропкина весьма довольна, которые по довольному примечанию, вида хорошие поведения и поступки выпускающихся учеников, поручили мне из оных рекомендовать каждому по одному для обучения детей их. Представя им стол с самими, квартиру, все услуги и жалованья на какое согласны будут». — (Этим уже очень много достигнуто Всемилостивейшая государыня, большое поощрение для остальных). — Три пансионера, которые удостоились прошлого года получить золотые медали, а именно: живописец Гринев, скульптор Шубин и архитектор Иванов на будущей неделе отправятся на легком корабле с прочими пассажирами прямо в Голландию. — Старшая дочь графа П. Гр. Чернышева, будучи в Академии, обещала мне прислать для посмотрения сделанный ею проект дому со всеми разделениями, а из сего думаю, что сие с намерением видеть как отзовемся; может быть что сообщество Академии для такой знатной девицы и лестно.

Гг. воспитанники 5-го класса делают мне честь приходить ко мне по отделениям, по очереди, всякое воскресенье обедать и проводить часть дня на инспекции. Смею заверить, что невозможно лучше вести [390] себя как они; я сам в восторге. Три пансионера, которые поедут, кроме рекомендательных писем от Академии и вашего величества к Дидеро и де-Лалив, имеют еще и другие письма, которые я им дал к некоторым частным лицам, очень почтенным, советы и указания которых будут им очень полезны, как в отношении частной жизни вообще, так и для установления разумной экономии в расходах, чтобы один рубль в кармане мог заменить три; это самое существенное для иностранцев в неизвестных им странах.

Письмо мое вышло слишком длинно; я не смею долее утруждать ваше величество.

6.

Сего 6-го июня.

Всемилостивейшая государыня! Приказание о татарском языке, присланное из Казани от 30-го числа, будет передано в подлинник в совет корпуса для неуклонного исполнения.

Семена овощей и других садовых растений, с указаниями как их возделывать, пойдут в дело в свое время, т. е. осенью. По предположенным правилам из детей воспитательного дома должны со временем выходить в достаточном количестве отличные садовники; об этом будут уведомлены дворянские общества. Надо признаться, что ваше величество заботитесь о всем, и мы до сих пор бы не знали возделывания зелени и овощей, без которых наш обеденный стол был бы довольно плох; этому никто не поверит.

Сын оренбургского губернатора будет принят в корпус, если только он будет доставлен как можно скорее, так как приказание о его приеме будет дано завтра же.

Ах, всемилостивейшая государыня, как я недоволен управлением корпусного совета! По истине их образ мыслей унижает их и делает им стыд. Только один г. Эмме смотрит на дело правильно, понимает и судить разумно о всех ваших правилах и постановлениях, что ваше величество изволите, по возвращении своем, усмотреть и сами из особого мнения, поданного им по поводу доклада его членов-сослуживцев, который я только что получил. Кроме того, я случайно прочел в газетах позорное объявление, которое они сделали относительно учителей иностранных языков: (что им стоит только показаться в корпусе, чтобы быть принятыми). Возможно ли себе представить, чтобы после всего сказанного и повторенного во всех уставах, инструкциях и правилах, утвержденных вашим [391] величеством, о том, какое важное значение должно придавать выбору подобных лиц, они могли бы смешать их с простыми мужиками, длиннобородыми плутами и тому подобными лицами, о чем я буду иметь честь доложить вашему величеству. Я даль им, по секрету, знать, чтобы они были осторожнее и не торопились.

Прилагаю при сем одно письмо, полученное от г. Молина ⁵ и от девицы, а также ящик с двумя дынями и арбузом. Мне сообщают, (хотя пока это и не совсем достоверно), что в монастыре все идет хорошо, хотя там было более 60-ти больных, как в благородном, так и в мещанском отделениях, из числа которых умерло двое; они были из числа последне принятых.

7.

Сего 12-го июня.

Всемилостивейшая государыня! Тысячу раз извиняюсь, ваше величество, если не в состоянии выразить все, что мои мысли и размышления представляли моему уму в ту минуту, как я окончил читать ваше, чрезвычайно любопытное, письмо к Вольтеру. Образ мыслей и возвышенные философские взгляды, выражаемые вами, приводят в восторг до удивления и, конечно, дадут еще более высшие понятия, чем доселе имелись о прекрасном гении и еще более о благородстве и скромности вашей прекрасной души. Чтобы убедиться в правильности моего суждения, позволю себе нескромность (что бы на это ни говорила моя повелительница) прочесть это письмо всем, (могущим) умеющим слышать.

Хотя льщу себя счастьем послезавтра увидеть ваше величество, по вашем возвращении сюда, тем не менее посылаю при сем персики и вишни в двух пачках. Это только что полученные фрукты из Москвы.

8.

С.-Петербург, сего 26-го мая, 1768 года.

Всемилостивейшая государыня! Состояние моего здоровья в продолжение почти трех недель не дозволяет мне отправлять [392] обязанности, на меня возложенные. Во избежание ответственности не перед Богом, видящим глубину моей души и все сокровенные пути моего сокрушенного сердца, но перед вашим императорским величеством и всем обществом — этим строгим судьею — осмеливаюсь представить почтительнейше, всемилостивейшая государыня, о необходимости назначить кого-либо другого для заведывания всеми делами, на меня возложенными. Это тем более необходимо, чтобы ничто не пострадало и что дело идет о чести и славе вашего императорского величества. Дозвольте, всемилостивейшая государыня, мне с глубочайшим уважением и полнейшею покорностью, до последних минут моей печальной жизни, дерзать считаться вашего величества преданнейшим и ревностнейшим слугою.

P. S. Господин Польман, сообщивший мне указ вашего величества, которого я считаю честным человеком, может по совести представить вашему императорскому величеству о положении, в котором я нахожусь, а также граф Миних и князь Голицын, вице-канцлер, видевшие меня недавно. Запечатывая это письмо я получил еще из Парижа при сем прилагаемые письма.

9.

С.-Петербург, сего 19-го января 1775 года.

Всемилостивейшая государыня! Первое мое рачение — исполнить мою обязанность — написать вам. Поэтому сообщу вам, что если небу угодно услышать мои моления о благополучном путешествии и возможно скорейшем возвращении вашем, то моя всемилостивейшая государыня будет вполне удовлетворена и не будет ничего иметь, чего бы пожелать для ее полного спокойствия, благополучие и славы. Приготовления к путешествию и самый отъезд вашего величества воспрепятствовал вам дать мне положительные приказания по моему докладу о постройке для генерала Потемкина (это самое первое дело, с которого я должен начать, чтобы все просохло к его приезду), а также по докладу об основном капитале банка для содержания общества благородных девиц, оставшемуся также неутвержденным вами.

Пред отъездом вашему величеству угодно было благосклонно мне заявить, что вы будете ходатаем бедных московских детей перед императрицею; приемлю смелость вам напомнить эти утешительные слова.

Но благополучие этих несчастных зависит от образа действия [393] поставленных над ними лиц. Какую любовь, какое рвение, какое мужество и какое бескорыстие будут проявлять новые попечители в этой важной отрасли управления, если заслуги прежних опекунов останутся без вознаграждения, несмотря на торжественным обещания, обнародованный по всей империи. Всемилостивейшая государыня, я чрезвычайно опасаюсь, чтоб отвращение делать добро не истребило бы в них великодушное соревнование быть полезными отечеству, содействуя благотворным предположениям вашего величества для ее народов. Это основательное замечание достойно сердца и души такой монархини, как ваше величество, и смею предполагать, что она удостоит оное своим вниманием. Это, впрочем, милость, которую я ожидаю от ее материнской доброты.

Имею честь быть с глубочайшим уважением, вашего императорского величества покорнейшим и вернейшим слугою и подданными

10.

С.-Петербург, сего 27-го января 1775 года.

Всемилостивейшая государыня! Все ваши заведения, благодаря Бога, пользуются добрым здравием. Мы даем представления и концерты как можно чаще. Но ничто нас не утешает от отсутствия нашей всемилостивейшей монархини. Я полагаю, ваше величество, что молодому человеку ⁶, о котором идет речь, не хорошо там, [394] где он находится. Вследствие этого, он, в скором времени, переселится ко мне, дней на десять, чтобы его помещение просохло и находилось бы в благоприятных условиях, как относительно чистоты воздуха, так и остального. Князь мне повторил это еще вчера, возвращаясь от себя, и сверх того добавил, что он (молодой человек) слабого телосложения. Я замечаю также и сам, заставляя его посещать театры и собрания, что он очень застенчив и боязлив; я его сожалею, но, впрочем, надеюсь, что его здоровье укрепится и, соответственно с этим, он сделается развязным. Но на это надо время, чтобы я мог принять надлежащие меры. Мне сообщен был прилагаемый при сем инвентарь его имущества. Ваше величество усмотрите из оного, что он, во всех отношениях, не богат. При сем прилагаю также письмо герцога Браганского, только что мною полученное.

Остаюсь с глубочайшим уважением вашего величества покорнейшим и нижайшим из ваших подданных.

11.

С.-Петербург, 2-го февраля 1775 года.

Всемилостивейшая государыня! Возможность принести и вам мои поздравления по поводу быстрого путешествия вашего, является для меня утешительным средством к облегчению сожаления о вашем отсутствии. Веселый и довольный тон вашего письма доказывает мне ощущаемое вами удовольствие. Говорят также, что на каждой станции, отсюда до Москвы, остаются памятники вашей благотворительности; от всей души поздравляю вас; я испытывал неописанное удовольствие. Хотя Москва не что иное, как Испагань, вполне справедливо, однако, что ваше величество находите свой дворец удобным, и что он вам нравится. Но я сомневаюсь, что присутствие ваше преобразует город. Соблаговолите, всемилостивейшая государыня, принять мои почтительнейшие благодарения за все те лестные отзывы, которыми [395] вашему величеству угодно было меня удостоить относительно воспитательная дома Феникс, возникающий из пепла, является делом вашего сострадания. До чего дом был бы доведен в настоящее время! быть может, вместо того, чтобы быть доведенным только до трети, он был бы совсем окончен, если бы не тормозили всячески, не тревожили и не делали всякого рода затруднений, ежеминутно, всякими ухищрениями. Так как ваше величество пред отъездом дозволили мне писать всю правду и говорить вам все, то я слегка воспользуюсь этим в следующем письме Не стану домогаться видеть затмение, которое мне предсказывает ваше величество, какое бы хорошее мнение я ни имел о новом строении, потому что я почти убежден и по многим причинам, что оно в состоянии выдержать блеск, не будучи затменено. Совершенная правда, ваше величество, что я не получал никакого указа об основном капитале банка, так как г. Козьмин, уезжая, заверил меня, что указ еще не подписан.

Здоровье г-жи де-Лафонь гораздо лучше; я очень этим доволен. Не замедлю с большим старанием исполнить любезное поручение вашего величества. Припоминаю по этому поводу, что однажды г-жа дю-Барри послала четыре поцелуя Вольтеру, который сказал: «я умру при первом»; и, однако, он только десятью годами старше меня, и чтобы мне помолодеть, мне придется дать двенадцать раз пятьдесят поцелуев очаровательным девицам. Чего бы это ни стоило, я готов подвергнуться еще большей опасности, повинуясь приказаниям моей государыни. Граф Орлов должен быть теперь в Риге; я письменно сообщил ему о милостивом внимании к нему вашего величества. Граф Миних принял с почтительнейшею признательностью доказательство памяти о нем его августейшей государыни. Что же касается девицы N, я не мог уловить смысла ее простонародного говора; она принимает смелость сама объясниться. Присоединяю при сем письмо князя Голицына, из Гааги, с каталогом эстампов, а также семь набросков рисунка герба для известного лица, ⁷ которое переедет от меня в корпус на следующей неделе.

Получив ваши приказания, я начну с сегодняшнего дня строить аттик, а не мешанину над комнатами генерала Потемкина, как ваше величество усмотрите из прилагаемых чертежей.

Остаюсь с покорностью вашему величеству нижайший и вернейший подданный. [396]

12.

С.-Петербург, 10-го февраля 1775 года.

Всемилостивейшая государыни! Последним письмом от 1-го числа сего месяца ваше величество изволите подтверждать мне, что вам лучше. Продолжайте, ваше величество, сообщать нам всегда такие же удовлетворительные известия. Будьте уверены, всемилостивейшая государыня, что, отдавая мне справедливость, вы изволите найти, что никто на свете с большею горячностью не желает вам здоровья и не интересуется им, как я. Нахожу, что известный нам молодой человек по своему характеру кроток, а по своей послушности — достоин любви. Но по какому-то предопределению ему не довелось ранее попасть в хорошие руки. Его робость, его невежество, его простой образ мыслей возбуждают жалость; все его познания ограничиваются французским и немецким языками, немногим из арифметики и очень малым из географии. Нечувствительный ни к чему, не обнаруживая ни к чему привязанности, ничто его не трогает; рассеянный, почти ничего не говорящий, без малейшей живости, охотник спать. Если нам удастся когда-либо сделать его развязным, — что я и надеюсь, — все будет достигнуто. Впрочем, он обладает довольно красивою наружностью, имеет нечто благородное в себе. Весь день он со мною; я его вожу повсюду, стараясь, если возможно, привести его в движение. Через два дня я сдам его в руки гувернера. Будьте уверены, ваше величество, что я ни на минуту не потеряю его из вида. Я называю его теперь Александр Григорьевич, а по-французски m-r В. (Г. Б.) или просто В. Если вашему величеству угодно это одобрить — мы на этом и остановимся до дальнейшего приказания. Г. Шкурин передал мне две маленькие табакерки, золотой крест, кольцо и пару брильянтовых запонок для рукавов.

Я все возвращаюсь к прежнему; чрез шесть месяцев станем говорить иначе. Надеюсь, что ваше величество останетесь довольны. Прилагаю при сем письмо г. Левшиной и два чертежа галлереи: один — в настоящем ее виде, а другой — в том виде как предполагается ее отделать. Если вашему величеству угодно одобрить, то эта переделка будет совершена между прочим и с целию сделать несколько тоньше самую стену, потому что если необходимо должно поставить колонны, то стена будет неизбежно вдвое толще, начиная с основания до карниза, который, будучи пересечен исходящими углами над каждою колонною, будет представлять очень скверный вид.

Я получил чрез г. Козьмина копию с указа относительно [397] воспитательного дома в Москве, за который приношу мою искреннейшую благодарность. Последнюю субботу я передал герцогу Браганскому все что вам угодно было мне приказать; я полагаю, что ничто на свете не может ему польстить более.

Имею честь быть с покорностию вашего императорского величества почтительнейший из подданных.

13.

С.-Петербург сего 17 февраля 1775 года.

Всемилостивейшая государыня! Глубоко тронут любезным приглашением вашего величества на маскарад, мысль эта очаровательна. Но хотя и невежливо, но разрешите мне отказаться от этого удовольствия и притом по следующей причине. Наши ежедневные представления не заслуживают презрения; по крайней мере мы не задохнемся в них. Ваше величество очень хорошо избрали 7-е число, пятое было бы слишком заметно. Я должен теперь составить описание, чтобы поместить в грамоту, которую буду иметь честь прислать вашему величеству; в двух полученных мною проектах ее слишком много болтовни, чтобы не сказать просто галиматьи. Вашему величеству угодно знать, приметил ли я в известном господине ⁸ здравый смысл; вот мой на это ответ. Чтобы вполне узнать природный его характер, наклонности и вкус, а также его расположение, возникающие в нем страсти, его ум и сердце, — я держу его у себя дома вот уже три недели. Я мог заметить, что он довольно учтив, и даже внимателен к тем, кому надлежит; характер его не развит еще, но в нем кроется большая доля самолюбия и явное предрасположение к дворянству, при чем он считает ни во что все непринадлежащее к сему последнему. Он обладает большою проницательностию и очень живым понятием; его ум быстро и хорошо схватывает мысли. Он ветрен и думает совсем о другом, когда с ним говорят, он имеет видимую наклонность к военной службе. Что же касается его вкусов, его забав, его возникающих страстей и его привязанностей к тем, к которым он имеет преимущественное расположение — то ко всему этому я заметил у него только полное равнодушие, как и ко всему остальному. Он не делает никаких детских шалостей, он говорить не как ребенок, но скорее рассудительно; хочет всегда спорить и быть [398] правым, даже в отношении лиц умудренных уже годами, опытом и учением. Он обладает невероятным расположением к критике и к насмешке, а также бесчисленными предубеждениями против других народов. Вот, всемилостивейшая государыня, верное описание всего хорошего и дурного в нем мною замеченного, хорошее — у него от природы, все же худое является следствием дурного воспитания, ему данного; в нем задушили хорошие побуждения его органов, чтобы сделать машину обыденного послушания. Но зло не без исправления. Так как образ его жизни в настоящее время является совершенною противоположностию тому, который заставляли его вести ранее, то он становится внимательнее и более разговорчивым и приобретает по-видимому более уважения к другим. Он теперь имеет гораздо более упражнений. Из опасения, чтобы он не сделался баловнем у меня в доме (он постоянно играет и бегает с девицею N по зале и в саду). Я вручаю его после завтра гувернеру, который, стараясь возбудить в нем любопытство ума и чувствительность сердца, сделает из него достойного человека; на эти два предмета, от которых зависать познания ума и качества сердца, не было обращено ни малейшего внимания. В нем заглушили природную живость, а потому при очень малом движении и очень большой еде, кровь у него скопилась в такой мере, что он почти ежедневно, раз десять, имеет кровотечения из носу. Граф Миних завтра же напишет по поводу двух экземпляров Энциклопедии. Прилагаю при сем описание, сделанное Мартинелли и нами рассмотренное; без скорой помощи нельзя будет ничего потом сделать. Ваше величество на столько владеете итальянским языком, что мне нет надобности переводить это описание. Остаюсь с покорностию послушнейший и нижайший из слуг вашего императорского величества.

14.

С.-Петербург, сего 20 февраля 1775 года.

Всемилостивейшая государыня! Последним письмом моим от 17 числа сего месяца я имел честь уведомить ваше величество, что известный нам маленький господин будет передан в руки гувернера — что и совершится немедленно по окончании сего письма. Он меня очень трогает, он имеет способности. Жду с нетерпением результата его определения в корпус и на следующей неделе буду иметь честь прислать вам росписание его занятий для одобрения вашим [399] величеством. Вчера девицы общества давали спектакль всей английской компании и иностранным негоциантам. Несмотря на то, что никто другой не допускался, было более 400 человек — никогда спектакль вашего величества не был так многочислен; первою пьесою шла испанская комедия в пяти актах: «Честолюбец и Нескромная», потом комическая опера: «Колдун», с новым очаровательным балетом; актрисы следовательно были очень одушевлены. Девица Пассек, игравшая роль «Нескромной», отличалась на славу; можно сказать, что она съиграла свою роль как прекрасная актриса. Во все дни недели у нас идут спектакли: кроме придворных, в обществе благородных девиц, в кадетском корпусе и в академии. Здесь ходить весьма приятный слух, будто вы изволили получить ратификацию от Высокой Порты в надлежащем, законном виде. Имею честь принести по этому случаю мои искреннейшие поздравления вашему величеству, тем более что в этом отношении было большое сомнение. Прощайте всемилостивейшая государыня, будьте здоровы, всегда довольны, веселы; это единственное желание, которое я имею на этом свете, вместе с другим — быть очевидцем вашего приезда, потому что томлюсь от нетерпения броситься к стопам вашим, не как монархини, но как дамы во всех отношениях очень любимой. Как жаль что не могу скинуть с костей моих лет 20 или 30; вы бы наделали дел с вашим весьма преданным и весьма верным поклонником!

При сем прилагается небольшая записочка от девицы ⁹.

15.

С.-Петербург, 23 февраля 1775 года.

Всемилостивейшая государыня! Милостивое, остроумное и очаровательное письмо ваше от 16 числа сего месяца, наполненное шуток и по истине блестящих мыслей, заставляет меня все более и более удивляться быстроте вашего разума. Отчего нет у меня таланта отвечать на них? Ваше величество увидели бы, что ваш покорнейший слуга преисполнен рвения проявить все свои способности в такой мере, чтобы доказать, что я не люблю отставать от других. Да, всемилостивейшая моя государыня, я начинаю догадываться, что вашему величеству угодно, чтобы я праздновал также 10 июля во всех наших заведениях. Если это верно — исполним это как сможем. Не думайте, ваше [400] величество, мы большие приятели с господином, он находится теперь в своей среде, в корпусе; я все устроил, все сказал и все сделал, чтобы из него вышел человек, соответствующий желаниям вашим. Повторяю еще раз: через шесть месяцев мы поговорим об этом положительным образом. Я сделаю новую стену в галлерее во всем по приказанию вашему; но как мне поручиться, что стена просохнет к вашему приезду, сделавшись вдвое толще, чем ей надлежало быть. Масляница в корпусе закончилась маскарадом, на котором был также маленький господин, среди более двухсот кадет, замаскированных различным и смешным образом, не считая корпусных гувернеров и гувернанток из общества девиц. Дозволенные вольности, разрешаемые переодеванием, шалости детства и юношества, веселость и живость — спутники этих возрастов, — живописное положение каждой маски, постоянно меняющиеся декорации, изображавшие последовательные превращения, одно необычайнее другого, но все состоявшие однако из соответствующих картин, по истине смешных, по их противопоставлениям, — производили волшебное впечатление, которое невозможно описать. Чтобы получить обо всем этом понятие, необходимо было лично присутствовать и видеть. Впрочем я с удовольствием заметил, что среди шумного празднества дети не забывали оказывать внимание и уважение должные полу, разделявшему с ними невинные забавы. Я сам два раза переряжался, чтобы все видеть вполне.

Имею честь быть как всегда покорнейший слуга вашего императорского величества.

16.

марта 1775 (?).

Всемилостивейшая государыня! Вчера я получил от вас два благосклонных письма одно от 5-го марта по почте, другое от 9-го числа с посланным от мена нарочным. На первое письмо скажу, что не буду на него отвечать, так как я мало смыслю в священном писании и еще менее в еврейском языке, тогда как ваше величество знаете их отлично. Вы мне возразите на это, что я глупец; согласен с этим, но от этого я не сделаюсь более сведущ. В отношении второго письма дозвольте мне, всемилостивейшая государыня, высказаться откровенно, приняв сторону, молодого человека, мне очень близкого к сердцу, из которого мне бы хотелось сделать нечто хорошее, сколько по долгу, так как он поручен мне, столько же и по моей личной к нему наклонности. Доставленные ему князем Гагариным три отчета по имению [401] возбуждают сожаление. Не стану входить ни в какие подробности по сему делу; это завело бы меня слишком далеко; достаточно сказать, что в продолжение одиннадцатилетнего управления, капиталы на основании расчета должны были бы удвоиться, тогда как теперь на деле — они убавились на половину. Какая потеря! Мне, быть может, скажут, что эти капиталы употреблены на постройки и прочие работы. Тем хуже. Значительные расходы, сделанные на постройках в настоящее время, повлекут в будущем бесполезные издержки на их содержание, без всякой пользы для владельца. Ваше величество мне скажете, что все это не мое дело. Согласен; но по вышеизложенным основаниям мне, по крайней мире, разрешено будет желать ему (т. е. Бобринскому) более значительных доходов, которые теперь очень скромны, а при дальнейшем существовании подобного управления, если вы не изволите принять мер, сделаются еще худшими,. Все это громкие слова, которые его нисколько не обогатят, в течение семилетнего несмотря на то, что поместья находятся в таком состоянии довольства, какое встречается редко в империя пребывания его в корпусе.

Мне кажется, что ослицы, посланные Кашкиным, должны быть теперь в Москве. Очень сожалею о болезни великой княгини; я уверен, что все, что ваше величество изволите по этому поводу говорить, вполне согласно с брошюрою, которую я имел честь послать вашему величеству.

Сусанна и я очень сожалеем, что в этом году нет весеннего времени в Царском Селе для вашего величества. Посылаю при сем книгу под заглавием: «Опыты о садоводстве», полученную от князя Голицына из Гааги.

Имею честь быть с покорностию и уважением И. Бецкий.

Прилагаю при сем еще, всемилостивейшая государыня, росписание занятий для молодого господина.

17.

Сего 22-го марта 1775 года.

Всемилостивейшая государыня! Бедный Буш очень достоин сожаления, как ваше величество изволите усмотреть из прилагаемого при сем его прошения; в ожидании ваших приказаний, всемилостивейшая государыня, я распорядился задержать унтер-офицера. Он (т. е. Буш) неутешен и лежит с горя в постели, несмотря на сделанные ему кровопускания. На другой день после моей последней отправки [402] письма я получил рапорт г. Кашкина, что он собирается послать ослиц: но это отменено. Уже дней пятнадцать как я не получал никаких от вас известий, всемилостивейшая государыня. Маленький господин совершенно здоров; он доволен и весел. Он вольтижирует, учится танцовать и делает упражнения с ружьем, все это очень укрепит его тело и мускулы. Он имеет чрезмерную охоту отправиться на это лето в лагерь с кадетами.

Прилагаю при сем письмо г. Левшиной. Имею честь быть с почтением и покорностию вашему величеству.

18.

Сего 23-го марта 1775 года.

Всемилостивейшая государыня! Только что отправив вчерашнее мое письмо, я получил благосклонное письмо вашего величества от 17-го марта, на которое имею честь отвечать с величайшим удовольствием, так как вижу по письму вашему, что ваше величество здоровы, довольны и веселы. Одна мысль о наготе спутников Мартини неоцененна; что бы подумали об этом в Константинополе! Я как нельзя более в восторге, что взгляды мои совпадают со взглядами вашего величества, находя также белых девиц любезными; еще вчера они проявили чудеса любезным вниманием и учтивостью в отношении общества немецких граждан, приглашенных к ним на бал. Хочу предполагать, что молодой господин будет настолько умен, что только свяжется с добрым намерением (т. е., вероятно, вступит в брак законный) разве с одною из числа их; но заговорив о нем я снова возвращаюсь к старому. Неугодно ли будет вашему величеству окончательно решить как его именовать, так как до сего времени его зовут по-русски Алексей Григорьевич а по-французски — m-r Alexis; необходимо, впрочем, ему иметь прозвище, я полагаю, что коль скоро ваше величество решитесь дать ему грамоту, одобренную вами, то не представится более нужною еще какая-либо другая формальность, чтобы звать его просто А. Г. Бобриков.

Девицы общества и госпожа Лафонь с покорностью повергают себя к стопам вашего величества. Что же касается урагана, который мог бы похитить и меня, как вам угодно было выразиться, то я лучшего ничего не желаю.

Сегодня уехали отсюда в Москву граф Лаваль-Монморанси и Фукэ, два молодых путешественника из французов, которые целый день ничего другого не делали как таскались по улицам, то пешком, то [403] в санях, разумеется с тем чтобы обогатить свой ум сведениями, благодаря руководству их кормчих, которыми были князь Долгорукий и некто Бибиков. Я вполне приготовился и распорядился, чтобы показать им вверенные мне заведения, академию, картинные галереи и т. д., но они не могли удостоить меня своим посещением в продолжение восьми или десяти дней пребывания их здесь в городе, из чего я заключаю, что они ветреники, тем более, что они даже не удостоили навестить тех из своих соотечественников, которые могли бы им дать полезные сведения. Сию минуту меня известили о смерти Моделя; это большая потеря, которую нескоро можно исправить. Сусанна преисполнена признательности вашему величеству за полученную от вас записку. Зимний путь еще продолжается, мы ездим по реке вдоль и поперек.

Имею честь быть с совершенным почтением вашего императорского величества.

P. S. Прилагаю при сем забавное письмо, полученное из Дрездена от одной из девиц.

19.

С.-Петербург, сего 9-го апреля 1775 года.

Всемилостивейшая государыня! Не подложить сомнению, что, отвечая на ваше последнее письмо от 31 марта, я часто от души радовался всем прекрасным и умным мыслям, которыми изобилует голова императрицы; но только вы одне умеете распространять их столь различным образом. Очень рад узнать о драгоценном здравии вашем, столь для вас дорогом. Хотя здоровье великой княгини и беспокоит ваше величество, но надо припомнить, что есть и другие болезни, причиняющие кровохарканье, которые и не опасны. Но у семи нянек дитя без глаза (viele Koeche verderben oft die Brey); более спокойствия организму и менее докторов принесут гораздо более пользы здоровью молодой княгини, несмотря на все разглагольствования докторов. Не за чем, всемилостивейшая государыня, извиняться за сравнение меня с Тома; напротив того, я польщен тем, что меня считают лет 20 или 30 моложе; но к несчастью обязанность давать вам отчеты о всем происходящем здесь заставляет меня таким образом говорить.

Очень рад узнать, что маленький господин будет впредь именоваться господин Бобринский (по-французски monsieur Bobrinsky) и Алексей Григорьевич Бобринский — по-русски; это решено и кончено. Я [404] полагаю, что г. Черкасов должен еще более важничать чем обыкновенно, потому что он выигрывает у вашего величества пари всякий год. Я очень тронут намерением вашего величества посетить воспитательный дом, но очень сомневаюсь, чтобы вы могли остаться довольными: есть множество причин, не допускающих это; поэтому остается только желать этого, но не надеяться.

Наша река начинает быть не надежною; вот почему я не был сегодня в корпусе. Г.г. кадеты выдержали очень строгие экзамены, продолжавшиеся более трех недель. Заключаю из этого, что ваше величество при своем возвращении будете довольны, несмотря на все препятствия, встречающиеся на моем пути, а когда я покончу с девицами, я буду говорить с вами только о кадетах, т. е. когда будет наведен мост.

Так как 11-ое июля становится днем знаменательным, то я могу, если вы изволите признать это, кстати, в этот же день приступим к отливке статуи Петра Великого. Мы с графом Минихом исполнили важное поручение, данное нам Сусанною; она, по-видимому, очень этим возгордилась и даже нечто более.

Впрочем, остаюсь с уважением вашего императорского величества И. Бецкий.

20.

Сего 3-го мая 1775 года.

Всемилостивейшая государыня! Позавчера я получил от вас два письма от 24-го и 25-го апреля, которыми ваше величество благосклонно меня почтили, после того как удостоили своим посещением московский воспитательный дом. Я читал и перечитывал эти драгоценные строки с умилением. Первый мой долг — повергнуть к стопам вашим (которые я за отдаленностью не могу облобызать) выражения моей признательности и высказать с умилением удивление благотворительности вашей души, которая превыше всяких выражений.

Замечания и мысли вашего величества о положении и ходе этого заведения совершенно верны. — Толщина мальчиков и девочек в доме, их неловкость, непонятливость, их угрюмый вид, молчаливость доказывают очевидно, что до настоящей минуты не признали нужным обращать внимание на правила физического и нравственного их развитая, так как даже и в здешних заведениях это с трудом можно ввести, заботится только об учении. Эти упущения мне известны; я давно скорблю об этом и употребляю все для исправления этого; едва [405] ли не каждую неделю пишу я по этому поводу целую книгу совету опекунов и главному инспектору.

Болезнь глаз, бледный цвет лица, чахлый вид детей происходит от сырости нового здания; то же самое было и здесь в отделении мещанских девиц.

Так как в Москве нет живописцев, то воспитанники, проявляющие очевидную способность к живописи, будут присланы сюда в Академию. Учитель танцев — итальянец, этим все сказано: они будут только скакать. Г. Ессиг служит в доме только 18-ть месяцев; должно по правде сказать, ему в похвалу, что его неусыпными трудами все переменилось в доме. Если ваше величество остались чем-либо довольны при посещении, то этому причиною он один. Также и по словам всех посторонних лиц, посещавших дом, надлежащей порядок существует во всякое время. Я буду в восторге, если вашему величеству удастся застать их врасплох, как вы это благосклонно изволите обещать.

Несмотря на сказанное мною выше, господа опекуны стараются выжить г. Ессига. Я знаю источник зла; нелегко его искоренить, но я обязан доложить всю правду моей государыне. Мне остается только одно средство — привести в движение такое учреждение, одинаково славное для царствования вашего величества и полезное всему государству вообще и каждому из нас в особенности. Вот уже более одиннадцати лет как мы имели иностранных воспитателей, которых заменили потом другими же. Настоящие воспитатели назначены были по жребию; из числа более 40 лиц, желавших поступить на эти места, едва можно было выбрать четырех, признанных способными к отправлению этой уважаемой должности. И увы, ваше величество, с тех пор как они определены, ни один из них не проявил надлежащего умения; ни один не постигает настоящей цели учреждения; ни один не понимает его духа; они только заботятся о личных своих выгодах, ссорятся между собою и сплетничают друг на друга по привычке и худому их воспитанию. Мы принуждены будем, ваше величество, снова их заместить другими, вводя понемногу честных иностранцев или по крайней мере смешивая их вместе. Это очень печально и причиняет мне жестокое страдание. Чтобы дать вам возможность их ближе узнать и доказать все, что я имел честь вам высказать, убедительно прошу ваше величество принять на себя труд прочесть две прилагаемый при сем копии с моих двух предписаний, посланных с этою же почтою, из коих одно — совету, а другое — непосредственно наставникам. Вы будете знать, каким недостойным образом они поступают и какое мне с ними постоянное мучение. Они довели меня до крайности. Ответ, данный вам г. Ессигом [406] относительно 5.000 младенцев, ошибочен, как я полагаю, с его стороны; он быть может хотел сказать, что более 5.000 младенцев были отданы на вскормление по деревням и из числа их получили обратно около двух тысяч в дом.

Возвращаюсь к моим соображениям. Вашему величеству известно, что я менее всего царедворец. Вы мне разрешите откровенно высказаться по поводу посещения вами дома. Возможно ли, всемилостивейшая государыня, чтобы, в продолжение двухчасового вашего пребывания в доме, вы могли так верно усмотреть надлежащие нравственные и физические соотношения между правильным воспитанием и гимнастикою; разобрать зараз основные начала, проистекающие из стольких побуждений и оснований; постичь ход всего учреждения, его цель, средства, соотношения, встречаемые противодействия; сделать замечания, указать средства к исправлению одного, не уничтожая другого и т. д. Ваше величество должны необходимо обладать большим навыком для отличие всех этих неприметных сразу пружин. От внимании вашего не ускользнуло ни одно из них, от высшей до самой простой — небрежности. Могу откровенно сказать вашему величеству, что ни от кого не имел подобного утешения, т. е. никто, с самого основания дома, не взглянул на него так ясно. Приношу тысячи благодарений вашему величеству за милость, оказанную Демидову; я считаю это благодеяние имеющим важное значение для успеха заведений и блага общества, хотя Демидов до катастрофы был преисполнен рвения к дому. Кабинет естественной истории очень хорош, но Демидов обещал нам еще многое другое. Дом был бы счастлив, если бы он возъимел к нему снова расположение.

Прошедшее воскресенье девицы общества давали дворянству прелестный и оживленный бал для общего удовольствия, потому что даже обер-егермейстер уехал одним из последних. Князь и княгиня Голицына содействовали общей веселости, так что все были очень веселы. Все происходило с величайшим приличием и с уважением должным к подобному учреждению. Я был совершенно в восторге, что случается редко.

Г. Бобринский на балу не был, несмотря на то, что желал быть. Он совершенно здоров. Со следующею почтою я пришлю вашему величеству первые замечания о нем за время трехмесячного пребывания его в корпусе; надеюсь вы останетесь довольны всеми этими подробностями и его успехами. Остаюсь с совершенным уважением вашего величества.

P. S. Только что получил еще письмо вашего величества от 25-го апреля, которым вы благосклонно спрашиваете, в выражениях преисполненных милости, не причинили ли вы мне неприятности и т. д. [407] Не могу ничего прибавить к сказанному мною выше, разве что вы разрешите мне прямо сказать вам на ухо, что вы очаровательны, любезны, и что я тронут до глубины души. Не могу сказать, чтобы Сусанна на бывших празднествах была пышно разодета; напротив того. Она, по ее словам, приберегает лучшие свои одежды к приезду вашего величества, а пока носит все, что имеет самого старого. Она скорее грустна, нежели весела, и ожидает с нетерпением вашего возвращения. Ах, как хорош сад Лефорта ¹⁰, как, должно быть, приятно в нем гулять. Правда, ваше величество, что полиция очень хорошо организована в Москве, как это все и признают.

21.

Сего 7-го мая 1775 года.

Всемилостивейшая государыня! В предшедшем письме я обещал вашему величеству сообщить замечания о г. Бобринском, сделанные в первые три месяца пребывания его в корпусе. Приемлю смелость представить их при сем вашему величеству. Прав ли я или нет, всемилостивейшая государыня, — не мне об этом судить; но знаю одно, что чем скорее, тем лучше разрешу участь нашего юного питомца, потому что пройдет много времени, прежде чем все будет окончено. А что сделано, то сделано. Вследствие этого дело столь важное, однажды оконченное, не беспокоит более в будущем.

Очень рад узнать, что ваше величество изволили покинуть худой воздух Москвы, чтобы укрыться в Коломенском и пользоваться прогулками среди хрена, взамен всего огорода; действительно, известия, получаемые нами из сего города, наводят страх; только и слышно, что о больных или умерших. Вчера еще графиня Чернышева узнала о смерти своей сестры, она неутешна и, несмотря на свое интересное положение, уезжает сегодня в Москву.

Девицы общества тронуты, превыше всяких слов, постоянными милостями вашего величества; я один только огорчен. Они делаются [408] жестокосердыми и не хотят, чтобы я поцеловал их от вашего имени, несмотря на приказание ваше. Вот что значит, всемилостивейшая государыня, быть стариком! Я полагать, что воля ваша должна заставить меня помолодеть, по крайней мере, на время исполнения приказаний ваших; однако совсем нет. Я сказал им, что буду жаловаться вашему величеству и что они, наверное, получать выговор. Должно признаться, что слова эти произвели премилую сцену, вызванную затруднительным положением, в котором они очутились; они желали исправить первое побуждение, но не знали каким образом; я же, в свою очередь, также отказался от исполнения возложенного на меня поручения и оставил их в беспокойстве и сомнении, принесу ли я вам на них жалобу или нет.

Имею честь быть с уважением вашего императорского величества.

P. S. Прилагаю при сем также письмо герцога Браганского, которое я только что получил ¹¹.

22.

Сего 21-го мая 1775 года.

Всемилостивейшая государыня! По письму вашего величества от 20-го мая, я вижу, что Демидов на меня жаловался; он может говорить, что ему угодно и даже бранить, если это доставляет ему удовольствие, лишь бы он нас оставил делать дело. Этот бедный человек поистине достоин сожаления; чем он богаче, тем хуже он окружен и тем более досаждают ему со всех сторон; неустанно стараются восстановить его против меня способами всякого рода.

Могу по правде сказать вашему величеству, что никогда ни родители, ни публика не наслаждались с таким удовольствием, как в эти два дня, когда раздавались награды (прилагаю при сем описание этого) и когда кормили бедных несчастных в кадетском корпусе. Это было одно из самых прекрасных зрелищ, в своем род трогательных; надо это видеть, чтобы составить себе точное об этом понятие. Нравственная цель всего достигнутого в этой неделе удивительна; нет более свойственного для внушения чувствительности, сострадания и любви к ближнему; это единственное средство — приобрести сердце и душу преисполненными добром, а не педантизмом, лицемерием и бесполезными, бездельными знаниями. [409]

Как я доволен, ваше величество, что достиг того, что мог поставить на одну ногу все три заведения, а именно, г-жа Лафонь — в обществе девиц, г. Рибас — в кадетском корпусе и Закревский — в Академии Художеств и что они друг пред другом стараются об общем деле с рвением и неутомимым усердием. Дай Бог, чтобы это продолжалось; я буду вполне счастлив и вашему величеству нечего будет более желать. Вот что написал г. Бобринский в моем присутствии в продолжение 4-х или 5-ти минут, без черновой.

Имею честь быть с уважением вашего императорского величества.

Я позабыл сообщить, что генерал Пурпур в высшей степени доволен, видя, что у него все идет хорошо. Не благоугодно ли будет вашему величеству разрешить выдавать ему из суммы корпуса жалованье, присвоенное генерал-лейтенантам, как это прежде получал его предшественник, г. Брант.

23.

Сего 31-го мая 1775 года.

Всемилостивейшая государыня! Мы здесь находимся в точно таком же положении, как и ваше величество, судя по последнему письму вашему из Братовщины от 22-го числа сего месяца. После двух жарких дней последовали другие десять или двенадцать, в продолжение которых дул северный ветер, при холоде, не позволявшем нам покинуть камин; еще менее было возможно открыть окно. Только два или три дня, что мы начинаем дышать весенним воздухом. Никогда не встречал я так поздно весны; только завтра выставлю растения из моей оранжереи после девяти с половиною месяцев их тюремного заключения, более продолжительного, нежели пребывание младенца в утробе матери.

Г-жа Сусанна будет иметь смелость отвечать сама о маленьком садике с беседкою в конце. По приказанию вашего величества я куплю для г. Бобринского необходимые книги и инструменты.

Да, всемилостивейшая государыня, мне хорошо известна Черная Грязь, как часть имущества, принадлежавшего принцессе Гессенской; я там часто бывал; его одно из самых красивых подмосковных имений, в верстах семи от Москвы. Князь Кантемир (я говорю о старике) жил тут; всякое утро он ездил в Сенат и возвращался домой к обеду. Так как Сусанна любит подобные места, то она будет в восторге. [410]

Кончаю письмо, чтобы ехать и общество девиц и вести воспитанниц старшего класса (белых) гулять в Летний сад.

Имею честь быть преисполненным уважения к вашему императорскому величеству И. Бецкий.

24.

Сего июня 1775 года.

Всемилостивейшая государыня! Так как все относящееся до г. Бобринского очень занимает ваше величество, то присоединяю при сем письмо, написанное им ко мне вчера. Он также находился в тот же день, после обеда, на маленьком празднике, который мне давали воспитанники Академии и сами устраивали. Сегодня он едет в общество девиц, чтобы присутствовать на общей репетиции праздника, который девицы устраивают для публики в честь заключенного мира. Граф Левенгаупт сделал мне вчера визита, и как он желал видеть здесь все, то я устроил это следующим образом: сегодня утром он осмотрит картинную галлерею; после обеда — поедет в общество девиц, где увидит повторение вышесказанная праздника; завтра утром — в Академию Художеств, а после обеда — в кадетский корпус, где кадеты покажут ему военные упражнения, вольтижировку и другие гимнастические игры, после завтра, в субботу, рано утром, он поедет в Царское Село, а оттуда в Петергоф и Ораниенбаум, чтобы отправиться в Кронштадт, откуда он отплывет в Стокгольм на корабле, который, как он мне говорил, уже нанять им.

Присоединяю при сем письмо, которое Сусанна приемлет смелость вам послать; мне же не на что вам отвечать. Я только что получил письмо от его превосходительства генерала Потемкина в ответ на мое относительно воспитательная дома; письмо это действительно привело меня в восторг его выражениями; ничто не может быть более учтиво, вежливо и красиво.

Имею честь быть с глубочайшим уважением вашего императорского величества И. Бецкий.

25.

Сего 4-го июня 1775 года.

Всемилостивейшая государыня. Благосклонные пожелания вашего величества от 28-го мая, преисполненные ко мне доброжелательства, по истине, растрогали мою душу. «Но счастье оных детей состоит в том, чтобы ваше величество внучат их видели уже взрослых, о чем денно и нощно они совершенно малитца (малиться) должны, что и [411] делают. Еще же требовать изволите о Бутурлине, для чего нигде не упомянуть» ¹². Но возможно ли на это отвечать вам. После шутливого и веселого описания, сделанного вашим величеством, как его самого, так и всего его потомства, ничего не остается сказать о нем. Вы совершенно разгадали его; мы с Сусанной очень смеялись и восхищались высказанными вами мыслями. Не только что баллотирование товарищей было не в его пользу, но еще были также жалобы наставников и начальников на его леность и медленность. Он невыносим по своему презрительному и натянутому обращению, которое проявляет, давая этим чувствовать каждому, насколько он считает себя выше других умом и талантами, нисколько не обращая внимания даже на претерпеваемые им унижения в обществе.

Третьего дня девицы совершили прогулку в Летний сад с торжеством и одобрением весьма значительным; весь Петербург находился при этом. Князь Голицын, майор Измайловского полка, по примеру князя Григория Орлова, устроил им серенаду из полковых музыкантов, игравших в двух местах. Будьте уверены, всемилостивейшая государыня, что имя вашего величества было несчетное число раз благословляемо непритворным образом.

Завтра мы совершим большую прогулку в Петергоф с девицами общества, что не маловажное предприятие. После завтра, именно в воскресенье, кадеты в присутствии публики будут производить военный упражнения и проделают все свои гимнастические игры. Все учреждения еще до сих пор чрезвычайно хлопочут с приготовлениями празднеств по случаю заключения мира.

Г. Бобринский совершенно здоров, он был вчера у меня со своим наставником в первый раз после помещения его в корпус. Он не отправится этот год в лагерь, он видит сам, что еще слишком слаб, чтобы владеть ружьем.

Имею честь быть с уважением вашего императорского величества.

26.

Сего 10-го июля 1775 года.

Всемилостивейшая государыня! Прошедшую субботу, 5-го числа сего месяца, мы совершили с девицами поездку в Петергоф, которая была довольно продолжительна, потому что около десяти девиц, [412] не привыкших к качке карет, дорогою немного занемогли. В числе их были и такие, которые вернулись с тем же, с чем приехали. т. е ничего не увидев, как напр. Шереметьева, Еропкина и играющая на флейте. Чтоб подобного в будущем не случалось с девицами серого класса, следующими за белыми, я прикажу устроить круглые качели и горизонтальные, а также роспуски, чтоб заставлять их двигаться во всех направлениях. Век живи — век учись; опыт нам доказывает, что очень беспокойно делать подобные поездки. Последнее воскресенье кадеты делали военные упражнения в присутствии своих родителей, но из гимнастики, они, по случаю худой погоды, только вольтижировали. Надо надеяться, что завтра, в четверг, погода будет благоприятствовать девицам, и они увидят кадет во всем их блеске. Я буду иметь честь послать вашему величеству с первым курьером описание наиболее замечательного из всего, что будет происходить. Присутствовать будут единственно только дети всех трех общин, фельдмаршал и его супруга, Сусанна и граф Миних. Следующее воскресенье для полного удовольствия и окончания наш их поездок, до больших летних жаров, мы поедем в Царское Село, после этого мы примемся ретиво во всех общинах за приготовления к 10-му июля торжественных празднований по случаю заключения мира, не считая еще праздника в день св. Иоанна, являющаяся дополнением, которое мы не можем избегнуть, не причинив много горя; я обязан подчиниться этому.

В предшедшем письме я забыл сообщить вашему величеству, что доктор Клерк три дня как уехал к своим родителям, в одну из провинций Франции; я теперь в затруднении, из какой страны мне удастся получить хорошего доктора для наших заведений.

Имею честь быть с уважением вашего императорская величества.

27.

Сего 21-го июня 1775 года.

Всемилостивейшая государыня! В какой бы мы очутились тревоге, если бы о положении, в котором вы изволили находиться, узнали каким-либо иным путем, а не из письма графа Потемкина к фельдмаршалу и в особенности если бы ваше величество не удостоили меня письмом от 11-го числа сего месяца, написанным собственною вашею рукою. Нет, всемилостивейшая государыня, я не в силах выразить овладевшее нами удручающее беспокойство. Признаюсь вам я был даже готов сам ехать в Москву; первое известие было не [413] настолько удовлетворительно, чтобы меня успокоить. Слава Богу теперь мы вздохнули. Я очень воздержался, чтобы не сказать что-либо в обществе девиц, во избежание воплей и рыданий, которые неизбежно последовали бы; достаточно было бы, чтобы одна из них начала плакать, все остальные последовали бы ее примеру. А я сам куда бы девался? Я дрожу еще и теперь при одной мысли. Наконец, всемилостивейшая государыня, не будем более говорить об этом, тысячу и тысячу раз слава Богу, что вы изволили отделаться одним только страхом. Впрочем, несмотря на все мое горе, я до того занять празднествами, что и не знаю как справиться со всеми делами. К счастью теперь празднества окончились к общему удовольствию, в субботу 19-го числа у девиц, а на другой день у кадет, что и было вчера.

Не посылаю вашему величеству описания того, что представлено было из опасения вас затруднить. Извините мне мое маранье, я еще слишком утомлен и взволнован. Прилагаю при сем письмо Сусанны.

Имею честь быть с уважением вашего императорского величества.

Г. Бобринский для начинающего съиграл свою роль удовлетворительно, он вполне здоров.

28.

Сего 16-го августа 1775 года.

Всемилостивейшая государыня! Пословица говорит: как в лесу кликнется, так и аукнется. Приемлю смелость отвечать вам в том же духе. Да, всемилостивейшая моя государыня, императрица Екатерина Алексеевна, я имел честь получить вчера ваше благосклонное, любезное и очаровательное письмо, от 7 числа сего месяца, в котором сказано: я назначила свой отъезд первым зимним путем. Слава Богу! какое счастливое известие, столь пламенно желаемое! Эти слова писаны золотыми буквами; наше терпение не будет столь томительно в продолжение остающихся четырех месяцев. Могу засвидетельствовать вам по истине, что ваше величество обрадовали этим весь Петербурга, не считая обитателей учебных заведений, которые прыгают от радости. Но позвольте, всемилостивейшая государыня, не будучи нескромным, вас спросить могут-ли обыватели города и в особенности общество девиц льстить себя надеждой, что им будет разрешено выразить, столько по влечению, сколько и по долгу, свою радость по поводу приезда вашего величества, каким нибудь общественным развлечением или празднеством? Я вполне [414] уверен, что москвичи не сделали бы этого с большим рвением, чем здешние обыватели. Имеем честь принести вашему величеству наши почтительнейшие поздравления по поводу беременности великой княгини; я сообщил это по секрету Сусанне, которая обрадовалась по своему. — (Addio cara Anima mia). Прощайте милая душа моя, преклоняюсь еще ниже пред вашим величеством, всемилостивейшая государыня, со всем уважением, должным ее достоинствам и ее благосклонностям, побудившим меня писать подобным образом; если это может рассердить ваше величество, то пеняйте на себя; по истине вы вскружите голову многим другим.

Сегодня и вчера я видел г. Бобринского; он совершенно здоров.

29.

Сего 20-го августа 1775 года.

Всемилостивейшая государыня! Мне кажется, что делают слишком много чести Фальконету, опровергая его сочинения в последнем энциклопедическом журнале, где с ним обошлись по заслугам, с презрением. Обещают даже продолжение статьи. Так как листки журнала не были разрезаны, то заключаю из этого, что ваше величество не прочли их; приемлю смелость переслать их обратно вашему величеству; быть может, вы пожелаете взглянуть на них. Как в прилагаемом при сем письме, хотя и никем не подписанном, говорится об особе вашего величества, то я не захотел упустить случая переслать его вам. Корабль из Голландии с ящиком с тремя картинами благополучно прибыл уже; как скоро получу означенную посылку, немедленно отправлю ее к вам по почте. Имею честь быть с уважением вашего императорского величества.

P. S. Г. Бобринский совершенно здоров и завтра начнет заниматься русским правописанием.

30.

Сего 23-го августа 1775 года.

Всемилостивейшая государыня! это письмо посылается единственно с целью почтительнейше уведомить ваше величество, что отливка конной статуи Петра Первого будет происходить завтра, во вторник 25 числа. Горн зажгут завтра утром.

Г. граф Алексей Орлов приехал сюда третьего дня; сегодня он увидит собрание девиц, а послезавтра кадеты произведут при нем военные учения.

Имею честь быть с почтением вашего императорского величества. [415]

31.

Сего 26-го августа 1775 года.

Всемилостивейшая государыня! Последним моим письмом я имел честь уведомить ваше величество об ожидаемой отливке статуи, которая и была произведена третьего дня, но не вполне по моему желанно, так как металл прорвал форму во многих местах, несмотря на то, что наш литейщик неоднократно предварял Фальконета, что стенка около хвоста слишком тонка, чтоб выдержать давление металла и что необходимо поставить подпоры и т. д. Но он, Фальконет, никогда ничего не хотел слушать, хотя при случившемся несчастии он первый потерял голову и, начав кричать: «все пропало», бросился как сумасшедший, вместе со своей Колло, бежать с подмостков вниз. Все прочие присутствовавшее, а также рабочие последовали этому примеру; все пустились бежать, кидались друг на друга, и подмостки снизу стали качаться (выпирать). К счастью (потому что несчастье могло принять большие размеры) все они отделались ушибами и ранами на руках, ногах и головах; из числа их некоторые и посейчас в постели. Дозволив открыть горн, я дал совет фельдмаршалу уйти, который последовал ему, а за ним и я вышел в то же время; пожарные насосы, направленные в надлежащая места воспрепятствовали распространению пожара.

Никто пока не может сказать что-нибудь определенного о статуе ранее 5 или 6 дней, когда мы приступим к ее раскрытию. Мне хотелось бы ошибиться, всемилостивейшая государыня, но мало надежды или даже вовсе ее нет на то, что статуя удалась, потому что еще вчера сын Фальконета хотел сверху осмотреть статую, но вместо головы Преобразователя он нашел только одну массу металла. Беда эта еще поправима, но обыкновенно судят о целом куске по образчику. Что делать, надо иметь терпение. Сообщу вашему величеству о дальнейшем как можно скорее. Г. Бобринский здоров; граф Алексей видел его вчера в кадетском корпусе. Мне кажется, что он остался доволен всем, что видел.

Имею честь быть с уважением вашего императорского величества.

32.

Сего 27-го августа 1775 года.

Всемилостивейшая государыня! Я только что получил письмо ваше от 18 августа со включением письма Сусанне подметальщице [416] (la balayeuse), на которые мы имеем честь отвечать. Ваше величество вероятно уже получили ящик с тремя картинами, который я должен был вам отправить.

Я принял смелость писать вчера вашему величеству о печальных последствиях отливки, которая меня приводить в отчаяние. Не поверите, ваше величество, насколько я этим опечален. Но что же делать? Хотя терпение и плохое средство, но надо к этому прибегнуть и начать всю работу снова, с тем однако, чтобы Фальконет не вмешивался в чужое дело, а занимался только своим. Мерзкий, скаредный расчет и скупость побудили его взяться за дело, о котором он никогда не имел ни малейшего понятия; по этому поводу можно было бы сказать многое, но я умалчиваю. Я никогда не откажу в дружбе моей молодому господину; она известна вашему величеству. Он слишком сильно меня интересует, чтобы усумниться в этом; из этого, что он желает уже моей дружбы — необходимо однако заключить о том, насколько мы с ним преуспели.

Имею честь быть с уважением вашего императорского величества.

33.

Сего 30-го августа 1775 года.

Всемилостивейшая государыня! Имею честь отвечать на письма ваше от 24-го числа сего месяца, только что мною полученное. Прошу извинения вашего величества, быть может я худо выразился; я вовсе не испрашиваю указа относительно празднований в заведениях; мы знаем сами, что должны делать; я писал только относительно того, не имеется ли каких-либо запрещений, чтобы город и его жители сделали торжественный прием, так как, по словам Сусанны, вы вправе это воспретить.

По описанию Царицинского села, сделанному вашим величеством, можно составить картину, которую, быть может, решится нарисовать одна из девиц; очень рад узнать, что это место может разогнать скуку вашего величества, а письма Сусанны заставят ее смеяться по временам; это тоже иногда выгодно. Но зато, всемилостивейшая государыня, ваши письма, написанные в том же духе, доставляют ей тоже самое, поучая ее тому же.

Сегодня отливка была совершенно открыта; нижняя часть статуи вышла очень хорошо, без всякого изъяна; остальная же часть, а именно внутренняя сторона руки, грудь, плечи, шея и голова всадника, а также шея, голова и грудь лошади и левая рука всадника совершенно не вышли. [417] Вашему величеству это будет видно нагляднее из прилагаемого при сем рисунка, который я приказал сделать наскоро. Все это можно переделать, это правда. Фальконет полагает, что прибавка сплава, может быть сделана в шесть месяцев; я ему даю на это год, лишь бы только отливка удалась наверное. Теперь необходимо знать, что вашему величеству угодно будет приказать по этому предмету.

Имею честь быть вашего императорская величества.

Рекомендация — великое дело, всемилостивейшая сударыня; но, не взирая на то, мы с господином хорошие приятеля. Только ваше величество одни ничего для него не делает.

34.

Сего 10-го сентября 1775 года.

Всемилостивейшая государыня! Имею честь уведомить вас о получении благосклонного вашего письма от 4-го сего сентября, написанная на четырех различных языках, именно: итальянском, русском, немецком и французском. Чтобы сделать подобную шутку еще занимательнее, недостает языка турецкого и испанского. Я заставляю усиленно работать при статуе, чтобы все спайки и проводы могли бы быть, по возможности, скорее опилены и сточены. Так как их несколько тысяч, то на это потребуется по меньшей мере 5 или 6 месяцев; мне очень хочется, чтоб это наконец кончилось, потому что, по правде сказать, Фальконет несносный человек. Девица Колло и его сын уехали во Францию три или четыре дня, после того как были тайно обвенчаны отцом, который говорит, что брак, заключенный им в Англии, был недействителен во Франции, потому что она (его супруга, конечно), протестантка, несмотря на то, что он имеет от нее двух детей. Прилагаю при сем письмо герцога Браганского, только что мною полученное ¹³. Ваше величество будет иметь милость сообщить мне, какой ответ должен я ему дать.

Имею честь быть с уважением вашего императорская величества.

P. S. Сусанна очень тронута милостивыми наставлениями, сообщенными ей вами относительно крупа лошади; она примет на себя смелость отвечать вам с первым курьером. Г-н Бобринский совершенно здоров, упражняется очень хорошо; вот и все. [418]

35.

Сего 8-го октября 1775 года.

Всемилостивейшая государыня! Я получил сегодня в полдень письмо, которым почтили меня ваше величество от 4-го сего месяца; имею честь ответить на оное с обычною откровенностью. Да будет воля ваша в отношении управления имениями князем Гагариным, как и во всем остальном. Сказанное мною, всемилостивейшая государыня, вовсе не клонилось к тому, чтобы имениями управляли опекуны, но чтобы в случае чего-либо, было бы известно как поступать, так как при моей жизни только я один должен ими управлять. Но как вашему величеству угодно было мне сообщить, что крестьяне находятся в довольстве, то я вполне спокоен и был бы еще более, если он (Гагарин) пожелал бы принять на себя управление по-прежнему; я сам буду его об этом просить письменно и устно, лишь бы только это не имело вида, что я в моих годах нахожусь под опекой. Я в былые времена управлял сам гораздо значительнейшими имениями. Отчасти осуществляя приблизительно то, что говаривал и Генрих ІV, именно, что он желает, чтобы каждый крестьянин мог иметь по воскресеньям курицу в супе, я, как ваше величество из этого изволите сами усмотреть, отнюдь не буду отдавать крестьян на оброк, что составляет разорение для владельца и еще большее для государства. Но не подлежит никакому сомнению, что для возвращения истраченных капиталов, — что мне необходимо сделать для лучшего их помещения, — представится большое затруднение, потому что кроме потребного времени будут и потери немаловажные. Желаю очень, чтобы я ошибся во всем этом; я знаю, что на бумаге все прекрасно; но слово и дело совсем различные вещи.

Мне кажется еще за лучшее, всемилостивейшая государыня, чтобы к приезду вашего величества в Петербург находился бы также здесь и князь Гагарин, чтобы я мог совместно с ним сделать надлежащие распоряжения.

Впрочем имею честь быть с совершенным уважением, вашего императорского величества

При сем записка от Сусанны.

36.

Сего 15-го октября 1775 года.

Всемилостивейшая государыня! Вчера утром до света явился ко мне в переднюю г. Шкурин. Человек говорит ему, что я еще не [419] вставал, на что он ответил, «я и подождать могу». Действительно, он сел в зале. Отворив дверь, чтоб дать ему возможность войти ко мне, я был очень удивлен, заметив, что он едва в состоянии подойти ко мне. Бледный, исхудалый, с всклокоченными волосами, небритый, невнятно и худо говорящий он делал поклоны чуть не до земли. Я ему сказал: Василий Григорьевич никак не можется? Чуть жив, — отвечал он, отвесив глубокий поклон, — а теперь уже меня и совсем переломила печаль. — Что такое? — Я пропал, я обруган; обо мне во всем свете в курантах пишут и в наших русских хотя и не написано, но я столько разумею, что Колтуши разорил, а я доказать могу, что я их через 12 лет владения в состояние привел. К тому же, в воспитательный дом девочку отослал будто в тряпочке, а я после и деньги отослал. Все сие мне в ругательство напечатали; я же еще другую дочь такую дома имею, которая воспитывается как надобно; я ведь человек и грешу не больше других, хотя меня допрашивать будут, я то же скажу и т. д. Из этой чепухи, продолжавшейся довольно долго, я заключил, что рассудок его расстроен, и как в подобных случаях отнюдь не надо противоречить, я его стал утешать, просил его прислать мне газету, о которой он упомянул, и сказал, что намою голову в академии за то, что осмеливаются печатать подобные вещи против него. Это его немного успокоило. Я послал за его камердинером, который мне принес прилагаемую газету; то место, которое его с ума сводит, отчеркнуто красным карандашом. Он мне подтвердил то же самое, прибавив, что после болезни, продолжавшейся недель шесть, Шкурин начал рыдать и плакал день и ночь более двух недель; все это становится хуже: он ничего не есть и спить очень мало. Сегодня я послал к нему доктора из общества девиц, которого он принял охотно, так как он был послан от меня, и заявил, что готов исполнять все его предписания, только бы поправиться. Доктор утверждает, что если у Шкурина сердце не повреждено каким-нибудь полипом, он может поправиться после частых кровопусканий. Его душит количество крови; он прописал ему лекарство, а завтра сделает кровопускание.

Я счел обязанностью уведомить об этом ваше величество, хотя это не мое дело. Я поговорю с фельдмаршалом, не найдет ли он какого-нибудь честного человека, чтобы поместить его к Шкурину и тем составить ему компанию, так как он совершенно один. Также полагаю, что необходимо опечатать гардероб вашего величества до приведения всего дела в ясность.

Имею честь быть с уважением к вашему императорскому величеству. [420]

37.

Сего 25-го октября 1775 года.

Всемилостивейшая государыня! В последнем моем письме от 5-го числа сего месяца я имел честь сообщить вашему величеству о худом состоянии здоровья г. Шкурина; с того времени усилиями докторов он начинает немного поправляться, в особенности после того, как вытравили из него солитера немалого размера. Это чрезвычайно его облегчило, до того, что он гораздо менее заговаривается. Больной очень доволен своим положением, он мне всякий день посылает самые чувствительный благодарности; доктор имеет большую надежду совершенно привести его в прежнее состояние.

Я также почтительнейше представлял вашему величеству, что г. Бобринский начнет свои занятия. Приемлю смелость препроводить при сем росписание его занятий, он продолжает их с успехом уже около трех недель и заслуживает одобрение своих учителей. Он имеет соображение и необычайно легко схватывает все, что желает; но прежние недостатки (aber die fohrige Untuechte sind so stark einge wurzelt) так сильно в нем укоренились, что только одно время и терпение могут это исправить, а также и новый распорядок занятий, который я недавно сделал. Я им гораздо более доволен потому, что он сам начинает чувствовать пользу, а это уже большое дело. Будьте уверены, всемилостивейшая государыня, что я не пренебрегу ничем на свете, чтобы его таким сделать, каким ваше величество желает его видеть, а быть может еще и лучшим. Терпение и рачение все преодолевает.

Имею честь быть с уважением вашего императорского величества.

Сообщил П. М. Майков.

Комментарии

1. См. письма Рибаса к графу Алексею Разумовскому. Дело госуд. архива, XI разр., № 1317.

2. Письмо это писано Бецким из Москвы, куда он отправился, как начальник канцелярии строений и садов ее величества, вскоре по вступлении императрицы Екатерины на престол, для различных распоряжений по предстоявшему коронованию. Что касается особы, именуемой Настасья, — то это, конечно, Настасья Ивановна Соколова, жившая в доме Бецкого и бывшая камер-юнферой императрицы. Упоминаемый в письме барон — весьма вероятно, барон Гольц, прусский поверенный в делах, имевший не задолго перед этим, 22 ноября, аудиенцию (см. «Камер-Фурьерск. Журнал» 1762 года, стр. 48) в Кремле

Соколова была воспитана в доме Бецкого и жила у него в доме, даже и по выходе замуж в 1776 году 27-го мая (см. «Камер-Фурьерск. Журнал» 1776 г., стр. 287) за известного впоследствии основателя и строителя г. Одессы Осипа Михайловича Рибаса, в то время шляхетного корпуса капитана, умершего в 1800 году в чине адмирала.

3. Первые две строки написаны в письме на русском языке; мы их привели дословно с сохранением правописания довольно своеобразного.

4. Письмо это было уже напечатано равнее в «Русском Архиве» 1865 г. на стр. 494, причем к письму сделано примечание, что под именем Никитки, очевидно, разумеется Никита Иванович Панин и совершенно неизвестно, что разуметь должно под словами рукопись о потомстве, полученную от Фальконета, так как такого сочинения Фальконета не имеется. С правильностью и основательностью обоих примечаний затрудняемся согласиться. На каком основании слово Никитка должно означать безусловно Никиту Ивановича Панина и никого другого? Автор примечания ничем не подкрепляет своего предположения и не указывает даже того, чтобы Екатерина II, или Бецкий когда-либо называли так, хотя бы и в шутливом тоне, наставника наследника престола, пользовавшаяся, как известно, уважением и расположением Екатерины II. Одно только происхождение слова Никитка от Никиты (имени Панина) не дает ни малейшего основания утверждать, что словом Никитка означается в этом письме именно Панин.

Самым сильным доводом против высказанного предположения является следующее обстоятельство. В письме своем к императрице, написанном дней чрез пять, шесть после письма от 9 мая того же 1767 года, Бецкий опять в приписке к письму упоминает о Никитке и говорить положительно Никитка Андреев рожден марта 28 день 1764 года и т. д. принесен ноября 26 того же года. Кто же этот Никитка?

В журнал Московского Опекунского Совета за 1767 и 1768 годы (книга № 6) от 27 апреля на стр. 24 записано что: «Ее императорское величество всемилостивейше удостоила своим присутствием заведенный из ее милосердия воспитательный дом двадцатого апреля 1767 года и высочайшее свое удовольствие оказать изволила, при чем в знак высочайшего своего к сим питомцам призрения, сверх пожалованной в состоящую в том доме замкнутую и запечатанную кружку суммы, особливо пожаловала воспитываемому двухлетнему мальчику под № 530, Никите по крестному отцу Андреевичу сыну, триста червонных, в коих российских имеет быть 675 рублей, для отдачи в банк и возвращения ему по возрасте.

Из этого очевидно что Никитка, упоминаемый в этих письмах Бецкого, несомненно никто другой как один из мальчиков московского воспитательная дома, находившийся в доме при посещении оного императрицею. На возникающий вопрос, чем он обратил на себя внимание Екатерины II и заслужил ее особенную к нему милость, казалось бы всего естественнее ответить, что ровно ничем, и что этим он обязан случаю. Императрица, желая оставить среди питомцев воспоминание о посещении сего дома, сочла удобным наградить кого-либо из малюток (совершенно безразлично кого именно) — суммою денег, которые могли быть с равным основанием даны и ребенку под № 530, или под другим номером. Точно также при вторичном своем посещении дома в начале 1768 года императрица, как об этом записано тоже в журнале ОпекунскогоСовета 19 января 1768 года на стр. 64 и 65, сочла нужным пожертвовать в дом десять тысяч рублей и сверх того воспитаннице под № 105 Аксинье Васильевой сто червонцев, «с тем чтобы оные употребить в банк до выхода ея». Теперь случай благоприятствовал Аксинье как прежде Никите, без всяких, конечно, с ее стороны к тому поводов.

Таким образом согласно журнала Московского Опекунского Совета 1767—1768 годов очевидно можно остановиться на том, что имя Никитка означает вовсе не Никиту Ивановича Панина, а просто принесенного в Московский воспитательный дом двухлетнего ребенка Никиту Андреева, записанная под № 530.

Мы немного долее остановились на разъяснении этого по-видимому не имеющего значения вопроса, кого разуметь надо под словом Никитка, потому что выраженное в «Русском Архиве» воззрение, что под этим разуметь должно Никиту Ивановича Панина разделяется и нашим известным историком С. М. Соловьевым, который говорит, что именно в этом письме выражается сильное нерасположение к Панину, сильное неудовольствие за его важное значение и что вообще стараются удалить Панина из дворца (см. т. XXVI стр. 268). А между тем это письмо именно этого то и не доказывает, так как в нем о Никите Панине вовсе не упоминается. Остается только произнести известное: A c'est ainsi qu'on ecrit l'histoire... и удивиться как легко принимаются на веру всякого рода догадки и предположения даже такими учеными как С. М. Соловьев, и на основании их заявляется о не расположении императрицы к Панину. Коль скоро падает эта догадка, то должно значительно поколебаться и утверждаемое, на основании этой догадки, заявление о нерасположении Екатерины II к Панину.

Что же касается выражения «рукопись о потомстве полученную от Фальконета», — выражения для автора примечания к сему письму в «Русском Архиве» непонятного и неясного, — то благодаря изданной в 1876 году Императорским Русским Историческим Обществом переписки Фальконета с императрицею Екатериною II, (т. 17 Сборника сего общества) смысл этих слов становится совершенно ясным. Между философом Дидеротом и художником Фальконетом, до отъезда его из Франции, шел спор о том, какое значение в глазах художника должен иметь суд потомства (см. т. 17 Р. И. Общ. стр. 6, 8 и приложения № 8 на стр. 25).

Они долго препирались между собою по этому поводу и, не будучи в состоянии придти к какому-либо соглашению, положили, по предложению Дидеро, разрешение этого вопроса предоставить усмотрению Екатерины II. Каждый из них представил императрице записку (рукопись) свою по этому вопросу.

Об одной из этих рукописей, именно составленной Фальконетом, говорится в этом письме г. Бецкого; он ее получил от Фальконета и препровождает императрице Екатерине II, которая, как видно из 17 тома Сборника (стр. 10), письмом своим 1767 г. 7-го июня, из угла Азии (из Симбирска) ответила Фальконету на занимавший его вопрос не совсем прямо и положительно, но настолько ясно, что Фальконет понял, что Екатерина разделяет скорее взгляд Дидеро на этот вопрос и советует ему броситься в объятия потомства, т. е. работать не для одних современников, но и для потомства. Весь этот спор Фальконета с Дидеро впрочем, как верно заметила императрица, напоминает спор богословия: один говорить прямо — я работаю для потомства; другой — я не презираю потомства, но хочу делать хорошо и желаю одобрения современников (стр. 11).

5. Молина — вероятно барон Осип Иванович де-Молива, почетный любитель нашей Академии Художеств (см. Адрес-Календарь на 1767 г. стр. 102).

6. Словами молодой человек, господин, маленький господин и т. д. несомненно, означается, как это видно из дальнейших писем, ребенок, впоследствии известный под именем Алексея Григорьевича Бобринского. Он родился, как видно из записки Екатерины II, апреля 11-го числа 1762 года и отдан на попечение гардеробмейстера императрицы Шкурина (См. Кобеко «История Павла», стр. 10), в семействе которого и рос до 1775 года, не имея точно определенного прозвища или фамилии. Об этом вопрос возник уже впоследствии, когда младенец сделался отроком и перешел в заведение Бецкого. Из писем сего последнего к императрице видно, что вопрос этот обсуждался довольно долго. Что же касается материального обеспечения новорожденного, то об этом Екатерина II подумала весьма скоро. Уже в 1763 году, чрез посредство действительного тайного советника князя Сергея Васильева Гагарина, было куплено для императрицы у подпоручика Николая Ладыженского в Тульской губернии в Епифановском уезде село Спасское, Бобрики тож, с селом и деревнями за сто тысяч рублей, которые и уплочены из Кабинета Дворцовой Канцелярии (см. дело «Госуд. Архива» XIV, № 209). Эта Бобриковская волость, вместе с другою, Богородицкою, поручены были тогда же в заведывание упомянутому выше князю Гагарину и в то время заключали в себе: первая волость — 3.578 душ (1.694 тягла), а Богородицкая — 11.583 души (5.806 тягол), причем на тягло приходилось 15 десятин земли. Доходы с этого имения раздавались по закладным на проценты разным лицам (см. дело «Госуд. Архива» Х, № 316), которые, конечно, не всегда исправно платили проценты и еще менее исправно возвращали капиталы.

7. А. Г. Бобринского.

8. А. Г. Бобринском.

9. Этого приложения нет в деле, но, очевидно, это записка Соколовой.

10. В подлиннике трудно с точностью определить написано ли Lefort или Refort, то есть Лефорт или хрен. В следующем письме № 21, в котором встречается опять то же слово, необходимо принять, что должно читать refort — хрен, потому что, находясь в Коломенском в 10 верстах от Москвы, нельзя гулять в саду Лефорта под самою Москвою. Но нет препятствий никаких принять в одном письме нечетко написанное слово — за Lefort (Лефортов сад), а в другом за Refort — хрен.

11. Этого письма также не имеется в деле.

12. Слова, отмеченные кавычками, были в самом французском оригинале на русском языке. Мы сохранили и орфографию их.

13. Этого письма не имеется в деле.

Текст воспроизведен по изданию: Письма И. И. Бецкого к императрице Екатерине Второй // Русская старина, № 11. 1896

© текст - Майков П. М. 1896
© сетевая версия - Тhietmar. 2016
© OCR - Андреев-Попович И. 2016
© дизайн - Войтехович А. 2001
© Русская старина. 1896