/л. 1/ Слово надгробное о двою брату единоутробною.

Чтется марта в 5 день

Сердца болезна сестры убодающь остенъ,
По брате крове одной плачь любве жалостенъ.
Живши в пустыни Выга спостницъ девицъ лики,
Дева скорбяща слезы лияше селики
Отлученныхъ издавна далною страною,
Различно пожатыхъ тамъ смертною косою.
Кий сей гласъ стрелообразный утробу мою пронзие

Кое се слышание копьевидное сердце мое всепрелюто прободее Что се тонкое малословесное гремение, вся моя внутреняя к разседанию преболезнено понуждаютъе Что ли в руце моей имеющи держу? Кий драгий металлонъ от далноукраинскихъ земель, многими труды снисканный, пред моима бедныма очима ношю, светъ очей моихъ всеконечно отъемлющий? Что часто на перстахъ моихъ, трясущихся от тоски, вертаю, от чего нередко обмираю? Что на дланехъ моихъ обращаю смертоявительный сей летаргъ? Ахъ, моего бедства! Оле, моея лютости! Увы, моего нещастия! Писание, в немже малыми словесы верною же рукою назначено, яко [347] всепрещедрый отецъ, вселюбезнейший мой единоутробный братецъ Гавриилъ Симеоновичь умре. О, о увы, какъ правда! Охъ, охъ, пребещастной /л. 1 об./ мне! Аще, аще истина, истинна убо истинна и верно правда, не толико малымъ симъ словесемъ, елико зараженному печалию сердцу своему поверяю. Что прочее реку и что возглаголю, чимъ малу отраду, поне и отдохъ получю? Яко же нецыи слезами и словесы с жалкимъ гласомъ, хощу нечто отрыгнути от горести души моея – и абие уста пресыхаютъ. Речи начати – и языкъ увядаетъ. Желаю виватно нечто исплести – гласе кращается. Вместо многихъ словесъ изливаю реки прегоркихъ слезь. Вместо отрады смертно болю от досады. Ахъ, увы, моея обиды! Крепость моя во мне ослабе. «Исчезаетъ, – по псаломнику, – во мне духъ мой» 1, смятошася вся моя умныя силы, недействительна к лучшымъ домышления.

Бяше ли во свете между многаго подлаго 2 народа такова радостная сестра, яко же азъ, егда светъ братецъ всесладчайший, отецъ мой всещедрейший здравъ пребываше? Елико благоключивствомъ величества телесе, саномъ и сединами сребровидными украшенный, толико добродетелей виды, и мужества, и мудрости, и благогласия, и сладкоречия имевый. При го/л. 2/сподствующихъ ли – приятный наперсникъ и собеседникъ любимый. При равныхъ ли – почтеннейшимъ и главнейшимъ являшеся. При меньшихъ ли – всегда желательнъйший и огроженный господинъ. К братству ли и сиротству – сердолюбный служитель и тщаливорадетельный помогатель.

О моего нещастия злаго, какова лишихся предрагаго! Его же Обонежье породило (однако усмотря не по себе, и не вместило), европейския грады мужество украсили, асийския в сожитие мою радость отлучили. Его же сибирстии людие за Бога или самопосланника Божия радостною душею восприяша. Его же сладость словесъ вследъ Евангелия Христова, яко мрежа рыбу, многи человеки уловляше 3. Его же веления веровавший языцы крепльше Лукурговыхъ законовъ 4 непременно держаху. К его же словесъ сладости, вере же и правде вси противляющиися крестолюбцем, яко темная стень к прекрасному солнцу, хищнии волцы к царюющему зверей лву, малосилнии комары к силнодыхающему ветру, стати отнюдъ не можаху. Его же советы христианом /л. 2 об./ ко спасению душъ преполезнейший, ко гражданским и [348] стацкимъ всепотребнейшии, к общежительным и домовным украсителнейшии.

О, моея тогдашния разливанный широким моремъ радости, ныне вливающияся во вся составы моя горемъ жалости! О какова брата сестрою зватися лишихся, между многими человеки преславнаго, мне же вселюбезнаго и пресладкаго! Есть ли же ныне между многими людми такова злощасная сестра, какова я, многотоскующая по толикомъ великом добре, сицевыми злыми бедствы окруженная, по сицевом единоутробном желанномъ братце, паче же отце безпечално сиротою назватися любящая и со удобсевомъ без плача, тоски и горести несказанныя понесшая таковое остатие?

О каменныя утробы, о адамантскаго сердца! Аще обрящутся таковыя между четырми стихии 5, назирающу солнцу, не хотЬхъ ти, преславная, ничтоже рещи, но утроба ми терзается, болезнь, присно во мне поновляема, не дастъ ми молчанием претещи. Аще бы врагъ се сотворилъ ми, претерпела бы убо напасть с разсуждением, и аще бы ненавидяй мя проболъ /л. 3/ сицевою сулицею, умерла бы с радостию. Ныне же ты, о Асие Симовна, втораго родоначалника Ноя деда имущая 6, в частехъ света перьвенствующая началница, славою богатства преизобильная, царствомъ и священством от Бога увенчанная и почтенная, не удовлися ты славою похвалъ твоихъ, не вменися ти за благо, многихъ родъ языковъ мати сущи, чада твоя в тебе питати и прославляти. Векую и сестру свою Европу обидиши и чада ея к себе присвояеши и от недръ ея отлучаеши. Векую сибирскимъ твоимъ краемъ златоблистаеши и человеки, яко удицею, уловляеши и привлекавши. Почто и моего сладчайшаго света любезнаго братца, многолетно увещавши, уласкала еси в тебе вогнездитися и жити? Аще ли же за нужно потребна си его имяше и множае четыредесяте летъ держащи бяше и держима бываше, ласкающи богатьством и приятствомъ, почто ныне ложемъ малейшимъ уделяеши ему широкия твоея земли, награждавши и вечнымъ домомъ, от единаго древа истесанныме 7, забвения ходатаемъ – гробомъ.

/л. 3 об./ О моея жалости! То ли благодать твоя великая? Тии ли дарове твои почтеннейший? В то ли дражайшым гостем твоим приветы и усвоения обращаются? Отделила, еси тому саженную меру широкия земли твоея на вселение, многую [349] пространность твоихъ и европейских градовъ не тишае быстролетающаго орла летавшему и знавшему. Подарила еси того вечнымъ домомъ, тесным гробомъ, во многи веселыя домы и светлы палаты с честною смелостиювходившаго. Не онъ ли, в тебе пришедъ, тем ну и равнонощну тя заблуждением никитиосским обретъ, просвети? Не той ли болящую тя слепотою еретическаго нечестия светомъ благочестия улекова? Не онъ ли чада твоя, паче же рещи звери степодикия, во тме неверия шатающиися, яко прехитрый Христовъ ловецъ, сладкими евангельскими словесы, яко неводом, премудро обьятъ и, удержа, на путь Христовъ неблазненный поставль, ноги техъ верою окрепи, степодикие зверонравные обычаи в християнское прекроткое послушание /л. 4/ премени. О преображения предивнаго! О воскресения преславнаго! Звери суще не естеством, но грубостию нравов в благочестивыя человеки пачевсякаго чаяния преобрази, мертвыя не естеством плоти, но незнаниемъ истинны Христа в богоразумие воскреси.

Что много глаголю, исчисляя неисчетная того благая. Да глаголетъ благочестия здание о своемъ основании, да скажетъ християнское вече о своемъ корении, да хвалятся крестолюбнии ратницы о своемъ полковнице. (Аще же и тии умолчать, но бытие вещей прехвалныхъ пребываетъ вещающе). Мое же к тебе слово плачевное: о неблагодарная Ассие, како забыла еси все сие? Помышляеши ли, неразсудная, каковыхъ бы онъ благъ быле от тебе достойный? И чемъ возотдала еси ему и чемъ отслужила еси ему за многолетныя его труды в тебе, ихъ же ты веси и не не знаеши. Оле, увы моего рыдания! О Ноевна неблагодарная, по имени твоему и дела твоя 8, отдавна уже кости и с плотию моею изноявшая, еще же бо кровь болезни, во мне вреющияся, /л. 4 об./ не уставися о богоприятней жертве твоей, вознесенной на пренесеной жертвеникъ Божий огненною стихиею – о вселюбезнейшемъ единоутробномъ братце моемъ, прекраснейшемъ Иоанне Симеоновиче, ты же и вторицею мене, бедную, прободаеши и новую язву сердцу моему налагавши и малопризажившую обновляеши.

О моего плача неутешнаго! Аще мои светы сладчайшии братцы тебе нелюбими и непотребни беяху, почто техъ, уласкавши, удержа в себе жительствовати? Или ти не [350] довлеютъ многоименныхъ языковъ родове, в тебе родившыхся – нелицезорныхъ колмыковъ, остяковъ, татаръ, корыколпаковъ 9, – и прочихъ закона не имущихъ человекъ тЬхъ сожигати и тЬми наедатися и наполняти темная нырища утробы твоея или теми же вславлятися пред Богомъ и вселенныя человеки? Аще ли же любими ти и потребни беяху, почто неразмысленно держа? Едина ли ты желаеши славитися премудрыми, прекрасными, боголюбивыми мужи, не и Европа ли техъ же хотяше, не и поморская ли окияно/л. 5/ва страна сицевыхъ требоваше, не и наша ли Выгорецкая пустыни, таковыхъ желательно любящи, искаше? Почто удержала еси; удержавши, векую в себе умертвила еси, наше к намъ не возвративши? Аще прославлялася еси теми, почто прославлены тЬхъ намъ не отдала? Аще одолжена, облагодетельствована еси теми, подобаше ти техъ, равномерными или достойнейшими богатыми дары наградивши, благодарно к намъ отпустити. Почто тако твоя благодатели почитаеши: ового огнемъ всеядцемъ сожигаеши, оваго в земныхъ твоихъ недрех вечно неисходна темничника затворяеши?

О твоего немилосердия, на моихъ светахъ сотвореннаго! О горе, увы мне! О твоея жестокости, окаменелости и нечюветва! О Сибирь свирепоименная, легало смертное моихъ желательнейших паче живота моего братии! Или чаеши, у насъ бы имъ места, достойнаго к положению мощей ихъ, по смерти ихъ не сыскалося? Есть же, ей, есть таковое место богоознаменанное, каковое и в тебе, /л. 5 об./ Сибири, едва ли сыщется. Холмъ или гора, отравныя земли мерно взнявшаяся в высоту певговыми древесы и березиемъ, белозрачною светлостию облеченными и зеленымъ листвиемъ одеянными, самовозрастшими, яко насажденными, украшенная. Место честнейшее, отцелегалище святейшее, богоудобренное, святолепнейшее предковъ пустынныхъ почивалище, сладкоуханное постнических телесъ вместилище 10. О коль всежеланно быхъ хотела видети моихъ вселюбезнейшихъ братцевъ в сицевом месте положенныхъ телесы, поне бы своими нещасливыми руками техъ мертвы краснолепныя любезныя мне уды во гробехъ положила, хотя бы слезоточащими и уже потемнелыми отгоркихъ слезъ бедными моими очесы гробовъ ихъ персть присно приходящи и созерцающи, утешалася. [351]

О страно, удаленная разстояниемъ, приближающася в самое мое сердце [паче] остна, никогдаже могущаго притупитися болгЬзнию! О место братомертвенное, нектому твое имя стропотное на моемъ /л. 6/ изсохшемъ языце [не] медвеною росою, но прегорчайшею пелынею возливающися, поминается. О имя, [паче] всякаго именитаго меча моя члены же и составы всепрелюто пресецающее! Что твоя лживая слава? Что твое тщетное пред другими странами величание? Что твоихъ богатых явлений показание суетное? Что твоих металлоновъ сребренныхъ и златыхъ околовительныхъ блистание лестное? Ничтоже разумею, разве обида, досада, слезы мне вечные, сушилище плоти и костей моихъ непреходящее, угрызалище моего сердца непрестающее, дондеже истаявшия кости моя гробъ тойжде восприиметъ.

«Не скорби, – вещаетъ Сибирь, – о дево пустыневозрастшая, горлице пустынелюбная, славий жалковещающий, утЬшися от печали презельныя. Векую мене твоими сладкими пенными, укорными и горкими словесы чрезъ толькое разстояние местное убодаеши? Не могу не слышати твоих горковопиятелныхъ гласовъ, нехощу минути без утешения тебе, нетерплю гласы твоя плачевныя толики слышати, тебе не поувещати, /л. 6 об./ аще и неестественно есть мне въщати.

Разжени облаки сгущенныхъ мыслей твоихъ 11 сладкими поведании. Радуйся, а не печалуй, веселися, а не тужи. Делившая прежде моя вожделеныя корысти с тобою, ныне раздели презмерие печали твоея со мною. Сии (о нихъ же жалостно восклицаеши) премудрии, прекраснии, многих человекъ отделении зраком, телесы и делесы и словесы мужие, твоя два брата предобрая, толико мне любима и потребна беяста, ибо в пришествии, в житии, щасливом техъ пребывании, яко двема крылама великаго орла Христа, к небесемъ возвышающися, возлетахъ. И аще бы не сия два брата единоутробная во мне пребывала, заблужденныя прелести неведение истневающи и мракъ грубости заматорелыя неверия разгоняюща, требовала бы паки Ассия паки своего христонаперсника Иоанна 12 или языкородовеинаго небесосозерцателя Павла 13. Но сии сего и онаго места, депы наполниша, явишася учители правоверия, показашася водцы и наставницы благочестия, учинишася лепотнейшии христопосле/л. 7/дователей началницы, объяснишася полковники [352] крестооблеченныхъ Христовыхъ воиновъ. Единъ насади сладкоутешным словомъ благочестия семена, вторый полия кровию страдания крепкодушнаго, таяже Христос возрасти своею благодатию.

О моего щасливаго и благополучнаго присвоения и удержания техъ в себе! Вся чада, слепнущая ересми, просветиша и воочесиша. Всю мене упространиша и ославиша. Красится ли ваша страна премудрыми и святейшими мужмие Благодарю Бога, и азъ не лишихся: тоя же пустыни дражайшия десценденты имущи, хвалюся. Гавриил – мой славнейший и от многихъ по правде улюбленный и почтенный благовещанный речевитель, неродившею утробою моею ныне приемлемый. Иоаннъ – мой ревнитель неослабный, на пламени огнене, яко на колеснице Ильине 14, в небесныя круги радостною душею возшедый и ины многи с собою возведый, руками мучительства живопожренный. О жертве богоприятная, благоуханная, не мною, моя же, яко во мне, за мене и моих да будет принесшаяся! Мой первоначатокъ /л. 7 об./ благочестия со изъявителнымъ показанием, да видяще духовне порожденная имъ чада, по апостолу, взирающе на скончание жительства, подражаютъ веру его 15. Благодари Бога, а не сетуй, плачющи. Радуйся, таковыхъ братовъ сестра единоутробная быти сподоблешаяся. Что же, что и о ныне преставльшемся восклицаеши? Что немерно жалостно себе уязвляеши? Поживый во мне славно, славно у мене в недрехъ моихъ годствуетъ и вечно веселится. Не утомляйся скорбию; не нелюбовию восприяхъ и до смерти удержахъ не неправедно. Моя слава вечная, мое удобрение конечное, моя радость непременная в моемъ хранилищи да пребываетъ во веки.

Истину ти реку, о сестро многотоскующая, не толико бо любихъ зватися Сибирь златораждающая, елико желахъ бы слыти христианоимущая и таковы мужи, Христовы делатели, и теми к Богу и человеком вславлятися. Мниши ли и мене несетующу, ей, сетую, истинно скорблю и таковымъ сетованием, никогдажедостойно оплака/л. 8/тися могущимъ,яко

таковыхъ лишихся, яковыхъ пред ними не обретох и по нихъ получити имети не надеюся».

Убо сия речена сице от тебе, о страно, ушима услаждаюся, сердцемъ же паче уязвляюся, яко оконча таковыхъ нектому имети. Приступлю прочее к новоумершаго братца моего [353] обдержаниемъ. О ты, вселютейшая миропожирателнице, несытая человекоядице, безобразное грубосоставленое харище, смерте всежадная, присно безустно ядущая и никогдаже насыщающася; безочивое и безушивое чюдище, безстыдная непождательная убийце! Векую не пощаде мое сиротство, умертви моего сладчайшаго братца? Почто 16 унесе моего живота утробоболезненнейшаго, не помилова мое безнадежние? Векую украде преценнейшее мое сокровище? Твое, твое дело есть и твоего нрава несытаго и прегордаго человеки вязати, опровергати, убивати, цари и князи и почтенныя, обезелавивши, в землю вметати и ногами забвения потоптати. Твое, твое дело, немиловидное пужалище, гласов слезостенательных /л. 8 об./ не слышати и презирати сиротъ безнадежныхъ оставшихся. О, когда-то ты убиена будешь и когда от тебе всядно обидимии человецы почиютъ!

О и ты, никимъжелюбительнаутробо, пронзательное зрелище, гробе претемный трилакотный 17, ужасное плотогноилище человеческое! Како приялъ еси многимъ человекомъ повелевающаго и со страхомъ послушаемаго! Како смелъ еси вкатити солнце претеплое сибирскихъ многихъ человекъ в твои вечно темностенныя запады! О забвения ходатаю! Како скрылъ еси моего света пресветлаго! О преславных вещей тлителю, тела рушитель называешися, костей раздробитель именуешися по деломъ твоимъ! Почто не преложишися в светлую полатуе Почто не пременишися в слоновый одръ 18 на покоище моего вселюбезнейшаго братца? О, ныне в памяти моей и не хотя тебе приближаюся и, не любя ти, до земли поклоняюся и сладостно горящимъ сердцем краемъ твоимъ прикасаюся, объемлю, слезами поливающи. О темный доме, тесное несветимое жилище! О затворенное мрачное селитвище, держащее /л. 9/ мою радость, держи, держи, некрасное имя, яко пина, мой предражайший бисеръ, нерастлевая внутрь тебе, дондеже погремитъ громъ последний, вострубить труба архангельская, разрушить твою несветлую кущицу, растерзаетъ твоя пеленная повития 19.

Ах, увы моего плача непрестающаго! К тебе, к тебе обращаю слово мое, держимый гробнымъ объятиемъ, ненасытимое бедныхъ очей моихъ всепрекрасное зрение, всепрещедрый батюшко мой, всепрелюбезнейший единоутробный братец Гавриилъ Симеоновичь. Что се сотворил еси, како [354] невозвратно безгласно утеклъ еси, а не таковъ сый по нраву своему безпределный. Како толико летно от наших пределъ удалившеся, намъ лица твоего не явилъ еси? Како же и мене, гостившую у тебе, не удержалъ еси? Увы мне, мой прещедрый отче и брате, како лишихся, не знаю. Како ли отщетихся, недоумею. Камо деся видения твоего доброта? Где заидоша милостивно родительски на мене зрящая очеса твоя? Чемъ заткнушася л юбослу шател ьная словесъ моихъ у шеса твоя? /л. 9 об./ Како умолче языкъ, реки воды живы испускающий? Како стиснушася уста, точащая медь и млеко сладкихъ учении? Како прильпоша вожделеннии мне руце к персемъ неотъемлемо, силно бравшиися и победившия враги креста Христова? Како нозе неходиве пребываютъ, бодростию легконосно ходившии? Гдъ благосоставленныя плоти твоея двизательныя живиолы?Увы мне, увы мне, утробою уязвленней: вси удове мертви и недвижими сотворишася. О мой животе, утекший от очию моею! Поне мало повратися и рцы ми хотя едино словце на утешение, сироте твоей оставшейся. Како и кому о мне завещалъ еси, к кому прибегну и кто ми чинъ твой родительный исполните? Кто жизненыя нужды моя милостивно щедробогатно наградить? Кто слово утешения горкоплачевной мне подастъ? Кто простоты моя терпеливно безнаветно понесетъ? Увы мне, надеждо моя! Кто охладитъ истаявшее сердце мое приветомъ утешения? Камо пойду и где поищу тебе, неоцененное мое дражайшее /л. 10/ истерянное сокровище? К кому отверстымъ сердцемъ спроста побеседую? Аще бо и много вещаю, но ни мала гласа на ответъ получаю, и ниже вопль мой внятелно послушает. Вопию немолчанно от болезни сердца, и ни мало на милость прелагается, оплакую моего урона неподъемнаго, обрыдаю мою фортуну нещасливую, обедняю сиротство мое всегорчайшее.

О, о увы неблагополучной мне! Како ты, милый мой брате, возлеже в тесное се смертное ложице? Киими ли тя пеленами, повивше, покрыша? Кии ли руце, опрятаху, осязающе желанное мне твое тело? Аз же, неталанная, ниже видети тя умерша, ниже слышати о тебе доволно еще сподобляюся, но точию малое писанейце держащи, имже паче и паче воглубляются язвами в сердце моемъ краткая словеса она, и тое чтущи, яко у гроба твоего предстою, множицею телеси твоему припадающи слезохлипателно. Целую твои [355] членове, мне превожделеньнии; лобызаю омертвелыетвоя уды моего упования; осязаю, обьемлющи, многоумную главу твою, власом же и браде среброзрачнымъ касающися, горячими /л. 10 об./ поливаю слезами, пометаю измождалыя моя кости, пред ракою твоею всежелателно вопиющи: о како в странныхъ странный, в далнейшей земли моея души ближайший уснулъ еси смертно! О кому возвещу моя болезни и кто утолить и чемъ терзаемую мою утробу! Кто ли отраду мне подастъ несносныя моея тоски разумениемъ! О увы мне, како надежда моя изничтожитися возжела! Хотехъ, пресладкий, да пред очима твоима умру и землею посыплюся от тебе, и се мысль моя упразднися ныне.

О кто такъ болезнуетъ и чию утробу всезлейшее сие оружие тако прокалаетъ страдателно! Не гасять пламень жалости многоплачителныя слезь источники, изчезоста очи мои от слезь, измолче гортань мой от вопиения 20 и острупеста печени мои от воздыхания, угасе гласъ мой от восклицания – и никого зболезнующаго обретаю, всюду обзираю и нигде радости видети чаю. Потребно есть ныне мне Давыдовъ гласъ, ключимый неблагодатным симъ днямъ, восприяти: увы мнъ, увы мне, свете очию моею /л. 11/ «и той несть со мною» 21.

Но ельма убо многая вещахъ, ничтоже слышитъ, вопихъ – и нимало к послушанию преклонихъ. Что бедоносныхъ речей умножати и своими себя досаждати? Престану, умолчю, аще и не хотящи, заражаема печалию злодыхающею. Подобательно есть мне на разсудителная увещания приити самой к себе и самой себя поутешити благопоминателными словесы. Аще тако преславный сей мужь,таковый вечнодостойный безсмертныя памяти, братецъ единотклесный беяше и по составу плоти единоотечный и единоматерный, векую скорблю, почто, сетуюши, сламляюся? Аше сестра того бехъ единоутробная, сестрою неизменно и осталася, и есмь, и буду. Аще того высокопохвалныхъ славь чии ушеса наполнишася, и мене, сестры его, не имутъ уничтожити; аще кто темъ одолженъ, награжденъ, устыдится и мене той при нуждахъ моихъ не помиловати.

Вы же, о боголюбное девицъ честнейшихъ собрание, аще ведите, которые обще или особно, хотя что от его к вамъ всеусерднаго прилежания попечений /л. 11 об./ и снабдений нескудонаграждения от своего тщаливорадетелнейшаго в [356] трудехъ непочивательства, помяните яко своего непритворнаго благодателя, помолитеся яко о своемъ неязыколестномъ добротворители. Проводите его яко своего единодушнаго веры рачителя и яко единодомовнаго спожителя мимо тмы началниковъ прегордостныхъ, путестоятелей, лживооглагольниковъ всезлобнейшихъ, молитвами вашими, аки мечи, без студие тЬхъ пресецающе. Проводите же до врать града небеснаго. Попросите же и Петра, ключаря царства небеснаго 22, да отверзетъ ему светоблистающая врата Иерусалима небеснаго без унылаго пождания. Помолите прилежнее и владыку всЬхъ Бога нашего, да приемъ, введетъ его в селения праведныхъ, в красная ликователная жилища созерцающихъ с веселиемъ неизреченную доброту славы его и совокупить всемъ ликовомъ, иже от века святымъ его, благоугодившимъ ему. Сия воспоминаю, о семь боголюбие ваше молю, и той самъ преставлыиийся братец мой мной, яко мертвымъ языком своимъ, /л. 12/ о том же всежелателно от души просить. О семь благонадежна бывши, облегчение немало тяготе моей восприиму. Прочее вознесу с вашими гласъ и мой выспрь ко всехъ творцу Богу и Отцу. О Боже, милости и всякаго утешения подателю, даждь, даждь ми помощь от печали, зане суетно спасение человеческое, отри моя многолиятелныя слезы тешгЬйшыя, укроти зелномятущияся волны мыслей моихъ, ослади, улекуй прободенное сердце мое симъ неволнымъ случаемъ паче меча обоюдуостра. Помилуй же и упокой душу раба твоего, любезнейшаго братца моего Гавриила Симеоновича, и прости ему вся случшаяся в житии волная и неволная к благости и человеколюбию твоему приражения, яко хвално имя твое от всехъ родовъ во веки векомъ. Аминь.


Комментарии

1. «Исчезает... во мне духъ мой». – Пс. 141, 4.

2. В Дружининском списке: облашнаго.

3. Его же сладость словесъ... многи человеки уловляше. – Автор слова напоминает о призвании Иисусом Христом первых учеников, которым он предсказал, что они будут «ловцами человеков» (Ср.: Мтф. 5, 19).

4. ...креплше Лукурговых законов... – Имеется ввиду Ликург – легендарный правитель Спарты (Древняя Греция). Ему приписывались наиболее древние законы и установления (ок. 820 г. до н.э.).

5. Четыре стихии. – Согласно представлениям древних, это земля, вода, воздух и огонь.

6. Асие Симовна... Ноя деда имущая... – Старший сын Ноя Сим за почитание отца стал родоначальником семитских народов. Пять сыновей Сима населили страны Востока, т.е. Азию.

7. ...вечнымъ домомь, от единаго древа истесаннымъ... – Старообрядцы по древнему обычаю хоронили покойников в колодах – долбленных из цельного ствола дерева гробах.

8. О Ноевна неблагодарная... дела твоя... – Здесь содержится намек на другого сына Ноя – Хама, который за непочтительность к отцу был лишен благословения, а его потомство было осуждено на рабство.

9. В Дружининском списке перечень народностей, населявших Сибирь, более полный: нелицезорныхъ колмыковъ, конташинцевъ, тунгусов, остяковъ, телаутовъ, тотаръ, корыколпаковъ и якутовъ, башкирцовъ.

10. Холмъ или гора... постнических телесъ вместилище. – Имеется в виду Мертвая, или Усповосприимная горка около Выговского мужского общежительства, где были погребены первые насельники и настоятели пустыни.

11. В рукописи пропуск (восстанавливается по Дружининскому списку): моими словесы. Отри дождь слезь твоихъ.

12. Иоанн. – Апостол и евангелист. Упоминание об Иоанне, которого после чудесной ловитвы рыбы Иисус Христос призвал к апостольскому служению, продолжает не раз употреблявшийся ранее в слове образ.

13. Павел. – Верховный апостол, ревностная проповедь которого обратила к христианству многие народы. Его мученическая кончина также напоминает, по мысли автора слова, о смерти в огне Ивана Семенова.

14. ...на колеснице Ильине... – Имеется в виду Илия, ветхозаветный пророк, который был взят на небо огненной колесницей.

15. ...взирающе на скончание... веру его. – Ср.: Евр. 13, 7.

16. В рукописи пропуск (восстанавливается по Дружининскому списку): не помилова мое безнадежие.

17. Трилакотный. – В три локтя длиной (лакоть, локоть – мера длины, приблизительно равная расстоянию от локтя до конца среднего пальца).

18. Слоновый одръ. – Изделия из дорогой слоновой кости были распространены со времен царя Соломона, который построил трон и чертоги из слоновой кости, а Ахав, царь Израильский, – дворец.

19. ...пеленная повития. – Перед положением во гроб покойника пеленали (повивали).

20. ...изчезос та очи мои... от вопиения... – Ср.: Пс. 68, 4.

21. ...светe очию моею... со мною. – Ср.: Пс. 37, 11.

22. ...Петра, ключаря царства небеснаго... – Верховному апостолу Петру, по церковному преданию, доверены ключи от рая.

Текст воспроизведен по изданию: "Слово надгробное о двою брату единоутробно" Февронии Семеновой // Проблемы истории России, Вып. 4. Евразийское пограничье. Екатерибург. Волот. 2001

© текст - Юхименко Е. М. 2001
© сетевая версия - Тhietmar. 2010
© OCR - Рогожин А. 2010
© дизайн - Войтехович А. 2001
© Волот. 2001