СРЕДНЕВЕКОВЫЕ ИСТОРИЧЕСКИЕ ИСТОЧНИКИ
ВОСТОКА И ЗАПАДА

№ 333

1773 г. июня 30. – РЕЛЯЦИЯ П. А. РУМЯНЦЕВА ЕКАТЕРИНЕ II О БОЯХ ПОД СИЛИСТРИЕЙ И ПРИЧИНАХ ОБРАТНОЙ ПЕРЕПРАВЫ АРМИИ ЧЕРЕЗ ДУНАЙ

№ 19

Лагерь при д. Жигалее.

Имел я честь всеподданнейшею моею [реляцией] от 14-го сего месяца ¹ донести вашему императорскому величеству, чрез каковы поражения неприятеля отверзли себе путь войски, мною водимые, на правом берегу Дуная, даже до города Силистрии, на которой долженствовало быть первое наше покушение. Потому на завтре, то есть 15-го июня, подвинулся корпус левого крыла под командою генерал-порутчика и кавалера Потемкина в левую же сторону, еще ближе к Силистрии, а с главным тогда ж, перешед шесть верст, взял я лагерь пред самыми силистрийскими судами. Тут по ближайшему моему и генералов обозрению открыли мы гору, пред городом влево стоящую под пушками городовыми, на которой Осман паша сел в ретранжаменте с своею пехотою. Генерал-порутчик Потемкин, пришед на [642] место своего стана против той высоты, нашел до пяти сот турков под лесом, которые тотчас отошли назад, но вскоре против его правого фланга вышла из лесу в большом числе конница, а на левой выступила и конница и пехота, первая лощиною пробиралась в тыл к нему, а вправо шедший неприятель стремился на стоявших там кирасир и гусар Острогожского полку. Лишь только он от лесу отделился, полковник Чортов с Новотроицким кирасирским полком весьма сильно в него ударил и загнал его и паки в лес. Не преставал однакож неприятель и потом еще больше усиливаться в том месте, склоняясь к левому флангу. В ту пору подоспел туда генерал-порутчик и кавалер князь Долгоруков с Рязанским и Рижским карабинерными полками, которого я послал по сему действию в помощь тому корпусу. Турки, увидя приход новых войск, оттого, как равномерно и от действиях на них артиллерии, побежали пешие в лес, чем последовала и большая часть их конницы; те ж, кои заезжали в тыл, опрокинуты были казаками под командою майора и кавалера Рахманова. Помянутой генерал-порутчик похвалял в сем разе подвиг вообще у него бывшей кавалерии, и отлично в оном участвовавших полковника Чортова и майора Арсеньева, да подполковника Ярославского пехотного полку князя Голицына, который с двумя ротами гранодер, сперва один, а потом с прибавлением к ним других под командою полковника Гинцеля прикрывал левой фланг. В сем деле получил смертную рану и от оной скончался Острогожского гусарского полку секунд-майор Абоза; убито – кирасир шесть, пикинер два, ранено кирасир пять, гусар тридцать, пикинер шесть, трубач один. Стрельба во весь тот день происходила пушечная и оружейная между наших и неприятельских войск, как на левом крыле, так и в садах против главного корпуса, где стояли егерские баталионы и казачие посты. Расположась сим образом около города, между первых приготовлений к дальшим действиям, дозволил я генералу-порутчику Ступишину по совету на то многих послать от своего лица письмо к паше турецкому, командующему в Силистрии, требуя сдачи города. Осман и Гасан сераскеры паши, первой главный над войском, а второй обер-комендант в том городе, допустя к себе с тем посыланного капитана Зюмбатова, объявили собранным лутчим из войска содержание им сделанного предложения, но все, обнажая свои мысли, отрицались исполнить оное, удержали однакож нашего посланного переночевать и на завтре с рассветом, надев на него обыкновенный кафтан, выслали ответ чрез него к генерал-порутчику Ступишину, которого подношу перевод «А», как и список письма от Ступишина писанного «В» ². Приводимые пленные объявили, что за день до нашего приступления к Силистрии пришло к сему городу войска несколько тысяч, от визиря присланного; а против 16-го числа в ночи [643] приметил генерал-порутчик Потемкин, что из Силистрии по Рущуцкой дороге вышло конных турков до тысячи, и видны были по самому берегу Дуная веденные ими со вьюками мулы, против чего и взяты были осторожности, что б не мог неприятель, зашед в тыл, показать сим отделением виды пришедших на помощь городу войск. Неприятельская пехота того ж 16-го, вышед из лесу, с великим стремлением и криком сбила пикеты корпуса генерал-порутчика Потемкина, и от левого, потянувшись на правой фланг, заняла кусты и производила стрельбу пушечными выстрелами, едва могли принудить их кучи к возвращению. И по усильному действию неприятельскому посылал я от главной части и сей день четыре кавалерийские полка туда в подкрепление, а неприятель до вечера как в левой стороне, так и в садах против главного корпуса находился в частой перепалке с передовыми постами. При сем ранено унтер-офицеров два, гусар девятнадцать, пикинер десять, сержант один, егерей шесть. Дабы открыть в то же время неприятеля и положение мест по Шумлинской дороге и другие проходы, выходящие на оную, послал я майора и кавалера Любимова со сту шестью десять карабинер, одним эскадроном пикинеров и тремя стами казаков и арнаут, а в подкрепление сей первой партии в другой следовал полковник Чорба с своим гусарским полком. Майор Любимов на завтре, то есть 17-го, в тридцати верстах от нашего стана в деревне [Афлатар] ³ неприятельскую партию до полторы тысячи, водимую Мегмет агою, разбил, поверг убитыми более ста и достал пленных трех, и освободил из рук сих турков восемьдесят семей христианских с их обозами, имев у себя убитыми двух да ранеными шесть человек.

Между тем в три сии дни сколько я сам, так и генералы высматривали как можно ближе положение войск неприятельских при Силистрии и укрепление сего города, ездя и ходя под их выстрелами. Генерал-майоры артиллерии Тургенев, инженер Ригелман и правящий должность генерал-квартирмейстера при армии Муромцов все, что до каждого части принадлежит, испытывали чрез собственно свой обзор. Город сей лежит у подошвы гор при самом берегу дунайском, но кряж сих высот и на них сады, которые с нашей стороны закрывали оной, исполнены нельзя меньше сказать как самых пропастей, сверх и снизу покрытым большим лесом. Нельзя было ни на высотах, ни по впадинам поставить людей без отваги быть им отрезанным, ибо лес, холмы, и овраги подавали всю способность неприятелю с удобной ему стороны пролезть и отхватить всякую часть, как напротив нам не дозволяли нигде стать и построить ни самую малую часть в боевой порядок. При сей неприятелю от натуры самой даруемой защите, имел еще он, как выше упомянуто, пред самым, городом и под защитою городских батарей крутую [644] ретраншированную гору, где стоял целый корпус Осман паши с артиллериею. Не сломя сей преграды я первой и сильной, не могли мы приступить к городу и потому, невзирая на все трудности, решился я атаковать тот неприятельской ретранжамент, предполагая по успехам, тут одержанным, наступать и на самой город Силистрию, ежели удобность к тому откроется.

Две трети из состоящих здесь войск употреблены были для сего действия, а распоряжения к оному учинены таковым образом, как подношу при сем к высочайшему усмотрению список оной диспозиции «С».

17-го числа наряженные команды, кроме части генерал-порутчика Потемкина, из главного корпуса гранодер тысяча двести шесть и тысяча тридцать девять мушкетер под командою генерал-майора и кавалера барона Игельштрома, полки Ширванской, Кабардинской и баталион гранодер подполковника Блюхера, предводимые генерал-майором бароном Вейсманом, и в резерв первой гранодерской Куринской и баталион генеральс-адъютанта графа Румянцева, под предводительством генерал-порутчика Ступишина, где и бригады той командир генерал-майор и кавалер Мелиссино находился, пошли с вечера на назначенные им места, и за два часа до рассвету колонны барона Вейсмана и барона Игельштрома спустились вниз с горы, первая к стороне ретранжамента, а вторая к городу. Пред выступлением к атаке я сам осмотрел людей, к тому назначенных, и говорил им о предлежащем подвиге, с которым сопряжена их слава и польза службы и со внутренним удовольством, видя в офицерах и рядовых отменную ревность и бодрость духа, как и те и другие сами напрашивались из доброй воли на сие дело, принимал за толь усердную вообще волю за лучшее предвещание желаемоего успеха. На рассвете 18-го числа, как скоро генерал-порутчик Потемкин дал сигнал ракетою, что он готов к атаке, тогда открыл вдруг свои батареи генерал Ступишин, бывшую под прикрытием Киевского пехотного полку, генерал-майор Вейсман от него поставленную, равно и генерал-порутчик Потемкин и под сим огнем вступили, во-первых, колонны части генерал-порутчика Потемкина в атаку, из оных правую вел Ярославского пехотного полку полковник Лукин, левую полковник Языков, с третею следовал по дороге к Силистрии для очищения горы в трех стах пехоты и с пешими запорожцами пример-майор Фаминцын и порутчик лейб-гвардии Потемкин, а резерв был под командою подполковника Розенберга. Первые две и резерв принадлежали управлению предводителем оным бывшему генерал-майору Каковинскому. Неприятель, обозря приступ наших войск, из всех своих батарей с горы и из города наижесточайшую производил стрельбу, а в приближении и оружейную. Правая колонна, веденная Лукиным, сближась уже на горе до того к ретранжаменту, что только оставалось оной броситься в неприятеля штыками, потеряв тут своего предводителя убитым, [645] остановилась от огня неприятельского, а турки во мгновении выскоча из окопов, со всею яростию ударили на нее саблями. Стремлением сим сколько отчаянным, так и сильным замешали они не только ту, но и левую колонну, которые в отступления расстроившись, в тот же непорядок вовлекли и в свой резерв. Третья колонна под командою пример-майора Фаминцына и лейб-гвардии порутчика Потемкина доходила до самых картечных выстрелов из города, и при таковом в других замешательстве действовала, наступая и отходя в таком порядке, что ни когда неприятель не брал у них поверхности. Неприятель из города, приметя сию поверхность, поднял по обычаю ужасной крик радости, и пустились оттуду его войски в полном стремлении на гору, но в самое то время замешательства в наших атакующих колоннах, и что неприятель выбежал на них из своего ретранжамента, полковник и кавалер Кличка, отделенный от колонны барона Вейсмана для атаки, поднялся с полком Кабардинским на ту гору с левого флангу и овладел неприятельским ретранжаментом, а полковник Леонтьев с Ригским карабинерным полком, который на дороге вниз стоял между тою горою и колонною барона Вейсмана, взъехав на гору от левой неприятельской стороны, ударил неприятелю, из окопов выбежавшему, в тыл; с правой же неприятельской стороны от части генерал-порутчика Потемкина, отделенный с тремя стами пехоты подполковник и кавалер Цыглер, вошел в неприятельской ретранжамент, и выгнал еще державшихся там турков; коль сие наилучшим образом и в самой скорости исполнено было, то неприятель, увидя в спине своей нашу кавалерию и пехоту, и последнюю вступившую уже в его ретранжамент, поворотил назад к оному, но тут, не дав ему опомниться, устремили на него толь сильные поражения, входя в порядок расстроенные части и пришедшие по приказанию моему резервные полки под командою генерал-порутчика Ступишина первой гранодерский Куринский и баталион графа Румянцева, что неприятель, который продолжал и сбитой паки возобновлял упорную оборону с подкреплением от города, был истреблен, а избегающие того турки бросились в город, провождаемые нашею канонадою. По сбитии неприятельского корпуса с сего места, толь упорно защищаемого, приказал я барону Вейсману своею колонною занять ретранжамент. В сем жестоком бою, продолжавшемся на горе чрез шесть часов, где успех наших войск имел добрые и худые перемены, неприятель ежечастно высылал из города в помощь своим на гору войски, доколе мы не превозмогли по вышеписанному над всем его усилием; но сколь много ни отделял он городовых войск на ту гору, еще мы видели вокруг города ретранжамент, наполненный всегда многолюдством оных, как равномерно и все внутренние укрепления.

По истинне, всемилостивейшая государыня, подвиг войск ваших в сем деле не имеет много подобных примеров в войнах, [646] что были в свете. В таком неприступном положении, как тут был неприятель, что пути к нему непроходны, и что сей корпус по себе сильной брался еще за руку с городом укрепленным и войском еще сильнейшим во взаимную себе защиту, преодолеть и местную неудобность и смелую оборону от неприятеля и сбить оного не есть ли событие чрезвычайное по предприятию и по мере самих трудов.

Завладев горою и на ней окопами и артиллериею неприятельскою в десяти пушках, достигнули мы только в первом сем пункте нашей полной победы, но не было еще конца длившемуся с обеих сторон огню и самому сражению, на весь тот день оставшемуся, ибо неприятель из города со всех батарей умножал стрельбу по нашим полкам, объемлющим гору, и не преставал так же досягать оною колонны, вниз стоявшие, под предводительством генерал-майоров баронов Вейсмана и Игелштрома.

Как только по моему повелению барон Вейсман со свою колонною взошел снизу наверх горы и взял под свою оборону отбитой у неприятеля ретранжамент, то я, прибыв на ту гору против неприятельской из города канонады, что к вреду туда досягала, велел еще ближе воздвигнуть свои батареи и все употребить служащее к утверждению нашему на той высоте, которая повелевала самим городом, а как уже сим образом стоял твердою ногою на той горе барон Вейсман, обратя и свои и неприятельские пушки на город, то генерал-порутчику и кавалеру Ступишину с резервом приказано от меня возвратиться в лагерь главного корпуса. Между тем я, объехавши свои части и осмотря положение мест, предлежащих от оных к городу, и коль расстройка, случившаясь в начале атаки ретранжамента в колоннах от корпуса генерал-порутчика Потемкина воспрепятствовала вместе с тем сражением приступить внизу стоявшим колоннам к городу, и увидя несразмерное число оборонявших, полагал в будущую ночь зажечь город и немедленно сделать приказал надлежащие к тому приготовления. Я отъехал с той горы с сим намерением в лагерь главного корпуса, чтоб и тут учинить подлежащие распоряжения по оному. На первом, так сказать, шагу прискакал ко мне с передового пикета вестник, что неприятель в великих силах по Базарчицкой дороге наступает в наш тыл. Я только успел случившемуся быть со мною генерал-порутчику Потемкину приказать, чтоб он, свою кавалерию обратя против него, выступил вслед и со всем корпусом в порядке бою, а сам я, не останавливаясь, продолжал ехать, хотя был без малейшего прикрытия, как другие уведомители и от передовых согнатых уже постов и от корпуса прискакали ко мне с известием, что я уже отрезан от лагеря своего вошедшим между нас неприятелем, которого конницу разъезжавшею и сам я тут близко себя увидел. Не мог бы я избегнуть от рук турецких, естьли бы не благовременно, хотя и случайно, генерал-порутчик Ступишин показался на своем обратном пути сему [647] сикурсу неприятельскому, который на походе им веденные полки первой гранодерской Куринской и баталион генеральс-адъютанта графа Румянцова кинулся тотчас атаковать, а я между его в ту сторону устремлением мог, вдавшись в лес, пробраться в лагерь главного корпуса; откуду тотчас отправил по звуку начавшегося сражения в подкрепление своим два кавалерийские полки, там остававшиеся. Генерал-порутчик Ступишин и во внезапном нападении от неприятеля помянутые свои полки успел построить, и открыв по нем непрерывной огонь из артиллерии и мелкого ружья, не только не допустил неприятеля коснуться фронту, как он ни нагло напускал, но и не мог сей турецкой корпус, из конницы состоявший, против сильного отражения долго устоять в своем наглом нападении, а быв побежденным, побежал во всю мочь назад в преследовании от кавалерии, подоспевшей туда, и от корпуса генерал-порутчика Потемкина.

Корпус неприятельской был сей послан от Нюман сераскира паши по услышании чрез пушечную стрельбу о чинимой от нас атаке на Силистрию, под командою Черкес Гасан паши в семи тысячах конницы, чтоб поспешить туда на помощь. Одержав в сей день вторую победу над неприятелем, изведал я от взятых тут пленных, что Нюман паша идет от Базарчика с двадцатью тысячами конницы и пехоты, с намерением, чтоб во освобождение Силистрии, ударить с своей стороны на наши войски и не далее уже тридцати верст от нас находится. Занят будучи сим новым явлением, должен я был себя готовить к отпору против окружавшего неприятеля с тылу и держать войски пред Силистриею, в неумолчном оружейном звуке ведущие действия с неприятелем.

С второго часа пополудни начал неприятель усиливаться против постов генерал-майора барона Игелштрома, первые вылазки были отражены, но, наконец, устремился он против всей его части нагло так, что положению места во рвах, буграх и лесах, и расстроившихся от того людей отступил он к главному корпусу. Великость урона неприятельского в людях пред Силистриею доказывали кучи тел побитых, но щоту мы тому не могли делать, ведя с утра до самых сумерков сражение и прибавляя на всякую минуту число пораженных. Не во время бою, но от разбития уже лесом бегущий неприятель напал на три орудия полевой артиллерии, шестифунтовую пушку и гаубицу, да Куринского полку одну пушку, которых на крутость горы не могли поднять лошади и, оборвавшись с высоты, не свергли в овраг, когда люди долженствовали спешить к овладению ретранжаментом, имел случай захватить и увезти в город, чему никак нельзя было воспрепятствовать в тех закрытых лесом и буграми местах, и увидеть того не могли прежде, как уже утащены к городскому ретранжаменту.

К вечеру прибыл посыланный с партиею по Шумлинской дороге майор Любимов, который, доезжав до местечка Токмак, [648] отстоявшего от нашего положения шестьдесят верст, нашел как в тех местах, так по разведыванию впереди, толь узкие дороги с чрезвычайными горами и ущельями, что не только с артиллериею и нашими повозками пройтить по оной нет удобности, но и кавалерии не более как в две лошади, а инде и в одну только лошадь проехать можно, а на великих весьма расстояниях нет и воды. Он, возвращаясь назад, встретился паки при деревне Афлатари с неприятельскою партиею тысячах в двух и оную разбил, но вслед за тем Черкес паша со своими превосходными против него силами, отрезав ему дорогу к армии и к соединению с полковником Чорбою, атаковал их обоих и принудил пробиться чрез всю противостоявшую толпу, хотя с утратою людей.

Получа известия о движении с новым войском от Базарчика Нюман паши, и когда отступление на наведение страха городу вновь меры заставляло принимать, то держал я с генералами первой военной совет в тот же самой день, и рассуждая, что хотя мы одержали полной успех в завладении ретранжаментом, но испытали сим же делом, коль велики силы неприятельские в городе Силистрии, и как отчаянно он сии укрепления защищает, следственно, нельзя избежать в людях великой утраты, естьли брать город приступом, ибо один сей способ оставался, не имея большой артиллерии и лишних снарядов ко вреду города, и видя, что многие выстрелы полевой артиллерии желаемого успеха не приносили. В таком деликатном положении, когда все наши запасы, и даже нужное пропитание имеем за рекою Дунаем, а пред собою и в округе многочисленного неприятеля, город же Силистрия нам для того только нужен, чтоб не оставить оного в спине своей, ежели делать поиск на визиря в Шумлу, но сам визирь, по всем известиям, отрядя от себя войски на оборону сего города и в наш тыл, держится налегке и предупредить может всякое наше на него движение, – ради сих причин, как еще и по уважению на самую невозможность по числу наших сил, чтоб далее наступать на неприятеля, запершагось в своих укреплениях городовых, который всякую свою потерю может награждать новоприводимыми войсками во место, что мы чрез утрату умножили б наше ослабление, постановили на сем совете, чтоб корпус генерал-майора барона Вейсмана вывесть из ретранжамента неприятельского и присоединить в ту же ночь к корпусу генерал-порутчика Потемкина, а по соединении им обоим взять позицию на левом крыле главного корпуса, дабы соединенными силами при всяком покушении неприятельском удобнее было его поразить, что и исполнено было. И генерал-майор Вейсман, сняв свою и неприятельскую артиллерию, соединился с корпусом Потемкина, а на завтре, то есть 19-го числа, пришли на места свои к главному корпусу. Хотя на том же совете определено, чтоб и главному корпусу взять другой лагерь, поелику тогда бывший был между лесом, за которым неудобно было открывать и самого ближнего движения неприятельского, но [649] случившийся в 19 и день июня сильной дождь с жестокою бурею, удержал нас тот день простоять на том же месте; а неприятель, выходя малыми партиями из города, перестреливался только в садах с нашими пикетами. На завтре, то есть 20-го числа, отошед главный и оба боковые корпусы шесть верст назад от Си-листрии, расположились в лагерь. Тут от полковника Огарева, который прикрывал с Пермским пехотным полком наши мосты чрез реку Галицу и переправу чрез Дунай и большую сзади и спереди дифилеи, получил я рапорты о показавшемся в левой его стороне неприятельском лагере между деревень Биюк и Кючук-Каинарджи. Взирая на опасность, коль близок уже был неприятель по местоположению отрезать нас от Гуробальской переправы и от всякого сообщения с сопротивным берегом послал я генерал-майора Муромцова осмотреть положение и силы оного. Сей нашел лагерь пространной, но числа войск в нем не мог определить, поелику стояли турки в глухом месте закрыты лесом и дифилеями, но с другой стороны как тот неприятель не делал никакого покушения на небольшой пост полковника Огарева, до пяти сот только человек у себя имевшаго, то заключал я по сему спокойному пребыванию, что в том крепком месте, может быть, разбитой неприятель хранит свои обозы, или каковы запасы, коих не может провезти в Силистрию, или же, запав, примечает на наши движения, чтобы иногда при вторичном покушении на Силистрию, или при возвращении в дифилеях впасть в тыл. Во уважении на то и другое, отделил я на рассвете 21-го числа генерал-майора и кавалера барона Вейсмана с пехотными полками: Троицким, Кабардинским, Невским и Ширванским, двумя баталионами гранодер, с карабинерными Московским и Тверским, Харковским гусарским, пикинерным Елисаветградским и с одним полком донских казаков, чтоб атаковать того неприятеля; и генерал-майора Муромцова послал я с ним же, бароном Вейсманом, при том же корпусе, коему было известно положение неприятельское по деланному им пред тем рекогносцированию. В полдень прислан был ко мне от генерал-майора барона Вейсмана подполковник граф Девиер с словесным рапортом, что он, сближаясь к неприятелю, пришел к путям непроходимым. Я ответствовал, чтоб открыл он хотя далее сторону способного к нему проходу откуда бы ударить можно, в случае ж не обретения ни каких к тому возможностей, имел бы в крайнем наблюдении дорогу к Гуробалам, чтоб неприятель не захватил ее в пресечение нашего сообщения с переправою. Ради обеспечения в том себя, и чтоб упредить всякие вредные намерения неприятельские в сем пункте, сделал я движение с главным корпусом 22-го июня, стараясь чрез реку Галицу и чрез все большие горы и тесные дифилеи пройтить на высоты, которые лежат в шести уже верстах от нашей чрез Дунай переправы. Корпус генерал-порутчика Потемкина сим же путем шел в след за мною. На сем походе по утру стала нам слышна пушечная [650] пальба в правой стороне, которая знаменовала происходившее уже сражение с неприятелем корпуса барона Вейсмана. Долго я не имел от него ни о чем уведомления, кроме что один с начала сражения бежавший пикинер в полном страхе прискакал ко мне, обвещая совершенное разбитие всего корпуса, которого словам не только я не поверил, но еще в ту ж минуту и наказал его как вредного беглеца. Напоследок генерал-майор Муромцов первый прислал ко мне рапорт, что неприятель многочисленный там побежден, овладели наши полки его лагерем и артиллериею и уже оного преследуют. Вслед за тем получил я подтвердительные известия, но купно с тем и печальное к общеприскорбию, что генерал-майор и кавалер барон Вейсман фон Вейсенштейн, пройдя сквозь неприступные места, и окружен будучи превосходным числом неприятельских лучших войск, сколько не мог ни кто чаять тут их наитить, примером в себе неустрашимого духа ободряя подчиненных, разбил все сии силы, но среди полной уже своей победы на месте бою пал сам убитым оружейною пулею, которая пронзила насквозь его руку, грудь и сердце. Сим запечатлел сей многократно победитель турков на том берегу Дуная славу своих военных подвигов и великое усердие к службе вашего императорского величества.

Корпус, им побежденный, состоял под предводительством серискер Нуман паши, считающегось между турков астрологом, и он есть тот самой, что пред сим командовал в Грузии. С ним были Ибраим, Черкес Гасан и Курт паши. В письмах, которые тут взяты, находится, что сей сераскир, как войски наши победили при Карсу, усилен был от самого визиря посланным войском из Шумны к Базарчику, но потом, когда мы пошли к Силистрии, то наипоспешнее сюда обращен. Он имел до десяти тысяч пехоты, далкаличи называемой, которые присягают сражаться одною только саблею, а всех пехоты и конницы тысяч более двадцати. На сие войско имел толикую надежду визирь, что приказами предводителю сераскиру Нюман паше, которые найдены между бумагами подлинные, грозил и салтанским гневвом и божиим судом, нудя его скорее напасть на наши войски, и предполагая коль сие он учинит в содействие с силистрским корпусом, то не спасется ни одна нора наша. Нюман паша потому уже и готов был положить руки на наши обозы, занять высоты дервентские между трудными дефилеями в пресечение нам проходу к переправе и ударить на нас на походе по их заключению с стороны неожидаемой; естьли б не движением корпуса Вейсмана был он удержан от выполнения своего намерения и не разбит по вышедонесенному в тот самой день, когда хотел злой свой умысль произвесть на нас делом самым. По первому известию, что неприятель тут разбит, я послал генерал-порутчика Потемкина с кавалериею его корпуса, и такову ж от главного в преследование. Сии сколь еще могли достигнуть бегущего неприятеля, истребляли верстах на тридцати от места бою, но [651] трудно было и здесь и далее догонять, бросившихся в густые леса и по тесным дорогам, по которым рассыпанный неприятель искал спасения одной только жизни. Лагерь полной с обозом многочисленным разделили по себе наши войски, истребя последнее, чего взять не могли с собою. Кроме других военных запасов вся неприятельская артиллерия, в ретранжаменте взятая, состоит из 25-ти орудий. Подробнейшее же донесение о сем деле имею честь поднести в экстракте «Д», из рапорта, мне поданного от генерал-майора князя Голицына, который в том корпусе находился и старшим оставался, как убит был Вейсман.

Свободясь через сию победу от засады, которую враг наш уготовил было на всеконечное истребление, и обратя сию пагубу на главу его, принесли мы всевышнему нам в том помощнику благодарные молитвы в главном корпусе с пушечною пальбою.

23-го числа генерал-порутчик Потемкин привел полки корпуса Вейсмана от места сражения в соединение с главною частью и донес, что в той стороне, кроме по разбитии бегущих без остановки, не открыт больше ни где неприятель; не показывался он так же и из Силистрии во время нашего обратного походу, кроме конных только партий, высыланных для обозрения.

Не имев уже ни где более против себя в поле неприятеля, после многократных его разбитии, а видя от всегдашнего дела с ним и от походу всех людей утружденных до бессилия, и что вся кавалерия пришла внесостояние, у которой лошади ни на час из-под седел не выходили, имея вседневно дело с неприятелем и по оному беспрерывное движение, как равномерно ездя далеко за тростником одним, из коего для нее весь корм состоял, но и тот, уже от дня в день устаревая, не служил более на пищу, травы ж на сих гористых местах отнюдь не было, и щитая поиск на верховного визиря в Шумлу неудобным и бесполезным, неудобным потому, что нет проходу по образу строю и экипажей наших войск по дороге, туда ведущей, а безполезным ради того, что он, войски отделяя от себя, с которыми мы всеми имели дело, держится, повидимому, на готовой ноге к бегу в горы, чего ни коим движением упредить нельзя, а по донесению от последних выходцев, уже он и оставил Шумлу и отправился далее внутрь Румелии. Созывал я 24-го числа генералов на второй военный совет, на коем рассуждая о положении нашем и неприятельском, заключили переправиться чрез Дунай на свой берег, а для каких причин усмотреть изволите, всемилостивейшая государыня, в копии здесь подносимой о том приговора. Вследствие на совету определенного в тот же день отправя корпус, вышедший из Бессарабии по правому берегу Дуная чрез Карасу в Измаил под командою генерал-майора Райзера, и не имев опасности по всем известиям, чтоб было у неприятеля в той стороне столько сил, чтоб сделать на него важное покушение, но напротив, предполагая, что и сей корпус в пути своем может еще на него производить поиски, а сие учиня, 25-го приступил главной [652] корпус, а по нем генерал-порутчик Потемкин к обратной у Гуробала переправе и кончили оную благополучно 27-го к полдню, меры всегда имея готовыми принять неприятеля силистрского, хотя бы на последнею остающеюся часть покусился, но он не хотел не только сего учинить, но ниже назрить наши следы, вышед из авантажного положения.

Представляю здесь всеподданнейше ведомости о числе убитых и раненых в экспедицию на Силистрию, издержанных артиллерийских и ружейных зарядах; и дерзаю себе льстить, всемилостивейшая государыня, что, рассмотря на подносимом плане («Е») положение мест, которые мы прошли, и на которых были и свергали с оных малыми силами превосходное число неприятеля, удостоите, ваше императорское величество, высочайшего своего благоволения несравненный труд, мужество и усердие от ваших войск, в сих подвигах оказанные.

Командующие частьми генерал-порутчики: Ступишин, барон Унгерн, Потемкин и князь Долгоруков, в трудах и действиях против неприятеля были мне помощники и с полною ревностью к пользе службы, где кому был случай употреблялись, а князь Долгоруков из доброй своей воли при атаке корпуса Осман паши находился в части генерал-порутчика Потемкина и со-труждался обще с ним в распоряжениях к одержанному успеху; генерал-майоры: дежурной князь Долгоруков во время бою с неприятелем и во всякой час по званию, которое исправляет, оказывал достохвальное мужество и свое рачение, артиллерии Тургенев, инженер Ригельман, Мелиссино – трудились всегда по своей должности. Правящий должность генерал-квартермистра генерал-майор Муромцов, по малоимению здесь чинов Генерального штаба все бремя сей многотрудной должности на себе одном несет и, упражняясь неусыпно в рассмотрении положения мест, в делании новых дорог для проходу войскам, сколько в том доказывал свое искусство, так и под Силистриею, вдаваясь в сей опасности, делал ближайшие рекогносцирования, а на последок в победе, одержанной бароном Вейсманом над сераскиром Нюман пашею, много участвовал способствуя своими трудами, не щадя жизни, и поводом сим новым его храбрости и трудов отличных, осмеливаюсь испросить к нему всемилостивейшего от вашего императорского величества благопризрения и повергнуть оному же подвиги своего отличного мужества в сих действиях, изъявивших генерал-майора Мелиссина, полковников и кавалеров Петерсона, графа Воронцова, фон Кличку, Новотроицкого кирасирского Чертова, Московского карабинерного Левиза, пикинерного Елисаветградского подполковника Увалова; подполковников и кавалеров Венгерского гусарского Розена тяжело раненного барона Ферзена и Цыглера, и пример-майора Фаминцына. О протчих же офицерах, имевших случаи отличиться своею службою, не умедлю представить вашему императорскому величеству по отобрании [653] от частных командиров достоверных о том свидетельств. Во время сражения с неприятелем находились при действующих войсках иностранные волонтеры, Римской императорской генерал-фельдмаршал-лейтенант барон Барко, полковник Броун, гишпанской полковник Деласказас, аглинской капитан Елиом; наши: полковник и кавалер принц ангалт-Бернбургской, которой командовал частью в колонне, на приступ к городу назначенной барона Игелштрома, и явил не меньше в сем как и во всех случаях к общему признанию дух твердости, свойственной его породе и свойственный рожденным военачальствовать. Камер-юнкер князь Долгоруков, штаба генерал-фельдмаршала князя Голицына генеральс-адъютант князь Прозоровский, употребляющийся всегда с полками кавалерийскими, лейбгвардии капитаны: Розенберг, Лунин и Крузенштерн, порутчики Бибиков, Леонтьев, Васильчиков, Потемкин, Самойлов – сей отличился, подавая собою пример мужества при атаке ретранжамента, и когда нужно было расстроившиеся колонны приводить в порядок, флигель-адъютант генерал-аншефа и кавалера графа Чернышева Арсеньев, гвардии адъютант Трегубов, подпорутчик Высоцкий, прапорщики Судьенков, Васильчиков, корнет Васильчиков, сержанты Позняков и Рахманов, кои употребляемы были как мною, так и от частных командиров для отнесения повелений, где дело происходило с неприятелем.

Щастливым я себя признаю, всемилостивейшая государыня, что, перенесши оружие за реку Дунай, удостоился к славе оного приобресть там новые успехи, но не меньше к щастью моему обращаю и то, что без всякой потери учинил я обратную переправу, и стою уже на своем берегу. Не мог я гонятца по местам непроходным за особою одного верховного визиря. Предложения ваши были, всемилостивейшая государыня, чтоб разбить визирскую армию, доколе она не будет еще в полном собрании на той стороне. Сие мною и учинил я, победив те войски, которые он против меня отряжал и боле коих не имел уже у себя.

Булгария весьма приличное название у турков имеет – Делиарман, то есть: лес разбоинский, которым в ней одним воевать удобно. Горы крутые и впадины глубокие составляют положение оной. Мы брали у неприятеля полные лагери, обозы и артиллерию, но побить наголову нельзя никак его войск, в убежище везде себе находящих леса и овраги, по которым по образу нашего ополчения кавалерии и пехоты, артиллерии и тягостного обоза, никак нельзя и ходить, а и того меньше действовать, а напротив ничего так нелегко в той земле, как засаду делать и внезапно нападать, к чему и было покушение неприятеля напряжено на совершенное нас истребление.

Сведя вмести три корпуса, которыми защищаема была Бессарабия, Молдавия и Волахия даже до реки Ардыша, имел я в них только всей пехоты тринадцать тысяч. С таким числом, [654] будучи за широкою рекою, естьли пойтить на атаку укрепленных неприятельских постов, каков и город Силистрия, то за утратой людей, в таком случае неминуемою, едва бы осталось у меня сил и для содержания гарнизону при овладении тем местом; но сию всю обширность земли, которая чрез то движение была обнажена, чем тогда закрыть? Еще я за должность себе нахожу донести вашему императорскому величеству, что мне нелегко теперь войтить в прежний порядок оборонительного положения и восстановить в нем ту же твердость, которая рушилась чрез переход за Дунай, ибо магазейны и все транспорты, довольствовавшие каждую часть, делясь на разные пункты, сведены были к одному, равно как и суда, на которых потребные запасы возятся, употреблены были для переправы, следственно в тех местах, где должно войскам стать, не могут они найтить теперь ничего к продовольству их нужного.

В жителях сопротивного берега не приметил я ни какой приверженности к войскам нашим, не было ни одного, которой бы по доброй воле подал нам о неприятеле известие, но и которые попадались в руки больше подавали в себе сомнения, что суть подосланные от стороны неприятельской, нежели приносили достоверности. Осман паша, который пред сим командовал в Морей, привез в Силистрию много оттуду греков пленных, чрез которых может наносить страх и сдешним христианам, или же в них по общежительству с турками больше действует привычка, нежели побуждение веры.

Польза службы велит донести вашему императорскому величеству, чтоб в укомплектование здешней армии не присылать более татар, ибо коль только стали на одном берегу с неприятелем, то примечен в таковых дух неверности и ушли из них некоторые прямо к неприятелю, за всеми против того сделанными осторожностьми.

В продолжении экспедиции за Дунаем, какие одержаны поверхности над неприятелем в части генерала графа Салтыкова генерал-порутчиком Каменским и генерал-майором Суворовым, и что препятствовало ему по моему повелению вступить тогда ж на сопротивной берег, к высочайшему усмотрению представляю выписку его ко мне о том репортов.

Окружен быв неприятелем и находясь против него в повседневных действиях, не мог я прежде совершенно конца тому, поднести вашему императорскому величеству всенижайших уведомлений, что и есть причиною умедления между последним и сим моим всеподданнейшим донесением.

Долг звания моего обязывает меня тут же представить всеподданнейше вашему императорскому величеству и о сем, что в полках здешних по убыли чрез бой с неприятелем и от самых болезней, едва уже малейшая часть остается твердых старых солдат, а состоят оные из рекрут слабых, которые не навыкли бесстрашно входить в огонь и причиняют расстройки, [655] случающиеся в деле с неприятелем. Неприятель же, как известия подают и министры дворов союзных, о коих мне сообщал тайный советник Обрезков, не только не мыслит уже о мире, но больше ополчения принимает продолжать войну, и мы сами видели в нынешних действиях за Дунаем, хотя и в начале еще кампании, что войски, с которыми имели мы там дело, состоят уже из самых лутчих и выборных храбрецов, и потому весьма нужным я полагаю против такового неприятельского ополчения лутчее и большее дать усилие и здешней вашего императорского величества армии, в коей о наличном числе людей соизволите быть известны из поднесенных от меня репортов, и осмеливаюсь всеподданнейше просить высочайшего о том повеления.

Флота капитан Третьяков с флотилиею дунайскою, посыланной от меня в море для произведения поисков над неприятельскими судами при их ходе и в пристанях, сколько могли бы дозволить его силы, возвратясь в устье дунайское, прислал мне репорт, что сие он учинил по оказавшейся тече в судах, который к высочайшему усмотрению подношу в копии. По его уведомлению 18-го и 19-го июня неприятельские четыре корабли военные, четыре брегантины и три галеры прошли мимо острова Сулино к Очакову; и еще комендант Килии репортовал о примеченном так же турецком военном корабле 21-го числа, который приближался к острову Сулину и, выстрел сделав из пушки, отошел в море. В последних числах сего месяца из Царяграда на пяти лодках прибывшие в Измаил греки привезли на продажу разные фрукты. Они показывают, что при отъезде их 11-го июня отправлено из Царяграда десять кораблей и двадцать галер с войском в Анадолию в крепость Батунь...

Граф Петр Румянцов.

ЦГВИА, ф. ВУА, д. 1987, л. 175-194 об. Подлинник. Частично опубликовано в сб. «Фельдмаршал Румянцев», ОГИЗ, 1947, стр. 235-237.

Приложение к док. № 333

1773 г. июнь. – ВЕДОМОСТЬ КОЛИЧЕСТВА БОЕПРИПАСОВ, ИЗРАСХОДОВАННЫХ ПРИ АТАКЕ СИЛИСТРИИ

Граф Румянцов.

ЦГВИА, ф. ВУА, д. 1987, л. 207-207 об. Подлинник. [657]

Комментарии

1. См. документ № 326.

2. Приложения не публикуются.

3. Название деревни не разобрано.