№ 221
1771 г. июня 6. – РЕЛЯЦИЯ П. А. РУМЯНЦЕВА ЕКАТЕРИНЕ II О БОЕВЫХ ДЕЙСТВИЯХ КОРПУСА ГЕНЕРАЛА Н. В. РЕПНИНА НА ЛЕВОМ БЕРЕГУ ДУНАЯ И О ПРЕСТУПНОЙ СДАЧЕ МАЙОРОМ ГЕНЗЕЛЕМ КРЕПОСТИ ЖУРЖА
№ 33
Лагерь при с. Оанче.
В предыдущей моей [реляции] под № 27-м 1 всеподданнейше донес я вашему императорскому величеству о препоручении корпуса, в Валахии находящегося, в команду генералу-порутчику и кавалеру князю Репнину. Он, терпя жестокие болезненные припадки и преодолевая токмо усердием к службе прямое изнеможение своих сил, отправился из города Ясс к своей команде и 20-го числа приехал в Букарешты. Тогда уже корпус его, предводительствуемый генералом-майором и кавалером Гудовичем, из своей позиции от устья реки Дембовицы делал движение на речку Веде, доведен к тому будучи разобозрением, что неприятель обращает свои силы вверх Дуная, а шпион его, нами пойманной, так и разные выходцы удостоверяли, яко уже турки, собрав большую часть войска к Никополю, переправляют оное к Турну, дабы там утвердиться и сделать поиск на корпус генерала-майора Потемкина, который еще был за рекою Ольтою. Второе, что полагал генерал-майор Гудович своим туда склонением удержать свое сообщение с корпусом генерала-майора Потемкина, которому естьли турки усиленно препятствовать стали переход чрез реку Ольту, то он готовился неприятеля тогда атаковать взад и далее потом споспешествовать от своей стороны содействиями на крепость Турно, которую сорвать полезно для нас бы было, яко гнездо, из которого неприятель мешал нам владеть совершенно и спокойно левым берегом реки Ольты. По сим видам располагая в ту сторону свой оборот, где, видимо, неприятель стремился большими силами не только удержать свою крепость, но и отрезать переправу на сию сторону Ольты корпусу нашему, выходившему из баната Крайовского; обеспечена была на ту пору левая сторона того корпуса и зад его сверх крепости Журжи постом на Дунае в Обелештах.
Генерал-порутчик князь Репнин, следуя за сим движением, [452] нашел 25-го майя под Турновым соединенные уже корпуса генерал-майоров Потемкина и Гудовича; на завтра сделал он большой шармицель, дабы под оным осмотреть крепость и силы неприятельские. Сии показались ему тысяч до пяти, а крепость увидел такого ж рода, как Браилов, в средине замок четвероугольной, которой служит кавалиром, имея на верху вокруг туры и пушки; сие обведено валом земляным с четырьмя на углах бастионами, а то облечено гласисом. Лежит сия крепость под никопольскими пушками и под самою Никопольскою горою. Дунай и тут очень узок, и пишет в своем рапорте князь Репнин, что с горы Никопольской почти можно в Турно каменьями бросать. Берег неприятельской весь высок, а наш плосок и низкой. Он мнит, хотя бы мы и в свои руки достали Турно, то бы нельзя, однакож, в ней держаться, не имев за собою противного берега Дуная, ибо в крепости, так и около оные по окружающим ее низким лугам, никому бы нельзя быть, сверх того место сие выходит мысом в сторону неприятельскую, имея с двух сторон заливы, коими можно неприятелю десанты везде делать на немалое расстояние и тем коммуникацию крепостную всегда тревожить. Сии обозренные в натуре неполезности для нас, равно и то, что по приготовленной с неприятельской стороны обороне крепости, предприятие на оную требовало формальной осады, которую в настоящем положении того корпуса и весть не было удобности, склонили помянутого генерала-порутчика князя Репнина отойти от того места, но сверх того в тот же самой день на вечер, то есть 26-го, получил он уведомление, что по стянувшемуся главному числу наших тамошних войск в тот угол неприятель сделал им сильную диверсию, переселившись на нашу сторону Дуная при деревне Слободзее, несколько верст выше Журжи. Он в ту же ночь к ней на помощь пошел с своею частью в намерении атаковать преселившегося неприятеля и, скрывая свой обратной поход, дабы сюрпренировать близ Журжи неприятеля, оставил под Турком генерала-майора Потемкина со всем его корпусом для маскирования на одни или на двое сутки той крепости. Неприятель, однако же чрез шпионов или инако, сведав об отступлении князя Репнина и мня, что тут маскирует токмо малой деташамент, на завтра после обеда, усилив себя новыми войски из Никополя, всей своей конницей заехал в округ, а пехотою, которые по меньшей мере было до шести тысяч, от крепости атаковал наижесточае корпус генерала-майора Потемкина, но везде был принят, отбит и прогнан с величайшим уроном. О сем действии прислал мне князь Репнин одну только маленькую к нему записку от генерала-майора Потемкина, в которой он кратко изъясняет, что, победив в пять раз больше себя неприятеля и ус[т]лав их трупами поле, торжественные приносит молитвы богу, подробного же тому описания еще я не получил и думаю за препятствием обстоятельств, о которых продолжаю мое донесение. [453]
Между тем князь Репнин сколько ни спешил на помощь Журжи, сведав напоследок, что неприятель ее атакует, и пришел к оной в четвертой марш от Турны, сделав с лишком 120 верст; но уже нашел ее в руках неприятельских, ибо за несколько часов пред его приходом в 29-й день майя гарнизон наш сдался на капитуляцию, выговорив себе, чтоб при всей верхней и нижней аммуниции, со всеми военными частьми из города выступить и беспрепятственный иметь путь до Букарешта.
Не знав еще о сем нещастии, и приходя к сей крепости, помянутый генерал-порутчик встречен был неприятельскою конницею, которую атаковал и принудил под город бежать, взяв же в то сражение одного пленного, от него сведал, как вышеписанное, так и то, что неприятель имеет слишком двенадцать тысяч пехоты в городе и ретраншементе. Сие самое еще ему подтвердил из нашего гарнизона офицер, которого неприятель к нему, князю, выслал для объявления ему договора, учиненного гарнизоном. Тогда генерал-порутчик князь Репнин, не быв в силах такое знатное число войск в укреплениях атаковать, принужден отступить к реке Аргису, пославши повеление и генералу-майору Потемкину следовать с корпусом за сию же реку и заслонить своею позициею город Букарешты, против дороги, что от Журжи лежит к оному. 1-го числа сего месяца неприятель прислал к князю Репнину весь бывшей гарнизон в Журже, в препровождении турецкого конвоя. Под раненых и под разные гарнизонные экипажи неприятель дал свои подводы, которые ему и возвращены.
Сие прискорбное приключение, и первое от начала моего командования, не может меня не трогать наичувствительнее, всемилостивейшая государыня, и потому наиболее, что произвели оное не силы и не предприимчивость неприятеля, но трусость и упадок духа бесприкладные тамошнего нашего коменданта майора Гензеля и бывших с ним в крепости офицеров 2.
Крепость Журжевская по осмотру генерала-квартермистра Боура и самого генерала-порутчика князя Репнина, как особливо первый, возвратись из Валахии, меня уверял, столько была в хорошем укреплении, и снабдена довольно военными и съестными припасами, что отнюдь опасности не было потерять ее там, как по малодушию гарнизона случилось оную невероятным образом утратить. [454]
Генерал-порутчик князь Репнин объясняет, что оборона от нашего гарнизона столь слабая происходила, какой уже хуже представить себе не можно. Крепостные строения все целы, да и разбить их нечем было неприятелю, ибо он с собою не имел удобных к тому орудий. Комендант убоялся неприятельской батареи о двух пушках с столь превосходным количеством у себя артиллерии, и за превысокими каменными стенами, имея еще действительно под ружьем, как его рапорты гласят, в той крепости, кроме убитых и раненых, пятьсот сорок шесть пехоты да казаков девяносто девять человек. Я подношу тут рапорт коменданта Гензеля 3 и мнение, поданное от субалтерн-офицеров, и журнал подробный, что там происходило. Всяк усмотреть может из собственных их описаний, что страх недостойный сие бесславие произвел, что тут самый слабый поиск на крепость делан от неприятеля, и что оную защищали совершенные трусы, а не победители россияне. Я приказал помянутого коменданта и всех офицеров того гарнизона, яко заслуживших смертную казнь, заковав в железа, отправить в крепость Хотинскую и содержать их тамо на хлебе и воде; ибо после обличения вины в собственных их показаниях, не о чем уже над ними боле военным судом следовать. Постыдная боязнь о собственном своем животе владела ими больше славы и присяги в том, чтоб не щадить крови своей для пользы службы и высочайших интересов вашего императорского величества.
Всемилостивейшая государыня, теперь от власти вашего императорского величества зависит конечный жребий сих узников. Я осмеливаюсь представить мое мнение, чтоб их без пощады и в образец военной строгости наказать, дабы их позорная казнь так ужасала все войско, как ныне отвратительно для всех их недостойное содеяние, ибо нет возможности тут ничего удержать, когда уже и крепость на три или четыре дни на ее собственную оборону оставить не можно. Я дерзаю сказать, что смерть, кровь и раны толь многих храбрых людей, двукратным оборением неприятеля приобревших нам сию крепость, сами вопиют о наказании сих извергов, которые плоды их мужественных подвигов вотще опровергнули.
К стыду преступников заключу я сие донесением вчера полученного мною рапорта от коменданта браиловского Борзова, что 3-го сего месяца неприятель на утренней заре, переплывши Дунай из города Гирсова числом более двух тысяч человек, атаковал наш пост при устье Яломицы, под командою пехотного Бутырского полку секунд-майора Таубе; и хотя, окружа тут бывший редут, более шести часов турки со всею наглостию стремились штурмовать, но храбростию помянутого майора и его подчиненных не только отбиты, да еще и совершенно побеждены, [455] ибо полегло их убитыми на месте до двухсот человек, шестнадцать в плен взято и два знамя, и великое число поглотила река бросающихся в робости на лодки.
От 3-го числа сего месяца генерал-порутчик князь Репнин, донеся все подробности делу гарнизона, бывшего в Журже, и чего дожидаясь с часа на час умедлил я сим отправлением, пишет, что он с своим корпусом по левой стороне Аргиса расположился на Журжевской дороге и, дождавшись тут генерала-майора Потемкина с его полками, который идет по Бранкованской дороге к той же реке, пойдет сам, оставя его тут для закрытия Букарешт, к устью реки Дембовицы и будет стараться для поправления тамошних дел неприятеля разбивать. Я предложил ему о последнем весьма пещися, и теперь для диверсии оттуда неприятелю помышляю о новом поиске от части генерала-майора Вейсмана на неприятельской берег, буди способы к тому найду, в рассуждении опасности от умножающегося неприятельского флота, приходящего от Черного моря. Комендантам же всех крепостей по поводу случившегося с Журжею велел я крайние осторожности сохранять, предписав, что за стражу свою жизнию они отвечать будут.
Удача неприятелю в отобрании Журжи еще не может великой расстройке подвергнуть тамошних наших дел. Мы станем искать, чтоб поселение их на наш берег обратить им в беду.
Впрочем, за достоверно еще мы не видим, в которую сторону главные свои силы поведет неприятель, а ежечасно подтверждается, что визирь до сих пор в Бабадах, в ожидании большого числа войска в усилие своей армии.
По выходе нашего корпуса из баната Крайовского, доходят известия генералу-майору Потемкину, якобы турки при Видине чрез Дунай переправляются, но не известно в каких силах...
Граф Петр Румянцов.
ЦГВИА, ф. ВУА, д. 1925, л. 121-125. Подлинник. Частично опубликовано в сб. «Фельдмаршал Румянцев», ОГИЗ, 1947, стр. 205-208.
Комментарии
1. Реляция не публикуется (см. ф. ВУА, д. 1925).
2. Сдача Журжи в самом начале кампании настоящего года сильно поразила П. А. Румянцева. Желая подать всей армии пример строгости за неисполнение воинского долга, Румянцев всех офицеров гарнизона крепости, подавших мнение о сдаче Журжи, предал военному суду. По воинскому уставу офицеры, подписавшие сдачу крепости при возможности ее обороны, подлежали смертной казни. Суд решил Гензеля, Колюбакина и Ушакова, как наиболее виновных, лишить всех чинов, имущества и звания и сослать на вечную каторгу на Нерчинские рудники; других офицеров разжаловать в солдаты. Но впоследствии приговор этот был значительно смягчен; они были исключены из службы с отобранием патентов на свободу передвижения.
3. Рапорт не публикуется. В наемных армиях Западной Европы эпизоды, подобные сдаче Гензелем Журжи, не являлись редкостью, но в русской армии они были явлением совершенно исключительным.