ЛЕ РУА, ПЕТР-ЛЮДОВИК

ПРИКЛЮЧЕНИЯ ЧЕТЫРЕХ РОССИЙСКИХ МАТРОСОВ,

К ОСТОРОВУ, К ОСТРОВУ ШПИЦБЕРГЕНУ БУРЕЮ ПРИНЕСЕННЫХ.

О ПОВЕСТИ ПЕТРА-ЛЮДОВИКА ЛЕ РУА

Повесть Ле Руа (1699–1774) впервые напечатана в Петербурге на французском языке в 1766 г. Через два года книгоиздатель Иоган Фридрих Харткнох опубликовал ее в Риге – Митаве с оригинальной рукописи на немецком языке. Время появления в свет немецкого варианта излагается в литературе по-разному.

А. И. Андреев считал, что немецкий перевод был сделан с французского, причем неточно и с пропусками ¹, В. Ю. Визе утверждал, что немецкий текст был издан впервые в 1760 г. ² С. В. Обручев уверял, что книга впервые появилась на немецком языке в 1768 г. ³

Для установления истинного положения пришлось произвести сверку книги Ле Руа с изданиями XVIII в., хранящимися в Государственной Публичной библиотеке имени Салтыкова-Щедрина. Выяснилось, что первые две книги – на французском и немецком языках – издавались не только в разных городах Российской империи с интервалом в два года, но и с двух разных аутентичных рукописей. Это можно заключить по формальным признакам: в изданиях не было указано, что они выполнены как переводы.

Существо же всего этого дела выяснилось при изучении биографии Ле Руа ⁴. [6]

Петр-Людовик Ле Руа, уроженец города Везеля (герцогство Клевское), был в 1731 г. приглашен в Петербург наставником сына всесильного Бирона. Его родители, французы, переселившиеся в Германию, дали сыну блестящее по тому времени образование – он учился во Франкфуртском и Галльском университетах. В 1735 г. Ле Руа по предложению графа Корфа был возведен в чин академика по новой истории с поручением производить надзор за хранением карт и статей географического департамента. На этом поприще новый академик ничем себя не проявил и вскоре был назначен преподавателем французского языка в академической гимназии. С 1744 г. его назначили инспектором этой гимназии, а позднее – архивариусом академической конференции. Так как и на этих должностях он не смог показать себя с творческой стороны, то Академия наук приняла решение: «Чтобы деньги напрасно не давать, того ради определено помянутого Петра Ле Руа из службы академической уволить и дать ему абшид [отставку]».

В делах академической канцелярии сохранилось несколько переводов, выполненных Ле Руа. Так, с французского на немецкий он перевел описание плана Москвы. С этих же языков был выполнен перевод трактата, заключенного между Россией и Англией. Известны и другие его переводы. Из них видно, что переводчик в совершенстве владел по крайней мере двумя родными для него языками – французским и немецким. Знание языков и воспитанность явились, думается, решающими положительными качествами, которые учитывались при назначении Ле Руа в 1748 г. воспитателем детей влиятельного сенатора, близкого к Елизавете Петровне, графа П. И. Шувалова.

П. И. Шувалов и поручил Ле Руа сделать описание приключений четырех русских матросов на Шпицбергене. Ему помогали обер-аудитор Архангельского адмиралтейства Клингштедт и поверенный графа по Кольской китоловной компании Вернизобер. По признанию Ле Руа, Вернизобер составил и переслал ему в специальном письме историю более чем шестилетней зимовки на Шпицбергене мезенских промышленников. Имя его упомянуто в повести первым. Клингштедт еще раньше Ле Руа написал сочинение о приключениях четырех поморов, причем хотел «издать его в свет», но потом раздумал и, [7] очевидно по совету Шувалова, передал его в распоряжение Ле Руа. П. И. Шувалов весьма сочувственно относился к работе Ле Руа – он приказал пригласить к нему из Архангельска двух из оставшихся в живых поморов, с которыми Ле Руа несколько раз беседовал.

Можно заключить, что повесть о четырех русских матросах – это главный итог творчества академика Ле Руа. Кажется, он и сам это понимал и потому не пожалел сил для написания двух одинаковых текстов на французском и немецком языках. О существовании немецкого оригинала повести свидетельствует английское издание книги. Она вышла в Лондоне в 1774 г. в переводе с копии немецкого оригинала.

На русском языке повесть Ле Руа появилась лишь шесть лет спустя после первого, французского издания, причем выбор при переводе пал на аутентичный немецкий вариант. По сравнению с этим последним русский значительно сокращен. Из него опущено интересное послесловие – прибавление, в котором Ле Руа изложил ответы своих корреспондентов на его письма, и прежде всего ответ члена Петербургской академии наук Кратценштейна, установившего, что островитяне вели правильный счет календарных дней, учитывая високосные годы. По вычислению захода и восхода солнца в арктических районах академик пытался определить широту и долготу острова, где проходила зимовка поморов. Однако отсутствие точного времени прибытия на остров полярных робинзонов не позволило ему прийти к окончательному мнению. Кратценштейн убедительно просил Ле Руа обратиться к Клингштедту с просьбой уточнить эту важную для него деталь. Ле Руа послал в Архангельск письмо, но ответа на него так и не получил.

Самое примечательное в послесловии – это рассуждения Вернизобера о повести английского писателя Даниэля Дефо «Жизнь, необыкновенные и удивительные приключения Робинзона Крузо» и его главном герое. В годы написания «Приключений четырех российских матросов на Шпицбергене» в России впервые на русском языке вышла повесть о Робинзоне Крузо, и поэтому Ле Руа решил как-то отреагировать на нее словами Вернизобера, пытавшегося сопоставить условия, в которых оказались герои. Вернизобер и Ле Руа хотели показать, что жизнь может создать такие сложные и опасные [8] ситуации, за которыми не может угнаться даже фантазия писателя. Вернизобер писал: «Англичанин сообщил нам баснословную историю Робинзона Крузо. Но эта история реальная и действительная. События первой разворачивались в жаркой стране, наши же матросы пережили их в глубине Севера, на 77-м с половиной градусе. Англичанин мог приготовить пунш из винограда, произрастающего на его острове. Наши же бедные, несчастные, но твердые духом русские довольствовались водой...» ⁵

Русский издатель счел эти рассуждения Вернизобера излишними и опустил их.

Из повести были изъяты строки о русских староверах, составленные на основании данных, как сообщил автор, «Нового всеобщего словаря для знания государственных дел». Они оказались в повести потому, что именно поморы-староверы спасли трех полярных робинзонов, сняв их с малоизвестного острова и доставив на материк.

Из текста был исключен комментарий автора о прохождении фаз луны, наблюдавшихся во время зимовки экспедиции Баренца в 1596 г. на Новой Земле.

Возражать против произвола издателя Ле Руа не мог. Он уехал из России за границу, где вскоре умер.

В настоящее время автором этих строк выявлены новые интересные материалы, расширяющие сведения о злоключениях четырех русских полярных робинзонов.

Среди этих материалов надо назвать «Изустное показание» мезенского промышленника о шестилетней зимовке четырех поморов на Шпицбергене. Его рукопись обнаружена в фонде Сената Центрального исторического архива в Ленинграде, в «Атласе Архангельской губернии» 1796 г., являющемся результатом Генерального межевания, предпринятого в России во второй половине XVIII в. Архангельский инженер-экономист Федор Киселев, выходец из поморской среды, представил Сенату документ, обстоятельно характеризующий экономическую, социальную и культурную жизнь своей губернии. «Атлас» сопровождался картами, планами и чертежами, выполненными самим Киселевым. Особенно впечатлительно нарисована картина рыбных и зверобойных промыслов – основного занятия поморов. Характеризуя [9] особенности их далеких поездок, Киселев счел необходимым остановиться на приключениях четырех мезенских жителей на Шпицбергене, пребывавших там в течение семи лет, известных ему из «других источников». Его внимание привлекло то, что об этом событии рассказывалось на Мезени, родине полярных робинзонов, по-иному. Поэтому он решил его записать в форме «Изустного показания». Таким образом, оно документально подтверждает сам факт долговременной зимовки четырех людей, оказавшихся по воле случая на необитаемом острове.

На первый взгляд «Изустное показание» излишне сокращено. Но если принять в соображение, что оно является лишь частью выполненного описания морских звериных промыслов, в котором в подробностях излагается деятельность поморов на Шпицбергене и Новой Земле, то сокращение становится вполне обоснованным, и, наоборот, обширный текст главы «О рыбных и звериных промыслах», который в выдержках приводится в приложениях к данному изданию (стр. 52–54), является своего рода обширным введением в «Изустное показание».

В «Изустном показании» названы имена трех оставшихся в живых поморов, и ни одно из них не совпадает с именами повести. У Ф. Киселева это – Крыска, Турпанов и Кабанов, у Ле Руа – Алексей Химков, Иван Химков, Степан Шарапов. Федор Веригин скончался еще на острове, и он не упоминается в мезенском варианте. Несмотря на расхождения, думается, речь идет об одних и тех же поморах-мезенцах: в одном случае названы фамилии, а в другом – прозвища. Ф. Киселев так и пишет: «Один из них прозывался Крыскою, другой...». В простонародье в старое время людей часто называли по прозвищу. Фамилии упоминались в документах, причем даже в таких случаях добавлялось кроме фамилии и прозвище. Вот взятые из официальных документов фамилии: Иван Родионов Ерастов Велкой, Дмитрий Михайлов Зырян Ярило, Леонтий Иванов Шубин Плехан. Следуя данному правилу, к фамилиям трех груманланов следует прибавить их прозвища.

Сейчас можно дополнить новыми материалами весьма краткие биографии полярных робинзонов, поскольку в повести о них почти нет известий. С этой целью были просмотрены документы Архангельской губернской [10] канцелярии, хранящиеся в архиве Ленинградского отделения Института истории АН СССР, и ревизские сказки Центрального государственного архива древних актов в Москве. В переписных книгах Архангельской губернии по Мезенскому уезду 1710 и 1719–1725 гг. удалось обнаружить фамилии двух полярных робинзонов. Так, в Окладниковой слободе, составляющей вместе с Кузнецовской слободой город Мезень, по переписной книге 1710 г. проживала семья Анисима Андреева Веригина: он сам, его мать Матрена Анастасьева, сестра Евдокия и брат Федор 12 лет. Следовательно, Федору Андрееву Веригину в год поездки на Шпицберген исполнилось 44–45 лет ⁶. В книге 1722 г. по Кузнецовской слободе указана семья Шараповых, членом которой являлся Степан Стахеев Шарапов. Ему тогда было 26 лет, следовательно, в год поездки на Грумант ему исполнилось 46–47 лет ⁷. Кстати, в книге 1722 г. по Окладниковой слободе в доме Якова Окладникова записан его трехлетний сын Еремей, впоследствии организовавший поездку груманланов-мезенцев.

В Московском Центральном государственном архиве древних актов изучены материалы II и III ревизий по Окладниковой и Кузнецовской слободам. В ревизской сказке от 20 мая 1762 г. по Кузнецовской слободе о Степане Стахееве Шарапове сказано: «В бывшую последнюю [1762 г.– М. Б.] ревизию показанной погибшим на море, а после бывшей в 1749 году октября 20-го дня в Мезенской воеводской канцелярии в новоприбывшую книгу записан и в нашу Кузнецовскую слободку при указе прислан Степан Стахеев сын Шарапов». И дальше: «По последней ревизии в подушной оклад положен». В графе «Из оных после ревизии доныне разными случаями выбыли: умре 1757 году» ⁸.

Труднее оказались поиски фамилии Химковых (Himkof). В переписных книгах и ревизских сказках Мезени, составленных между 1710 и 1762 гг., Химковы не встречаются. Эту фамилию не носил никто в [11] Окладниковой и Кузнецовской слободах ⁹. Еще А. И. Минкин поставил под сомнение фамилию Химковы, предложив заменить ее известной на Мезени фамилией Хилковы ¹⁰. Однако он не смог убедительно подкрепить свое предположение. Пришлось произвести проверку документации, относящейся к 40–60-м годам XVIII в., имеющей хотя бы косвенное отношение к данному вопросу. И вот ее итоги.

Некоторые любопытные материалы были обнаружены в документах русской экспедиции на Шпицберген по проекту М. В. Ломоносова под начальством капитана В. Я. Чичагова, и прежде всего в списках вызванных в Петербург архангельских крестьян для отбора «способнейших к северному мореплаванию». В архиве сохранился подлинный список имен, составленный весной 1764 г. лично М. В. Ломоносовым для Морской российских флотов комиссии, в котором перечислялись известные поморские кормщики ¹¹. В списке значился: «Окладниковой слободки Хрисанф Иньков около 45 лет, зимовал 6 лет на Груманте». Получилось так, что издавший этот список В. А. Перевалов не обратил внимания на этого кормщика, очевидно считая, что он прямого отношения к шестилетней зимовке четырех мезенцев не имеет.

А вместе с тем именно об этой зимовке шла речь и списке, причем М. В. Ломоносов получил сведения о ней от вызванного в Петербург Морской российских флотов комиссией жителя Олонецкой губернии Выгорецкогожительства староверов Амоса Кондратьевича Корнилова, беседы которого были особенно подробно записаны комиссией. Во время беседы Корнилов сообщил, что в 1749 г. его судно вывезло со Шпицбергена четырех мезенских поморов, зимовавших там в течение шести лет, и что эта зимовка совпала с периодом сильной [12] ледовитости в районе Шпицбергена, продолжавшимся в течение шести лет. «И в каждом году судов от семи до осьми [это совпадает с записью Ф. Киселева.– М. Б.] погибло, от которых и людей менее десятой части осталось,– говорил Корнилов.– И из оных некоторые спасли свой живот выездом на малых ботах в Норвегию, а четыре человека жило 6 лет на Шпицбергене без хлеба и без одежды, довольствуясь одним оленьим мясом; а платье носили из оленьих кож. А в те 6 лет никто для промыслов на Шпицберген для опастности ото льдов не ходил. И оные четыре человека вывезены к городу Архангельскому на судне его, Корнилова, в 1749 году, которое тогда было послано для разведывания промысла». Совершенно очевидно, что М. В. Ломоносов написал о Хрисанфе Инькове со слов А. К. Корнилова.

И хотя этот вывод не нуждался в доказательствах, предстояло его документально подкрепить. С этой целью были снова просмотрены переписные книги и ревизские сказки Мезени. К сожалению, переписных книг II ревизии Мезени 1748 г. в Центральном государственном архиве древних актов не сохранилось, но в какой-то степени их заменили ревизские сказки 1748 г., включенные в переписную книгу 1762 г. В ней содержатся сведения по каждому двору и жителям, населявшим его, причем указан возраст II и III ревизий, т. е. возраст на 1748 и 1762 гг. На листах 57 об. – 58 переписной книги 1762 г. обнаружен следующий текст:

«В 1749 году октября в 20 день [это дата прибытия в Окладникову слободу. – М. Б.] прибывшия от морского груманландского промысла, которыя на том острове были с 1743-го году от разбития судна крестьяне и при новой ревизии [1748 г. – М. Б.] показаны погибшими нашей Окладниковой слободки:

В графе против имени Хрисанфа примечание: «Отпущен на морския зверинныя промысла по данному от соцкого ведению до сроку 1762 году декабря до 1-го числа».

«У вышеописанного Алексея жена Марфа «34» лет, взята тое ж слободки крестьянина Дорофея Личутина дочь. У них дети рождения после ревизии: Иван 4, Федор 2 недели; [13] дочери девки: Устинья 20 лет, Евдокия 19 лет, Катерина 3 лет.

Да незамужняя от оной Устиньи дочь девица Евдокия «2» лет. У него ж сестра Марфа «50» лет. Выдана в замужество Ломпожеской слободки за крестьянина Алексея Хамова.

У Хрисанфа жена Марфа «32» лет. Взята Кузнецовской слободки бывшего крестьянина Михаила Замятина дочь.

У них дети, рожденныя после ревизии: Иван 6 лет, Григорий 6 лет» ¹².

Изучение переписных книг и ревизских сказок Мезени дало дополнительный материал к биографии двух мезенских груманланов.

Алексей Инков родился в 1700 г. на Мезени, как это видно из переписной книги 1710 г. Его отец – Иван Ларионов сын Инков, в 1710 г. ему исполнилось 39 лет. Мать Алексея Инкова – Агриппина Кириловна, в год переписи ей было 34 года.

Хрисанф Инков, двоюродный брат Алексея (в церковных метриках его имя названо Крысан; Федор Киселев, со слов мезенцев, называет его Крыской, что либо прозвище, либо уменьшительное имя), родился в 1721 г. в семье Прокопия Емельянова Инкова, которому в 1719 г. было 34 года. В Окладниковой слободе он жил отдельным от Ивана Ларионова двором.

Алексей и Хрисанф происходили из коренного рода мезенцев. Известно, что представители семьи Инковых неоднократно бывали на Шпицбергене и Новой Земле. В 1673 г. прадед Алексея и Хрисанфа Федор Инков совершил поход на Новую Землю и торговал моржовым салом в Архангельске. Его сыновья Трофим и Федор в 1714 г. по указу Петра I были приняты матросами в Балтийский флот, потому что «на кочах и лодьях на Новой Земле и Груманте бывали» ¹³.

На судне односельчанина Мелехова Хрисанф Инков [15] в 1762–1763 гг. побывал на Новой Земле и оттуда прошел в Обскую губу. Судьба далеких походов не всегда была милостива к Инковым. Как сообщает обнаруженный А. И. Минкиным документ ¹⁴, Хрисанф и два его сына – Евдоким и Иван Крысановичи Инковы погибли от цинги во время зимовки на Новой Земле. По данным Ф. Киселева, произошло это в 1778 г.

Итак, изучение биографических материалов показало, что в книге Ле Руа допущена грубая ошибка в написании фамилии Инковых и имени Хрисанфа Инкова, который ошибочно назван Иваном.

В связи с обнаружением новых материалов необходимо внести соответствующие поправки в список четырех груманланов, зимовавших на Шпицбергене: это Алексей Иванов Инков, Хрисанф Прокопьев Инков, Федор Андреев Веригин, Степан Стахеев Шарапов.

Ле Руа упоминает голландскую морскую карту, выполненную Герардом ван-Кейленом и исправленную штурманом Иоанном Петерсоном (стр. XX). На ней показан Восточный Шпицберген между 77°25' и 78°45' с. ш. С этой картой работал Ле Руа, чтобы уточнить остров, [16] где зимовали русские груманлаины. В. Ю. Визе пытался отыскать эту карту, но, мне кажется, не достиг цели. Он полагал, что речь идет о карте Герарда ван-Кейлена 1710 г. ¹⁵, более того, заявил: «Исправленная Иоганном Петерсеном карта ван-Кейлена редакции неизвестна». На самом деле она издана ¹⁶. Это морская карта Герарда ван-Кейлена 1724–1725 гг., состоящая из четырех больших листов. На ней отмечены глубины, якорные стоянки, от руки сделаны существенные штурманские пометки; в частности, на втором листе штурман показал 17 не отмеченных ранее небольших морских островков. Для нашей цели подходит четвертый лист этой карты. На нем изображены Западный Шпицберген, Юго-Восточная Земля и большой Юго-Восточный остров Het Stans Voorland, расположенный между 76°40? и 78°45? с. ш., что в общем соответствует координатам, названным Ле Руа.

По прибытии груманланов в Архангельск им была показана какая-то карта Шпицбергена, посмотрев которую они узнали свой остров и место, где стояла хижина. Прямо на карте они обвели пером эти объекты. В дальнейшем архангельская карта была переслана Ле Руа, и он сличил ее с той, что была у него. По ним он определил длину, ширину острова ¹⁷ и его форму – «в образе пятиугольника». На упомянутой карте Герарда ван-Кейлена остров Voorland, действительно, имеет форму пятиугольника. К югу от острова расположено множество мелких островов – это архипелаг Тысячи Островов.

В XVIII в. этот остров иногда назывался по имени английского моряка Эдж, а еще раньше – по-русски Марфин (Marfin), как это показано на карте 1614 г. Иориса Королуса. Естественно, что остров больших размеров (72 702 кв. км.) не мог быть тем, на котором зимовали полярные робинзоны. Вероятнее всего, они указали на остров меньших размеров из архипелага Тысячи Островов. Решить окончательно вопрос может только архангельская карта с исправлениями самих груманланов. Вероятно, она не сохранилась даже в архиве Ле Руа, местоположение которого вообще неизвестно. [17]

И все же характер архангельской карты Шпицбергена, показанной груманланам, сейчас можно точно определить. Дело в том, что в Архангельском адмиралтействе в 20–50-е годы XVIII в. использовались для работы, как наиболее точные, голландские морские карты. Русских карт на этот район тогда просто не было. Самой достоверной считалась карта Герарда ван-Кейлена. Именно она была выдана экспедиции В. Я. Чичагова перед отправлением на Шпицберген. Более того, один из экземпляров карты Герарда ван-Кейлена находился в распоряжении начальника экспедиции. Сейчас он обнаружен и издан ¹⁸. В Центральном государственном архиве Военно-Морского флота СССР хранится еще один экземпляр карты экспедиции Чичагова ¹⁹. Сопоставление этой голландской карты с картой ван-Кейлена показало, [18] что они идентичны. И следовательно, теперь мы знаем весь тот картографический материал, с помощью которого Ле Руа сделал попытку определить местоположение зимовки четырех русских груманланов. Насколько она была удачной, судить сейчас трудно.

Десятки исследователей пытались отыскать тот небольшой остров, о котором идет речь в повести. Мне кажется, что наибольшего успеха в этом отношении достиг норвежский геолог В. М. Кейлау, который на острове Полумесяца, лежащем у южного берега острова Эдж, обнаружил в 1827 г. избу, принадлежавшую поморам. Над входом в нее имелась надпись: «Сия изба староверска». На одном из крестов, стоявших около избы, имелась надпись: «22 апреля 1731 г.» ²⁰.

Надпись имеет прямое отношение к экипажу староверческого судна, которое зашло на остров, где жили груманланы в августе 1749 г. Учитывая характер староверов, их стремление уединиться, можно говорить, что они прибыли на остров, уверенные, что там была изба.

В заключение необходимо сказать о грубой географической ошибке Ле Руа, которая вследствие некритического отношения к ней вызвала еще более грубую ошибку. Речь идет об острове, на котором жили груманланы. По Ле Руа, это – Восточный Шпицберген, или по-русски Малый Брун. Но названия Малый Брун в русских документах XVI–XVIII вв. вообще нет. И хотя Ле Руа Малым Бруном называет весь Восточный Шпицберген, комментаторы его произведения ассоциировали Малый Брун с островом Эдж, который входил в состав Юго-Восточной Земли. Так, в введении к первому советскому изданию повести В. Ю. Визе писал, что остров Эдж русские называли Малый Брун ²¹. В 1954 г. Н. Н. Зубов, говоря о старых названиях Шпицбергена, отметил, что русские называли Шпицберген Большим и Малым Беруном ²².

В свое время мне удалось обнаружить в делах Архангельской губернской канцелярии книги отпусков на [19] морские промыслы ²³. Изучение этих документов показало, что в начале XVIII в. архангельские таможенные чиновники широко употребляли вместо Шпицбергена, или Груманта, народное его название Грунт, или Грун Ландия, причем оно стало официальным. Так, в 1710 г. из Северной Двины архангельский купец Иван Звягин послал «на двух карбасах в море на Грунт» кормщиков Ивана Небритого и Федора Смолинникова с 12 работниками. 22 июля того же года Федор Баженин отправил «На Грун Ланскую землю» для звериного промысла два гукора – «Параскева» и «Екатерина». Федор Киселев в главе «Описание рыбных и звериных морских промыслов» атласа Архангельской губернии заметил, что русские промышляют «на островах в Шпицбергене и Гренландии, которые у простого народа известны вообще под именем Большого и Малого Груманта», или Грунта. Вместо того чтобы написать «Малый Грунт», или «Грун», Ле Руа налисал «Малый Брун». В. Ю. Визе ассоциировал его с островом Эдж, а Н. Н. Зубов – с Малым Беруном. Теперь стала понятной географическая ошибка Ле Руа и комментаторов его произведения.

Повесть Ле Руа прочно вошла в классику мировой приключенческой литературы. Навеянные ею мотивы героического поведения горстки людей, – русских поморов, – оказавшихся по воле случая на необитаемом арктическом острове, созвучны нашему времени. Наш современник должен знать, что все еще остается один непревзойденный подвиг, принадлежавший еще в XVIII в. русскому народу. Конечно, читатель вправе задать вопрос, насколько документальна обосновано то, о чем рассказывается в повести. Теперь он познакомится с подлинными именами, с доказательствами бесспорности самого подвига. Именно с этой целью предпринимались поиски новых документов и на их основе производилась оценка прежней научной литературы о повести Ле Руа.

Доктор исторических наук, профессор М. И. Белов.

Комментарии

1. Сб. «Ломоносов», т. 2. Л.-М., 1946, стр. 142.

2. Предисловие к книге Ре Луа «Приключения четырех русских матросов на Шпицбергене». Л., 1933, стр. 16.

3. С. В. Обручев. Русские поморы на Шпицбергене. М., 1964, стр. 14.

4. П. Пекарский. История имп. Академии наук в Петербурге. Т. I. СПб., 1870, стр. 569–572.

5. Перевод М. И. Белова.

6. Архив Ленинградского отделения Института истории (ЛОИИ) АН СССР, ф. 10, оп. 3, № 7, л. 5 об.

7. ЛОИИ, ф. 10, оп. 3, № 775, л. 67 об.

8. Центральный государственный архив древних актов (ЦГАДА), ф. ландкартские книги и ревизские сказки, оп. 2, № 1770, л. 91.

9. Имя Алексея Химкова получило большую популярность в западноевропейской литературе. Ему были посвящены, точнее, изданы от его имени сочинения в Париже и Лондоне: Himkof J. Voyage au Spitsbergen et a la Nouvelle Zemble entrepris en 1706 de la dessein de trouver an passage aus Indes on oriental in des Aventure. Paris, 1801; Himkof Alexis. A. Himkof or, the Russian Mariner. London, 1827.

10. А. И. Минкин. Неизвестные документы о гибели в 1790 году на Новой Земле 34 мезенских мореходов. – «Летопись Севера», III, 1962, стр. 168.

11. В. А. Перевалов. Ломоносов и Арктика. М., 1949, стр. 251.

12. ЦГАДА, ф. 350, оп. 2, д 1770, л. 57 об – 58.

13. М. И. Белов. История открытия и освоения Северного морского пути, т. I. М., 1956, стр. 52, 53, 127.

14. А. И. Минкин. Указ. статья.

15. Ле Руа. Приключения четырех русских матросов на Шпицбергене. Л., 1933, стр. 48.

16. F. С. Wieder. The Dutch discovery and Mapping of Spitzbergen, 1598–1829. Amsterdam, 1919, № 232, 233, 234, 235.

17. 23 x 22 немецкие мили.

18. М. И. Белов. Указ. соч., стр. 377.

19. Описание старинных атласов, карт и планов XVI, XVII, XVIII вв. и половины XIX в., хранящихся в архиве Центрального картографического производства ВМФ, 1958, № 22.

20. В. М. Keilhau. Reise i Oost og Vest Fimmarken samt Beer en – Eiland og Spitzbergen, in Aarene 1827 og 1828. Christiania, 1831.

21. Ле Руа. Приключения четырех русских матросов на Шпицбергене. Л., 1933, стр. 12.

22. Н. Н. Зубов. Отечественные мореплаватели – исследователи морей и океанов. М., 1954, стр 19.

23. М. И. Белов. Указ. соч., стр. 68.

© текст - Белов М. И. 1975
© сетевая версия - Тhietmar. 2015
© OCR - Андреев-Попович И. 2015
© дизайн - Войтехович А. 2001
© Мысль. 1975