ФРАНЦ КРИСТОФ ЭЦЕ

СТАТИСТИЧЕСКИЕ, ПОЛИТИЧЕСКИЕ И ГАЛАНТНЫЕ РАССКАЗЫ

О ШВЕЦИИ, ЛИФЛЯНДИИ И РОССИИ

STATISTISCHE, POLITISCHE UND GALANTE ANEKDOTEN VON SCHWEDEN, LIEF- UND RUSSLAND

ИМПЕРАТРИЦА ЕЛИЗАВЕТА ПЕТРОВНА В РЕВЕЛЕ

в 1746 г.

(Из statistische, politische und galante Anekdoten von Schweden, Lief-und Russland. Von Jetze Liegniz. 1788)

В 1746 г., в самую лучшую пору года, в начале месяца июля, императрица Елизавета Петровна, в сопровождении великого князя, его супруги и нескольких придворных, предприняла поездку в Ревель, чтобы пожить в Екатеринентальском дворце в тех покоях, где ее родители вели идиллическую жизнь и где она сама провела первые дни своей жизни. Память о ее великом родителе была еще столь жива в ее душе, что она почти никогда не могла говорить и слышать рассказы о нем без слез и тот, кто был в состоянии сообщить ей что-либо о Петре Великом, снискивал легко ее благорасположение. Как правительница, она охотно пошла бы по следам великого государя, но как женщина она часто должна была, против своей воли, плыть по течению. Елизавета была государыней, достойною обожания и любви, достойною править умными и добродетельными людьми, но только такими, которые заслуживали награждения, а не наказания.

Во время ее путешествия по Эстляндии, представился мне впервые случай узреть прекрасное лицо коронованной дщери Великого Петра и познакомиться с нею. Местное дворянство на почтовых станциях сделало для приема ее большие приготовления, ибо императрица ехала очень медленно и при всех остановках либо обедала, либо почивала. Я поехал верхом на станцию Педрус, на которой был приготовлен обед. Здесь, еще до прибытии высоких гостей, находились уже множество экипажей и свита; царские повара и хлебопеки прилежно работали, а вокруг собравшаяся толпа народа походила почти на лагерь. Двое так называемых почтовых кавалеров (Почтовые кавалеры из местных дворян существуют и поныне в Эстляндии и Лифляндии, в качестве инспекторов земской почтовой гоньбы. Прим. пер.) заботились о лошадях и провизии, и доставили, согласно росписанию, 80 лошадей, 10 бочек пива, 2 бочки водки, муку, яйца, цыплят, быков, баранов, масло и проч. Около 12-ти часов ее величество прибыла на станцию. Ее милостивое, ласковое обращение приобрело ей любовь и благоговение всех присутствующих. Никакая стража и вообще никто не удерживал любопытных приблизиться к станции и все осматривать, Ее величество приказала не препятствовать никому из желающих ее видеть. При выходе из кареты императрицу встретил обергофмаршал Шапеллов (Шувалов?); при этом государыня [418] оступилась, но тотчас оправилась и быстро направилась к станционному дому, у дверей которого она встретила православного священника и поцеловала ему руку, которою он потом осенил ее грудь и благословил ее; великий князь и его супруга последовали примеру ее величества. Государыня вошла затем в комнаты, но вскоре вышла и стала прохаживаться по лугу около станции, под руку с графом Разумовским. Я находился в 10-ти шагах от нее. Легкий ветерок поддувал ее единственную черную шелковую исподницу, под которой видна была тонкая белая сорочка.

— Не беспокойся, сказала она Разумовскому, и уселась с ним на верху холма, окруженная зрителями.

Остальной наряд ее состоял из белого салопа с рукавами. Голова была прекрасно убрана, все по последней моде. Великая княгиня не показывалась; супруг же ее, мужчина среднего роста, с продолговатым, рябым, но веселым лицом, нисколько не скрывался и затеял с камер-юнкером императрицы, бароном Сиверсом, какую-то игру рублями, бросаемыми на известном расстоянии, и еще с каким-то человеком, о котором мне сказали, что он тайный враг великого князя. Сиверс, делая вид, будто прицеливается, бросал рубли далее цели, великий князь делал то же, и третий игрок три раза к ряду подбирал денежки. Последнему очень хотелось продолжать игру, тем более, что по правилам игры следовало ему начинать, но великий князь сказал ему по русски: "довольно, — я тебе уже дал три рубля на угощение", и отошел в задумчивости в сторону. Когда он вернулся назад, ее величество приказала каждому приглашенному к столу гостю подать, согласно русскому обычаю, по чарке вина; затем все отправились к обеденному столу. Во время обеда я осматривал багаж и увидел в карете императрицы книгу. Вежливость кучера доставила мне возможность удовлетворить мое любопытство; взяв книгу в руки, я прочел ее заглавие: Les illustres francais; она напечатана в Утрехте в 1739 г. и снабжена хорошими картинками. После обеда и краткого отдыха высоте гости поехали далее, до станции Лоп, в поместье графа Тизенгаузена, который тут приветствовал императрицу и имел счастие поцеловать ей руку и обедать за кавалерским столом.

Вдову графиню Стенбок императрица приняла очень любезно, поцеловала ее и пригласила к столу, обещав посетить ее в близ лежащем поместье ее. Наконец, государыня изволила в четверг, в ясную погоду, прибыть в Ревель. «Черноголовые» — общество молодых купцов и прикащиков — на конях, в синих мундирах, палевых жилетах, в шляпах с черными перьями, встретили государыню; отсалютовав ей, они провожали ее до Екатериненталя и отправились потом обратно в город, откуда прибыли для встречи высокой гостьи магистрат и обе гильдии (Под этим словом разумеются не купеческие гильдии, а средневековые немецкие корпорации, называемые в Ревеле: Большая гильдия и гильдия св. Канута. Прим. пер.). Когда на следующей день местное дворянство имело честь представиться императрице, ландрат фон-Штакельберг из Мексгофа обратился к ее величеству, а затем к [419] великому князю и его супруге, с краткими, но прекрасно сочиненными речами. Этому ученому и умному, видавшему свет, господину, вместе с его супругою, которую государыня обняла и облобызала, были оказаны особые почести. При этом случае бывший губернский советник фон-Бреверн произведен в действительные статские советники, а живущий в своем поместье камергер фон-Цеге получил приглашение являться ко двору.

13-го июля императрица поехала верхом, в амазонском костюме, в сопровождении великого князя и княгини, в город, при пальбе из пушек с валов. Потешаясь любопытством публики, она ехала то впереди, то посреди, то позади своей свиты. Двор представлял блестящее зрелище; эстляндское многочисленное дворянство в особенности отличалось роскошью. Было обращено внимание на тех дворян, которые не явились, либо выбыли из города; но не трудно было догадаться, что то были лица, которые не могли, не делая долгов, подчиниться условиям, требуемым пышностью. Те дворянские дамы, которые полагали, что имеют право явиться ко двору, не преминули воспользоваться этим правом; но горожанки как будто оспаривали у них это преимущество, ибо по особенному приглашению государыни являлись оне довольно часто ко двору и удостоивались особенной милости.

Правда, иной дворянин подвергался непредвиденным обременительным расходам, но благоразумие повелевало применяться ко времени. Императрице очень понравились окрестности Ревеля и она заявила, что у отца ее был хороший вкус, так как он также отзывался с великою похвалою о Ревеле и Екатеринентале.

Рижский магистрат и тамошнее дворянство приготовлялись также к приему этой милостивой матери отечества, и местные ландраты справлялись о намерениях государыни у здешнего губернского предводителя дворянства фон-Нирота. Но на его вопрос о том великий канцлер Бестужев ответил: "решения императрицы известны лишь ей одной".

17-го июля прибыла флотилия, состоявшая из 32-х военных судов, и последовала, сопровождаемая салютами, из Ревеля в Рогервик (Балтийский порт), куда 18-го июля отправилась и государыня со свитою, в сопровождении знатнейших дворян. Но маневры по недостатку попутного ветра не могли состояться и вице-адмирал фон-Кеннеди (Kennedy), командир замечательного стодвадцатипушечного корабля "Анна Великая" (эта государыня велела его построить), получил приказание вернуться в Ревель. Императрица прибыла в сумерки 20-го июля в Екатериненталь. 22-го был бал во дворце, на который дворянство обоего пола получило дозволение явиться. После обеда того же дня императрица взошла с великим князем и его супругою на гору близ берега, называемую "Лаксберг", и смотрела на маневры флота. Пальба происходила чрезвычайная, так что в скором времени все суда скрылись в дыму и виден был только появляющейся в жерлах пушек огонь.

23-го июля, после обеда, прибыли для сопровождения императрицы эскадрон "черноголовых" верхом, все наличное дворянство и городские депутаты. По допущении всех к руке, их отпустили и затем последовал выезд в Петербург прежним путем, при пальбе из пушек с [420] валов и с судов и при колокольном звоне. Императрица желала, пользуясь хорошей погодой, продлить свое пребывание в Екатеринентале с его прекрасным парком; но отъезд был ускорен отчасти вследствие прибытия из Вены имп. кор. посланника, барона Претлаха, который уже в Рогервике имел аудиенцию у ее величества, а также по причине важных дел, требовавших присутствия государыни в столице. Милость и приветливость этой обворожительной матери отечества были неизъяснимы; всех и каждого из кланяющихся она благодарила ласково поклоном. Для свиты требовалось очень много почтовых лошадей в такую пору, когда они нужны были для сельских работ; только по этому поводу заметно было некоторое неудовольствие среди крестьян; но за все, что доставлялось на станции из съестных припасов, оплачивалось сполна.

Однажды, когда императрица отдыхала в палатке, разбитой для нее в саду, явились голландские шкипера с желанием взглянуть на красавицу-дочь их приятеля, мастера Питера, и у стремились-было к палатке. Но их удержали и сказали им, что теперь никому не дозволено войти в палатку, ни даже и тем, кто в лентах. Таких лент, возразили они, можем мы достать у нас, в Голландии, за один гульден. Но вскоре показалась императрица и тогда голландцев допустили к ней. Когда они произнесли нисколько комплиментов и выразили свою радость при виде прекрасной дочери своего друга Питера, императрица допустила их к руке, взяла бокал и выпила за здоровье голландских штатов и их самих. Они громогласно благодарили и сказали, что оповестят о том в Голландии и прославят ее. Затем подали каждому полный бокал и, по провозглашении первым из них здравицы за императрицу, ее величество изволила проститься и удалилась в палатку; голландцы же, ликуя, возвратились в город и на свои суда.

Так как Петр Великий учился у голландцев кораблестроению и получил звание мастера, то голландские корабельщики и называли его мастером Питером, а он их — мастером Яном, или как кто назывался. Этим объясняются вышеприведенные слова их, т. е. желание видеть красавицу-дочь их приятеля Питера. Императрица была, действительно, красавица и комплимент, относящийся к ее красоте, не мог не польстить ей.

* * *

Ненависть русских к немцам в то время была так велика, что даже лифляндцы и эстляндцы испытали ее на себе. Императрица только-что возвратилась в Петербург, как новый губернский советник Мелессино, соображаясь с господствующим при дворе духом, уже дал почувствовать, что похвальный отзыв благодушной государыни об эстляндцах подействовал на ее обидчивых высокомерных русских придворных как горькие пилюли. Она ездила по этой стране без стражи, в которой, однако-ж, нуждалась при своих поездках всюду в России.

— Матушка, — сказал ей кто-то, — ты ездишь здесь без всякой охраны?

— "Если отец мой, — отвечала она, — здесь в каждом доме мог спокойно спать, то и я также".

Сообщил А. А. Чумиков

(пер. А. А. Чумикова)
Текст воспроизведен по изданию: Императрица Елизавета Петровна в Ревеле в 1746 г. // Русская старина, № 5. 1885