История Башкортостана в трудах русского ученого

10 ноября 1734 года в Уфу прибыла большая группа людей, именовавшаяся в секретных правительственных документах «Известной экспедицией». Задачи перед ней стояли серьезные — основать на реке Орь город Оренбург для торговли с Востоком, разведать на территории Башкирии полезные ископаемые, начать строительство горных заводов, составить карты малоизвестной тогда юго-восточной окраины России. Возглавлял экспедицию обер-секретарь Сената, выдающийся русский географ и картограф Иван Кириллович Кирилов.

Уфа встретила путешественников деревянной рубленой стеной с шестью воротами, кремлем, каменной соборной церковью во имя Пресвятой Богородицы Смоленской, провинциальной канцелярией, гауптвахтой, цейхгаузом, воеводским домом и тюремным острогом. Так, во всяком случае, описывал город спустя много лет двадцатидвухлетний бухгалтер экспедиции Петр Иванович Рычков (1712-1777) ¹.

Зиму 1734/35 года экспедиция провела в Уфе, а 15 июня 1735 года направилась в глубь Башкирии к месту впадения Ори в Яик — именно там должен был вырасти Оренбург. Башкиры, осознав, что новый город отрежет их от традиционных путей кочевания, взялись за оружие. В крае развернулась настоящая война, продолжавшаяся с переменным успехом до 1740 года. Правительству даже пришлось ввести регулярные войска.

Петр Рычков аккуратно вел экспедиционную бухгалтерию — несмотря на достаточно юный возраст, он успел поработать в конторе на полотняных заводах, побывать в должности управляющего стекольными пред приятиями. Но как интересна ему новая страна Башкирия! Какие здесь ковыльные степи, горы, необозримые леса, чистейшей воды реки и озера! А климат? «В самые летние месяцы... такие великие жары случаются, что босою ногою на песок и ни на какой твердый корпус ступить... Зимою, в декабре и январе месяцах, бури, по тамошнему названию бураны, бывают со снегом...» ² А сколько народов живет здесь! Русские, татары, башкиры, мещеряки, казахи, мордва, марийцы, удмурты, чуваши... Петр начинает вести дневник, записывает увиденное. Материала под рукой было достаточно.

Шли годы, постепенно записи превращались в отчет о работе Оренбургской комиссии (так в 1737 году стала называться экспедиция), который Рычков назовет «Известия о начале и о состоянии Оренбургской комиссии по день наименования оной Оренбургской губернией и о делах киргиз-кайсака, зюнгорцев и других смежных с оною губерниею народов». Закончив писать его в 1744 году, Петр Иванович отправил рукопись своему другу и коллеге — выдающемуся русскому ученому историку Герарду Фридриху Миллеру. В 1759 году она была опубликована в популярном академическом журнале «Ежемесячные сочинения и переводы, к пользе и увеселению служащие» под названием «История Оренбургская по учреждении Оренбургской губернии». В том же году Рычков был избран первым членом-корреспондентом Петербургской академии наук. С годами самоучка Рычков не получивший систематического образования, стал крупнейшим в стране знатоком истории, этнографии, географии и экономики огромной юго-восточной окраины России. [42]

В «Истории Оренбургской» ученый рассказывал читателю о происхождении башкирского народа, его социальном устройстве, причинах вхождения башкир в состав России, знакомил широкую общественность страны с тонкостями и хитросплетениями международных отношений на Среднем Востоке того времени.

«Сей народ, — писал Рычков, — по известиям от самых башкирцов, был один с нагайцами, и жили они около сибирских границ, где от сибирских ханов великия раззорения претерпевать были принуждены, и оттого на конец из своих мест под предвождением однаго своего хана, именем Тюрей, удалились и пришли в разсеяние, из коих некоторые за Яик, а другие за Волгу в степи перешли, и тамо жилище свое имели. Нынешние башкирцы, будучи еще под именем нагайцов, отдалясь от них, умыслили было в прежних своих местах остаться, но за то от своих владельцов совсем были разграблены и раззорены, и пропитание свое имели с крайнею нуждою зверем и рыбою, когда они от удалившихся от них нагайцов и имя «башкурт», то есть главной «волк», или «вор», в поругание свое получили. В таком бедном состоянии достались они сперва казанским и сибирским ханам, которые их еще в большее раззорение привели и несносными податьми обложили. Но как царь Иван Васильевич Казанское царство взял, то они, видя с казанскими татарами добропорядочный поступки и от утеснения их сибирскими ханами и киргис-кайсаками отмену, после Казанскаго взятья спустя года с три, и тако около 1555 году в российское подданство пришли, и за то не токмо те земли, коими они прежде подданства своего владели, еще будучи малолюдны и в крайнем убожестве, а именно, за Камою рекою и около Белой Волги, коя после Белою рекою названа, им, башкирцам, подтверждены, но сверх того и другими многими, на которых они ныне жительствуют, пожалованы, как то свидетельствуют и жалованный граматы, у многих поныне имеющияся. И понеже при вступлении их в подданство может быть так, как от безсильнаго и весьма изнуреннаго народа, никаких противностей нечаянно, то и никаких к безопасности и содержанию их учреждений было не сделано, но они, как от природы непостоянной народ, получа довольство во всем от многих пожалованных им земель и угодей и в сожительство свое набрав многих бедных иноверцов и сходцов разных уездов, чрез недолгое время так усилились и в толикую вольность пришли, что многия продерзости чинить отважились, а на конец явным уже образом бунтовали в намерении, чтоб им, отрешивши подданство свое, особливое владение установить» ³.

При изучении истории башкирского края Рычков использовал сведения из арабских и татарских книг, в частности широко известное произведение Абулгази Бахадур-хана, прокомментированное Татищевым, работы самого Василия Никитича (в большинстве случаев тогда еще рукописные), показания «знатнейших башкирских старшин» о происхождении башкирского народа, записи своих бесед с войсковыми атаманами о возникновении яицкого казачьего войска, «скаски простолюдинов», свои богатые и точные личные наблюдения, а также правительственные указы и «канцелярские справки». Важным источником для него являлись отчеты руководителей различных торговых и дипломатических экспедиций в Казахстан и Среднюю Азию. Кроме того, Рычков имел доступ к семейным архивам некоторых знатнейших фамилий Уфы. Судя по всему, он неплохо знал башкирский, татарский и казахский фольклор ⁴.

Было бы, конечно, неверно видеть в занятиях Рычкова чисто научное любопытство. Очень часто, как обычно и бывало в XVIII веке, его исследовательская мысль стимулировалась практическими потребностями — необходимостью познать и оценить вошедшие в состав России новые территории и выработать по отношению к ним соответствующую социальную и экономическую политику. Однако сочинения Петра Ивановича еще при жизни вышли за рамки узкого прагматизма, став первыми подлинно научными исследованиями огромного региона, ныне занимающего самый центр России.

Во времена Рычкова в российскую историографию прочно вошла этногенетическая тематика. Рост русского национального самосознания, разбуженного Петром I, способствовал развертыванию изысканий по ранней истории славян, поиску, изучению и изданию летописей, других исторических источников. Но одновременно возник интерес к аналогичным проблемам других этносов, с которыми в той или иной мере приходилось сталкиваться России. Рычков стоял у самых истоков этого научного направления, когда пытался решать на уровне науки своего времени вопрос об этногенезе тюркских народов.

При этом он опирался на библейскую схему этногенеза народов Европы и Азии, широко распространенную в работах предшествующего времени ⁵. Вместе с тем эпоха библейской мифологии уже уходила в прошлое, уступая место научным изысканиям. Написанная в конце 1750-х годов «Древняя Российская история» М. В. Ломоносова, при всей ее квазипатриотической направленности и в значительной мере научной несостоятельности, [43] уже не обращалась к Библии как к источнику этногенетических сведений. В этом плане «История Оренбургская» зафиксировала переходный этап развития русской историографии, когда прежние методы уходили в прошлое, а новые еще только вырабатывались.

Сегодня огромную ценность для науки представляют изыскания Рычкова по родоплеменной структуре тюркских этносов. Исследователь интуитивно понял всю важность этой информации, уяснив, что все исследуемые им народы были не монолитом, а имели очень сложное внутреннее устройство. Рычков весьма напряженно работал над исследованием башкирских родов и племен; по оценкам современных специалистов, собранные им сведения отличаются очень высокой точностью и полнотой. Они сохраняли свою научную значимость до 1916 года, пока не были существенно переработаны и дополнены С. И. Руденко, а во второй половине XX века — Р. Г. Кузеевым. Но до сих пор «роспись» Рычкова ценна для нас тем, что отражает состояние родоплеменной структуры башкир конца XVII — начала XVIII века и позволяет проследить ее эволюцию на протяжении довольно длительного времени.

Рычкову принадлежит заслуга введения в научный оборот нового исторического источника — башкирских шежере. Эти, по образному выражению видного российского этнографа Р. Г. Кузеева, «генеалогические летописи» являются исключительно ценным материалом по истории башкир до XVII века. Впервые с ними познакомился в ходе Оренбургской экспедиции Кирилов ⁶, но, занятый административными делами, не смог самостоятельно исследовать попавший в его руки уникальный материал. Впоследствии опыт автора «Истории Оренбургской» был повторен исследователями башкир уже на новом уровне: в XIX-XX веках появились первые публикации шежере, в последние десятилетия сформировалась целая наука — шежерология.

На страницах «Истории Оренбургской» Рычков воспроизвел содержание одной из самых известных родословных — шежере племени мин, сообщенное ему представителем феодальной башкирской элиты Кидрясом Мулакаевым.

«В Малой Татарии, то есть близ Крыма (показал он, Кадрясь Мулакаев, из татарской истории, коя у него в бывшее башкирское замешание пропала), — писал Рычков, — был нагайской хан именем Басман, но пред коликими годами, того не помнит, которой по бывшем там великом моровом поветрии, оставя прежнее свое жительство, в семнадцати тысячах кибиток перешел к реке Яику и близ Сакмарскаго устья на горе, в разстоянии от Оренбурга шесть верст, где ныне поставлен маяк, построил город и имяновал [его] Актюба, то есть «Белой стан» или село, отчего та гора и поныне Актюбой называется и некоторый на ней развалины видны. Тут оной хан имел обыкновенное свое пребывание, а кибитки ево кочевкою располагались вверх и вниз по Яику и по другим степным рекам, а именно по Берде, по Сакмаре, по Салмыше, по Юшатыре, по Оре, по Таналыку, по Кизилу и по протчим рекам. А зимою оныя кибитки, переходя Уральские горы, кочевали по рекам Белой, Сокале, Ашкадару, Куганаку, по Шкадру и по Деме, где места лесистыя и теплыя. Со оным Басманом-ханом были двое из знатных нагайских мурз, Алтакар и Бетюряк, у которых по некотором времени произошла вражда и великое междоусобие, о чем они помянутому хану жалобу свою приносили, и по суду Алтакар от хана обвинен был, за что он, озлобясь, в нескольких стах кибиток отложился от хана и, откочевав за Яик, жилище имел около реки Ембы, где чрез несколько лет так усилился, что Басман-хану набегами от толь многия причинил раззорения. На конец Алтакар убил того хана при одном сражении, которой со многими убитыми с ним нагайцами погребен был на горе, где ныне в городе Оренбурге верхняя улица, и над могилою того хана построено было каменное кладбище, кое еще доныне при нагорном бастионе знатно, и при застроении Оренбурга немалая часть того кладбища в целости была, и разные камни с арабскими надписьми найдены. Оной же старшина Кадрясь Мулакаев объявил и сие, что брат помянутаго хана, называемой Тюря-хан, тогда другое владение занял и жил на самом том месте, где ныне город Уфа, а подвластные ему люди кочевали от устья Демы реки по Казанской дороге вниз по Белой, по Карсласану, по Черемшину, по Куюше, по Базе, по Сюну и вверх по Аю рекам. Оный Тюря-хан убит между теми ж замешаниями и Алтакар-мурза над всеми нагайцами владетелем учинился. По прошествии нескольких лет убит и Алтакар от Акиазар-салтана, который был от поколения тутошних старинных ханов. Сей Акиазар, учинившись ханом, в великое усилование пришол и владел не только одними теми нагайцами и Башкириею, но сверх того Казанское, Сибирское и Астраханское царства, Бухарию, Хиву, Ташкент и другие многие города под власть свою покорил и дань с них собирал. Имевшуюся у себя родную сестру отдал он в замужество за однаго знатнаго мурзу своего, имянем Шеих-Мамая, и отделя ему от нагайцов несколько сот кибиток, учинил его владельцом, которой жительство свое имел на месте, где ныне Орская крепость, то есть первой и при Кирилове застроенной Оренбург, на имеющейся внутрь той крепости горе, коя ныне названа Преображенскою. Там было в прежния времена молитвенное место, чего ради называли оную гору Намаз-Тау, то есть «Молитвенная гора». По смерти того Акиазар-хана владел семь лет Измаил-хан, а по нем ханствовал сын помянутого Акиазара Ахмет-Гирей-хан. Во время владения его ханствовал в Казани Шейх-Али-хан и когда Казанское царство царь Иоанн Васильевич взял, тогда оной Ахмет-Гирей со всеми нагайцами откочевал на Кубань. В башкирском же народе до того Акиазар-хана владели: зауральскими — сибирской Кучум-хан, бельскими и яицкими, то есть по реке Белой и Яику жившими — казанские, а горскими — нагайские ханы, которых потом означенной Акиазар-хан всех один в своей власти имел и, усмотри их непостоянство и разный воровства, всячески их изнурял и в безсилие приводил, ибо на три двора по одному токмо котлу иметь допущал, и как скот и пожитки, так и детей их к себе отбирал, и землями владеть, також и чрез реку Белую переходить не допущал, а кои звероловством промышляли, принуждены были платить ему за то ясак с каждаго человека по лисице, по бобру и по кунице, которой платеж и по вступлении их в российское подданство на них, башкирцах, остался, как то доныне, но с лучшим учреждением и со всякою льготою за данныя им земли платят, а за те земли, которыя под крепости заняты, из онаго ясака велено сложить по препорции» ⁷.

Одним из узловых вопросов отечественной историографии является тема вхождения Башкортостана в состав России, которая впервые также была обозначена Рычковым. Следует отметить тот факт, что почти все, кто занимался разработкой этого вопроса после Рычкова, [45] следовали путем своего оренбургского предшественника: во-первых, в качестве основного источника использовали башкирские шежере и, во-вторых, признавали, что гнет казанских, ногайских и сибирских ханов по отношению к башкирам был одной из причин присоединения края к России. И до сих пор наиболее аргументированной является та точка зрения, которую на основе изучения имевшихся в его распоряжении источников выдвинул Рычков, — этот процесс был добровольным актом башкирских племен.

Немало места в книге Рычкова отведено нерусским народам края, происхождению яицкого казачества ⁸. Вот уже третье столетие в отечественной историографии в основе своей сохраняются приведенные Петром Ивановичем сведения об основании и ранней истории Уфы: «Город Уфа на реке Белой построен в царство царя Ивана Васильевича в кратком времени по взятии города Казани, по прошению башкирскаго народа, чтоб им положенной на них ясак во оной, яко ближайшее от них место, платить. Ибо пред тем тот ясак отвозили они в Казань, и за неимением тогда довольнаго числа лошадей, и что проезжих дорог еще не было, ходили на лыжах, отчего они по тогдашней своей бедности немалую трудность несли. Для строения того города прислан был из Москвы боярин Иван Нагой с стрельцами, и понеже тогда оной башкирской народ претерпевал многия утеснения и раззорения от сибирских ханов и от кайсацкой орды, то принуждены были многие при застроении Уфы при самом том городе, а особливо летом, в землянках жить, и в летнее время не далее десяти верст кочевать. Тогда для их крайней бедности давана им из казны соль-пермянка (ибо еще илецкой не имели, и ездить за ней опасались), которая им привозилась из Казани, а потом отрешена, и поныне зачитается у них в ясак деньгами надлежащее число. По построении города учреждены тут дворяне и другие служилые люди из разных городов переведенцами, которым вкруг города на пятнадцать верст даны четвертныя пашни и всякия угодья отведены. И хотя тогда башкирцы от города отлучаться начали, однако от той городовой окружной земли неподалеку жили, и во время бывших на них нападений всегда к городу ретираду свою имели и поселенными тут служилыми людьми защищаемы были. Притом достопамятной приход под оной город с войною двух сибирских царевичей, Аблая и Тевкея, с которыми высланные из Уфы служилые люди за Уфою рекою от города верстах в пятнадцати жестокую имели баталию, и с обоих сторон многое число людей побито. А на конец сибирские татара были разбиты, и царевичей атаковали в одном колке, который доныне называется Аблаевым, где они десять дней в осаде сидели. А потом взяты в полон и отвезены в Москву. За оную службу уфимцы жалованы золотыми московками, и что кому дано, в особливую книгу записывано, которая книга доныне в уфинской канцелярии имеется, и называется Золотою. С того времени в Уфимском уезде имянованы дороги: к сибирской стороне названа Сибирская, к Казани — Казанская, к пригороду Осе — Осинская, а к степным народам — Нагайская, кое название дорог и поныне есть. По разбитии оных царевичей башкирской народ пребывал в покое и, набрав к себе беглых татар, чуваш, и черемис, как выше упомянуто, они умножились и усилились» ⁹.

Рычков достаточно полно, подробно и, главное, достоверно описал историю антиколониального башкирского восстания 1735-1740 годов, свидетелем которого был сам. Из «Истории Оренбургской» читатель получил представление не только о трагических событиях, разразившихся на юго-восточных окраинах России, но и узнал имена наиболее крупных башкирских повстанцев, их тактику, меры властей, принятые для подавления движения...

Рычков старается давать минимум оценок приводимым им фактам, демонстрируя редкую объективность изложения. Не склонный, в отличие, скажем, от Татищева, к теоретизированию вообще (эта черта появится у него гораздо позже, да и то в весьма умеренных дозах), он сосредоточивает внимание читателя на самом событии, а не на его интерпретации. Возможно, именно это обстоятельство дало «Истории...» столь долгую жизнь в историографии, сделав ее одним из тех вневременных классических сочинений, которые переиздаются, несмотря ни на какие последующие научные достижения ¹⁰.

Рычков писал свой труд, пророчески предназначая его «не для настоящаго, как для будущаго, то есть потомственнаго, времени». Действительно, многие научные разработки Рычкова, сделанные им в «Истории...», намного опережали свое время. Это, в частности, относится к составленной им таблице «Разделения башкирского народа по их родам и по нынешнему о том известию» ¹¹, истинное научное значение которой стало понятно только во второй половине XX столетия.

* * *

В Башкортостане чтят память Рычкова. Правда, пока его именем не названы улицы, библиотеки или музеи. Но недавно Академией наук республики впервые за многие десятилетия были переизданы знаменитые труды выдающегося подвижника русской науки — «История Оренбургская» (2001) и «Топография Оренбургская» (1999).

Комментарии

1. Рычков П. И. Топография Оренбургской губернии. Уфа. 1999. С. 265.

2. Там же. С. 106-108.

3. Рычков П. И. История Оренбургская. Уфа. 2001. С. 25-26. Подробный научный комментарий к этой и последующим цитатам из «Истории Оренбургской» см. в ее новейшем уфимском издании.

4. Пештич С. Л. Русская историография XVIII в. Л. 1965. ч. 2. С. 283-284; Азнабаев Б. А. Уфимское дворянство в конце XVI — первой трети XVIII в. (землевладение, социальный состав, служба). Уфа. 1999. С. 16.

5. Мыльников А. С. Картина славянского мира: Взгляд из Восточной Европы. СПб. 1996. С. 21-44.

6. Усманов A. H. Добровольное присоединение Башкирии к Русскому государству. Уфа. 1982. С. 11-12.

7. Рычков П. И. История Оренбургская. С. 181-183.

8. И спустя два с половиной века отечественная наука не смогла предложить ничего нового по вопросу о происхождении яицкого казачества, ограничившись воспроизведением сведений Рычкова: История казачества Азиатской России. Екатеринбург. 1995. Т. I.C. 22.

9. Рычков П. И. История Оренбургская. С. 54-55.

10. Необходимо особо указать на то, что описание Рычковым башкирского восстания 1735-1740 гг. вплоть до середины XX в. не имело аналогов в историографии. Монография А. И. Добросмыслова «Башкирский бунт в 1735, 1736 и 1737 гг.» (Труды Оренбургской ученой архивной комиссии. Оренбург. 1900. Вып. VII), единственная в дореволюционной науке по этой теме, охватывала 1735-1736 гг. (движение 1737 г. упоминается только в заголовке). Книга Н. В. Устюгова «Башкирское восстание 1737-1739 гг.» (М.; Л. 1950) также освещала узкий хронологический период. Фактически первое полное описание этого восстания дано в 1956 г. в первой части первого тома «Очерков по истории Башкирской АССР» (статья А. П. Чулошникова «Феодальные отношения в Башкирии и башкирские восстания XVII и первой половины XVIII в.», помещенная в части I «Материалов по истории Башкирской АССР», вышедших в 1936 г., носит характерный для того времени абстрактно-социологический оттенок) и в опубликованных в 1970-1980-е гг. работах профессора Башкирского государственного университета И. Г. Акманова.

11. Напечатана в «Истории Оренбургской» и «Топографии Оренбургской».

© текст - Кучумов И. 2001
© сетевая версия - Тhietmar. 2021
© OCR - Николаева Е. В. 2021
© дизайн - Войтехович А. 2001
© Родина. 2001