СРЕДНЕВЕКОВЫЕ ИСТОРИЧЕСКИЕ ИСТОЧНИКИ
ВОСТОКА И ЗАПАДА

ГРАФ МИНИХ И ЕГО ЗАПИСКИ

(Посвящается памяти М. И. Семевскому).

Покойный М. И. Семевский так много потрудился для выяснения новой русской истории, преимущественно же для истории XVIII века, так участливо относился ко всем работавшим на одном с ним поприще, что благодарное и теплое воспоминание о почившем со стороны пишущего эти строки дает ему право посвятить настоящие заметки памяти редактора-издателя «Русской Старины». Право это обусловливается еще более тем обстоятельством, что печатаемые заметки вызваны одним из последних его изданий: «Россия и русский двор в первой половине XVIII века, записки и замечания графа Эрнста Миниха», Спб., 1891 г. ¹, и составлены еще при жизни М. И. Семевского, но по разным обстоятельствам до сих пор не были напечатаны. Пользуясь этим изданием, мы намерены припомнить главнейшие черты из жизни и исторических сочинений гр. Эрнста Миниха и генерала Манштейна. [432]

I

Имя фельдмаршала графа Бурхарда-Христофора Миниха, одного из выдающихся русских полководцев и политических деятелей XVIII века, известно всем образованным русским людям; но сына его, графа Эрнста Миниха, русского дипломата и придворного того же XVIII века и автора весьма интересных записок о его времени, знают только специалисты, изучающие русскую историю XVIII века. Эти записки, плод долголетних наблюдений гр. Миниха-сына над русскою придворною жизнию и русскими государственными деятелями первой половины XVIII века, занимают видное место среди немногочисленной группы сказаний современников об этом времени и давно уже обратили на себя должное внимание со стороны лиц, изучающих новую русскую историю.

Граф Эрнст Миних родился 10-го января (н. ст.) 1708 г. в Эттингенском княжестве (в настоящее время входящем в состав великого герцогства Баденского), в деревне Гейнсфурт, близ Эттингена, в то время, когда его отец не был еще графом и занимал скромную должность майора в войсках великого герцога Гессен-Кассельского. В 1721 году, Бурх. Христоф. Миних поступил на службу к русскому императору Петру Великому для инженерных работ, а в особенности для сооружения Ладожского канала, и 13-ти-летний Эрнст помещен был отцем для обучения в пансион при Рижской городской школе. В исходе 1724 г. отец послал его учиться в Женеву, потому что молодой Миних выразил желание «быть ученым, а не военным»; но ученье его в Женеве шло плохо: он попал в дурное общество молодых английских богачей и предавался не серьезным занятиям, а весьма легкомысленному образу жизни, что побудило отца послать его проветриться — поездить по Италии, освежить его душу впечатлениями от этой классической страны изящного. После трехлетнего пребывания за границей, в августе 1727 г. Эрнст Миних прибыл в Россию, когда уже царствовал Петр II, и Миних-отец был генерал-поручиком и занимал влиятельные должности — шефа инженерного корпуса и главноначальствующего в Петербурге, и весьма естественно желал создать сыну придворно-служебную карьеру. В январе 1728 г. Эрнст Миних снова уехал за границу, но уже в звании дворянина посольства при графе Александре Гавриловиче Головкине, назначенном нашим уполномоченным на Суассонский конгресс во Франции и посланником при Версальском дворе. Прошло четыре года. Отрок-император Петр II лежал в могиле, и в России царствовала [433] императрица Анна Иоанновна. После уничтожения «кондиций» Верховного Тайного Совета и провозглашения ее самодержицей, началось фактическое правительство немецкого триумвирата, в котором Миних-отец почти первенствовал. Он был графом, генерал-аншефом и президентом военной коллегии, и на Миниха-сына посыпались почести Петербургского двора. В мае 1731 года граф Эрнст был сделан камер-юнкером и в том же году, по назначении графа Головкина послом к Нидерландским генеральным штатам, оставлен вместо него в Париже представителем русского правительства, в звании резидента. Но честолюбивый отец не удовлетворялся таким видным постом своего 22-х-летнего сына и вызвал его снова в Петербург с намерением женить его на девице фон-Трейден, больной и некрасивой свояченице начинавшего все более и более входить в силу обер-камергера Эрнста Иоганна фон-Бирона. Весной 1732 г. Миних-сын был уже в Петербурге, но породниться с Бироном ему не удалось: на девице фон-Трейден женился только что перешедший в русскую службу из прусской — генерал-майор фон-Бисмарк, один из предков знаменитого государственного человека нашего времени. Граф Эрнст Миних остался при дворе Анны Иоанновны, исполнял второстепенные дипломатические поручения и упрочил свое положение браком, если не столь блестящим, как желал отец, то, всетаки, выгодным в придворнокарьерном отношении: в 1737 году он был помолвлен с фрейлиной баронессой фон-Менгден, а в 1739 г. женился на ней.

При правительнице Анне Леопольдовне обоим Минихам, и отцу и сыну, повезло еще больше. Миних-отец был в то время не только фельдмаршалом, с ореолом победителя турок при Хотине и Ставучанах, но явился решителем судеб русского престола: он низложил всесильного курляндского герцога и регента Российской империи Бирона, который со всей семьей и родственниками был сослан в Сибирь; в числе последних находились два брата регента и его свояк фон-Бисмарк с женой. Бурх. Христ. Миних первенствовал в «Кабинете» и мечтал уже занять то же положение в Русском государстве, какое до него занимал Бирон, а Миних-сын состоял обер-гофмейстером при младенце императоре Иоанне Антоновиче. Но стеклышки в тогдашнем калейдоскопе Петербургской придворной жизни быстро менялись. Через два года с небольшим по смерти императрицы Анны Иоанновны вступила на российский престол Елисавета Петровна, и люди, достигшие вершины почестей и власти при дочери царя Иоанна Алексеевича, очутились в самом «мизерном положении», как выражались у нас в XVIII веке, при воцарении «дщери Петровой». Фельдмаршал граф Миних был сослан в отдаленный Пелым, и его ни в чем неповинный [434] сын должен был до некоторой степени разделить участь отца: опала постигла теперь графа Эрнста Миниха столь же незаслуженно, как незаслуженно сыпались на него почести десять лет тому назад, когда отец его приобретал все более и более значения в русском государственном управлении.

С 1743 по 1762 г., без малого двадцать лет, втечение почти всего царствования Елисаветы Петровны, граф Эрнст Миних, лишенный чинов, орденов и имений, прожил в глухом провинциальном городе — Вологде, с женой и все более и более увеличивавшимся семейством. В Вологде похоронил граф Эрнст Миних свою жену († 1 марта 1760 г.) и через два года после ее смерти был возвращен из сылки Петром III и имел радость встретиться с престарелым отцем, вызванным этим императором из Сибири к своему двору. В царствование Екатерины II граф Миних-сын уже не играл никакой видной роли: пришло другое время, на придворную сцену выступили другие лицедеи. Ему, как человеку «старых годов», поручались важные, но не видные дела: он был главным директором таможенных сборов и членом только что организованного тогда филантропического учреждения — опекунского совета. Гр. Эрнст Миних пережил своего отца на одиннадцать лет и умер в Петербурге, в чине действительного тайного советника, 24-го января 1788 года, на 81-м году жизни.

Ученым, как он мечтал о том в молодости, граф Эрнст Миних не сделался, но он до гробовой доски высоко чтил науку, много и с пользой читал и усердно изучал математику, к которой почувствовал склонность уже в зрелом возросте, и любил общение и беседы с учеными людьми. Ценя такое отношение Эрнста Миниха к знанию, Екатерина II хотела назначить его в 1766 году президентом академии наук, но...

Попали в честь тогда Орловы! —

и президентом был назначен 23-х-летний граф Влад. Григ. Орлов, младший брат фаворита, графа Григория Григорьевича.

Современники ценили в графе Эрнсте Минихе его ум и характер и достоинства его исторических трудов, относясь к последним даже несколько преувеличенно. Вот, например, как отзывался о нем весьма просвещенный русский человек второй половины XVIII века, граф Семен Романович Воронцов. «Я прочел с чрезвычайным удовольствием «Записки графа Миниха», сына фельдмаршала, — писал граф Воронцов своему сыну, вскоре после выхода в свет этих «Записок» в 1817 году. — Я хорошо знал его (Миниха); он был очень дружен с моим братом, который любил и уважал его, как человека весьма образованного и честного, притом нрава кроткого и [435] обходительного. Эти «Записки» написаны с такою простотою и чистосердечием, которые приковывают читателя. Так следовало бы писать историю своего времени, чтобы она служила источником для будущих Юмов и Робертсонов. Однако, в них заметно явное пристрастие с его стороны по отношению к императрице Анне Иоанновне, и это можно извинить ему, ибо она была его благодетельница» ².

Но такой восторженный отзыв о его «Записках», понятный в человеке, лично и хорошо знавшем графа Эрнста Миниха, не может быть всецело принят при беспристрастном, ученом анализе мемуаров Миниха сына.

Собственно «Записки» гр. Эрнста Миниха, впервые изданные в русском переводе Ник. Мих. Лонгинова, секретаря императрицы Елисаветы Алексеевны ³, в 1817 году, написаны Минихом понемецки, но лишь недавно в одном частном архиве в Германии найдена подлинная немецкая их рукопись, которую г. Юргенсон намерен издать. Почтенный ученый заявляет, что «немецкий текст вполне тождествен по содержанию с изданным г. Семевским русским текстом», а следовательно и с изданием 1817 года ⁴. С большим нетерпением ожидаем это издание, потому что, при тождественности «по содержанию» с русским текстом, в немецком подлиннике могут оказаться весьма интересные частности и подробности.

Кроме этих «Записок», графу Эрнсту Миниху приписывается еще другое историческое сочинение: «Замечания на записки Манштейна», впервые напечатанное анонимно в весьма неполном и неправильном виде в «Отечественных Записках» П. П. Свиньина за 1825-1829 гг., а затем переизданное в 1879 году в «Русской Старине» (т. XXVI) также анонимно по той же рукописи, которою, повидимому, пользовался Свиньин, но уже вполне, без пропусков. Долго не могли наши ученые определить автора этих «Замечаний», и хотя еще в 1859 году П. К. Щебальским было высказано предположение, что автором их был граф Миних-сын, но через двадцать лет, в 1879 году, покойный П. Н. Петров на страницах «Русской Старины» ⁵ весьма на первый раз убедительно опроверг доводы г. Щебальского и признал, что автором «замечаний» был граф П. И. Панин. А. Я. Юргенсон, автор нескольких очень ценных, но, к сожалению, малоизвестных русским ученым исследований по [436] изучению источников русской истории XVIII века, приходит, на наш взгляд, к наиболее правильному предположению, что автором «Замечаний» скорее мог быть граф Эрнст Миних, чем граф П. И. Панин. А потому до поры до времени, пока не будет заявлено в печати серьезных опровержений доводов г. Юргенсона, следует признать «Замечания на записки Манштейна» принадлежащими перу графа Эрнста Миниха.

II

«Записки» составлены графом Минихом в Вологде в 1758 г. и написаны не для публики, не для печати, а в виде житейского наставления для его детей. Две цели руководят отцем-автором: во-первых, предотвратить своих детей от тех «ошибок молодости», в которые впадал он сам, и, во-вторых, представить им судьбу их отца и деда в связи с происшествиями, в которых те принимали участие. Поэтому «Записки», весьма естественно, отличаются дидактизмом, и это обстоятельство непременно надо иметь в виду при их оценке в качестве исторического источника.

«Записки» графа Эрнста Миниха, по характеру сообщаемых ими сведений, наспадаются на две, весьма неравные по объему, части. Первая часть, начинаясь повествованием о рождении автора, передает факты из его личной жизни и русские события до конца турецкой войны 1737-1740 гг. В этой части Эрнст Миних, не будучи очевидцем важнейших из описываемых им происшествий, передает их на основании разных источников, главнейшими из которых являются дневник его отца и записки Манштейна, во время составления Минихом-сыном своей автобиографии еще не изданные. В этой части «Записок» центральной фигурой является личность отца автора — фельдмаршала Миниха, который здесь идеализирован и представлен образцом нравственных и военных доблестей. Первая часть «Записок», весьма важная для характеристики их автора, не может быть принята за достоверный первоисточник обще-русских событий до 1740 г.

Во второй части «Записок», где граф Миних-сын говорит как очевидец, передаются фактические подробности о происходившем на его глазах в Петербурге: о торжествах Белградского мира, закончившего турецкие походы его отца, о предсмертной болезни Анны Иоанновны, о назначении регентом Бирона, о смерти императрицы, о регентстве Бирона и низложении его фельдмаршалом Минихом и о происшествиях при дворе до половины 1741 года. Замечательно, что, передавая весьма подробно все эти «действа», граф Миних-сын совсем умалчивает о [437] процессе и казни Волынского, чего он, разумеется, не мог не знать столь же подробно, как и все остальное, им описанное. Императрицу Анну Иоанновну граф Эрнст Миних вообще стремится защитить от обвинений потомства. В отзывах о лицах граф Эрнст Миних лучше всего обличает свои собственные качества: его честность не позволяет ему скрыть истины, иногда не в пользу изображаемого им лица, а свойственные ему сердечная доброта и благодушие заставляют его выдвигать на первый план хорошие стороны людей и, говоря даже о врагах своих, он старается выставить все, что возможно, в их пользу.

Анну Иоанновну граф Эрнст Миних считает «одной из величайших государынь, на российском престоле царствовавших», и распространяется о ее личных достоинствах, преимущественно же о ее уме и о любви к ней ее подданных (?), что не мешает ему, однако, отметить несколько несимпатичных сторон ее личного характера, из которых господствующею было отсутствие в императрице воли или, лучше сказать, всецелое ее подчинение Бирону. «Даже ничто не помрачало бы сияния сей императрицы, — говорит граф Эрнст Миних, — кроме что она больше собственному прогневлению, нежели законам и справедливости последовала» (стр. 92). Такая характеристика находится в явном противоречии с определением Анны Иоанновны, как одной из величайших русских государынь. «В приватном обхождении была она ласкова, весела, говорлива и шутлива. Сердце ее наполнено было великодушием, щедротою и соболезнованием; но ее воля почти всегда зависела больше от других, нежели от ее самой. Верховную власть над оною сохранял герцог Курляндский даже до кончины ее неослабно, и в угождение ему сильнейшая монархиня в христианских землях лишила себя вольности своей до того, что не токмо все поступки свои по его мыслям наиточнейше распоряжала, но так же ни единого мгновения без него обойтись не могла, и редко другого кого к себе принимала, когда его не было. Хотя недоверчивое свойство герцога Курляндского не малой требовало привязанности, однако, наконец, принуждение, в котором он сам чрез то находился, сделалось ему почти несносно. Весьма часто многие слыхали, как он жаловался, что для своего увеселения ни одной четверти часа определить не может. Я сам чрез целые восемь лет не могу припамятовать, чтоб видел его где либо в городе, в беседах или на пиршествах; но дабы и других людей пример не возбудил в нем к тому охоты, императрица не токмо худо принимала, есть ли у кого из приватных особ веселости происходили, но, называя оные распутством, выговаривала весьма колкими речьми. Герцог с своей стороны всеми мерами отвращал и не допускал других вольно с императрицею обходиться, и буде не сам, то чрез жену и [438] детей своих всегда окружал ее так, что она ни слова сказать, ниже шага ступить не могла, чтобы он тем же часом не был о том уведомлен» (стр. 92-93).

А вот как характеризует граф Эрнст Миних Бирона: «Сей любимец счастия был человек благоприятного по наружности вида, с здравым рассудком и с острым проницанием. Хотя он ни одного языка по правилам говорить не умел, однако по природному красноречию своему в состоянии был мысли свои ясно изображать и, какое бы ни случилось положение — защищать. Он был щедр и любил великолепие, но при всем том разумный домоводец и враг расточения. В обхождении своем мог он, когда желал, принимать весьма ласковый и учтивый вид; но большею частью казался по внешности величав и горд. Честолюбие его не имело никаких пределов; то недоверчивость, то легковерие причиняли ему нередко многое напрасное беспокойство. Он был чрезмерно вспыльчив и часто обижал из предускорения; естьли случалося иногда, что он погрешность свою усматривал, то хотя и старался опять примириться, однакоже никогда не доводил до изустного изъяснения, но довольствовался тем, что обиженному доставлял стороною какую нибудь приязнь или выгоду. Естьли-ж кто, напротив того, сделал пред ним однажды проступок, тот не мог уже надеяться на его великодушие, ниже при искреннейшем принесенном своем раскаянии. Малейшее покушение вредить ему у императрицы было непростительное преступление, и его мщение простиралось даже до жестокости» (стр. 27).

III

«Замечания на записки Манштейна» составлены вскоре после появления в печати французского подлинника записок последнего в 1771 году и изданных в том же году двух немецких их переводов. «Записки» Манштейна, обнимающие собою время с 1727 по 1745 гг. и очень долго служившие у нас чуть ли не единственным источником для изложения событий за этот период, были написаны Манштейном в Потсдаме, между 1746-1756 гг., когда автор оставил русскую службу. Важное значение в качестве исторического источника как «Записок» Манштейна, так и «Замечаний» на них побуждает нас остановиться несколько подробнее на личности Манштейна.

Христ. Герм. Манштейн родился в Петербурге 1-го сентября 1711 года, но воспитывался в Берлине и по своим национальным и культурным симпатиям тяготел более к Пруссии, чем к России. Но так как отец его был генералом русской службы и владел поместьями в Лифляндии, то и сын, закончив [439] образование в берлинском кадетском корпусе и находясь уже в чине поручика прусской армии, перешел в 1736 году в ряды русских войск, под начальство фельдмаршала Миниха. Он храбро сражался в его турецких походах и под конец их в чине подполковника назначен был генеральс-адъютантом фельдмаршала. Будучи в этой должности, он, по поручению Миниха, арестовал в исходе 1741 года регента — герцога Бирона, для чего храбрости нужно было иметь несравненно больше, чем для открытого боя с турками. Получив в награду за такой подвиг чин полковника и поместья в С.-Петербургской губернии, он снова отличился на войне с Швецией уже в качестве полкового командира Астраханского пехотного полка. Только отсутствие Манштейна из Петербурга в день воцарения Елисаветы Петровны спасло его от участи Минихов, Остермана и Головкина. Не без труда удалось приятелям Манштейна выхлопотать ему командование другим армейским полком, расположенным в Лифляндии. В 1744 г. Манштейн эмигрировал в Пруссию и перешел на службу Фридриха II. Правительство императрицы Елисаветы тщетно хлопотало о выдаче его, как военного дезертира: Фридрих II, у которого уже начинались нелады с русским правительством, не выдал Манштейна, и императрица Елисавета поневоле должна была удовольствоваться только «аппробацией» приговора военной коллегии о том, что «когда он (Манштейн) пойман будет, без всякой милости и процессу (его) повесить, дабы впредь никто, противу своей присяжной должности, таковых продерзостей чинить не отважился. Имя его, Манштейна, публиковав, прибить к виселице». У Фридриха II Манштейн служил удачно: он был генерал-адъютантом короля, затем потстдамским комендантом и генерал-майором, принимал участие в силезских войнах Фридриха и был убит в июле 1757 года, перед самым началом участия России в Семилетней войне.

При изложенных условиях жизни Манштейна было бы весьма естественно встретить в его «Записках» несправедливые нарекания на Россию вообще и императрицу Елисавету Петровну в особенности; но на деле мы встречаемся с совершенно противоположными чертами: «Записки» Манштейна отличаются если не всегда точным изложением русских событий, то постоянно правильным их пониманием и справедливым отношением к русским людям и верной оценкой как нашего национального характера, так и роли служилых иноземцев в России в ХVIII веке. Эти черты, очень редкие и драгоценные в иностранце-мемуаристе вообще, должны быть в особенности отмечены в таком иностранце, имя которого в России было прибито к виселице, и рекомендуют беспристрастие Манштейна.

В план настоящей статьи не входит подробное [440] рассмотрение «Записок» Манштейна. Материалы для такого рассмотрения находятся в последнем издании их М. И. Семевского (Спб., 1875 г., in-8°) ⁶ и в монографиях г. Юргенсона о Манштейне, помещенных в «Russische Revue» 1886 и 1887 гг. ⁷; мы же отметим только два обстоятельства, касающиеся этих «Записок».

Во-первых, до 1736 года, т. е. до поступления на русскую службу, Манштейн писал по слухам, а не в качестве очевидца; а потому большая часть сообщений Манштейна, относящихся к 1727-1736 гг., не отличается точностью; мы сказали, «большая часть», потому что все, что касается за эти годы организации военных сил в России и польской войны 1733-1734 гг., основано у Манштейна, как специально-образованного военного офицера и человека близкого к фельдмаршалу Миниху, на весьма веских данных и авторитетных источниках. С 1736 г. Манштейн является участником турецкой войны и очевидцем многих происшествий в Петербурге в 1740-1741 гг., а затем снова подвизается на бранном поле в шведской войне 1741 года. О воцарении Елисаветы Петровны он мог иметь достоверные сведения, и рассказ его об этом событии отличается беспристрастием. Он, пользовавшийся благоволением правительницы Анны Леопольдовны и впавший в немилость при Елисавете Петровне, характеризует первую в весьма несимпатичных чертах, а об Елисавете Петровне рассуждает без горечи и злобы и отмечает проявления ее милосердия и доброты.

Во-вторых, к «Запискам» Манштейна приложены им же составленные весьма интересные и мало у нас известные «Дополнения», в которых он более всего высказывает свое беспристрастие, как историк и наблюдатель современной ему жизни. Дополнения состоят в resumé историко-политических наблюдений Манштейна над Россией, представляя интересные данные для истории государственного, военного, экономического и культурного состояния России в первой половине XVIII века и составлены главным образом на основании мемуара столь же, как и Манштейн, замечательного немца, его современника, И. Г. Фоккеродта, секретаря прусского посольства при нашем дворе ⁸. Чтобы объяснить политическое положение России в это время, Манштейн касается кратко ее истории. Делая большие фактические ошибки [441] в древней русской истории, под которой он разумеет исключительно лишь историю Московского государства, Манштейн, вслед за Фоккеродтом, подробно останавливается на событиях смутного времени и сообщают о нем весьма важные сведения.

Следует заметить, что со смерти Петра Великого и в особенности в тридцатых годах XVIII века события смутного времени вообще и в особенности факты избрания за это время московских государей на предложенных им «кондициях» привлекали внимание тогдашних образованных людей в России, как природных русских, так и иностранцев, а потому избрание Анны Иоанновны с подобными же «кондициями» далеко не было случайным делом какого-то скопа тщеславных олигархов, как то думали еще не очень давно и что любят доказывать даже в настоящее время очень многие из русских историков. Чтобы убедиться в сказанном, достаточно припомнить политическую записку Татищева, составленную им во время избрания Анны Иоанновны, и сведения об избрании земским собором царя Михаила Федоровича Романова с «записью», находящиеся у Страленберга, Фоккеродта и Шмидт-Физельдека.

Из всех названных трактатов видно, что писавшие их очень хорошо знали подробности об избрании в цари князя Василия Ивановича Шуйского, польского королевича Владислава, шведского принца Карла-Филиппа и Михаила Федоровича Романова; а эти подробности были еще свежи среди московских боярских кружков половины XVIII века. В то время словесные рассказы отцов и дедов сохранялись в нашем высшем обществе более бережливо, чем теперь, потому что смена идей и воззрений, не смотря на крутую ломку в русской жизни, произведенную реформой Петра Великого, происходила менее быстро, чем в наши дни. Со времени воцарения Михаила Федоровича Романова до 1730 года прошло всего сто семнадцать лет, в которые сменилось три-четыре поколения, в которых преемственно передавались рассказы о событиях смутного времени от участников их ⁹. [442]

Самым замечательным местом «Дополнений» к «Запискам» Манштейна является окончательный вывод, к которому приходит Фоккеродт, а за ним Манштейн, — это заключение о характере русского народа и о его положении до реформы Петра Великого. Выписываем целиком это место. «Чтобы закончить эти «Записки», я прибавлю несколько слов об общем духе нации; некоторые писатели утверждали, что до царствования Петра I все русские вообще и каждый из них в частности были совершенно глупы и тупы, но это в полной мере ложно, и противное тому весьма легко доказать. Тем, которые составили себе подобное понятие, стоит только прочесть русскую историю XVII столетия, за то время, когда честолюбие Годунова и происки поляков разделили нацию на несколько партий и поставили царство на край погибели. Шведы владели Новгородом, а поляки столицею Москвою; не смотря на эти бедствия, русские своими разумными действиями сумели избавиться от владычества двух столь могучих в то время врагов, каковы были Швеция и Польша. Менее чем в пятьдесят лет они завоевали снова все земли, отнятые у них во время этих смут, а между тем при этом у них не было ни одного министра, ни одного генерала из иностранцев. Размышляя об этих событиях, не трудно сознаться, что столь важные предприятия не могут быть задуманы и выполнены глупцами. Вообще у русских нет недостатка в уме. Заботы Петра I об образовании народа не простирались никогда на мещан и на крестьян; однако стоит только поговорить с человеком этого сословия, чтобы найти в нем здравый смысл и рассудительность сколько нужно, но только в таких вещах, которые не касаются вкоренившихся в него с детства предрассудков относительно его родины и религии; он весьма способен понимать все, что ему ни предлагают, легко умеет находить средства для достижения своей цели и пользуется представляющимися случайностями с большою сметливостью. Наконец, можно с уверенностью сказать, что русские мещане или крестьяне выкажут во всех обстоятельствах более смышленности, чем сколько она обыкновенно встречается у людей того же сословия в прочих странах Европы. Но подобные исследования невозможно делать, не зная языка страны, и не многие иностранцы приняли на себя труд изучать его; от этого и возникли столь неосновательные рассказы об этом народе, который, с своей стороны, много способствовал распространению их, оказывая в разных случаях свое презрение к иностранцам и ко всему, что походило на моду или обычай чужих краев; к этому присоединялось еще то обстоятельство, что в начале текущего столетия обычаи и нравы русских были совершенно иные, чем у всех прочих европейских наций, и в этом народе вовсе не знали ни правил [443] благопристойности, ни даже общего права людей и иностранных министров, которые соблюдаются при прочих дворах Европы» (стр. 327-328).

Так рассуждал образованный немец-дипломат и повторил его рассуждения офицер русской армии, прослуживший десять лет в России, сражавшийся за ее интересы и приговоренный к виселице правительством Елисаветы Петровны, которой обыкновенно приписывают торжество национальных русских начал во внутренней и внешней политике России.

«Записки» Манштейна писаны им пофранцузски, но в печати появился прежде всего их английский перевод, в 1770 году. В следующем 1771 году изданы: дважды французский текст, но с большими изменениями против подлинника, и два немецких, из коих лучшее издание — Лейпцигское. Это-то издание и вызвало «Замечания», приписываемые г. Юргенсоном графу Эрнсту Миниху.

«Замечания» написаны совершенно в ином тоне, чем «Записки». Следя шаг за шагом за рассказом Манштейна, автор «Замечаний» задается полемическою целию, главным образом исправить Манштейна в двух категориях его повествований: 1) в тех неверностях, которые им допущены относительно лиц и событий до 1736 года, то есть того времени, очевидцем которого Манштейн не был, и 2) в изображении личного характера и политической роли фельдмаршала Миниха. Относительно сообщений первой категории в «Замечаниях» встречается очень много весьма важных поправок, относительно второй — также, но здесь автор «Замечаний» нередко является еще более субъективным, чем в своих «Записках». Не скрывая недостатков фельдмаршала, он не только желает оттенить его достоинства, но даже доходит до отрицания некоторых несомненных фактов в его деятельности, находящих себе подтверждение, помимо Манштейна, в других источниках (например, участие Миниха-отца в убийстве шведского майора Синклера, его честолюбивые мечты о титуле украинского герцога и некоторые другие).

Поправляя Манштейна в его отзывах о фельдмаршале Минихе, автор «Замечаний» не мог не коснуться почти всех событий царствования Анны Иоанновны, регентства Бирона и Анны Леопольдовны и воцарения Елисаветы Петровны и не представить характеристик, как императрицы Анны, так и других важнейших лиц того времени. Эти замечания распадаются на две группы: во-первых, целиком заимствованные из «Записок» Миниха-сына и, во-вторых, новые, там опущенные или измененные сравнительно с текстом «Записок». Обе эти группы подробно указаны г. Юргенсоном ¹⁰, и мы остановимся лишь на [444] важнейших замечаниях из второй группы, как на имеющих более общий интерес.

Граф Эрнст Миних ничего не говорит о процессе и казни Волынского в своих «Записках», в «Замечаниях» же посвящено этому печальному эпизоду в царствование Анны Иоанновны около двух печатных страниц. Добавляя рассказ Манштейна о деле Волынского некоторыми подробностями, автор «Замечаний», как все современники Бирона, приписывает его гибель исключительно злобе Курляндского герцога и заканчивает описание казни кабинет-министра и его «конфидентов» таким восклицанием: «На столь бесчеловечные приговоры склонялася Анна, постыдным образом управляемая иноплеменным извергом» ¹¹. Уже в этом заключении звучат совершенно иные, более резкие, ноты в характеристике Анны Иоанновны, чем приведенные выше из «Записок», но если мы прочтем общую характеристику царствованья этой государыни в «Замечаниях» и сопоставим ее с таковой же, приведенной выше из «Записок», то ноты эти еще усилятся на несколько тонов.

Вот что говорится в «Замечаниях»:

«В заключение скажем, что царствование императрицы Анны Иоанновны представляет разительное смешение добра и зла народного. С одной стороны, удивляемся громким победам воинства благоустроенного, твердой системе правительства, полезным преобразованиям, учреждениям, заводимым для блага государства, видим императрицу Анну уважаемою северными державами, поддерживающею корону на главе польского короля, ласкаемою сильнейшим европейским монархом Карлом VI. Видим в сие время людей необыкновенных и в войске, и в службе гражданской. (Следует перечисление фамилий генералов, министров и администраторов). С другой стороны, с трепетом поражаемся народным бедствием. Непрерывные брани, алчное и ничем необузданное лихоимство Бироново, неурожаи хлебные в большей части России, привели народ в крайнюю нищету. Для понуждения к платежу недоимок употребляли ужаснейшие бесчеловечие, приводящие в содрогание и помышляющих об оных; уныние, стон, слезы, вопль распространились во всей империи. С ужасом усматриваем жестокие гонения, заточения в темницы, пытки, ссылки и самую смерть, коим преданы были многие полезные, заслуженные и знаменитые особы, все почти по одному подозрению, либо по личной ненависти и мщению, что и обнаруживает явное неправосудие — главный порок венценосцев. Напоследок, с горестию должно сказать, что монархиня обширнейшего в свете и славного государства, наделенная от природы многими [445] добродетелями, чрез непомерное снисхождение и даже, можно сказать, подобострастие, своенравному, злобному и кровожадному наперснику, помрачила все сияние правления своего. Современники в глубине сердца порицали страсть Анны Иоанновны к злодею; но, благоговея к предержащей власти, не смели роптать явно, все с терпением переносили. Потомство, без лицеприятия рассматривая деяния всех, судит и владык земных: оно не перестанет обвинять Анну Иоанновну за то, что допустила именем своим совершать насилия, жестокости, злодеяния. Тот, кто, имея власть в руках своих, не останавливает бедствия народного, соделывается врагом народа, и имя его неизбежно предается бесславию и справедливому порицанию потомства» (стр. 173-174).

Такое несоответствие «Записок» графа Эрнста Миниха с «Замечаниями на записки Манштейна» наводит нас на предположение, что не сын фельдмаршала был автором последних, а неизвестное доселе лицо. Это лицо пользовалось в рукописи записками графа Эрнста Миниха и, тщательно скрывая свою личность, желало во многих местах замаскироваться авторитетом Миниха-сына. Весьма возможно, что автором «Замечаний» был ученый историк XVIII века, человек весьма близкий к графу Эрнсту Миниху — доктор Шмидт-Физельдек. Наши соображения по этому вопросу мы решимся обнародовать лишь тогда, когда проверим окончательно все pro и contra. Мы уверены, что А. Я. Юргенсон не посетует на нас за то, что его доводы, хотя и весьма основательные и доказательные, не вполне убедили нас в авторстве «Замечаний» графа Эрнста Миниха.

Д. Корсаков.

Комментарии

1. Это издание заключает в себе: 1) собственно записки графа Эрнста Миниха, писанные им в Вологде в 1758 году и изданные впервые в русском переводе в 1817 году (это издание повторено здесь без изменения); 2) замечания на записки Манштейна, приписываемые графу Эрнсту Миниху и составленные в 70-х годах прошлого столетия; 3) историко-критическое исследование А. Я. Юргенсона об этих мемуарах; 4) очерк жизни гр. Э. Миниха, составленный В. В. Тимощук; 5) портрет гр. Э. Миниха, изданный в 1845 г. ошибкою за портрет его отца, фельдмаршала Миниха, в книге Н. А. Полевого: «Русские полководцы».

2. «Россия и русский двор», изд. «Русской Старины», очерк жизни графа Э. Миниха, стр. 301.

3. Отцем М. Н. Лонгинова, известного библиографа и впоследствии начальника главного управления по делам печати.

4. «Россия и русский двор», стр. 226.

5. T. XXVI, стр. 616-626.

6. См. предисл. к этому изданию и приложения, стр. 329-360.

7. Mansteins Memoiren und seine Quellen für die Belagerung Danzigs und den Türkenkrieg: «Russische Revue», 1886, IV, 438-491. Algarotti und Manstein: ibid., 1887, II, 184-204.

8. Мемуар Фоккеродта, озаглавленный: «Россия при Петре Великом», написан в 1737 г. и издан в Марбурге в 1872 г. известным ученым исследователем русской истории XVIII в., проф. Германом. Русский перевод А. Н. Шемякина в Чт. Моск. Общ. ист. и древ. Росс., 1874 г., кн. II, отд. IV, стр. 1-120.

9. См. весьма тщательный анализ исторических свидетельств об избрании на царство Михаила Федоровича Романова в статье А. И. Маркевича, «Ж. М. Н. Просв.», 1891 г., октябрь, стр. 369-403. В приложении к этой статье помещен впервые полный текст русского перевода мест, относящихся до избрания Михаила Федоровича Романова из книги Страленберга «Das Nord und Östliche Theil von Europa und Asia», вышедшей в Стокгольме в 1730 г. См. ibid., стр. 404-407. Весьма жаль, что в этой интересной статье проф. Маркевич случайно допускает неточность: «Замечания» на «Записки» Манштейна он отождествляет с «Дополнениями» к ним, приписывая последние графу Эрнсту Миниху. (См. ibid., стр. 378). В данном случае почтенный автор был введен в заблуждение неточностью выражения проф. А. Г. Брикнера, на которого ссылается. (См. «Ист. Вести.», 1886 г., № 7, стр. 22, примеч.).

10. См. «Россия и русский двор в первой половине ХVIII века», стр. 281-282.

11. Ibid., стр. 156.