СРЕДНЕВЕКОВЫЕ ИСТОРИЧЕСКИЕ ИСТОЧНИКИ
ВОСТОКА И ЗАПАДА

Подложный портрет князя А. Д. Меншикова

В № 3 «Художественного Журнала» напечатан любопытный рассказ художника Перова о находящемся в московском Румянцовском музее портрете сподвижника и любимца Петра Великого, князя Александра Даниловича Меншикова.

«В конце шестидесятых годов — рассказывает г. Перов, — жил и скончался в Москве некто г. Юни. Он имел довольно большое собрание картин и разных древних вещей. Во время продолжительной и тяжкой болезни г-на Юни его пользовал мой хороший приятель, доктор М-в. Но, не смотря на неусыпные попечения доктора о больном, не смотря на частые консилиумы с знаменитыми врачами Москвы, г. Юни все-таки умер. Вдова умершего, по расстроившимся средствам со смертию мужа, предложила доктору М-ву за его заботы и визиты вместо денег выбрать и взять несколько вещей из собраний покойного мужа. Приятель мой, такой же любитель искусства, как и умерший его пациент, с радостью согласился на это предложение и выбрал несколько предметов из собраний покойного. В числе выбранных вещей, был портрет «Князя Александра Даниловича Меншикова в ссылке в Березове в 1728 году», как о том гласила надпись, начертанная на жестяной пластинке и приколоченная к раме портрета, с лицевой стороны.

Г-жа Юни, отдавая портрет доктору, предложила вместе с тем взять и статью г. Щебальского, помещенную в «Русском Вестнике», где автор статьи, описывая жизнь князя и его внешний вид, который он имел, бывши в ссылке, прямо указывает на вышепоименованный портрет, даже приводит во всеобщую известность, что портрет князя Меншикова находится именно в коллекции г. Юни, уверяя при этом, что он чрезвычайно похож и вполне выражает страдальческий вид и состояние духа сосланного и гонимого князя. Г-н Щебальский описывает даже отрощенную Меншиковым бороду и костюм, в котором он ходил в Березове; а именно: его серый арестантский халат (хотя портрет написан в темно-красном, чуть ли не в бархатном, верхнем платье, отороченном мехом).

В первый раз я увидал этот портрет уже висевшим в гостинной доктора М-ва. Князь Меншиков на портрете имел вид сухого, бледного, довольно древнего старика, с блестящими темно-синими глазами и с длинной седой бородой. Написан портрет был местами бойко, местами же робко, но чрезвычайно просто и широко, только не в техническом отношении, а в отношении света и тени. Полотно, на котором он был написан, подрамок, даже гвозди, прикреплявшие полотно к подрамку, — все было старое, [194] потемнелое, — сразу было видно, что портрет писан очень давно, что вполне подтверждала и надпись, находившаяся на задней стороне портрета, которая состояла в следующем:

«Светлейший князь
Александр Данилович Меншиков

Списан с портрета, имеющегося у Дениса Ивановича Чечерина, генерал-губернатора Тобольска и всей Сибири.
Кн. Ал. Дан. Меншиков родился в Москве 17 ноября 1672 года.
Скончался Тобольской Губернии в Городе Березове 22 Октября 1729 года.
Жития его было 56 лет 11 месяцев и 5 дней.

__________________________________

Послание Иаковле. Глава 1-я, стих 12-ой.
Блажен муж иже претерпит искушение Да не искусен быв приимет венец жизни.
Притчи Соломоновы, глава 3-я, стих 12-ой.
Его же любит Господ наказует биетже Всякого сына его же приемлет.

__________________________________

Писал сосланный живописец и иностранец Карл Иванов Фрок. Тобольск в 1770 году».

__________________________________

Кроме того, на раме портрета есть еще следующая надпись: «Графа Н. Б. Разумовского», из чего можно заключить, что портрет этот побывал также в коллекции гр. Разумовского. Впрочем, может быть эта надпись означает совершенно что-либо другое. Оставляю вопросом.

Как-то раз М-в был у меня в мастерской. Я писал в это время картину из нравов московской жизни, а именно: «Свахи ведут невесту из бани перед девичником, с пляской, песнями и музыкой». Картина эта почему-то очень ему понравилась и он выразил желание ее приобрести, прося при том, по приятельски, уступить ее подешевле. Я назначил ему за картину 200 р. Доктор согласился на эту цену, но предложил при покупке следующее условие:

— Вот что, — начал он. — Вы помните портрет князя Меншикова, который вы не раз хвалили. Я вам не однажды говорил, что он не нравится всем моим знакомым. По правде вам сказать, он и мне немного надоел: смотрит как-то на всех, точно сердится, точно ему все на свете опротивело. Да к тому же и интересу в нем мало, кроме разве исторического его значения, что, по моему мнению, совершенно лишнее украшение для всякой гостинной. Я уже не раз думал его продать, а теперь мне пришла в голову вот какая мысль. Возьмите вы его, повесьте у себя в мастерской. У вас бывает много разных любителей, быть может, кто-нибудь его и купит, а на вырученные деньги я бы купил вашу картину. В случае же, если за него дадут менее 200 р., то, чего не будет доставать, я приплачу уже из своих денег. Ну, что вы на это скажете? — спросил меня доктор.

— Извольте! — отвечал я. — Присылайте портрет. Может случиться, что его кто-нибудь купит, хотя, сказать по совести, я мало имею надежды на продажу.

Тем мы и кончили.

На другой день портрет был у меня в мастерской. Вместе с ним доктор прислал книгу «Русского Вестника», где помещалась вышеупомянутая статья г-на Щебальского о князе Меншикове.

Прошло не мало времени, как портрет висел в моей мастерской. Все, бывшие у меня за это время и видевшие этот портрет, хвалили его, но покупателя не находилось и вероятно еще долго бы пришлось висеть ему без покупателя, если бы не следующий случай.

Однажды ко мне заехал известный в то время в Москве любитель картин и очень богатый человек, г-н Ценкер. Рассматривая то и другое, он увидал портрет Меншикова, который ему понравился.

— Скажите пожалуйста, — спросил г-н Ценкер, — каким образом этот старинный портрет попал к вам в мастерскую и какое его назначение? [195]

Я рассказал ему уже изложенную историю портрета, а также и причину почему он находится у меня.

— Знаете что? — подумав немного, сказал г-н Ценкер. — Я задумался над ловким ударом, которым намерен убить трех мух за-раз. Первое — это я сделаю то, что куплю портрет Меншикова, а вследствие этой покупки продам вашу картину, это — второе. А третье вот что. Я подарю портрет Меншикова в Румянцовский музей, где самое подходящее место ему и находиться, так как портрет этот есть лицо историческое и притом такое известное. Не правда ли, это будет хорошо? — обратился ко мне с вопросом г-н Ценкер.

Понятно, что я вполне одобрил его намерение и портрет тут же был продан за 200 р.

На другой день, отправляя портрет Меншикова, я приложил к нему и статью г-на Щебальского. Г-н Ценкер, как и обещал, вскоре пожертвовал портрет в Румянцовский музей, где он и висит по настоящее время, с той же надписью на жестяной пластинке, гласящей, что сей портрет «князя Александра Даниловича Меншикова, в ссылке, в Березове в 1728 г.». К этой надписи распорядители музея прибавили еще внизу портрета следующее пояснение:

«Копия с портрета, писанного сосланным живописцем иностранцем Карлом Ивановым Фроком.

Тобольск в 1770 г.

Оригинал принадлежит г же В. в Москве».

Прошло несколько лет. Картина моя, изображающая «Невесту, идущую из бани», давным давно висела на стене в гостинной доктора М-ва вместо портрета Меншикова, а портрет Александра Даниловича также давно украшал стены Румянцовского музея. Да и вообще, как о портрете, так и о приключениях с ним, совсем забылось.

Не помню именно сколько времени спустя после всего рассказанного, я был в Петербурге. Посетив Эрмитаж и проходя по его залам, я остановился в изумлении. Представьте себе неожиданность и удивление мое! Портрет князя Меншикова висел на стене в той зале, в которой помещается Фламандская школа и удивление мое дошло до крайней степени, когда я прочел надпись над портретом, которая поясняла, что передо мною висит не портрет князя Меншикова, а голова старика, работы Вандика. Каким образом Александр Данилович превратился в старика работы Вандика, или старик, работы знаменитого художника, преобразился в князя? Я не мог решить этого ни тогда, ни в настоящее время. Но что это было одно и то же лицо — в этом не могло быть никакого сомнения: те же устремленные и пронизывающие зрителя жизненные глаза, та же седая борода и белые, прядями, волосы. Ну, словом, портрет Меншикова, проданный мною г-ну Ценкеру и пожертвованный им в Румянцовский музей, был не что иное, как повторение этюда, работы Вандика (голова, находящаяся в Эрмитаже, написана несравненно шире и лучше) или наоборот: ложный Вандик есть не что иное, как портрет князя, неизвестно как попавший в Эрмитаж за работу Вандика. Но допустить, чтобы Вандик писал портрет Меншикова уже невозможно потому, что между их существованиями разница почти что в целом столетии, так как Меншиков умер в 1729 г., а Вандик в 1641 г. Да к тому же, еслиб они жили и в одно время, то вряд ли бы Вандик поехал в Березов писать портрет князя, а последний из ссылки никуда не отлучался и бороду, по словам г-на Щебальского, отпустил только в Березове. Между тем достойно внимания то, что г-н Щебальский прямо указывает на портрет, находившийся у г-на Юни, как на несомненный портрет Меншикова и с полной достоверностью пишет о нем, с такими подробностями, что сомневаться в истине казалось бы почти невозможно.

Во всяком случае было бы очень интересно отыскать истину хотя для того, чтобы не вводить в заблуждение посещающую публику, которая любуется одним и тем же изображением: в Москве оно представляет портрет князя Александра Даниловича Меншикова, написанный сосланным живописцем Фроком, в Тобольске в 1770 г.; а в Петербурге то же самое лицо выдается за этюд, писанный знаменитым портретистом Вандиком, [196] целым столетием раньше. Вопрос: где же истина? В Петербурге, или в Москве?».

К приведенному нами рассказу г. Перова, редакция «Художественного Журнала» сделала такое примечание: «На основании этой статьи, ставящей подлинность портрета, находящегося в Румянцовском музее, только вопросом, можно сделать два предположения: либо сходство портрета Меншикова с этюдом Вандика, хотя и разительное, но совершенно случайное; либо же, сосланный в Сибирь, иностранец Фрок, бывши в Петербурге, скопировал этюд Вандика, а попав в Сибирь и заметив большое сходство этюда с портретом Меншикова, выдал свою копию с Вандика за действительный портрет князя. Разъяснить это обстоятельство весьма интересно...».

С своей стороны, к примечанию, сделанному редакцией «Художественного Журнала», мы можем присоединить еще следующие соображения:

Князь Меншиков был отправлен в ссылку в Березов из города Раненбурга, в апреле 1728 г., под строгим караулом, состоявшим из 20 преображенских солдат под командой гвардии поручика Крюковского. В инструкции, данной последнему Верховным Тайным Советом, было, между прочим, сказано: «Как в дороге, так и в Березове, иметь крепкое смотрение, чтобы он (т. е. арестант) никуда и ни к нему никаких писем и никакой пересылки ни с кем не имел, а ежели бы какие письма от него явились, и те брать караульному офицеру к себе и присланные к нему и от него посланные держать за караулом и о том писать в Верховный Тайный Совет без замедления».

Крюковской привез Меншикова в Тобольск 15 июня и сдал его здесь сибирскому губернатору, князю Долгорукому, который через два дня, т. е. 17 числа, уже отправил Меншикова дальше в Березов, под караулом капитана сибирскиго гарнизона Миклашевского, двух урядников и 20 солдат. В Березове, отстоящем от Тобольска в 1 065 верстах, ссыльный содержался в остроге и хотя пользовался некоторой свободой, но находился под постоянным наблюдением караула. Меншиков умер в ноябре 1729 г. Кем же мог быть сделан в это время его портрет? В Тобольске он пробыл, как уже сказано, всего двое суток; губернатор отнесся к нему крайне сурово, потому что сам попал в Тобольск по проискам Меншикова и был его смертельным врагом; Крюковской же не отличался снисходительностью и строго исполняя инструкцию в течении всей дороги, едва ли он мог допустить кого бы то ни было видеться с арестантом в Тобольске. Таким образом, в кратковременное пребывание Меншикова в этом городе, сомнительно, чтоб представилась возможность рисовать с него портрет. Что касается Березова, то в этом глухом, заброшенном городишке, не было других жителей, кроме казаков и инородцев, которые не имели, разумеется, никакого понятия о живописи. Наконец, в бытность Меншикова в Березове, туда не был сослан, кроме него, никто другой, и писать с него портрет положительно было не кому.

На основании этих данных, можно признать, что портрет, будто бы писанный с Меншикова в Сибири, во время ссылки, и находящийся теперь в московском Румянцевском музее, — вымышленный.