СРЕДНЕВЕКОВЫЕ ИСТОРИЧЕСКИЕ ИСТОЧНИКИ
ВОСТОКА И ЗАПАДА

ИОГАНН ЯКОБ ЛЕРХЕ

ИСТОРИЯ ЖИЗНИ И ПУТЕШЕСТВИЙ

LEBENS- UND REISEGESCHICHTE

Текст перевода
Предисловие

5

Человек, историю жизни и путешествий которого я сейчас издаю, известен произведениями, появившимися под его именем в третьем и десятом томах моего журнала новой истории и географии, а также представленными ранее короткими заметками, которые

6

не так пространны, как он того заслуживает. Уже на протяжении многих лет мне хотелось напечатать, в память о нем, по крайней мере, выписку из его дневников, ведущихся с ранней юности, которую он в 1765 г. подготовил для меня, и подтолкнула меня к этому моя болезнь и физическая слабость в 1790 году. Моим долгом перед ученым другом, а также перед [всем] ученым миром было сохранить память о нем. К тому же эта его история весьма полезна, ибо показывает его чрезвычайно активным и неутомимым, усердно наблюдающим и исследующим, умным и образованным, честным и надежным человеком. Помимо кратких и пространных сообщений о многих лицах, [его история] содержит множество заметок по физике, географии и политике местностей, которые, к тому времени, еще были известны очень мало. Когда впоследствии эти области были посещены, исследованы и описаны некоторыми посланными из Петербурга академиками,

7

то наблюдения, примечания и описания Лерхе не стали, однако, бесполезными и излишними, в какой-то части они остались единственными в своем роде. Есть здесь ценные дополнения к истории Белградского мира 1739 года, закончившего русскую войну с турками, к истории Абосского мира, завершившего русскую войну со шведами, а также к запискам Манштейна ¹ и другим опубликованным сообщениям.

Правда, моим давним намерением было сравнить третью и четвертую части путешествий Сэмуэля Готлиба Гмелина ² по России, записки Манштейна о России и некоторые другие книги с сообщениями Лерхе, а также поместить в текст этой книги как можно больше нужных и полезных примечаний. Однако не могу этого сделать по причине моего нынешнего болезненного и слабого состояния, и я просто вынужден довольствоваться хотя бы малым количеством примечаний.

8

Я несколько улучшил в стиль написания всей книги, нашел и исправил как можно больше опечаток, а также выгравировал на меди рисунки, которые мне предоставил мой друг вместе со своей рукописью.

Бюшинг

Юность и первые путешествия

9

Родился я в Потсдаме 26 декабря 1703 г. ³ Отец мой был купцом из Лаузица (Лужицы), умер он в 1728 году на 66-ом году жизни. Моя мать была дочерью проповедника Георга Нойманна.

Один из ее братьев, Иоанн Георг Нойманн, был известным в Виттенберге богословом и старшим пастором дворцовой церкви, другой брат, Андреас, - проповедником в Виттбритцене, Белитце, а также моим старшим благодетелем. Мать умерла в 1744 году на 79-ом году жизни. Я был 7-ым, самым младшим ребенком в семье; самый старший брат стал суперинтендантом в городе Нойштадт-ан-дер-Айш. У нас в роду по материнской линии большое генеалогическое древо, корни которого уходят в 1595 год. Род берет начало в богемском городе Фридланде.

Мне было 13 лет, когда старший брат, будучи в то время наставником в королевской школе, взял меня с собой в г. Галле ⁴ и определил в школу при детском доме. Окончив ее, в 1724 г. я поступил в университет Галле, где посвятил себя изучению медицины. В то время университет был на вершине процветания. На всех факультетах, в том числе и на медицинском, работали известные люди, такие как Фридрих Хоффманн, Альберти, Кошвитц, Бас, Юнкер, Штабель и др., у которых я обучался в течение 7 лет. В 1730 г. я, наконец, защитил под руководством Фр. Хоффманна диссертацию и получил ученую степень доктора медицины.

1728.
10

В своей диссертации я рассматривал ориктографию ⁵ Халенса. Мне представилась возможность приложить к диссертационной работе немалую коллекцию собранных образцов, имеющихся в окрестностях. За 2 года до получения ученой степени доктора у меня было большое желание совершить путешествие. В первую очередь я отправился на некоторое время в Йену, а затем в Берлин, где с головой погрузился в анатомию. Оттуда я решил совершить поездку в Голландию. Мой лучший друг, Даниил Бюттнер, студент теологического факультета, согласился сопровождать меня до пункта назначения. Наши сбережения на эту поездку составляли лишь 36 талеров, однако с такими деньгами мы были уверены, что сможем совершить большое путешествие. Начали мы свой запланированный маршрут из Галле в Голландию 24 июня 1728 года. Ничего не оставалось, кроме как идти пешком, но, с Божьей помощью, мы радостно осуществили задуманное. Сначала отправились в Блоксберг, а затем через Кведлинбург, Хильдесхайм, Вольфенбюттель, Брауншвейг, Хельмштедт, Ганновер, Целле, Люнебург и Гамбург. Оттуда [двинулись] в Бремен через Вестфалию. Прибыли в Цволле, что на берегу залива Зюдерзее, откуда мы доплыли до Амстердама. Затем пошли дальше через Харлем, Гаагу, Дельфт до Роттердама, а потом обратно, но уже через Лейден, в Амстердам. Здесь я разыскал торговца Дюкова, к которому меня направил брат, в то время служивший в Вене проповедником, для того, чтобы получить еще 20 талеров. Но к тому времени никакого письма насчет меня он не получил, поэтому ничего не дал. Возможно, если бы мы отправились в Лондон, придворный проповедник Цигенхаген, по просьбе моего брата, помог бы мне, если бы я захотел. Итак, отправились мы через Утрехт, Клеве, Везель, Эссен, Швельм, Зиген, Дилленбург, Ветцлар, Гиссен, Марпург, Хиршфельд, Айзенах, Готу. Эрфурт, Веймар, Йену, Наумбург обратно в Галле, куда прибыли 24 августа здоровые и невредимые,

1729.
11

пройдя пешком 214 миль за 2 месяца наших путешествий. Всё, что мы услышали или увидели в каждой местности, а также с какими учёными общались, я описал в своём дневнике. В июне 1729 года я посвятил себя изучению медицины у Шлегельмильха, который, впоследствии, уехал работать доктором медицины в Транкебар. Я также совершил путешествие в Гарц через Айслебен, Мансфельд и Бланкенбург и даже посетил чудесную Бауманскую пещеру. В Эльбингероде мы расстались, и я продолжил свой путь через Гарцбург в Госслар, Целлерфельд, Клаусталь, Вильдеманн, Герцберг, Шарцфельд, где осмотрел известную пещеру. Далее мой путь лежал в Лютерсберг, Андреасберг, Штрасберг, Гарцгероде, Нордхаузен, где я увидел у пастора Лессера, великого натуралиста, множество удивительных вещей. Из Нордхаузена я отправился в Херинген навестить своего давнего друга Й. Як. Роха, кандидата медицинских наук, который был болен туберкулёзом. Вскоре после этого он умер. Он писал [сочинения] на разные темы и публиковал их. Его «Адверсария» (комментарии, примечания) содержит много необычного. Затем 17 июня я отправился через Зангерхаузен снова в Галле. Во время этого путешествия я спустился во многие шахты, собрал образцы руд, минералов и другие уникальные предметы, принес их домой, а также описал все достопримечательности. 3 сентября 1729 г. я отправился в путешествие в Нюрнберг и Альторф, посетил известных врачей, таких как Як. Томазиус, Фолькаммер, Трев, Хоманн, и математика Доппельмайера, а также профессора и президента Академии Естествоиспытателей И. Як. Байера, который в

1729. 1730.
12

следующем 1731 году принял меня в это общество.

16 сентября я повернул из Нюрнберга обратно через Байройт, Гольдкронах, Карлсбад, гору Фихтельберг, Вунзидель. Отсюда я направился через Богемский лес в Эгер, Фалькенау, Шлакенвальд, Карлсбад, Шлакенверт, Йоахимсталь, а затем к саксонским Рудным горам (Эрцгебирге) в Абетами, Платтен, Георгенштадт, Шварценберг, Ауэ. Здесь я остановился на несколько дней у сестры моей матери, чей сын, М. Янус, был местным проповедником. Они никогда меня не видели, но приняли хорошо. Отсюда я направился в Шнееберг, Лосснитц, Гейер, Аннаберг, Визенбад, Цеблитц, Обернгау, Пфаффенроде, Аугустусбург, Фрайберг. Во всех этих местечках я останавливался ненадолго, спускался в шахты и описывал всё самое необычное. Из Фрайберга я отправился в Носсен, Вальдхайм, Кольдиц, Гримму, Лейпциг и снова в Галле, куда я добрался 6 октября после того, как перенес достаточно трудностей. Однако я быстро оправился, и в отличие от того, как себя чувствовал до этого, стал более бодрым и полным сил.

После того, как я стал, как упоминалось выше, доктором медицины, меня пригласил в Вену мой дорогой добродетельный брат, который 15 лет выполнял там миссию шведского проповедника. В мае месяце 1730 г. я отправился в путь из Галле, осмотрел лагерь под Мюльбергом, и в июне добрался до Вены. Мой брат внёс задаток, какой он только мог, прежде всего, на моё обучение, а также помог добросовестно закончить учёбу. Он обрадовался моему приезду, показал мне больных из тамошней многочисленной евангельской общины, к лечению которых я достаточно скоро смог приступить. Он ввёл меня в круг аристократии, среди которой были и члены Имперского придворного совета, и купцы и др. С этого момента я самостоятельно начал зарабатывать на хлеб, который пришелся мне по вкусу. Временами случались для меня вакансии в Германштадте, что в Семиградье,

1731.
13

затем в Тырнау, в Венгрии, у иезуитов, а потом [вакансия] военного врача в Неаполе, где генерал-фельдмаршал граф фон Секендорф командовал одной из дивизий армии: однако условия [приглашения] были сомнительными. Между тем, с подачи моего брата, я отправился в путешествие по Венгрии в Эдинбург, Руст, Пресбург, Гран, Шемнитц, Кремнитцу, Нойзоль, Дильн и др., где я осмотрел шахты, познакомился со многими умными и добрыми людьми. Я вернулся в Вену, где вел практику и спокойно ожидал свою судьбу.

Моё хозяйство в походе

117

Здесь у меня есть повод сообщить о своем хозяйстве во время кампании. Известно, какую необходимую заботу проявил наш генерал-фельдмаршал Ласси ⁶ для того, чтобы сохранить, насколько это было возможно, свою армию. Он не гнал ее длительными маршами. Кроме обычного продовольствия имелась также и разного рода припасы, такие как водка, сбитень ⁷, а также различные виды круп, что предназначалось, в особенности, для больных. Из-за случавшегося недостатка воды необходимо было снабдить все полки достаточным количеством бочек для воды, чтобы не страдали не только люди, но и скот. За армией следовало множество маркитантов ⁸ со всевозможным продовольствием, однако не все из них оставались до конца, многие скоро могли вернуться обратно. Тому, кто запасался не в полной мере, приходилось довольствоваться малым или же ходить в гости к другим. Не каждый был в состоянии подготовить так много повозок для того, чтобы запастись продовольствием на 6-7 месяцев [пути] по степи.

1738.
118

Со своей стороны я не испытывал нужды ни в чем, потому как взял с собой 7 повозок и 8 лошадей с 6 быками, нагруженных всевозможными запасами, а именно: 2 палатками, 1 рыболовной сетью, мукой, сухарями, мёдом для медовухи, вином, водкой, сбитнем, вишнёвкой, 2 бочками с водой, разнообразными видами круп и т.д. К тому же у меня была одна корова, овцы и куры, которые ежедневно обеспечивали меня свежими яйцами. Эти животные были настолько ручными, что ни разу не потерялись. Куры несли яйца в нашей повозке, а вечером сами залезали в гнёзда. Корова была нам особенно полезна: если мы носили с собой в жару бутылки с молоком, то по возвращению в лагерь, в результате движения, получали свежее масло и пахту. Одного из моих денщиков отправили на целых 3 дня домой, во время привала, чтобы тот научился печь белый хлеб и варить медовуху. Для того чтобы получить хлеб, с вечера нужно очистить и прогреть печь, а с утра положить туда выпекаться хлеб. Во всех стоячих и проточных водоёмах водились рыба и раки, которых наши люди не ленились ловить. Таким образом, я был обеспечен всем необходимым. Я взял в качестве компаньона г-на Фуссадье ⁹, у которого была небольшая доля провизии, стало быть, мы могли постоянно делить все трудности. Нам не следовало отходить от стола фельдмаршала, собиравшего ежедневно множество гостей и адъютантов, которые часто уступали место посторонним и были с нами вежливы. Неоднократно фельдмаршал посылал для нас что-то из своей кухни, так как он замечал, что мы не желаем причинять ему неудобства. Порой он мог пригласить нас за свой стол, когда с ним были только близкие. Также сообщаю, что в походе большая часть повозок была запряжена быками,

1738.
119

т. к. в отличие от лошадей, они были лучше и стоили дешевле. Когда телега пустела, то ее ломали и разбирали на части. Эти щепки служили в качестве дров, которые, в свою очередь, раскладывали по другим повозкам. Быков по выгодной цене продавали маркитантам. Таким образом, оставалась лишь половина телег, поэтому на следующий год приходилось покупать их заново. Однако с быками возникало немало трудностей: если один заболеет или захромает, или же потеряется на пастбище, то другой в одиночку не сможет тянуть воз. В таких случаях дежурный майор давал команду привести других заблудившихся быков, которых было немного, но они всегда имелись в запасе. При долгих дневных переходах по изнуряющей жаре и при большом количестве пыли, без воды, быки быстро уставали, поэтому требовалось время на отдых. Приходя в лагерь, они сразу же бросались к воде, но с силой толкая друг друга, зачастую падали в глубоко выкопанные колодцы и погибали. Лошади способны переносить жажду лучше. Они приходили с экипажем в лагерь раньше, в отличие от быков, которые догоняли их с большим опозданием. Тот, кто был предусмотрителен, взяв с собой воду, а также что-нибудь, что может в пути хоть чуть-чуть утолить жажду, тому было комфортно передвигаться. Однако мало кто был в состоянии позволить себе это. По окончанию пути я радовался тому, что отделался от моих быков. В следующую кампанию я приобрел исключительно лошадей, с которыми я лучше управлялся. После этого отступления я возвращаюсь к дальнейшему походу армии.

Поход в Крым. 1738

119

6 мая, отойдя 17 верст, мы добрались до истока Волчьей Воды ¹⁰, где наловили щук, карасей и окуней. Речка впадает в Днепр. 7 [мая проехали] 15 верст до другого рукава этой реки. Здесь армия была разделена на 2 дивизии:

1738.
120

первая, под командованием генерала Левашова ¹¹, состояла из 8 драгунских и 7 пехотных полков с генералами Шпигелем ¹², Еропкиным ¹³ и Бриньи ¹⁴; вторую дивизию, имевшую 8 полков пехоты и 6 полков ландмилиции, получил генерал-лейтенант де Брильи ¹⁵ с генерал-майором Аракчеевым ¹⁶ и бригадиром Урусовым ¹⁷. Из нерегулярных частей [с нами] следовали гетманские и донские казаки, а также 10000 калмыков. Артиллерией командовали полковник Фухс ¹⁸ с майором Плюмихеном ¹⁹. 8 [мая] был привал, 9 [мая прошли] 20 верст до Волчьей Воды, которая там уже глубже, и шириной в 30 саженей. Здесь армия должна была запастись водой на 1 день. 10-го мая мы прошли 15 верст и остались ночью без воды; 11-го – 22 версты до речушки Ялы ²⁰, где были кое-какие кустарники; 12-го был привал; 13-го – 12 верст по степи без воды; 14-го – 15 верст до речки. Здесь было много рыбы, а казаки ловили бобров ²¹, которых оказалось много в этих степных водах. Калмыки ели бобров. 15 мая [был] привал из-за сильного дождя. Здесь водятся большие табуны диких лошадей ²²: казаки привели генерал-фельдмаршалу 4 молодых жеребят, которых он отправил в Бахмут ²³; все они были бледно-пепельного цвета. Много было также лисиц и зайцев, за которыми охотились любители. [Водились] также дикие кабаны и большие орлы ²⁴, свившие свои гнезда на холмах, и у них сейчас были птенцы, которым родители приносили зайцев и птиц, что мы видели воочию. Орлы откладывали от 2 до 3 яиц: в гнезде я нашел 2 птенца, из одного яйца вылупился третий; они жадно поедали все, что им давали. Кроме того, было много тетеревов ²⁵, но больше всего куропаток, птенцы которых бежали из травы в нашу палатку и бросались клевать пшено. Примечательно,

1738.
121

что по всей степи, а больше всего между Волчьей и Молочной Водами ²⁶, находилось бесчисленное количество холмиков высотой от 1,2 до 3 локтей, поросших прекрасной травой, которые, возможно, появились от нор волков, лис, тушканчиков и сусликов, там и находят большинство их нор ²⁷. Холмики находятся один от другого не далее 10 или 30 шагов. Кроме этих [холмиков], видны и большие холмы, которые казаки именуют могилами или языческими погребениями. На многих из них стоят также надгробные камни в виде широколицых мужских или женских фигур ²⁸, высеченных крайне бесформенно, большей частью огромных размеров, несравнимые с персидскими из-за искусной обработки последних. На них нет никаких следов букв, хоть я и осмотрел хорошенько свыше 100 подобных, высеченных из глыбы, каменных изваяний: я также зарисовал некоторые из них. Должно быть, их доставили издалека, потому как здесь нет никаких других камней, кроме тех, что видны на Днепре. Они свидетельствуют о глубокой древности, так как совсем серые, поросшие мхом. Многие стоят, сильно наклонившись, или совсем опрокинувшись, другие даже приходится откапывать, чтобы как-то найти. Принадлежат ли эти надгробные камни скифам, сарматам или их потомкам, трудно решить. Но татарам они не принадлежат. Вдоль Днепра находят большинство подобных каменных изваяний. 16 [мая] армия шла 20 верст до большой реки Берда ²⁹, которая впадает в Азовское море. Здесь она была небольшой, только изредка виднелись маленькие, отдельно расположенные, болота. По всей степи, до уже недалекого Перекопа, были самые лучшие пастбища, и потому, что год назад их выжгли, они стали еще прекраснее. Мы простояли там 2 дня на привале и переехали на другую сторону на 5 верст ниже, где было больше воды, но также только в некоторых местах, так что можно было проехать посуху. Вода была полна рыбы и раков; каждый

1738.
122

бросался их ловить, подчас можно было видеть 10 сетей в мелкой воде и, так как было не глубоко, я был уверен, что там не осталось ни единой рыбёшки. Когда в воду загоняли скот, и она вся становилась мутной, рыбу можно было ловить руками. На Берде было много кустарников, но через три дня не видно было больше вокруг ни единого стебелька. Был построен большой редут, в котором остался капитан с 400 больными. Мы стояли 4 дня и праздновали Троицу, здесь догнал [нас] генерал-квартирмейстер де Бриньи с остальной частью артиллерии. 24-го [мая] [прошли] 12 верст до Малой Берды ³⁰; 25-го - 15 верст до Средней Берды ³¹ и через 5 верст [пришли] к Бердинке ³²: кустарников здесь не было. У всех 3 рек Берда каменистые берега из белого кварца и кремня, а также блестящего шпата. Вероятно, здесь находится [железная] руда. На этой Бердинке во второй дивизии случилась большая тревога: был слух, что татары угнали лошадей; видно было, как все беспорядочно бегали и кричали; но скоро генерал-фельдмаршал получил сообщение, что крик в лагере вызвал трус. Еще этим вечером генерал-фельдмаршал, в сопровождении 300 гренадерских драгун и 1000 казаков, поскакал верхом к морю за 50 верст к вице-адмиралу Бредалю ³³, который находился с флотилией в бухте Бердянская коса ³⁴ и ожидал здесь дальнейших распоряжений от генерал-фельдмаршала. Турецкий флот расположился от него в 10 верстах, они [турки] не хотели нападать в этот раз. 27 мая генерал-фельдмаршал вернулся назад. Он отдал приказ, что все полки должны прислать людей, для того, чтобы вывезти из флотилии сколько провианта, сколько они смогут. Вице-адмирал уже за несколько дней до этого отправил вперёд храброго капитана Герцберга ³⁵ с 3 шлюпками к Геничам ³⁶, чтобы произвести рекогносцировку: тогда турецкий флот не показался,

1738.
123

как 2 днями ранее. Капитан отсутствовал 6 дней, его уже считали пропавшим; однако 30 мая он, к счастию, вернулся назад со своими людьми, хотя и пешком. Он видел вблизи турецкий флот, перед которым ему невозможно было пройти; это вынудило его привести в негодность суда и двинуться назад по суше, он прошел безопасно и не видел никаких татар. Вскоре вице-адмирал продвинулся вперед до Федотовой косы ³⁷, которая является узкой полоской суши, простирающейся на несколько верст в море; здесь турки его блокировали. С 16 по 17 июня ему создали серьезные проблемы и расстреляли большую часть наших судов; оставшиеся вице-адмирал вынужден был уничтожить и двинулся назад на Азов ³⁸ по суше; 2000 казаков должны были его сопровождать и дать его команде необходимых лошадей. Калмыки тащили с этих разрушенных судов много бревен и досок в лагерь для продажи, они в скором времени сбывали их с рук. С каждым разом калмыки приносили всё больше и больше. Наше войско в ретраншементе собрало так много оставшегося от этих судов, что смогло построить себе хижины. 24 мая калмыки привели 2 плененных татар, которые рассказали, что крымский хан ³⁹ стоит с 10000 человек у Перекопа и ждет помощи от турок: он разослал партии, чтобы взять у нас пленников и получить точные сведения. 25 мая татары уничтожили 2 казаков, которые были посланы с письмами к вице-адмиралу Бредалю. 26-го - посланная команда казаков и калмыков атаковала татар на Молочной Воде, уложила 50 [человек] и доставила к нам в лагерь 5 голов и 7 живых [татар], вместе с 2 красными и желтыми знаменами. 29-го - армия двинулась в путь к реке Алан-Берда ⁴⁰; 31-го - [прошла] 16 верст до Большой Бердинки ⁴¹.

1738.
124

По пути на возвышающемся холме были видны многочисленные татарские могилы, обложенные мелкими камнями. 1 июня мы пришли к речке Курсак-депе ⁴², названной по имени расположенной при ней скалистой горы, которую было видно издали. Там пробыли мы 2 дня. 4 [июня пришли] к маленькому ручью, возле которого наши за год до этого выкопали много колодцев, они стояли сейчас наполненные водой. После обеда промаршировали мы еще 16 верст без воды. 5 [июня прошли] 24 версты и добрались до Молочной Воды, мутной и немного соленой, шириной 30 сажень, но не глубокой. По обе стороны реки находятся солончаки, на которых растет много калийной солянки ⁴³. В прошлом году она служила генералу Измайлову ⁴⁴ вместо салата, он велел ошпарить солянку горячей водой, затем полить уксусом, как маринуют каперсы ⁴⁵, и ел ее с маслом и перцем. На Молочной Воде был заложен ретраншемент с 3 редутами, где был оставлен до возвращения доктор Синопеус ⁴⁶ с 1500 больными вместе с хирургом, 2 помощниками хирурга и майором Мусиным-Пушкиным ⁴⁷. Здесь осталось также много провианта и амуниции из всех полков, чтобы тем самым облегчить марш и ускорить передвижение; однако коней и волов отвели обратно на [реку] Берду, чтобы их не захватил враг. Затем 12-го [июня] армия прошла маршем 7 верст до [речки] Молочный-Утлук ⁴⁸, где была пресная вода; 16-го - 9 верст ко 2-му Утлуку ⁴⁹, где [вода] была довольно соленой; 17-го - 5 верст к 3-му Утлуку ⁵⁰, где вода еще хуже, из-за переправы она стала мутной и издавала сильный смрад. Эти 3 Утлука, вместе с Молочной Водой, впадают в лиман или море, как мы сами могли видеть. 17 июня из Изюма ⁵¹

1738.
125

прибыл бригадир Еропкин с остальной частью артиллерии; его сопровождали украинские казаки, 5 полков с их вице-гетманом. Это брат генерал-майора Еропкина, в пути он был печален. Его не покидала мысль о том, что если он придет с опозданием, то он предстанет перед военным судом, который мог бы состояться. Генерал-фельдмаршал убедил его в своей милости, если тот не опоздает. Ничего не помогло, он уже не смог образумиться. 16 июня к генерал-фельдмаршалу привели казака, который спасся ночью из турецкого флота на доске, при попутном ветре добравшись до суши. Он был слугой начальника галеры, а за 2 года до этого его взяли в плен на Украинской линии ⁵². Он рассказал, что флот состоит из 5 военных кораблей, 19 крупных галер и нескольких малых судов, на нем находилось 7000 человек для помощи Крыму.

18 июня армия переместилась на 15 верст и осталась без воды. Сегодня мы пересекли татарский путь [сакму], по которому они зимой возвратились от Изюма; мы видели через каждые 10-20 шагов 2-3 павших лошади, а также одежды из войлока (бурки) и другую утварь, которую они не смогли унести, потому как возвращались они большей частью пешком. Пленные татары рассказывали, что тогда погибли не менее 1000 лошадей и 100 с лишним человек. Генерал-фельдмаршал сегодня отдал приказ, чтобы не только не было никакой военной музыки, но и утихли барабаны, в лагере не должны зажигать огонь, чтобы враг не смог так легко узнать, куда направлен марш. Когда он хотел двинуться в путь, то велел поднимать белый флаг, что также делали во всех полках. Между тем

1738.
126

он послал бригадира Краснощекова ⁵³, со всеми донскими казаками, к Гнилому морю ⁵⁴, что подле Геничей и Чонгара ⁵⁵, где стоял крымский хан, и где в прошлую зиму прошла наша армия. Целью было убедить хана в том, что мы хотим пройти там же, и таким образом отвлечь его от Перекопа. И эта военная хитрость нам удалась. После этого генерал-фельдмаршал предпринял поспешный марш. 19 [июня прошли] 30 верст до Каракута, т.е. до Черных Колодцев ⁵⁶, где воды найти не удалось, хотя мы и копали на глубину почти 6 сажень, но пастбище было хорошим. 20 [июня прошли] 23 версты до широкой долины Бураги ⁵⁷, там были маленькие солончаки, но также [попадались] и источники с довольно хорошей водой; однако большинство [источников] имело сильносоленый вкус, и было покрыто солью. Скот не пил в течение 2 дней, в особенности волы пускали пену, останавливались, бросались в источники, даже приходилось силой [их] удерживать: многие погибали на месте. Отсюда надо было брать воду с собой, до Перекопа мы испытывали нужду в питье и топливе, так как нам недоставало дров и воды. 23 июня мы прошли 12 верст вдоль рукава Гнилого моря до долины Паганли ⁵⁸, где было много солончаков. Пленный татарин должен был провести нас к линии наилучшим путем. Здесь он указал нам место, где стоило выкопать [яму] глубиной всего в 1 локоть, и находили хорошую воду. 24 [июня прошли] 15 верст по сухой земле без воды, 25-го - еще 15 верст до Гнилого моря, [которое расположено] у Перекопа. Здесь оно заканчивается, и составляет всего 2-3 версты в ширину: на сей раз, мы нашли его, к счастью, совсем высохшим. Генерал-фельдмаршал с отрядом пересек его верхом, дойдя до линии, и выяснил, что Сиваш, т.е. Гнилое море, не топкое и безопасное для прохождения. Здесь он мог сразу же осадить город с противоположной стороны от линии, где его оборона была не так прочна. Казаки отправились в разведку в другую сторону и доставили

1738.
127

3 пленных, которые рассказали, что хан стоит на Чонгаре, ожидает нас, и другие [татары] находятся там же. Армия расположилась лагерем, и должна была растянуться как можно шире, чтобы выглядеть больше. Барабаны снова стихли, и все ожило. Источники давали достаточно хорошей воды, было также хорошее пастбище. Здесь были расстреляны солдат и артиллерист. Когда генерал-фельдмаршал Миних ⁵⁹ пришел сюда 2 года назад, Сиваш был полон воды, следовательно, он должен был атаковать линию. Вечером был приказ оставить все повозки обоза в 2 старых редутах; а армия пойдет совсем налегке, взяв с собой продовольствия на 6 дней. 26 [июня] очень рано двинулись маршем, построенные для сражения; но чуть не опоздали, так как небо затянуло облаками, а в 3 часа уже начался дождь, поэтому Сиваш вскоре превратился в глубокое болото. Однако все пока шло хорошо, только тяжелую артиллерию одни кони не могли тащить, поэтому свыше сотни солдат вынуждены были помогать, так что застряло только несколько лошадей. Лагерь был разбит на другой стороне [Сиваша]. Ночью турки сожгли форштадты дотла. 27 [июня] наша армия расположилась уже совсем у Перекопа. Город показался очень добротным со своими 5 башнями и высокими каменными фортами на линии. Наш отряд должен был следовать теперь с повозками. 27 [июня] мы отступили, и нам пришлось сделать большой крюк вправо, для того, чтобы обойти Сиваш, который больше не был проходимым. Ночью мы оставались у Черных Колодцев, в 12 верстах; слышали выстрелы пушек и взрывы бомб. 28 [июня] нам пришлось сделать еще один большой крюк, [шли] до тех пор, пока, в конечном счете, не вернулись обратно. Путь пролегал вдоль линии через множество болот, которые уже были преодолены нашими, так что мы смогли перейти и

1738.
128

в тот же день разбить лагерь перед Перекопом. 26, 27 и 28 июня были большие проливные дожди, отчего в грунте накопилось так много воды, что хватило для всей армии: несколько глубоких источников было недалеко от линии. Скудная низкая трава за 2 дня была съедена, следовательно, на пастбище лошадей снова выгоняли в сторону от линии. Большая вода выгнала сусликов, среди которых были похожие на ласок, которых русские называют сурками, с серыми пушистыми шкурками, настолько ручные, что с ними можно было играть; они были в руку длиной ⁶⁰.

Я хочу сообщить об осаде укрепления Перекоп. Ночью были построены апроши и 2 батареи; 28 [июня] захватили позиции в предместье, позади глиняных стен сгоревших домов, и находились там, потому, что на другой стороне крепости было больше батарей, которые день и ночь стреляли и метали бомбы. 29 [июня] выяснилось, что некоторые батареи в городе разрушены, и так как турки не получили помощи и они видели нашу силу, то вывесили в 10 часов утра белый флаг на стене и отправили янычар в апроши. Полковник Лохманн ⁶¹ велел их с завязанными глазами вести к генерал-фельдмаршалу. Немедленно он направил генерал-квартирмейстера де Бриньи к командовавшему паше, пославшему 2 знатных турок, чтобы заключить капитуляцию, которая тут же и произошла, так что они вынуждены были стать военнопленными. Де Брильи с гренадерским полком овладел городом, занял ворота и бастионы. Примечательно, что когда первые янычары прибыли к нам в лагерь, возникла тревога по поводу

1738.
129

приближения врага, конец которой положили 3 пушечных выстрела. Генерал-фельдмаршал двинулся вперед: показались от 2 до 3 тысяч татар, но они скоро повернули обратно, и капитуляция была ускорена. 30 июня к нам в лагерь прискакали паша и ага янычаров со всеми офицерами, более 100 человек, сплошь красивые рослые мужчины. Они были окружены конными и пешими гренадерами с примкнутыми штыками. Начальники были приглашены генерал-фельдмаршалом к столу, за которым уже сидел наш генералитет. Все прочие должны были к окончанию обеда сдать свое оружие, ружья, пистолеты, сабли, копья, кинжалы, чего многим их них не хотелось. Затем их отправили в город, где точно также и остальные должны были сдать свое оружие. Почти ничего ихнего не взяли, и своим они могли продать то, что не под силу было взять с собой. Своих же коней они оставляли [при себе]. На следующий день они были отправлены в Россию в сопровождении полковника Киндерманна ⁶². Под его руководством было только 1300 доблестных людей, которые справились с остальными почти 2000 человек. Пленные распродавали рис, кофе, хлопок, оливковое масло, табак, палатки, овец, медную посуду и т.д. По дороге на Кизикирмен ⁶³ некоторые хотели бежать. Ночью в лагере они выкопали яму, в которой спрятались и накрылись травой. При подсчете их недосчитались; хотя турки и сказали, что они умерли и были похоронены, но арьергард их обнаружил. Турецкая артиллерия состояла из 85 металлических пушек и 2 мортир, которые распределены по полкам и двигаются с ними. 1 июля армия выстроилась в линию длиной 7 верст. На правом фланге стояли донские, на левом - украинские казаки. Город был назван турками Ор ⁶⁴, а Перекоп - это русское слово, и

1738.
130

назван [он] так, скорее всего, от слова «перекапывать», от линии, которая была прокопана от Гнилого до Черного моря. Это удивительное укрепление, 15 саженей глубиной, 9 саженей шириной, и очень высокий вал, который тянется, сколько можно видеть. Два года назад на укреплении стояли 7 каменных башен (каланчей), которые велел разрушить генерал-фельдмаршал Миних; сейчас на их местах были устроены батареи. Перекоп находится в 2,5 верстах от Гнилого моря, на линии, где местность высокая, поэтому колодцы были глубиной от 20 до 30 саженей. Укрепление тянулось почти на винтовочный выстрел, представляло собой четырехугольник и имело 3 стены; внутренняя замыкала только маленькую площадку, на которой стояли 5 высоких белых башен, облицованных кирпичом; вторая стена была ниже и окружена небольшими домами; третья, возведенная прямо над рвом, имела 4 бастиона, на которых вместе с куртинами находилось 120 амбразур, все они построены заново, потому, что были разрушены 2 года назад. В то время были также заложены мины, но из-за сырого пороха они не были приведены в действие. В Перекопе все выглядело плохо из-за павших лошадей и разрушенных домов: кое-какие крестьянские дома сравняли с землей; мечеть служила в качестве конюшни. Короче говоря, везде было очень грязно, так что надолго здесь никто не задерживался. Старый капитан Бауманн ⁶⁵ заминировал бастионы, 5 башен и большие ворота на линии за пределами города. Каждый полк должен был сделать проход через линию и срыть вал, сбросив его в ров, для того, чтобы затем [можно было] быстрее отступить. Всё было сделано достаточно быстро. 4 июля, по окончанию этой работы, подтянулся со своей подмогой крымский хан, но было уже слишком поздно. У него было приблизительно 12000 – 15 000 человек, все верхом. Он показался в 6 верстах от нас на двух холмах, скоро вся орда

1738.
131

вытянулась в длинную линию. Они приблизились так, что мы могли достать их из больших пушек. Генерал-фельдмаршал растянул боевой строй против них шириной в 5 – 6 верст. Кавалерия шла впереди, а пехота следовала вплотную за ней. Казаки присоединились к обоим флангам; двух казаков ранили, один турок погиб, а его позолоченную саблю забрали. Мы продвигались вперед, но и они не стояли на месте. Пока мы шли обратно в лагерь, они, на возвышенности в 8 верстах от нас, разбили свои палатки. 5 [июля] они молчали; 6-го – пытались предпринять серьезные шаги: разными отрядами подошли довольно близко к нам: в наших полках имелись испанские рейтары [конники], а впереди был вагенбург. Они [полки] не двигались, однако вели огонь в сторону противника, да так, что враг разлетался в разные стороны. Затем татары пошли вперед на донских казаков: двое погибли и двое были ранены. От татар бежало 15 человек казаков, которых позднее я видел обезглавленными. Казаки осудили их строго: высекли ремнем, [пропитанным] жиром, которым лечили свои раны. После этой стычки татары вернулись в лагерь. 7 [июля] мы отправились в запланированный поход, обоз уехал раньше по маршруту, оставив лишь, для видимости, палатки, чтобы обмануть хана, что мы будем стоять еще ночь. Однако в 6 часов вечера их [палатки] вдруг свернули, и армия отправилась по маршруту в лагерь, что в 10 верстах от Перекопа. Генерал-фельдмаршал остался стоять в 2 верстах от города, на холме, пока капитан Бауманн не подорвал мины: было приятно смотреть, как башни одна за другой взлетают на воздух, и после того, как рассеялся дым, ничего не осталось. Как только капитан покончил с городом, колонна подошла к высоким воротам, что на линии укреплений, которые были разрушены двумя минами. Вся осада стоила

1738.
132

нам не более 10 человек, о чем я смог точно узнать из рапорта нашего хирурга. Затем мы отправились в лагерь. В это время уже стало совсем темно, хоть глаз выколи, так что пришлось долго искать наши палатки. Вскоре случилась тревога: каждый думал, что татары уже близко от нас, однако на сей раз причина была иная – это были некоторые их наших калмыков. Они угнали табун лошадей и стадо скота у генерал-фельдмаршала и всего его штаба. У генерал-фельдмаршала было 44 лошади и другого [скота] около 100 голов. К счастью, наших лошадей мои и хирурга Фуссадье слуги не выгоняли [пастись в табун]. Генерал-фельдмаршалу пришлось взять лошадей у драгун и казаков. Калмыков не догнали, однако казаки на Дону должны были проследить за ними и вернуть обратно большинство [украденного]. 8 июля очень рано забили тревогу, потому что показались турки и татары. Хан поклялся отомстить. Как только они приблизились, [мы] думали быстро их отогнать, как раньше. Однако никогда нельзя недооценивать своего врага. Генерал-фельдмаршал отправил сражаться против них 4 драгунских полка, а пятый оставил в резерве, вместе с казаками с обоих флангов. Турки отступили обратно на 4 версты, до возвышенности, с которой они могли следить, чтобы никакая пехота не подошла к [ним]. Затем они повернули назад и отважились на яростное нападение. Турок в доспехах, наряду с 20-тью другими, начал [атаку], медленно двинувшись верхом к Азовскому полку. Подъехав достаточно близко, он помчался к 8-ой роте, пробиваясь вперед, прорвал цепь. Турки и татары последовали за ним со всей силой, наши драгуны

1738.
133

смешались, стояли на расстоянии протянутой руки и выстрелили всего лишь один раз, тотчас же стали бить и колоть противника; в конце концов, наши полки начали отступать. Наблюдавшие за всем этим казаки ударились в бегство: после этого за ними отправился в погоню большой отряд и нанес им удар, колол пиками, гнались за ними до нашего вагенбурга ⁶⁶. Как только миновала самая большая схватка, пехоте сразу был отдан приказ. При отступлении наши драгуны держались на передней линии. Напоследок полковники Ифланд ⁶⁷, Хомяков ⁶⁸ и майор Мордвинов ⁶⁹ совершили очень храбрый [поступок]: они пошли вперед на врага, отняли 2 ящика с патронами и 3 потерянные гетманские пушки, а также доставили в качестве трофея 3 турецких знамени, одно из которых было очень большим. Генерал Шпигель принял [на себя] первый натиск у полевой пушки, и не хотел отступать, однако драгуны покинули его: он получил удар в лицо и был отправлен в лагерь; его адъютант и некоторые другие [воины] остались [лежать] на месте. Как только пехота пошла вперед, турки отступили и отошли за линию [рубеж]. У них не было ни пушек, ни янычар, которые могли за ними быстро следовать. В течение боя хан стоял на холме, с которого прошлым вечером мы смотрели на взрывы мин: подле него лежало около 100 тел наших, которых турки принесли туда. Мы подошли туда, удержали [за собой] поле сражения; однако вскоре покинули его, оставив покойных непогребенными. Наши потери были незначительны: 6 офицеров были ранены, и столько же погибло, как и 135 драгун, ранено было 200 [драгун]. Больше всего пострадали украинские казаки, [они] потеряли 400 человек, 24 офицеров, полковников, есаулов и сотников, в числе которых был гетман Галецкий ⁷⁰, у которого было 27 ранений, и который был отправлен на Украину. Донцы потеряли 300 человек и одного полковника:

1738.
134

почти столько же было раненых. Битва длилась всего 2 часа, наши уверяли, что видели столько же павших там турок и татар, сколько и наших. Казаки и донские калмыки доставили большое количество лошадей, сабель, ружей и т.д., несколько живых татар, усаженных позади себя на лошадях, полностью раздетыми привели в лагерь. Я получил из этой добычи саблю и лук. Все наши хирурги должны были помогать перевязывать раненых. Не могу не думать о лейтенанте Лау ⁷¹ из Азовского драгунского полка, который получил 19 ранений и которого чудесным образом спасли. В первой стычке кто-то отсек ему левую руку и привел к хану: там нанесли ему пару ударов, да так, что он упал на землю. В то же самое время привели драгун и казаков, которым саблями отрубили головы. Поскольку на то время хан удалился, бедный Лау вскочил, чтобы бежать к нашим, однако татарин подскакал к нему верхом и нанес несколько ударов пикой, от чего тот упал. Однако он был еще жив, и Бог дал ему сил подняться еще раз, чтобы он смог добраться к нашим. Он остался в живых и был благополучно вылечен. Позже императрица Анна ⁷² наградила его 600 рублями, а также арендуемым имением в Лифландии. Турки и татары за весь бой не совершили и 10 выстрелов, они сражались исключительно саблями и пиками. Генерал-фельдмаршал провел расследование, начиная от полковников и заканчивая рядовыми: кто дал отпор врагу, тот получит в качестве вознаграждения месячное жалование, а остальные, кто повернулся к нему спиной, должны были, в качестве наказания, носить серые шинели, до тех пор, пока они в другой раз не возьмут реванш над врагом, что они и сделали потом в следующем походе. Мы удостоились победы, и устроили позднее у Кизикермена благодарственный молебен. Впредь

1738.
135

нашим драгунам и казакам нужно было научиться узнавать друг друга, чтобы не путать с турецкой конницей, если они останутся без поддержки пехоты. Тем более, что наши лошади хуже и не так хорошо обучены. Вина первого поражения в большей степени [лежала] на новобранцах и необъезженных лошадях, которые и пороха то не нюхали.

Возвращение из Крыма. 1738
135

Уже говорилось, что 8 июля турецкая артиллерия и около 1000 янычар подступили к нашим линиям. 9-го и 10-го нас по-прежнему преследовали враги; они отстали от нас, но мы не останавливались, а продолжали идти дальше маршем в строю каре. Пехоту поддерживали испанские рейтары, которые вставали впереди, когда турки подходили слишком близко; однако на них нельзя было особо полагаться, во время канонады их ставили позади: [турок] после этого мы больше не видели. У нас появились 2 других противника, а именно: недостаток воды и продовольствия, которым мы не могли сопротивляться. 9 июля мы отправились в путь от Черных колодцев. Было объявлено, что нет необходимости заполнять бочки водой, поскольку мы найдем в 20 верстах отсюда достаточное количество [воды], как в этом уверяли два проводника. Но все высохло во время сильной жары. 9-го, 10-го и 11-го мы шли маршем день и ночь без воды, до самого вечера, и здесь посланные [на разведку] калмыки доложили, что они нашли на левом берегу Днепра, между песчаными горами ⁷³, вдоволь травы и воды. Мы развернулись, [пошли] к тому месту и вполне освежились. За эти 3 дня многие лошади и волы ослабли и пали, а те, что не могли идти дальше, были застрелены. Наши несчастные раненные были в весьма плачевном состоянии, и [мы] не могли ничего поделать, кроме как 11-го [июля]

1738.
136

сделать им перевязку. В ранах оказалось большое количество червей, и много [людей] погибло в пути за 3 дня. Армии долгое время не оставалось ничего другого, как пить мутную и соленую воду, что, в конечном итоге, привело к цинге не только среди офицеров, но и среди рядовых, которые выбыли из строя в скором времени прямо на Днепре, так что у нас на каждый полк приходилось от 100 до 200 больных. За 3 дня мы прошли маршем почти 100 верст. 12 июля мы прошли еще 20 верст до Днепра; здесь каждый мог снова набраться сил. Берега реки были в 3 верстах друг от друга, на островах было полно деревьев, в основном, ив, на которые открывался прекрасный вид, которого нам давно не хватало. На высоких каменистых берегах было множество прекрасных родников. Нам больше ничего не нужно было, теперь мы спокойно шли маршем дальше, но, все же, это не помогало справляться с цингой. Она усилилась до наивысшего предела и бушевала в полную силу, отчего погибло немало людей. Еще я должен, в дополнение, сообщить нечто достопримечательное. 6-го [июля] генерал-фельдмаршал отослал флигель-адъютанта Кадеуса ⁷⁴, своего родственника, с сообщением о взятии Перекопа. Однако он был пойман с бахмутским ротмистром и доставлен к хану: он [хан] обращался с ним довольно хорошо, дал ему двух русских парней в качестве слуг. Он остриг себе голову и, в угоду хану, ходил в татарской одежде. После [подписания] мира в 1740 г. его освободили; посланный к хану подполковник Сушков с переводчиком Тайлсом доставил его в марте обратно в Харьков. 14 июля мы прошли еще 20 верст. На противоположном [берегу] перед нами на горе предстала [крепость] Кизикирмен, а по эту сторону на островке, небольшой форт, называемый Тавань ⁷⁵, каменный, заложенный нашими. Между ними протекала протока Днепра, а на берегу был большой ретраншемент,

1738.
137

который насыпал генерал-фельдмаршал Миних, подобный тем, что мы встречали много раз при возвращении. Мы отдыхали здесь 10 дней, а 15-го произвели выстрелы [в знак] победы, которые, должно быть, слышали взятые в плен на Перекопе турки (которые все еще были в Кизикирмене). Часть майора Мусина-Пушкина, с врачом Синопеусом, получила приказ срочно отправляться в Изюм: им повезло, татары, более 1000 человек, ушли на Дон раньше, чтобы отомстить казакам. Краснощеков со своими казаками был отправлен, однако он пришел слишком поздно: татары у [станицы] Черкасской ⁷⁶ захватили большое количество скота и калмыков, а потом у Молочной воды напали на бригадира Лукина ⁷⁷, которому они ничего не могли сделать. Этот Лукин отправился примерно со 100 судами, чтобы доставить армии провиант: однако обратно не смог пройти через турецкий флот: должен был уничтожить лодки и отступить по суше на Азов. Ровно в это же время кубанцы и некрасовцы вторглись на Дон у [станицы] Быстринской ⁷⁸ и Маныча. Атаман Данила Ефремов ⁷⁹, вместе с даламоновским ⁸⁰ полковником, а также своими казаками шли за ними до реки Маныч, продолжая битву. Однако полковник и казачий хирург Геррес ⁸¹ остались на поле боя. Татарам это было на руку, они знали, что армия ушла на Днепр и, таким образом, на Дону никого не осталось. Но на войне как на войне! Невозможно быть слишком предусмотрительным, такого и не бывает, а при удобном случае враг извлекает выгоду. В то время, пока стояли у Кизикирмена, мы отгрузили часть артиллерии на большие запорожские лодки и поручили доставить [ее] в Каменный Затон ⁸², за 200 верст отсюда, а также выгрузить [на берег], чтобы везти далее по суше. В Кизикирмене был командиром бригадир Колокольцов ⁸³. На 70 верст ниже

1738.
138

находился [форт] Александершанец ⁸⁴, из которого генерал-майор Кайзерлинг ⁸⁵ отправился с визитом к генерал-фельдмаршалу с печальным сообщением, что в Очакове ⁸⁶, в 170 верстах от нас, свирепствует эпидемия чумы, и что из 5 полков осталось едва 300 человек. Она [эпидемия] длилась с апреля по июнь; теперь же, спустя 3 недели, она прекратилась. В Запорожской Сечи ⁸⁷ она по-прежнему свирепствовала. 19-го числа прошлого месяца июня было соединение Юпитер – Меркурий; это соединение и соединение Сатурн – Марс среди астрологов считаются предвестниками чумы, чему я совсем не верю. Чума в Очакове ведь началась в апреле, виной чему послужил массовый голод. Отсюда она распространилась дальше. В июне она проявилась уже в Изюмском районе, откуда она [распространилась] дальше с большей силой.

22 июля армия потянулась дальше вдоль Днепра: в следующие дни проходили мы мимо Каменного Затона и Сечи, до [самой] Конской Воды ⁸⁸. Вокруг [мы] видели обработанные в прошлом поля, руины домов, мечетей, которые говорят, как и старые стены и валы древних городов, что эти плодородные степи уже около 1000 лет, должно быть, заселены людьми. Нынешние ногайские татары, которые находятся здесь в мирное время, хоронят своих умерших небрежно, порою лишь обкладывая вокруг мелкими дикими камнями. Помимо этого, я не заметил ничего замечательного в старых надгробных камнях, все они одинакового вида, грубые и безобразные, без каких-либо украшений: если видел 2-3 [надгробных камня], то уже видел все. Подобные [надгробные камни] встречались также на нашей границе по [Северскому] Донцу у Райгорода ⁸⁹ и у Рагана ⁹⁰, недалеко от Харькова и, пожалуй, еще в других местах. Запорожские казаки предупредили генерал-фельдмаршала, что между Кизикирменом и Каменным Затоном следует остерегаться

1738.
139

тарантулов и ядовитых пауков ⁹¹, которые опасны для человека своими укусами в июне и июле. Мы узнали, это было действительно так, но не могли обойти плохую местность; на это потребовалось бы от 4 до 5 дней пути. Почти в каждом полку за ночь пострадало от 2 до 6 человек. Они беспрестанно кричали от боли, теряли рассудок и речь, жалобно ворочались, температура была высокой. Укушенные люди опухали, особенно их лица, становились красно-синего цвета, а потом чернели, они умирали через 2-3 суток. Однако это коснулось лишь немногих: большинство [людей] осталась в живых. Им сразу же дали териак ⁹², а также обмазали им [их тела], после этого уже через 4-8 суток они выздоровели. У казаков количество погибших отличалось, они не употребляли териак. Здесь же я встречал крупных и мелких пауков, от красного, черного до коричневого цвета; и даже тех, что видел в Баку; я назвал их тарантулами. Собравшись с духом, я взял с собой отсюда некоторых из них. Но кто мог заверить нас, были ли на самом деле ядовиты конкретно пауки этого рода, или все они были ядовиты? Не было возможности, исследовать это, как следует. Вероятно, все они были не так опасны, так как их было довольно много; они ползали по палаткам и повозкам, и вокруг них, была вероятность того, что будет ужалено больше людей. Каменный Затон не заселен, [находится] на Днепре, у впадения [реки] Белозерки ⁹³, которая берет начало в небольшом озере. Город был большим, о чем свидетельствуют стены и дорога к озеру. Местность превосходная и плодородная: по берегу растет много черного винограда, хмеля, бузины, а на Днепре – много ясеней, тополей и ив. Из последних [двух] я измерил тополь, толщина которого составила 14 аршин или 32 фута. Город был основан русскими в 1697 г. ⁹⁴

1738.
140

Запорожская Сечь лежит напротив, по другую сторону Днепра. Теперь подполковник Дросманн ⁹⁵ был в этой построенной крепости комендантом, который знал и [мог] многое рассказать о них, что бы и я хотел узнать, хотя бы в малой доле. В давние времена их численность, должно быть, составляла 30000 человек; сейчас их едва [насчитывается] 6000. Прежде они держались скорее с турками и татарами, но теперь они пришли к нам на помощь ⁹⁶. Своего главу, кошевого атамана, меняют практически каждый год, когда он им больше не подходит, а тот, кого они выберут, должен стать им [атаманом]. Он ничего не может делать без остальных, все считаются равными. Они представляют собой свободную республику, в состав которой, в основном, входят беглые украинские казаки, а также русские и поляки. У них 2 монастыря. Никто не может иметь жену, кроме как по хуторам на островах Днепра, которые они посещают. Атаман со старейшиной живут в Сечи. Сечь поделена примерно на 20 куреней или общин, здесь живут все вместе в больших строениях, в каждом из которых имеется свой старший. Они пьющий народ, дерутся часто друг с другом и могут забить атамана до смерти; они пьют водку и крепкую медовуху. Большая часть запорожцев живет в своих имениях (хуторах) у реки и на островах по Самаре, подальше от турецкой границы. Они возделывают поля и сады, ловят рыбу, а зимой ходят в степь на охоту, ловят лис, волков, сурков, диких коз ⁹⁷ и свиней. В свободное время привозят из Крыма соль, вино и другие товары: то же самое, наряду с сухой и соленой рыбой, отвозят на Украину и в Польшу. У них можно найти капусту, свеклу, огурцы, дыню и арбузы. Их атаман и старшины были сплошь пожилыми уважаемыми людьми.

1738.
141

Теперь я возвращаюсь обратно к армии, стоявшей у Конской воды, которая является притоком Днепра. Вопреки [всему], полковник Сонцов ⁹⁸ доставил сюда продовольствие, которое разделили поровну между полками. Там мы ушли от Днепра и отправились в Бахмут степью, через Волчью воду и другие маленькие речки. Пробыв в пути еще 3 дня, мы получили сообщение о том, что в Бахмуте свирепствует чума. 11 сентября генерал-фельдмаршал повернул к Украинской Линии. Генерала Левашова, с его 8 полками, он отпустил в Азов, а генерала Еропкина с 6 полками – на Донец ⁹⁹.

После того, как генерал-фельдмаршал узнал, что чума вспыхнула уже во многих местах на нашей границе, ему нужно было знать, куда можно передислоцировать зимние квартиры для полков. Под конец он отправил доктора Шрайбера ¹⁰⁰ и меня вперед, с несколькими драгунами, дав нам приказ: мы должны были узнать везде точно, на самом деле ли это чума, а также точно отметить места, которые не были еще заражены. Шрайбер отправился в Изюм, а далее вверх [по речке] в Харьков; я же – в Тор ¹⁰¹ и далеко вниз, по Донцу. Генерал Еропкин стоял на реке Кривой Торец ¹⁰² до тех пор, пока я не вернулся и не указал безопасные места, куда он мог переместить полки.

Поход в Крым. 1739
155

В начале 1739 г. генерал-фельдмаршал уехал в Санкт-Петербург и 8 апреля вернулся обратно в Бабаи ¹⁰³. Д-р Шрайбер остался в Москве. Д-р Синопеус и я снова двинулись с армией. Полки обеспечили достаточным количеством лекарств, а походная аптека следовала с нами. 21 апреля генерал-фельдмаршал дошел до Рагана; 22-го – до Андреевки ¹⁰⁴; 25-го – до Балаклеи ¹⁰⁵ и Богуслава ¹⁰⁶; 27-го – до Изюма; эпидемия чумы закончилась здесь еще в сентябре. 2 мая [мы пришли] в лагерь, что у реки Каменки ¹⁰⁷, где сосредоточилась армия; 4-го мы прибыли в Торец ¹⁰⁸, пройдя мимо Бахмута, который

1739.
156

все еще был закрыт из-за чумы. 16-го [добрались] до реки Маячки ¹⁰⁹; 17-го – до Сухого Торца ¹¹⁰. Здесь генерал-фельдмаршал разделил армию на 2 дивизии под командованием генералов Шпигеля и Еропкина. Генерал Левашов не смог к нам присоединиться, однако все же дошел до реки Кальмиус ¹¹¹, там, после очередного перехода, чума проникла в [его] полки. 18-го мы двинулись к реке Казённый Торец ¹¹²; 23-го и 24-го [мы шли] дальше по этой же реке; 25-го – до Волчьей воды; 30-го – до притока [Волчьей воды, речки] Осиковой ¹¹³; 1 июня – до конца этого притока, где впадает он в Волчью воду. 2-го [пришли] к первому притоку, [речке] Ялы ¹¹⁴, где можно было увидеть развалины старого каменного строения ¹¹⁵. Ямы, [находящиеся] повсюду в большом количестве, свидетельствуют, что раньше здесь жили люди; эта местность хорошо подходит для этого, потому как здесь вдоволь хороших пастбищ, воды, рыбы и деревьев. 4 июня [мы пошли] вниз по Волчьей воде, ко 2-ому [притоку] Ялы ¹¹⁶; 7-го [перешли] на другую сторону реки. Здесь к нам подошли донские казаки и 5000 калмыков, из них послали 1000 человек, которые привели 2 татар, а также 2 запорожских казаков. Они сообщили, что умер крымский хан, и поставили другого ¹¹⁷. Генерал-фельдмаршал получил сообщение о том, что 4-го [числа] этого [месяца] Азов полностью сгорел ¹¹⁸, после чего, из-за скопления людей, чума разбушевалась еще с большей силой. 9-го [июня] армия подошла к р. Ворона ¹¹⁹; 11-го – к Ганчуль ¹²⁰; 12-го – к Гамчуль ¹²¹; 14-го – к р. Жеребец ¹²², а 15-го – к Конской воде. Отсюда 2000 больных отправили в Изюм. Я обнаружил, что некоторые донские казаки заразились чумой, их немедленно отправили обратно: другие должны были пройти очистку [обеззараживание] и [тем самым] остаться невредимыми. 18-го [подошли] к истоку ¹²³

1739.
157

Молочной Воды, в котором вода пресная; здесь водятся рыба и крупные раки, длиною в пядь. Ловили также диких овец ¹²⁴ и коз. 21-го мая [это опечатка, правильно – 21 июня] [подошли] к речке Такмак ¹²⁵, где она впадает в Молочную Воду. 22-го случилась тревога, все бежали друг от друга; однако татары не были замечены: воздушный вихрь напугал лошадей. 24-го [продвигались] вдоль Молочной Воды; 25-го [дошли] до большой скалистой горы, что по ту сторону реки ¹²⁶, которую издали [можно было] принять за большое селение ¹²⁷. Во второй половине дня вновь случилась тревога, в качестве сигнала выстрелили из 5 пушек, после чего все приготовились к бою. Краснощеков доложил, что приближается большой отряд, что вдалеке можно увидеть от него клубы пыли. Весь скот загнали в лагерь. Генерал-фельдмаршал поскакал верхом со всеми казаками и драгунами дальше навстречу; [клубы] пыли становились больше, подходили все ближе и ближе. Два адъютанта с казаками пошли дальше вперед для рекогносцировки. Наконец, они вернулись с радостным [известием], сообщив, что горит степь и никакого врага не видно. Было очень жарко и душно, ни о чем другом и не подумали, кроме как о пыли от марширующей армии, которую обрушил на нас тогдашний штормовой ветер. Во время этой ложной тревоги разразилась ужасная гроза с громом, молнией, градом и сильным дождем, который затопил весь лагерь в низине, а сильный ветер повалил больше половины палаток. Спустя три часа все утихло, воздух снова [стал] чистым, и уже не [было] пыли. На другой день сушили наши вещи. 27-го шли вдоль Молочной воды до высокого холма ¹²⁸. Здесь соорудили ретраншемент с 4 редутами ¹²⁹, а вокруг разбили вагенбург, там оставили продовольствие и самую тяжелую артиллерию

1739.
158

с 8000 человек. Командование над ней принял полковник Лохманн. Здесь армия запаслась продовольствием на 1 месяц. 30-го сын Краснощекова Фёдор доставил 8 татар вместе с мурзой, который был послан для разведки. 1-го июня [это опечатка, правильно – 1 июля] армия выдвинулась в путь до первого Утлука, там мы видели сожженную местами траву, однако для скота [ее] все же было достаточно. 2-го генерала Еропкина отправили вместе с 3000 драгун и 10000 казаков и калмыков. С ними он должен был раньше подойти к Перекопу, чтобы отыскать врага. 5-го он вернулся; у Геничей он увидел турецкий флот, который состоял из 6 больших кораблей, 10 галер и множества мелких судов, которые должны были помешать нашим войскам пройти через Гнилое море в Крым. Генерал поставил впереди полковника Беречинского ¹³⁰ с драгунами, которые в прошлом году держались в деле у Перекопа так плохо, что носили [в наказание] серые шинели. Они вели огонь из своих полевых пушек по туркам, которые отвечали из непристрелянных орудий: в итоге застрелили не более 1 казака и 2 лошадей. 4 июня [это опечатка, правильно – 4 июля] генерал-фельдмаршал перешол через Любезный Утлук ¹³¹, где не было ни травы, ни воды. Дойдя до 3-го Утлука, мы остановились примерно на сутки. Вода была соленой, горькой и вонючей, везде, где бы мы ни копали. Наконец пошел дождь, который собирали на [ткани] палаток. Эта вода освежила нас; однако [хватило ее] ненадолго, так как в нее попала пыль и краска. 7-го около 100 казаков вышли в поиск, а генерал-фельдмаршал с 15000 человек [отправился] в Геничи, на Гнилое море, взяв с собой продовольствия на 10 дней. Я остался в лагере с генералом Еропкиным, подхватив лихорадку, которая продлилась недолго. Другие же: генералы

1739.
159

Шпигель, де Брильи, Аракчеев и полковник Фухс с артиллерией, последовали [за генерал-фельдмаршалом]. Он [генерал-фельдмаршал] отправился к Ста Колодцам ¹³², здесь велел всем ехать обратно, а [сам] вместе с 500 драгунами поскакал верхом до Геничей, к турецкому флоту. Их галеры подошли ближе, сделав свыше 200 выстрелов, летели ядра, однако ни одно не попало в цель, так что никого не ранило и никто не погиб. Поскольку на данный момент флот ничем не угрожал, приехал генерал-фельдмаршал, затем, объехав верхом свыше 40 верст, [отправился] обратно к Ста Колодцам. Люди не ели и не пили [целый] день, и наряду с этим, были утомлены сильной жарой. У Ста Колодцев было так мало воды, что люди дрались за нее. 11-го генерал-фельдмаршал прибыл обратно к нам. Он получил достоверное сообщение [о том], что этим путем к Перекопу не пройти, поскольку степь полностью выгорела; почему он и повернул обратно. 14-го армия пошла к Молочной воде; 16-го – до ретраншемента, откуда 700 больных было отправлено в Изюм; 18-го – до скалы Курсак-депе. В высоту она небольшая, окружностью ½ версты, вся в расщелинах, состоящая из чистого желтого песчаника, очень рыхлого. В трещинах и расщелинах на глубине в локоть - желтый песок. В бесчисленных трещинах и норах утеса вьют гнезда орлы. Повсюду можно взобраться наверх. В течение всего похода у нас не было такого удобного лагеря. Здесь меня покинула лихорадка. 20-го июля генерал-майору Аракчееву с 1400 драгунами и примерно 1000 казаками было приказано, сначала без объяснения причины, [которая] выяснилась впоследствии, что он должен был пройти вдоль Днепра к Перекопу, чтобы выследить врага. Однако ж он организовал свое мероприятие плохо; он не пошел дальше,

1739.
160

а отправился в район напротив Сечи, шел медленно, ложно утверждая, что из-за отсутствия травы он не может идти дальше. Тем временем мы догнали его; его провиант, [рассчитанный] на 10 дней, был израсходован, и многие из его людей уже третий день ничего не ели, так за 10 дней он довольно легко мог бы дойти до Кизикирмена, где вообще не было продовольствия. 20 [июля] генерал-фельдмаршал отпустил всех калмыков, поскольку они слишком много безобразничали: воровали лошадей, раздевали при фуражировке солдат и драгун, а некоторых - ранили; поэтому был отдан приказ: стрелять по ним, если они снова приблизятся. 25-го мы отправились до реки Такмак, 26-го – направились к Днепру, проведя ночь без воды; 27-го – [дошли] до ручья Карачакрак ¹³³ с превосходной водой и еще к двум прекрасным источникам. Здесь видно было множество обработанных полей и татарских могил, а также зерновых ям в земле; татары живут здесь в мирное время. 28-го мы добрались до Днепра, совершив тяжелый поход через множество долин при сильной жаре. 30-го – разбили лагерь возле Днепра; [здесь открывался] прелестнейший вид на берег, острова и деревья. Во вчерашнем лагере оставили больных и большое количество провианта под командованием полковника Киндерманна, в конечном итоге там был построен большой редут. 31-го мы двинулись от Днепра, вниз по реке Белозерка; здесь также были везде и всюду поля и зерновые ямы. Старейшины запорожцев принесли генерал-фельдмаршалу арбузы, капусту, огурцы и др. 2-го августа мы подошли к маленькой речке Рогачевка ¹³⁴; 4-го [отправились] обратно к Днепру. Отсюда и до берега вся трава была сожжена; скот перегнали на острова. В эти дни здесь опять обнаружились тарантулы, однако ж [их было] не так много; нескольких

1739.
161

наших людей они укусили. В этом лагере застрелился подполковник Реал из казанского пехотного полка, в котором командиром был сын генерал-фельдмаршала. На столе нашли его завещание, в котором еще даже не высохли последние строки, они гласили: «Впрочем, я ничего не сказал, ничего не сделал; я умираю чистым (невиновным). Подполковник Реал.» Он посвятил свою душу в завещании Богу, а также завещал свое имущество информатору Мэттью в Москве. Поводом такого отчаянного поступка было следующее. За 2 недели до этого, в дороге, он сказал в присутствии полковника, что армия продвигается слишком медленно и часто останавливается на долгое время, таким способом [она] еще долго не увидит врага. Майор Спицын одобрил его мнение. Как только полк вернулся в лагерь, полковник пересказал все генерал-фельдмаршалу, который тотчас же приказал вызвать подполковника и майора, сделав им строгий выговор и пригрозив их отставить и отослать прочь. Вскоре после этого майор должен был [отправиться] прочь в Азов, а подполковник ожидал подобной участи, оставаясь в полку. Он был самым старшим подполковником, [который] вскоре должен был бы получить повышение в должности. Своим друзьям он сказал: теперь, наконец-то, он счастлив, после чего он исполнил свой самоубийственный замысел. Генерал-фельдмаршал был уверен, что у него не такой характер, чтобы причинить себе вред, поскольку он всегда считался бравым офицером. Его тихо похоронили ночью. Он был швейцарцем из Лозанны. 5-го августа мы пришли к Каир-мечети ¹³⁵; она была сводчатой, по большей части разрушенной; 7-го – к Кизикирмену. Здесь генерал-фельдмаршала посетил генерал-лейтенант фон Штоффельн ¹³⁶. Этот генерал незадолго до нас, вместе с войсками, почти 3000 солдат и матросов, которые защищали

1739.
162

Днепр, прибыл с острова Хортица ¹³⁷, что выше Сечи, где он перезимовал, после того, как в прошлом году оставил Очаков, Александершанец, Кизикирмен и Тавань. 3 последних [пункта] он велел отремонтировать и заново заселить, а тем временем ему необходимо было совершить поход против турок, для этих целей у него было в наличии 3 галеры и другие мелкие запорожские суда. Часть из них уже была у Очакова, также была захвачена и доставлена сюда 1 турецкая канчебассе ¹³⁸ вместе с 21 пленным. Эти [пленные] сообщили, что в 100 верстах от Очакова крепость Белогород ¹³⁹ мало заселена, и что стоят там всего 2 галеры. И теперь он намеревался ее [крепость] атаковать. Наша флотилия пошла в море, однако вынуждена была повернуть обратно, отчасти из-за шторма, а отчасти из-за получивших течь галер. Стало быть, ничего не было сделано. Под его командованием были полковники Ведель, Якоби и Пушешников ¹⁴⁰, а также различные английские и голландские морские офицеры. 15-го августа генерал-фельдмаршал отправился из Кизикирмена в Перекоп. Больные вместе с д-ром Синопеусом остались [здесь]. Армия должна была обеспечить себя водой и сеном на 3 дня, чтобы не испытывать в том нужды, поэтому предстояло тащить большой груз. Первый день, 22 версты [позади], [дошли] до Черной Долины ¹⁴¹, большой ровной, полностью высохшей. Видно было много человеческих черепов и костей, которые [остались] лежать [здесь] после боя между украинскими казаками и татарами. 16-го [дошли] до какого-то холма, [оставив позади] 18 верст, без воды. Кавалерия пошла дальше под [командованием] генерала Шпигеля, до Каланчака ¹⁴², где был большой ретраншемент генерал-фельдмаршала фон Миниха. Вскоре он [Шпигель] сообщил, что нашел здесь воду. 17-го мы прибыли туда, [пройдя] 23 версты. [Мы увидели] высохший ручей, в котором по весне бывает вода. Мы вырыли колодец, который за ночь наполнился наполовину водой.

1739.
163

18-го [мы прошли] 17 верст, [дойдя] до долины Чакрак ¹⁴³, или Черный Колодец, где за год до этого у нас был жестокий бой. Донской казак с 15 калмыками принесли весть о том, что побывали в Перекопе и никого не нашли; он привез с собой из огорода, что у Черного моря, 3 арбуза. 19-го рано [утром] генерал Шпигель с 2000 драгун пошел вперед, а генерал-фельдмаршал пошел вслед с 600 солдатами, пройдя 8 верст, все прочие остались в лагере. Мы шли прямо через поле [былого] сражения, где видно было множество скелетов погибших и расколотые черепа; дальше, в 2 верстах от Перекопа, лежало еще 50 черепов, которые принесли сюда хану. Набожный полковник Хомяков забрал с собой все эти черепа к нам в лагерь, велел священнику провести обычную церемонию погребения. Мы поскакали верхом через линию в Перекоп к генералу Шпигелю, который находился вблизи города. Было произведено 13 пушечных выстрелов. Партия казаков должна была пойти с разведкой вглубь страны, объехав ее; однако никаких татар они не обнаружили, потому что те уже отступили и покинули деревни. Как только мы приблизились к городу, мы увидели руины, [оставшиеся] от него. Внутри были настоящие каменные дома, в которых когда-то был небольшой гарнизон, [вид] здесь украшали ворота, а самые хорошие камни, частично лежащие в куче, были пригодны для ремонта крепости. В пригороде было несколько отремонтированных домов, которые были сожжены вечером вместе с остальными [постройками] в городе. Турки изумительно поработали: снова заложили большое количество проломов в стене, которые мы проделали в прошлом году; но для этого, в большинстве случаев, им пришлось использовать крестьян, захваченых на нашей границе. В тот же день генерал-фельдмаршал, вместе со всем отрядом, отправился обратно в лагерь.

1739.
164

Вечером, во время зари, выстрелили 7 пушек, это продолжалось каждый день, в противоположность тому, как мы раньше совершали походы в полной тишине. Этим заканчился военный поход против крымских татар; было слишком поздно идти дальше, при этом трава по другую сторону Перекопа была полностью сожжена.

Возвращение из Крыма. 1739
164

20-го августа армия двинулась в обратный марш, [пройдя] 17 верст, прибыла в Каланчак, где оставался генерал-вагенмейстер де ля Фонт ¹⁴⁴ с продовольствием. Ныне колодцы были полны воды, которая на вкус была очень слабосоленой. Мы наполнили здесь бочки и взяли с собой травы на один день. 22-го мы повернули налево, к песчаным горам. Ночь мы провели без воды, [пройдя] 28 верст. 23-го – [прошли] еще 9 верст до песчаных гор, где в этот раз было множество мелких пересыхающих [источников со] стоячей водой; тем не менее, выкопав колодцы, мы нашли вдоволь воды, а также пастбище. 24-го, [пройдя] 16 верст, [добрались] до Днепра; вечером штаб-квартирмейстера фон Нуммерса ¹⁴⁵ отправили в качестве курьера в Санкт-Петербург с сообщениями. На сей раз Перекоп стоил нам еще 5 человек. Украинский подпрапорщик с 4 казаками думали захватить еще что-то, зажгли солому и зашли с ней в пороховой погреб; искры упали на землю и подожгли влажный порох. Как только они это увидели, побежали к лестнице; троих отбросило, [они были] полностью обожжены снаружи, отчего один умер, а двое пришли в себя (вылечились), двое других сгорели в погребе, что вызвало очень сильный смрад. 25-го, [пройдя] 31 версту, мы добрались до Днепра, до нашего обоза, где командовал генерал Штоффель. Он приступил к разрушению взятых Кизикирмена, Тавани и Александершанца,

1739.
165

покидая [их]. Он ушел обратно вверх по Днепру на остров Хортицу, где должен был зимовать из-за чумы, которая «ходила» среди них. Его усилили 400 солдатами из нашей армии, чтобы быть в безопасности от татар.

С восточной стороны от Кизикирмена, в 5 верстах выше, находятся Шенгири, старый необитаемый город, [окруженный] валом и глубоким рвом; еще видна сводчатая постройка с 2 комнатами, практически вся разрушенная. В 1696 г. здесь еще жили турки, а [затем] его, вместе с Кизикирменом, завоевали русские ¹⁴⁶. А еще в 4 верстах выше, с той же стороны, есть признаки других укреплений, таких как четырёхугольный редут с каменной стеной, часть которой видно было с берега, скобы и свинцовые слитки. 28-го армия шла дальше, [оставив позади] 17 верст. Сегодня полковнику Юрлову ¹⁴⁷ был отдан приказ [выдвинуться] вперед с 1200 драгунами и всеми донскими казаками на Донец ¹⁶², где татары совершили набег, после того, как наша армия отправилась от перекопской линии к Днепру. Они нанесли ущерб Черкасску, [который находился] на казачьих землях, а также донским калмыкам. 29-го мы прошли по 5 глубоким долинам, а также мимо Каир-мечети, [оставив позади] 18 верст; здесь запорожцев отпустили домой. 1-го сентября [прошли] 30 верст до впадения речки Рогачевской ¹³⁴ в Днепр; мы миновали многие дефиле; 2-го [прошли] 9 верст вверх по этой маленькой реке; 3-го – 25 верст до Каменного Затона, что [находится] по ту сторону реки Белозерка, где она образует небольшое озеро (лиман), размером в 2 версты: на данный момент оно было не заполнено, так что даже можно было переправиться, не используя понтоны. Запорожцы принесли нам на продажу фрукты из сада. 4-го, [миновав] 30 верст, мы [дошли] до большого ретраншемента генерал-фельдмаршала фон Миниха.

1739.
166

Здесь мы обнаружили выгоревшую степь, на дороге плоды диких персиков ¹⁴⁸ попадались так часто, что можно было бы скоро собрать чуть ли не мешок, хотя кожура и была сожжена, но косточки были пригодны, чтобы гнать из них водку. 5-го, [преодолев] 20 верст, мы дошли до полковника Киндерманна; 6-го здесь салютовали [в знак] победы, в честь завоевания города Хочин ¹⁴⁹, которое произошло 21-го августа. 7-го сентября армия двинулась от Днепра на Изюм, до Карачакрака 17 верст; 8-го [одолели] 18 верст без воды. 9-го [прошли] 16 верст через 5 или 6 долин до Конской воды, где она уже была широкой рекой. Здесь стояло 5 мечетей, две из которых еще были целы ¹⁵⁰, в форме свода, остальные же были наполовину разрушены; некоторые из кирпича, другие из каменных блоков, [они были] сооружены довольно искусно. Очень часто здесь останавливались татары. Нашли довольно глубокий подвал в земле, наверху была установлена кирпичная труба, никто не взял на себя труд выкопать ее; это была либо могила, либо склад под зерно. В последние наши три дня движения видели множество старых надгробных камней на холмах, особенно в той местности, где был оставлен полковник Киндерманн. 11-го, [пройдя] 28 верст, [мы добрались] до маленькой речки Терсы ¹⁵¹, где впадает Гайчуль; 12-го – [пройдя] 18 верст вверх, [добрались] до ее другого притока, где нам встретился кустарник. Пройдя по долине, на следующий день мы остановились отдохнуть, сюда мы доставили весь багаж. 13-го, [миновав] 20 верст, [дошли] до Волчьей воды; выше впадают 3 небольшие соленые речки ¹⁵². Местность была приятной, было достаточно необходимой для нас древесины. 16-го [прошли] 21 версту вдоль Волчьей воды, где были исключительно терновые кусты. 17-го – 17 верст, [дошли] до Соленой речки ¹⁵³; 18-го – 12 верст, [добрались] до ее спокойной части: отсюда майор

1739.
167

был отправлен в Бахмут, чтобы забрать амуницию полков, которая осталась там в прошлом году. 1-го сентября Бахмут был открыт и избавился от чумы. 19-го [прошли] 23 версты до Казенного Торца. От Конской воды и далее степь не выжигали. 21-го мы прошли 19 верст под бурей и дождем, вниз к Торцу; 22-го – 20 верст, к речке Маячке; 23-го генерал-фельдмаршал продвинулся вперед до Кривого Торца, [пройдя] 30 верст, где был густой лес, который спасал нас от сильного холода. 24-го мы счастливо прибыли, наконец, в Изюм, [пройдя] 24 версты. Полки разместили в указаные зимние квартиры, где больше не свирепствовала болезнь.

В заключение похода я хочу отметить, что инженер-офицер каждый день должен был замерять, сколько верст прошла армия. [Он] делал это с помощью веревки, [длиной] 50 сажень, на которой казак тянул (вел) лошадь. Десять мер этой веревки равнялось одной версте. Таким образом, армия [прошла] до Геничей 451 версту, откуда [проследовала] по Днепру до Перекопа 185 верст, итого пройдя 636 версты, а от Перекопа обратно до Изюма – еще 541 версту. Армия совершила за всю кампанию 79 маршей.

Приложение
470

Весьма пространны рукописи, которыми поделился со мной коллежский советник И. Лерхе, [представляющие собой] выписки из его многотомного, ведущегося с юности дневника об истории его жизни и путешествий. Сообщения об обоих путешествиях в Персию ¹⁵⁴ и о походе в Финляндию ¹⁵⁵, он отдал мне, когда в 1765 году я покидал Санкт-Петербург ¹⁵⁶, год этот упомянут в некоторых местах [этих сообщений]. Сообщение о его коротком путешествии в русскую Финляндию, для изучения вспыхнувшей там эпидемии чумы, я взял из его бумаг, а также из моих научных статей и сообщений о России, из которых они здесь и воспроизведены. В 1772 г. он отправил мне сюда, в Берлин, описание своего похода в Бендеры ¹⁵⁷. С этого времени мы с ним больше не переписывались и не знали друг о друге ничего, я узнал только, что в марте 1780 г. он скончался в Санкт-Петербурге.

Он был ниже среднего роста, худощавого телосложения, но мог работать не покладая рук и сам справиться с большими трудностями. Он вел воздержанный и правильный образ жизни. Он был опытным, искусным врачом, однако в роскоши не купался. У него были глубокие познания в естествознании, особенно в минералогии и ботанике. Он был всегда готов к услугам, и в тысячный раз он доказал это,

471

доставив государственному министру Датского королевства, графу фон Берншторфу Саамену ¹⁵⁸, азиатские растения для ботанического сада в Копенгагене, за что этот министр велел мне в 1763 году передать ему слова благодарности.

Его «Ориктография Халенса», которую в 1730 г. он защищал как докторскую диссертацию под руководством Фр. Хоффманна в Галле, упомянута на страницах 9 и 10 [его воспоминаний].

В верхне-саксонской горной академии Циммермана, часть 2, страница 177, представлено его письмо с сообщениями о Баку и о содержащейся в этом месте нефти.

В 7 томе на странице 531 собрания Миллера ¹⁵⁹ о русской истории находятся его примечания относительно «Русско-азиатских памятников» д-ра Шобера ¹⁶⁰, которые стоят в самом начале этого тома.

В четвертом томе того самого собрания Миллера, на 360 стр., напечатано его короткое описание образа жизни волжских калмыков ¹⁶¹.

Его «Описание астраханских и персидских растений» ¹⁶³, которое он посылал крупнейшему знатоку растений К. фон Линнею, упомянуто в «Истории жизни и путешествий …» на стр. 269.

Возможно, его сочинения были напечатаны где-то еще, точно не могу сказать, но напрасны были мои усилия, отыскать что-либо в Санкт-Петербурге о его последних годах жизни, а также напечатанные сочинения, которые мне не были бы известны.

472

Книга, которую я сейчас представляю [вниманию], является его самой значимой печатной работой, хранящей память о его заслугах. Они [заслуги] были очень скромно вознаграждены, но он был умиротворенным и счастливым человеком, который за все, что с ним случалось, всегда благодарил Бога.

Бюшинг

Рис. 8. Заключительная страница «Приложения» А. Ф. Бюшинга к «Истории жизни и путешествий ...» И. Я. Лерхе