ФРАНЧЕСКО АЛЬГАРОТТИ: ИТАЛЬЯНСКИЙ НАБЛЮДАТЕЛЬ РУССКО-ТУРЕЦКОЙ ВОЙНЫ 1735-1739 гг.

Граф Франческо Альгаротти (Венеция, 1712 — Пиза, 1764), литератор и просветитель, автор многочисленных книг и эссе 1, известен в России прежде всего как автор крылатого выражения «Петербург — окно в Европу», внедренного А. С. Пушкиным в текст «Медного всадника» с добровестным комментарием поэта: «Альгаротти где-то сказал: «Петербург — окно, через которое Россия смотрит в Европу»» (цитата дана у Пушкина по-французски) 2.

Знаменитый девиз впервые появился в книге с названием «Saggio di lettere sopra la Russia» («Очерк в письмах о России»), вышедшей анонимно дважды, в 1760 и 1763 гг. Третье издание этой книги, с другим названием, — «Viaggi di Russia» («Русские путешествия» 3), на котором уже стояло имя Франческо Альгаротти, увидело свет летом 1764 г., в составе 5-го тома собрания сочинений графа, спустя несколько недель после смерти автора. Сердцевину книги составляют три обширных письма (III-V), посвященные Петербургу, где итальянец дает подробное описание новой столицы, ее архитектуры, быта, традиций 4.

Путешествие в Россию на британском судне стало блестящей импровизацией просветителя. В целом этот эпизод являлся составной частью его английских отношений. Еще в свой первый визит в Лондон, в 1735 г., он сблизился там с российским посланником князем Антиохом Кантемиром. Князь, большой италофил, даже перевел на русский (по рукописи) «Ньютонианство для дам» — первую книгу Альгаротти, сделавшую его знаменитым, и отослал свой перевод в Петербург. В предисловии к итальянскому изданию своей книги (1739) просветитель выразил надежду, «что в скором он, возможно, станет пропагандистом Ньютона в обширной Российской империи, и да распространится новая вера в новых мирах» 5. Альгаротти даже предпослал переводу на русский язык стихотворное посвящение царице Анне Иоанновне, однако популяризации «новой веры» в России не произошло из-за цензурного вмешательства св. Синода; судьба рукописи осталась неизвестной 6. Несомненно, что именно Кантемир, автор незаконченной панегирической поэмы о Петре Первом, при общении с Альгаротти заинтересовал последнего рассказами о царе-плотнике и о его детище — Петербурге.

Второе посещение итальянцем Лондона пришлось на весну 1739 г., когда Георг II Английский снаряжал официальную делегацию на свадьбу принцессы Анны Леопольдовны (Мекленбургской), племянницы царицы, с герцогом Антоном-Ульрихом Бауншвейгским. Делегацию возглавил Чарльз Кальверт, пятый лорд Балтимор (1699-1751), приятель и Кантемира, и Альгаротти.

21 мая 1739 г. собственный корабль лорда «Августа», с Альгаротти на борту, выплыл из английского порта Грейвсенд по направлению к Балтике. Путь лежал через Эльсинор и Ревель — к Петербургу. Обратный маршрут проходил через Данциг и Гамбург, где путешественники неожиданно углубились в материк, посетив Дрезден, Лейпциг, Берлин, Потсдам и Рейнсберг (их целью была встреча с кронпринцем Фридрихом, будущим королем Пруссии). Вернувшись в Гамбург, вояжеры отбыли в Англию. Плавание «Августы», молениеносное по тем временам, вызвало в европейском обществе слухи, что делегация плавала с секретной миссией

Альгаротти подошел к своей поездке по-научному, ведя подробный дневник, озаглавленный «Giornale del viaggio da Londra a Petersbourg nel vascello The Augusta di Mylord Baltimore nel mese di maggio u.s. L’anno MDCCXXXIX». («Журнал путешествия из Лондона в Петербург на корабле «Августа» милорда Балтимора в мае месяце 1739») 7. Именно этот дневник в конце 1750-х гг., спустя двадцать лет после путешествия, взял в руки Альгаротти, для того чтобы капитально переработать его в книгу.

Многое из дневника в публикацию не вошло, например описание продолжительного визита делегации в Петербургскую Академию наук и даже описание царской свадьбы, ради которой, собственно, и было затеяно путешествие. И наоборот, в книгу включено то, о чем Альгаротти не писал в своем дневнике, в частности известие о русско-турецкой войне, шедшей тогда к финалу. Вообще, при анализе текста обращает на себя внимание повышенный интерес Альгаротти с его, казалось, сугубо гражданскими интересами к военным делам России. Во многих частях своих «писем» он дает подробные сведения об укрепленности границ новой империи, оснащенности ее крепостей, о флоте, армии, системе военного обучения и прочем. При этом итальянец якобы отвечает на запросы своего английского корреспондента, которого он сам же и придумал. Возникает очевидный вопрос: «На кого работал Альгаротти?».

Основным его «работодателем» (при наличии, возможно, и других) являлся, скорей всего, кронпринц Фридрих, знаменитый в будущем полководец с эпитетом «Великий». В самом деле, англичане, плывшие вместе с [63] литератором, сами были в состоянии собирать нужную им информацию, в то время как будущий прусский государь нуждался в непосредственных «каналах». Путешествие в Россию произошло в 1739 г. и в том же году Альгаротти знакомится с кронпринцем, который спустя несколько месяцев становится королем. Почти сразу же итальянец поступил к Фридриху Второму на службу, завязав с ним близкие (и, похоже, двусмысленные) отношения. Король пожаловал итальянскому «лебедю», как он называл Альгаротти, графский титул, с правом наследования, а после смерти литератора самолично составил для его надгробия пышную латинскую эпитафию.

Некоторые источники, которыми пользовался Альгаротти при переработке своего журнала в книгу, выявлены 8. На писательский стол, вне сомнения, легли ранее вышедшие «Московские письма» анонима-итальянца, где подробно обрисовывались Балтика, Нева, Петербург 9. Прорабатывал автор английскую литературу — «Жизнь Петра Великого» Джона Перри (1716), «Путешествие в Россию» Элизабеты Джастие (1739) и работы соотечественников, а именно: VIII том Географической энциклопедии (Венеция, 1738) с подробной статьей о Петербурге.

Какими именно материалами пользовался автор для составления своей хроники русско-турецкой войны, прояснить пока не удалось. Вероятно, ими послужил ряд публикаций в европейской периодике, но уж в любом случае это были не беседы в дамском салоне, где писатель якобы услышал все им написанное. Предлагаем отрывки из текста Альгаротти, относящиеся к войне 1735-1739 гг.


Франческо Альгаротти.
Русские путешествия 10
Седьмое письмо

Данциг, 13 августа 1739

Отплывая в Данциг двадцать первого числа прошлого месяца, я получил от Вас, милорд 11, письмо (ответное на посланное мною из Хельсингера), в коем Вы интересуетесь нынешней войной России с турками. Война и вправду необычна: из-зa особенностей земель, где она ведется, и из-за особенностей воюющих народов полководцам пришлось отказаться от установившихся правил военного искусства. К тому же, война имеет наиважнейшее значение, ибо имеет целью покорить Оттоманскую империю.

<…> Причиной или, точнее, предлогом к войне стаю желание империи проучить тревоживших ее границы татар. <...> Красивая провинция Украина, отделенная от Малой Татарии рекой Самара, подвергается набегам крымских татар чаще всего. Украина, некогда управлявшаяся гетманом, в конфедерации с Польской республикой, приняла затем покровительство России, которая после бегства Мазепы низвела ее до положения провинции империи. При отличном климате, Украина богата скотом, зерном, медом, воском и населением. Обитают там казаки, греческой веры 12 и весьма воинственные, без конца враждующие с соседями-татарами. <...> Порта натравила татар на Россию, и те пошли на нее войною, вернее — продолжили воевать с еще большей охотою оттого, что их враг был отвлечен делами Польши (ее успехи, зависевшие, кстати, более всего именно от русского оржия, страшно раздражали турок).

Во время набегов на Украину татары брали богатую добычу и множество пленников, а затем публично продавали их в Константинополе в качестве военных трофеев. После неоднократных нот протеста и бесполезной корреспонденции, Россия прибегла к крайнему доводу, врученному Богом государям 13. <...> В 1735 году на Украине было собрано, под командованием генерала Леонтьева, войско из двадцати тысяч солдат и восьми тысяч казаков, с намерением покарать Крым. Однако выступив крайне поздно, оно добралось лишь до Каммервисатона на Днепре, разбив в степи несколько татарских орд.

В следующий, 1736 год, дело приняло более серьезный оборот: после устроения польских дел и подписания мира между Францией и императором 14, поддерживаемым Россией, военные действия тут возобновились пуще прежнего. Зимой того же года Миних с новым войском, собранным на Дону, осадил Азов. Из Балтики по Воронежу спустилось множество галер и других кораблей с пехотой, под командованием контр-адмирала Бредаля. Флотилия, доставившая тяжелую артиллерию, ради усиления осады, завладела устьем реки. Миних передал командование армией Ласси, вернувшемуся с войны в Германии, а для завершения прошлогоднего крымского похода возглавил возросшие отряды на Украине, главном поле боя. Русским пришлось нарубить целые леса для изготовления повозок, собрать муку, людей, лошадей и быков для поставки провианта в течение шести месяцев в те места, где существует лишь фураж для кавалерии. Кроме того, понадобилось множество бочек с водою, ибо ее не найти там на протяжении нескольких дневных переходов.

Основательно подготовившись, Миних выступил за пределы Украины. Его армия маршировала, встав в одно или несколько каре и поместив обоз и провиант в центр. Кругом — лишь травы, небо, да отовсюду нападавшие татары. <...> С таковыми предосторожностями и трудностями войско Миниха, числом в семьдесят-восемьдесят тысяч солдат и с большим обозом, двигалось в направлении Крыма, в то время как меньшие силы Ласси сжимали Азов, благополучно им захваченный в июле. <...> После разных злоключений в степи Миних достиг прославленной линии Перекопа, преграждающей вход в Крым неприступными для русских башнями, и изготовился к ее [64] приступу. Линию оборонял сам хан со своими людьми, а также с турецкими сипахами 15 и янычарами, подобными крепостным контрфорсам. Миних, притворившись, что нападает с одного фланга, атаковал с другого и легко преодолел Перекоп. <...> В Крыму Миних взял зажиточный торговый город Козлов 16, а затем, в центре полуострова — Бахчисарай, резиденцию хана, спалив его дворцы, а также Султан-Сарай, резиденцию султана Гальги, предполагаемого наследника хана. До поры до времени у Миниха все шло гладко. Однако по пути к Кафе, обнаружив одно селение, перевернутое вверх дном самими татарами, он усвоил, сколь трудным оказалось его предприятие, и замешкался. Миних стал опасаться, что татары, перебравшись по известным только им бродам на материк и соединившись там со своими бессарабскими сородичами, могут напасть на Украину. Татары в самом деле хотели опередить русских, измотать их и добычей в Украине возместить потери в Крыму. Тогда Миних повернул назад к перекопской линии, которую во многих местах порушил и сравнял с землей, и соединился с Леонтьевым, уничтожившим Кинбурн, слишком далекий от русских и слишком близкий к туркам. К концу лета на Украину вернулось победоносное русское войско, наполовину, впрочем, поредевшее из-за разного рода передряг.

Однако и на зимних квартирах войску не пришлось отдохнуть, ибо для татар это самое лучшее время для набегов, благо топи и речки замерзают, да и тактика Миниха вынудила их перенести нападение именно на зимний сезон. Посему часть русских солдат принялась сторожить крымских татар вдоль линии, на которой, подобно Цезарю у Диррахиума 17, они держали наготове сигнальные костры, тотчас возвещавшие о приближении врага. <...>

Кабинет в Петербурге имел разноречивые мнения по поводу конфликта.

Граф Остерман, старый заслуженный министр, почитатель мира, столь нужного империи, и враг разного рода альянсов, советовал карать татар, но не ссориться с турками. Граф утверждал, что для безопасности и достоинства империи достаточно уже совершенного, что не следует ввязываться в новую тяжкую войну и что татар следует лишь наказать, но не покорять. Турки, избавившиеся от войны с персами, могли обрушить на Европу всю свою мощь: в Черном море они уже увеличили флот, вышедший туда в прошлом году на подмогу Азову; укрепились их гарнизоны в Крыму и на Дунае. Один мудрец сказал: воюйте, когда и другие этого хотят, и не воюйте, когда те хотят уже кончить. События непредсказуемы, одно лишь ясно — в случае продолжения войны будут разорены лучшие провинции империи; земли же, отвоеванные от турок, удержать трудно, ибо сама природа установила между ними и Россией истинные границы в виде бескрайних степей.

Призванный в Петербург из армии граф Миних, честолюбивый и удачливый полководец, убеждал в необходимости большой войны, ибо все счастливые обстоятельства никогда не совпадут вместе и благоприятному времени мешает лишь само время. Нынче же оно действительно благоприятно: Турецкую империю тревожит ненадежность паши в Вавилонии и волнения в Египте; у них нынче низкий налог, который в случае войны придется повысить, тем вызвав недовольство подданных против правительства, персы истощили турецкие силы в Европе; азиатские народы по сути своей вялы и не способны к армейской дисциплине; турок много, но их все равно побьют готовящиеся к схватке австрийцы; если последним сулит слава, то она сулит и русским. Ошибаются те, кто неразумно полагает, что можно усмирить татар, не вынудив их господ, турок, подписать почетный для державы договор. Венценосцы должны наказывать за оскорбления, дабы неповадно было впредь, причем не за оскорбления мелкие, со стороны татар, а за тяжкие, вроде Прутского мира, истинного ярма для России. Тогда империю спасла одна женщина, ныне же ее сумеет возвеличить женщина иная, не менее первой достойная деяний Петра 18. Она может ныне, после успехов прошлого лета, после того, как дала короля Польше 19 и как увидела свои войска на Рейне, исполнить мечту гения России — завладеть Крымом, этой житницей Константинополя, и завести флот на Эвксине. Если же фортуна улыбнется — кто знает, может ей удастся изгнать турка из Европы и из столицы империи греков, уповающих на царицу как на собственную государыню и жаждущих встать под ее знамена.

Царице полюбились смелые речи Миниха, окруженного ореолом успехов в Крыму и в Данциге. Порешено было сблизиться с австрийцами и идти на турка войною. <…>

Теперь Миних задумал дело посерьезнее, а именно — взятие Очакова, с его двадцатитысячным турецким гарнизоном и всем необходимым для обороны. Для осады крепости со стороны моря и для противостояния турецким галерам (они сдерживают тут казаков, спускающихся по реке на вылазки к берегам Черного моря), русские построили небольшой флот на Днепре, истекающем из России и омывающем Украину. Такой флот, тем не менее, на море был непригоден, ибо состоял из лишь плоскодонных суден, способных преодолевать речные пороги. [65]

В том же году на Дону снарядили весьма грозный флот, долженствующий противостоять флоту турецкому и содействовать походу Ласси против крымских татар и походу Миниха против Очакова. В разгар весны Миних выступил с Украины, с шестьюдесятью-семьюдесятью тысячами солдат, с огромным обозом провианта, с артиллерией и с двумя тысячами верблюдов, груженных палатками и прочим. Разделившись на три корпуса, армия по трем мостам перешла Днепр. Один из мостов был переброшен у Переволочки, близ того места, где переправлялся через реку Карл XII, отступавший после Полтавы на Бендеры. Мост сей имел в длину пятьсот локтей и стоял на ста двадцати восьми лодках. Соединив за рекою своих солдат, Миних всячески заторопился — дабы упредить подмогу, направляемую визирем из Дуная по морю и по суху. К концу июня, без помех перейдя Буг, он оказался у Очакова.

При штурме крепостного вала, обороняемою огромным турецким отрядом, стало ясно, чего стоит армейская выучка, а при штурме крепости — чего стоит фортуна. Русские трижды атаковали вал и, несмотря на первые две неудачи, все-таки его одолели. Крепость же они осадили у самой могучей стены, не зная плана и не имея осадных машин, прибывших на кораблях спустя пятнадцать дней после падения Очакова. Причиной же его падения стала бомба, попавшая благодаря миниховой фортуне прямо в пороховой погреб. Из-за пожара турки запаниковали, русские поднажали и вошли в крепость, взяв в плен весь гарнизон вместе с комендантом. Так погибли все плоды европейской дисциплины, насаженные в Турции Бонневалем 20, в том числе — и артиллерийские бригады, им сформированные. При штурме получили ранения Левендаль и Кейт, своим личным примером, а не командами увлекавшие русских. Кейт был совсем выведен из строя, а Левендаль, поправившись, стяжал еще большую военную славу. <...>

Опять-таки в тридцать седьмом году, когда Миних шел к Очакову, Ласси готовился к вторжению в Крым. Некоторые офицеры в его армии стали роптать, как и в армии Цезаря, когда тот выступил против Ариовиста 21. Ласси, подобно Цезарю, дал им спокойно уйти и даже выделил конвой для сопровождения на Украину. Три дня спустя, осознав ошибку, они вернулись с повинной. Ласси двигался к Малой Татарии вдоль берегов болотистой Меотиды; провиантом его снабжал флот, плывший рядом с армией, под началом Бредаля. Ласси тоже обеспечил сообщение с Азовом, устроив цепочку редутов, а на реке Молочне воздвиг форт, разместив в нем больных. Хан ждал его со своими людьми за перекопской линией, восстановленной татарами, но ждал напрасно. От берега Татарии, в нескольких маршах от перешейка, в море вдается мыс Геническ, навстречу которому из Крыма от Арабата тянется узкая коса. Гнилое море, или лагуна, омывающая перешеек, отделена от болотистой Меотиды узким проливом. Ласси, дабы обмануть хана, сидевшего у Перекопа, навел переправу через пролив и благополучно перешел море. На расстоянии двух маршей от Арабата он узнал о крупном скоплении там врага. Что делать на узкой косе, между двумя морями, где небольшой отряд может удержать целую армию, где нет никакой надежды на успех атаки? Ласси промерил лагуну, оказавшуюся мелкой, кроме немногих участков, где лошадям надо плыть, и приказал соорудить понтоны из бочек, «колючей проволки» и всего прочего, что оказалось под рукою. Одновременно он прокопал ров от лагуны к морю — для защиты тыла и обоза. Обезопасив себя спереди и сзади, он в несколько приемов, с удобством, переправил свое войско. Лошадей вели под уздцы, а там, где не было настила, они плыли. Татары, узнав, что русские уже в Крыму, покинули Арабат и Перекоп. Ласси же двинулся туда, куда в прошлом году не дошел Миних, и сжег Сарайбассар, один из богатейших крымских городов. Татары, вместе с турками, не раз пытались атаковать Ласси, но безуспешно. Наконец, сымитировав марш на Арабат, он повернул влево и ушел из Крыма по другой косе, Шунгарской, рядом с Геническом, прихватив с собою добычу и пленных, поставив своих людей на постое на Дону и Донце. Вот и все, что дал поход Ласси, если не считать еше двухдневную морскую баталию между Бредалем и турками, после которой флотилии расплылись к себе в Азов и в Кафу.

Не славнее вышел и третий крымский поход русских, под командованием того же Ласси, предпринятый русскими в следующем, тридцать восьмом году. Они намеревались взять Кафу, получив тем самым порт на Черном море и базу в Крыму. <...> Поход Ласси в итоге не удался, ибо край впереди был разорен, а вышедший на подмогу флот Бредаля с провиантом рассеялся из-за шторма. Во время нынешнего крымского похода русские лишь взломали перекопскую линию, дали обычную взбучку татарам, оставили в Азове Дундукомбу, грозу Кубани, и удалились на постой на Украину. Примечательным оказался способ, коим русские вошли в Крым. Они не пошли ни по Арабатской косе, ни по Шунгурской, как Ласси сперва думал сделать, пока не выведал о татарах, стоявших крепкой обороной на этих линиях. Пребывая в нерешительности, он узнал от одного татарина, что вблизи от Перекопа существует мелководье, и, когда западный ветер гонит волну в море, полуостров соединяется с сушей. Ласси доверился фортуне, то бишь проявил мужество: дождавшись ветра, он дерзко повел свой фронт, войдя в Крым посуху.

Миних, по взятии Очакова в тридцать седьмом году и по возвращении на Украину, занялся обороной провинции, реорганизацией армии и запасом провианта на будущий год. Против общего врага готовились совместно русские и австрийцы, желавшие зажать его с двух сторон. Вена, вначале лета тридцать седьмого года теснившая турок, к концу кампании перешла к обороне и предложила ныне осадить Видин, пограничную крепость на болгарской части Дуная. Петербург должен был помочь австрийцам и послать в Трансильванию большой корпус, дабы отвлечь все возраставшие силы турок. Именно с этой целью, пока Ласси проникал в Крым, Миних предполагал осадить на Днестре Хотин, вблизи турецко-польской границы. [66]

Однако русские не пошли в Трансильванию, ни у Ласси, ни у Миниха не хватило людей. В Петербурге решили ограничиться осадой Бендер, заявив Вене, что для отвлечения противника сего предостаточно. Тем самым Россия могла смирить непокорных бессарабских татар, не удаляясь от своих приобретений, в первую очередь — от важного Днепра, текущего по местам дислокаций русских войск.

Итак, Миних пошел на Бендеры. Переправившись через Днепр, он осторожно двигался вперед, разбивая бивуаки непременно по берегам рек — ради воды и фуража, всегда недостаточных в этих местностях. Русская армия напоминала большой корабль в открытом море она несла с собою все необходимое и сеяла повсюду страх. О больных никто не заботился: в степях несчастным еще хуже, чем на море — нет никаких лазаретов и всего того, что сопутствует военным действиям в Европе. Добыв вола или быка у всегда присутствующего врага, солдаты устраивали настоящий праздник, подобно морякам, доставшим свежую провизию. Покончив с провиантом, русские сжигали повозки и съедали быков, ставших не нужными. Миних долго шел вдоль Днестра, надеясь переправиться и осадить Бендеры. Турки, однако, удерживали за собою другой берег, но, бдительно следя за противником, не нападали на него, благо, это делали татары. Последние, поддерживаемые одним турецким отрядом, щипали Миниха с боков и с хвоста, стремясь отбить у него провиант. Русским пришлось бы совсем плохо, если бы не выучка и предусмотрительность Миниха. Стычки с татарами иногда длились целыми днями — враг беспрестанно тревожил русских, но те не давали спуску. Ослабленный даже своими собственными успехами и отчаявшись перейти Днестр, Миних задумался о собственном спасении, тем более, что в край пришла чума. Армия ретировалась на украинские квартиры, порушив прежде Очаков, ради взятия которого отдали жизнь двадцать тысяч русских. В том году при наступлении турок удержать крепость, однако, не представлялось возможным, и Миних решил не защищать то, что все равно потеряешь.

Неудачи последней кампании со стороны как русских, так и австрийцев посеяли рознь между союзниками. Вена упрекала Миниха и Ласси в ведении рыцарских турниров с татарами, в то время как она якобы приняла на себя главные турецкие силы, с визирем во главе. Петербург возражал, что война вышла необыкновенно серьезной (потери составили сто тысяч солдат), и, в свою очередь, обвинял австрийцев: те в тридцать седьмом году распустили армию, оставили на Дунае флот, и не взяли готовый пасть ключевой Видин, а в тридцать восьмом уступили Орсову 22, заслон Белграда, — из-за малочисленности войск, из-за бесчисленных перемен полководцев и решений и из-за прочих неурядиц, в коих виною только сама Вена.

С подобными перепалками союзники вступили в войну в нынешнем тридцать девятом году, по взаимному согласию приняв миролюбивое посредничество Франции. Ласси остался на Украине, вверив Кубань вождю калмыков Дундукомбе, истреблявшему повсеместно татар и угонявшему их жен и детей для пополнения населения России. Между нею и Татарией в итоге оказалась голая степь, что полностью сообразуется с обычаями Востока — разрушив селения и угнав людей, рубежи укреплять более не нужно. <…>

С Веной сговорились, что Миних пойдет к Хотину прямиком через Польшу — так русские заимеют больше провианта и лучше помогут австрийцам в Венгрии. В начале мая Миних выслал вдоль левого берега Днепра один корпус, со множеством казаков, делая видимость очередной, как и в прошлом году, атаки на Бендеры. Обойдя же реку поверху, он вошел в Волынское княжество. Для прохода по польским землям, русские пытались обосновать необходимость войны. Бог всемогущ — они обещали железную дисциплину и плату за все. Поляки, увидев себя посреди русских солдат, сильно запротестовали: нарушен, мол, нейтралитет их республики. Турки, поджидавшие русских на Днестре и узнав, что те уже на Волыни, перешли реку и вторглись в Польшу с другого бока, через Подолию. Они оправдывались примером врага и нуждою искать его повсеместно. По этой чудной провинции, омываемой полноводными реками, богатой тучными пастбищами и поставляющей скот в пол-Европы, не замедлили промчаться ураганом татары. Местные крестьяне разбежались кто куда, бросив все на военные трофеи — вот пример никчемности нейтралитета, если он не вооружен. <…>

Таковы, Милорд, последние новости, полученные мною в салоне пфальцгерцогини Масовии 23, дамы, достоинства которой соответствуют славе ее мужа-пфальцгерцога 24.

Восьмое письмо
Ему же

Гамбург. 30 августа 1739

<...> Кампания шла таким образом, когда внезапно оживились мирные переговоры — по инициативе французского посла, обретавшегося в турецком лагере. Австрийцы послали предприимчивого графа Найпперга 25, заключившего в последний день августа наитаинственный из всех мирный договор: Вена от него клятвенно отреклась и столь же клятвенно соблюла. Порта, помимо разнообразных преимуществ, получила по сему договору белградскую крепость, главный форпост империи, доставшийся христианскому миру такой высокою ценою. А ведь там еще стояло доброе войско для обороны, да и комендант Белграда уверял, что способен был его удерживать в течение еще двух месяцев. Кроме того, русские союзники, позабытые в договоре, одержали на пути в Венгрию важную победу над турками, обещавшую не менее важные плоды в будущем.

Граф Миних во главе семидесятипятитысячной армии пересек всю Польшу и, идя на Хотин, выслал генерала Румянцева с большим отрядом к Каменцу 26, напольской пограничной реке Збруч, впадающей поблизости в Днестр. [67] Сделав вид, что переправляется через реку именно здесь, Румянцев, отобрав крепких молодцов, совершил двухдневный марш, почти на шестьдесят миль, и перебрался через Днестр выше Каменца, поразив турок, втуне поджидавших его на берегах Збруча, числом в сорок тысяч человек, с бесчисленными татарами-союзниками и с мощной артиллерией. Прознав о переправе Миниха через Днестр, турки тотчас пересекли реку и бросились на защиту Хотина, найдя удобное место для лагеря — холм, господствовавший перед окрестностями города, позади болотистой речки, прикрытый справа густыми лесами, а слева — труднодоступною ложбиною. Турки, кроме того, успели окопаться и вооружиться артиллерией — благодаря Миниху, заждавшемуся из-за Румянцева (тот вел обоз и пушки, но его удержал снесший переправы разлив). Миних к тому же потерял время на рекогносцировку в чужой стране и на добычу провианта: он не мог спешить, но не мог и медлить. Удостоверившись, что легче всего атаковать с левого фланга, утром двадцатого августa он зашел на врага справа 27. Русские изобразили яростную атаку на пригорки, вторгшись в лес и забросав турок бомбами. Те с готовностью удвоили оборону, в то время как Миних снял часть своих людей и внезапно навалился на слабый левый фланг. Турки, озадаченные сим маневром, не сумели дать должный отпор, и русские, миновав овраги и опрокинув заслоны, установили грозную артиллерию. На атаковавшее турецкий лагерь русское войско налетела масса татар, а также крупный отряд отчаянных янычар, почти разметавший ряды противника. Победа все же осталась за Минихом, взявшего у турок крупную военную и продовольственную добычу. Не мешкая, он отправился к Хотину, сдавшемуся без сопротивления тридцатого числа, ибо турки, разбитые десять дней прежде, ушли к Бендерам. Так Миних с триумфом завладел дорогой на Прут, отомстив за былое поражение и восстановив честь русского оружия. Чуть погодя он вступил в молдавскую столицу Лесы, где вместо господаря Гики посадил Кантемира, сражавшегося на стороне русских, и торжественно, от имени царицы, принял от греков клятву в верноподданстве.

В самый разгар успехов, когда между австрийцами в Трансильвании и русскими оставалось несколько часов марша, а казачьи эскадроны дошли до рубежей Болгарии, Найпперг под Белградом заключил мир 28. Чуть погодя от имени царицы подписал мир и русский посланник, отправленный осторожным Остерманом к туркам сразу после известия о фатальном деле под Кротском. Обеим договорам способствовала Франция, несколько лет тому назад замирившая Европу, взяв Лотарингию 29 и посадив на неаполитанский трон принца из собственного дома 30. Ныне Франция добилась мира при условии, что австрийцы снесут белградскую крепость и сдадут часть Валахии и Сербии Порте, а последняя отдает разоруженный навсегда Азов царице и прикажет татарам не беспокоить рубежи русской империи.

Вот как завершилась война, обещавшая поначалу покончить с присутствием Оттоманской империи в Европе. Турки выказали себя молодцами, медля и поспешая вовремя: фортуна подчинилась доблести, хотя обычно бывает все наоборот. Австрия понесла урон в военной славе и надежности рубежей. Россия, пусть и с честью, но лишилась средств, солдат, моряков, а также благополучия самых своих прекрасных провинций, каковое собственно и являлось целью ее войны. <...>


Комментарии

1. О жизни и творчестве Альгаротти в Италии существует целая литература: см. библиографический очерк У. Спадджари в Algarotti F. Viaggi di Russia. Parma, 1991. P. XXXI-XLVII.

2. См. об этом комментарии: Измайлов Н. В. Примечания к тексту поэмы // Пушкин А. С. Медный всадник. Л. 1978. С. 266; заметим, что в итальянском оригинале Петербург назван «finestrone», т. е. «окнище».

3. В русской литературе, однако, бытует титул «Письма о России».

4. Эти три письма целиком переведены и опубликованы: см. Альгаротти. Фр. Русские путешествия. Перевод с итальянского, предисловие и примечание М. Г. Тапалая // Невский архив. СПб., 1997. С. 235-264.

5. Цит. по Boss V. Newton and Russia: The Early Influense, 1698-1796. Camebridge, 1972.

6. Сомова С. Я. Франческо Альгаротти и его сочинения в русских книжных собраниях XVIII в. // Русские библиотеки и их читатели. Л. 1983. С. 189.

7. Дневник путешествия не опубликован: хранится с 1848 г в Британской библиотеке в Лондоне (Additional Manuscripts, 17482).

8. Об этом процессе см. Franceschetti A. Algarotti in Russia: dal «Giornale» ai Viaggi // Lettere italiano, luglio-settembre, 198З. P. 312-332.

9. Книга (на франц.) вышла в 1736 г. в Кенигсберге; ее автор. Ф. Локателли нескрываемо враждебный к русским во время путешествия в Россию был заподозрен в шпионстве и посажен в тюрьму.

10. Перевод осуществлен нами по изд.: Francesco AIgarotti. Viaggi di Russia. A Cura di W. Spaggiari Parma: Fondazione Piciro Bembo. 1991.

11. Почти все «письма» Альгаротти были адресованы лорду Джон Харви де Икуорт (Lord John Hervey of Ickworth, 1696-1743), вице-канцлеру короля Георга II, в 1725-1733 гг. члену парламента от партии вигов, литератору, историку, мемуаристу, автору многих сочинений, посвященных Италии. Альгаротти познакомился с ним в Лондоне благодаря рекомендации Вольтера; сами письма и постоянные обращения в них к лорду Харви — литературный прием автора, ибо в момент их написания адресат был уже мертв.

12. Так католики в прошлом называли православных.

13. То есть оружием; аллюзия на латинскую фразу «ultima ratio regum» (последний довод государя), в XVII-XVIII вв. часто помещавшуюся на пушки.

14. Анахронизм: мир между Карлом VI Габсбургом, Императором Священной Римской империи, и Людовиком XV Французским был подписан в Вене в 1738 г; согласно нему на польском троне был утвержден Август III, а Станислав Лещинский, ставленник Франции, получил герцогство Лотарингское.

15. Кавалеристы.

16. Coвр. Евпатория

17. Диррахиум, совр. Дуррах (Албания); эпизод, упомянутый Альгаротти, относится к войне Цезаря с Помпеем.

18. То есть Екатерина I и Анна Иоанновна.

19. Август III.

20. Клод де Бонневаль (Сlaude de Bonneval, 1675-1747), фрацузский военный, принявший ислам и, с именем Ахмет-паша, служивший турецкому султану.

21. Эпизод из кампании Цезаря против германских племен.

22. Дунайская крепость на территории современной Румынии.

23. Область Польши.

24. Характерная мистификация автора: в действитетьности, в подробном дневнике его путешествия отсутствуют какие-либо следы его бесед с кем-либо о тогдашней русско-турецкой войне, все сведения о ней внесены позднее, на основании хорошо проработанных европейских источников.

25. Граф Вильгельм-Рейнгарт фон Найпперг (Wilhelm Reinhard von Neippeg, 1684-1774), австрийский дипломат и военачальник.

26. Каменец-Подольский.

27. Ниже описан бой при Ставучанах.

28. Анахронизм. Белградский мир между Австрией и Турцией был подписан 18 сентября 1739 г., в то время, как письмо Ф. А. было «отправлено» 30-го августа того года (см. Opere di Francesco Algarotti e di Saverio Bettinelli, a cura di E. Bonora, Milano-Napoli, 1969, p. 249).

29. По Венскому миру 1738 г. Лотарингское герцогство было передано Франции, его герцогом стал Станислав Лещинский, бывший польский король и ставленник Франции.

30. В 1734 г. королем Неаполитанским и Сицилийским стал Карл VII Бурбон.

Текст воспроизведен по изданию: Франческо Альгаротти: Итальянский наблюдатель русско-турецкой войны 1735-1739 гг. // Кровь. Порох. Лавры. Войны России в эпоху барокко (1700-1762).  Сборник материалов научной конференции. Выпуск 2. СПб. 2002

© текст - Талалай М. Г. 2002
© сетевая версия - Тhietmar. 2010
© OCR - Strori. 2010

© дизайн - Войтехович А. 2001