(Статья Грефенгагена, читанная 27 сентября 1872 г. в эстонском литературном обществе и помещенная в втором томе Beitrаеge zur Kunde Est.-Liv.- и. Kurlands", стр. 26—64 1).
Перенесемся мысленно ко временам начала северной войны. Дания, ближайший неприятель шведов, была разгромлена при первом столкновении с Карлом XII и должна была заключить Травендальский мир. Победоносные шведские войска сосредоточились в конце августа 1700 года в Шонене и Блекингене и чрез четыре недели отправились по Балтийскому морю; куда именно, этого никто не знал, потому что в это самое время с одной стороны угрожали Лифляндии, а именно Риге, саксонцы и поляки, с другой стороны город Нарва уже несколько недель был осажден русскими войсками.
Сначала казалось, что Карл намерен высадиться в Курляндии; флот его появился у Виндавы, но вслед затем повернул на север и 6 октября 1700 г. Карл высадился с 11,500 человек у Пернова. После нескольких дней отдыха, во время коих король производил у Руэна смотр пришедшим из Риги под командою генерала Веллинга войскам, армия с королем выступила к Ревелю. Но прежде еще король благосклонно принимал в Пернове депутации эстляндского дворянства и города Ревеля, Депутация едва успела возвратиться в Ревель, как разнеслись слухи, что король уже находится недалеко и намерен в ближайшие дни вступить в город. [442]
25 октября магистрат, гильдии и черноголовые (последние подали предварительно против участии Канутовой гильдии в торжествах встречи протест, который на этот раз обошелся без серьезных последствий) собрались на перновской дороге «за песками у трех крестов». Восемьдесят черноголовых ехали верхом во главе шествия; за ними магистрат и старшины гильдий в каретах. День был дождливый и бурный; встречающим короля пришлось ждать на дороге с 11 часов утра до 6 часов по полудни. Наконец прибыл конный гвардейский полк. От него - то депутация узнала, что король в тот день уже не прибудет. Так как кроме того уже наступило время запирать городские ворота, то депутация возвратилась в город. По дороге между Четочной и Карри - колодезною улицами стояли жители предместья с горящими факелами и на рынке ожидали короля городские граждане, стоявшие рядами. Все должны были разойтись по домам; но вскоре узнали, что король неожиданно заехал куда - то в деревню, переночует там и прибудет в Ревель наверное на следующий день. 26 числа шествие устроилось снова. Магистрат и гильдии собрались уже на рынке, дожидаясь лишь черноголовых, чтобы выступить, как вдруг бургомистр сообщил им, что шествие сегодня не может состояться, потому что черноголовые, возобновивши свой вчерашний протест, решительно отказываются принять участие во встрече короля. Не было никаких видов на немедленное уложение возникшего столь не кстати этикетного вопроса, так что не оставалось ничего другого, как разойтись, потому что шествие, без участия в нем черноголовых, было не мыслимо. Но чуть только собравшиеся разошлись, раздались от собора пушечные выстрелы, извещавшие приближение короля. Вслед затем началась пальба из всех пушек на городских валах.
Король приехал в город в сопровождении генерал - лейтенанта Ренскьельда чрез Соборные ворота и отправился в замок. Если это можно было считать демонстрацию, служившею ответом на отсутствие встречи со стороны города, то во всяком случае она не была сопряжена ни с каким более глубоким нерасположением к населению, потому что когда вскоре затем явилась к королю депутация магистрата с поздравлением, то король не только выслушал терпеливо и благосклонно речь бургомистра Струэруса, но даже возвратил поднесенные ему городские серебряные позолоченные ключи, со словами: «Оставьте их у себя,. я знаю, что они в хороших руках». Сверх того генерал Ренскьельд объяснил депутации, что король знает, сколь много город сделал для своего укрепления и что он вполне доверяет верности и храбрости населения. Король не принял даже поднесенного ему [443] городом для его кухни подарка 10 волов и 50 овец, ответив, что они ему не нужны.
5 ноября король выступил со своими войсками к Везенбергу, где он хотел соединиться с корпусом Веллинга. Поход туда и особенно от Везенберга быль весьма затруднителен. В деревнях недоставало места для квартирования, пришлось стоять бивуаками под открытым небом. Край за Земмекским ручьем, где уже русские производили прежде фуражировку, сильно пострадал, так что в нем не хватало самых простых съестных припасов. За то отпор со стороны неприятеля был незначителен. Он пытался правда занять важные ущелья и проходы у Пюгаегги и Зилламели, но тщетно.
19 ноября Карл явился с 5,000 человек пехоты, 3,000 человек кавалерии и 37 пушками в Лагене в самой близости укрепленного лагеря русских, напал на них на следующее утро и, не смотря на то что их было, по крайней мере, в шесть раз больше, разбил их и вступил в Нарву. Победа была одержана полная! Какое множество трофеев принесла и сколь много надежд пробудила она! Ревельский магистрат, казалось, был совершенно прав, когда в своем поздравительном письме к королю и к освобожденной Нарве высказал радостное уверение, что теперь стране обеспечены мир и свобода.
Казалось, что «московиты» как в те времена называли русских, если не навсегда, то на долгое время отброшены; казалось, что с 20 ноября переменится весь политический строй Европы. А между тем вышло иначе — и как быстро произошел внезапный поворот дел! Едва Карл 17 июня 1701 г. выступил из своего лагеря под Дерптом и отправился на юг, русские снова появились и прежде чем совершилась годовщина битвы под Нарвой, обер - вахтмейстер барон Розен 4 сентября потерпел у Раппина поражение и попал в плен. Правда, это поражение не имело важного значения, тем более, что в тот же день полковник Шлиппенбах одержал гораздо большую победу над русскими, которых он оттеснил до самого Пскова, однако оно все - таки оставалось поражением, за которым вскоре последовало другое, более значительное. 30 декабря русские напали на полковника Шлиппенбаха у Эррастфера и совершенно его разбили. Вслед затем они удалились в свои пределы, но в июле 1702 года появились снова числом в 80,000 человек. Корпус Шлиппенбаха в 6,000 человек вынужден был искать убежища за Эмбахом; русские преследовали его и разбили в тот самый день, в который Карл ХII одержал блестящую победу у Клиссова 19 июля. Поражение это имело роковые последствия для всей страны. Укрепленные места Лаис, Трикатен, Зербен, Мариенбург и Вольмар попали в руки [444] русских. Войска Шереметева опустошили Лифляндию (см. Приб. Сб. I, 300). Если еще припомнить, что в тот же год вся Ингерманландия и часть Карелии с Нотебургом, Ниеншанцем, Ямою и Копорьем были завоеваны русскими, то надо признать, что блеск нарвской победы потух прежде, чем прошли два года. Правда, что старые передовые крепости Лифляндии, Нарва и Дерпт, все еще держались и не допускали русских занять край окончательно, однако и это не долго продолжалось. В мае 1704 г., после неудачи шведской флотилии под Лешером на Эмбахе, русские войска могли уже приступить к осаде Дерпта. В июне того же года, почти одновременно, началась осада Нарвы, и оба города, после продолжавшегося несколько недель обстреливания, взяты приступом: первый 14 июля, второй 7 августа.
Таким образом опасность приближалась и к городу Ревелю, который, сознавая это, в январи постановил приступить немедленно к постройке контр-эскарпа. В феврале месяце городской архив перенесен в сводчатые погреба кемерейства. В начала августа гимназия, женское училище, русская церковь и городская конюшня очищены и в них устроены госпитали на 1,300 больных солдат. Расквартированные в окружности города и в предместьях 1000 человек солдат введены в город. Военные события выдвинулись на столько на первый план, что магистрат постановил приостановить на один месяц все судебные дела. После сдачи Нарвы опасность сделалась еще большею.
31 августа созвано публичное общее собрание магистрата, так как разнеслись слухи, будто на Лаксберге появился русский казачий отряд полковника Буша. Слухи эти оказались совершенно основательными. После тщетной попытки Шлиппенбаха задержать у Везенберга проникшие в Эстляндию со стороны Нарвы конные отряды, русские приблизились к городским пастбищам Ревеля, захватили находившаяся там стада и преследовали бежавших жителей до самого ревельского предместья, где их столь много было убито, что город вынужден был впоследствии позаботиться о их погребении на кладбище св. Варвары. Жители предместья старались спастись в городе, что однако удалось лишь немногим, потому что городские ворота были вскоре заперты и заняты войском, которое никого не впускало. Комитет магистрата целый день оставался в ратуше, откуда посредством своих уполномоченных издавал все приказания, касавшиеся защиты города. На городские валы и башни поставлены были к пушкам люди и бухгалтер Петр Буш должен был взобраться на башню церкви св. Олафа, чтобы следить оттуда за движениями русских. Через каждый час он спускал с башни записку о том, что делают русские; это продолжалось с 11 часов утра до 7 часов вечера; но когда Буш сообщил [445] что русские отступили к Фестской корчме, то ему велели сойти с башни. Вечером генерал-губернатор приказал, чтобы на удобных местах предместья поставлены были сильные отряды для защиты от новых нападений русской кавалерии. Эта мера оказалась, впрочем, лишнею. Русские, убедившись, что крепости нельзя взять кавалериею, отступили на несколько миль от города.
Эпизод 31 августа убедил эстляндского генерал - губернатора, что имеющиеся на лицо оборонительные средства недостаточны, и заставил его сосредоточить все находившиеся в его распоряжении войска в городе и предместьях.
Хотя это и было тяжким бременем для жителей, но за то такою мерою устранена была опасность нападения на Ревель врасплох. Весь край от Ревеля на восток был совершенно предоставлен на произвол русских. После 1704 года наступил для Эстляндии некоторый промежуток в военных действиях, так сказать, некоторого рода перемирия. Восточная часть этой провинции до Земеского ручья была уже окончательно присоединена царем к России и составила вместе с Нарвою особую губернию; на юге стояли русские передовые посты на границе Эстляндии, западная часть провинции была еще совершенно свободна от русских. Петр I, по видимому, убедился, что ему нельзя произвести успешного наступательного движения на защищаемые морскими крепостями части края, пока не будет нанесен шведскому могуществу смертельный удар в лице действующей на юге армии Карла ХII. Вследствие таких обстоятельству Ревель кое как держался еще в продолжение целых шести лет. Вывозная и ввозная морская торговля не прекращалась; даже с завоеванными уже частями Эстляндии возобновлены были торговые сношения. По уговору обеих воюющих сторон, караваны в 12 — 16 телег, снабженные открытыми листами (из которых некоторые поныне сохранились в архиве губернского правления) и сопровождаемые барабанщиком или парламентером доходили до русских аванпостов, которые пропускали их, при соблюдении известных условий, в Нарву, Псков или даже и в Новгород.
Воспользуемся этим шестилетним quasi-перемирием, чтобы составить себе картину тогдашняго состояния Эстляндии и Ревеля в топографическом, военном и экономическом отношениях, потому что иначе мы не были бы в состоянии составить себе верного понятия об исходе дел. Начнем с города.
В Ревеле в 1708 году жителей, кроме Соборной части и Соборного предместья, Теннисберга и гарнизона, состояло около 11 тысяч, из которых 1,800 жили в предместьи со включением же Соборной части и пр. Ревель мог иметь 15 тысяч жителей, но никак не 40 тысяч, как утверждает Рихтер. Это, в сравнении [446] с нынешним, столь немногочисленное население совершенно соответствовало тогдашним размерам города. На плане Ревеля от 1688 г., находящемся в инженерном управлении, видим, что тогдашние предместья занимали едва ли четвертую часть нынешних. На всем пространстве от большой дерптской дороги до моря, т. е. в нынешней второй и отчасти первой части предместья, не было тогда никаких домов. Тогдашние предместья доходили лишь до нынешних Большой и Малой Дерптских, Варвариной, обеих Четковых улиц, Тенисберга и Соборного предместья.
Картина Олеариуса от 1663 года, изображающая тогдашнее состояние города Ревеля, показываешь, не смотря на разные свои неточности и перспективные недостатки, что около Ревеля не было в то время никаких валов. Если однако Рюссов в своей летописи говорит о стенах, башнях и валах в Ревеле в половине ХVI столетия, то под ними следует подразумевать лишь валообразные укрепления; на вышеупомянутом плане 1688 г. город обозначена как крепость, какою она была до недавних лет, со всеми валами, бастионами, равелинами, редутами и капонирами — лишь гласиса с контр - эскарпом нет на этом плане. В течении двадцати шести лет, которые отделяют друг от друга оба упомянутые изображения Ревеля, город превратился из средневековой крепости, т. е. из крепости со стенами, башнями и рвами, в крепость с бастионными валами по системе Вобана. Документы об этих перестройках подтверждаясь это вполне, хотя из них не видно, в который именно год преступлено было к постройке валов. Вероятно в начале семидесятых годов, т. е. во время правления Ядвиги и Элеоноры и Карла XI. Уже то обстоятельство, что Ревель до половины нашего столетия считался крепостью, хотя в нем не были произведены никакие новые укрепления, доказывает, что он во время северной войны был еще весьма значительным укрепленным пунктом. Впрочем, в начале этой войны укрепления Ревеля не были еще совсем окончаны; только в 1704 году преступлено было к устройству гласиса и контр - эскарпов, которые как кажется были окончены в течении шести лет до сдачи города. Палисадные работы на валах и во рвах, постройки сводчатых зданий и пороховых погребов, равно как и разные другия оборонительные работы были производимы во время осады.
Вооружение Ревеля не соответствовало однако крепостным веркам его; об этом имеем достоверные свидетельства от 1706 и 1707 гг. 21 октября 1706 года магистрат сообщает генерал - губернатору, что гражданство не в состоянии поставить требуемое от него число пушек. В этом сообщении говорится между прочим: «Мы узнали от распорядителей защитою города, что еще нужно более 100 пушек разных сортов, для того, чтобы все [447] было как следует устроено, и мы понимаем, что надо будет для той же цели и соответствующее количество ядер и пороху, не говоря о том, что будут стоить лафеты и другия принадлежности». Трудно предположить, что все требуемые пушки были в самом деле и поставлены; по крайней мере после сдачи найдено в городе лишь 40 пушек, 10 мортир и 4 гаубицы.
Кроме того магистрат пишет в конце 1708 года генерал - губернатору: «Мы просили ваше превосходительство 2 сентября содействовать к тому, чтобы недостающее еще значительное число пушек, равно как и нужные снаряды, были присланы сюда из Стокгольма, потому что мы уже прежде об этом просили, но до сих пор ничего не сделано».
В последствии магистрат указываете и на то, что построенный с большими расходами укрепления скорее вредны, нежели полезны, так как для них не хватает орудий. Из записок следующего года видно, что лафеты изготовлялись так сказать в последнюю минуту.
Город содержал от себя роту артиллерии во 100 человек с 2 капитанами и 1 поручиком, а казна — 136 артиллеристов с соответствующий, числом офицеров, из которых высший был и командующим всею артиллериею. Что касается гарнизона, то трудно определить, сколько именно полков стояло в Ревеле во время осады и сдачи. В дневнике Петра Великого говорится о 6 полках, по протоколу магистрата, однако, после сдачи вышло из города 9 знамен, т. е. полков. Несомненно лишь то, что в июле 1710 года в Ревеле находились: 1) пехотный полк барона Ливена, состоявший из 23 офицеров, 67 унтер-офицеров, 23 музыкантов, 817 солдат или 5 рот; 2) гаррийсский полк барона Богислава Палена, состоявший из 25 офицеров и 1,078 солдат; 3) пехотный полк Ивана Берента гр. Меллина, состоявший из 23 офицеров и 633 солдат; 4) батальон полковника Гюне в 400 человек; 5) эстляндский дворянский кавалерийский полк барона Тизенгаузена в 316 чел.; 6) 200 человек гольштинской пехоты, прибывшей в Ревель не задолго до закрытия городских ворот, 9 сентября. Весь гарнизон состоял таким образом, вероятно, из 3,900 человек солдат при 110 офицерах; кроме, того 100 человек городских войск, отряд черноголовых в 100 человек и 8 рот гражданских по 50 — 60 человек, так что весь гарнизон можно полагать в 4,500 человек. Из шведской эскадры, бывшей в Ревеле, осталось там в 1710 году лишь одно военное судно, корвет «Галланд», к которому от времени до времени присоединялась маленькая бригантина.
Из этих войск в начале войны стояли в городе лишь часть офицеров и артиллерии и получали от города [448] квартирные деньги, в то время, как прочия войска были расквартированы по соседним имениям и на предместьи. В 1704 году все это переменилось. Вместо квартирных денег офицеры получали квартиры и войска мало по малу расквартированы в самом городе, так что в начали 1710 г. весь гарнизон уже находился в городе вместе с женами и детьми, число которых было весьма значительно. Так при паленском полку было 255 жен и 326 детей, при ливенском 170 жен. Общий итог жен и детей простирался до 2,000 душ, так что на каждый из 600 городских домов приходилось постою около 12 человек. Конечно, это была чрезвычайно, обременительная расквартировка, тем более, что тогдашние дома имели мало жилых помещений, многие из домов оказывались вовсе невыгодными, многие же опять были по разным обстоятельствам изъяты от квартирной повинности, вследствие чего среднее число расквартировки еще более увеличивалось. Поэтому понятно, что магистрат к гражданство постоянно восставали против воинского постоя. Поэтому случаю завязалась обширная переписка между магистратом и гильдиями с одной и между ревельским командующим войсками и Стокгольмом с другой стороны. Даже находившемуся на походе в Польше и Саксонии королю докучали длинными и постоянно повторявшимися в своих выводах бумагами по этому делу. Что король к этим жалобам относился неблагосклонно и что он не много уважал чужия права, об этом свидетельствует его собственноручно подписанное письмо, присланное из лагеря под Грабином от 27 сентября 1701 года, в котором он пишет:
«Мы с немалым неудовольствием узнали из жалобы нашего, королевского генерал - губернатора графа Акселя-де-ла-Гарди, что вы отказываетесь давать квартиры пехотному полку полковника Нирота под предлогом, что ожидаете нашего решения, в то время как вам следует точно исполнять приказания, даваемые вам от нашего имени генерал - губернатором. Обращая ваше внимание на преступность такового вашего поведения, мы предостерегаем вас от дальнейшего непослушания приказаниям нашего генерал-губернатора, иначе мы не преминем наказать вас в пример другим и наказать таким образом, который будет в состоянии предостеречь других от подобного непослушания».
Что эти резкие угрозы короля сильно подействовали на негостеприимных ревельцев, об этом свидетельствуюсь обширные квартирные списки ревельского архива.
Однако с квартирным вопросом дело не окончилось. Еще король не успел прибыть в Ревель, как магистрат получил от губернатора приказание поставить для войск 2,000 ластов ржи. Правда требовалось не бесплатно, но город все-таки [449] наличных денег не получил, а получил лишь ассигновки на аренду и имения казны, который однако в виду усиливающихся военных бедствий и общего обеднения не имели почти никакого значения. Требования по поставке хлеба и фуража повторялись затем чаще и сделались невыносимым бременем.
Все это однако не обременяло финансов города и его населения столь тягостно как две другия повинности: работы по укреплениям и контрибуции.
Все крепостные верки Ревеля, все его глубокие рвы и высокие гранитные эскарпы были сооружены под управлением содержимого городом инженерного офицера исключительно из городских средств.
Повинность эта лежала на гражданах в виде подати по укреплениям, которую собирали распорядители по городской защите и выплачивали наемным рабочим по предъявлении ими особой жестяной отметки (одна такая находится в музее). Подать эта составляла в 1704 г. 13,000 талеров.
Контрибуция было военная подать, взимаемая без определенная способа сбора, и, как кажется, лишь по поверхностной оценке. В начале войны потребовано было с Ревеля 10,000 талеров, в 1704 и 1706 контрибуция определена была в 3,000 талеров; в 1710 г. в 2,000 тал. Эта последняя подать уже не состоялась, потому что в то время, как по ея поводу велись переговоры, война окончилась. В то время как финансовое бремя Ревеля возросло, экономические дела города все более расстраивались. Со времени войны торговля постоянно падала и торговый флот Ревеля, который имел в ганзейские времена собственный флаг, состоял ныне из одного купеческого судна. Упадку торговли, кроме войны, способствовали и повторявшиеся в 1695—-6 и—7 г., далее в 1704, 1705 и 1708 годах, неурожаи.
Если бросим взгляд на состояние провинции в те времена, то главными источниками всех политических и материальных бедствий, достигших в 1710 г. своей высшей степени, были две государственный меры: редукция и конная служба. Последняя требовала с каждых 15 гаков земли поставку лошади и снаряжение 1 всадника; со времени северной войны 2 всадников, т. е. со всей Эстляндии 700 всадников.
В случае неисполнения или неудовлетворительного исполнения конной службы взимались большие штрафы, которые в 1701 г., когда Карл ХII производил близ Дерпта смотр эстляндскому дворянскому полку, составили сумму в 32,000 тал. Кроме конной службы, лежавшей бременем лишь на землевладельцах, последние должны были вместе с крестьянами нести подводную [450] повинность; крестьяне же одни должны были нести контрибуцию т. е. поставлять хлеб, фураж и проч.
Сколь мало правительство могло или желало требовать лишь возможное и справедливое, это видно из прошения эстляндского дворянства к королю от 17 марта 1704 года, в котором говорится, что от крестьян потребованы не только мясо, солонина, гречиха, пиво, шубы, рукавицы, чулки и рубахи, но в 1701 г. даже столь много шерсти, сколько страна не может дать потому что нет в ней столько овец, сколько нужно для поставки с них шерсти.
Все это, однако, было еще кое как сносно, пока не появился неприятель; но в 1702 году начались набеги, опустошавшие всю страну нещадным образом.
Следующие заявления землевладельцев, взятые из архивов эстляндского дворянства и касающиеся конной службы, от которой по резолюции короля от 27 июля 1706 г. освобождались разоренные неприятелем имения, свидетельствуют об общем обеднении:
1) Так как моя усадьба Эррас была в начале войны неприятелем совершенно сожжена и до сих пор находится в его власти, то я ссылаюсь на резолюцию В. К. В. Ревель 23 октября 1707 года. Фабиан Эрнст Унгерн - Штернберг.
2) С моего имения Паддаса, лежащего за Земмеским ручьем и находящегося во власти неприятеля, я никаких доходов не получил, потому и не могу исполнять конной службы и ссылаюсь на резолюцию В. К. В. Ревель, 23 октября 1707 г.
3) Так как имения Гуллиель в Екатерининском и Эррина в Мало - Мариинском кирхшпилях в 1703 году неприятелем были сожжены и усадьба Гуллиель несколько недель тому назад неприятелем разорена, то я ссылаясь на резолюцию В. К. В., не могу более исполнять конной службы. 23 октября 1707 года. Густав Христиан фон-дер-Пален.
4) Так как имение Метапе в Везенбергском кирхшпиле несколько недель тому назад было разорено, то я согласно с резолюциею В. К. В. не могу более исполнять конной службы. Иван Андрей фон-дер-Пален.
С моего имения Тамкаса, заложенного майору Шульману, я исполнял конную службу; хотя оно и не сгорело, но было в прошедший год три раза разорено, так что на нем не осталось ни лошадей, ни скота, крестьяне остались голыми, 13 детей похищено и пр. До сих пор я содержал моего всадника; во время этой войны, должен был его несколько раз снаряжать, потому что 2 года тому назад, он много потерял в деле под Муренгофом и в прошедший год в деревне Мидаль все его вещи с лошадью сгорели, я все-таки хочу содержать всадника в службе [451] моего, всемилостивийшого короля, если только Бог даст мне немного спокойно пользоваться доходом с имения; но другого всадника, который в деле под Эррастом убит был и с лошадью, я содержать не могу. Ревель, 4 ноября 1707 года. Генрих Брюммер.
6) Так как мои имения Меддерс и Реггефер, лежащие в Вирланде, в начала войны были неприятелем совершенно опустошены, вследствие чего я долее не могу исполнять конной службы и ссылаюсь на резолюцию В. К. М. Валк, 10 ноября 1707 года. Нильс Штакельберг.
Такие же заявления поступили с имений барона А. Икскуля, О. Конст. Икскуля, О. Фаб. Врангеля, Юргена Кнорринга, Р. В. Гауэншильда и Фр. Вил. Кнорринга.
На сколько страна была истощена под конец северной войны, это видно из следующих двух фактов: В 1710 году 150 дворянских семейств, чтобы спастись от голодной смерти, должны были просить хлебной ссуды из казенных складов. Дворянство не было в состояния заплатить 300 талеров процентов с суммы за проданный ему Юргеном Икскулем дворянский замок. Что должно было произойти, если дела доходили до таких крайностей?
Военные планы царя в отношении к прибалтийскому краю были ясны. Ему надо было прежде всего победить неприятеля в открытом поле — это было сделано в сражениях под Эррастфером и Гуммельсгофом — затем взять укрепленные места на граница Лифляндии и Ингерманландии и затем приступить к осаде приморских крепостей. В числе последних Ревель занимал первое место, потому что он имеет прямое морское сообщение со Швециею, в то время как в Риге и Пернове сообщение со Швециею можно было пресечь посредством береговых батарей на реке. Обстоятельство, что до Ревеля последняго дошла очередь, совершенно соответствует тогдашнему положению дел и примененному к нему русскому военному плану. В составлении и обдуманном осуществлении этого плана состоит неоспоримая заслуга Петра Великого и вместе с тем и его превосходство над Карлом ХII, который не умел соображать даже ближайших предстоящих дел. Действия Петра I, в течете 5 лет, с 1704 по 1709 г., ясно свидетельствуют о способности его улучить удобную минуту и не принимать ничего, не обеспечивши себе прежде путь к цели. Когда корпус Левенгаупа оставил Лифляндию, то к Петру конечно подступало искушение предпринять нападете на слабейшую крепость Пернов и пресечь таким образом сообщение между Ригою и Ревелем по сухопутной дороге — однако, он устоял против этого искушения и выжидал спокойно времени, пока нанесен был шведам главный удар под Полтавою, после которого ему уже ничто не могло мешать в занятии последних убежищ шведской военной [452] силы. Значительные усилия, какие вынужден был сделать Петр, чтобы завоевать Ригу, доказывают, как сомнителен мог бы быть результата, если бы осада Риги предпринята была раньше.
Но возвратимся к судьбам Ревеля в 1710 г.
В самом начала этого года появились предвестники предстоящих военных событий. 2 января магистрат должен был собраться в воскресенье для чрезвычайного совещания, чтобы выслушать сообщение председателя о приближении к городу неприятельской кавалерии на расстояние 9 миль. С 31 августа 1704 г. это был первый признак приближавшейся вновь опасности. Магистрат постановил алармировать население. Магистратские служители должны были сообщить восьми бюргер - капитанам приказание побудить всех граждан и жителей немедленно запастись амунициею и ружьями, не раздеваться ночью, так чтобы могли быть готовыми на первый бой барабана. 4 января опасения внезапного нападения на город все еще не прекращались. Комендант потребовал, чтобы граждане и в наступающую ночь были готовы явиться по барабану, и приказал держать приготовленными ракеты, смоляные венки и пр. Не смотря на уверения капитана стоявшего на рейде военного судна, что ему не трудно защищать большие и малые береговые ворота посредством пушек от неприятельского нападения, генерал губернатор настаивал на том, чтобы малые ворота были заложены кирпичем. Но вскоре оказалось, что неприятель предпринял только разведку и затем удалился, вследствие чего и тревога в городе прекратилась. Но за то военное начальство предъявило городу новые требования; город должен был поставить новые лафеты для 12 пушек, привезенных из Гапсаля, дополнить оказавшиеся недостаточным запас смоляных венков и фонарей для валов и приступить к окончанию работ на валах. Кроме того вице - губернатор Паткуль сообщил магистрату секретно, что гарнизон снабжен хлебом лишь на январь месяц. Откуда же взять средства для удовлетворения всем новым требованиям?
Магистрат заявил гражданству, что так как средства городской кассы исчерпаны, то он не может обойтись без сбора контрибуции, определение способа и размеров которой он предоставлял гражданству. Гражданство ответило, что новую контрибуцию оно должно отклонить тем более, что потребованная военным начальством перестройка канониров доказывает ошибочность распоряжений по части оборонительных работ, последствия чего должен нести тот, кто виновен. Гражданство указало тут вместе с тем на другой источник финансовых средств, именно на серебряные сокровища черноголовых, лежащие без всякой пользы в складе, в то время как город мог бы воспользоваться частью этого серебра и заложить его. [453]
Это предложение гильдии нашло в магистрате отголосок. Магистрат созвал представителей черноголовых и сообщил им мнение общины. Председатель напомнил им, сколь доблестно поступили их предки, построившие на свой счет укрепления между Глиняными и Кэрри-воротами и нещадившие во времена бывших войн ни своего имущества, ни крова; он припомнил им, что они и теперь могут прославиться, если последуют примеру предков и предоставят городу требуемые им 2000 лот. серебра для средств на защиту города. На черноголовых подействовали эти ссылки на доблесть и бессмертие: они согласились на требуемую от них жертву. Но когда дело дошло до выдачи серебра, тут они начали раскаиваться в своем согласии, ссылались, что, для обеспечения своего имущества на случай обстреливания города, они должны перестроить свой дом; одним словом, отнекивались и, наконец, надо было прибегнуть к совершенно другим доводам, нежели к ссылкам на лавры, чтобы получить с них прежде всего 1500 лотов серебра и затем после нескольких месяцев остальные 500 лотов.
Если бедный город таким образом избавился на время от крайних денежных затруднений, то за то ему пришлось испытать общую нужду в другой форме. Нищенство приняло столь опасные размеры, что обыкновенный средства для противодействия ему оказались тщетными. В начале февраля месяца магистрату было сообщено, что к 81 нищим, которые набрались в приютах в течение последних месяцев, прибавилось еще 32 нищих детей, которые шляются по улицам и визгливым голосом просят милостыни.
Ко всему этому наступило время года, в которое даже и при хорошем урожае и в мирное время запас хлебов истощается; появился наплыв в город разоренных контрибуциею и неприятельским нашествием крестьян. Все принимаемые против этого наплыва меры оставались тщетными; напрасно старшины противодействия нищенству выгоняли целые толпы нищих из города; нищие, вышедши чрез одни ворота, возвращались в город чрез другия и когда сторожам в воротах было приказано не впускать в город нищих, последние вкрадывались в город при помощи хитрости, переодевшись в одолженную приличную одежду или же, скопившись в толпу, насильственно врывались в город. В частной благотворительности не было недостатка: ратсгер Бухау, например, один кормил ежедневно 50 человек и предоставил свой дом больным; но что же это помогало, когда в конце марта число нищих возросло до 2,000 человек. Тут пришлось подумать о других средствах. Сначала магистрат посылал городских служителей с корзинами из дома к дому собирать хлеб и [454] сельдей, которые затем разделял между нищими; затем два раза в неделю происходила публичная раздача пищи близь палисада пред Глиняными воротами. В то же время начали проявляться опасные признаки разнузданности солдат. 8 марта представители пекарского цеха жаловались магистрату, что 100 человек паленского полка с унтер - офицерами разграбили булочные., Вскоре затем те же солдаты угрожали разграбить мясные лавки, если не получат достаточное количество пищи.
Губернатор Паткуль понимал опасность и значение происходящего от недостатка продовольствия мятежа и созвал немедленно представителей города и провинции на совещание, которое происходило 7 февраля в земском здании. Со стороны дворянства явились Г. Д. Икскуль, Рейнгольд Унгерн, Христиан Пален, Б. Розен, Фр. Леве, Фаб. Тизенгаузен, Т. И. Беллинкгаузен, 0. Ф. Врангель, далее два представителя Гаррьена, три Вирланда, три Гервена и два Вика; со стороны города — бургомистр Христофор Михаэль, синдик И. Гернет, ратсгеры Шотен, Бухау, Гюк, Каль с секретарем и некоторыми представителями гильдии. Ландрат Утерн, открыв заседание, сообщил, что губернатор Паткуль требует для продовольствия гарнизона 400 ластов хлеба и 3000 талеров, за что предлагает городу доход с казенных арендных имений Дагдена и Моона. Вместе с тем собранию было изложено бедственное положение края и указано, что Вирланд с Гервеном находятся с 1704 г. во власти неприятеля и были оба вместе с частью Гарриена опустошены, так что один Вик остался еще пощаженным, но что и тот уже истощен контрибуциями и другими военными повинностями и не может тоже больше ничего давать. Представители дворянства заявили, что большая часть дворянства живет в городе и положительно не может исполнить требования Паткуля; скорее это возможно городу, в распоряжении которого находятся вероятно назначенные для вывоза хлебные запасы. Бургомистр Михаэль не замедлил в своем возражении изложить не менее бедственное положение города, торговля которого уже 15 лет сряду страдает упадком; он указал на то, что город заплатил в течение прошедшего года 21,000 талеров, что жители сами нуждаются в хлебе и что требованию губернатора нельзя удовлетворить ни из частных, ни из публичных средств. Сословные представители разошлись, чтобы собраться вновь после совещаний в своих кружках. Второе собрание решило отклонить требование Паткуля. Тот отвечал, что он немедленно сообщит об этом в Стокгольм но что предварительно, пока получено будет пособие оттуда, он вынужден будет произвести подробный осмотр всех имеющихся в городе хлебных запасов и в случае нужды приступить к экзекутивным мерам, что и случилось. Паткуль после [455] долгих переговоров понизил контрибуцию на половину, но и ту пришлось собрать при помощи экзекуции.
К чести города и всей провинции надо сказать, что не смотря на постоянное почти разногласие в воззрениях на требования казны н на средства населения, а также не смотря на строгия меры правительства, чувства верности жителей к Швеции и ея королю ни мало не изменились. Об этом свидетельствуют многочисленные документы городского и дворянского архива, равно как и радость, с которою принято было известие о последней победе шведских войск в северной войне, т. е. о нападении Стенбока на датский лагерь у Гельзинборга, 11 марта 1710 года. Известие об этой победе было получено в Ревеле 23 марта и подало повод к торжественному богослужению. Магистрата и гражданство процессиею отправились в церковь и после богослужения сделаны рыли 32 выстрела. Это было в последний раз, когда городской порох исполнил свою должность на ревельских валах.
Но чуть прошло это празднество, городу пришлось снова узнать, что ему предстоят новые бедствия.
В укреплениях города заметен был весьма опасный пробел близь Систернских ворот, которые вследствие этого нужно было снабдить новым бастионом или редутом. Городская община не понимала этой надобности; она возражала, ссылаясь на генерал - квартирмейстера Пальмквиста, который ее уверил, что уже больше никаких укреплений не понадобится. Тем не менее в конце концов приступлено было к постройке бастиона, на котором работало ежедневно 200 человек и употреблено 80,000 бревен.
16 июня последовала новая тревога; две роты дворянского полка должны были провести ночь, не раздеваясь: ночью с форпостов дали знать о движении русских, жители были разбужены барабанным боем и все 8 бюргерских рот должны были становиться под ружье. По утру, однако, узнали, что русские снова отступили.
Как за прежнею, так и за этою тревогою следовали тягостный для города распоряжения и перемены. Бюргеры не только должны были выходить на ученья, но и содержать караулы на валах. Тягостнее же всего была квартирная повинность, потому что все войска, за исключением Тизенгаузенского кавалерийкого полка, оставшегося в предместье, вступили в город. С накоплением войск, начали развиваться в городе болезни: понос и лихорадки свирепствовали уже между солдатами. В 1710 г. появилась в феллинском, дерптском и карвусском уездах чума. Для ограждения города от чумы предприняты были разные меры; крестьян не впускали в город и заставляли их останавливаться «на песках», где с ними посредством обкуривания [456] можевельником производили некоторого рода дезинфекцию, однако все это не помогло. 11 августа произошел в городе первый случай чумы, и вскоре затем от чумы умерло нисколько человек из лучших слоев населения.
С падением Риги и Пернова началось сосредоточение русских войск около Ревеля. 15 августа появились русские отряды на Лааксеберге. Тут пришлось городу исполнить наконец давнишнее требование губернатора Паткуля, касающееся срытия домов в окружности города, чтобы не мешать орудиям на валах. Никакой мере магистрат и гражданство не противились столь энергично, как этой. Город ответил Паткулю, что, не считая огромных материальных потерь, происходящих от срытия предместья, наплыв населения в город увеличится до того, что санитарное состояние города сделается самым опасным. Гражданство обязалось приступить к срытию домов, но только тогда, когда приблизится опасность. Паткуль довольствовался тем, что в начале августа было срыто 6 домов пред береговыми воротами. Но теперь после появления русских Паткуль не терпел дальнейших возражений. На большом военном совете, в котором участвовали и представители города и земства, он потребовал решительно срытия всех домов на протяжении 150 сажень от палисада. Чрез посредничество коменданта полковника Ребиндера, поступившая на место Бистрома, район срытия уменьшен был на половину. Город подчинился необходимости и срыл 19 августа 49 домов. Паткуль не довольствовался этим и потребовал еще срытия домов в Христинских долинах, деревянной церкви св. Карла и окружавших ее домов. Когда город медлил исполнением этого распоряжения, тогда Паткуль послал туда 23 августа солдат, которые сожгли все означенные дома.
Тут появился вопрос, куда же девать всех лишившихся крова жителей, состоявших по большей части из извощиков, рыбаков, плотников и мелких ремесленников. Из них 60 чел. разместили в гимназии в кварте и 70 в терции, вообще во всей гимназии и в соседней с нею типографии разместили 180 челов., других поместили в городском доме на старом рынке, остальных же в разных городских башнях. Население города достигло теперь крайних пределов, теснота явилась сильным союзником чумы.
Мы должны теперь обратить внимание на действия русских.
Еще в декабре 1709 г. нарвский комендант полковник Василий Зотов получил приказание вступить с тремя драгунскими полками в Эстляндию, чтобы пресечь сообщение Ревеля с остальным краем. Прежде чем Зотов приблизился к городу, он получил в Везенберге от генерала Бауэра приказ выступить к [457] Феллину и остановиться там. Лишь несколько месяцев спустя, в апреле 1710 г. он получил приказание итти чрез Обер - Пален к Ревелю. К нему присоединился недалеко от Ревеля, 15 августа, бригадир Иваницкий с 6 пехотными полками (петербургским, троицким, владимирским, азовским, ярославским и смоленским) и с баталиом гренадер. Петербургский полк пошел по перновской, гренадерский по петербургской дороге. 18 августа присоединился к ним еще и генерал - майор князь Волконский во главе многочисленного конного отряда. Вскоре за ним прибыл из Пернова главнокомандующий всеми осадными войсками, генерал - лейтенант Феликс Бауэр с 6 драгунскими полками (киевским, вятским, невским, троицким, новотроицким и ямбургским) и остановился лагерем близь Гарка (в 11 верстах от Ревеля).
Какова именно была численность всех осадных русских войск — неизвестно, так как о численности отдельных полков нигде не упоминается. О военных действиях этих осадных войск сообщает «Марсова книга» (стр. 144), что войска по прибытии генерала Бауэра сильно напали на Ревель. В «Дневнике Петра Великого» (в издании Бакмейстера) описываются опустошения, каким был бы подвергнуть город в случае продолжительного обстреливания. Все эти сведения противоречат однако подробным известиям о всех важнейших событиях, записанных в протоколах магистрата, судя по которым дело вообще до обстреливания города не доходило и дойти не могло, потому что нелриятельские войска подвинулись лишь к Лааксбергу, чтобы там соорудить единственную береговую батарею против шведских судов; с упомянутого места и с Лааксберга обстреливание города было невозможно.
Действия береговой батареи, о которых «Дневник» говорит, что они воспрепятствовали приближенно неприятельских судов, отвергаются в протоколах, утверждающих (согласно с русскими источниками), что еще 8 сентября высадились на берег 200 человек гельзинского пехотного полка и что на следующей день происходило совещание о том, сколькими выстрелами следует приветствовать ожидаемое прибытие нового губернатора Ливена. В промежутке времени от 9 до 15 сентября привезены были в город из Стокгольма запасы хлебов и аммуниции. Даже обложение города не было полное, так как с одной стороны сообщение с Цигельскоппелем никогда не было пресечено и с другой стороны есть верные свидетельства, что еще в половине сентября пригоняли в город из Иоганисгофа скот и лошадей.
Наиболее чувствительными для города оказывались действия осаждающих в отношении к снабжению города водою, так как единственный водопровод, по которому вода из главного бассейна, т. е. из так называемого верхняго озера, доставляема была в [458] город, при самом прибытии Зотова попал в его власть, и приток воды в город немедленно был прекращен, вследствие чего и мельницы в городе лишились воды. Как ни велики были затруднения, в которые город был поставлен этим обстоятельством, они все таки не достигали тех размеров о, о которых рассказывают «Марсова Книга» и «Дневник», утверждающие, будто жители города вынуждены были употреблять к приготовлению пищи дождевую или даже морскую воду. Такой нужды не было, потому что в городе находилось тогда как и теперь несколько колодезей, которых было достаточно для удовлетворена крайней потребности. Водяные мельницы заменены были конными и ручными. Само собою разумеется, что эти средства не могли бы помочь, и потому гарнизон должен был прежде всего помышлять о том, как бы вытеснить русских от водопровода, ведущего от верхняго озера к городу. В самом деле обстоятельство это и подало мысль к предприятию вылазки.
О ходе плана этой вылазки находятся в ревельских архивах довольно подробные сведения. Еще 24 августа прибыл в город русский парламентер с письмом к губернатору Паткулю и на другой день выехал обратно из города. Городские и дворянские представители жаловались, что им не было ничего сообщено о цели и содержании переговоров с неприятелем. Еще более неудовольствия возбудили эти одностороннее переговоры Паткуля у офицеров, которые сочли нужным войти с своей стороны в совещания с сословными представителями без ведома Паткуля. Совещания эти произошли 9 сентября в ратуше, и в них участвовали кроме магистрата и представителей обеих гильдий, подполковник Рутенскьельд и комендант, полковник Ребиндер.
Полковник Нирот указал на свирепствующую в городе чуму, от которой помирало ежедневно 50 — 60 солдат, так что следовало опасаться вскоре значительного уменьшения гарнизона и сдачи города неприятелю без всякого сопротивления. Так как известно было, что шведский сенат в Стокгольме обещал Ревелю помощь, то, по мнению Нирота, необходимо было и городу сделать с своей стороны все возможное, а именно предпринять вылазку для вытеснения неприятеля от верхняго озера. Нирот, ссылаясь на обстоятельство, что Паткуль получил от генерала Бауэра уже несколько писем, содержания которых не хочет сообщить другим офицерам, просил собрание обратить на это внимание и доложил, что он и остальные три полковника сообща постановили предпринять вылазку. Так как Паткуль не соглашался на это предприятие, то Нирот предложил, чтобы некоторые представители магистрата и гражданства, отправились к нему и изложили ему необходимость такой вылазки. [459]
Бургомистр Михаэль заявил, что город и гражданство, согласно с данной им королю и Швеции присягой, готовы сделать все, что возможно для обороны города, но вместе с тем спросил, что делать в случае дурного исхода вылазки? Нирот ответил, что вылазка ни в каком случае не потребует столько жертв, сколько требует чума. Эльтерман Штоль уверял от имени граждан, что они при вылазке будут всячески помогать, а именно исполнять службу на валах и у городских ворот. Бургомистр Реймерс напомнил собранию, что вице-губернатор Паткуль составляет высшее начальство в городе и что без его согласия нельзя брать на себя ответственность за вылазку. По предложению старшин Штоля и Лантинга, постановлено вступить по этому делу в сношения с дворянством. 10 сентября произошло новое собрате тех же лиц. Нирот настаивал еще решительнее, нежели прежде, на принятие энергических мер, именно на том, чтоб Паткулю не было более дозволено принимать от русских писем и не сообщать об их содержании. Затем пригласили в собрание старшину черноголовых Штампеля и спросили его, желают ли черноголовые действовать с ними сообща. Штампель ответил, что черноголовые готовы; исполнить свои обязанности к королю и городу.
В тот же день происходило и в замке совещание, в котором участвовали вышеупомянутые офицеры и несколько дворян. Паткуль пригласил Нирота заявить ему о своих намерениях, вследствие чего тот сообщил ему подробно свой план вылазки; Паткуль счел план Нирота совершенно безнадежным и заявил, что не может с ним согласиться. Нирот затем от своего и от имени других офицеров подал протест и торжественное заявление, что не желает взять на себя ответственность пред Господом Богом и королем.
12 сентября собрались члены дворянства, магистрата и обеих гильдий с тем, чтобы продолжать совещаться о вылазке. Магистрат и гильдии заявили снова готовность сделать все, что надобно и возможно; но так как все это чисто военное дело, то решение предоставили коменданту Ребиндеру. 11 сентября вечером Паткуль приказал сообщить черноголовым приготовиться на вылазку, из чего видно, что он в конце все - таки поколебался в своем сопротивлении против вылазки, которая, впрочем, как известно, не состоялась. Большое влияние на такой исход дел имело без сомнения политическое положение дворянства, которое со времени редукции не относилось к Швеции столь лояльно, как город, и не видело в приближавшейся перемене господства никакого несчастия. [460]
Важное значение имеет следующее письмо ландрата барона Рейнгольда Унгерна к предводителю дворянства Таубе от 22 сентября 1710 года.
«Многоуважаемый брат! Вчера я, по желанию присутствовавших гг. ландратов и дворянства, подал свой голос в пользу подачи прошения генерал - майору (Паткулю). Бедствия наши достигли уже крайних пределов, но нам предстоит еще новое бедствие и нет надежды на какую либо помощь, кроме Господа Бога. Мы обязаны присягою нашему королю и шведской короне, однако, против Божьяго всемогущества человек бессилен: Его воле мы должны подчиняться и она посредством тяжкого действия является на стороне неприятеля против нас. Мы должны в таком затруднении помнить и о потомстве, и о честном своем имени, которое мы сохраняли в течете многих столетий. Нам не вверена защита города и потому мы должны выслушать прежде всего мнение гражданства и ни в каком случае, не подавать раньше нашего прошения губернатору. Я слышал, что сегодня некоторые черноголовые были в замке и просили дозволения к вылазке и поддержки последней посредством пехотных войск. Гражданство хочет таким образом заявить свою верность, дворянство же не может ничего сделать. Это все притворство, которое может в будущем послужить к опасным примерам и притязаниям.
Надо нам быть осторожными, чтобы в будущие переменчивые времена не подвергнуться тяжкой ответственности и порицанию. Прошу обратить на это внимание как господ ландратов, так и некоторых дворян. Несчастие мое велико, ибо я лишился своего лучшего имущества и мне еще угрожает опасность. Бог знает, что будет еще со мною и моим домом. Мое мнение то, что нам не следует действовать опрометчиво, это я и хотел напомнить другим. Остаюсь господина брата слугою.
Рейнгольд Унгерн - Штернберг».
О дальнейших переговорах между Паткулем и Ребиндером более не имеется никаких сведений. Обстоятельство, что вылазка не состоялась и что о ней больше не упоминается, объясняется ужасными размерами, которые приняла в это время чума.
Трупы лежали по улицам без погребения, так как их не успевали хоронить, не смотря на устранение всех погребальных обрядов. Колокольный звон был приостановлен консисториею еще 10 сентября, и трупы отправляли не в церкви, а на форштатские кладбища, расширенные прикупленными к ним новыми землями. Больницы, которые, как выше сказано, были переполнены нищими, почти совсем вымерли, так что в них оставалось лишь 5 человек. [461]
Капитан Кеплер заявил 15 сентября, что он не может более исполнять службы на валах, потому что у него из всей роты оставалось только 15 человек солдат.
В городской милиции 26 сентября состояло лишь 26 человек здоровых. Наиболее многочисленный полк Паткуля состоял из 90, остальные из 60 — 70 человек.
При таких обстоятельствах, конечно, должна была исчезнуть всякая мысль о вылазке. Общее бедствие достигло крайних пределов. Магистрат и гражданство обратились 21 числа к Паткулю с запросом, можно ли ожидать помощи извне, или нет, так как бедствие и смертность в городе свирепствуют на столько, что в непродолжительном времени все должны будут погибнуть, Ответом на этот вопрос было созвание большого собрания в замке, в котором участвовали ландраты, дворяне, магистрат, старшины гильдий и разные другие представители гражданства и которому представлены были универсал Петра Великого от 16 и письмо Меньшикова от 17 августа, полученные Паткулем накануне. По прочтении этих бумаг сословные представители заявили, что они просят отсрочить решение о столь важном деле до ближайшего вторника.
С тех пор развязка дел быстро подвигается вперед.
26 числа члены дворянства, а также магистрата и гильдий собрались для совещания о сдаче города; в то же время происходил у губернатора военный совет. Все три собрания порешили, что сдача города неизбежна. Об этом решении немедленно уведомили генерала Бауэра и вместе с тем постановлено взять на время переговоров двух заложников от русских и дать, с своей стороны, двух же заложников из дворян.
27 числа гарнизон, дворянство и город составили условия сдачи. 28 числа происходили переговоры в Гарке, в которых участвовали бургомистр Реймерс, синдик Гернет и эльтерман Лантинг. 29 сентября депутация возвратилась с подписанным с обеих сторон договором о сдаче, которая и последовала на другой день.
Уменьшившийся с 4,000 на 400 человек шведский гарнизон вышел чрез болышие береговые ворота с 6 полевыми пушками, развернутыми знаменами и с музыкою из города; гарнизон сел на прибывшую за нисколько дней раньше в гавань шведскую эскадру. Одновременно вошли в город чрез Соборные ворота русские войска, числом в 2,000 человек.
Таким образом совершилось взятие Ревеля и историческое событие завоевания Прибалтийского края. В Петербурге по этому случаю совершено было благодарственное молебствие и отчеканена медаль с неверною впрочем пометкою 11 июля. [462]
В Ревеле продолжали хоронить умерших ибо смертность не прекратилась со снятием осады. По исчислению Кербера число умерших до прекращения чумы в начали 1711 г. простиралось до 15,000 человек. Князю Меньшикову поднесен был магистратом подарок, стоимостью в 1,000 червонцев. Принял ли он подарок - неизвестно.
Город Ревель не хотел однако выйти из государственной связи, в которой находился в течете 150 лет, без заявления своей верности и преданности к Швеции и без оправдания сдачи. Магистрат постановил 4 октября 1710 года написать Карлу ХII письмо, отправление которого однако помешал генерал Бауэр.
Вот текст этого письма :
«Всемилостивейший король и повелитель!
Хотя вашему королевскому величеству из наших всеподданнейших прошений и докладов известны наше бедственное положение и бедствия, постигшие обедневший Ревель и его граждан вследствие продолжительной войны, упадка торговли и промысла, многочисленных больших расходов, контрибуций и других военных тягостей, голода, неурожаев и чумы, а равно известны и истощение наших сил, а также и очевидная угрожавшая нам опасность, о которой мы докладывали губернатору в. к. вел. и шведскому правительству, тем не менее мы усердно желали остаться, если бы была воля Божия, вирными подданными в. к. в. и Швеции, и для этой цели мы охотно и как верным подданным подобает готовы были жертвовать в. кор. вел. и Швеции своею жизнью, кровью и имением. Но так как несчастие не ходит в одиночку, то горе это постигло и Ревель и его граждан, ибо вследствие наших грехов,, нас коснулась строго карающая десница Божия, от которой не может уйти никто из смертных; коснулась нас столь тяжко, что весь город наполнился умершими от свирепствующей, заразительной чумы и гарнизон, солдаты и служащие при пушках, падали мёртвыми на караулах, как об этом вероятно и генерал - майор и вице - губернатор Дитрих Фридр. Паткуль докладывал. Так как мы в виду таких постигших нас бедствий, не видя никакой надежды на помощь и спасение или защиту, вынуждены были подчиниться Божьему провидению и нагрянувшей на нас силе, поддаться его царскому величеству на основами прилагаемых при сем условий сдачи города, то мы утешаем себя надеждой, что ваше кор. величество не прогневаетесь на нас за замедление в высылке этого доклада, происшедшее вследствие разных препятствий и смерти секретарей. Из приведенных выше причин, так как рука Всевышняго была против нас и мы вследствие недостатка оборонительных средств и свирепствования [463] чумы вынуждены были сдаться, мы надеемся, что ваше королевское величество не отнесетесь неблагосклонно к этой сдаче, в которой мы желаем быть оправданы пред Господом Богом, вашим величеством и нашим потомством, но напротив признаем, что мы по мере сил и возможности в течете 150 лет состояния Ревеля под защитою славной памяти ваших предков и Швеции всегда были верными подданными и охотно готовы жертвовать вашему величеству и Швеции своею кровью и имуществом. Нам остается лишь молить Господа Бога, Царя Царей, чтоб он управлял сердцами Своих помазанников так, чтобы мы, После продолжительных испытанных бедствий, наконец, могли насладиться желаемым миром. Остаемся вашего королевского величества верноподданными.
Бургомистр и магистрат, а также эльтерман и община города Ревеля».
***
Примечание переводчика. Содержание актов, состоявшихся при вступлении Лифляндии, Эстляндии и острова Эзеля в русское подданство.
Со взятием Ревеля, кончилось и шведское господство в бывших ливонских землях. Жители Лифляндии и Эстляндии присягнули на русское подданство, хотя эти земли, на основании договоров с тогдашним королем польским Августом II, имелось в виду передать ему, Августу, как курфюрсту саксонскому. Такая передача предполагалась не только по первоначальному договору 1700 года, но и была подтверждена особою статьей) в договоре, заключенном 20 октября 1709 года в Торне, и затем снова подтверждена в договоре, заключенном в польском городе Ярославле 29 мая 1711 года, где, между прочим, было сказано: «понеже со стороны его королевского величества польского от его императорского величества требовано, дабы особенный артикул в Торне 1709 года, октября в 20 день между обеими их величествами учиненный, что княжество лифляндское со всеми городами и местами его королевскому величеству польскому, яко курфюрсту саксонскому и его наследникам, присвоено и уступлено быть имело, паки подтвержден был, того ради его царское величество на то соизволил; помянутый особенный артикул сим паки в такой силе, в какой тогда постановлен, подтверждаем и содержать обещает».
О согласии или несогласии дворянства и городских сословий Лифляндии и Эстляндии ни на отобрание этих областей от Швеции, ни на передачу их королю Августу II — никто и никогда не спрашивал, и когда в 1711 году возникла война с Турциею, кончившаяся для России чрезвычайно неудачно, то в вознаграждение [464] своих убытков и потерь, действительно огромных, царь решился присоединить к России Лнфляндию и Эстляндию без всяких уже передач этих земель королю Августу, не оказавшему помощи. Царь осуществил свое намерение, добился такого вознаграждения, но только чрез десять лет борьбы, кончившейся, как известно, Ништатским миром, заключенным 30 августа 1721 г. и прекратившим наконец, великую северную войну, продолжавшуюся более двадцати лет.
Царь, согласно договорам, первоначально смотрел на древния ливонские земли, как не подлежавшие передаче королю Августу. Этим обстоятельством и объясняется весьма многое в его действиях по отношении к Лифлявдии и Эстляндии, Петр не щадил этих земель, выводил во внутренния губернии пленников не только сотнями, но и тысячами, а фельдмаршал Шереметев, исполняя царские повеления, прошел Ливонию из конца в конец, предавая огню и мечу все встречное, как то некогда бывало в походы Иоанна Грозного.
Полтавская битва, по своим последствиям, была из важнейших, какие только происходили во все время северной войны. Эта битва обусловила дальнейшую судьбу северных государств: Россия заняла первенствующее положение в системе их, а с небольшим чрез год после «виктории», бывшие некогда орденские ливонские земли (за исключением курляндского герцогства) явились уже во власти русских.
Поступление Лифляндии и Эстляндии в русское подданство совершилось хотя и силою оружия, но по царским универсалам (воззваниям), по капитуляциям и акордным (договорным) пунктам, заключавшимся не с Ливониею, не представлявшею никакой цельной юридической личности, а с корпорациями дворянства я горожан.
Когда Шереметев в начале октября 1709 года прибыл в Динабург и отсюда двумя колонами двинулся на Ригу, то начальник первой колоны генерал - поручик Боур. шедший к Риге по правому берегу Двины, распространил царский универсал к лифляндскому дворянству. Универсал этот не дошел до нас, но можно полагать, что он был одинакового содержания с универсалом, с коим тот же генерал Боур обращался впоследствии, в сентябри 1710 г., к жителям Эстляндии. В этом же универсале, напечатанном в полном собрании законов, под № 2287, между прочим, сказано что царь не только намерен оставить без всякого нововведения во всей эстляндской земле и городах евангелическую религию и все их древния привилегии, вольности, права и преимущества (который, как всему миру известно, в шведское время всегда нарушаемы были) по точному их смыслу и [465] понятию свято хранить и содержать, но и обещает при случай умножить оные еще обширнейшими и важнейшими.
Царский универсал к лифляндскому дворянству не повлек за собою никаких последствий. Граф Штремберг, рижский комендант и вместе с тем шведский генерал-губернатор Лифляндии, на царский универсал ответил своим воззванием к лифляндцам, приглашая их оставаться верными Швеции; в ответ на воззвание Штремберга, фельдмаршал Шереметев издал новое воззвание (оба эти воззвания хранятся в архиве лифляидского дворянства), оставшееся также без последствий.
Приходилось решить дело оружием и Шереметев решил его тем, что обложил рижскую крепость и к июню 1710 года довел осаду до того, что с заложением батарей на местности близь нынешней Александро-Невской церкви, городу и крепости оставалось или сдаться на капитуляцию или подвергнуться штурму, к которому Шереметев, конечно, прибегнул бы как к окончательной развязке всякой осады. Развязка последовала, однако же, более мирным путем.
Шереметев, не приступая к штурму, предложил осажденным сдаться, а так как Россия вела войну со Швециею, но никак не с ливонскими сословиями или корпорациями, потому и предложение о сдаче последовало со стороны Шереметева не к лифляндскому дворянству или рижским бюргерам, а к лицу, защищавшему крепость и в то же время состоявшему высшим представителем государства, которому принадлежала Ливония, к графу Штрембергу. Граф Штремберг согласился на сдачу и предложил свои условия. Фельдмаршал Шереметев, по обсуждении этих условий, принял их. Вот эти то условия Штремберга, принятые и подписанные Шереметевым 4 июля 1710 г., и составили рижскую капитуляцию, названную Шереметевым генеральною. Она состояла из 65 пунктов (см. полн. собр. закон, ном. 2277). В них излагались условия сдачи рижской крепости и ея цитадели, выхода из крепости шведского гарнизона, сдачи казенных шведских зданий и пр. и пр. Условия эти, конечно, имели лишь временное значение. Но в генеральной капитуляции Штремберг, как представитель верховной шведской власти, упомянул в 14 пунктах и об охранении прав состояния вверенного ему генерал - губернаторства (нынешней Лифляндской губернии). Эти 14 пунктов, также принятые Шереметевым, обеспечивали будущность всех обывателей: дворян, духовных, горожан и проч., не как цельного самостоятельного общества, а как подданных шведского короля. В четырех из них (33, 36, 39 и 53) подтверждаются лифляндскому дворянству древния права его, вотчины, суды, свободное отправление лютеранской веры, сохранение немецких обычаев и немецкого языка [466] в судах и канцеляриях, и обеспечивается владение заставами и арендами. В десяти других пунктах (45, 46, 48, 50, 52 — 57) обещано рижским бюргерам свободное отправление веры, подтверждение древних привилегий, судов, магистрата, обеспечение торговли, городских доходов и т. д.
В то самое время, когда состоялась генеральная капитуляция, лифляндское дворянство, многие члены которого из своих деревень укрылись в Риге, составили свои условия подчинения русскому господству, а рижские сословия, т. е. магистрат и обе гильдии — свои. И дворянство, и рижские бюргеры хлопотали исключительно о своих интересах, прилагая всякое старание, чтобы их старинные права и преимущества остались за ними и при наступавшем новом порядка вещей. Дворянство не мешалось в дела горожан, рижские горожане тем более не входили в дело дворян. Дворяне составили свои условия, рижские сословия свои и представили их Шереметеву одновременно с генерального капитуляциею Штремберга.
Шереметев принял условия как от лифляндских дворян, так и от рижских бюргеров; некоторые из пунктов утвердил своею властию, другие же, как превосходившие власть главнокомандующего, представил на окончательное утверждение царя.
Вот эти то условия, получившие царское утверждение, и составляют так называемые акордные (договорные) пункты. В них заключаются все главные общие основания местных узаконений, действующих в Лифляндской губернии и по ныне, потому и важно знать сохранения чего именно добивалось лифляндское дворянство и чего хотели рижские городские сословия.
Акордные пункты лифляндского дворянства состояли из 30 главных статей и 3 придаточных (см. пол. собр. зак. ном. 2279). В пунктах этих испрашивалось:
1) Сохраненне Аугсбургского исповедания.
Как в области (Land), так и в городах, сохранить евангелическую веру по правилам аугсбургского исповедания - консистории, церкви и школы в уездах и городах оставить по прежнему, назначив им содержание из коронных доходов; пасторов определять по представлении прихожан (п. 1—3),
2) Права дворянского и земского состояний.
а) В порядок общественных учреждений.
Восстановить прежний провинциальный штат 2 и рыцарство оставить при прежних правах (п. 5). Во всех округах (дистриктах) сохранить нижние и высшие суды, определять в оные [467] из шляхетства той земли и из прочих искусных тамошних уроженцев немецкой нации, с назначением им жалованья из публичных доходов (п. 6). В судах дела решать по лифляндским привилегиям, древним обыкновениям, и по известному древнему лифляндскому шляхетскому праву (nach den alten Iivlaendischen Ritterrechten), а за недостатком нужных постановлена в оных (wo diese deficiren moechten) по общим немецким правам, пока не будет полное земское уложение собрано и издано (п. 10).
б) В порядок службы.
Шляхетству и местным уроженцам пользоваться преимущественным правом, при определении ко всем гражданским и воинским достоинствам (п. 11).
в) В порядок суда и уголовных дел.
По уголовным делам дворянству (Adel) подлежать только суду коронному (п. 7). Наказание преступников против правительства и государственных учреждений не распространять на других, а тем менее на целое общество (п. 8).
г) В порядок - податей и повинностей.
На дворянские имущества не налагать податей, кроме издревле существующих (п. 18). Дворянам, владельцам домов в городах, пользоваться дворянскими привилегиями и свободою от всех личных городских тягостей (п. 26).
д) По имуществу.
«Шляхетские мастности впредь никому, кроме лифляндских шляхтичей, покупать не вольно будет, и которые противно сему проданы, шляхтичам же выкупать (п. 19).»
Обеспечивается неотъемлемое владение имуществами, пpиобретенными законно от частных лиц и от казны, куплею или закладом, пока выкуплены не будут (н. 12, 14). Аренды государственных маетностей шляхетству предоставляются (п. 17).
Пункты эти были утверждены Петром следующими резолюциями от 12 октября 1710 года (см. полн. собр. зак. № 2304):
1) На генеральное прошение о подтверждении рыцарству и земству привилегий, прав, обыкновений, вольностей, владения и справедливости (Gerechtigkeiten, jurisdictio) в духовных и светских делах (а особливо привилегии Сигизмунда Августа 1561 года), последовало таковое решение: «Его Величество дает сим свое милостивейшее подтверждение на все то, что от [468] генерал - фельдмаршала графа Шереметева шляхте и земским жителям именно позволено, изъявляет равную милость и на прочия их подданнейшие прошения. А именно по предложенным пунктам и генеральному прошению от рыцарства и земских жителей, будет оное иметь его царского величества всемилостивейшее генеральное подтверждение на все привилегии, права и вольности оного рыцарства.»
2) При университета в Лифляндии (бывшем тогда в Пернове) разрешено иметь искусных профессоров лютеранского закона с тем, чтобы при университете определить профессора славянского языка (п. 4).
3) Учреждение провинциальных чинов утверждено; но решение о жалованье и чинах ландратов отложено (п. 5) 3.
1. На составление нового земского уложения соизволено (п. 10).
2. Имущества, обращенный из монастырских в ведомство гражданское, оставлены в оном; имущества коронные оставлены при короне, но вместе с тем охранены законно приобретенные частными лицами закладные и арендные права к сим имениям (п. 13 и 14).
3. На прошение, чтобы на дворянские имущества тягостей, кроме издревле существующих, не налагать, последовало решение: «что в мирное время шляхетные маетности не будут отягощены иными налогами, кроме тех, которые при шведском правительстве существовали; но что в военное время верная шляхта не отречется в свои маетности на квартиры войско принять и необходимое ему пропитание дать.» (п. 18).
Акордные пункты, предложенные Шереметеву депутатами города Риги, состояли из 22 статей (см. ноли, собран, закон, ном. 2278). В них городские сословия испрашивали:
1) Свободное отправление аугсбургского исповедания.
Аугсбургское исповедание сохранить без перемены во всех городах принадлежащих гражданским и духовным округам; восстановить бывшие в польское время консистории без апелляции; предоставить магистрату выбор и определение пасторов и служащих при гимназии, латинских и немецких училищах (п. 1).
2) Общее подтверждение привилегий.
Городу сохранить принадлежащее ему земли, доходы, преимущества, привилегии, судебную расправу, обычаи, вольности, на воде и на сухом пути, как оные издревле от магистров, епископов, королей польских и шведских переходили как вообще, [469] так и в частности (п. 2). Городские привилегии подвергать рассмотрению и распространять не иначе, как с участием магистрата в новом постановлении (п. 17).
3) Права городского состояния в составе общества.
а) Городские учреждения.
Магистрата и судей, как в полицейских, так и в судебных делах, с принадлежащими к ним служителями оставить при их званиях, привилегиях, правах и жалованье из доходов города (п. 4). Магистрат и город Ригу оставить при прежних достоинствах (alten Wuerden), преимуществах, судопроизводстве; а особливо при бургграфском праве; равно как и магистрат при власти избрания и определения служителей духовного и мирского звания Гп. 9). Не вводить и не постановлять ни в городе, ниже в черте его (Gebiet) ни судей, ни прав, кроме до сего времени бывших; также ни в канцелярии, ни в переписке не употреблять другого языка кроме немецкого (п. 10). Большую и малую гильдию, компании, амты (цехи) и заведения как духовные, так и мирские, в городе и вне оного, сохранить в настоящем положении, при их доходах, под бывшим до сего времени городовым управлением (п. 5). Не дозволять к стеснению существующих амтов учреждение новых ни в городе, ни в округе оного (п. 7).
б) Общественные городские имущества.
Городу сохранить в полном владении, как его древний патримониальный округ, так и маетности, пожалованные ему в последствии, с зависящими от них землями, доходами, правами и всем, что к тому принадлежит (п. 3 и 14).
4) Права городского состояния в особенности каждому лицу принадлежащие.
«Чтобы все городские амты, коллегии, цехи и компании, равно как и все граждане и жители шляхетные и не шляхетные остались, как исстари водилось, при своих маетностях, привилегиях, правах, шрагах, исправлениях и владении, как городе, так и вне оного и в уездах» (п. 7).
5) Права в порядке податей и повинностей.
На просьбу города не обременять его никакими постоями (кроме казарм), контрибуциями и иным налогами, последовала резолюция: «необыкновенными налогами или чрезвычайными контрибуциями никто отягощен не будет" (п. 16). [470]
Город просил о покровительстве торговли, о сохранении употребления прежней крупной монеты, о не умножении таможенных пошлин и налогов, о разрешении свободного торга мачтами и лесом русским, а особливо о том, чтоб оставить ему древнее его стапельное право. Государь все cие повелел отложить до спокойного времени и дальнейшего розыскания и собрания полных сведений.
После покорения Риги, генерал - поручику Боуру было поручено взять остальные находившиеся еще во власти шведов крепости — Пернов и Ревель. Поручение это было исполнено им в сравнительно очень короткое время: Пернов сдался на капитуляцию, заключенную 12 августа 1710 года. В Перновской капитуляции, состоявшей из 41 пункта (см. пол. собр. зак. ном. 2280), содержались 17 пунктов, относившихся к правам и преимуществам жителей. Из них в девяти (18 — 26) говорится об охранении аугсбургского исповедания, подтверждаются права дворянства и земства и порядок судопроизводства, освобождаются дворянские домы в городах от постоя, подвод и пр.; восемь пунктов (27 — 34) имеют предметом подтверждение прав граждан.
Ревельская крепость сдалась генералу Боуру по капитуляции, заключенной 29 сентября 1710 г. (см. полн. собран, закон, ном. 2297). В капитуляции этой, состоявшей из 31 пункта, имеются 13 пунктов, обеспечивавших права и привилегии. В девяти (12 — 20) обещается свобода аугбургского вероисповедания, сохранение учреждений, имуществ церквей и пасторов. По прочим четырем, военные и гражданские чины, владеющие домами в городе, освобождаются от постоя, караула, поставки подвод и проч. (п. 21); сохраняются в своей силе облигации, закладные и т. д. (н. 22); подтверждаются права граждан, живущих в Вышгороде (п. 24); обещается определить в губернаторы эстляндские лицо, знающее по немецки, и сохранить немецкую канцелярию (п. 26).
В Ревеле, при сдаче его Боуру, произошло то же самое, что и при сдаче Риги Шереметеву: эстляндское дворянство и ревельские городские сословия предлагали на утверждение, независимо общей капитуляции, свои особые акордные пункты.
В акордных пунктах эстляндокого дворянства, состоявших из 41 статьи (пол. соб. зак. ном. 2299), испрашивалось:
1) Сохранение аугсбургского исповедания.
Сохранить аугсбургское исповедание во всей его чистоте; определять в училища к должностям только лиц сего исповедания; пасторов избирать по прежнему; над ними имеет быть [471] поставлен епископ, из среды городского и земского духовенства (п. 1). Соборную кирху в Вышгороде, издревле шляхетству принадлежащую, оставить за ним: в ней иному служению, кроме немецкого, не быть (п. 33).
2) Общее подтверждение прав и привилегий.
Утвердить и сохранить от слова до слова все привилегии, донации, статуты, вольности и обычаи, предоставленные всему краю (dem Lande) и в особенности дворянству королями датскими, гохмейстерами и магистрами без всякого нарушения (п. 2 и 38). Все, что в рижской и перновской капитуляциях поставлено, и что здешнему рыцарству и дворянству обще с земскими служителями и обывателями каким бы образом в пользу служить может, почитать так точно, как бы все оное именно здесь включено было (п. 40),
3) Права в составе дворянского общества.
а) Восстановление ландратов и ландмаршалов.
Двенадцати ландратам и ландмаршалу возвратить их прежния почести, достоинства и чины, которые они получили от датских королей, гохмейстеров и магистров (п. 5).
б) Устройство ландтага.
«Сохранить существовавшее в правление датских королей, магистров и шведских королей, права рыцарства собираться на ландтаги и сеймы, по предварительному извещению о том правительства, для разрешения общественных своих дел, а также и для рассуждения, когда правительство пожелает к чему-либо побудить земских чинов, и воспоследовавшее решение, в случае важности обсуждаемого предмета, передавать на утверждение генерал - губернатора и так далее до высшего правительства (п. 8;.
4) Земское учреждение в порядке полиции и суда.
Генерал - губернатора определить из немцев, исповедывающих веру евангелическую (п. 6). Оставить в прежнем положении и достоинстве земскую полицию и судоустройство, как оные исстари и от магистров существовали (п. 4). В обер – ландгерихте председательствовать генерал - губернатору, в отсутствии его старшему ландрату и производить дела на немецком языке (и. 6). На содержание суда и ландратов возвратить в их владение поместья, в прежния времена на сей предмет назначенный (п. 7).
На просьбу отменить бурггерихт в Вышгороде, чтобы никто из дворян (kein Edelmann) не был оному подведом [472] последовала резолюция: «остается в прежнем положении до разрешения Государя» (п. 22).
Судей за их приговоры не обвинять и не подвергать ответственности (п. 29). В верхних и нижних судах иных судей, кроме существующих, не определять и иного языка, кроме немецкого, не вводить (п. 31).
5) Права дворянства и земства, в особенности каждому лицу принадлежащие.
а) В порядке уголовного суда.
Жителям наслаждаться «всеобщим земским, городским и домашним миром» (Land- Stadt- und Hausfrieden). Виновных судить и наказывать по существующим законам, без предосуждения кому-либо другому, а тем менее целому обществу (н. 30). За измену судить по земским правам в суде, которому преступник подлежит, и наказание чинить ему одному лично, не трогая ни семейства его, ни имущества, которое следует его ближнему родственнику (п. 13).
б) По имуществу и обязательствам.
Помещикам и настоящим владельцам оставить и возвратить в полную собственность, как они сперва владели по привилегиям, данным (донациям) и закладным, имения предоставленные шляхетству королями шведскими, вознаградив то, что тогда было утрачено (п. 3). Государственные маетности отдавать лицам из местного шляхетства на сходную и обыкновенную аренду (п. 19j.
в) Права в порядке податей и повинностей.
Принадлежащие дворянству (Ritter- und Landschaft), также и земских служителям (Landesbedienten) домы и места, как в Вышгороде, так и в городе, внутри и вне оного, не облагать постоем, контрибуциями, рабочими днями, подводами и т. п. (11 и 28).
На просьбу, отменить пошлину за гербовую бумагу, последовала резолюция: «отлагается до разрешения его Царского Величества» (п. 31).
Акордные пункты города Ревеля, состоявшие из 33 статей (пол. соб, зак. ном. 2298), заключали в себе:
1) Сохранение свободы аугсбургского исповедания.
Богослужение евангелической веры по аугсбурскому исповеданию во всех городских кирхах сохранять ненарушимо (п. 2). Из городских кирх и школ никаких украшений и другой [473] собственности не обирать; пасторов, профессоров и учителей не лишать жалованья и доходов и против воли их самих не удерживать (п. 3 и 5). Дозволить городу пользоваться правом епископальным по прежнему обыкновенно (п. 4).
2) Общее подтверждение привилегий.
Подтвердить все данные городу и его жителям от королей датских, гохмейстеров, магистров и королей шведских привилегии, акты, вольности, свободы, обыкновения, королевские резолюции вообще и в особенности, и сохранить их навсегда по словесному разуму без всякого толкования (п. 1 и 33). Ежели город Рига или Пернов другия какие выгоды для себя выговорили, то и их предоставить Ревелю так точно бы как об оных нарочно здесь договорено было (п. 31).
3) Права городского состояния в составе городского общества.
Сохранить вольное избрание членов магистрата (freie Rathswahl), с присвоенными им чинами и правом определять» во все городские должности; сохранить городские гильдии, как большую купеческую с ея привилегированными шрагами, так и шварценгейптеров и святого Канута (т. е. малую) (п. 9).
4) Городские доходы и имущества.
Сохранить городу все его имущества, отнятые возвратить и подтвердить ему все его доходы при портовом сборе: акцизы без рекогниции, весовые деньги (die Wage), полупроцентный сбор со всех ввозимых и вывозимых товаров и т. п. (п.9). Освободить городские имущества (Stadtguter) от ленных обязанностей и конной повинности (п. 9).
5) Законы гражданcкиe и учреждения судебные.
На просьбу сохранить городу общее имперское право и статут города Любека, последовала резолюция: «сей пункт отлагается до дальнейшая всемилостивейшего решения Его Царского Величества« (п. 6).
На просьбу определить в город губернатора знающего немецкий язык; все повеления (Befehle) издавать на языке немецком в канцеляриях и судах никакого кроме немецкого языка не употреблять, последовала резолюция: «генерал Бауер надеется, что Его Царское Величество cие позволит» (п. 25).
На просьбу учредить в Эстляндии особенный трибунал, от которого дальнейшей апелляции не допускать, последовала [474] резолюция: «Как сей пункт с справедливостью сходен: того ради Его Царское Величество оный всемилостивейше позволяет» (п. 1).
6) Права городского состояния, в особенности каждому лицу принадлежащая.
а) В порядке суда и уголовных дел.
Виновных в измене судить и. наказывать по обыкновенным городским правам, не привлекая к ответственности лиц преступлению непричастных (п. 8).
б) В порядке службы.
Гражданские должности в городе при таможне, почтовом дворе и другия раздавать здешним гражданам и жителям (п. 12).
в) В порядке налогов и повинностей.
Не отягощать город воинскими постоями (п. 14).
На просьбу освободить город от сбора за гербовую бумагу, последовала резолюция: «Его Царского Величества милости передается» (п. 25).
г) По имуществу и по обязательствам.
Городским жителям и гражданам, которые имеют маетности по наследству или в деревнях, какой заклад или же иммиссии, пользоваться в оных равным с дворянами нравом. Также если кто из дворян, за своих родителей или предков, остался должным и долгов не заплатил, потому что у него маетности в казну отписаны были, то когда должники свои маетности опять получат, они обязаны заплатить сии долги без всякого извинения в давности (п. 18). Не воспрещать никому, по заплате следующих городу пошлин, отправиться вместе с своим имуществом на постоянное житье в другое место (п. 20 и 21).
д) В отношении торговли.
Утвердить городу свободу мореплавания и торговли (п. 22 и 23); устроить почту; не воспрещать никому свободного переезда по собственным делам; гражданам не препятствовать ездить в другия земли Царского Величества, товары привозить и вывозить с обыкновенного пошлиною (п. 16). Не дозволять никому, кто в гражданство не записан, или в городское сословие не вступил продавать в городе товары или рукоделья (п. 29). [475]
По принятии жителями Прибалтийского края подданства poccийского, Петр Великий пожаловал особые грамоты: 1) лифляндскому дворянству; 2) городу Риге; 3) эстляидскому дворянству; 4) городу Ревелю.
В жалованной лифляндскому дворянству грамоте 30 сентября 1710 года (2301), служащей основанием всех состоявшихся в последствий жалованных грамот изображено: «Через cие верному нашему рыцарству и земству в Лифляндии и их наследникам все их напред сего благоприобретенные привилегии, с которыми нам уже поддались, а особливо привилегию Сигизмунда Августа, данную в Вильне 1561 года, статуты, рыцарские права, вольности, принадлежности (елико оные к нынешнему правительству и времени приличаются), праведные владения и собственности, как те, которыми они действительно владеют и пользуются, так и те, который они от своих предков по своим правам и принадлежностям притязание имеют, за нас и за наших законных наследников, сим и силою сего милостивейше подтверждаем и укрепляем и обещаем, что они и их наследники как прямо и справедливо есть при всем том совершенно и непрестанно содержаны и охранены будут, «однакож наше и наших государств высочество и права предоставляя без предосуждения и вреда».
Подобный ограничения находятся во всех почти актах прежних государей, подтверждавших права обывателей Прибалтийского края. В грамоте императора Карла V, 30 октября 1527 г., по подтверждении привилегии эзельского дворянства во всех пунктах, статьях и условиях их, прибавлено: «не в предосуждение однакож нам, империи нашей, нашим властям и всякому имеющему законный права.»
В жалованной эзельскому дворянству грамоте датского короля Фридриха II - го 14 марта 1562 года сказано: «не в предосуждение однакож нашему и нашего королевского высочества верховному обладанию и другим правам».
В акте о присоединении Лифляндии к великому княжеству литовскому, 26 декабря 1566 г., Сигизмунд Август при подтверждении прибавляет: «предоставляя однакож во всех пунктах, статьях и условиях вышеупомянутого соединения права высочества и верховного обладания и все регалии и преимущества, принадлежащие нам и великому герцогству нашему.»
В жалованной городу Риге грамоте польского короля Стефана Батория 16 ноября 1582 г., по подтверждении всех [476] привилегий, сказано: «но с тем, чтобы все вышеупомянутое не было противно данной нам присяге на подданство и верность и публичному праву».
В жалованных лифляндскому дворянству грамотах: королевы Христины 17 августа 1648 г., правительницы Гедвиги Элеоноры 23 ноября 1663 г. и Карла XI 10 мая 1678 г. сказано: «однакож наше и наших государств высочества и права оставляя без предосуждения и вреда».
В жалованных эстляндскому дворянству грамотах Густава Адольфа 17 сентября 1613 г. и 24 ноября 1617 г. сказано: «поколику они не противны королевским регалиям и правам».
(См. ист. св. об осн. местн. законод., стр. 114).
Грамоты, жалованный Петром Великим эстляндскому дворянству и городам Риге и Ревелю не только в основаниях, но и в самих выражениях своих сходны с грамотою, данною лифляндскому дворянству, только не заключают в себе означенных выше сего особых ограничений.
После Петра Великого, наши государи постоянно подтверждали права и привилегии дворянских обществ и городов лифляндских и эстляндских в жалованных грамотах, который были даваемы ими при вступлении на престол. Во всех жалованных грамотах писались, однако, такого рода оговорки, что дальнейшее сохранение прав и преимуществ прибалтийских дворянских обществ и городов зависит от усмотрения царствующего государя, как монарха самодержавного.
Со введением в силу свода местных узаконений губерний остзейских (с 1 января 1846 г.) с совершенною точностию определены как учреждение властей и мест губернского управления, так и законы о местных состояниях. Этот свод, устранивший действие всех самоуправных актов, заимствует свою силу также от единой власти самодержавной, как то и выражено в нижеследующих двух статьях введения, гласящих так:
Ст. 1. Империя Российская управляется на твердых основаниях положительных законов, уставов и учреждений, от самодержавной власти исходящих. Законы в Империи действуют или единообразно в общей их силе, или с местными в некоторых их частях изменениями. [477]
2. Сии изменения в общих законах именуются узаконениями местными. Заимствуя силу свою так же, как и законы общие, от единой власти самодержавной, сии узаконения простираются на те только губернии и области, коим они особенно предоставлены, и объемлют те только случаи, на кои именно постановлены, как изъятие из общих правил. Во всех других случаях действие общих законов Империи сохраняет и в сих губерниях и областях полную свою силу.
Комментарии
1. Протоколы ревельского магистрата служили главнейшим источником для этой статьи.
2. Под именем провинциального штата разумеются земские дворянские чины, как – то: ландраты, ландмаршал, суды и другия дворянские земские учереждения.
3. Оно последовало в решении на мемориал 1712 года 1 Марта.
Текст воспроизведен по изданию: Осада и сдача Ревеля в 1710 г. // Сборник материалов и статей по истории Прибалтийского края. Том II. Отделение II. Материалы и статьи по древней истории Прибалтийского края в XVIII и XIX столетиях. Рига. 1879
© текст - Грефенгаген.
1879
© сетевая версия - Тhietmar. 2008
© OCR - Сынах Д. А.
2008
© дизайн -
Войтехович А. 2001
© Сборник
материалов и статей по истории Прибалтийского
края. 1879