-

III.

Рижский бургомистр Павел Брокгаузен.

После 8 – ми месячной блокады, начавшейся с осени 1709 года, Рига, опустошенная голодом и чумою, изнуренная недостатками всякого рода, принуждена была сдаться русским на капитуляцию. 4 – го июля 1710 года фельдмаршал Б. П. Шереметев торжественно вступил в Ригу и немедленно занял крепость и цитадель войсками.

В неприглядном виде застали русские ново – завоеванный город: форштаты были вызжены, казармы для войск и многие дома были разрушены бомбами, недостаток в съестных припасах был одинаково силен как у горожан, так и в войске; к тому же в городе и его окрестностях свирепствовали заразительныя болезни. «Помирают солдат на день от 10 до 20 и больше от лихорадки горячей и огневой (писал князь Н. Ив. Репнин царю из лагеря еще 27 – го июля 1710 г.) и без знаков и со знаками, а больше без знаков в сутки и в двои и в трои, а больше 6 суток не лежат; а которые чрез шестеры сутки перележат, из тех больше оздоравливают, а которых из них изъявит знаком под пазухи и те мало оживают». Болезнь не унималась и после взятия города, - что сильно тревожило и фельдмаршала и Петра. «Возможно старайтесь о соблюдении людей», писал царь Репнину, принявшему по отъезде фельдмаршала Шереметева (август 1710 г.) начальство над войсками, «и разставьте их реже, не только что полк от [322] полка далее, но и рота от роты, особливо в удобных (где есть леса и воды чистыя) и от Риги не в ближних местах».

Войска были выведены, но для содержания караулов, для защиты крепости необходимо было расположить часть войск в самой Риге. Магистрат в 1710 году возобновил было казармы в городе и на форштате, но чрез год оне оказались негодными для жительства: приходилось войска разставлять у самих же горожан, что послужило поводом к многочисленным со стороны последних неудовольствиям.

Жители жаловались, что их принуждают очищать собственные дома для помещения генералов, офицеров и солдат, заставляют тесниться до самой последней возможности, жаловались преимущественно на то, что их постояльцы не щадят домов, ломают двери и окна, портят печи, не хотят очищать конюшен, выбрасывают навоз на улицы, велят вывозить нечистоты самим горожанам, а те для этого неимеют никаких средств: лошадей ни у кого не оказывалось, да и кормить их было нечем.

По распоряжению обер – коменданта, генерал – майора Якова Васильевича Полонского, жители Риги должны были доставлять войскам с 1712 года дрова и свечи. Исполнение этой повинности для 9 – ти тысячного разоренного населения Риги было особенно тяжело, потому что дрова и свечи приходилось ставить на 3, а иногда и на 4 полка, квартировавшие в городе, - а как было ставить, когда ни денег, ни запасов ни у кого не было?

Войска, не получая вовремя топливо, принуждены были с своей стороны прибегать к крайностям. Начальники посылали из Риги команды для вырубки окрестных казенных и городских лесов, рощ и садов и таким образом добывали топливо.

Безпорядочною вырубкою и истреблением рощ и садов наносился существенный вред благосостоянию города, но не было другого исхода, так как война подорвала всякую торговлю по Двине, подвоза никакого небыло, а на море господствовали шведы и не пропускали ничего идущого в Россию и Ригу.

Между тем к генерал – губернатору шлются настоятельные царские указы: «За прошлый 1712 г. Доимку, также за нынешний 1713г. Настоящие доходы с рижского дистрикту и с прочих земель, которые сбирались в Ригу, которые в бытность гемарата¹ господина Левенвольда были не вырубаны, ныне выбирайте вы, чтоб оные в доимке не остались». (Указ князю Голицыну 28 – го ноября 1713 г.)

Не успели собрать доимку – является новая, неотложная [323] нужда: строить ревельскую гавань. Лес для нея велено свозить с рижского, венденского и перновского уездов и свозить «конечно сим зимним путем, не упуская удобного времени, ибо ежели гавань в морозы ныне не отделается, то после нельзя будет ничего делать, и для того определить к той лесной возке ландрата, чтоб он этой работы смотрел, то же возьмите с рижских жителей к тому гаванному делу 3 тыс. Пуд железа и отправьте в Ревель». (Указ 28 – го декабря 1715 г.).

Жители роптали на воинский постой, на опустошение их домов, на свое разорение, приносили о том жалобы и магистрату, и генерал – губернатору, ссылались на 16 пункт капитуляции, которою им обещано было освобождение от необыкновенных налогов и экстраординарных контрибуций, но жалобы их оставались без удовлетворения, да и удовлетворить жалоб во время еще тяжкой войны, требовавшей огромных усилий и напряжений всей России, небыло никакой возможности.

За неудовлетворенными жалобами следовали неудовольствия и ропот, которые не могли не доходить до сведения генерал – губернатора. Не могло укрыться от него, что жители Риги несут воинския тягости, повинуясь только принуждению, дают квартиры войскам крайне неохотно и всеми средствами заботятся лишь о том, чтобы избавиться от этой действительно тяжелой повинности.

Столкновения с войсками по случаю отвода квартир возникали постоянно. Государь долго делал вид, что многого не замечает, пока наконец гнев его не разразился над бургомистром Брокгаузеном, заявлявшим более смело свои неудовольствия.

Это столкновение имело гибельныя последствия для Брокгаузена, на которого пал жребий быть жертвою нового порядка вещей.

В ноябре 1715 года сделалось известным в Риге, что царь, проездом за границу, пробудет в этом городе несколько дней.²

Тогдашний Лифляндский генерал – губернатор П. А. Голицын получил от государя приказание (27 – го октября 1715 г.) поставить «подводы на каждыя 20 верст по 50 лошадей с добрыми камисары, также чтоб один ландрат дожидался нас (царя) на рубеже Рижском от Дерпта и ехал с нами для лучшого управления». [324]

Первенствующим бургомистром в магистрате был в это время Иоган фон Бенкендорф. Он получил приказание от князя Голицына приготовить 5 хороших домов для помещения государя и его свиты, припасти 60 стульев и несколько кроватей, с тем, чтобы кровати эти были получше тех, которые были приготовлены в 1711 г., ибо, кровати, поставленныя тогда в царских покоях, были до того плохи, что «тетка его царского величества принуждена была провести ночь на полу». Магистрат получил вместе с тем сведение, что вслед за царем прибудет в Ригу и царица Екатерина Алексеевна и что в царской свите находятся: князь Меншиков, канцлер Гаврила Иванович Головкин и вице – канцлер барон Петр Павлович Шафиров.

1 – го февраля 1716 г. Петр прибыл в Ригу и остановился в собственном дворце, купленном им и отделанном еще в 1711 г. (ныне уездное училище, на углу Дворцовой и Новой улиц, на пристани). Свита же государя разместилась в приготовленных магистратом квартирах.

В числе других приближенных прибыл в Ригу с государем генерал – аншеф Адам Вейде (тот самый, который был взят в плен шведами под Нарвою и выменен на графа Штремберга). Ему была отведена квартира в доме вдовы королевско – шведского коммисара Фридриха Весселинга: но Вейде захотелось поместиться поближе к царскому дворцу, и для чего он и обратился к генерал – губернатору с просьбою отвести ему квартиру где либо на Дворцовой улице. Князь Голицын спросил своего адъютанта: нет ли подходящей для генерала Вейде квартиры? Адъютант указал на дом против дворца, принадлежавший Павлу Брокгаузену, бывшему в то время бургомистром, - человеку, пользовавшемуся между горожанами большим почетом и уважением ³. Голицын приказал адъютанту немедленно же предложить Брокгаузену принять к себе на несколько дней генерала Вейде. Надо знать, что как в Ревеле, так и в Риге дома бургомистров и ратсгеров вовсе были освобождены от воинского постоя. Адъютант, вероятно, передал желание Голицына как приказание, и Брокгаузен не согласился принять к себе Вейде. Голицын, узнав об этом, прислал адъютанта вторично уже с более настойчевым требованием – не упираться, а выполнить просьбу его, генерал – губернатора, [325] немедленно. Брокгаузен объявил адъютанту, что он лично пойдет объясниться с князем и действительно отправился в замок, но на беду в замке князя уже незастал, так как на другой день по прибытии государя (2 – го февраля) приехал из Ревеля князь Меньшиков и царь с приближенными своими обедал у него. В числе гостей был, разумеется, и князь Голицын. Брокгаузен, узнав, где генерал – губернатор и долго не думая, пошел в квартиру Меньшикова. В это время обед уже кончился и царь со свитою встали от стола. Брокгаузен вошел в комнату, где находился Голицын, и начал объясняться с ним по поводу назначения в его доме квартиры для генерала Вейде, - но объясняться так громко и в таких грубых выражениях, что царь приказал немедленно же отправить Брокгаузена на гауптвахту, как человека, забывшегося в присутствии государя и тем самым виновного в оскорблении царского величества. Брокгаузен тотчас же был отправлен на гауптвахту, находившуюся при замке, и сдан караульному офицеру.

Об аресте Брокгаузена дали знать первенствующему бургомистру Бенкендорфу ⁴. С целию исходатайствовать сотоварищу прощение, он на другой же день, 3 февраля, рано утром отправился к генерал адъютанту Павлу И. Ягужинскому и просил его заступничества, но Ягужинский на отрез отказался вмешиваться в это дело. Столь же безуспешна была просьба о заступничестве у царского секретаря Абрама Веселовского. Веселовский сказал Бенкендорфу, что царь сильно раздражен против Брокгузена, а потому нельзя думать о каких бы то ни было ходатайствах. Бенкендорф отправился к Вейде, но не застал его дома.

После обеда Бенкендорф созвал чрезвычайное собрание магистрата и рассказал своим сочленам о безуспешности посещений Ягужинского, Веселовского и Вейде. Что делать, чтоб помочь Брокгаузену? – Решили было итти к царю всем вместе с просьбою о смягчении наказания Брокгаузену, но в это самое время вошел в залу собрания капитан Брандт, и от имени генерал – губернатора объявил, что магистрат должен собраться завтрашняго числа, т. е. 4 – го февраля, утром в 4 часа, так как его царское величество намерен лично быть в это время в магистрате.

Рижский магистрат состоял в 1716 г. из 3 [326] бургомистров и 10 ратсгеров. На лицо же было 2 бургомистра и 9 ратсгеров. Десятый ратсгер, купец Генрих Каль, за старостию (ему шел 81 – й год от рождения), не посещал магистрата еще с 1714 г.⁵

В назначенное Петром I время, 4 – го февраля, оба бургомистра и ратсгеры уже сидели за судейским столом. Прошло все утро, но царь не являлся; наконец в 1 часу по полудни вошел в зал генерал – губернатор и передал магистрату, в переводе на немецком языке, следующий указ царя:

«Государь губернатор! Понеже мы третьего дня с удивлением слышали, что здешний бургомистр Брокгаузен, для постоя в квартире генералу Вейде, не только весьма ослушен учинился, но сверх того зело не вежливо и дерзновенно поступил, а именно, что самовольно вошед в дом, где мы обедали, не почитая нашего присутствия, с настойчивым невежеством, криком и весьма не пристойным лицу подданому отказом, при нашем присутствии, вам кричал, что всем было в удивление и противно было слышать, за которое великое его преступление, грубость и невежество повелеваем, дабы магистрат помянутого преступника по правам судил, и каждый бы в суде свою нотацию (каким мерам оному наказану быть достойну) рукою подписал, и потом оные нам подать. Петр. В 4 – й день февраля 1716 года».

Передавая этот указ магистрату, князь Голицын приказал: разсмотреть это дело, постановить немедленно же приговор, который и представить ему, генерал – губернатору, для доклада его царскому величеству.

Не выслушав обвиняемого, не производя никакого следствия или даже просто дознания по той причине, что неприлично допрашивать обвиняемого самим государем и таким образом как бы подвергать суждению истину слов его, члены магистрата тотчас же занялись составлением судебного приговора над Брокгаузеном. Голоса однако разделились: шестеро судей ⁶ подписали следующее сравнительно гуманное и независимое постановление:

«Понеже Его Царского Величества Господин Сенатор и губернатор князь Голицын, Его Сиятельство, высокопомянутого Его [327] Царского Величества 4 – го дня сего месяца ему определенный ордер в переводной копии, чтоб по Его Царского Величества всемилостивейшему указу Обер – ланд – фохта Павла Брокгаузена, преступления его ради, по правам судить магистрату комуниковал: и сего для, по обстоянию его преступления, како оное в прежде помянутом Его Царского Величества высоком ордере обстоятельно написано, и что еще высокопомянутое Сиятельство о состоянии оного дела сказывал, всепокорнейше разсудили: не пристойно иметь быть, что бы против святейшей Его Величества известие его допрашивать; но по здешним Его Царского Величества конфирмованным правам справедливо присудили:

когда он обер – ланд – фохт Павел Брокгаузен ради квартиры Его Превосходительству Генералу Вейду нетокмо непослушен явился, но сверх того зело безчинно и дерзновенно учинил, ибо своею волею в доме, где Его Царское Величество кушал, и его величества прибытия не почитая неописанным невежеством кричал, и непристойным отречением, которое подданому принадлежало во удивлении и досады высокопомянутому Его Царского Величества Господину Сенатору Его Сиятельству Голицыну жаловался; итако весьма не разсудительным образом тот решпект, который пристойно всепокорнейше подданому своему самодержцу дать принадлежало, отставил: и за такое его преступление и безумного обхождения нетокмо от всех дел он отставлен и из Магистратской коллегии вечно выключен, но також на целой год в заключение определен да будет. А впрочем буди Его Царского Величества всемилостивейшая воля. В 4 – й день февраля 1716 года».

Другие пятеро судей ⁷ постановили приговор более строгий и сообразный со взглядом Петра на дело Брокгаузена.

Этот письменный приговор гласит в начале слово в слово, как и первый; только в конце, где назначается степень наказания, читаем следующее изменение:

«За такое его преступление и безумного обхождения, вечно в заключение определен и сверх того из магистратской коллегии вечно выписан и от всех своих отставлен да будет, а впрочем буди Его Царского Величества всемилостивейшая воля».

Оба эти приговора были немедленно представленны Петру в русском переводе. Государь остался недоволен первым из них, и второй, определявший Брокгаузену вечное заключение, [328] назначил по своему, положил на нем такую собственноручную резолюцию:

«От заключения освобождается, а за вину его послать на вечное житье в Тобольск».

В тот же день, в субботу, прибыла в Ригу царица Екатерина Алексеевна с великою княжною Екатериною Иоанновною. Думали было, что царица заступится за Брокгаузена, но всякия надежды скоро уничтожились. 8 февраля Петр выехал из Риги на Митаву в Данциг. За ним скоро последовала и Екатерина Алексеевна, и в тот же день князь Голицын прислал магистрату предписание, коим повелевал, во исполнение царского приговора, отправить Брокгаузена по назначению в Тобольск в следующую пятницу, т. е. 10 – го февраля, с всем его семейством.

Предписание это не было однако исполнено во всей точности, ибо 19 февраля князь Голицын писал уже в магистрат, что Брокгаузен должен быть один отправлен в Тобольск, семейство же его может быть оставлено в Риге на на воле ⁸.

Петр, повидимому, сурово казнил дерзского ратсгера, видя в его поступке не одну несправедливость жалобы и не одно неуважение лично к себе, но неудовольствие тем порядком вещей, который был внесен в Лифляндию русскими. Может быть, Государь видел в Брокгаузене одного из сторонников Швеции, неискренно присягнувших на верность новому Государю. Вообще, верности ново – завоеванных провинций царь не доверял. Вот, например, что писал Государь к князю Голицыну еще в 1714 году (24 – го января):

«Получили мы ведомость, что саксонских войск в Курляндии пришло два полка, да и еще туда идут, от которых соседей имейте добрую осторожность, дабы вам, внезапно чего неучинили, ибо мы слышали, что король их едваль не сделал угодного [329] Курляндии мира со Шведами, того для смотрите крепко на бургаров, чтоб с согласия оных чего не сделали.

P.S. Ежели услышись хотя малыя ведомости противныя из Курляндии, тотчас у всех бургаров обери ружья».

Еще красноречивее указ, данный князю Голицыну 7 февраля 1716 г., след. почти одновременно с осуждением Брокгаузена, за день до отъезда Государя из Риги, из которого лучше всего видно, как осторожно относится Петр к жителям Ливонии:

«Понеже, как видеть можно, в сем городе много шведских адгарентов (приверженцев) есть, того ради зело опасно поступать надо, дабы чего тайного неученили зля, согласясь с посторонними мнимыми друзьями, чему предварять по следующему:

1. На всякие три месяца перепись поголовную иметь жителям и их служителям.

2. Всех приезжих (ктоб они нибыли) дневальному полковнику самому распрашивать, и ежели кто мало подозрителен будет, того брать за арест и сыскивать.

3. Мужикам, для продажи всячины, учинить рынок за городом, а в город, кроме необходимых нужных потреб не пущать, яко дрова, сено, хлеб, которые только в двои вороты впускать, а именно в одни от реки, и в другие от табашного шанца, и когда впускать считать людей и записывать, чтоб оные весьма не ночевали в городе, но к вечеру паки выезжали, а кто невыедет сыскивать – у кого ночевал по записке, к кому ехал; также не надлежит в день более трех сот человек впускать.

4. В фурманах и возах осматривать нет ли ружья и людей, и для того только вскрывать фурманы, а в них ящиков и прочих мелочных вещей не разбивать.

5. Ежели войска саксонские в Курляндию или в Литву на квартиры станут, тогда неусыпное око на них иметь, чтоб чего не сделали, сложась с жители, чего для тогда двойные караулы конные, частыя патрулины делать, лед против города пилить и протчую всякую осторожность иметь, не веря никаким их ласкательствам и уверениям.

6. Летом корабли под палубами добрым офицером осматривать, дабы чего небыло противного; равным же образом суды и плоты (на которых чуланы есть), сверху Двины идущие, осматривать у Юнгфергофа искусному офицеру: нет ли лишних людей и [330] негораздоль много, и ежели много, хотя не лишние, то к городу вдруг не допускать, а именно более тысячи вдруг не пропущать к городу».

Ништатский мир, окончательно закрепивший новозавоеванныя провинции за Россиею, дал возможность успокоиться Прибалтийскому краю и мало по малу залечить раны, нанесенныя ему великою северною войною.

Комментарии

1. Тайного советника.

2. После взятия Риги, Петр не раз бывал в этом городе. В 1711 г. Он прожил здесь с 18 – го ноября по 6 – е декабря. В 1712 г. С 25 – го по 30 – е июня. В 1714 г. С 6 – го по 11 – е февраля.

3. Пав. Брокгаузен, сын обер – секретаря Рижского магистрата, родился в 1662 г. Воспитывался в рижской соборной школе (Domschule), в 1686 г. вступил в Лейденский университет, в 1701 г. был избран ратсгером и вскоре бургомистром, в 1711 г. обер – фогтом, в 1715 г. обер – ландфогтом, а в 1716 г. обер – квартиргером. (См. статью г. Порта, помещенную в Mittheilungen aus der livlaendisehen Geschiehte, том X, выпуск 2, стр. 246 – 313).

4. Бенкендорф был последним рижским бургграфом; т. е. судьею в столкновениях и спорах между дворянством и горожанами, возникающих внутри городского округа. Бургграфский суд существовал с 1581 г. и уничтожен вскоре после покорения Риги русскими. Бенкендорф был лично известен Петру. В 1721 г. он был переведен бургомистром в Петербург, но в том же году, по неизвестной причине, воротился на родину и умер в Риге 7 – го июня 1727 г.

5. Бургомистры: Бенкендорф, Брокгаузен и Эттинген. Ратсгеры: Циммерман, Нордек, Клейзинг, Гроте, Вейер, Видау, Шульцен, Левенштерн, Бейер, Каль.

Во время Шведов Магистрат состоял из 4 бургомистров и 14 ратсгеров.

6. фон Эттинген, Ганс Клейзинг, Иоган Гроте, Христиан Циммерман, Петр Вейер и Нордек.

7. Иоган фон Бенкендорф, Мельхиор Видау, Иоган Шульцен, Левенштерн и Генрих Бейер.

8. Дальнейшая судьба Брокгаузена с точностию неизвестна: никакой официальной переписки о нем не сохранилось. Рижский обер – пастор Либориус Бергман в своих «Воспоминаниях» разсказывает, не знаем только на сколько справедливо, что, по прибытии царя в Кенигсберг, 16 – го февраля, обучавшиеся там лифляндцы приветствовали его поздравительною речью. Оратор понравился Государю. Юноша этот был сын Брокгаузена и просил о помиловании своего отца. Петр I, хотя неохотно, но исполнил его просьбу. Когда именно состоялся указ о помиловании Брокгаузена, опять неизвестно, - верно только, что Брокгаузен уже не видел Риги. По дороге в Тобольск он заболел и умер 4 – го января 1717 г. в Солигаличе. Пленные шведы похоронили его.

Сын Брокгаузена, также Павел, был рижским ратсгером с 1735 г. и умер в 1743 г. Вдова Брокгаузена умерла в 1747 году, на 76 году от роду.

Текст воспроизведен по изданию: Рижский бургомистр Павел Брокгаузен // Сборник материалов и статей по истории Прибалтийского края. Том I. Отделение II. Материалы и статьи по истории Прибалтийского края в XVIII и XIX столетиях, III. Рига. 1876