СУД НАД ВИЦЕ-АДМИРАЛОМ КРЮЙСОМ, 1713 ГОДА.

(Эпизод из истории русского флота.)

Деятельнейшие сотрудники Петра в образовании флота. победитель Шведоа, в 1705 году. у Кронштата, старейший адмирал нашего форта. Крюйс, в 1713 году был судим за упущение неприятеля. и приговорен к смерти… Сам Царь был в ряду судей его, как контр-адмирал флота. — Это событие, в свое время, наделало много шуму в Европе, и почти все [58] иностранцы, писавшие о России того времени, упоминают про него (Берх, в жизнеописании Крюйса, привел только противоречивые показания иностранцев, ничего не прибавя в пояснение их (Жизнеоп. Росс. Адм. ч. I стр. 175—182)). Но ни иностранцам, ни нам, доселе небыли известны подробности этого дела. Предлагаемый здесь рассказ составлен по подлинному судному делу, по журналу одного из участников, Н. Синявина, и по нескольким письмам Крюйса к Государю и графу Апраксину.

Летом 1712 года, когда Государь был в Дании, и замышлял высадку на о. Руген, вице-адмирал Крюйс занимал станцию у Кронштата, для защиты его от покушений Шведов. Он имел под своим флагом 3 корабля, 2 фрегата, 2 шнявы и 1 бомбардирское судно; сверх того, 6 бригантин находилось под командою шаутбенахта Шельтинга и 12 скампавей под начальством шаутбенахта Боциса. — Вечером 29 июля, Крюйс известился, что у Толбухиной косы показались три неприятельские судна — 2 корабля и 1 шнява. Он пошел им на встречу, но не дойдя мили за три, за наступившею темнотою, был принужден стать на якорь; неприятельские суда тоже остановились. Ночью получено известие, что у Сойкиной горы, показалось 10 неприятельских судов. На рассвете 24-го числа, вчерашние три судна стали подходить к нашему флоту, с попутным ветром. Крюйс послал им на встречу 2 корабля и 1 шняву; а потом и сам снялся, со всеми другими судами. Приблизившись к нашим передовым судам, Шведы привели к ветру и пошли в море. Между тем ветр стал затихать. Крюйс послал в помощь гнавшимся 4 бригантины, а когда совсем заштилело (часу в 11-м) приказал буксировать все корабли скампавеями. Но едва успел распорядиться буксирами, около полудня, когда адмирал, обедая у себя с некоторыми из капитанов, пил уже «на доброе счастие» рейнвейн, — [59] ветер засвежел, и наши суда, бросив буксиры, начали отставать от Шведских. Во втором часу стало уже так свежо, что были принуждены закрыть нижние порты. Неприятель тогда был милях в полуторах за косою, наши суда по сю сторону косы, в линии довольно растянутой, и ничего не выигрывали при лавировке; по этому Крюйс приказал прекратить погоню, подняв белый флаг. Увидев прекращение погони, Шведские суда снова спустились по ветру, и приблизясь к нашим передовым на пол-мили, привели к ветру. Тогда Крюйс опять поднял красный флаг — сигнал погони. Но неприятель, имевший, как видно, намерение только высмотреть наши силы, или заманить нас далее, к своему флоту, имея суда более ходкие, стал опять удаляться. Между тем ветер свежел и наступал вечер. Перед заходом солнца, мы прекратили эту безуспешную погоню, и расположились на якоре. — На другой и на третий день, Шведские суда были видимы у Гаривалдая; но ветер стоял нам противный и свежий, и адмирал не решался далеко отходить от Кронштата. Потом те суда скрылись, и получено подтвердительное известие, что у Сойкиной горы стоят 8 неприятельских кораблей и 4 шнявы.

Шаутбенахт Боцис, издавна враждовавший с Крюйсом, доказывал, что неприятельские суда могли бы быть догнаны, еслиб Крюйс раньше послал за буксирами, не прекращал погоню во втором часу, и не стал на якорь перед вечером. Крюйс оправдывался, утверждая, что иначе он не мог поступить; ссылался на указ, повелевавший «не газардовать», на известие, что у неприятеля были значительные силы у Сойкиной горы; что о. Котлин укреплен слабо, и оставить его без защиты опасно; приводил примеры из истории Английского, Голландского и Шведского флотов, выставляя свою долголетнюю службу; называл Боциса «невежливым, глупым и неискусным Греком»... Некоторые обстоятельства оправдывают Крюйса, другие обвиняют; [60] в показаниях много недомолвок и противуречий. Но вообще, дело это казалось не очень важным, и суд по нем начат только на следующий год, когда Крюйс попал в другую беду... Далее, в приговоре суда, мы увидим, в чем главнейше обвиняли Крюйса за кампанию 1712 года; а теперь опишем следующее с ним событие.

В 1713 году, было предпринято завоевание Финляндии, важность которой, в глазах Государя, показывают следующие строки Его письма графу Апраксину: «Ни чем так Шведов к резону и к склонности к миру не приведем, как Финляндиею, откуда все они довольствуются» (Голикова Дополн. к Деян. IX, 333). С начала весны, Государь отправился к Гельзингфорсу на 200 гребных судах, с 16,000 войска (Журн. Петра Великого, І, 382). Гельзингфорс был оставлен неприятелем, перешедшим в Борго; туда пошли и наши войска, а Государь возвратился в Кронштат, чтобы выслать в море эскадру. Государь возвратился в Кронштат, чтобы выслать в море эскадру.

Эскадра, находившаяся под командою вице-адмирала Крюйса была в следующем составе:

В Ревеле тогда стояли четыре корабля (Виктория, Штрафорт, Британия и Аксфорт) и один фрегат (Ландсдоу), только что приведенные из Англии, где они куплены.

План похода, в поданном 7 июля от шаутбенахта (Государя) «мнении», определен так:

«1. Чтоб идти флоту к Ревелю; иметь на переди три корабля легких, на парусах, и чтоб оные были только в виду, дабы дали знать о неприятеле заране.

2. Ежели неприятель силен, то поворотиться назад. Ежели неприятель бессилен, то оного гнать сколько возможно, и чинить поиск, а к Ревелю послать тотчас указ, чтобы шли корабли, которые у Ревеля, к Кроншлоту.

3. Ежели поиск получит или уйдут, а уведаются подлинно, что неприятель не силен, то искать вице-адмирала Шведского в Гельзингфорсе запереть».

Государь хотел и сам участвовать в этой кампании, в звании шаутбенахта; но Крюйс настоятельно отсоветывал это, представляя, что Государь, для блага своего государства, не должен подвергать себя опасностям, и приписывая многие примеры бедствий, даже отклонял Государя от поездки в армию. Петр оскорбился. — «Осьмнадцать лет — отвечал он — как служу сему Государству (о чем пространно не пишу, понеже всем известно), и в коликих баталиях, акциях и белаграх был, везде от добрых и честных офицеров прошен был дабы не отлучался; как и последняя нынешняя моя отлучка из Голландии, где не только от своих, но и от Датских и Саксонских генералов, о том прошен был дабы там остаться, а не отсылав, и дабы дома яко дитя остался. Я думаю много причин о сем, но ныне, до времени, оставляю, дабы никакого препятства дать сему доброму случаю, и того ради, где не желают — оставляю свою команду; однакож, дабы я ни в чем причиною не был к нерадению, свое мнение предлагаю. Хотя таким или иным [62] образом, толькоб корабли Ревельские, сюда в целости препровождены были; в чем и прочем может г. вице-адмирал ответ дать». — На примеры же, приводимые Крюйсом, Государь написал следующие, язвительные ответы:

Выше мы сказали, что Государь подал свое «мнение» о походе, как щаутбенахт; Крюйс просил подтвердить это мнение «указом». Шаутбенахт отвечал как Государь:

«Пишет ваша милость, чтоб мне письмо мое подтвердить. Я не знаю более что писать, ибо я свое мнение вам уже объявил, за подписанием своея руки, которое и ваша милость хвалите; и ежели оное добро есть, извольте так делать, будете инако — толькоб в пользу было. И неизвольте терять времени, и именно, чтоб корабли Ревельские сюда препроводить. Что же примеры пишете (против чего и я свои прилагаю), а особливо Тромпово, что счастье и несчастье состоит в одной пульке, я вашей милости никогда не советовал чинить азардов, ниже десператно что чинить; безмерномуж опасению, которое ваша милость имеете, не могу следовать и не могу знать. В письме своем пишете, что готовы от всего сердца исполнить сие дело; а столько примеров страшных в другом письме кладете. И тако прошу — или извольте делать, или кому вручить сие дело, дабы в сих переписках не потерять интересу (в чем я весьма, еще вчерашним письмом свободен). [64] Что же пишите, что по доносу ваших неприятелей, то я не хочу совесть свою иметь нечисту пред Богом, дабы доносом без испытания верить (8 иионя)» (Приведенные здесь документы находятся при судном деле. Голикову (Деяния, т. V, стр. 173 — 1762-го изд.) было известно только писанное Государем Крюйсу, а писанное Крюйсом Государю он не знал, и потому вывел заключения, не совеем правильные (стр. 172—173)).

Отсюда видно, каковы были тогдашние отношения Крюйса к Государю. Послушный подчиненный, Государь не скрывал своего гнева на адмирала, насильно склонившего его отказаться от похода. — Крюйс писал в ответ на запрос суда: «Для чего шаутбенахт корабельный в том походе не был?» — «Я, как всегдашний верный слуга, прямым чистым сердцем предлагал, дабы драгоценную персону сохранить поволил, чтоб в оной путь не шел, для многих случаев, которые на море могут чиниться... Токмо, ежелиб и мой господин шаутбенахт оное действие поволил видеть сам, и мнеб лучше и легче много там было».

9-го июля эскадра вступила под паруса. Впереди, в расстояний около мили, были четыре мелкие судна, «заставные», или крейсеры: Самсон, Св. Петр, Св. Павел и Наталия; прочим судам, хотя и была назначена линия, но по неловкости или небрежности, линия не устроивалась, и все шли как попало. Крейсеры имели довольно определительную инструкцию; прочие командиры — никакой. Только адмирал постоянно говаривал своим подчиненным, чтобы, при встрече с неприятелем, пороху напрасно не тратили, а сойдясь борт-о-борт, выстрелить всем лагом, закрыть нижние порты, и сцепиться на абордаж; такие наставления он подтверждал и на обеде у себя, пред отправлением в море: «когда с неприятелем сойдутся, чтоб без церемонии, нелицемерно бой чинили, и как скоро время усмотрят, абордировать». [65]

Около полудни 10-го, когда эскадра находилась между о. Соммерса и Лавенсари, крейсеры известили, что впереди три неприятельские судна. Ветер был нашим попутный и тихий; поставили лисели, и в пятом часу неприятеля «в вид взяли» — увидали его с палубы. Адмирал призвал на совет бывших по близости его корабля, капитан-командоров Шельтинга и Рейса, также капитана своего корабля Фангента, прочитал им свои инструкции, и в общем совете положено: гнаться за неприятелем до ночи, а ночью итти в Ревель, чтобы соединиться с находящимися там кораблями, «дондеже подлинное известие о неприятеле будет». — В 8-м часу миновали Гогланд. Неприятельские суда становились все ближе и ближе, и уже открылся корпус их, когда, вместе с наступившею ночью, ветер затих и спустился туман. Убрав лисели, некоторые суда стали буксироваться; другие не буксировались, и это еще более растянуло и то уже нестройную линию. — Во втором часу ночи подул попутный ветерок от востока, туман прочистился, — вскоре взошло солнце, — и неприятельские суда снова открылись впереди, по курсу. Это было около Гельзингфорса. Адмирал, и за ним оба капитан-командора, подняли красные флаги — сигнал погони, поставили все паруса, и часу в пятом, передовые суда начали перестреливаться. Корабли: Антоний, Полтава и Выборг вышли вперед, и готовые к абордажу, выжидали только повеления главнокомандующего. В это время неприятельские суда вдруг привели к ветру, как будто вызывая на битву. Но они только обходили подводный камень, и обойдя его, снова спустились. Нашим эти места не были известны, и, продолжая свой прежний курс, корабль Выборг взлетел на камень: паруса были немедленно убраны, красный флаг спущен, сделав сигнал бедствия. За Выборгом шел адмирал, на корабле Рига, не успел отворотить, и тоже приткнулся. К довершению смущения адмирала, неприятельское ядро пробило у него крюйт-камеру; поднявшуюся от [66] того пыль сочли дымом, и закричали «пожар!» Флаг к погони спустили.

Адмирал говорит, что он не считал себя вправе предводительствовать флотом, находясь на камне, и не имел возможности делать какие-либо распоряжения. Что-бы понять его положение, надобно припомнить недостаточность тогдашнего сигналопроизводства, и оттого зависимость распоряжении от личного участия. — Но может быть, здесь участвовало и замешательство, причиненное таким неожиданным расстройством. Заметим только, что суд не обвинил за это адмирала.

На корабле Св. Антоний еще развевался красный погонный флаг, и командор Рейс, как старший, должен был принять команду, когда адмирал отказался от нее. Но Рейс, а с ним и другие, ожидали условного, знака к абордированию. — Этот условный знак, должен был состоять из двух выстрелов. Адмирал его не сделал: потому — объяснял он перед судом — что этот сигнал употребляют, только в линии баталии, а в настоящем случае он был совсем не нужен, ибо когда велено итти в погоню, то всякому известно, как надобно поступать. — «Что из двух пушек выстрелено не было — писал он Государю — сие есть худое оправдание бодрому солдат), только крышка негодных, бездельных плутов...» Как бы то ни было, но Рейс, в это время уже сошедшийся на близкий пушечный выстрел, и имевший у себя пробитою крюйт-камору, сделал залп — и поворотил. За ним поворотили и другие.

Адмирал, хлопотавший о снятии своего корабля с камня, между тем призвал бывшего ближе других командира судна Диана, и хотел переехать к нему. Когда тот приехал, наши суда уже бежали от неприятеля. «Теперь поздно!» сказал Крюйс, остался на своем корабле, часа через два стянул его, потом поехал да Выборг («по своему обыкновению в шапке, как шкипер на купеческом судне», говорит Шельтинг), и [67] употреблял все усилия облегчить его. Эскадра стала на якорь.

Созванные на совет командиры судов положили, что-бы корабль Выборг, ежели окажется невозможным снятъ, сжечь. К вечеру он переломился. Между тем, избежавшие погони шведские суда соединились с своею эскадрою, в которой наши насчитывали до десяти судов, и на радостях палили из пушек. (По полученным позднее (20-го числа) известиям, у них было 9 кораблей 50 и 52 пуш., 3 фрегата 30 пуш. и 1 шнява 20 пуш.).

На другой день, на рассвете, наши зажгли оставленный корабль, и пошли в Ревель.

«В жизнь мою — писал Крюйс Апраксину — такой трудной и печальной кампании не имел, как нынешняя».

Вот положение наших и шведских судов, перед тем, как корабли Выборг и Рига стали на камень, — снятое на взгляд, без масштаба:

<…>

Шведы ушли в Гельзингфорс. После неудачи в погоне за ними, мы уже не решались действовать наступательно со стороны моря, и потому пропустили случай запереть их здесь; напротив, мы очень боялись, чтобы самих нас не заперли в Ревеле, и выполняя главнейший пункт инструкции, 25-го того же месяца, выбрав способный ветр и взяв с собою Ревельские корабли, «во имя Господне» пришли в Кронштат. Шведы были [68] вытеснены из Гельзингфорса уже совокупным действием наших галерных судов и береговых батарей, а еще более, подобным нашему, опасением быть запертыми. — Финляндия была покорена, но господство на море оставалось еще оспориваемым… Общественное мнение сильно обвиняло Крюиса, и Государь был глубоко огорчен неудачею. Назначенный по этому делу суд, состоял из следующих чинов: лейтенанты Мишуков и Зотов, капит.-лейтенант Беринг, капитаны — Нальсон, Кронебург, Змаевич и Сиверс, капитан-командор кн. Меншиков, корабельный контр-адмирал Петр Михайлов, и президент генерал-адмирал гр. Апраксин.

Горячо и гордо оправдывался Крюйс. Он укорял своих подчиненных в невыполнении их долга, доказывая, что Шельтинг мог бы сойтись с неприятелем еще прежде постановления корабля на камень; что крейсеры, бывшие впереди, отстали, и капитан Дегрюйтер поворотил еще во время погони (чтобы спасти упавшего матроса, доносил Дегрюйтер); доказывал параграфами законов и примерами, что с одной стороны, он должен был спустить красный погонный флаг, с другой — прочие не должны были принять это за сигнал отступления, ибо в последнем случае, он поднял бы белый флаг; уверял, что у него не было времени пересесть на другое судно, и на противное этому замечание капитана Рама отвечал, что морское искусство «выше его ума», и «что он, лучше зная рейтарскую, нежели матрозскую службу, может быть думает, что кораблем управляют как лошадью»; даже обвинял командиров судов, что они «намерение имели вице-адмирала предать в руки неприятеля». Прося Государя розыскать все подробности дела и строго наказать виновных, «в страх прочим», он заключает один из своих «мемориалов» так: «Вице-адмирал» надеется единократно, в начале на Господа Бога, також и на свою душевную совесть, что в нынешнее и прошедшее время, також и всегда, что [69] возможно к прославлению Российского государства чинил, и надеется, что высочайший, благородный и полномочный кригсрехт мне, вице-адмиралу, учинит прямой рассудок, против моих нечестивых на меня доносчиков».

Но и обвинения против него были сильны. Особенно восставал капитан-командор Шельтинг, называя Крюйса, «глупцом», позорящим всех иностранцев в России; настоящим виновником такой богатой потери, какую имели, не только в трех видимых неприятельских кораблях, но и в других, которыми было бы возможно овладеть; даже прибегал к клевете, напоминая о каком-то гальоте с солью, приведенном из Ревеля в Кронштат для продажи…

Каждый из членов суда подавал свое мнение письменно, делая приговоры, как по настоящему, так и по прошлогоднему происшествию. Некоторые присуждали Крюйса к смертной казни, другие к лишению чина, третьи к денежной пени; никто не оправдывал его. Рейса, почти все, осудили на смертную казнь. Прочие подсудимые — Шельтинг и Дегрюйтер — были, или оправдываемы, или обвиняемы очень легко. Выписываем здесь приговор суда. Он замечателен тем особенно, что относительно Крюйса, почти слово в слово выписан с мнения, поданного от князя Меншикова и Петра Михайлова, за собственноручными их подписями, с приложением печатей (Слова Петра, пропущенные или измененные в выписываемом здесь приговоре, отмечены у нас в примечаниях).

По первому делу:

«Понеже в прошлом 1712 году, 24 июля, во время бывшей за неприятелем погоне, господин вице-адмирал зело оплошно поступал, первое: что с самого утра 24 дня была зело слабая погода и между тем и [70] тишь (как сам объявил); и когда шаутбенахт галерной и капитан-командор Шхельтинга приехали к нему поутру, то указ о Русских бригантинах дал, а для буксирования скампавеями, ничего шаутбенахту не сказал, но уже в десятом часу по них послал. Второе: что удержад крейсеров без причины, ибо сам послал к оным бригантины для помочи абордировании, а потом, медля с два часа, паки красный флаг поднял («Буде тем мыслил приманить неприятелей, то чаем свбя более обманул; ибо тем временем» и пр.); и тем временем крейсеров увалило назад, а неприятель получил свободу; (Вместо последних трех слов: «а неприятели не приближались».

Потом: «Третие: что сам написал, что в три лавира мочно было выттить, что еще в день моглоб учинено быть, а не чинил, також и ночью не лавировал (ибо здесь оные светлы). Четвертое…» и пр.) Третие: что в 25 и 26 числах Июля, не чинил погони за неприятелем, и такими худыми поступками, неприятельские корабли упустил. А что ссылался на данный ему указ, который гласит, чтоб не осмотря над неприятелем авантажу, не азардовать, — и тот указ, его вице-адмирала более обвинял, нежели оправдать мог, ибо сила слова «газард» есть сие: чтоб в опасность себя не отдать; а тут ее не было: первое, — что неприятелей два корабля и шнява, а у него было три линейных, три фрегата и две шнявы; також, и место до Варивалдая безопасно сочинило, дли узости оной, где прокрасться неприятелю отнюдь невозможно («а Сойкина гора от Варивалдая 80 верст, а Варивалдай от Кроншлота меньше 30 верст»); к тому ж сам написал, что ветр был от веста, и так свободно было ему ретироваться, ежелиб более неприятелей увидел, к кроншлоту («Будеж разуметь, что иногда ветр к осту переменяется, и тогдаб безопаснее было, ибо надветром б был. А обойтить, как выше писано, невозможно неприятелю; к томуж уже сам указ дал гонять». — Следующих трех слов нет), без всякого опасения. [71]

По второму делу:

Вице-адмирал многажды в своих очистительных письмах писал, что он ничего по морскому обычаю не пренебрег, но все чинил, как искусной морской человек; («Из сего рассуждается, что он или мнит, что все ничего незнают, или он». Потом, вместо следующих осьми строк: «Первое: ни в каких артикулах, ниже обычаях есть, чтоб ордеры давать за рюмками (как он шлется, что чинил в 10 день июля), и ежелиб сие принималось за правду, то ненадобноб сигналов позывательных печатать. Еще того дивнее, что тогда было только семь человек, а не все; и хотяб и то почесть за правой ордер, то те, кои не были и не слыхали…» и пр.) но оной во многом явился не исполнителен своея должности; первое: не надлежало было, чтоб ордеры давать за рюмками (как юн шлется, что чинил в восьмый день мая), при котором только семь человек офицеров было, а не все, и из оных свидетельствовали подписанием своим рук, что не слыхали, кроме одного капитана Фенгента (который был на корабле его); и хотяб и то за позитив-ордер принять, то те, которые не были и не слыхали, чем винны? и как все слова за обедом бываемые, могут за позитив-ордер приняты быть? Надлежалоб порядком, по сигналу призвав офицеров, сказать; не точно одних капитанов-командоров, но и всех командующих кораблями, и не единова, но многожды, дабы подлинно знали; и не точию указ дать, но и укреплять, дабы должность свою всякой исполнял по 25 пункту Голландского артикула. Но ныне, хотя б и впрям не делали офицеры своей должности, то их сим, поданным ордером, господин вице-адмирал прикрыл. Второе: будучи в погоне за неприятелем (Этих трех слов нет), на консилии письменной о погоне и повороте, написано было, чтоб гнать до вечера и поворотить к Ревелю, и важное слово «абордирование» не упомянуто; ниже то написано, чтоб всяк как [72] возможно неприятеля атаковал. Також, господин вице-адмирал винил офицеров, что мочноб было каждому долг свой и без указу исполнять, а сам, два письменные указы имея в руках, однакож не осмелился гнать без консилии (как сам написал во оной). («И когда он, по письменному ордеру, без консилии не осмелился, то как партикулярному капитану без данного позитив-ордера дерзнуть на абордирование? И когда б корабль потерял, ктоб ответ дал? Разве у господина вице-адмирала что было на уме, чтоб ежели без указу абордировали и взяли, то б его была слава, а когда б потерял кто, то б сказал, что то чинили без указу») Третие: правда, что сигнал стреляния из двух пушек не служит не регулярному бою; однакож разумному командиру все способы употреблять во время нужды надлежит, не смотря на церемонию; и понеже видел господин вице-адмирал, что офицеры долгое время в бою и не абордируют (и ведал, что позитив-ордера нет («Так как он чаял, (что и без ордера то чинить должное») то для чего не делал сего сигнала, хотя и чрезвычайно? чем бы мог весьма оправдан быть). Четвертое: когда сел его корабль на мель, то для чего не перешел на иной корабль, по 31 артикулу, которых имели три, а именно: Диану, Наталию и Св. Иакова, (Следующих строк, до прим. 11, нет) которые к нему пришли в четверть часа, а иные и меньше? и как свидетельствовали капитан Рам и командор Шхон, что перейтить было ему на другой корабль возможно. А что (Отсюда речь Петра) господин вице-адмирал предлагал, что для того не сел на иной корабль, что скоро капитан-командор Рейс поворотился, в том он виноват по вышеобъявленному свидетельству — первое: что не довелось было красный флаг спускать, когда меньше четверти часа вышереченные корабли к нему пришли, но перешед было на которой из них, и тогда на корабле Риге опустить, а на другом куда пересел, [73] красной флаг поднять; второе: хотя и поворотил Рейс, то бы пересесткою на иной корабль поправить можно; («Ибо не всегда случается счастливой бой с начала и до конца, но более бывает, что сперва утеснены, или частию и раззорены; но добрым командиром, исправясь, напоследи победителями бывают») и не надлежало б своего дела оставлять, как кто иной в своей должности не погрешил, по примеру 8 артикула в начале. Третие (пятое) господин вице-адмирал на офицеров, а паче на капитанов-командоров и на четырех крейсеров, подал письменный ответ (три дня потом, когда начался крихсрехт), что они не точию преступили свою должность, но и его хотели неприятелю выдать (чего последнего в деле являлось). Когда такое великое преступление видел, то не токмо по 15 артикулу оных судил, но ниже писал об них к господину адмиралу, ниже при возвращении своем из кампании, письменное о том подал доношение, — но капитану-командору Шельтингу (на которого более всех вину кладет) по потерянии корабля Выборга, которым оной командовал, из первых кораблей Переов в команду поручил; (Следующих строк, до примечания 14, нет) и когда от адмирала письмом о том спрашивав, то ответствовал, что оное не исполнено не для чего иного, но только для бессчастия, что сели на мель два корабля, Рига и Выборг, (Речь Петра) но уже тогда почал доносить, самого дела дошло, как выше изображено, чего было доброму и честному человеку, чинить не довелось. — И тако, господин вице-адмирал, не един раз, но в двух кампаниях интерес сей монархии потерял, и достойно должности (как выше писано) не учинил». (Того ради рассуждается, что вышереченный господин вице-адмирал; по I и II пунктам Голландского артикула, осудиться должен. Впрочем полагаются на милость. 19 Января». О следующем, особого мнения Петра Михайлова не подано) [74]

«Капитан-командор Шхельтинга сам сказал, что хотя ордера абордирования ему не дано было, однакож он хотел абордировать по выстреле одним лагом, ежели б корабль его не сел на камень. А по допросу офицеров корабля его освидетельствовано, что час стрелял, и то позади, а не сшед между кораблей неприятельских с боку; и посему видимо есть, что прежде случившегося несчастия корабля его, было время ко абордированию, но он в том должности своей не исполнил, ибо сам приказам людям готовым быть абордировать, и так долго стрелялся.

Капитан-командор Рейс, по учиненному несчастию двух кораблей, вице-адмиральского и капитан-командора Шхельтинга, которые в гнании за неприятелем стали на камень, сколь скоро усмотрели на корабле вице-адмиральском подобрание парусов и спущение красного флага, по которому чинена погоня, должен был остаться командором по 8 артикулу, и надлежало б ему неприятеля абордировать, и всякой последний способ к разорению неприятеля чинить, не смотря на вице-адмирала, понеже он на камени был, и парусы в знак того подобрал; разве когдаб перешел на иной корабль и паки иные сигналы дал. Но оной, не токмо по своей должности и по артикулу не исполнил, но по усмотрению опущения красного флага (без сигнального белого флага, которой имел быть, по сигнальному 27 артикулу) из такой близости от неприятеля, (как сам в своем ответе написал, что уже был в фузейном выстреле) поворотился. Також, как освидетельствовано многими офицерами, стрелял сперва по неприятелю так далеко, что ядра не доставали противно 29 артикулу.

Капитан Дегрюйтер, явно себя худым человеком оказал; а именно: в гнании за неприятелем, когда у него с корабля матрос упал, тогда совсем кораблем поворотился; для чего можно было шлюпку или бот, которые позади волоклись, отсечь. [75]

И тако мы, нижеподписанные, презус и ассесоры, по прилежном и довольном вышеобъявленных дел рассмотрении и рассуждении, по изобретении самой правды, против артикулов Голландских прав, во имя Его Царского Священнейшего Величества, по большим голосам осуждаем:

Вице-адмирала Корнелиуса Крейса, за его преступления и неисполнение своей должности, против первого, артикула, наказать смертию.

Капитан-командора Шхельтинга, который достоин был жестокого наказания, но понеже на то ордера не имел, того ради от жестокого наказания избавляется, но осуждается быть в молодших капитанах.

Капитан-командора Рейса, за неисполнение его должности, по осьмому и двадцать девятому артикулу, расстрелять.

Капитана Дегрюйтера, за незнание его дела, выбить из сей земли без абшиту.

Кошт взять, по обыкновению, приседящими в кригсрехте, из оставших пожитков вышеобъявленных виноватых, которым показана смерть.

При Петербурге. В 22 день января 1714».

В тот же день, 22 января, поутру, привели перед собрание судей всех обвиненных, за караулом, и сентенция прочтена им публично. — За тем объявлена Монаршая милость: Крюйса, «взяв чин», послать в Тобольск; Рейса, привязать с завязанными глазами к позорному столбу и приготовить к расстрелянию, а потом сослать в Сибирь; с Шельтингом и Дегрюйтером велено было поступить по приговору, но Шельтинг, в том же 1714 году, уже имел прежний чин.

Крюйс был сослан не в Тобольск, а в Казань, и пробыл там около года. Оттуда он писал письма к графу Апраксину, умоляя его испросить у Царя помилование, и даже подавал просьбу самому Государю. — Не оправдываясь, и не жалуясь на врагов своих (как беспрестанно жаловался на них в суде), Крюйс только [76] напоминал свою долголетнюю службу; сокрушался, что «Божеским посещением» прогневил Государя; поздравлял его с победою (Гангэуддскою); напоминал Апраксину, что они вместе служили Государю, и что теперь, больной и старый, разлученный с женою и детьми, он предается его великодушию и заступничеству; писал, что ему остается надежда «на Всесильного и Высшего Бога и на милосердие Его Царского Величества», за которого он жертвовал «последнею каплею крови..».

Есть предание, переданное Бюшингом, будто по возвращении Крюйса из ссылки, Государь сказал ему: «Я на тебя более не сержусь!» — и что тот отвечал: «и я перестал сердиться!»

Ал. Соколов.

Текст воспроизведен по изданию: Суд над вице-адмиралов Крюйсом, 1713 года. (Эпизод из истории русского флота) // Морской сборник, № 1. 1849

© текст - Соколов А. 1849
© сетевая версия - Тhietmar. 2020
© OCR - Андреев-Попович И. 2020
© дизайн - Войтехович А. 2001
© Морской сборник. 1849