ИВАН ИВАНОВИЧ БУТУРЛИН

ГЕHЕРАЛ-AHШЕФ

(род. 1661, ум. 1738 г.)

Самарский землевладелец Н. В. Потулов передал нам 86 писем предка своего, по женской линии, И. И. Бутурлина, к жене и дочери, писанные в период времени с 1711-го по 1719 год.

Печатая эти письма не потому только, что они принадлежат перу одного из главных деятелей той эпохи, каждая современная строка о которой драгоценна для отечественного историка, но и потому, что письма эти прибавляют еще несколько штрихов к картине нравов и семейных отношений того времени, мы считаем уместным сказать несколько слов о их авторе.

Иван Иванович Бутурлин, один из замечательнейших деятелей царствования Петра Великого и Екатерины 1-й, происходил от древней и почетной русской фамилии. Отец его был ближним стольником царским, а дед, Андрей Васильевич Кривой, окольничим при даре Алексее Михайловиче.

Бутурлины ведут своп род от трансильванского выходца Ратши, вступившего, в 6743 году, в службу Александра Ярославича Невского, с двором своим, состоявшим из 1,000 человек и шести храбрых мужей, в числе которых был сын Ратши Якуб и правнук Гаврило.

Находящаяся в наших руках родословная Бутурлиных доведена до царствования Елисаветы Петровны и писана полууставом, с различными каллиграфическими украшениями киноварью и золотом, на пергаменном свитке, оправленном в красный, тисненный золотом сафьян, с красными же шелковыми [162] шнурками. Свиток этот лежит в деревянном круглом футляре, внутри отделанном пунцовым бархатом и снаружи черной тисненной кожей, с медными застежками; футляр этот перевязан красными шелковыми шнурками, с кистями.

Из этой родословной усматривается, что в ней есть разногласия с родословной дворян и графов Бутурлиных, помещенной в “Российской Родословной книге” князя П. В. Долгорукова, ч. II. Спб. 1855, стр. 151 и далее, — и что в этой последней есть некоторые пропуски. Укажем на них:

Когда у великого князя Александра был бой с Магнусом, королем римским (“Король части Римские от полунощные страны, иже первее Варяги и Готы, ныне Свии именовахуся”. Летопись. В Швеции, в это время, царствовал Эрик Леспе. Войну с Александром Ярославичем вел шведский военачальник Биргер. Королем шведским летописцы ошибочно называли Магнуса. Примечания к “Ист. Гос. Рос.”, Карамзина. Изд. Эйнерлинга. T. IV, глава I, пр. 24 и 25.), на реке Неве, то правнук Ратши, Гаврило Алексеевич, был с великим князем “в числе мужей храбрых и мужество свое храброе пред великим князем, в полку, показал и бися много и уби воеводу их Спиридона и двух епископов римских” (Главный воевода шведский Спиридон и епископ, по рассказу пленных шведов, были убиты в битве Александра Ярославича, на берегах Невы. Карамзин, “Ист. Гос. Рос”, т. IV, гл. I, стр. 19. Изд. Эйнерл. Новгородская летопись. Сам Александр рассказывал о подвигах шестерых мужей из его дружины. Один из них, Гаврило Олексич, прорвался вслед за бегущим Биргером (военачальник шведов, предпринявший крестовый поход против Руси, по наущению римского папы; Биргер — представитель могущественного в то время, в Швеции, рода Фолькунгов) до самого корабля его, был низвергнут в воду и с конем, но вышел невредим и, опять поехав биться со шведским воеводой Спиридоном — убил его. “История России с др. вр.”, С. Соловьев, т. III, стр. 189, изд. 1857 г.).

У Гаврилы Алексеевича был второй сын Акинфий, по прозванью Великий, замечательный военачальник, при основании Московского княжества бывший первым боярином на Москве, перешедший, в последствии, на службу великого князя Михаила тверского (в 6861 году) и убитый под Переяславом.

От этого-то Акинфа Великого и пошли, в числе других родов, Бутурлины. Иван Бутурла, собственно родоначальник названной фамилии, был правнуком Акинфа Великого.

Иван Иванович Бутурлин, которому посвящена наша статья, родился 24-го июня 1661 года и впервые выступает на сцену официальной служебной, нам известной, деятельности в 1687 году, т. е. 26-ти лет от роду, будучи пожалован в премьер-майоры вновь сформированного тогда Преображенского полка (Кабинет, дела, отд. II, кн. 54. Ссылка Устрялова, “История царств. Петра Великого”, т. II, прим. стр. 330.). Заметим, что сам государь, под именем полковника Михайлова, был обер-офицером этого же полка только с 1700 года, следовательно, Бутурлин был одним из первых штаб-офицеров Преображенского полка, с которым он участвовал в несчастном для [166] нас первом Азовском походе 1695 года и при взятии Азова в 1696 году. Очевидно. Бутурлин в это уже время был в числе лиц приближенных к государю, чему служит доказательством подпись его “Ивашка Меньшой Бутурлин” под письмом государевым, с похода, из Паньшина, 19-го июня 1695 года, к генералиссимусу князю Федору Юрьевичу Ромодановскому, выше подписи самого царя” (“История царств. Петра Вел.”, Устрялова. Т. II, приложение 2-е.).

Мы не знаем, какими именно заслугами, в такие, относительно, молодые еще годы свои, но видим, что Бутурлин обратил на себя внимание государя в первые же годы своей служебной, известной нам, деятельности его. Доказательством — что, при сформировании войск для второго похода под Азов, Бутурлин, в чине капитана, был назначен командиром 17-й гвардейской роты (Голиков, “Деяния Петра Вел.”, т. I, прим., стр. 259), и, судя по письму государя к генералу Кревту, 14-го июня 1696 года, он уже командовал полком в отряде Гордона (Голиков, Idem, т. XIV, стр. 315).

Затем мы встречаем Бутурлина в несчастной для нас Нарвской битве, где ему было суждено надолго сойти с поприща служебной деятельности.

К Нарве Бутурлин, уже генерал, привел из Москвы, на подводах, отряд войск, состоявший из полков: Преображенского, Семеновского и четырех пехотных, всего в числе 8,000 человек. При этом отряде следовал сам государь (Голиков, Idem, т. XIV, стр. 18. Письмо Петра к Ф. M. Апраксину, от 22-го августа 1700 г.).

На другой день после Нарвской битвы, Бутурлин, вместе с прочими военачальниками, поверив обещанию Карла XII — оставить свободу русским войскам, сдался на капитуляцию, для заключения которой Бутурлин был послан в шведский лагерь. Но, как известно, Карл не сдержал своего обещания, будто бы за то, что русские, вопреки условию, увезли свою казну, и отправил Бутурлина, вместе с другими генералами, всего в числе десяти человек, пленниками в Стокгольм.

Три года уже Бутурлин томился в шведском плену, но наконец не выдержал этой пытки и в 1703 году, вместе с генералом Вейде и князем Трубецким, бежал; но вскоре был пойман в лесу, приведен в Стокгольм, “зело обруган, бесчещен градодержавцем” и заключен в тюрьму, под ратушей, где всегда надо было сидеть с огнем и где было только одно [167] отверстие вверху, через которое и подавали ему пищу. В этой тюрьме Бутурлин томился два года и только в 1705 году был перевезен в какой-то дальний шведский город. Но Петр не забывал страдальца. Когда в битве под Калишем был взят в плен шведский генерал-майор Мейерфельд, Петр дал ему свободу с тем, чтобы вместо него был освобожден Бутурлин, но шведы и тут обманули — Бутурлин не был освобожден. Когда же, после Полтавской битвы, в наш стан прибыль тот же генерал Мейерфельд, будто бы с приветствием от Карла XII, то он был задержан как пленник, по приказанию царя, за несдержание слова относительно освобождения нашего генерала. Но когда Мейерфельд заявил, что он имеет поручение от своего короля — говорить о мире, и когда дал слово действовать в этом смысле в стокгольмском сенате, то Петр приказал его отпустить, но с непременным условием освобождения за него одного из наших пленных генералов. Тогда только, т. е. в 1710 году. Бутурлин был освобожден из плена. Сомневаемся, чтобы Бутурлин участвовал в несчастной прутской кампании, но видим, что в 1711 году он командует войсками, оберегавшими Украйну от крымских татар, и, как видно из письма его от 9-го июля, собирался разбить их, или, как он выразился в этом письме, “справить с ними (татарами) танец”. Но, на этот раз, до битвы не дошло и Бутурлин до сентября стоял в крепости Новобогородской, на р. Самаре, которую, по окончательному миру с турками, надлежало уничтожить, вместе с Азовом, Таганрогом и другими, вновь возведенными, на южных наших рубежах, крепостцами.

С юга России, в 1712 году, Бутурлин передвинулся на север и командовал войсками около Митавы, а в 1713 году, когда Петр, видя бездействие своих союзников в войне со шведами, курфирста ганноверского и короля прусского, решился самостоятельно действовать против шведов в Финляндии, то Бутурлин участвовал в этой войне, под главным начальством генерал-адмирала графа Апраксина. Наши войска выступили на галерах, 26-го апреля, из Петербурга и в начале мая высадились у Гельсингфорса, в котором, после занятия его без боя, Бутурлин и был оставлен с 3,000 человек, тогда как остальные войска двинулись в глубь Финляндии (Голиков, Idem, т. V. стр. 1671). Русское оружие торжествовало. Або нам досталось тоже без боя (Письмо Бутурлина, 12-го августа 1712 г.). После того, 6-го октября, Бутурлин, уже в чине [168] генерал-лейтенанта, под главным начальством генерал-лейтенанта князя Голицына, участвовал в нанесении поражения шведам на р. Пелкун, причем нашими войсками была совершена крайне отважная переправа, посредством наскоро сколоченных плотов, через озеро, прикрывавшее укрепленную неприятельскую позицию, взятую нами после упорного боя. В память этой битвы, Петр выбил медаль, со своим портретом (Голиков, Idem, т. V, стр. 184-185). Но этою битвою кампания не кончилась. В январе 1714 года, под начальством того же князя M. М. Голицына, русские войска, с которыми был и Бутурлин (Письмо Бутурлина, 27-го января 1714 г.), пошли к г. Вазе и разбили под ней шведского генерала Армфельда, у д. Лаполя (Бутурлин пишет на другой день после этой битвы, 20-го февраля. 1714 г. называя эту деревню Напоянкуль). В память этой битвы, Петром также выбита медаль, с его портретом и надписью, па обороте: “Pugna ad Vasam”.

В марте Бутурлин перешел в Або, где и простоял до июля, в ожидании прибытия государя, и только 6-го июля сел на суда, чтобы плыть к Федору Апраксину, стоявшему верстах в 20-ти от морского берега. Это усиление нашего галерного флота войсками было предпринято в намерении атаковать шведский флот. И действительно, 27-го июля (На то же число указывает Голиков (Idem, т. V, стр. 248-249), ссылаясь на журнал Петра Великого, реляцию 29-го июля), наш флот, под начальством Апраксина, прошел (Как описывает Бутурлин в письме от 29-го июля 1714 г.) под выстрелами шведских кораблей, потеряв одну галеру, ставшую на мель, и соединясь с эскадрой, на которой был государь, того ж числа (А не 23-го июля, как говорит Соловьев в своей “Истории России с древн. времен”), наголову разбил шведов, у Гангута (Тангута, как пишет Бутурлин), причем взят в плен контр-адмирал Ереншильд, шведский фрегат, 6 галер, 3 шхербота, на них 116 пушек, 17 офицеров и 913 нижних чинов.

Этой первой морской победой нашей, имевшей последствием отступление остальная шведского флота и занятие нами Аландских островов, заключилась кампания 1714 года, и 28-го ноября Бутурлин возвратился в Петербург, жалуясь, в письме от 30-го ноября, на свои немощи, конечно, вызванные тяжкими боевыми трудами предшествовавших лет и настоящей кампании, а может быть, особенно многолетними страданиями плена. [169]

Между тем, наши победоносные войска, с венценосным своим сотоварищем, имели торжественное вшествие в Петербург, 9-го сентября, причем государь был пожалован, от князя кесаря, в вице-адмиралы, генералу Вейде дан орден Андрея Первозванная, прочие участники награждены медалями; что же касается до Бутурлина, не участвовавшего в этом вступлении войск, то мы не видим его в числе награжденных. Не это ли обстоятельство было также одною из причин тех немощей, на которые он жалуется, как выше значится, в своем письме к дочери (Что были в это время какие-то неудовольствия у Бутурлина, можно заключить из его письма, где он говорить, что приехал в Петербург “на прибавочную себе скорбь и печаль”). Впрочем в эту войну Бутурлин был уже произведен в генерал-лейтенанты, и, вообще, неполучение награды Бутурлиным, при этом случае, не есть доказательство немилости к нему государя, а только указывает на то обстоятельство, что в эту войну Бутурлин не командовал самостоятельным отрядом и не имел случая оказать какого либо особо выдающаяся отличия; милость же царскую он сохранил к себе — доказательством, что в конце того же года мы встречаем его в числе первых лиц на шутовской свадьбе князь-папы Зотова, с барабаном, т. е. с таким же инструментом и в таком же костюме, что и сам государь, пировавший на этой свадьбе.

1715-й год Бутурлин провел в Петербурге и в крейсерстве с войском на галерах к Ревелю и Гапсалю, для осмотра тамошней гавани, под начальством самого государя. В том же году, вероятно, за труды похода, Петр пожаловал Бутурлину 1,000 рублей, из рекрутских денег. Затем, 11-го февраля 1716 года, Бутурлин был назначен командиром галерной эскадры, состоявшей из 45-ти галер, десант которой составляли Гвардейский и Астраханский полки, при чем он, как значится в письме его от 15-го февраля, должен был выступить на галерах, из Транзунда, в марте, так как Петр лучшим средством для окончания Северной войны признавал высадку, со своими союзниками, на шведский берег. Для лучшего и скорейшего направления этого дела, Петр с царицей и племянницей своей. Екатериной Ивановной, выехал за границу, 27-го января, и прибыл к главной квартире Шереметева, в Данциг, 18-го февраля. Предположение Бутурлина о выходе в море в половине марта (12-го числа) не состоялось, скорее за неочищением порта от [170] льдов, чем за неуспешностью снаряжения войск к походу и сбора их, так как Петр самым решительным образом настаивал на возможно раньшем выступлении флота, чтобы предупредить выход в море шведской эскадры. Бутурлин, как значится в письме его от 9-го апреля 1716 г., мог выйти в море из Либавы только 7-го апреля и, прийдя в Мемель 8-го, не смотря на приказание идти к Кенигсбергу, за льдами должен был остановиться и пришел к этому городу только 18-го апреля, по дороге захватив шведский корабль с железом, сукном и другими товарами (Азанчевский, “История Преображенского полка”. стр. 179. Москва. 1859 г.). Эскадра Бутурлина была встречена в Кенигсберге нарочно для того приехавшим государем. В мае, услышав о прибытии шведских кораблей к Копенгагену, государь приказал Бутурлину поспешить, с эскадрой, к городу Ростоку.

Между тем, Петр вступил в тесный союз с герцогом мекленбургским и лично условился с королями датским и прусским сделать высадку в Шонию, при чем Бутурлин надеялся (как пишет 12-го и 24-го июля, из Копенгагена) в августе начать то движение, и с этою целью эскадра, 29-го июня, вышла в море и 6-го июля стала перед Копенгагеном. Но, как известно, вследствие нерешительности союзников Петра, высадка в Шонию не состоялась и наши войска, как бывшие на галерах, так и армия Шереметева, расположились в княжестве Стрелицком и в Мекленбургии, у города Ростока, куда Бутурлин пришел с эскадрой около половины октября и где он занимался постройкой новых галер.

Степень значения Бутурлина в глазах Петра и доверенности к нему монарха выразилась в новом возложенном на него поручении. 4-го декабря 1710 года, Бутурлин, по указу царскому, выехал из гор. Ростока и 5-го декабря приехал в Шверин, с тем, чтобы сопровождать царицу Екатерину Алексеевну в Амстердам, куда, 6-го декабря, прибыл государь, и куда на другой день прибыла его свита. В этой свите Бутурлина не было (вопреки показанию С. М. Соловьева, “Ист. России с др. врем.”, вероятно, основанному на ошибочном показании Голикова Idem, т. V, стр. 169), так как он оставался с царицей в Везеле, где, 2-го января 1717 года, она и родила сына Павла, умершего на другой же день.

Доказательством нахождения Бутурлина при царице — письмо его из Везеля, от 14-го января 1717 года, и последующие (письма Бутурлина 1717-го года, см. ниже). В [171] Амстердам Бутурлин приехал с государыней только 4-го февраля (а не 2-го февраля, как говорит Голиков, Idem, т. VI, стр. 196) и затем, из Роттердама, уже в свите Петра, 24-го марта, отправился во Францию и 24-го апреля приехал в Париж. 29-го апреля Бутурлин находился при посещении французским королем царя Петра и 30-го апреля — при отплате визита государем, причем Бутурлин приходит в восторг от красоты и ума, не по летам, ребенка-короля. Петр со свитой, 9-го июня, выехал из Парижа и 17-го прибыл в Спа, для пользования минеральными водами, откуда, 14-го июля, выехал сухим путем через Ахен, где провел три дня. Из Мастрихта Петр отправился водою и прибыл 22-го июля в Амстердам, где заключил с Францией и Пруссией общий договор. Оттуда Петр выехал в Берлин, водою, только 22-го августа, но долго боролся с противными ветрами, отчего лишь 31-го августа прибыл, сухим путем, от Нимвегена, в Везель. Отсель 1-го сентября отправился сухим же путем в Берлин, куда и прибыл 8-го сентября. Затем Бутурлин, в свите царя, выехал из Берлина 14-го сентября и прибыл в Данциг 18-го сентября, с государем и государынею; 21-го выехал в Мемель, откуда должен был ехать сухим путем в Ревель и далее, водою, в Петербург. Тут, Бутурлин, в числе немногих, находился в свите царя, при торжественной ему сделанной встрече у Кронштадта, князем Меншиковым, с флотом, войском и народом. После того, 13-го октября, в Петербурге, Бутурлин удостоился чести быть при государе у обедни, в Троицком соборе, и потом на обеде у государя и при спуске вновь построенного корабля “Александр Невский”, на котором был устроен вечерний пир.

В следующем за сим году, когда происходил розыск по делу царевича Алексея Петровича, Бутурлин участвовал в производстве этого дела и в числе других подписал смертный приговор царевичу и вслед затем, а именно 26-го июня 1718 года, от 8-ми до 11-ти часов пополуночи, присутствовал вместе с несколькими другими вельможами при том как Петр лично учинил сыну застенок, последствием которого, как известно, была смерть царевича, последовавшая того же числа, в 6-м часу (В свое время ходило по рукам, в многочисленных списках, письмо Александра Ивановича Румянцева (Первый любимый деньщик Петра Великого, в последствии граф и генерал-аншеф; он, как известно, был употреблен с Толстым для поимки царевича за границей) к Димитрию Ивановичу Титову, от 24-го июля 1718 года, которое Устрялов, приводящий его в приложении (стр. 619) к “Ист. царств. Петра Вел.” (т. VI), считает подложным, хотя мы должны заметить, что подложности этой Устрялов приводит весьма слабые доказательства.

Отсылая читателя к этому рассказу и не возражая против его апокрифичности, мы считаем не лишним заметить, что по рассказу Румянцева, или точнее, — приписываемого ему письма, царевича повалили на кровать, для предания смерти, при словах Бутурлина: “Господи! Упокой душу раба Твоего Алексея в селении праведных, презирая прегрешения его, яко человеколюбец!”; а после смерти царевича Бутурлин с Толстым поехали к царю с донесением о его кончине.). [172]

В деле царевича был замешан князь Василий Владимирович Долгоруков, гвардии подполковник и командир Преображенского полка. По делу этому Долгоруков лишен должности, чинов, орденов и сослан в свои казанские деревни, а командиром Преображенского полка был назначен Бутурлин.

Не легкая досталась служба Ивану Ивановичу с этим назначением. Преображенский полк, в то время, был крайне расстроен продолжительными военными походами, как в хозяйственном отношении, так и во фрунтовом; полковой обоз и вообще хозяйство было в самом жалком положении, а роты в половинном составе. Три роты полка, стоявшего в Новгороде, были отправлены в Петербург для содержания караулов, и множество нижних чинов было уволено в отпуск. Полком заведовал старший из капитанов, потому что все штаб-офицеры проживали в Петербурге и Москве, по следственному делу царевича, а многие из обер-офицеров находились в отпуску. Но Бутурлин деятельно занялся устройством полка и к маю привел его в некоторый порядок (M. П. Азанчевский, “История Преображенского полка”, Idem, стр. 194-195).

В том же 1718 году, Бутурлин, в июне, прийдя с полком в Петербург, находился, в качестве ассесора, в составе военного суда, учрежденного под именем кригс-рехта, под председательством генерала Вейде, над князем А. Д. Меншиковым, за разные его злоупотребления, а также над генерал-адмиралом Апраксиным и князем Яковом Федоровичем Долгоруковым, а равно над соучастниками их, обвинявшимися в разных взятках и других злоупотреблениях. Этим судом был оправдан только [173] Долгоруков, а Меншиков и Апраксин приговорены к лишению чинов и отличий (Кстати заметим, что, незадолго перед этим, Меншиков, за наказание батогами секретаря синода Корнышева, был присужден просить у него прошение и дать ему удовлетворение, какое тот потребует.).

Не этот ли приговор кригс-рехта, в котором участвовал и Бутурлин, был началом той ненависти к нему Меншикова, которая имела такие печальные последствия для Бутурлина?

Как назначение Бутурлина для участия в делах особой важности, не входивших в круг его прямых служебных обязанностей, так и многие другие обстоятельства указывают на внимание к нему государя. Так, например, когда, в том же 1718 году, умер князь-кесарь Ромодановский и Петр пожаловал на его место сына его Ивана Федоровича, то при вступлении его в Петербург сделана была ему торжественная встреча, при пушечной пальбе и проч. При этом, новый князь-кесарь ехал в карете, на передней скамейке которой сидели только двое: государь и И. И. Бутурлин. Затем, 3-го января 1719 года, государь удостоил Бутурлина своим посещением, вероятно, для поздравления с новым годом, и в том же году, 19-го ноября, назначил его членом, вновь учрежденной тогда, военной коллегии (оставив его, по прежнему, командиром Преображенского полка). Новую должность эту Бутурлин сохранил до 1722 года, когда вышел из нее, как надо думать, вследствие имевшихся у него неприятностей с председателем коллегии, фельдмаршалом Репниным. Затем, в том же году, Бутурлин находился при государе в Петрозаводск, на вновь открытых тогда олонецких минеральных водах, и после того ходил с полком, на судах, к Аландским островам и к берегам Швеции, под начальством графа Апраксина, тогда как генерал Ласси, с другим нашим отрядом, опустошал окрестности Стокгольма. Эта решительная мера была предпринята Петром с тем. чтобы подвигнуть к скорейшему решению переговоры о мире, происходившие в конгрессе, на Алапдских островах, подкрепив силой оружия наши требования, — мера, впрочем, не достигнувшая главной своей цели, так как аландский конгресс, тянувшийся с ноября 1717 года, в этом году разехался.

Между тем в 1720 году против Петра стала формироваться коалиция между Швецией, Данией, Францией, Пруссией и Ганновером, что вынудило Петра готовиться к новой жесточайшей борьбе. С наступлением весны 1720 года, начались в войсках [174] приготовления к новому морскому походу против шведов, под начальством князя Петра Михайловича Голицына. Известно, что кампания эта кончилась поражением шведского флота, 27-го июля, при Гренгаме, где взято нами 104 неприятельские пушки, 510 пленных, в том числе 37 офицеров, и четыре фрегата. Надо полагать, что Бутурлин не принимал участия в этой битве, иначе он не был бы забыт при собственноручном расписании щедрых наград за эту битву, сделанном самим Петром, причем, например, все офицеры, участвовавшее в битве Преображенского полка, особенно отличившегося в ней, как находившегося впереди атакующих, были награждены золотыми медалями па цепях. Не был ли в этом году Бутурлин специально занят работами особо учрежденной комиссии, которой он состоял членом, занимавшейся, под непосредственным руководством самого государя, составлением генеральной табели “о непременном числе генералитету и всех вообще полков, о потребном для их содержания провианте, рационах и амуниции”, т. е. составлением штатов для войск, правильная организация которых являлась очевидной необходимостью именно тогда, когда имелась в виду решительная борьба с грозной коалицией, — а потому и не мог отлучиться из Петербурга, как и сам государь. К сожалению, имеющиеся в наших руках письма Бутурлина кончаются 1719 годом и мы не можем посредством их с точностью определить место нахождения Бутурлина во время этой кампании, хотя сам перерыв писем на 1719 году некоторым образом показывает, что в следующем он жил в Петербурге, с семейством. Впрочем, мы знаем, что и после гренгамской битвы Бутурлин продолжал командовать Преображенским полком и заведовать Семеновским. Так, занимаясь постройкою галер в Петербурге, в мае 1721 года, он вдруг получил указ царя — быть с вверенными ему полками в готовности к выходу в море, но вскоре заключение Нейштадтского мира с Швецией, 22-го октября 1721 года, положило предел изнурительной Северной войне, а с тем и всяким военным тревогам, дав место мирным торжествам и покою. В день празднования названного мира в Петербурге, при чем Петр принял титул императора, государь, лично, в сенате, объявил щедрые награды главнейшим сподвижникам своим в этой многолетней, столь счастливо для России оконченной борьбе, при чем Бутурлин был произведен в генерал-аншефы и, вместе с другими генералами, получил золотую, нарочно по случаю этого торжества выбитую, медаль. Затем, когда Петр пожелал, чтобы и [175] первопрестольная столица его сделалась соучастницею в торжестве давно жеванного мира, а для того имел парадное вступление в Москву, то Бутурлин шел в строю, непосредственно за государем, рядом с князем Меншиковым, другим подполковником Преображенского полка, при чем за ними, впереди полка, несли 16 знамен.

Бутурлин, всю свою службу находясь при Петре, командуя любимейшими его полками, пользуясь постоянным его расположением, доверенностью и уважением, мог ли не быть привязанным всею душою к этому великому государю и с тем вместе мог ли не [176] быть предан той, которую так долго и искренно любил этот государь, — императрице Екатерине? Что Бутурлин был к Екатерине ближе других царедворцев — доказательством, что он, а не кто другой, был оставлен при ней Петром во время ее болезни, в Везеле. Эта преданность Бутурлина Петру и супруге его сказалась в день смерти Петра Великого.

Петр, поблагодарив Бутурлина за рассказ, при первом же случае не принял поднесенного ему городом подарка и повелел возвратить другим городам ценные подарки, ему доселе поднесенные, воспретив делать впредь таковые поднесения.)

Известно, что восшествию на престол Екатерины I более всего способствовало то, что гвардейские полки стали на ее сторону в минуту приближавшейся кончины государя, когда между сенаторами и вельможами шел спор: кого провозгласить государем России, на место умиравшего Петра? — а командиром гвардейских полков был Бутурлин.

Из истории дня кончины Петра Великого мы знаем, что в самый решительный момент борьбы партий, выразившейся в спорах вельмож у комнаты умирающего государя: кем заменить его? — раздался гром барабанов, под окнами Зимнего дворца, приближавшихся к нему двух гвардейских полков, Преображенского и Семеновского. Эти неожиданные звуки потрясли спорящих и президент военной коллегии, князь Репнин, воскликнул:

— “Кто осмелился привести сюда солдат без моего ведома? Разве я не фельдмаршал?”

— “Я, — отвечал ему Иван Иванович Бутурлин, — я велел придти им сюда, по воле императрицы, которой должен повиноваться каждый подданный, не исключая и тебя!”

Известно, что это категорическое заявление Бутурлина, подкрепленное такой силой, как стоявшие за ним, ему подначальные, полки, решило дело 28-го января 1725 года, и Екатерина тут же была провозглашена императрицей и самодержицей Всероссийской.

Такая услуга Бутурлина не могла быть забыта Екатериной. Но на долго ли? В начале нового царствования мы видим Бутурлина в чести: при погребении императора Петра он несет за гробом корону империи всероссийской; по случаю бракосочетания цесаревны Анны Петровны с герцогом Голштинским Карлом Фридрихом, 21-го мая 1725 года, Бутурлин награжден орденом Андрея Первозванного и, 30-го августа того же года — вновь учрежденным в тот день, орденом Александра Невского. Но затем, в новоучрежденный, в начале 1726 года, верховный тайный совет, составленный из шести сановников, Бутурлин назначен не был. Вероятно, не дано этого важного назначения Бутурлину, — имевшему некоторое право на таковое, независимо от личных заслуг государыне, как один из старейших в то время генералов, — [177] вследствие его недружелюбных отношений к князю Меншикову, который с первых моментов царствования Екатерины стал во главе правления, или же не дано — потому, что он был уже стар и недужен, и вообще более годился к военному, чем к гражданскому делу, которым он действительно, надо полагать, занимался не с большой любовью, если верить, например, указанию подметного письма 1724 года (Соловьев, “Ист. России с дрен. вр.”, т. XVIII, стр. 356), в котором обвиняют Бутурлина в том, что он, состоя членом Вышнего суда (суд под этим наименованием учрежден Петром в 1723 году, по делу Шафирова с Скорняковым-Писаревым), только тогда приезжал в заседание, когда его позовут, и там подписывал все, что ему подадут.

Впрочем, Бутурлину не долго уже было суждено пользоваться своим блистательным положением при дворе. Во всемогущем тогда Меншикове он имел, у престола, человека, непрощающего и не забывающего зла, ему сделанного, — вольного или невольного. Едва Меншиков был назначен президентом военной коллегии, как Бутурлин потерял свое место командира гвардейских полков (Утрата этой должности была очень прискорбна Бутурлину и вооружила его против Меншикова. Бутурлин, негодуя на Меншикова, говорил: “Он что хочет — то и делает, и меня, мужика старого, обидел, команду отдал мимо меня младшему, к тому ж и адъютанта отнял, и откуда он такую власть взял?” Соловьев. Idem, т. XIX, стр. 89.).

Естественно, что враждебные отношения всемогущего временщика побудили Бутурлина примкнуть к партии его врагов: к Петру Андреевичу Толстому, Девьеру и другим, ратовавшим против назначения великого князя Петра Алексеевича наследником престола и против его супружества с дочерью Меншикова. Быть может также, что нежелание видеть на престоле Петра Алексеевича вызывалось у Бутурлина опасением, что он найдет в этом государе мстителя за участие в осуждении его погибшего отца. Но как бы то ни было, а названная партия решилась сделать представление государыне о неудобстве предпринята го ею намерения и хотела просить о назначении наследницей престола одной из дочерей государыни, Анны Петровны или Елисаветы Петровны. Однако, пока мысль партии Толстого и Девьера успела осуществиться, Екатерина, 10-го апреля 1727 года, впала в болезнь и 6-го мая скончалась.

Вскоре после начала болезни государыни, Меншиков объявил, от имени императрицы, указ, которым наряжалось следствие над генерал-лейтенантом Девьером, обвинявшемся в [178] неприличном, 16-го апреля, поведении, во время тяжкой болезни государыни, во дворце, и в “великом возмущении”, как выразилась, будто бы, сама императрица.

Подвергнутый пытке, Девьер, после 25-ти ударов, оговорил в соучастии с собою: П. А. Толстого, Ушакова, Григория Скорнякова-Писарева, Александра Нарышкина, князя Ивана Алексеевича Долгорукова и Ивана Ивановича Бутурлина.

Результатом следствия было, что 6-го мая того же года, в день смерти Екатерины, состоялся указ, по которому Девьер бит кнутом и сослан в Сибирь; прочие выше названные лица подвергнуты ссылке, лишению чести или другим наказаниям, а И. И. Бутурлин лишен чинов и сослан в свои дальние деревни.

В следующее за сим царствование, не смотря на то, что один из товарищей Бутурлина по несчастно, князь Иван Долгоруков, сделался ближайшим человеком к императору Петру II, участь Бутурлина не только не облегчена, но еще отягчилась, вероятно, отчасти вследствие его противодействия вступлению на престол Петра II или вследствие сбывшихся его опасений относительно воспоминания о нахождении его в числе судей царевича Алексея и даже, может быть, вследствие подозрения, на него взведенного, в прямом участии в самой смерти несчастного царевича.

Но как бы то ни было, а в царствование Петра II у Бутурлина отобраны все жалованные ему Петром I деревни и он, после того, жил, до самой смерти, в наследственной своей деревне Крутцы, ныне Александровского уезда Владимирской губернии, не возвратив к себе милости и императрицы Анны.

Иван Иванович Бутурлин умер на 77-м году жизни, 31-го декабря 1738 г., и погребен в Александровском девичьем монастыре города Александровска.

Вот все, что мы знаем об Иване Ивановиче Бутурлине. Он не был великим человеком. Он не обладал ни гением, ни особыми талантами; он был одним из надежнейших орудий в руках Великого Строителя земли Русской.

Бутурлин, всю жизнь свою будучи точным исполнителем велений Петра, был честным человеком и в то время, когда любимейшие птенцы государя, как Меншиков, Шафиров, даже Апраксин, даже Яков Долгоруков, впадали в различный прегрешения и поддавались искушениям — один Бутурлин, во все царствование Петра, никогда ни в чем не изменил своему долгу и остался, в полном [179] значении мысли поэта: “усерден, неподкупен, царю наперсник, а не раб!”

Вот заслуга И. И. Бутурлина, вот его право на посвященное ему воспоминание об его посильной многолетней служебной деятельности, в великую эпоху Петровских преобразований.

После И. И. Бутурлина остались сыновья: Николай, служивший майором, Аркадий, бывший камергером при Елизавете Петровне, Сергий (Долгоруков в “Рос. родословной книге” показал у Бутурлина еще сына Юрия, в родословной Бутурлиных, имеющейся в наших руках, неозначенного) и дочь Анна, в замужстве за Сергеем Автомоновичем Головиным (Отец которого отчего-то назван бездетным в статье Языкова: “Головин”, Энциклопедический Лексикон, изд. Плюшара). В настоящее время потомство Ивана Ивановича, по мужской линии, угасло.

Село Крутцы, в котором скончал жизнь свою И. И. Бутурлин, досталось бабке Н. В. Потулова, Софье Владимировне (бывшей замужем за генерал-майором Потуловым), правнуке Ивана Ивановича Бутурлина, а после ее смерти, в 1836 году, по раздельному акту между отцом Николая Владимировича с его сестрами и братьями, перешло к тетке Николая Владимировича, девице Антонине Михайловне Потуловой; по кончине же ее, досталось брату ее, статскому советнику Николаю Михайловичу Потулову, который кому-то продал это село.

После И. И. Бутурлина матери Н. В. Потулова достались письма Бутурлина к его жене и дочери и фамильная святыня рода Бутурлиных: крест с мощами и образ Божией Матери, который хранится в том семействе более 500 лет.

Что образ этот представляет собою замечательную древность, служит доказательством, что за один его лик, без ризы, старообрядцы давали матери Н. В. Потулова 10,000 р. ассигнациями. Этот образ вроде Бутурлиных всегда переходил к младшему, вероятно, вследствие старинного русского обычая: оставлять младшего сына неотделенным — на хозяйстве отца. Таким образом шла передача этого образа до Владимира Сергеевича Бутурлина, у которого не было сыновей, а потому образ этот перешел к младшей его дочери — Софье Владимировне, бабке Н. В. Потулова; но в роде Потуловых он стал переходить к старшему в семействе. Так, им был благословлен отец Николая Владимировича, [180] при помолвке на его матери, и им же благословлен Николай Владимирович, при его женитьбе.

В с. Крутцах находились портреты И. И. Бутурлина и его жены Марфы Тимофеевны. Неизвестно, где теперь эти портреты, но копии с них хранятся у Н. В. Потулова.

П. В. Алабин.

10-го ноября 1875 г. — Самара.

От редакции. Помещая вслед за этой статьей восемьдесят шесть писем Ивана Ивановича Бутурлина, весьма обязательно сообщенных — в копии, тщательно снятой с подлинников, — П. В. Алабиным, долгом считаем заметить, что все примечания к этим документам принадлежат также Петру Владимировичу Алабину. - Ред.

Текст воспроизведен по изданию: Иван Иванович Бутурлин. Генерал-аншеф // Русская старина, № 10. 1878

© текст - Алабин П. В. 1878
© сетевая версия - Трофимов С. 2008
© OCR - Трофимов С. 2008
© дизайн - Войтехович А. 2001
© Русская старина. 1878