-

К ДЕЛУ О ЦАРЕВИЧЕ АЛЕКСЕЕ ПЕТРОВИЧЕ ¹.

В конце Июня 1718 года, по указу Царя Петра Алексеевича, повелено было взять в С.-Петербург «для допросу» Киевского митрополита Иоасафа Краковского ², по розыскным делам.

За митрополитом поручено было съездить гвардии капитану Богдану Скорнякову-Писареву. Он немедленно отправился в Киев, взял престарелого владыку и также спешно направился обратно в Петербурга.

Вместе с митрополитом была взята Скорняковым-Писаревым найденная при нем довольно обширная личная переписка, при чем письма при выемке не разбирались, а брались все подряд. Пересмотр и разбор их предполагалось сделать в Петербурге.

Но до Петербурга престарелому митрополиту не суждено было доехать: 1-го Июля в Твери он умер. По докладу о том [296] Скорнякова-Писарева, Царское Величество указал совершить погребение умершего владыки в Твери «как обыкновенно». Погребение, по чину архиерейскому, было совершено 24 Августа, в соборной церкви города Твери, преосвященным Варлаамом, епископом Тверским, «со архимандриты и игумены и со всем освященным собором».

Неожиданная кончина митрополита Иоасафа вызвала вопрос, как поступить с оставшимися после него «пожитками», а также и с отобранными у него письмами. По приказанию Царя, «пожитки» умершего владыки должны были пойти «в расход на погребение тела его», а «бывших при нем служителей» повелевалось отпустить назад в Киев. Что касается писем, то, с целью розыска, к разбору их приступили тотчас по смерти митрополита, не дожидаясь его погребения. Разборка личной переписки умершего естественно наводила иногда следственную власть на такие явления, который не имели прямого отношения к делу, но которые не могли не обращать на себя внимания лиц, руководивших розыском. В таких случаях следственная власть возбуждала особые дела, вчиняла новые расследования.

Между прочим, в числе писем оказалась одна «цыдуля» к усопшему владыке от иеромонаха Гедеона Вишневского, бывшего в то время учителем Славяно-греко-латинской академии в Москве. Эта цыдуля показалась предосудительною и «неприличною» для лица в положении, какое занимал Гедеон Вишневский. Поэтому следственная власть сочла своим долгом попутно начать дело о цыдуле иеромонаха Гедеона к митрополиту Иоасафу.

19 Июля Петр Толстой, руководивший розыском по делу царевича Алексея, писал графу Ивану Алексеевичу Мусину-Пушкину, находившемуся во главе Монастырского Приказа:

"Мой государь, граф Иван Алексеевич.

По разбору, в письмах Киевского архиерея явилась при письме иеромонаха Гедеона Вишневского, который ныне в Москве, к нему архиерею цыдуля о ведомостях, где Его Царское Величество обретается, и об отъезде из России царевича Алексея Петровича и о других делех, с которой (цыдули) при сем для лучшего вам известия копия прилагается, что им весьма неприлично и не надлежит о таких делах писать. Того для изволите приказать того иеромонаха в Москве сыскать и об оном ему и другим учителем [297] сказать, чтоб они впред ни к кому меж себя о таких неприличных им делах не писали, за что могут истязаны быть жестоко.

Слуга ваш Петр Толстой.

Июль, 19 день, 1718. В Санкт-Петербурге".

В приложенной при письме копии написано было следующее: "При настоящем письме в цыдуле к архиерею Киевскому монах Гедеон Вишневский от 4 Апреля 1717 года из Москвы по-латине пишет:

Ведомости.

P.S. "Его Царское Высочество, купно с Государынею Царицею, по сие время умедлевают в Амстердаме, и не надеются Их Величеств в Санкт-Петербург сего лета.

Его Величество Алексей Петрович, отпустив весь двор свой к Москве, поехал с государства. Сказывают, что был в Вене и в Риме. А куда заподлинно поворотил, или где обретается, по сие время неизвестно.

Войска Российские отвсюду собираются к границам своим, для того, что зимовая их станция вельми досадна была в Померании и Мекленбургии.

Пристань Ревельскую, великим коштом Царским сделанную, волнение морское мало не всю разбило, при которой шесть кораблей оторвало.

Преосвященный Рязанский по сие время обретается в Москве, который чрез два месяца уже зело болен есть.

Пречестному отцу Прокоповичу назначено в Псковскую епископию, хотя в живых еще и первый старый архиерей, который из Пскова в село недалече, хотя и отъехал, однакож от епископии отлучиться весьма не хочет, хотя и повторный уже указ есть Царского Величества, что быть ему на митрополии Сибирской".

На первый взгляд может показаться, что в приведенной "цыдуле" нет ничего особенного и ничего такого, что могло бы быть "неприличным" для лиц духовного звания. В "цыдуле" сообщаются достоверные сведения и приводятся слухи, действительно ходившие в [298] то время в обществе. Здесь нет ни лжи, ни сознательного обмана, ни обнаружения государственных тайн. Повидимому, не было никаких оснований считать эту "цыдулю" предосудительною. Но если принять во внимание тогдашнее настроение Петровского правительства, если припомнить всю остроту неприязни между Петром и духовенством, которая особенно была заметна в это именно время, то для нас станет понятным подозрительное отношение следственной власти к "цыдуле" иеромонаха Гедеона Вишневского.

26 Июня, после учиненного в присутствии Царя застенка, в Трубецком раскате Петропавловской крепости в гарнизоне, скончался царевич Алексей Петрович (Лишь очень недавно в колокольне Петропавловской крепости найден гроб царевича Алексея Петровича. Его дело в течении целого слишком столетия окружено было тайною. Оно хранилось в архиве 1-го баталиона Преображенского полка, и его открыл князь С. М. Воронцов, когда командовал этим баталионом. П. Б.). Многолетняя драма завершилась ужасным финалом. Впечатление розыска еще было очень свежо. Загадочная смерть Царевича не могла успокоить как правительственную власть, так и общественное сознание. При таком настроении правительственной власти всякое ее подозрение даже к призраку, к отдаленному намеку было вполне естественно.

Розыск, приведший к смерти царевича Алексея, ясно обнаружил значение духовенства в его деле. Не даром Петр, когда все уже было выяснено, говорил Толстому: "Ой, бородачи! Многому злу корень старцы и попы; отец мой имел дело с одним бородачем, а я с тысячами". Духовенство своим сочувствием к Царевичу питало в нем то, что было так ненавистно для Петра. И никогда еще, ни прежде, ни после, Петр не чувствовал такой вражды к духовенству, как именно теперь, у свежей еще могилы своего несчастного сына. Это настроение Царя, конечно, передается и его правительству. Правительство и духовенство в это время стояли друг перед другом, как два непримиримейших врага. Духовенство во всем видело только дурное, старалось сгустить краски, насколько это было возможно. Конечно, это делалось не открыто, не смелым и гордым выступлением. Вражда таилась в складках монашеских ряс и клобуков, видимость которых не внушала собственно никаких опасений. Для правительства борьба с таким настроением была особенно тяжела, так как никогда не давала уверенности в его окончательном искоренении. [299] "Цыдуля" Гедеона Вишневского, повидимому, была безхитростным изложением действительных событий; но присмотритесь к ней внимательнее, задав себе вопрос о том, почему только об этих событиях находит нужным сообщить иеромонах Гедеон, несомненно опуская ряд других явлений, не менее обращавших на себя внимание стороннего наблюдателя, — и для вас станет ясно то скрытое настроение, которым проникнута "цыдуля". Все нехорошо по мысли писавшего ее: везде плохо, куда ни посмотреть. Царя нет в России, по сие время умедливает в Амстердаме. Царевич Алексей скрылся, бежав из государства; многолетняя война со Швецией затягивается все дальше, войска испытывают мучения от безпрестанных передвижений и ужасных условий; Ревельскую пристань, стоившую великих трудов и денег, чуть не размыло морское волнение, уничтожившее при этом шесть кораблей; Стефан Яворский продолжает быть не в чести, он все еще проживает в Москве, не принимая участия непосредственно в делах управления Русскою церковью; Феофана же Прокоповича назначают на Псковскую епископскую кафедру, не стесняясь тем, что там есть епископ, которого стараются ради Феофана убрать в Сибирь. Писавший "цыдулю" от себя ничего не говорит, но его мысль ясна и проникнута горькой иронией к тому, что совершается кругом. Его "цыдуля" и без пояснений должна вызывать грустные думы в читателе и будить в нем недобрые в отношении правительственной власти чувства. А это, конечно, предосудительно. Но это еще не все. "Цыдуля" была обращена к Киевскому митрополиту, к которому, Царевич писал письма, как обнаружил на пытке 25 Июня, чтобы там в Киеве привести к возмущению народ с целью таким путем завладеть престолом. "Цыдуля" к такому человеку и такого именно положения несомненно заключала в себе нечто больше, нежели то, что говорило о ней первое впечатление. Оставить ее без всякого внимания для следственной власти не представлялось возможности. Наконец, разве дело монашеское сообщать и заниматься тем, что служить содержанием "цыдули"? Тут политика, а не аскетика. Монаху не след заниматься политикою; ему нужно заботиться о душевном спасении, а не о мирских делах.

Получив от Петра Андреевича Толстого приведенное выше письмо, граф Мусин-Пушкин без замедления старается исполнить заключавшееся в нем предписание. 25 Июля он подписывает приказ следующего содержания:

"1718 года, Июля в 25 день, по указу Великого Государя, тайный советник, граф Иван Алексеевич Мусин-Пушкин приказал [300] в Москве Феодору Поликарпову, Спасского монастыря, что за иконным рядом, архимандриту Феофилакту Лопатинскому, Славенолатинских школ учителю иеромонаху Гедеону Вишневскому и другим тех школ учителем сказать Его Великого Государя указ с запискою и с приложением рук, дабы они впред ни к кому о таковых ведомостях, которые объявлены в присланной копии и о иных неприличных им делах отнюдь не писали. А ежели от них от кого явятся впред о таких делах или к тому приличных какие к кому письма, и за то они истязаны будут жестоко. И вышеписанную с приложением рук записку прислать в Канцелярию Сената с доношением. И о том ко оному Поликарпову послать Его Великого Государя указ и с выписанной ведомости копию".

Означенный указ был изготовлен в тот жедень, 25 Июля. При указе приложена и копия с «цыдули». Но в Москве указ был получен лишь 8 Августа.

Феодор Поликарпов, получив указ, немедленно приступил к его исполнению. Первоначально, вероятно, он только устно сообщил содержание указа всем лицам, которых он касался. А затем им было составленно подробное доношение в Канцелярию Сената, где, изложив с буквальною точностью указ Великого Государя и приведя при этом копию «цыдули», писал следующее:

"И до тому Его Великого Государя указу, Спасского монастыря, что за иконным рядом, архимандриту Феофилакту Лопатинскому, Славянолатинских школ учителю иеромонаху Гедеону. Вишневскому и другим тех школ учителем Его Великого Государя указ с запискою сказан и с приложением рук их под сим ведением из Приказу книг печатного дела для ведома в Канцелярию Сената послано". Доношение по листам скреплено подписью Феодора Поликарпова. В конце же его идут собственноручный подписи лиц, к которым относился указ. Указ слушали и руку приложили:

Архимандрит Феофилакт Лопатинский.
Иеромонах Гедеон Вишниевский.
Иеромонах Иннокентий Колчицкий.
Гедеон Грембецкий.
Иеромонах Рафаил Заборовский.
Иоасаф Туркевич.
Григорий Мокрицкий.
Давид Скадуба.

Так окончилось дело о «цыдуле».

Н. Г. Высоцкий.

Комментарии

1. Предлагаемая статья взята из приготовляемого издания под заглавием: «Очерки по истории Русской церкви и просвещения в первой четверти ХVIII-го века». Она написана по делам Коллегии Экономии и Монастырского Приказа, хранящимся в Московском Архиве Министерства Юстиции.

2. Поводом ко взятию Киевского митрополита в С.-Петербург для допроса по розыскным делам, вероятно, послужило следующее обстоятельство. 25 Июня 1718 года, на пытке, царевич Алексей сказал, что он писал письма к Киевскому митрополиту, предлагая ему принять меры к возмущению местного населения, чтобы путем народного восстания проложить себе дорогу к Российскому престолу. Конечно, такое показание Царевича и заставило следственную власть немедленно привлечь к допросу такую важную особу.

Текст воспроизведен по изданию: К делу о царевиче Алексее Петровиче // Русский архив, № 6. 1912