АКТЕРЫ В РОССИИ ПРИ ПЕТРЕ ВЕЛИКОМ.

Известный знаток русской старины, князь Михаил Андреевич Оболенский, узнав, что пишущий эти строки занимается историею старинного театра в России, предоставил в его распоряжение собранные из дел бывшего Посольского Приказа известия о театральных труппах в Москве во времена Петра Великого. Известия эти, по своим подробностям, представляют любопытный современный материал для истории драматического искусства в России, и мы помещаем их в «Современнике», как дополнение к сведениям, которые собраны в двух статьях, напечатанных в этом журнале (№ 3 и 4, 1857 г.), под заглавием «Мистерии и старинный театр в России». При этом случае, обязанностью своею считаем выразить глубокую признательность князю Михаилу Андреевичу за его радушное внимание и готовность помочь исследователю словом и делом: при таком просвещенном содействии, каким мы имели честь пользоваться во время занятий в Московском Главном Архиве, легка становится кропотливая работа и можно забыть неудачи, которые иногда испытываешь при поисках источников и материалов для знакомства с русскою стариною.

__________

В 1698 году выехал в Россию «к царю на службу» комедиант Иван Сплавский. Не осталось никаких сведений, что делал [186] он в этой должности до 1701 года, в котором его отдали в ведение посольского приказа и отправили за границу для вербования в Москву театральной труппы. На расходы ему было выдано 200 рублей, да жене его с дочерью положено, на время отсутствия Сплавского, по 5 рублей в месяц.

В Данциге, или Гданске, как называли тогда у нас этот город, Сплавский договорился с некиим Яганом Кунштом, чтобы этот набрал актеров и приехал с ними в Россию. В контракте, заключенном при этом случае и в котором Сплавский, оставив свой титул комедианта, именуется уже капитаном, Куншт обязывался, по прибытии с труппою в Москву, «царскому величеству всеми вымыслами, потехами, угодить, и к тому всегда доброму, готовому и должному быти», и за все это имел ежегодно получать по 5000 ефимков. Кроме того, ему следовало оказать пособие на счет казны при постройке здания для театра, при шитье костюмов и приготовлении декораций. Сохранились также, в современном русском переводе, и контракты Куншта с набранными для России актерами. Отсюда можно видеть, что последние поступили на службу из какой нибудь странствующей немецкой труппы: кроме «комедиального действия», они должны были исполнять и другие обязанности; так один из актеров Антон Ротакс был парикмахером и приготовлял для труппы парики и накладки, другой Яган Эрдман облечен был в должность портного для шитья костюмов и проч.

В 1702 г. Куншт и его труппа прибыли в Москву. Антрепренер тотчас же обратился в Посольский Приказ с просьбою о выдаче ему, на обзаведение и необходимые расходы, вперед всей следующей ему по контракту годовой платы. При этом Куншт предполагал приступить к постройке «делательного двора», который должен был иметь в длину 20 сажен, в ширину 15, а в вышину 7. Все работы Куншт надеялся покончить в 3 недели, если только дадут нужных для постройки мастеровых, как то плотников, портных, живописцев, также строительные материалы (доски и гвозди).

Все требования Куншта были удовлетворены и «комедиальная деревянная храмина» отстроена в Москве на Красной площади, «а в ней театрум, и хоры, и лавки, и двери, и окна; и внутри ее потолок подбит и кровля покрыта, а снаружи обита тесом. Да в Немецкой слободе, в дому генерала Франца Яковлевича Лефорта в большой палате, для поспешения, покаместь та храмина построитца, сделаны комедийной театрум и хоры».

Недолго Куншт жил в мире с своими актерами, которые, [187] по его словам, вели разгульную жизнь, кутили и вовсе не слушали своего антрепренера; особенно актер Яган Плантин возбудил против себя негодование директора его царского величества придворных комедиантов (Directeur von ihro zarischen Majesteten hof komoedienten — так подписывался под прошениями Куншт). Вследствие таких жалоб, немецких артистов потребовали в Посольский Приказ и стали там отбирать показания. Актеры объявили, что «они в комедийных делах послушание Куншту отдавать должны и от дел не отрекаются, только-де он, Яган, роскоши имеет многие, а их по многие времена всякими бранными словами бесчестит напрасно, неведомо за что, и дела никакова он им не дает, а по договорным писмам, какие у них с ним, Кунштом, учинены, бесчестья никакова им чинить не доведется»...

В октябре 1702 года русское правительство вознамерилось иметь актеров из своих и для этой цели выбрано было несколько подъячих из разных приказов. Все они отданы в науку к Куншту, а этот должен был «их всяким комедиям учить с добрым радением и со всяким откровением» ¹.

Так как в контракте ничего не упоминалось о том, чтобы учить театральному искусству русских учеников, то Куншт просил о прибавке за то к жалованью, и при этом удобном случае жаловался, что, при выдаче ему денег, ефимок полагали в полтину, что несправедливо, потому что в России ефимок ходил тогда по 23 алтына и 2 деньги (в алтыне 3 копейки, а в копейке 2 деньги). Вероятно, это ходатайство было справедливо: Куншту было додано к прежнему жалованью еще 500 рублей.

Куншт был не совсем доволен прилежанием и бережливостью своих новых учеников: он просил в Посольском Приказе, чтобы обязали их являться на представления в одно время, чего многие из русских не исполняют, а от того происходит напрасная трата времени в ожидании. Притом Куншт решительно отказывался давать русским костюмы, на том основании, что «не возможно русских комедиантов во всех комедиях своими теятерскими платьями, перьями, накладными волосами, башмаками, чулками, рукавицами, лентами и иными вещами [188] нарядить, понеже им таких вещей на полгода не будет, а мне, Куншту, больше 1,500 рублев стали, опричь турецких, и персицких, которые еще готовить надобно»...

В 1703 г. русским актерам «для их скудости» и потому что «ходя в Немецкую слободу по вся дни, платьем и обувью обносились и испроелись», царь приказал выдать с октября 1702г. по январь 1703 года — 100 рублей.

Ниже будет говорено о репертуаре тогдашней русской сцены; теперь же скажем, что из одной просьбы Куншта видно, что в то время его труппа представляла так называемые пьесы на случай (pieces de circonstances), которые поручалось составлять тому же Куншту. Так он обязывался в 1703 году приготовить драматическое представление к торжеству по случаю взятия русскими Нотебурга или Орешка. Куншт при этом не преминул подать новое прошение, любопытное именно в том отношении, что знакомит с положением его в Москве и требованиями, которые на него сыпались со всех сторон. «Аз платье и театр такою доброю ценою делаю, пишет он между прочим, аки овогда при дворех иных потентатов видимо есть; о которых (т. е. платье и театре) так-же попрекательные и укорные слова всегда слышати принужден, яко токмо полотняные платья делаю и мишурою обшиваю: не размышляют, аще бы прямое золото было, то при свечах не ленилось и на театре не тако явилося, а прямым (золотом) на 100,000 рублев нечего делать... ни которому комедианту (не) надлежит толикое переменение в операх летанием и махинами сметов оказать, однако аз же творить готов... никакой комедиант на свете вовсе новую, невиданную и неслыханную комедию в неделю на письмо изготовить и в 3-недели сказать и действовать не может; любви же ради и униженной должности против царского величества, я то на ся принимаю я совершу»...

В конце 1703 года, Куншт умер, и вдове его Анне, да актеру Бендрелу велено было остаться в России, чтобы они продолжали учить русских актеров, но первые просили их об отпуске за границу. Вероятно, эта просьба была уважена, и с марта 1704 года является новый антрепренер и учитель театрального искусства — Артемий Фюрст. На него-то подавал донос один из актеров, Петр Боков, говоря, что Фюрст не занимается обучением актеров, а потому «которые комедии они, комедиянты, выучили, и те комедии за нерадением его в комплементах и за недознанием в речах действуют не в твердости, для того что он, иноземец, их русского поведения не знает»... Боков предлагал, что лучше всего, для надзора за актерами, выбрать из [189] них же одного или двух учеников, а помянутого иноземца отставить.

Из бумаг около 1705 г. можно видеть, что для театральных представлений были выписаны из-за границы и музыканты. В первый раз их вызывали из Гамбурга чрез иноземца Матвея Понпа, в числе 7 человек; из них двоим назначалось жалованья по 140, а остальным по 114 рублей. В другой раз нанято еще 4 музыканта, с жалованьем каждому по 150 руб., что прежних заставило просить о сравнении в плате с последними.

О русских актерах сохранился доклад, чрезвычайно интересный, как для истории той эпохи, так и для оценки тогдашнего состояния драматического искуства у нас. Этот доклад относится к 1705 году и помещается здесь вполне:

«Ученики комедиянты русские без указу ходят всегда с шпагами, и многие не в шпажных поясах, но в руках носят, и, непрестанно по гостям в нощные времена ходя, пьют. И в рядех у торговых людей товары емлют в долги, а денег не платят. И всякие задоры с теми торговыми и иных чинов людми чинят, придираясь к бесчестию, чтоб с них что взять нахально. И для тех взятков ищут бесчестий своих и тех людей волочат и убыточат в разных приказех, мимо Государственного Посольского Приказу, где они ведомы. И, взяв с тех людей взятки, мирятся не дожидаясь по тем делам указу, а иным торговым людям бороды режут для таких же взятков. И в том на тех комедиантов разных чинов людей словесное многое челобитье. А комедий, которые по приказу боярина Феодора Алексеевича (Головина) велено им списывать, писать не хотят, а те комедии для лутчего обучения належит им списывать.

«А в Посольком Приказе тем комедиантом вышепомятуных непристойных дел чинить заказывают, однакожь они так приказ презирают и чинятся во всем непослушны, а именно в вышепомянутых причинах явились комедиянты:

«Василей Теленков (он же Шмага пьяный), да Роман Аммосов, взяв в ряду у торгового человека, у Иванова сына Полунина, сукна и не хотя денег платить, били челом в ратуше, мимо Посольского Приказу, в бесчестье и в том волочили его многое время и потом, нечто с него взяв, помирились.

«А ныне тот же комедиянт, Василей Теленков, бил челом мимо Посольского Приказу в Судном Приказе на ратушного подъячего Якова Новикова в бесчестье же, а по свидетельству посторонних людей явилось, что в том задор и брань была от него, комедиянта, а не от того подъячего. [190]

«И для того посыланы из Посольского Приказу по него, комедиянта, приставы, чтоб ево в том унять. И он, комедиянт, в Посольской Приказ по многое время не вошел.

«А потом октября в 30 день из Посольского Приказу от дьяков посылан к нему комедиянт Федор Буслаев говорить, чтобы он таких противных дел чинить перестал. И он, комедиянт Василий Теленков, ему, Федору, говорил с великим криком, что он никого не слушает и не боится, и судить его некому, и при том многие противные слова говорил. И того числа тот комедиянт в Посольском Приказу сыскан, и до указу велено его содержать в Приказе.

«А в комедии действие комедийное за ним не станет, потому что не во многих комедиях действо ево есть, и дела за ним мало, только бесчестья много, а у того дела и быть он не потребен. А есть ученики комедийные русские добрые, которым велено быть до убылых окладов в прибыли (т. е. сверх комплектных).

«И о тех ослушниках и бесчинниках что чинить?»

Доклад этот был послан к боярину Головину, который из похода прислал такое решение: «комедианта пьяного Шмагу, взяв в приказ, высеките батоги; да и впредь его, также и иных, буде кто из них, комедиянтов, явитца в каком плутовстве потому же, взяв в Приказ, чините им наказанье, смотря по вине, кто чего достоин, не отписывая ко мне. Велите комедиантом учить комедию торжественную на русском и немецком языках, и чтоб они оную изучили к пришествию великого государя к Москве, конечно им с подтверждением велите делать ту комедию»... По этому приказу сделана такая отметка об исполнении: «к комедианту о учении комедии торжественной сказано тогожь числа (10 декабря), и комедиянт сказал, что комедия новая триумфальная на немецком и русском языках у него, к пришествию великого государя, будет готова, да и спускательные вещи у него будут же».

Из дела о жалованье актерам и служителям на 1787 год, узнаем, что в 1704 г. в труппе Фюрста женские роли исполняли жена генерального доктора Паггенкампфа (в русских документах она переделана по просту в Поганкову) и девица Фон-Вилих, за что им было положено — первой по 300, а второй по 150 рублей в год. Фюрст, однако, произвел уплату не сполна, что и подало повод к следующей жалобе от названных актрис:

«Державнейший царь, государь всемилостивейший. В прошлом, государь, 1704 году, по твоему, великого государя, указу, велено нам быть на комедии, и на той твоей, государевой, комедии [191] управляли чин свой, как надлежит, и за то мы твоею, государевою, милостию взысканы: по именному указу велено нам на год дать полное жалованье, и то жалованье комедиант Фюрст мне, Германне, только выдал 170 р., а мне, Яганне, 80 р. А достальное твое, государево, жалованье он, Фюрст по се число не выдает, не вем ради чего»... Фюрста потребовали к допросу, и он объявил, что, действительно те иноземки за означенную плату им были наняты, но они в комедийном действии находились только полгода, почему им и заплочено — Паггенкампф 200, а Вилих 95 рублей, а более им давать не следует, потому что в 1705 году немецких комедий в Москве вовсе не давалось.

В первых статьях наших о старинном театре мы привели известия Вебера и Бергхольца о драматических представлениях, устроивавшихся тогда сестрою Петра, великою княжною Натальею Алексеевною, и при Дворе царицы Прасковьи Феодоровны. Эти сведения ныне дополняются некоторыми подробностями из оффициальных документов, из которых видно, что декорации и костюмы трупп Куншта и Фюрста служили также и на сказанных домашних спектаклях при Дворе.

В 1707 году высылались, в разное время, в село Преображенское театральные костюмы, но требованию великой княжны Натальи Алексеевны: так 19 января туда было отправлено, кроме нескольких камзолов и кафтанов с кружевом и бахрамою мишурными, арапское платье: «камзол, да штаны черные крашенинные, фартук доброй, на подобии объяри серебряной, шляпка с перьями». Доставкою этих предметов в Преображенское распоряжался стольник Иван Никитич Хитров.

9 февраля туда же, между прочим, отосланы: «кафтан шитой стеклами, самой дорогой, к нему фартук шитой же... две янанчи королевския, окладены кружевом мишурным, обе крашенинные, пара шутовского пестрого платья; корона белого железа с часами (?), которую накладывает комедиант; 2 бороды волосяных» и т. д.

Известно, что погребение боярина Феодора Алексеевича Головина происходило с большою пышностью и что сохранилась современная гравюра, где изображено погребальное шествие и изображение умершего боярина. Фюрст принимал участие в церемонии и на этот конец ему были выданы из театрального платья «латы добрыя всея воинские одежды и с поручи и с руками».

В ноябре 1709 г., в Москве, по случаю торжества о полтавской победе, было построено несколько триумфальных ворот, и на одних, именно в Китае городе, на площади у церкви [192] Казанские Богородицы, велено было поставить на время, до окончания нарочно на тот случай устроенных декораций, картины из комедиального дома. Тогда же, по требованию великой княжны Наталья, театральные декорация отсылались в Преображение и в дом митрополита Стегана Яворского.

В том же 1709 г. сделан был осмотр театрального дома и имущества; оказалось: «картин комедиантских больших и средних на полотне 80 в рамах простых белых, да 1 картина без рам изодрана, да рамы простые белыя, а кроме того иных никаких нет... припасов и столов, кроме скамей, нет... Да при той же комедийной храмине в двух светлицах в 7 окнах оконницы слюдные, ветхи и изломаны, хотя же там печи и есть, но нагревать ими не возможно».

В 1713 году, по указу царицы Прасковьи Феодоровны, взяты «из комедии, обретающиеся близ Николаевских ворот, которая под ведением в Государственном Посольском Приказе... 20 препективных (sic) картин»: они потребовались для домашнего театра Ее Величества, потому что новых, по недостатку времени, сделать было не возможно.

Какие пьесы давались на всех этих театрах? Вопрос этот разрешается довольно обстоятельно списком драматических произведений, сохранившимся также в делах Посольского Приказа. Из него видно, что игранные русскими учениками Куншта Фюрста пьесы представлялись потом и на домашних театрах великой княжны Натальи и у царицы Прасковьи. Некоторые из них (отмеченные здесь звездочкою) сохранились в рукописях Императорской Публичной Библиотеки и описаны нами в первых статьях о старинном, театре, другие пока остаются известными только по заглавиям; одна уцелела в бумагах, из которых заимствованы сведения для настоящей статьи.

«Описание комедиям, что каких есть в Государственном Посольском Приказе, мая по 30 число 1709 года.

Сверх того есть еще опись, сколько было комедий переведено и в каком количестве экземпляров, именно: 1) О Александре Македонском — 2; 2) О Геновеве — 1; 3) о докторе Битоме (шутовская) — 2; 4) О честном изменнике — 3; 5) О короле Епирском — 1; 6) О принце Пикель Гяринге — 1; 7) О Дон Педре и Дон Яне (т. е. известный Дон Жуан; отрывок из перевода помещен нами в «Современнике») — 1; 8) О Сципии африканском — 1; 9) О Тенере Лизете или отце винопродавце, перечневая, шутовская — 3; 10) О оне Вуртине, старом шляхтиче с дочерью, перечневая, шутовсвая — 3 ². [194]

Упоминание о 13-й пьесе в первом списке «Доктор принужденный» подтверждает вполне слух о существовании у нас перевода известного произведения Мольера Le Medecin malgre lui.

В этой комедии осмеяны невежество и шарлатанизм докторов; кутила Сганарелль, бывший слугою лекаря, беспрестанно бьет свою жену; эта, в отмщение ему, выдает его за доктора. Сганарелль сначала не соглашается, но потом, покоряясь неотразимым убеждениям палок, с успехом разъигрывает роль знаменитого медика. В пьесе много превосходных монологов (напр. консультация, как лечить больную ханжеством и проч.), но великий писатель здесь, как и во многих других произведениях, заплатил дань требованиям своего времени, считая неизбежным приправлять свои гениальные комедии шутовскими выходками, драками и палочными побоями. В «Докторе по неволе» первые явления заняты ссорою и потасовкою Сганарелля с женою, с соседом и т. д.; чтобы убедить Сганарелля принять на себя лечение, его колотят палками с двух сторон. У нас в старину скорее верили, что доктора — колдуны, а не шарлатаны, и потому причиною, почему, для перевода из многих комедий Мольера выбор пал на «Le [195] Medecin malgre lui, кажется можно полагать то, что там шутовской элемент играет не последнюю роль. Что это любили наша предки, тому служат доказательством дошедшие до нас интермедия начала XVIII века, где на каждом шагу встречаются драки и побои. Такой вкус господствовал у всех народов, когда искусство и литература находились у них во младенчестве.

Собирая материалы для истории книжной торговля в Петербурге, пишущий эти строки совершенно нечаянно узнал о дальнейшей судьбе драматических пьес, игранных на театре великой княжны Натальи. После смерти ее, все «книги комедиантские» были отосланы, 28 марта 1717 года, в Санктпетербургскую типографию и сложены в амбаре вместе с изданиями ее, которые не могли поместиться в книжной лавке. Амбар этот стоял на Петербургской стороне около крепости и его часто заливало водою во время наводнений; от того, а также и от конопляного масла, положенного кстати с книжным материалом, большая часть книг, при разборке и осмотре их в разные времена, оказывались негодными. В 1723 году вот что оставалось там от театральной библиотеки Натальи Алексеевны: «Разных комедиантских действ, письменных, в пол-десть, в кожаном переплете — 2. Такие же письменные в бумажном переплете, в пол-десть — 15 книг; действие о Георгие и Плакиде. Тетрадь письменная в пол-десть, по которой действовано в комедии «О страдании святых мученик Ксенофонта и Марии» — 7 тетрадей; Крисанфа и Дарии — 2 тетради. Адриана и Наталии — 3 тетради; Июлиана — 3 тетради; Евстафия Плакиды — 3 тетради; Павла и Иулиании — 3 тетради; Искупления от человека падения его — 3 тетради; Изъявление комедии действуемой от ревности православия, тетрадь, печатанная церковными литерами ³. Повести о цесаре римском Отте — 7 тетр. Да прешпехт С. Петербурга и обретающимся при нем строениям — подклеенные на холсте, в деревянных простых рамах — 3 картины, которые в продаже бывают по 3 руб. каждая, от мышей все попорчены и в продажу быть негодны».

В описях после 1723 года не встречается более упоминаний об этих пьесах, и надо предполагать, что они погибли в одно из наводнений.

Из дневника Бергхольца видно, что о представлениях при Дворе царицы Прасковьи разносились к знатным афиши самими актерами: один из них придумал даже извлекать из того выгоды, выпрашивая вознаграждение, за что и наказан был [196] батогами. Были ли эти афиши печатные — неизвестно, только должно предполагать, что программы некоторых из старинных театральных пьес (называвшиеся в таком случае перечневыми) и различных публичных увеселений печатались в те времена с тою же целью, как и ныне, т. е. для лучшего объяснения публике содержания и хода представления.

Нам удалось видеть печатную афишу петровских времен об одном силаче, вероятно, о том самом, про которого рассказывает Бергхольц в своем дневнике, что он обманул собравшихся к нему зрителей первым апрелем. В нашей афише означено, что с 17 марта будут представления по два раза в неделю. Третий спектакль, таким образом, действительно, приходился 1 апреля.

Она напечатана на одной стороне листа, внизу отмечено, что вышла в свет в С.-Петербурге, 1719 г. марта 17, и озаглавлена так: «Объявление о чудном муже, его же иные вторым Сампсоном нарицают». Так как оно может считаться в своем роде величайшею библиографическою редкостью ⁴, то помещаем его здесь вполне.

«Фама хотя, любопытный читателю, довольное время в Германии летала, и много старого и нового в свете вострубила, однакож охотно признаваю, что подобных чудных дел, яко в недавне в Лейпцике, и в Берлине видеть было, еще никогда не видала. Ибо тамо своими очами видела зело сильного мужа, которые много весьма другого Сампсона нарицают, противно воли его, не смотря на то, что он от некоторых высоких потентатов такое имя получил. Оного сильного мужа силу и крепость ногу сказать, что может за чудное дело причитатца, егда он при высоком присутствии его королевского величества польского, також его королевского величества прусского и всей его высокой королевской фамилии и прочих знатных духовных и мирских особ с великим удивлением оказал. Он же имеет прикуриозную (любопытную) компанию, при которой особливо находитца английская танцовальная мастерица, которой в Европе в танцовании и в прыганье по веревкам еще подобной не нашлось. А для лутчего изъяснения о силе того мужа, зде некоторые штуки кратко объявляются:

1. Подымает он пушку от 2000 до 2500 фунтов тяжелую одною рукою, на которой барабанщика с барабаном или с иным [197] каким инструментом посадит. Оную пушку толь долго подняв держит, пока другою рукою про здравие господ смотрителей рюмку вина выпьет.

2. Двух или трех сильных лошадей припрегает к себе, которые хотя всеми силами тянут, однакож с места сволочь не смогут.

3. Канат перерывает своими обеими руками, которого две лошади перервать не могут.

4. Ложитца он на два стула, а именно голову на один стул, а ноги на другой, и велит на тело свое стать 5 или 6 человеком самым тяжелым, которых на себе держит, нимало не угибаясь.

5. Подымает лошадь одною рукою, на которой человек или два сидели б и до тех мест подняв держит, пока вина рюмку выпьет.

6. Наковальню от 500 до 600 фунтов тягостию, постановляет себе на грудь и заставит на ней двух кузнецов прут железной разбить.

7. Ляжет на землю и велит на себя двум тяжелым человекам стать, с которыми он встает, и станет на стул, которой на столе стоит.

8. Подымает от 10 или 12 человек самых тяжелых, и подняв одною рукою толь долго держит, пока рюмку выпьет вина.

9. Железной гвоздь, в фут длиною, а в дуплю шириною, свертит, как пыжевник.

10. Скамью возьмет в 18 футов длиною за один конец ртом (зубами), а на другой конец стул поставит, которую от земли десять футов вверх подымает. [198]

11. Возьмет палку в рот (зубы) и велит двум самым сильным людям тянуть, которую не могут у него изо рту вытянуть вон.

Господам охотникам к ловли объявляетца, что он может фузею зарядить, из которой на тысячу шагов, а из пистолета на 500 шагов выстрелит, и сколь долго ружье годно будет, всегда таким образом стрелять мочно. Ежели кто охотники похотят сего видеть, оные имеют платит последующую плату, а имянно: за первое место полтину, за другое десять алтын, а в третьем или в последнем пять алтын, а действо сие будет сего марта 17 дня (и впредь по дважды в неделю) 3 часа по полудни отправляться. А действа сии показаны будут в доме том, где прежде сего игрывались комедии».

Из этого объявления видно, что афиша петровских времен, как по искусству заманивать зрителей, так и дороговизне мест (принимая в расчет тогдашнюю ценность денег), едва ли может стоять ниже произведений подобного рода нашего времени.

П. Пекарский.

Комментарии

1. Вот имена этих русских актеров: из ратуши — Федор Буслаев, Семен Смирнов, Никита Кондратов, Лев Невежин; из сибирского приказа — Дмитрий Яковлев, Михайла Советов, Тимофей Степанов; из монастырского приказа: Петр Гневышев, Иван Потапов; из ратуши — Петр Боков, Петр Долгов, Иван Васильев Меньшой, Яков Комарской, Михайла Егоров, Гаврила Евсеев; из померной — Василий Кошелев; из посадских, а был в истопниках, — Василий Теленков.

2. В настоящее время, из пьес, хранившихся в Посольском Приказе, уцелела одна (первый лист утрачен), под заглавием «Баязет»: она давалась, как видно из эпилога, еще при Алексее Михайловиче, и потом ее разъигрывали в Москве даже во времена Штелина.

«Баязет» написана в 4 действиях, в которых есть все театральные эффекты и ужасы — сражение, убийства и проч. Баязет намеревается напасть на Константинополь, но встречает противника себе в союзнике Палеолога, Тамерлане. Подданные этого последнего осыпают упреками Баязета за то, что он ненавидит христиан, и молят Бога о помощи «убогому христианству». Баязет вперед уверен в удаче своего нападения и насмехается над приготовлениями неприятеля. Наконец на сцене происходит сражение, Тамерлан остается победителем и является на битву на коне — к нему приводят побежденного Баязета в клетке, где он и разбивает себе голову. По обыкновению, в пьесе есть шутовские сцены, шут называется по голландски Пикель Гярингом; встречаются и песни в роде:

В эпилоге обращение к царю:

«Пресветлейший, великий государь, царь и великий князь Алексей Михайлович! Яко древле поли все снопы перед едивым снопом Иосифа кланяхуся, так и мы, оставив Тамерланов престол, кланяемся должно и пад ниц на землю, усмиряемся пред царским вашим величеством. Но кая служба, о великий государь, сим поклоном нашим пред величеством вашим и милосердием быти может? Никая ниже на меньший солнечный град (градус?). Однакож, яко некогда великий Александр, царь македонский, сосуд студеной воды от единого от раб своих пред иными златыми жертвы в дар прияти восприял есть, тако и мы, уповая на превысокую милость вашего царского величества, припадаем паки смиренно к подножию престола величествия вашего, уничиженно моляще, да ваше царское величество благоволит сию малую и вскоре сотворенную комедию от нас, яко еще неискусных и несмышленых отрочат, всемилостиво восприяти, иже до из гону (sic) живота нашего пребываем вашего царского величества смиренные, верные рабы»...

3. Этой театральной пьесы известен мне только один экземпляр в Румянцовском Музее, где он значится под № 134.

4. Видел один только корректурный экземпляр.

Текст воспроизведен по изданию: Актеры в России при Петре Великом // Современник, № 1. 1858

© текст - Пекарский П. 1858
© сетевая версия - Thietmar. 2021
© OCR - Андреев-Попович И. 2021
© дизайн - Войтехович А. 2001
© Современник. 1858