-

ИСТОРИЧЕСКИЕ РАССКАЗЫ И АНЕКДОТЫ

205. ¹

Эрмитажные собрания при Екатерине II.

В эрмитажных собраниях, при императрице Екатерине, некоторое время заведен был ящик для вклада штрафных денег за вранье. Всякий провинившийся обязан был опустить в него 10 коп. медью. При ящике назначен был казначеем граф А. А. Безбородко, который собранные деньги после раздавал бедным. Между другими, в эрмитажные собрания являлся один придворный, который, бывало, что ни скажет, все не впопад, или солжет. Неуклюжий казначей беспрестанно подходил к нему с ящиком, и этот враль почти один наполнял ящик деньгами. Раз, по разъезде гостей, когда при императрице остались немногие, самые приближенные, Безбородко сказал:

— «Матушка-государыня, этого господина не надобно бы пускать в Эрмитаж, а то он скоро совсем разорится».

— «Пусть приезжает», возразила императрица, «мне дороги [773] такие люди; после твоих докладов и после докладов твоих товарищей, я имею надобность в отдыхе; мне приятно изредка послушать и вранье».

— «О, матушка-императрица», сказал Безбородко, «если тебе это приятно, то пожалуй к нам в первый департамент правительствующего сената: там то-ли ты услышишь!»

Так свободно обращались с Екатериной в эрмитажных собраниях.

С удовольствиями, в этих собраниях, императрица соединяла и государственные виды. Тут она узнавала способности и достоинства людей, их недостатки и пороки. Если случалось ей слышать о каком-либо достойном человеке, она прежде приказывала поверить эти слухи, а потом приглашала его в эрмитажные собрания. Здесь она заговаривала с ним о разных предметах и вводила его самого в разговор. Сообразуясь с личными наблюдениями, одних она отдаляла от себя, других возвышала. Губернаторы назначались только через Эрмитаж. На важнейшие места министров, статс-секретарей, и другие, она определяла не иначе, как после продолжительного, личного знакомства. Мудрено-ли, что царствование ее славится великими государственными умами. Она умела выбирать людей. Вот почему и сама она была великая государыня.

206. ²

Княжна Тараканова.

Княжна Тараканова была дочь императрицы Елисаветы Петровны и графа Алексея Григорьевича Разумовского, родившаяся после их тайного бракосочетания, следовательно была законная дочь императрицы. Княжна воспитывалась и выросла в Италии. Она славилась красотой и, обеспеченная капиталами, жила если не по царски, то в полном смысле по княжески. Ее иначе не называли там, как русскою принцессой. Императрице Екатерине II донесли, что княжна питает властолюбивые виды на престол русский. Императрица тревожилась этими слухами, тем больше, что не могла не чувствовать незаконности своего царствования. Тогда граф А. Г. Орлов, после Чесменской битвы, находился в Средиземном море. [774] Императрица ему поручила сблизиться с княжной и завлечь ее в Россию.

Граф Орлов в феврале 1772 года, воспользовавшись перемирием, пристал, с несколькими кораблями, к берегам Италии, под видом временной стоянки, как бы для отдохновения и развлечения. Проводя роскошную жизнь и давая блестящие пиры, он незаметным образом сблизился с княжной Таракановой и до того очаровал ее, что она в него влюбилась: мечты быть женой русского знаменитого адмирала обольстили ее. Тут Орлов запятнал себя вторым поступком, не менее страшным, как прежний...... Притворясь влюбленным и готовым на женитьбу, он увез княжну на свой корабль и устроил подложную свадьбу. Поступивший в Ливорно на службу к Орлову, итальянец, впоследствии русский адмирал, хитрый Рибас, играл роль священника, а моряки-офицеры и матросы представляли, кто дьякона, кто дьячка, кто певчих. Они-то обвенчали Орлова с обманутой княжною. Первую ночь молодые провели, как бывает у молодых. ³ На следующий день, в каюте адмиральского корабля, был роскошный обед. Княжна, ничего не подозревая, была беззаботно весела; гости кушали и пили; на палубе гремела музыка; раздавались песни матросов; происходила торжественная пальба из пушек: корабль исчезал в облаках дыма. По окончании продолжительного обеда, гости вышли из каюты на палубу и — княжна пришла в неописанный ужас: корабли давно неслись на всех парусах и уже почти не были видны берега Италии. Тогда же Орлов надел на княжну оковы. Отчаяние и вопли ее были напрасны.

Иностранные писатели повествуют, что в адмиральском корабле устроен был люк. Когда путешественники были уже в Немецком море, граф Орлов привел и поставил княжну на то место, где находился люк: тот опустился и она погибла в море.

Но это сказка. Княжна Тараканова была привезена в Петербург и заключена в крепость. Ее допрашивали. Показание ее ⁴ и другие сведения открывали, что она не имела никогда никаких [775] политических видов и намерений. Но императрица опасалась дать ей свободу, и узница около пяти лет томилась в крепости. Княжне суждены были одни несчастия. 10-го сентября 1777 г. страшное наводнение постигло Петербург. Вода затопила тот каземат, в котором содержалась княжна. Несчастная погибла.

207.

Екатерина II, слушающая рассказ Чичагова о победе.

В 1789 и 1790 годах адмирал Чичагов одержал блистательные победы над шведским флотом, которым командовал сначала герцог Зюдерманландский, а потом сам шведский король, Густав III. Старый адмирал был осыпан милостями императрицы: получил андреевскую ленту, 1,388 душ крестьян, потом орден св. Георгия 1-й ст., еще 2,417 душ, а при заключении мира похвальную грамату, шпагу, украшенную алмазами, и серебряный сервиз. При первом, после того, приезде Чичагова в Петербург, императрица приняла его милостиво и изъявила желание, чтобы он рассказал ей о своих походах. Для этого она пригласила его в себе на следующее утро. Государыню предупреждали, что адмирал почти не бывал в хороших обществах, иногда употребляет неприличные выражения и может неугодить ей своим рассказом. Но императрица осталась при своем желании. На другое утро явился Чичагов. Государыня приняла его в своем кабинете и, посадив против себя, вежливо сказала, что готова слушать. Старик начал.... Не привыкнув говорить в присутствии императрицы, он робел, но чем дальше входил в рассказ, тем больше оживлялся, и наконец, пришел в такую восторженность, что кричал, махал руками и горячился, как бы при разговоре с равным себе. Описав решительную битву и дойдя до того, когда неприятельский флот обратился в полное бегство, адмирал все забыл, ругал трусов — шведов, причем употреблял такие слова, которые можно слышать только в толпе черного народа. «Я их... я их....» кричал адмирал. Вдруг старик опомнился, в ужасе вскочил с кресел, повалился перед императрицей...

— «Виноват, матушка, ваше императорское величество....»

— «Ничего», кротко сказала императрица, не дав заметить, что поняла непристойные выражения, «ничего, Василий Яковлевич, продолжайте; я ваших морских терминов не разумею».

Она так простодушно говорила это, что старик от души [776] поверил, опять сел и докончил рассказ. Императрица отпустила его с чрезвычайным благоволением.

208.

Екатерина за журналом Новикова.

Читая журнал Новикова: «Живописец», императрица часто догадывалась, что во многих местах осуждали ее действия или смеялись над ее слабостями. Нередко она плакала и говорила: «что я им сделала, за что они на меня нападают?» но никогда не преследовала.

209.

Приступая в какому-либо важному постановлению, Екатерина предварительно приказывала распространить о том вести и потом прислушивалась в толкам народным. Обер-полициймейстер каждый день докладывал ей о всех происшествиях, даже мелких, и о говоре народном; придворные и другие, близкие ко двору, особы тоже передавали ей городские толки. Если предполагаемое постановление одобрялось, то императрица утверждала его, а если не одобрялось, то отменяла.

210.

Храповицкий.

Екатерина II была недовольна одним из иноземных послов и, пригласив его к обеду, начала говорить с ним резво и желчно.

Храповицкий сказал в полголоса соседу: «жаль, что матушка так неосторожно говорит».

Императрица переменила разговор. После обеда, когда роздали чашки кофе, государыня подошла к Храповицкому и вполголоса сказала:

— «Ваше превосходительство, вы слишком дерзки, что осмеливаетесь давать мне советы, которых у вас не просят».

Гнев был на ее лице; она поставила дрожащею рукою чашку на поднос, раскланялась и вышла. — Храповицкий считал себя погибшим; он едва поплелся домой, но на лестнице догнал его камердинер с приказанием, чтобы шел в императрице. Все-таки это было лучше, чем оставаться в неизвестности. Императрица ходила по комнате и, остановившись против него, с гневом опять сказала:

— «Ваше превосходительство, как вы смели при собрании явно [777] укорить меня, тогда как вы не должны сметь в присутствии моем говорить иначе, как отвечая на мои вопросы?»

Храповицкий упал в ноги и просил помилования. Императрица вдруг переменила тон и с лаской, приказав ему встать, сказала:

— «Знаю, знаю, что вы это сделали из любви ко мне, благодарю вас». Взяв со стола табакерку с бриллиантами, она продолжала: «Вот, возьмите на память; я женщина и притом пылкая, часто увлекаюсь; прошу вас, если заметите мою неосторожность, не выражайте явно своего неудовольствия и не высказывайте замечания, но раскройте эту табакерку и нюхайте: я тотчас пойму и удержусь от того, что вам не нравится».

211.

Алексей Муханов.

Алексей Ильич Муханов, впоследствии сенатор, был обер-прокурором 1-го департамента сената еще молодым и неизвестен Екатерине.

Сенату поручено было розыскать средства к умножению доходов. Рассуждения кончились тем, чтоб возвысить цену на соль. В сенате все были на это согласны и никто не смел подать противного мнения, так как все знали, что повеление об умножении доходов исходило свыше. Один Муханов подал голос в защиту бедных, на которых ложилась эта новая тягость. Дело было оставлено.

Через полгода Екатерина приказала генерал-прокурору кн. А. А. Вяземскому привести на один из ее выходов Муханова и стать с ним в известном месте. Она сказала только, что желает видеть обер-прокурора 1-го департамента, не давая заметить, что хочет его отличить. Между тем, она узнала о его имени и отчестве.

Вяземский представил его: «вот обер-прокурор Муханов».

Императрица сказала: «Алексей Ильич! Извините меня, что я вас до сих пор не знала, тогда как вы меня так коротко знаете. Скажите, каким образом вы узнали мой образ мыслей, мои правила, мое сердце? В вашем мнении вы изложили точно то, что я думаю о моем народе; вы изложили не свое, а мое мнение. Благодарю вас, благодарю вас».

Она сама возложила на него орден св. Владимира 3-й степени, и это было началом его возвышения. [778]

212.

Арсений Мацеевич.

Вот одно из преданий, слышанных мною от И—тия, преосвященного иркутского, о кончине Арсения Мацкевича, расстриженного, в царствование Екатерины II, митрополита ростовского.

Когда офицер вез Арсения из Архангельска в Ревельскую крепость, в одном селе, во время мятели, Мацеевич вошел в церковь и попросил дозволения помолиться в алтаре. Когда священник, совершив тайны, приступал к причащению, то, оглянувшись, увидал, что пришелец в архиерейских ризах и просит приобщить его.

Священник поклонился и просил святителя благословить его и причастить. Архиерей сам причастился и причастил иерея. По окончании причастия, он, именем архиерея, запретил говорить о виденном. Потом Арсений просил оставить его в церкви помолиться и, заперев его, отдать ключ офицеру. Так и сделали.

Когда офицер, закусив у священника, приготовился опять ехать и вошел в церковь за Арсением, то нашел его мертвым, распростертым у престола.

Мацеевич пред его расстрижением в синоде, предрекал гибель врагов своих и говорил, что «Екатерина II не удостоится христианской кончины» (она, как известно, умерла внезапно, в кабинетике, близ гардеробной), «а митрополит Новгородский, Димитрий Сеченов, умрет страшною смертию».

Сеченов умер от паралича; язык его вытянулся на четверть аршина, и вид покойного представлял страшное безобразие.

213.

Екатерина II и сенатский чиновник.

Мелкий сенатский чиновник, имевший прекрасный почерк, постоянно был занимаем перепискою копий с высочайших указов для передачи в департаменты сената. Раз получен был в сенате указ, подписанный императрицей, и обер-прокурор, по обыкновению, отдал его чиновнику, чтобы тот, к следующему дню, написал известное число копий самым лучшим почерком. Было поздно; присутствие оканчивалось и вся канцелярия уже расходилась. Чиновник чувствовал себя усталым от работ и нездоровым. Он начал-было писать первую копию и не мог [779] продолжать. Поэтому он, как и прежде иногда делывал, решился исполнить приказание у себя, дома. Сложив вчетверо указ, он положил его в карман (бумагу и другие принадлежности письма, для подобных работ, он хранил в запасе на дому) и отправился из сената. Дорогой он почувствовал еще большее нездоровье, припадок, в роде холеры.... В жару припадка, в полубеспамятстве, забыв, что у него в кармане, он выхватил подлинный именной указ и разорвал его»…. Вдруг вспомнил он, что изорвал! Быстро подобрал лоскутки бумаги, стер с них, сколько можно было, нечистоту, и опять положил в карман. Отчаяние овладело им. Он не знал, что делать: хотел броситься в воду, но страх греха и, инстинкт жизни удержали его; хотел явиться с повинной к генерал-прокурору князю Вяземскому, или обер-прокурору; но страх наказания подкашивал ему ноги. У него же были жена и дети. Наконец, вспомнив, что императрица в Царском Селе, он решился пасть к ногам самой милосердной государыни. Опрометью побежал он и, больной, измученный мыслями, едва к вечеру добрался до Царского. Там, в саду, где-то в темном уголке, он провел бессонную ночь. Рано утром, он вышел из засады и лег в кусты при одной из тех дорожек, по которым императрица делала утренние прогулки. Настал привычный час.

Идет императрица, одна, и перед ней бежит комнатная собачка. Чиновник испугался и не находил в себе мужества выйти из кустов. Вдруг собачка, чуя человека, подбежала к кусту и неумолчно залаяла. Открытый его чиновник не мог уже не показаться: он привстал и вышел на дорожку, бледный, трепещущий. Императрица смутилась и отступила несколько шагов. Виновный бросился к ногам ее, умолял о помиловании, говорил, что он достоин казни и просит не о себе, но ради малюток — детей своих.

— «Что такое, что такое?» спрашивала императрица и приказала чиновнику встать.

Он подробно рассказал дело, и когда дошел до подробностей, начал заикаться, подбирая приличные выражения....

— «Да, понимаю, понимаю», говорила с улыбкой императрица, «вы изорвали указ мой; не хорошо это; законы Не пощадили бы вас; вы сохранили лоскутки? в чем состоял укав?».

Услышав, что лоскутки в кармане и что указ не важного содержания, по крайней мере, не такого, чтобы можно было подозревать чиновника в намерении или злоупотреблении, императрица сказала: [780]

— «Хорошо, не сходите с этой дорожки; я докончу мою прогулку; надеюсь, что вы дозволите мне это: утренняя прогулка необходима для моего здоровья; за вами придет посланный; вы следуйте за ним; оставайтесь же здесь».

Сказав это, императрица удалилась. Отлегло от сердца чиновника; но он еще не знал, что с ним будет. Через час является придворный слуга. Чиновник следует за ним. Войдя во дворец, они пошли каким-то излучистым путем, то служительскими комнатами, то корридорами и, наконец, потаенной лестницей вошли в комнату, богато убранную. Здесь чиновник увидел себя лицом к лицу пред императрицей.

Указывая на стол, на котором разложена была бумага разного рода, государыня сказала:

— «Садитесь, выберите бумагу, на какой был написан указ, перепишите его с лоскутков, позовите звонком этого слугу и через него дайте мне знать, что кончили работу».

Императрица вышла. Чиновник исполнил повеление. Слуга доложил государыне и она опять вошла. Прочитав указ, она села, подписала его; потом приказала чиновнику, при ней же, бросить лоскутки прежнего указа в пылавший камин, и отдавая новый указ, милостиво сказала:

— «Вот вам, сверните его, как он был, и исполните приказание вашего обер-прокурора; только, чтоб все это осталось между нами тайной; особенно бойтесь, чтоб не узнал князь Александр Андреевич Вяземский, а то вам худо будет!»

Чиновник, распростертый у ног императрицы, плакал навзрыд. Ничем не могла быть выражена красноречивее его благодарность милосердной монархине.

214.

Грибовский.

Грибовский, в последние годы царствования Екатерины II, был одним из любимых ею статс-секретарей и на дела имел более сильное влияние, чем другие его сотоварищи.

При Павле I он удалился в малороссийские свои поместья. Император Александр I приглашал его на службу, но он отказался

Он был в отставке не более, как полковник, но когда-то при нем были адъютантами М. И. Голенищев-Кутузов и Рибас; министры нового царствования были когда-то его товарищи или в числе тех, которые искали его покровительства. Поэтому, во [781] время приездов его в Петербург, его везде принимали с величайшим почетом.

Раз у министра Голубцова был обед. Съехались Трощинский, Завадовский, Козодавлев и другие, стоявшие уже на высоких степенях; но все еще кого-то и долго поджидали. Вдруг подъезжает коляска, запряженная прекрасной четвернею лошадей. Прошел говор, что приехал Грибовский, и все пришли в суетливое движение. Когда вошел он в залу, министры....

Примечание. В подлинной рукописи этот рассказ не окончен. — Ред.

215.

Марья Савишна Перекусихина рекомендовала Екатерине II одного человека в услугу, который и был принят во двору.

Раз государыня гуляла в Царскосельском саду, взяв с собой этого человека. Найдя какого-то червяка, она взяв его на ладонь, дивилась, отчего он сделался вдруг недвижим, и всячески старалась оживить его. Она обратилась в человеку с вопросом: не знает-ли он, как привести червяка в движение?

— «Знаю, ваше величество», отвечал тот, «стоит только».... и он плюнул на червяка.

В самом деле, червяк оживился, а слуга нисколько не догадывался, что сделал большое невежество. Императрица отерла руку, не показав ни малейшего неудовольствия, и они возвратились во дворец, как бы ничего не произошло особенного. Только после государыня заметила Марье Савишне, что она доставила ей прислугу не слишком вежливую.

(Слышал от Сенявиной, рожденной княжны Мещерской).

216-218.

Шешковский. ⁵

Род. 1720, ум. 1794 г.

Степан Иванович Шешковский, в последние годы царствования императрицы Елисаветы Петровны, служил в Тайной канцелярии. Тогда он был еще мелким чиновником, но успел уже [782] приобрести известность человека, способного к тайным дознаниям и розыскам. При государе Петре III уничтожена страшная канцелярия, и Шешковский оставался некоторое время без назначения. Императрица Екатерина II не желала возобновлять этой канцелярии; но потом увидела необходимость, иметь отрывок ее, чтобы следить за духом народным, за образом мыслей людей, выдающихся вперед, и за поступками тех, которые были нерасположены в новому царствованию. Императрица обратила внимание на Шешковского и поручила ему действовать в духе прежней канцелярии.

Действия одного не могли быть столько обширны, сколько действия целой канцелярии, и сама Екатерина, умевшая снисходить к слабостям человеческим, всегда, даже в минуты гнева, владевшая собою, и более склонная к милосердию, нежели к строгости, — не допускала тех ужасов, которые происходили в Тайной канцелярии времен Бирона и Александра Ивановича Шувалова (при Императрице Елисавете).

Шешковский был чрезвычайно расторопен и на деле доказал способность к исполнению возложенной на него обязанности. Он везде бывал; часто его встречали там, где и не ожидали. Имея, сверх того, тайных лазутчиков, он знал все, что происходило в столице: не только преступные замыслы или действия, но даже вольные и неосторожные разговоры. Провинившихся он, обыкновенно, приглашал к себе: никто не смел не явиться по его требованию. Одним внушал он правила осторожности, другим делал выговоры; более виновных подвергал домашнему наказанию. Только за важнейшие преступления, и это было редко, виновного секли жестоко ⁶ или заключали в крепость. ⁷

Для домашнего наказания — в кабинете Шешковского находилось кресло, особого устройства. Приглашенного он просил сесть в это кресло и как скоро тот усаживался, одна сторона, где ручка, по прикосновению хозяина, вдруг раздвигалась, соединялась с другой стороной кресел и замыкала гостя так, что он не мог ни освободиться, ни предотвратить того, что ему готовилось. Тогда, по знаку Шешковского, люк с креслами опускался под пол. Только голова и плечи виновного оставались на верху, а все прочее [783] тело висело под полом. Там отнимали кресло, обнажали наказываемые части и секли. Исполнители не видели кого наказывали. Потом гость приводим был в прежний порядок и, с креслами, поднимался из-под пола. Все оканчивалось без шума и огласки.

Но, несмотря на эту тайну, молва разносила имя и еще увеличивала действия его ложными прибавлениями. Во все царствование Екатерины II, он был для всех страшным человеком: одно напоминание о нем многих приводило в ужас.

Из рассказов о Шешковском приведем два, не столько возмущающих душу, сколько забавных.

Приезжий донец, отставной генерал, был на дружеском обеде. За столом, однакоже, сидело человек до тридцати. Подгуляв, генерал начал говорить свободно о правительстве, о государыне. Вдруг, среди разговора, он замечает, что за столом, среди гостей, сидит и Шешковский. У генерала и язык остановился. По окончании обеда, когда гости разошлись в разные углы и сидели кучками, подошел в генералу Шешковекий. Начав вежливо разговор о разных предметах, Шешковский, между прочим, спрашивал генерала, давно-ли он приехал с Дона, просил жаловать в нему, а чтобы не откладывать вдаль, приглашал его на другой же день, к обеду. Прошел и хмель у генерала! Он почти не мог отвечать и едва произносил несвязные выражения: «ваше превосходительство, конечно ваше превосходительство, извините меня, я не привык к богатым обедам, я простой человек, куда мне? мне был бы малороссийский борщ»....

— «В том-то и дело», перебил его Шешковский, «потому-то я и приглашаю вас, что завтра у меня будет приготовлен чудесный борщ».

— «Знаю, знаю, ваше превосходительство», продолжал генерал, «но ради же Бога, увольте меня от обеда». Сколько ни отговаривался он, Шешковский оставил однакоже его, твердо повторив приглашение в завтрашнему обеду. Задумался генерал и не знал, что делать: ехать к Шешковскому — беда! и не ехать — беда! Всю ночь протосковал он. На следующее утро, решившись пасть к ногам самой императрицы, он отправился во дворец. Камердинер Зотов не решался доложить о нем, потому что было время, когда императрица ожидала докладчиков с делами. Но генерал просил неотвязчиво.

— «Ради же Господа Бога, доложите матушке-то государыне, мне крайняя нужда просить о себе, ради Бога.» [784]

«Захарушка» доложил, объяснив, что проситель от чего-то в страхе и трепете. Императрица дозволила ввести его.

Только что вошел генерал и чубурах в ноги.

— «Матушка — государыня!» завопил он: «виноват перед Богом и перед тобою, прости меня, помилуй!»

Императрица спрашивает: «что такое, что такое, скажите?»

Генерал откровенно рассказал, как он был на веселе, что болтал от вина и простоты, как Шешковский просил его на борщ. Загнув руку за спину и потирая ее, он говорил плачевным голосом:

— «Знаю я, матушка-государыня, знаю, что у него за борщ!»

Понравилась императрице наивность генерала. Она побранила его за разговоры и ваяла с него слово, что он никогда не будет делать этого. В это время вошел Захарушка, с докладом, что Шешковский приехал и спрашивает дозволения войти к императрице. Государыня приказала генералу спрятаться за ширму и стоять там; потом приказала звать Шешковского.

— «Знаю», сказала она, «о чем вы хотите доложить мне; но я уже видела виноватого, он в полном раскаянии; пожалуйста, дозвольте ему не являться на ваш борщ; я с ним переговорила»....

Стоявший за ширмами генерал до того обрадовался, что не утерпел, выглянул из-за ширм и, разинув рот и показывая кукиш, с насмешкой сказал Шешковскому:

— «А, что взял!»

Императрица услышав его голос, тотчас оглянулась, увидела все, и много смеялась над наивным донцом.

————

Раз Шешковский сам попал в свою ловушку. Один молодой человек, уже бывший у него в переделке, успел заметить и то, как завертывается ручка кресла, и то, отчего люк опускается; этот молодой человек провинился в другой раз и опять был приглашен в Шешковскому. Хозяин, по прежнему, долго выговаривал ему за легкомысленный поступок и по прежнему просил его садиться в кресло. Молодой человек отшаркивался, говорил: «помилуйте, ваше превосходительство, я постою, я еще молод.» Но Шешковский все упрашивал и, окружив его руками, подвигал его ближе и ближе к креслам, и готов уже был посадить сверх воли. Молодой человек был очень силен; мгновенно схватил он Шешковского, усадил его самого в кресло, завернул [785] отодвинутую ручку, топнул ногой и — кресло с хозяином провалилось. Под полом началась работа! Шешковский кричал, но молодой человек зажимал ему рот, и крики, всегда бывавшие при таких случаях, не останавливали наказания. Когда порядочно высекли Шешковского, молодой человек бросился из комнаты и убегал домой. Как освободился Шешковский из засады, это осталось только ему известно!

В долговременное царствование Екатерины II, Шешковский не дослужился выше чина статского советника: это значит, что она считала необходимым иметь такого чиновника, но не высоко ценила его ремесло. ⁸ Вероятно, заслуги его награждались больше деньгами, чем почетными наградами. Говорят, что он и сам умел наживаться: за деньги освобождал от наказания тех, которые приглашались к нему. Верно только то, что он оставил после себя три дома в Петербурге (один дом, в котором сам жил, был в Коломне, близ Калинкина моста) и большие капиталы. Но богатство, нажитое службой неблагородной и неправдой, не пошло в прок. Единственный сын его был человек ничтожный, пьяница и мот (??). У него все исчезло прахом!

Шешковский умер 12-го мая 1794 г. (см. «Описание Александро-Невской лавры», соч. Попова, 1842 г. стр. 111).

219.

Коронование Петра III.

Говорили мне, что Петр III, по отрытии его в конце 1796 г. найден сохранившимся и что в Петропавловском соборе он посажен был на стул и коронован.

Более же достоверные люди утверждают, что в гробу найдены были только кости и один сохранившийся сапог; что приготовлена была особенная корона и положена на престоле в Петропавловском соборе; что Павел, еще до коронации своей, сняв шпагу, сам взошел в алтарь, вынес корону и надел ее на череп своего отца; и что только в этом состояло все коронование Петра III. [786]

Комментарии

1. См. «Русскую Старину» изд. 1871 г., т. IV, стр. 583-587, 685-696; изд. 1872 г., т. V, стр. 129-147, 457-468, 670-680, 767-772; т. VI, стр. 87-97, 285-290, 675-678. Ныне помещаемые рассказы собраны и записаны одним, ныне уже покойным, стариком, весьма интересовавшимся отечественной историей. Это обширное и любопытное собрание будет постепенно помещено на страницах «Русской Старины». Предваряем, что некоторые из рассказов, впрочем немногие, представляют варианты сообщенных прежде подобных рассказов. Ред.

2. Что Тараканова была не более как авантюристка и самозванка, это доказано изданием подлинных о ней документов и исследованием г. Лонгинова; мы оставляем, однако, настоящий рассказ, записанный лет двадцать тому назад, как предание, ходившее из уст в уста. Ред.

3. Обо всем этом рассказывал мне сенатор Иван Савич Горголи, который женат на дочери генерала Рибаса, и потому рассказу его, как дошедшему до него из семейства самого Рибаса, нельзя не верить. Прим. Собирателя.

4. Подлинные показания княжны Таракановой сохранились в семействе князей Голицыных и находятся, как говорят, у статс-секретаря, князя Александра Федоровича Голицына. Прим. Собирателя.

5. О Шешковском упоминается в «Словаре достопамятных людей» — Бантыша-Каменского, ч. 3, стр. 78; ч. 4, стр. 28, 262 и 263; в «Записках Державина», стр. 323-325, 327, 328. См. также интересную заметку о Шешковском П. А. Ефремова в «Русской Старине» изд. 1870 г., т. II, стр. 637-639. Ред.

6. О допросе Шешковским Я. Б. Княжнина см. «Словарь достопамятных людей земли русской» — Бантыш-Каменского М., 1836 г., ч. 3, стр. 78. Прмеч. Собирателя.

7. О заключении Н. И. Новикова в Шлиссельбургскую крепость и о допросе его Шешковским — там же, ч. 4, стр. 28. Примеч. Собирателя.

8. Это не справедливо, так как Шешковский, в 1791 г., бил произведен уже в тайные советники. См. «Русск, Стар.», 1870 г., т. II, стр. 639. Ред.

Текст воспроизведен по изданию: Исторические рассказы и анекдоты // Русская старина, № 8. 1874