“РОДОСЛОВИЕ” ЛАВРЕНТИЯ ХУРЕЛИЧА
10 июня 1655 г. из Вильны по направлению к Москве выехала вереница богато украшенных карет и хозяйственных повозок. Это было посольство германского императора и австрийского эрцгерцога Фердинанда III во главе с послами Аллегретто де Аллегреттт и Иоганом Теодором фон Лорбахом. В Москву австрийские гости прибыли 7 октябри 1655 г. и оставались там до осени следующего года. То было не обычное рядовое посольство. Ибо кроме официальной цели — поздравления царя Алексея Михайловича с 10 годовщиной вступления на престол — цесарские послы должны были обновить “прежнюю их дружбу и любовь” и содействовать заключению мира между Россией и Польшей 1.
Важность порученной миссии в условиях опасности агрессии со стороны Оттоманской Порты, торжественность московского церемониала не могли не ощущаться участниками посольства. И спустя почти два десятилетия один из них, обращаясь к русскому царю, писал: “Алексий, государь преславнешний, егда убо прежде седми на десяти лет от сих отдаленных Европии стран повелением августейшего римского цесаря Фердинанта Третияго благочестивыя памяти ко северных стран и потом во славнейший град Москву великих князей столицу прямо егда ваше царское величество ис Польския земли победоноситель возвращен еси пришел есмь и тамо не токмо пресветлейшее лицо ваше, но и толикое сияние двора вашего, толикое всех вещей и богатства преизрядство и толикое благородных бояр вам крайним послушанием и близ божественным угодием служащих множество зрел есмь, абие тогда и душею и очесы ужасен толикого величества славы доволно и обилно удивлятись возмогл есть, яже никогда более украйнейших земель государей от мене видена суть, ниже слышана великолепие толь высоко от того времени даже доныне в сердце моем напечатано ста...” 2.
Слова эти принадлежали Лаврентию Хуреличу (или Куреличу), в бытность в Москве отправлявшему обязанности дворецкого австрийского посольства. И характерно, что он счел нужным особо подчеркнуть свои воспоминания в 1673 г., когда, будучи уже герольдмейстером и советником нового императора Леопольда I, посвятил Алексею Михайловичу составленное им “Родословие пресветлейших и вельможнейших великих московских князей”, откуда и взят цитированный отрывок.
Имя Лаврентия Хурелича и его “Родословие” издавна известны русским историкам и литературоведам. На них ссылался в “Кратком описании дел... императора Петра Великого” П. Н. Крекшин, в связи с чем между ним и Г. Ф. Миллером возникла жаркая полемика, в разборе и оценке которой принял участие М. В. Ломоносов. В поданном им, совместно со Штрубе де Пирмоном и В. К. Тредиаковским, в академическую канцелярию “Рассмотрении спорных пунктов” (1747 г.) упоминается и “Родословие” Лаврентия Хурелича в части, касающейся сведений о браке М. А. Старицкой с Голштинским герцогом Христианом 3. Археографическое изучение труда Лаврентия Хурелича началось, однако, только в середине XIX в. прежде всего А. X. Востоковым 4. Позднее о нем упоминал А. И. Соболевский 5, а в советское время И. М. Кудрявцев, Г. Н. Моисеева и др. 6 Наиболее полная сводка известных данных о “Родословии” и краткая характеристика идейного содержания, структуры и оформления памятника принадлежат А. И. Рогову, труд Лаврентия Хурелича рассмотрен им в связи с внешнеполитическими обстоятельствами и русско-австрийско-славянскими отношениями на исходе XVII в. 7
И все же до сих пор “Родословие” Лаврентия Хурелича не привлекало к себе специального внимания, а текст его остался неопубликованным. Вокруг него накопилось немало легенд, непроверенных предположений и безосновательных догадок. Ничего неизвестно — по крайней мере в русской литературе — о происхождении Лаврентия Хурелича и об обстоятельствах его жизни до и после написания [22] “Родословия”. Предполагается, что он был сербом или хорватом и мог разделять национальные чаяния “своих соплеменников, томившихся под властью Турции и возлагавших надежды па помощь как Австрии, так и России” 8. Как ни странно, даже его должность — советника Леопольда I — в комментариях к сочинениям М. В. Ломоносова превратилась в сан священника 9. Столь же скудны и сбивчивы сведения о происхождении “Родословия”. А. И. Соболевский полагал, что оригинал его в Вене отпечатан не был. Считается, что авторская рукопись не сохранилась и лишь по выпискам Посольского приказа было признано, что сочинение было написано автором на латинском языке. Слабо разработана и его археография. В настоящие время, как указал А. И. Рогов, известно только три списка памятника (в ЦГАДА — лицевой полуустав XVII в.; в ГИМ — полуустав XVII в.; в ГБЛ — полуустав XIX в.). Сведения о судьбе двух списков из собрания Ниловой Столбенской пустыни, упоминавшихся А. Е. Викторовым в 1890 г., в настоящее время отсутствуют 10.
Однако при содействии покойного ныне директора ЦГАДА В. Н. Шумилова удалось установить, что в архиве находится еще один лицевой список “Родословия”, почему-то не обративший до сих пор на себя внимание исследователей 11. Он написан по-латыни и, по-видимому, может считаться тем оригиналом, о котором в выписках Посольского приказа говорится: “Прислал к великому государю тое книгу из Вены цесаря Римского гербар Куреличь с маеором Павлом Менезиусом в прошлом во 182 году, на латинском языке” 12. Русский перевод был выполнен, как считается, толмачом Посольского приказа Николаем Спафарием и подьячим Петром Долговым 13.
Выявление латинского списка существенно уточняет историю создания “Родословия” и его перевода на русский язык. Во-первых, снимается вопрос об издании труда Лаврентия Хурелича в Вене, в чем сомневался еще А. И. Соболевский. Несомненно, в руки русских переводчиков попал латинский оригинал в рукописной форме. Последнее примечательно и с точки зрения истории поздней рукописной книги как культурного явления не только России того времени, но и за рубежом 14. Во-вторых, представляется возможным проверить качество русского перевода и соответствие его авторскому подлиннику. Вопрос потребует дополнительных изысканий, но уже сейчас можно утверждать, что перевод страдал буквализмами, путаницей и разнобоем в транскрипции одних и тех же имен. Например, среди упоминаемых Хуреличем “аоуторов” находился Илья Рейснер, чья книга “Genoalogiam imperatorum, regum, ducum” была издана во Франкфурте в 1599 г. В русском переводе он именуется то Илиа Резунер, то Илия Рейснер. Собственное имя в латинском написании Елизабета передается то как Елизавефь, то как Елискефь, то как Елихсад и т. п. Наконец, оба лицевых списка интересны с точки зрения искусства книги и различий в передаче одних и тех же портретов и символов. До сих пор об оформлении оригинала можно было судить только по распоряжению о “строении” книги от 1 августа 1675 г., когда, в частности, [23] говорилось: “И написан тое книгу добрым уставным писмом с золотом и сь его, великого государя, персоною и з заставицы и короны во всем против той латинской книги” 15.
Латинский список, состоящий из 32 листов, заключен в картонный переплет, покрытый кожей с тиснением в центре, изображающим в ромбовидной рамке герб императора Леопольда I. По ошибке оттиск перевернут. На нижней крышке переплета видна подклейка — разворот итальянской книги XVII в. На первом листе почерком XVIII в. сделана русская запись: “Книга рукописная на латинском языке: о родословии Российских великих князей и государей, цесарского советника и герольдмейстера Лаврентия Хурелича, с показанием имеющегося посредством браков сродства между Россиею и осмью Европейскими державами, то есть цесарем Римским, и королями Аглинским, Дацким, Француским, Гишпанским, Польским, Португальским и Шведским; и с изображением оных королевских гербов, и в средине их великого князя С[вятого] Владимира, а на конце портрета государя царя Алексея Михайловича”.
Русский перевод написан полууставом, тоже на 32 листах, и в значительной мере повторяет внешний вид латинского подлинника. Но рукопись дошла до нашего времени в неважном состоянии. По-видимому, бумага намокала и на переплете расслаивается. Перед рамкой с заглавием ранее была защитная шторка, от которой осталась лишь часть нижнего обреза. Краски на миниатюрах осыпаются. На обороте обложки имеется пометка: “Фотогр. Заикин для проф. Соболевского 7 ноября 1890 г.” Подобно тому, как это отмечено для латинской рукописи, на первом листе запись почерком XVIII в., но более краткая:
“Перевод с книги латинской о Родословии великих Российских князей и государей и о сродстве их посредством браков с осмью европейскими державами, поднесенной царю Алексею Михайловичу с изображением на конце его портрета”.
Кроме того, нам удалось выявить еще один, ранее не известный список в ЦГИА из фонда Синода 16, писанный черными и красными чернилами полууставным письмом на бумаге конца XVII в. в четверку, на 78 листах. Один лист выпадает (л. 5), другой разорван пополам (л. 34). Переплет — доски в коже, на нижней крышке с внутренней стороны вклеен фрагмент жалованной грамоты конца XVII в. с упоминанием имен “великих государей”, т. е. Петра I и Ивана V. Это существенно для датировки, так как дает основания полагать, что рукопись была переплетена или даже изготовлена в самом конце века (старший брат Петра I умер в 1696 г.). Иными словами, этот список по времени создания близок к лицевому. Он имеет деловой, рабочий характер. На полях и в тексте встречаются пометки карандашом скорописью того времени и вынесенные на поля слова, свидетельствующие о работе над переписываемым текстом. В этих случаях встречается комбинация устава и скорописи. Так, уставом написано “Василий”, а скорописью добавлено: “второй” (л. 22). На л. 49 внизу карандашом дописано о Христиане V: “Родился, апреля в 18 день в лето Христово 1646-гo” и т. п. [24]
Сличение новонайденного синодского списка с русским переводом ЦГАДА и со списком ГИМ показывает их значительную близость, хотя и не тождественность. По сравнению с последним список из фонда Синода имеет до 300 более или менее значительных разночтений смыслового или лингвистического характера. Создается впечатление, что во многих случаях они как будто бы свидетельствуют в пользу более раннего происхождения синодского списка. В списке ГИМ некоторые листы в процессе переписки оказались перепутаны, заглавие отсутствует. Однако полагать, что синодский список мог служить источником для списка ГИМ, было бы преждевременно, поскольку по ряду расхождений приоритет остается за последним списком, дающим более правильные сведения или написание имен. Не исключено так же, что синодский и музейный списки отразили какую-то промежуточную, но общую для них редакцию или даже одну из стадий работы над русским переводом латинского оригинала. Но это, разумеется, пока только предположения.
Еще один — поздний — список, неточно использованный комментатором сочинений М. В. Ломоносова, хранится в БАН в составе сборника из библиотеки Александро-Невского монастыря 17. По недоразумению В. Р. Свирская датирует перевод “Родословия” Лаврентия Хурелича 1747 г. На самом же деле перед нами список этого времени с известного русского перевода XVII в. Он занимает 60 листов вержированной бумаги с водяным знаком “ЛК”. Список довольно исправно передает текст, включая определение должностей Хурелича, вопреки прочтению комментатора, никогда священником не являвшегося: “Советник и священного римского государства героалд” 18.
Труд Лаврентия Хурелича в латинском оригинале назывался: “Genealogia Serenissimorum ac Potentissimorum Magnorum Moskoviae Ducum totiusque Russiae Invictissimorum Monarcharum Singulari Studio ac Diligentia еx diversis cum impressis tum manuscriptis Authoribus, alijsque fide dignissimis monumentis collecta, Laurentio de Churelichz sacra caesarea Regiaque Maiestatis Leopoldi I Consiliario et Sacri Romani Imperij Heroaldo. 1673”. В русском переводе: “Родословие пресветлейших и вельможнейших великих московских князей и прочая и всея России непобедимейших монархов особым тщанием и радением из розных печатных и рукописных ауторов и из иных веры достойных памятствованей собранное Лаврентием Хуреличем священного цесарского и королевского величества Леопольда I советником и священного Римского государства героалдом 1673”. Любопытно, что в синодском списке против слова “героалдом” на полях сделана выносная поясняющая помета “гербодатель” (л. 5 об.).
“Родословие” состоял из посвящения царю Алексею Михайловичу и двух частей. В посвящении, после перечисления полного титула русского монарха, завершавшегося пожеланием “житие благополучие, победы и триумф”, говорилось: “Пресветлейший, вельможнейший и непобедимейший монарх государь, государь и царь милостивейший! 19. Той есть во превосходителных душах природный естественный довод, яко необычному и никогда прежде [25] того не виденному делу некоему преизрядство вышшим разума следством истязати и молчаливо в себе удивлятись обыкоша, то ж да и о мне самом чювствую” (л. 3). Далее следовали строки, цитированные в начале нашей статьи, в которых Лаврентий Хурелич излагал воспоминания о своей поездке в Москву в составе австрийского посольства 17 лет назад, вслед за чем объяснял причины, побудившие его составить свой труд: “...Яко день и нощь раздетелно желах толь великому и толь благополучному государю малая некая вымысла моего дань благоновейшейшею души покорностию приносити освещаю притом вам, о непобедимейший монарше, всегдашное воспоминание пресветлейшаго вашего рода и ваших предков свойственное рождение крайнейшим прилежанием и трудами из древнейших историков и старых знаков от мене собранное, еже аще милостивейшими очесы восприимеши и естественным царским благодеянием благоизволиши бога треблажайшего величайшего теплейшими молениями умолю, дабы яко высокого величества вашего престола во граде Москве преже толиких лет крайнейшим удивлением почитал есмь. Такоже между кратким временем побежденных махометанских врагов христианские веры и святаго креста жесточайших гонителей победоносительней славы твоея колеснице следовати и вас, Алексиа, в том имени четвертого, всего востока непобедимого самодержца во Византии граде Константинопольском поклонительными очесы зрети и величество ваше радостным сердцем и покорнейшими службами достойно почитали возмогу”.
Посвящение кончалось словами: “Сице приносит вам, о Алексие, непобедимый монарше, покорнейший раб и слуга Лауренций от Хурелихц священного цесарского и королевского величества Леополда I советник и святаго Рим[ского] государства гербодатель” (л. 3-3 об.).
В первой части “Родословия”, не имевшей особого заглавия, приведена генеалогия русских князей и царей от киевского Владимира до Алексея Михайловича. Как справедливо отметил А. И. Рогов, в труде Хурелича почти нет новых или оригинальных сведений по истории России, исключая упоминания о том, что “в Чешской земле еще пребывают” потомки полоцкого князя Изяслава Владимировича некие “Серотини”. По предположению А. И. Рогова, речь идет о моравской шляхетской фамилии Жеротинов, тем более, что идею о русском происхождении доказывали в своих генеалогиях и такие чешские магнаты, как Рожемберки и Плихты 20. Отмеченное представляет, разумеется, определенный, интерес для истории русско-чешских связей. Однако не менее примечательны для уяснения политических настроений эпохи и некоторые формулировки, которыми Хурелич сопровождал приводимые генеалогические материалы. Обратим внимание на первую статью, касавшуюся великого князя киевского Владимира. “Владимир I, — писал автор “Родословия”, — князь Москвы и России, Святослава сын, Игоря внук, Рюрика правнук, от тоя же крови, что и Август кесарь прежде рожден. Одолев братию свою, все отеческое государьство возвладе, порубежных болгаров, кроатов, вятков, дулепиов 21 и иазигов [26] государству своему покорил. Сего ради об толикой силе первый великий царь наречен и низверже язычную 22 веру и со всякими народы своими христианскую веру объя в лето от рождества Христова 988...” (л. 4).
В этом отрывке немало примечательного. Во-первых, Л. Хурелич держался распространенного в то время мифического мнения о происхождении русских государей от римского императора Августа 23, именуя при этом великого князя киевского, вопреки реальным историческим фактам, “первым великим царем” и “князем Москвы и России”, и подчеркивая его приверженность христианству. Далее, обращает на себя внимание, что, говоря о военных походах Владимира, Хурелич упоминает и поход против хорватов 992 г., хотя, разумеется, по политическим результатам он отличался от походов на покоренные киевским князем племена вятичей, ятвягов и др. Вместе с тем о походах против Польши за Червенские города Хурелич почему-то умалчивает. Возможно, такое умолчание отвечало интересам цесарской дипломатии, пытавшейся добиться примирения между Россией и Польшей перед лицом угрожавшей странам Восточной Европы турецкой экспансии. Возможно же, это попросту объясняется недостаточной осведомленностью автора в русской истории. Ведь написал же он, — и это обстоятельство было отмечено A. И. Роговым, — что об Иване Калите якобы “рустии писателие ничто же памятного в летописи не написаху”.
Следует подчеркнуть стремление Лаврентия Хурелича выставлять русских государей по мере возможности в привлекательном свете. Так, Ярослав Дмитриевич “убиену бывшу Георгию, брату его от Батыа 24, татарского князя, наследничеством правым на престол возведен, государство Русское и Московское против нашествия татаров крепко оборонил в лето от Христа 1240” (л. 7) Или об Александре Невском: “Народы во тишине, грады во обилии и государства во безопасении хранил, но первый должен был дань подати татаром” (л. 7 об.). Почему-то его успешные сражения со шведскими и тевтонскими завоевателями здесь не отмечены. Иван IV охарактеризован следующим образом: “... великий царь московский и монарх всеа России, государь вельможнейший и всевоинствейнейший, но в правлении зело жесток. Щастлив к тому, иже Казанское и Астраханское царство в свою державу покори и по всему Хвалынскому морю даже до Персиды право свое и государство распространи” (л. 11 об.).
Насколько благожелателен Лаврентий Хурелич к Рюриковичам, настолько отрицательно рисует он период правления Бориса Годунова, Василия Шуйского и Лжедмитрия: “Ныне последуют неправеднии монархии похитители, иже после Иоанна Васильевича и сынов его государством лукавством и вымыслом обладаша и державу даже до времен Михаила Федоровича поистине счастливейшего” (л. 12). Это противопоставление не только рисует позицию автора как историка-генеалога, но и как политика-дипломата. “По сих потом единомысленным желательством по великих и долгих народа разорениях последова в лето Христово 1613 яко новое солнце [27] на московском горизонте на благополучном небо возсия государь поистине благополучнейший Михаил Федорович. Божиею милостью и народов жребми набран государь царь и великий князь московский и государь самодержавнейший всеа России и иных, его же преизрядная детельства понеже даже до сего дни в очесех и в памяти человеческой суть. Сего ради лутче явися весма от них умолчати, нежели немного писати” (л. 13). Отметив, что Михаилу наследовал его сын, Алексей, вступление которого на престол было принято “с неизреченною народов радостию”, Хурелич заключал первую часть своего трактата следующими словами: “Его же царственный престол купно с возлюбленнейшими сынами Феодором, Иоанном и Петром треблажайший бог на ползу всего христианства и на искоренение махометанской ереси здравых и долголетних да благоволит сохранити на многа лета” (л. 13 об.).
Вторая часть “Родословия” в латинском оригинале именовалась так: “Theatrum regii Honoris ас Sanguinis, in qou per octo Honorum coronas genealogice reprasentatur, qualiter ex prisco Wladimiri primi Moscovia Magni Сzaris Sanquine Omnes moderni Europa Reges per contracta magnorum principum, regum, imperatorumque matrimonia ceu et ipse Potentissimus ac Serenissimq Magna czar et Monarcha gloriosis simus Alexius Michailowitz, felicissime promanarunt, ejusdem sua Sacra Czarea Majestatis gloria et honori consecratum” (л. 14). В русском переводе: “Зрелище царские чести и крови, на нем же чрез осмь частей короны родословно изъявляются, како от древния Владимера I московского царя крови вси нынешние европстии короли чрез случения великих государей королей и цесарей супружества, яко велможнейший и пресветлейший великий царь и монарх преславнейший Алексий Михайлович благополучно произыдоша. Того ж до царского величества славе и чести посвящено” (л. 14). Стало быть, в отличие от первой части, где собрана была, так сказать, “внутренняя генеалогия”, здесь Лаврентий Хурелич поставил своей целью доказать происхождение всех современных ему европейских владетелей от “царя московского” Владимира Киевского, род которого в свою очередь восходил к римскому императору Августу. Далее, в восьми “венцах” или “коронах” Хурелич перечислял родственные связи русских государей “с умножительнейшим римским цесарем Леопольдом”, “с королем Аглинским и Шкоцким Карлом II”, “с королем дацким и ноиским Християном V”, “с християннейшим францужьским королем Людовиком XIV”, “с королем Гишпанским и Индейским Карлом II”, “с польским королем недавно умершим Иоанном Казимером”, “с королем Португальским Алфонсом”, “с королем Свейским, Готцким и Вандальским Каролем IV” (по-видимому, Карлом XI).
Естественно, что ставившая перед собой откровенно тенденциозные задачи, генеалогия Хурелича не могла не носить фантастического характера. Отметивший это обстоятельство А. И. Рогов подчеркивал: “Родословие” просто изобилует всякого рода ошибками и историческими несообразностями, требует к себе чрезвычайно строгого критического подхода”. Встречается не только хронологическая путаница, но [28] и заведомо неверные сведения о браках, заключавшихся между русскими и европейскими правящими домами 25. При этом обращает на себя внимание расхождение в переводе слова “corona”, которое во всех дошедших списках передастся первый раз как “венец”, а далее как “корона”.
“Родословие” завершается подведением политических итогов в “Епилоге”: “Видел еси непобедимейший монархо, Алексий Михайлович, яко несть король во всей Европе, иже бы ис крови предков твоих чрез сочетанное великих государей супружества не произошел. Тем же благоприветствую пресветлейшим рожденным твоим и аще желаеши да во ином велицем родословном творении изъявлю, како вси прочии всеа христианские всеа вселенныя государи царскому величеству твоему кровию суть союзни, то на милостивейшее твое повеление покорственнейшим сердцем исполню. Ты же, прехвалнейший монархо, живи, здравствуй, царствуй, побеждай и над враги христианские веры благополучно победительствуй сице славы, чести, величества и имяни твоего по всей вселенной никогда же не будет” (л. 31 об.).
Таково в основных чертах содержание “Родословия” Лаврентия Хурелича, русский перевод которого с латинской рукописной книги теперь можно не только документально засвидетельствовать, но и проверить с точки зрения его аутентичности.
Выявление латинского оригинала дает также возможность уточнить и характер художественного оформления “Родословия”. Это тем более важно, что до тех пор пока считалось, что австрийский вариант списка не сохранился, трудно было судить о точности выполнения указа 1 августа 1675 г. относительно оформления русского перевода “во всем против той латинской книги”.
Впервые обративший серьезное внимание на убранство русского лицевого списка А. И. Рогов отмечал: “Хранящийся в ЦГАДА царский экземпляр “Родословия” имеет: 1) пышный титульный лист с рамкой в виде триумфальной арки, украшенной знаменами и гербами (изображения двуглавого орла и Георгия Победоносца); 2) изображение князя Владимира Святославича (исполнено тушью по золотому фону), украшенное цепью гербов как двух русских княжеств, так и восьми западноевропейских; 3) портрет царя Алексея Михайловича, очень близкий к изображению его в “Титулярнике” и, безусловно, независимому от австрийского оригинала” 26.
Сравнение латинского, австрийского по происхождению, и русского лицевых списком действительно показывает наличие некоторых — более значительных в одних и менее значительных в других случаях - расхождений в их оформлении. Титульный лист и здесь и там имеет сходную композицию, охарактеризованную А. И. Роговым. В оригинале рамка, однако, состоит из круглых колонн, увитых растительным орнаментом и поддерживающих гладкий полукруглый свод. В русском списке колонны оформлены иначе и показаны на черном фоне, а опирающийся на них свод рустован. Изображение Георгия Победоносна на геральдическом щите в центре двуглавого орла и внизу рамки в латинском варианте повернуто влево, а в русском — вправо. В целом титульный лист латинского подлинника отвечает нормам книжной графики в стиле австрийского барокко, тогда как в русском варианте чувствуется манера оформления мастерской Посольского приказа. Ближе всего, пожалуй, друг к другу изображения князя Владимира (стр. 24-25). Следует отметить, что здесь опять-таки изображения Георгия Победоносца повернуты — в латинском варианте влево, а в русском вправо. Внизу читается стихотворный текст:
Tot, Wladimire, tuo veniunt
de Sanguine Reges;
Hinc merito Magni Nomina
Czaris habes (л. 14 oб.)
Столь королей oт твоей крови,
Владимире,
Тем достойно рцечшiся велий
царь в мире (л. 14 oб.).
Наиболее значительны расхождения в портретах царя (стр. 26-27), подтверждающие мнение А. И. Рогова в независимости изображения в русском списке от оригинала. Пожалуй, более стабильной оказалась лишь рамка, вверху которой читается фраза: “Мundi prudentia ratio” (л. 32.); “Мира правитель разум” (л. 32). Не говоря уже об отличиях в изображении лица Алексея Михайловича, в австрийской версии дано, в сущности, его оглавное, а не поясное, как в русском списке, изображение, в связи с чем в первом списке нагрудный крест и царские регалии отсутствуют. Видимо, сделано это сознательно, с учетом политико-дипломатических соображений. [29] Внизу имеется стихотворный текст, опубликованный А. И. Роговым в русской версии не полностью. Латинский оригинал его прежде известен не был:
Vivo dies Longos Alexi Maxime Princeps
Deque Mahometis clara Trophoearefer
Sic Tibi semper erunt Laudes tua Famaque vivet
Occasus donec Solis ct Ortus erit.
Здравствуй долголетней, Алексий велий царю,
Побеждай магометаны, славный государю,
Сице в ыну слава и хвала превзыдет,
Дондеже солнце запад: восток мимо идет.
Что же представляло собой “Родословие” Лаврентия Хурелича и какое место занимало оно в системе международных связей Русского государства 1670-х годов?
Как справедливо отмечал А. И. Рогов, книга Лаврентия Хурелича обладала двумя важнейшими особенностями — открыто панегирическим характером по отношению к царствовавшей в России династии и антитурецкой направленностью. Обе эти черты красной нитью проходят через весь “Родословец”. Уже в первых строках, характеризуя киевского князя Владимира, автор стремился не только возвеличить происхождение русских государей, но и подчеркнуть их преданность делу защиты христианства. Эту же мысль, которая теперь связывалась с царем Алексеем Михайловичем, “купно с возлюбленнейшими сынами Феодором, Иоанном и Петром”, Лаврентий подчеркивал и в заключительных строках первой части, в иной формулировке, в “Епилоге”. По мнению А. И. Рогова, Лаврентий был непосредственно связан с австро-русскими дипломатическими отношениями и отражал стремление венского правительства во что бы то ни стало убедить русское правительство в необходимости союза против Оттоманской Порты 27. Связь с действиями австрийского правительства здесь, несомненно, существовала, что косвенно подтверждается и участием Лаврентия Хурелича в посольстве 1655-1656 гг. в Москву. Вместе с тем, анализируя “Родословие”, нельзя не обратить внимания на некоторые характерные детали, выходящие за рамки официальных представлений той эпохи. Наиболее полное проявление это нашло во второй части “Зрелище царския чести и крови”. Во-первых, Лаврентии Хурелич доказывал, что все европейские государи происходят от русских монархов. Это весьма примечательная деталь — речь идет не об обычном “паритетном” родстве русского царя с современными ему европейскими династиями, но о прямой общности их происхождения от киевского князя (“русского царя”) Владимира. То, что одна из целей трактата состояла в этом, нетрудно убедиться, перечитав еще раз “Епилог”, а также подпись под изображением князя Владимира. Во-вторых, весь трактат, от начала и до последних слов “Епилога”, исходил из широкого толкования автором понятия христианства, к которому Лаврентий относил государей, придерживавшихся не только католического, но и православного и протестантского вероисповеданий. В самом деле, в ряду христианских монархов, которые “кровию суть союзни и сродни” русскому православному царю, Лаврентий Хурелич называл государей как католических (Австрия, Франция, Испания и др.), так и протестантских (Швеция) стран. А в последней фразе “Епилога”, обращаясь к православному царю, он провозглашал: “Ты же, прехвалнейший монархо, живи, здравствуй, царствуй, побеждай и над враги християнские веры благополучно победительствуй сице славы, чести величества и имяни твоего по всей вселенной никогда не будет”. Эта же мысль в стихотворной форме выражена в подписи к портрету Алексея Михайловича.
В такой трактовке была, разумеется, своя логика, ибо при обратном осмыслении трактат, обращенный к русскому царю, практически утрачивал бы всякий смысл. По ходу же размышлений автора Алексей Михайлович не просто один из христианских монархов, но и государь, в силу определенных генеалогических сплетений занимающий среди них совершенно особое, почетное положение, как первый среди равных.
Позиция Лаврентия, отмеченная столь редким для Австрии XVII в. духом толерантности, не укладывается в привычные официальные дипломатические и идейные каноны своей эпохи. В этом можно без труда убедиться, сопоставив с “Родословием” Хурелича изданный в Вене десятью годами ранее политический трактат видного деятеля чешской культуры XVII в. Т. Пешины, призывавшего к объединению сил против опасности турецкой агрессии, весьма актуальной в 1660-е годы.— “Укалегон Германии, Италии и Польши, Венгрия, горящая в пламени турецкой войны” (1-е изд.— 1663 г., 2-е изд. — 1664 г.). Т. [30] Пешина считал, что лишь совместные усилия европейских государств положат конец турецкой опасности, которую рассматривал как борьбу с враждебным христианскому миру началом. В планировавшемся им союзе должны были принять участие члены Германской империи во главе с Австрией — Россия, Польша, Швеция, Франция, Дания и итальянские государства. Отличительной чертой плана Т. Пешины была идея славянской взаимности. Он подчеркивал культурно-этническую общность народов России, Польши и соседних “единоязычных братьев словаков, хорватов, мораван, силезцев, чехов и других”. Тем не менее конфессиональный фактор стоял для него на первом месте. И, исходя из широкого толкования христианства, подобно Лаврентию Хуреличу, ратуя за сближение славянских народов, Т. Пешина все же оставался идеологически в рамках католицизма, а политически — в сфере имперско-австрийской политики. По наблюдению чехословацкого историка М. Шмерды, в национальной концепции Т. Пешины славянское национальное самосознание своеобразно сочеталось с габсбургской восточной программой 28.
Исходные позиции Лаврентия Хурелича были иными. Это впечатление усиливается и открыто панегирическим характером “Родословия”, даже если допустить, что оно могло отвечать интересам австрийской дипломатии любым способом, во что бы то ни стало добиться вовлечения России в антитурецкую коалицию. Ведь трактат неизбежно подсказывал вывод, что не только английский, датский, французский, испанский, польский, португальский и шведский короли, но и сам император Леопольд происходили от русского князя Владимира, которого Лаврентий именует “царем московским”. А между тем еще Ю. Крижанич подвергал критике внешнюю политику германских императоров с их стремлением к гегемонизму 29. И спустя 20 лет чешский иезуит Иржи Давид, побывавший в Москве в конце 1680-х годов, был уверен, что царский титул Алексею Михайловичу был дарован Леопольдом I, герольдмейстером и советником которого Лаврентий Хурелич являлся. Как полагал в своем трактате “Современное состояние Великой России или Московии” И. Давид, после падения Византии “московские правители стали по достоинству” преемниками византийских императоров, “царей” — как христиане, у которых сохраняется христианство и греческие обычаи. “Очевидно,— продолжает далее Иржи Давид,— в этом причина, почему некоторые правители Европы отказывались давать им этот титул или с трудом на это согласились. Алексей Михайлович, отец, нынешних царей, просил об этом папу Климента X, к которому в 1673 г. был послан по некоторым делам знатный господин Павел Менезиус, шотландец, католик, ныне полковник в смоленском гарнизоне. Но поскольку он этого не добился, он промолчал и обо всем деле, которое вел. Августейший же цесарь Леопольд был более благосклонен и в угоду их желанию дал им этот титул” 30.
И трактат Т. Пешины, и трактат И. Давида, отразившие славянские симпатии в чешской среде, были так или иначе связаны с австрийской политикой, как было связано с нею “Родословие” славянина Л. Хурелича. Но именно поэтому, зная крайнюю щепетильность той эпохи по части генеалогии, трудно предположить, что Леопольд I, составляй Лаврентий “Родословие” по прямому заказу австрийского правительства, мог бы одобрить подобное “принижение” своей родословной! По-видимому, А. И. Рогов правильно (хотя и достаточно осторожно) предположил, что в “Родословие” в какой-то мере отразились национальные чаяния южных славян, возлагавших надежды на свое освобождение и на Австрию, и на Россию. Но если это так, то едва ли правомерно оценивать труд Лаврентия Хурелича как обычную генеалогию и, соответственно, предъявлять к нему строгие требования сугубой точности и скрупулезности. Обстановка его появления и читательский адрес, и общий тон — все это дает основания смотреть на труд Лаврентия Хурелича прежде всего как на своеобразный публицистический трактат. И сомнительно, что его можно рассматривать в качестве документа официального, правительственного характера (то, что книга Л. Хурелича не была напечатана, лишь усиливает такое впечатление). Конечно, конкретный читательский адрес (царь Алексей Михайлович) и целевое назначение трактата (призыв к совместной борьбе против Оттоманской Порты) накладывали определенный отпечаток на примененную здесь фразеологию. Но и в главном, стремлении к объединению славянских народов, хотя бы в рамках межъевропейского союза, несомненна связь “Родословия” Хурелича с тем процессом роста [31] славянского самосознания, который вновь наметился во второй половине XVII в. под воздействием внешних и внутренних факторов не только у поляков, чехов, но и у других австрийских славян и соседних южнославянских народов.
Комментарии
1. С. А. Белокуров. Списки дипломатических лиц русских за границей и иностранных при русском дворе, вып. 1. — “Сборник Московского главного архива МИД”, вып. 5. М., 1893, стр. 238.
2. ЦГАДА, ф. 135, отд. 5, руб. 2, № 26, л. 3 (далее ссылки в тексте).
3. Подробнее см.: М. В. Ломоносов. Полн. собр. соч., т. 6. Труды по русской истории, общественно-экономическим вопросам и географии. 1747-1765 гг. М. — Л., 1952, стр. 541-543.
4. А. Х. Востоков. Описание русских и словенских рукописей Румянцевского музеума. СПб., 1842, стр. 791-792; А. Е. Викторов. Описи рукописных собраний в книгохранилищах Северной России. СПб., 1890, стр. 212-213.
5. А. И. Соболевский. Переводная литература Московской Руси XIV-XVII вв. СПб., 1903, стр. 99-110.
6. И. М. Кудрявцев. Издательская деятельность Посольского приказа. — “Книга. Исследования и материалы”, т. 8. М., 1963. стр. 205; Г. Н. Моисеева. Ломоносов и древнерусская литература. Л., 1971, стр. 99, 125.
7. А. И. Рогов. Русско-австрийские культурные связи XVII в. — “Австро-Венгрия и славяно-германские отношения”. М., 1965, стр. 20-28.
8. А. И. Рогов. Указ, соч., стр. 22.
9. М. В. Ломоносов. Указ. соч., стр. 545.
10. А. Е. Викторов. Указ. соч.
11. ЦГАДА, ф. 135, отд. 5, руб. 2, № 27.
12. См. А. И. Рогов. Указ, соч., стр. 21.
13. И. М. Кудрявцев. Указ. соч., стр. 205.
14. Подробнее см.: А. С. Мыльников. Вопросы изучения поздней рукописной книги.— “Печатная и рукописная книга”. М., 1975.
15. См. И. М. Кудрявцев. Указ. соч., стр. 205.
16. ЦГИА, ф. 834, оп. 4, № 1523.
17. БАН, 31.7.19.
18. Там же, л. 34.
19. О характере имеющихся разночтений можно судить по списку ГИМ, где эта фраза читается так: “Пресветлейший, велможнейший и непобедимейший государь монархо и великий княже милостивейший”. Учет разночтений — одна из задач будущего критического издания текста памятника.
20. А. И. Рогов. Указ. соч., стр. 23.
21. В списке ГИМ — дулетлов.
22. В списке ГИМ — языческую.
23. О происхождении русских государей от Августа см.: Р. П. Дмитриева. Сказание о князьях Владимирских. М.-Л., 1955, стр. 129, примеч. 3, 5.
24. В списках ЦГАДА Синодального собр.— от Бата.
25. А. И. Рогов. Указ. соч., стр. 24.
26. А. И. Рогов. Указ. соч., стр. 24, 28.
27. А. И. Рогов. Указ. соч., стр. 21.
28. Подробнее см.: А. С. Мыльников. К вопросу о формах проявления славянского самосознания в чешском обществе XVII в.— “Slavia”, 1970, № 4, стр. 579-580.
29. “Русское государство в половине XVII в.”, ч. 2. М., 1859. стр. 284.
30. G. David. Status modernus magnae Russiae seu Moscoviae. Ed. A. Florovskij. London, Paris, Hague, 1965, p. 75-76; см. также: “Вопросы истории”, 1968, № 1, стр. 31.
Текст воспроизведен по изданию: "Родословие" Лаврентия Хурелича // Памятники культуры. Новые открытия. Ежегодник. 1976. М. 1977. © текст - Мыльников А. С. 1977