-

ПРИЛОЖЕНИЕ

СООБЩЕНИЕ О КРОВАВОЙ И СТРАШНОЙ РЕЗНЕ В ГОРОДЕ МОСКВЕ С УЖАСНЫМ И СТРАШНЫМ КОНЦОМ ДИМИТРИЯ, ПОСЛЕДНЕГО КНЯЗЯ, ЦАРСТВОВАВШЕГО ДОНЫНЕ

После того Петр Федорович Басманов (Peter Vendronitz Basmaneuf), один из главнейших и наиболее мужественных Бояр, был великолепно введен в Город и весьма почетно принят Борисом Федоровичем Годуновым (Boris Fendronitz Godena), бывшим тогда Государем страны: и все это за его великодушную защиту и сохранение Замка Новомирскоградского (Novomerskigrod) против сил Димитрия Ивановича (Demetri Ioanovitz), я за такое доблестное дело он был награжден этим сказанным Государем прекрасными и богатыми подвохами, что произошло в месяце феврале 1606 года, случилось, что около 13 Апреля сказанный Борис Федорович Годунов (Boris Fendronitz Godena) внезапно у мер, не без подозрения в том, что он бил оправлен: и он был погребен день спустя, его жена, покинутая вдова, и его сын Федор Борисович (Fendеr Borisovits) были незамедлительно возведены на Императорский трон и приняты за Государя и Государыню каждым в Городе и Стране, кто им присягнул и поклялся в верности, покорности и повиновении. После этого они незамедлительно отослали сказанного Петра Федоровича Басманова (Рeter Fendronitz Basmaneuf) в Лагерь, как главного начальника всех военных людей, чтобы привести их к присяге соответственно обычаю, что и было выполнено наибольшей их частью. Но как Государь Димитрий Иванович (Demetri Ioanovitz) приближался с каждым днем ближе и ближе, и его силы заметно увеличились по причине великого множества хорошо сражающихся воинов и других нанятых солдат, которые были посланы ему из Польши, так как те из защитников страны вскоре присоединялись к ним, и главным образом потому, что, по божественному проведению, весь мир был уверен и полностью убежден, что он человек, долженствовавший быть настоящим наследником и преемником Короны: которому подобным образом многие из Бояр охотно доверились, так же те из партии Бориса [54] Федоровича Годунова (Boritz Fendronitz Godenaes), которые не были уверены в своей силе, и не ведали, как добиться собственной власти; также большая часть военных людей, которая желала лучше поклоняться восходящему Солнцу, как сказанный Басманов поступил, проникнуть своевременно в доверие этого нового Государя. Так что в заключение весь Лагерь отпал, пристав с наибольшей частью немцев к этому Государю Димитрию (Demetrius), который продвигался ближе и ближе с каждым днем к главному Городу страны, и на его пути весь мир падал ниц веред ним, и так 20 Июня он осуществил свое вступление и Город Московии. 28 сказанного месяца туда прибыла также старая Государыня, которая, представлялось, была Матерью или скорее действительной женой Тирана Иоанна Васильевича (IoanVasiliovitz), которая на протяжении своего вдовства была заперта, подобно бедной арестантке, в маленьком уединенном монастыре, который был удален на сотню лиг от сказанного Города. И оказанный Государь (по здешнему предположению, предстал перед ней лично, сопровождал ее карту, все время с непокрытой головой и пешком, и ни разу не взобравшись на коня, пока они не въехали в Замок, где сказанная притворная мать расположилась в другом из главных Монастырей, где не бывал никто, кроме знатнейших Дам страны, и где ее еще содержат, оказывая хорошее обращение как Государыне, или Императрице; и как жене и вдове Императора этой страны. Этот Димитрий (Demetrius) не медлил долго, но заставил короновать себя 21 сказанного месяца, несмотря на то, что Императоры России всегда желали осуществить это торжественное вступление до пятого сентября, дня, когда они начинают отсчитывать новый год. Но кажется необходимость заставила его торопиться с празднованием этого торжества по очень срочным причина!... Он имел вокруг своей особы Гвардию надежных немецких алебардщиков, которых он привёз о собой из Польши, но по причине, что это было не в обычае и традиции других Государей в их резиденции внутри Города, они все вскоре были уволены, таким же образом солдаты [55] любой чужеземной нации были уволены и разжалованы, что было приведено в исполнение так беспорядочно и неожиданно, что многие были очень недовольны, к тому же по причине, что они не получили того, что было обещано, посредством этого они нашли себя дурно вознагражденными и слабо откомпенсированными за их добрые услуги, и именно некий благородный Господин, Государь Белой России, которого звали Адам Вишневецкий (Adam Visnevetskis ), который среди других своих жалоб сообщал, как он ссудил сказанному Димитрию (Demetrius), пока тот оставался в Польше, сумму около 800000 Рублей (разновидность монет). Я не могу хорошо сказать по какой причине, но сказанный Господин был удалён, не получив ни платы, ни награждения, и теперь за границей носится слух, что он опустошил границы этой страны с различными другими той же шайки недовольных людей, произведя всему ущерб и порчу, какую они могли придумать. С самого начала правления этого Димитрия (Demetrius) были многие, которые так же публично, как конфиденциально утверждали, что он был иного рода, чем настоящий преемник, наследник или Государь страны, среди которых были также один благородный Господин и Монах. Но сказанный Монах был быстро отправлен на тот свет, а Господин, чье имя Василий Иванович Шуйский (Vasilius Ioanovitz Cinskie) (который ныне Государь страны), был доставлен на открытую рыночную площадь перед местом Правосудия и раздет, готовый к отсечению его головы топором, который несмотря на этот момент, и по заступничеству Канцлера Афанасия Ивановича (Ofsinassi Ioanovitz) получил помилование и сохранение своей жизни и очень торжественно встречен, и с этого времени далее пошли слухи ни о чём ином, как о ежедневных изменах и всех видах заговоров: от этого, последовали многочисленные пытки, бичевания, опалы, увольнения и осуждение лучших, с новым утверждением сословий ¹, что было удивительнее всего слышать; но этот проклятый род и развращенное отродье змей нисколько не переставали до тех пор, пока они не выполнили свои тиранические замыслы, на протяжении [56] правления чужеземного Государя. Что же до его особы, он сохранял своё величие очень хорошо: он был человеком среднего роста, смуглый лицеи, склонный к разлитию желчи, но быстро успокаивался, он разжаловал многочисленный штат и приговоры к смерти Старшия и других офицеров за самое ничтожное уклонение от своих обязанностей, ему нравилось быть верхом и любил часто ездить на охоту, человек большой поспешности, а что бы быстро ни приказал, любое являлось перед ним, и управлял с отличным предвиденьем даже в малейших делах; он был большой предприниматель, удивительной смелости и внутренне сочувствовал, что вся страна Московии не подходит для него, чтобы приобрести какую-либо великую славу, так что он домогался также других стран и монархий: сначала он был очень любезен, давая свободный доступ самым незначительным лицам, но после он начал примечать и понимать проделки русских, он снова обзавелся гвардией ливонцев, а затем немцев и других иностранцев под ведением трех капитанов, француза, англичанина и шотландца. Под началом французского капитана, который звался Жак Маржерет (Iaques Margerett), находилась сотня драбантов ², которые носили протазаны и были богато одеты в бархат и парчу. У англичанина, чье имя было Матвей Кнолсон (Mathew Knowlson), была сотня алебардщиков, так же как и у шотландца, называемого Альберт Фенси (Albert Fancie), подобным же образом сотня других, которые были одеты в тонкое сукно с широкими бархатными отворотами, а по праздничным дням в красный малиновый бархат. Копейщики имели по большей части по 70 Рублей в год и, кроме этого, годовой доход с некоторых поместий, на которых они могли кормиться. Алебардщики помимо и свыше годового дохода от земель, закрепленных за ними, имели по 40 Рублей в год и по два комплекта одежда; и, кроме того, он хотел еще содержать сотню Мушкетеров, однако это решение было отложено. Кроме удовольствия, которое он получал в охоте, он также имел большое увлечение литьем артиллерийских снарядов, и не только смотреть их в дело, но и испытывать их самому; с этой целью он приказал [57] соорудить подвижные линии и стены, чтобы имитировать штурм, в каковых тренировках и упражнениях он всегда был в самой гуще среди других, и поэтому временами его с трудом удавалось умилостивить, а иногда ему оказывали яростное сопротивление. Пока длилось это спокойствие и мир, он отправил Господина Афанасия Ивановича Власьева (Ofsivassi Ivanovits Vlussi), своего посла, в Польку потребовать дочь Сандмирского Воеводы на свадьбу и привезти оказанную супругу в страну. Посол прибыл в Краков (Сracovia), и после доставления и получения его просьбы грядущая свадьба, или обручение, было по-королевски отпраздновано, и сказанная Дама была посажена на первом месте за столом Короля Польки, еще Короля и Папского Нунция; подобная честь была оказана Послу как единственному представлявшему Императора России. Молодой королевич Польши вместе с сестрой Короля вскоре отбыли, и поэтому сказанный Посол был переправлен с великолепнейшим свадебным поездом даже до границ и прибыл сюда о отцом супруга, в Город Москву, 26 Апреля, где на следующий день он сразу же сделал доклад Государю Димитрию (Demetrius), и сказанный Воевода был также принят, приветствуя всех Придворных и очень дружественно обнимая друг друга, был помечена Замке, в покоях Бориса Федоровича (Boris Feadrovitz). Второго Мая новая Императрица совершила свое великолепное вступление в Кремль, въехав в золоченой карете, которая била специально сделана для нее, и эта Дама супруга была в сопровождении большого количества Господ и дворян, то есть, во-первых, Милорда ³ ее отца Сандомирского Воевода (Vayvod of Sendimier); и его сыне, Милорда посла Короля Польского и Господина Вишневецкого (Swisnevitz), брата другого Воевода; такие двух братьев Стериовских (Steriofskie) и многих других, бывших в свите сказанной Государыни; а затем свадебный поезд Государя, где был Господин Петр Басманов (Peter Basmanoff) со всеми знатнейшими Боярами страны, они все одеты великолепно по обычаю этой страны; были также многие другие кареты и повозки с Дамами и дворянами. [58] Государыня показала себя милостивой и любезной, приветствуя не только Придворных Дам, но также беседуя очень любезно со многими другими городскими жительницами, и так они доехали до Замка, где близ ворот были воздвигнут подмостки, на которых стояло большое количество трубачей и литаврщиков, производивших удивительный шум громкой славой своих инструментов. Оттуда сказанная Дама Государыня была отвезена в Монастырь, где проживали Дамы и Девицы, вдовы и дочери знатных Господ и Бояр страны; и там находилась также старая Императрица, где ей следовало остаться и провести время до дня празднования Свадьбы.

Русские сообщили мне, что эти Дамы обучались и наставлялись в духе религии и русских церемоний, и та Дама Государыня была вынуждена делать то же самое, я что после этого ее должны были окрестить по русскому обычаю; но я охотнее Полагаю, видя Димитрия (Demetrius) зачастившим туда ежедневно и бывавшим там так конфиденциально, что он учил ее другому Катехизису; и так как въезд в Монастырь происходил в Пятницу, поэтому ее выход наружу был немедленно в следующую Среду.

Она была снова препровождена во Дворец, в комнаты, очень богато убранные, и галерея (через которую ее провели) вся была покрыта красным, малиновым сукном, у портьеры упомянутых покоев были большей частью из парчи.

На следующий день, в вечернюю молитву, венчание было совершено Патриархом в Церкви Богородицы, где она была также коронована; кругом Храма было постлано красное сукно с золотым и шелковым шитьем, и мостовая была покрыта тем же.

Корону, Скипетр, Державу и Меч, — все несли перед Императором Русским, а Корону, которую собирались возложить на голову Императрицы, несли на подушке из красного бархата; эти торжества продолжались около двух часов, и так они оба вышли из церкви вместе, ведя один другого под руку, с коронами на головах; с правой стороны Императора сопровождал Господин Князь Федор Иванович [59] Мстиславский (Fender Ivanovitz Alsholsta); а Императрицу с левой стороны сопровождала Княгиня, супруга сказанных Господина.

Трубы, литавры и все другие музыкальные инструмента создавали большой шум, и весь Двор был в радости в веселье. Но по окончании не было больших приготовлений, ибо кажется, что главнейший праздник был между новобрачными. Я забыл рассказать, как Посол Польского Короля принес с собой очень хорошие подарки, которые он поднес день спустя после своего прибытия: то были серебряные сосуда с позолотой, с большим числом чаш и кубков, в два добрых коня с превосходной собакой; когда он доставил свои верительные грамоты в собственные руки Императору, тот, получив письмо и поняв, что в титуле не значится Император и Монарх России, он тотчас отбросил сказанное письмо я вернул его тому Послу; тогда Посол, возражая, ответил, что его деды и предки никогда не требовали и ее присваивали себе подобного титула и что поэтому никому не запрещено называть его иначе, чем именем великого Князя; но если он желает какого-либо более высокого титула, чем его предшественники, то тогда ему следует попытаться завоевать Империи великой Татарии (Tartaria), или попробовать подчинить себе скипетр Турецкого Итератора (Turkish Emperour ), и тогда его может признать Императором и Монархом весь мир.

От такого столь резкого и колкого ответа Воевода, Отец супруги, был весьма удивлен, а Государь Димитрий (Demetrius) так взбешен, что хотел было своим скипетром швырнуть в голову Посла.

Когда этот гнев провел, кто-то спросил Посла, как поступил бы он, если бы скипетр был брошен в его голову; "если бы это произошло (сказал он) я бы взял его и увел бы со скипетром, сразу бы уехав в мою страну"; несмотря на это, вся эта злоба прошла быстро, и они расстались мирно и очень хорошими друзьями, но это письмо никогда не было прочитано.

Деньги также были отправлены за границу, когда [60] коронация была отпразднована, а в Пятницу, которая была 9 Мая, то есть день после коронации и завершение свадьбы, подарки от Послов и других придворных били доставлены, но оказалось, что этот добрый Димитрий (Demetrius), бывший (во время монашества) слишком воздержным на своем Требнике, он занялся слишком долгов службою со своею новой возлюбленной, чьей компанией он был так пленён, что забил встать утром и поэтому показался в обществе очень поздно, отчего в тот вечер такие ее било большого пира при Дворе.

Но в Субботу, которая была очень торжественным праздничным днем, так как русские почитают его выше, чем свою Пасху, русских удивительно рассердило видеть этот день оскверненным свадьбой их Государя, но не взирая на это, Император с Императрицей с коронами на головах сели в большом зале, где сначала Патриарх, а затем Бояре и, наконец, иностранные Купцы и другие знатные люди вошли, целуя руку у новой Императрицы, и каждый подносил свои подарки; среди которых была также ваш брат и я, но лучше было нам сохранить деньги в наших кошельках, хотя мы надеялись получить некоторые привилегии; мы исполнили это с охотою, согласно тому, что до этого мы получили много твердых обещаний от Милорда Воевода; но катастрофический конец всего этого празднества подобным образом расстроил нас в наших замыслах.

По причине того, что вскоре столы были готовы, нас пригласили, и мы сели в присутствии нашего Императора на самом роскошном обеде и пиру, а по обычаю этой Страны и мы, иностранцы, была помещены за столами лицом к Императору, а русским этого не разрешалось, но они должны были сидеть спиной к нему; этот пир мог быть удостоен хорошего отдельного трактата, но мы должны отложить кое-что до нашего возвращения, чтобы сообщить вам из уст в уста прекрасные подробности о том, как они там пировали и пили залпом.

После этого пира они послали нам домой мясо на позолоченном блюде, но они не забыли незамедлительно [61] востребовать свою посуду обратно, иначе это могло бы показаться, что мы получили ее как компенсацию за наши былые подарки.

Там же била чрезвычайно превосходная музыка, прибывшая из Польши в свите сказанной Дамы, и это было самое приятное времяпровождение, которое у нас было, но это была очень короткая радость и празднество.

На следующее Воскресенье было еда гораздо большее празднование, а Посол Польского Короля известил заранее, что он не сядет к столу, если они не окажут подобную честь, какая была оказана Послу Русскому при Королевском Дворе в Кракова (Cracovia), где он сидел за Королевским столом, и поэтому он просил, чтобы ему также могли предоставить место за Императорским столом, чему Император вначале не дал согласия, но он дал ему понять, что ему следует занять место выше всех Бояр и Господ Страны; от чего сказанный Польский Посол тотчас отказался, так что в конце концов Император позволял ему сидеть за своим столом, и поэтому он пришел туда со своими подарками, которые были намного богаче всех прежних, и пир продолжался до поздней ночи.

Когда расходились, один поляк нанес русскому такой удар, что он, жестоко ранений, громко закричал об убийстве.

Но шум был немедленно прекращен, и в следующие два дня беспрерывно звучали литавры и трубы по Императорскому обычаю.

Предполагалось также, что гвардия Бояр будет стрелять из своих аркебуз и что артиллерия и мортиры, заряженные потешным огнем, будут разряжены в знак веселья, пушка ⁴, была теперь вывезена из Города, и деревянная крепость была построена по современному образцу для штурма; но все это (как некое дурное предзнаменование) было оставлено.

В Среду, день, когда русские не едят мяса, все было очень тихо и спокойно, равно как и в следующий Четверг, и по причине того, что Император имел небольшие подозрения о том, что затевалось среди русских, имея всегда [62] свои глаза и уши повсеместно, он посоветовал всем полякам держаться их гвардии, приказав всем из своей собственной гвардии являться в Замок с их заряженными аркебузами, с пулею в дуле и с затаенными фитилями, и правда, тогда было до 15 000 московитов, готовых осуществить их предприятие; но по причине, что поляки имели хорошее наблюдение и навещали о себе частою стрельбою, создавая большой шум своими литаврами, русские ничего не предпринимали в ту ночь, которая могла послужить дельным уроком и предуведомлением: так как они могли ясно ощутить, что все радости этой свадьбы неожиданно прекратились и что все время прошло в странной и мертвой тишине, и после Пятницы не было никого, кто бы продал им сколько-нибудь пороха или другие военные припасы.

Между тем молодая Императрица проводила время весело среди своих придворных в забавах, танцах и маскарадах, намереваясь в следующее Воскресенье прибыть с маскарадом к Императору в то время, когда он будет на пиру со Знатными Господами и представить им еще некоторые новые развлечения, но все это было прервано, так как русские теперь замыслили претворить план, который задолго до этого они приняли: именно в ту Субботу, бывшую 17 Мая, согласно старому стилю, около семи часов утра. Ибо этот заговор был составлен еще до прибытия Воеводы о дочерью в страну, они давно вдали, как поймать в ловушку всех поляков, которые тогда были там, о их оружием, и тем же средством они собирались вернуть в тот момент все драгоценности, которые были высланы из страны сказанному Воеводе, его дочери, и так эта трагедия началась.

В тот день, наиболее ужасный, Бояре со своими слугами на конях, в доспехах и кольчугах на теле, с копьями в руках, с дротиками, пищалями с мечами и со всяким другим оружием, чернь бегала повсюду со своими стальными палицами, копьями и мечами в руках, численность их была столь валика, что казалось, они роились, как град, и все спешили торопливо к Замку, крича по улицам, которыми они бежали, ничего, кроме как "убийство, пожар, режут, режут", уверяя друг друга, то поляки избивают Бояр в Замке [63] хотя весьма немногие из них там жили, во ею делалось не с иным намерением, как для большего ожесточения черни против бедных поляков.

Этот шум был так внезапен, что разные русские, одетые по польской моде, были убиты среди давки, и немедленно окружили они постоялые дворы и жилища всех польских Дворян, так что никто не мог пройти дальше или помочь одни другому своим оружием.

Они бахали тысячами к Замку, где со стороны Государевых стрельцов, которые все были русскими, не было оказано им сопротивления, и согласными с остальными.

И злая судьба наступала так тяжело на этого бедного Государя, что тогда как ежедневно было в кордегардии 100 алебардщиков, сейчас не было и 30, нет, ни одного Капитана не было видно, и даже если бы они действовали там всё вместе и защищались наилучшим образом, нечего было бы противопоставить такому великому множеству людей, а резня и бойня были столь велики свёрх очевидной опасности, что мы, голландские Купцы, и других иноземных национальностей, должны были бежать.

Русские кричали стоявшим на страже (хотя немного их там было), чтобы они положили в сторону свое оружие, пришли и соединились с ними и приняли их сторону, и тогда им не окажут зла совсем, что они тотчас сделали и добровольно сдались, сложив оружие.

Русские затем бежали к большой Палате в великой давке; вышеназванный Петр Басманов (Peter Basmaneuf), находившийся перед ними, который был очень верным другом Императора и имевший прежде слугу, много раз говорившего очень злобно об Императоре и порочившего его перед простым народом; те был он, кто неожиданно ударил своего старого хозяина так, что он умер.

Великое воинство побежало тогда в такой спешке через палаты, и даже к Императорским собственным покоям; заслышав этот шум, он выпрыгнул на постели, надел свой ночной халат и спросил, что произошло; после чего один из [64] его русских слуг ответил, что он ничего не знает и что, возможно, они кричат из-за какого-нибудь пожара.

"Нет, мерзкий предатель, как та хитер, (сказал Литератор) не из-за пожара они так кричат, а там должна быть для этого какая-то другая причина, ибо все колокола в Городе, так и в Замке, бьют набат”.

"Ах, (сказал он далее) не думаете ли вы, что я другой Борис, и он приготовился, засучив очень высоко рукава рубашки, спросил свой меч, отточенный на обе стороны, который всегда при нем носили, дабы разить им во все стороны, но тот, кто хранил его, не мог найти его; и когда он увидел, что вражеское войско ломилось вперед и шло на него, он попросил своих алебардщиков, которые стояли у дверей, чтобы они не выдавала его в руки Бояр, закрывшись и удалившись в какие-то более внутренние покои, даже до бани, где он имел обыкновение купаться одни, где он был вскоре преследуем врагами, так что он выпрыгнул из окна, упав с непостижимой высоты на мостовую, так как покой его был ва самом верху Замка, поэтому было большой удачей, что он не сломал рук и ног или что он не разбился вдребезги.

Один из его алебардщиков по имени Фарстенберг (Farstenberg) спустился тотчас по лестнице и нашел его еще живым, но вся грудь его была ушиблена, так что он изрыгал кровью, и его голова также была разбита и окровавлена.

Сказанный алебардщик с помощью других внес его опять в его покои, где его слегка освежили водой и другими успокоительными лекарствами, пока он снова немного привел в себя, и тогда Бояре много говорили с ним и допрашивали его по некоторым пунктам, но не может еще быть хорошо известным то, что произошло между ними. А в конце, чтобы алебардщик ничего не мог разгласить о тех делах, которые произошли между ними, они немедленно убили его; и после того они убили своего Государя множеством ранений и ударов, а затем они вытащили его тело, выбросив его вниз вверху с веревкой, обвязанной вокруг его интимных частей [65] тела, и так, пиная, приволокли его нерыночную площадь, как собаку или какую другую мерзкую падаль, выставляв так его ободранное и обнаженное мертвое тело на обозрение всему миру на дощатом помосте, или столе, поднятом высоко, до четвертого дня, а под ним тело его друга Петра Басманова.

Каждый день туда приходило большое число мужчин и женщин посмотреть это отвратительное зрелищ, и они положили безобразную маску на Императорский живот, каковую они наели среди трофеев Императрицы, а в рот ему дудку, маленькую волынку под мышку, монету достоинством а полпатера, давая этим понять, что за эти деньги он сыграет им старую песню.

Тем временем народ безудержно бегал вверх и вниз по Замку и жилищам поляков, убивая разных из них и грабя дома их, обыскивая их до такой степени, что у них не осталось ни рубашки для прикрытия своих тел.

Музыканты защищались хорошо некоторое время, и пятеро или шестеро из них бежали, а остальные числом около двадцати были все изрублены на куски.

Дом Господина Воеводы ввиду того, что он был окружая крепкими стенами, а внутри имел хорошую отражу, был неприступен; двери были хорошо заперты с тем, чтобы ни один человек не мог выйти или бежать. Я предоставляю каждому сейчас вообразить, как эта бедная Государыня со всеми ее Дамами и Придворными были устрашены в своих сердцах; ее тотчас обокрали и ограбили все ее богатства, драгоценности, движимость, наряды; и даже кушетки и кровати, на которых она отдыхала, были вынесены из-под нее; так же у всех Господ и польских Дворян были ограблены все драгоценности и подарки, которые до этого были вручены им. Правда, что находившиеся в городе, защищались весьма храбро в своих гостиницах, но в конце они вынуждены были уступить и упустить добычу.

Только Господин Вишневецкий (Vituenetskie) сохранил себя и свой обоз и убил много русских, хотя они [66] расположили пушку против его дома, и наконец видя себя прочно окруженным, он вывесил белую одежду в знак того, что решил сдаться, повелев немедленно рассыпать перед дверью в его покои много дукатов.

Русские бросились со всех сторон, чтобы при сем нагреть себе руки, но его люди внезапно напали на них и так, обагряя кровью и рубя на все стороны, они убили свыше сотни русских и открыли себе путь, чтобы выйти, когда между тем разные Бояре пришли из Замка, чтобы взять сказанного Господина под свою защиту, и вытеснили всю чернь, так что в конце вся эта тревога улеглась.

Польский Дворянин по имени Нимецкий (Nimetskie), привезший сюда различные ювелирные изделия большой ценности и продававший их Императору накануне; как служитель Господина Вольского (Volskie) сделал подобное, показав при Дворе разные красивые гобелены, которые он привез, — все эти веща были отняты у них.

Но сверх других разные немецкие и итальянские Купцы притеснены были, среди которых был человек весьма почтенного возраста, которого звали Джон Амброзио Целария (John Ambrosio Ceiaria) из Милана, который также продал Двору ценностей в три и двадцать тысяч Флоринов, был убит там самым злодейским образом грубыми мошенниками.

В том же жилище жили также два служителя Господина Филиппа Хенбара (Philip Henbar) из Аусбурга, которые были рекомендованы мне моими друзьями в Кракове, и продали Императору товаров более чем на 25 000 флоринов, а еще с них взяли, кроме того, более нежели 10 000 флоринов.

Вот еще Купец из Аусбурга по имени Андрей Натан (Andrew Nathan), продавший Двору на 200 000 флоринов, был ограблен также на 10 000 флоринов в имуществе и товаре. Здесь также русский Купец из Лемберга по имени Николай (Nicholas), который также потерял значительный запас имущества.

Боюсь, они никогда не покроют и не возместят этого; я дважды говорил с братом нынешнего Императора, [67] рекомендуя ему дела этих честнейших людей и представляя ему их петиции, наконец до его посредничеству, кое-что могло бы быть получено от Императора; но он не дал мне иного ответа, кроме как что товары никогда не были выданы прежнему Императору через Хранителя Казны России, но что поляки ими завладели так что русские не хотят теперь слышать про это дело, от утверждают далее, что ни одна из всех этих вещей никогда не была обнаружена в Казне, но что этот Бражник (как он назвал его Ростригой, то есть разгульным или развратным монахом, — так он назвал умершего Государя) выслал все из страны и что в Казне не осталось больше денег, чтобы оплатить подобные суммы.

У этих немецких купцов был танке один из слуг, который родился в Атверпоне (Atwerpe), по имени Яков (Jaqus), убитый гнусно во время этой народной ярости, и был брошен среди других мертвых тел в ров, но я приказал его найти и вытащить, и почетна похоронить его.

Все имело такой жалобный исход в этот ужасный день, и крики людей были столь страшны, тревожный набат раздавался постоянно, и не было конца резне, что я был в великом страхе, особенно когда я увидел, что они грабят следующий за моим жилищем дом, где жил Господин Петр Басманов (Рeter Bosmaneuf), выглядывая каждую минуту, за неимением лучшего; но наконец я набрался храбрости, и, взобравшись на коня, я прорвался сквозь толпу в сопровождении трех моих с дуг, доверившись защите Бога, и я отправился искать кого-нибудь из Господ у Бояр, чтобы получить от них надежное сопровождение от опасения быть зарезанным в своем собственном доме, число тех, кого я встретил с окровавленными мечами, столь страшных, было так велико, что я много раз лишался мужества и намеревался возратиться назад, что было бы моей несомненной смертью.

Ио Господь был так милостив ко мне, что я повстречал на улицах двух Старшин, бывших Служителями Правосудия в Городе, которые дали мне одного из своих людей для моего сопровождения и охраны, с которым я вернулся в свое [68] жилище, а один из моих служителей остался и пошел с ними, кто достал мне еще шестерых из них людей, чтобы сопротивляться им именем Правосудия, если толпа придет силой брать мой дом.

Я никогда не смогу отблагодарить Бога за сохранение меня в столь очевидной и явной опасности.

И так эта тревога продолжалась с утра до вечера, а следующей ночью по всему этому великому Городу настала такая глубокая тишина, как будто ни одной живой души не было в нем.

Постоялые дворы польских Господ были окружены вокруг и около и охранялись хорошей стражей, а все их оружие было отобрано у них.

Если бы эта нация сохранила бы добрую стражу, держала себя вооруженной и в хорошем порядке или лишь подожгла бы некоторые части Города, когда началась тревога, это была бы ужаснейшая резня и величайшее кровопролитие, о котором когда-либо слышали, ибо их было большое число, и они были хорошо обеспечены лошадьми, и имели хорошее оружие, и дома здесь все деревянные; но Господь простер свою длань над нами, так что из двух случилась меньшая беда, ибо в поляках не было доброты, но они столь же злы, как русские.

Смута была успокоена братом Императора при помощи главнейших Господ и Бояр, они собрались вместе для выборов другого Императора, и так они совместно выбрали в Государи Господина Василия Ивановича Шуйского (Vasilius Inavonitz Cinskie), и этот выбор был сделан 20 Мая. Среди Князей этой страны он один из самых старейших и из древнейшей и знаменитейшей семьи из всех боярских; Господь да подаст ему долгую и счастливую жизнь и заставит его править хорошо и справедливо.

29 Мая тело Дмитрия было вырыто и вынесено прочь из Города, где оно было сожжено и обращено в пепел, и толпа сказала, что следовало сделать это, объясняя это как предупреждение колдовства мертвого Чародея.

Ибо в ту ночь, после того, как он был убит, настал [69] такой великий и удивительна холод, что все хлеба в полях были погублены, и многие очень старые люди утверждают, что в своей жизни никогда не слышали о подобном в столь позднее время весны. Все их фрукты, и сады, и листья на деревьях в лесах завяли, так что следовало опасаться, что это вызовет великий недостаток всех продуктов по всей Стране; все зерновые немедленно вдвое возросли в цене свыше обычной, а ночь спустя после сожжения его тела настал еще более великий холод, так что эти варвары и неверные люди полагают, что он был в жизни своей великим Некромантом, но они скорее должны бы приписать это великой гнусности их собственных тяжких грехов.

В 30 день того же месяца были публично зачитаны статьи по его обвинению к почему он был отправлен на тот свет таким образом. Во-первых, они утверждали, что он был постриженный и имевший сан монах, чьи родственники, сестры и братья еще живы, именно, его отчим и его собственная мать, которых привели на рыночную площадь перед всем народом, а правило их так строго, что каждого постриженного монаха, оставляющего свой сан и оскверняющего свой священный обет, приказано сжигать, и подобное соблюдается за соблазн монахинь, где не допускается отпущения грехов или прощения за подобный проступок. Так как его отчим, его собственная мать, и его брат были выставлены (как было сказано) на всеобщее обозрение, их почитали таковыми, хотя они совсем не имели с ним сходства, и подкупили ли они их к исповеданию таким образом в присутствии всех людей. Бог знает, я смею утверждать то, что я видел их как многие другие, и я также видел, что их заставила целовать крест и принимать клятву на нем, что имя его было Григорий (Gregome), а на их языке Гришка Отрепьев (Griskie strеру), и что был он монахом в этом Городе в Дворцовом монастыре; говорят, что в своей молодости он был весьма прилежным к чтению и письму и наслаждался рассматриванием и чтением Историй и Летописей, находясь некоторое время в услужении на Патриаршем дворе как певчий и музыкант, всегда [70] внимательно наблюдая за всем, что могло в дальнейшем пригодиться в его намерениях; он никогда не приходил в сказанный монастырь, пока был Императором, опасаясь (как говорят) быть узнанным некоторыми из тех монахов, немощных и старых, как добрые старые клячи из Галича (Galicia). Говорят также, что в Галиче (Galicia), где он родился, он был причиной заключения в башню своих отчима, матери, братьев и всех остальных кровных родственников числом до шестидесяти человек; все это ходило слухом между чернью.

Вторым пунктом обвинения было то, что он был магом и что чарами он одержал так много побед и выдающегося успеха в достижении Короны.

Третья статья была о том, что было известно, он еретик, что он никогда не соблюдал ни их церковные праздники, ни посты, и что он не почитал их Иконы и церемонии.

Четвертая статья, обвиняющая его, была о том, что он вступил в опасный и пагубный сговор с Папой против их Религии, чтобы целиком вытеснить ее и обратить в Римскую веру, так как к этому следствию были найдены письма, написанные Папой, пока он был Императором, в которых убеждали его привести в исполнение то, что он до этого так часто обещал сказанному Папе, уговаривая его произнести дело таким образом, чтобы Иезуиты и другие Католические Священнослужители могли бы быть утверждены в своих Церквях, и что Храмы и Колледжи могли бы быть предоставлены для реформации всей Сараны.

Для пятого обвинения были предъявлены письма, где он вел переговоры и заключил договор с Воеводой отдать ему Княжество Смоленское (Smolenskо), а жене его Княжество Новгородское (Novigrod), их сыну страну Сибирию (Dibiria), и что они вместе составили заговор, чтобы извести всех Бояр, истребить весь их род, и насадить вместо них польских Воевод, и утвердить новых Кастелланов и Старост, sed haec non credo; также и то, что он вывез Пушки за город, и представляя, будто желает устроить зрелища, или триумф, повернуть их против Города, и палить в него [71] дня удаления одних от других, и после того поляки попали бы в Город, и убили всех тех, кто оказал сопротивление, и таким образом сделать себя полными хозяевами главного Города Страны, что можно было бы очень хорошо выполнить, если бы русские не стояли хорошо против их гвардии, ибо кто хозяин этого Города, тот и Господин всей страны. Как бы то ни было, я обращаюсь к будущему времени, которое все откроет.

В шестых, они сильно обвиняли в том, что Бояре и Господа страны имели слишком малый и почти вовсе не имели доступа к Государю, который так презирал их, и после, таким образом, они должны были дожидаться перед воротами Дворца и часто были прогоняемы алебардщиками, в то время как поляки входили так часто, как хотели, и были часто оскорбляемы этой польской нацией.

Когда они предъявляли свои жалобы surdo narrabant fabulam, справедливость не была установлена в отместку за понесенные обиды, и более того, ему вменялось в обвинение, что он решал всё свои дела, не испрашивая их мнения или совета по любому вопросу, а когда они хотели возражать по каждому трудному или сомнительному вопросу, их изгоняли кулаками, немилостью и отправляли в ссылку.

Седьмым было обвинение о больших и чрезмерных расходах, которые он произвел. Он сделал себе позолоченный трон, с каждой стороны которого было по шесть позолоченных львов, вылитых из серебра, чего ни один из Великих Князей никогда не делал, и перед другими, бывшими перед этим человеком, не носили никогда ни Скипетра, ни Короны, и что, превзойдя всех своих предшественников, он купил много драгоценностей, которые были найдены в его кабинете так же, как и большое количество других изрядных вещей, очень щедро подаренных разным лицам; и отправил в Польшу огромную сумму денег, так что Казна была полностью истощена, по этой причине он обложил большими податями и налогами страну, не вознаграждая всех тех, кто заслужил награду, но всегда покровительствуя льстецам, путам и фиглярам, которым он обычно раздавал богатые подарки, и тоже очень щедро. [72]

В-восьмых, он тяжко обвинен в осквернении священного состояния дев, приезжая в женский монастырь, где находилась его жена; и приходя часто смотреть их в очень непристойных видах, приводя туда с собою музыкантов, бражничая и танцуя там, и заставляя их исполнять светские песни, чем эти девы сильно оскандалились, которые считали это удивительным прегрешением; но сверх всего за насилие некоторых из них, и среди прочих единственной дочери Бориса Федоровича (Boris Fendronitz), как также за празднование своей свадьбы в праздничный Николин день, который он должен был провести с большим почтением в соответствии с обычаями всей страны. А дальше, что поставил образ Пречистой Девы Марии в изголовье кровати, когда вступил на ложе со своей новой супругой; за неуважение к монахам и Священникам, заставляя сечь их кнутом, как бедных животных, если они вымолвят хоть слово о том, что он сам был монахом; и за то что он взял у одного Монастыря десять тысяч Рублей, чтобы заплатить им ad Calendas Graecas, и тому подобное.

В-девятых, его обвиняли в авторстве и случае великой порчи и разорении, которые обнаружились на реке Волге, заставляя по ложным отметкам провозгласить себя сыном Федора Иоанновича (Fender Iuanouitz), кого под этим предлогом он склонил прийти к нему на помощь многих тысяч Козаков (Cosaques), чтобы быть более уверенным в саране. Несомненно, следует поведать, что он был причиной необыкновенных разрушений в стране, ибо все порты Астрахани (Astracaases) были разграблены, и все имущества и товары там раскрадены и испорчены; а из Персии (Persiе) туда идут великие и бесценные сокровища. И хотя скажут, что доходы всей России (Russie) достигли свыше двенадцати миллионов, однако следует сказать также, что всего этого было слишком мало для такого расточительного управителя, и если бы он захотел продолжать, как начал.

Десятое обвинение было (а это, бесспорно, неоспоримый факт) на бездушие, ярость и злодейства поляков, ибо они почитали русских за собак, угрожая им ежедневно, [73] избивая их как рабов, и часто говоря, что они сделают их рабами. Женщины, даже Дамы и жены знатнейших бояр, не смела больше появляться на улицах, они ходили и хватали их в свои дома и жилища, и когда муж гулял со своей женой, держа ее под руку, они отсекали его руку и умыкали его жену. На все эти жалобы никогда не оказывали Правосудия. Случилось так, что какой-то поляк был приговорен за совершенный проступок к смертной казни, и когда вели преступника из города, поляки напали и убили палача, и освободили своего товарища, так что это оказалось карой и наказанием, приготовленными для них гневом и местью бога. Они дальше заявляют о множестве других проступков, но если только все вышезаявленное правда, такой негодяй справедливо заслужил смерти; однако гораздо более похвально было бы судить его по законной форме. Некоторые говорят, что незадолго до самого момента его смерти он просил, чтобы он мог совершить свое признание публично, перед всем миром, но тогда было слишком поздно; я придерживаюсь мнения, что если бы он вел себя более мягко, не метался с поляками и женился на какой-нибудь Даме из страны, приноравливаясь к их обычаям, хотя он был низменнее разжиревшего монаха, еще он мог удержать Корону на своей голове; но я думаю, что Папа со своими Питомцами и Иезуитами были главной причиной его краха и совершенного ниспровержения. Ибо эти убийцы Государей захотели слишком быстро подготовить Монаха, и они поспешили забиться в пчелиный улей. Жаль, что им получше не обрили голов, но они слишком хитро переоделись по светскому обычаю; такие маски никогда не показывают себя ярко, но в зеленом.

Я думаю также, что поляки обратят внимание в будущем на то, какими наглыми они там были, ныне оставшиеся здесь держатся, ходят по улицам так скромно, как овечки, их разделили на несколько отрядов, от 2 до 3 сотен в отряде; и так их отослали к Смоленску (Smnolensko) и Полоцку ( Polotsko), определив им несколько лошадей для их перевозки и чтобы они не грабила их у крестьян, то они, обнаружив [74] их стражу спящей, убили около двух десятков их, а остальные, проснувшись, отмстили немедленно в поле и убили около тридцати пяти поляков, так что их всех заключили в башни в тюрьмы, откуда, несомненно, никто не уйдет. Я полагаю, что всего погибло около двенадцати сотен поляков и, кроме того, четыре сотни русских. Посол был выслан отсюда в Польшу, информировать Короля обо всем, что здесь произошло и договариваться о мире, а между тем Воевода должен оставаться здесь со всеми своими Господами и Дворянами (и в зависимости от ответа — хорошего или плохого — с которым он вернется, их будут держать или освободят).

После сообщалось теми, кто поздно приехал, что сын Ивана Васильевича (luan Basiliuitz), подлинный Дмитрий (Demetrius), был при этом нынешнем Императоре выкопан из могилы, будучи пятнадцать лет назад похороненным в Угличе, которого он представил на всеобщее обозрение, его тело было еще невредимым и целым, с орехами в руках, с которыми он был похоронен, играя ими, когда он был ребенком. Его захоронили в Кремлевском Архангельском соборе, среди Императоров, и народ приписывает ему чудеса, которые, говорят, происходят ежедневно, и когда они случаются, об атом обычно уведомляют ударом Колокола. Над ним решено построить церковь я поклониться ему как Святому.

Это самые главные происшествия, случившиеся в этом Городе, я молю Бога уберечь нас от большего еще подозреваемого мятежа.

В пятнадцатый день Июня подобное началось снова, так как эта проклятая чернь всегда ненасытна и испорчена, каждый день они готовы начать снова их прежние деяния, но это последнее волнение было немедленно подавлено Боярами.

Комментарии

1. Использовано слово "estates", имеющее значения "имущества", "имения”, "сословия", что позволяет предположить о происходившем процессе пересмотре поместий и окладов, т.е. об изменениях состава дворянского сословия. Это подтверждается и переводом французского текста: "конфискации и отобрания в казну поместий и окладов".

2. В английском тексте — "archers 1) стрелок из лука, 2) стрелок. Слово "archer " происходит от англо-французского "archer" или от старо-французского "arshier" (См.: The Oxford English Dictionary. Oxford, 1978. vol. 1. Р. 432). В немецком языке то же слово "Hartschierer" (также вошедшее в немецкий язык из Французского " archer ") первоначально означало "стрелка из лука", "сделка", а затем приняло значение "телохранителя", "драбанта". (См.: Жордания Г. Очерки из истории франко-русских отношений конца ХVI — первой половины ХVII в. Тбилиси, 1959. Т. I. С. 252-253). Это последнее значение, на мой взгляд, соответствует смыслы сообщаемого.

3. Во всех случаях употребления "My Lord" дан перевод его как "Милорд", хотя возможен и перевод "мой Господин".

4. Во французском перевода обозначено множественное число.

(пер. Н. И. Воскобойнк)
Текст воспроизведен по изданию: Английский источник о правлении и гибели Лжедмитрия // Исследования по источниковедению истории СССР дооктябрьского периода. М. АН СССР. 1991