Г

ЗАПИСИ О РАСХОДЕ ЛЕКАРСТВЕННЫХ СРЕДСТВ 1581 — 1582 гг.

Записи о расходе лекарственных средств 1581-1582 гг. были использованы в свое время (не позднее XVIII в.) в качестве обложек для столбцов Разрядного приказа (РГАДА. Ф.210. Столбцы Приказного стола. № 154. ЛЛ. 204-206; № 176. Л. 115; № 283. Л. 252; № 547. ЛЛ. 73-75. В легендах к публикуемым документам указываются только номера столбцов, внутритекстовые ссылки на документы даются на их номера по публикации) ¹, что и спасло их, по всей видимости, от уничтожения вкупе с другими материалами общего с ними происхождения.

Сохранившийся комплекс состоит из восьми документов, четыре из которых (№№ 1-3, 7) известны историкам по крайней [104] мере с момента издания соответствующей описи фонда “Разрядный приказ” ² и неоднократно использовались в исследованиях, касающихся деятельности видного участника политических коллизий конца XVI - начала XVII в. — Богдана Яковлевича Бельского ³. Все остальные записи (№№ 4-6, 8) впервые вводятся в научный оборот в составе настоящей публикации.

Каждая из записей располагается на отдельном листе столбцовой формы, при этом три документа (№№ 1-3) последовательно соединены между собой посредством первоначальной склейки. Филигрань просматривается на четырех листах, однако только на одном из них (№ 7) она представлена в достаточно полном виде: “кувшин” одноручный с литерами “ID” на тулове, сходный с воспроизведенным у Н. П. Лихачева — № 4006 (1581 г.) ⁴. Фрагменты водяных знаков, имеющиеся на трех других листах (№№ 1,3,4), — во всех трех случаях — навершие “кувшина” с короной под розеткой, — идентификации не поддаются. Документы написаны двумя скорописными почерками второй половины XVI в. (первый из них прослеживается по №№ 1-3, 6, 8; второй — по №№ 4, 5, 7).

Время составления большинства публикуемых записей (№№ 3-8) точно определяется по зафиксированным в них датам отпуска лекарственных средств. Имеется, между тем, два исключения: в одной из записей (№ 1) дата отсутствует полностью из-за утраты соответствующей части текста, в другой (№ 2) указываются месяц и число, однако год составления опущен. Датировать означенные документы можно благодаря тому, что они до сих пор склеены в один блок (в последовательности, [105] соответствующей их номерам в публикации) с записью № 3 от 23 сентября 7090 (1581) г. Исходя из того, что запись № 2, датированная 19 сентября, предшествует в рассматриваемом блоке записи № 3, ее, очевидно, следует отнести к тому же 7090 (1581) г. Вместе с тем, отсутствие в дате записи № 2 порядкового номера года свидетельствует прежде всего о том, что эту общую часть даты содержал либо предваряющий данную запись в блоке, и написаный, судя по почерку, тем же писцом, дефектный ныне документ № 1, либо еще более ранний документ, составленный в пределах того же года. Отсюда следует, что документ № 1 был создан в том же 7090 г. что и запись № 2, т.е. не ранее сентября 1581 г. и, судя по положению в блоке, явно не позднее сентября 19-го.

* * *

Содержание публикуемых документов сводится к учету фармацевтических ингредиентов, выданных докторам по распоряжению оружничего Б. Я. Бельского для приготовления лекарственных средств. Несмотря на отсутствие в тексте записей прямых указаний на учреждение-составитель, определить ведомственную принадлежность данного комплекса очевидно можно было бы без особых затруднений, если бы не зависимость этой процедуры от решения вопроса о времени образования в России Аптекарского приказа. Так, если основание аптеки в России единогласно соотносят с деятельностью английского аптекаря Якоба (Джеймса Френшама), прибывшего сюда с доктором Робертом Якоби в 1581 г. ⁵, то взгляды историков на время образования Аптекарского приказа гораздо более противоречивы. Наряду с [106] тем, что целый ряд исследователей относит формирование приказа к периоду царствования Михаила Федоровича (1613-1645 гг.) ⁶, имеет место и другая точка зрения — о возникновении Аптекарского приказа в XVI в.., сторонники которой опираются, в конечном счете, на наблюдение Н. П. Лихачева, обратившего внимание на факт упоминания подьячего “Обтекарского приказу” в писцовой книге Вяземского уезда 1594-1595 гг. ⁷ Наконец, особо надо отметить мнение историков, использовавших в своих трудах записи о расходе лекарственных средств 1581 г., которые они рассматривают, исходя, по-видимому, из характера их содержания, в качестве материалов Аптекарского приказа ⁸, распространяя, таким образом, на дату составления записей период деятельности данного учреждения.

В связи с вышеизложенным следует заметить, что наличие сохранившихся с сентября 1581 г. записей о расходе лекарственных средств (№№ 1-3) безусловно меняет сложившееся представление о времени и обстоятельствах создания аптеки, поскольку сам факт составления документов подобного содержания до 25 ноября 1581 г. — даты приезда в Москву доктора Роберта Якоби и сопровождавших его специалистов ⁹ — неопровержимо свидетельствует о том, что начало аптеки в России было положено ранее появления здесь названного аптекаря. Вместе с тем, ведение такого рода делопроизводства едва ли может [107] само по себе служить доказательством функционирования Аптекарского приказа как самостоятельного учреждения в 1581-1582 гг., так как аптека в эти годы могла находиться в сфере компетенции одного из дворцовых приказов (например, Оружейной палаты), в структурном подразделении которого и оформлялась бы, в этом случае, соответствующая учетная документация. Таким образом, суждение о составлении публикуемых записей в Аптекарском приказе нуждается, очевидно, в дополнительном обосновании.

Воспользуемся для этой цели так называемой “Описью домашнему имуществу царя Ивана Васильевича...” (далее: ОДИ), подготовленной в 1584 г. на основании описей Казенного двора 1582/83-1584 гг. ¹⁰ В первом из сохранившихся разделов ОДИ имеется статья следующего содержания: “Третей травник в Оптекарской избе Ивановской Михайлова” ¹¹. Рассматривая этот текст, нельзя не обратить внимания на показания, свидетельствующие о том, что речь в статье идет не об аптеке, а об Аптекарском приказе. Одно из них более чем очевидно и заключается в употреблении слова “изба”, которое в XVI в. обозначало в соответствующем контексте не что иное как приказ ¹². Чтобы задействовать другое показание, необходимо первоначально выяснить, к какому из двух объектов статьи (“травнику” или “избе”) относится определение “Ивановской Михайлова”.

Так, согласно мнению А. А. Амосова, в данной статье указывается имя предыдущего владельца книги, которого, как полагает историк, предположительно можно отождествить с известным, приказным деятелем XVI в. Иваном Михайловичем Висковатым ¹³. Между тем, судя по конструкции фразы, точнее, но [108] такому фактору как степень близости определения к определяемому слову, “Ивановской Михайлова” в статье является не “травник”, а “изба”, что, как известно, отвечает практике XVI в. распознавать учреждения по именам главенствующих в них дьяков ¹⁴. Иными словами, рассматриваемая статья ОДИ фиксирует местонахождение одного из травников государевой казны в Аптекарской избе, значившейся на это время в ведении некоего Ивана Михайлова, который, в силу этого, и должен был нести ответственность за вверенное избе казенное имущество (чем, вероятнее всего, и обусловлено появление имени этого приказного в составе описной статьи). В дополнение к сказанному необходимо решить вопрос об идентификации названного лица, учитывая то обстоятельство, что при указанной трактовке отождествлять его с И. М. Висковатым, казненным в 1570 г. ¹⁵, едва ли представляется возможным.

При всем том, что в справочнике С. Б. Веселовского отсутствует статья о приказном XVI в. по имени Иван Михайлов (если не считать статьи об И.М. Висковатом) ¹⁶, данные о деятельности дьяка с таким именем в соответствующий период все же [109] прослеживаются по источникам и, в общем и целом, известны историкам. Так, в годовом разряде 7080 (1571/72) г. он записан в перечне оставленных на Москве дьяков ¹⁷. Приблизительно в конце марта 1572 г. Иван Михайлов был назначен к верстанию детей боярских и раздаче кормового жалованья наемным иноземцам в войске кн. М.И. Воротынского, расположенного по берегу Оки для отражения нападения крымских татар ¹⁸. Весной того же года он был включен в состав участников похода Ивана Грозного в Новгород ¹⁹, а зимой сопровождал царя во время пайдинской кампании ²⁰. На 28 мая 1573 г. Иван Михайлов числился дьяком Разбойного приказа ²¹, в котором 12 июня того же года была подготовлена за его приписью наказная память сыну боярскому, посланному в Коломенский уезд для расследования дела об убийстве и разбое в вотчине боярина Н.Р.Юрьева ²². Наконец, в 7085 (1576/77) г. дьяк Иван Михайлов вместе с окольничим Н.В.Борисовым-Бороздиным верстал владимирских детей боярских ²³.

Итак, наличие в Аптекарской избе дьяка, ведавшего, в частности, как делопроизводством (которое велось, судя по [110] настоящим записям, по крайней мере, с 1581 г.), так и соответствующим штатом приказных (который, если исходить из количества прослеживаемых по публикуемым документам почерков, еще в 1581-1582 гг. состоял, как минимум, из двух человек) показывает со всей очевидностью, что речь в статье ОДИ идет о самостоятельном приказном учреждении, иначе говоря, к 1584 г. — году составления ОДИ — Аптекарский приказ уже существовал. Между тем, первоисточник этой статьи ОДИ — одна из описей Казенного двора — несомненно относится к более раннему времени, и хотя дата составления ее отсутствует в ОДИ из-за утраты текста с соответствующим подзаголовком, тем не менее, судя по крайним датам всех остальных источников ОДИ, данную опись можно датировать ориентировочно 1582/83-1584 гг., на которые, таким образом, и будет приходиться хронологически первое упоминание Аптекарского приказа.

Несмотря на то, что предлагаемая датировка не совпадает с периодом ведения сохранившихся записей о расходе лекарственных средств, относительная сопредельность этих временных отрезков, а также имеющаяся возможность для сокращения разрыва между ними (в источнике говорится не о моменте образования приказа, а об уже действующем учреждении) свидетельствуют в пользу предположения о наличии Аптекарского приказа в 1581-1582 гг. и, соответственно, о принадлежности означенной документации к делопроизводству этого учреждения.

* * *

При самом общем рассмотрении, извлекаемая из публикуемых источников информация тематически распадается на два основных слоя. С одной стороны, это комплекс уникальных сведений, касающихся истории медицины в России, с другой — данные о некоторых лицах, входивших в состав ближайшего окружения царя Ивана IV. Поскольку историко-медицинская часть содержания записей является, как в силу определенной специфики, так и ввиду значительности объема объектом специального исследования, в рамках настоящего введения к издаваемым документам представляется целесообразным ограничиться обзором просопографического характера (исключив при этом [111] из состава рассматриваемых лиц Б. Я. Бельского, сведения о деятельности которого достаточно полно отражены в целом ряде исследований последних десятилетий ²⁴).

Упоминаемого в записях 1581 г. “дохтора Ивана” (№№ 2-7) В.И.Корецкий отождествил с проживавшим в это время в России фламандским врачем, анабаптистом Иоганном Эйло-фом ²⁵. Судя по имеющимся данным, сфера его деятельности отнюдь не ограничивалась врачебной практикой. Совместно с сыном и зятем он осуществлял довольно-таки масштабные торговые операции: по сообщениям некоторых источников, в 1582 г. этой компании принадлежало два торговых судна, причем товары только одного из них, захваченного датскими пиратами, оценивались на сумму более чем в 25 тыс. рублей ²⁶. Кроме того известно, что в 1582 г. Эйлоф принимал участие в религиозном диспуте с католиками, состоявшемся в Москве по настоянию папского легата Антонио Поссевино ²⁷, в связи с чем особо следует остановиться на отношениях доктора с иезуитами.

По словам Поссевино, в процессе проведения диспута “некие англичане, целиком погрязшие в ереси, и голландский врач, анабаптист, наговорили государю много плохого о великом первосвященнике” ²⁸. Между тем, судя по некоторым другим фактам, взаимоотношения Эйлофа с иезуитами едва ли следует воспринимать как однозначно конфронтационные. Дело в том, что покинув вскоре после смерти Грозного Россию (между 18 марта и 14 августа 1584 г.), Эйлоф направился в Ливонию ²⁹, — где в [112] результате проводимого Баторием курса на контрреформацию заметно возросло к тому времени влияние иезуитов ³⁰, — а по прибытии туда, проинформировал орден в лице виленского епископа кардинала Г. Радзивилла о политических разногласиях, выявившихся в российских верхах с приходом к власти Федора Ивановича ³¹. Более того, еще в России Эйлоф осуществлял довольно-таки рискованные акции с целью урегулировать свои отношения с иезуитами. Как сообщает Поссевино в своем трактате “Московское посольство”, накануне религиозного диспута в Москве доктор-анабаптист “тайно” (курсив наш — Г.Ж.) уведомил Иезуитов, чтобы они “не подумали о нем дурно, если он из-за страха во время диспута скажет что-нибудь против католической религии” ³². При этом достоверность приведенного свидетельства в какой-то мере гарантирована официальным характером как самого трактата, малотиражное издание которого предназначалось только для членов Общества Иисуса ³³, так и соответствующего первоисточника, каковым является служебное донесение Поссевино генералу ордена иезуитов Клаудио Аквавиве от 28 апреля 1582 г. ³⁴

С другой стороны, как проявление заинтересованности иезуитов в безопасности Эйлофа можно рассматривать ту [113] противоречивость в отзывах о нем, которая наблюдается в различным по своему назначению сочинениях Поссевино. Так, если в вышеупомянутом труде отмечен случай тайного предупреждения иезуитов Эйлофом, — при этом доктор характеризуется как человек, возможно действовавший “под влиянием воспоминаний о забытой религии...” ³⁵, — то в создаваемых для более широкой читательской аудитории “Беседах о религии” (включенных в “Московию”, заключительная книга которой была завершена, по мнению Л. Н. Годовиковой, не позднее 30 марта 1583 г. ³⁶, т.е. еще до отъезда Эйлофа из России) об этом, напротив, умалчивается, а доктор-анабаптист безоговорочно ставится в один ряд с “еретиками” англичанами, дискредитировавшими Святой престол перед Иваном Грозным во время проведения религиозного диспута в Москве ³⁷. Таким образом, под покровом конфессиональных разногласий данная совокупность фактов позволяет обнаружить не только стремление Эйлофа к нормализации отношений с иезуитами, но и вполне определенные признаки его сотрудничества с последними.

Вместе с тем, сопоставление некоторых показаний из сочинений Поссевино свидетельствует о том, что собирая сведения в России сотрудники ватиканского посольства пользовались, в числе прочего, и нелегальным источником информации в лице осведомителя. За это говорит как упоминание у Поссевино некоего “знающего человека”, от которого иезуиты, оставленные на время ведения переговоров папского легата со Стефаном Баторием при царе и содержавшиеся фактически в полной изоляции ³⁸ получили явно конфиденциального характера [114] информацию о позиции Ивана Грозного по отношению к проживающим в России иностранцам ³⁹, так и наличие в трактатах Поссевино о России такого рода уникальных сведений как, например, рассказ об убийстве Иваном Грозным своего сына (см. об этом ниже). Учитывая характер взаимоотношений Эйлофа с иезуитами, а также имевшиеся у него возможности поддерживать связь с членами посольства Поссевино не только легально, посещая их в качестве врача ⁴⁰, но и посредством тайных сообщений, можно в итоге констатировать, что Эйлоф более, чем кто бы то ни было вписывается в контекст как признаков, так и условий деятельности осведомителя.

Означенное обстоятельство позволяет воспользоваться некоторыми из публикуемых здесь документов при рассмотрении проблемы происхождения одного из наиболее примечательных сообщений Поссевино по истории России — сообщения о произошедшей в Александровской слободе ссоре Ивана Грозного с царевичем, окончившейся, как известно, ранением и смертью Ивана Ивановича. Хотя это событие отразилось в целом ряде как отечественных, так и иностранных источников ⁴¹, Поссевино, по существу, оказывается единственным автором, который не ограничивается высказыванием предположения о политических предпосылках конфликта, а повествует, собственно, о самом [115] ходе столкновения, описывая при этом сложившуюся в определенном месте и при определенных обстоятельствах конкретную ситуацию, приведшую царя к сыноубийству ⁴². Отсутствие подобных сведений в других источниках показывает, что это описание, во-первых, свободно от каких-либо литературных заимствований и, во-вторых, основано отнюдь не на расхожих слухах того времени.

Как поясняет сам Поссевино, сообщение об инциденте поступило к нему от одного из оставленных им при царе переводчиков, находившегося в то время, как можно понять из текста, вместе с Иваном Грозным в Александровской слободе ⁴³. Наряду с этим, важно и другое указание Поссевино — указание на опосредованное отношение его сотрудника к получению данного сообщения: последний у него не выступает в роли очевидца, а причисляется к той категории людей, которые “разузнавали правду” о случившемся ⁴⁴, вследствие чего коммуникационная цепочка переводчик — Поссевино дополняется, по крайней мере, еще одним неназванным лицом, известившим переводчика папского посольства об инциденте.

Условия содержания оставленных при Грозном иезуитов, находившихся под постоянным наблюдением приставов и огражденных, в силу этого, от каких-либо несанкционированных контактов ⁴⁵ ; конфиденциальный характер сведений, подлежащих передаче; и, наконец, оценка Поссевино полученных им через переводчика данных как “наиболее достоверных” ⁴⁶ — все это, в целом, как будто сводит на нет вероятность использования сотрудником Поссевино случайного источника информации. Вместе с тем, в дополнение к сказанному об Эйлофе как об осведомителе иезуитов, на него, как на источник этой информации указывают косвенно еще два обстоятельства, проистекающие из фактора местонахождения доктора в день ссоры царя с сыном. [116]

Как известно, столкновение в Александровской слободе произошло 9 ноября 1581 г., а полторы недели спустя — 19 ноября, Иван Иванович скончался ⁴⁷. За этот период в нашем распоряжении имеются записи о расходе лекарственных средств от 9, 15 и 17 ноября 1581 г., в которых наряду с доктором Эйлофом упоминается Б. Я. Бельский, по приказу которого — а в одном случае, и для которого — готовились медикаменты в эти дни (№№ 4-6). Как удостоверяет документация Посольского приказа, 21 октября 1581 г. оружничий находился вместе с царем в Слободе, где в этот день принимал у гонца посланную к Ивану Грозному от Поссевино грамоту ⁴⁸. Однако учитывая отсутствие в источниках сведений о такого рода назначениях, которые бы требовали отлучки Бельского от государя ⁴⁹, можно с большой долей вероятности говорить о том, что “главный любимец” Ивана Грозного ⁵⁰ был в Слободе вплоть до отъезда царского двора в Москву (не ранее 19 ноября), из чего следует, что в этот период, во всяком случае 9, 15 и 17 ноября там находился и доктор Эйлоф.

Итак, местопребывание доктора совпадает в данном случае с тем местом, где переводчиком-иезуитом было получено известие о ссоре, кроме того, будучи в день инцидента в Слободе, Эйлоф скорее всего участвовал в лечении царевича, ввиду чего представленная им информация вполне могла рассматриваться иезуитами как достоверная. Таким образом, имеющаяся совокупность признаков позволяет предположить, что именно Эйлоф является тем лицом, сведения которого о гибели царевича Ивана Ивановича отражены в трактате Поссевино о России. [117]

В записи о расходе лекарственных средств от 13 февраля 1582 г. (№8) под именем “дохтора Романа” фигурирует еще один небезызвестный врач Ивана Грозного — англичанин Роберт Якоби, в России называвшийся Романом Елизарьевым ⁵¹. К Ивану Грозному он был направлен Елизаветой I и прибыл в Москву 25 ноября 1581 г. ⁵². Внимание к нему историков привлек тот факт, что по его рекомендации Иван IV, намеревавшийся породниться с королевским домом Англии, предпринял в 1582 г. попытку сватовства к племяннице Елизаветы I — Мэри Гастингс ⁵³. В мае 1584 г. доктор был отпущен обратно в Англию ⁵⁴.

Публикуемые документы называют двух человек, пользовавшихся в это время услугами царских докторов и, соответственно, лекарствами аптеки. Согласно записи от 9 ноября 1581 г. одним из них был ловчий Иван Большой Михайлович Пушкин (№ 4). Как и его старший брат Евстафий Михайлович он начал карьеру в составе опричного двора ⁵⁵, а с 70-х гг., судя по назначениям, входил в ближайшее окружение Ивана IV. Так, приблизительно в 1573-1574 гг. он был пожалован в чин ловчего ⁵⁶. В царских походах в Ливонию 1577 и 1579 гг. И. М. Пушкин был головой “у ночных сторож” в стане у государя ⁵⁷, а осенью 1580 г. он принимал участие в церемонии свадьбы (в составе свадебного поезда) Ивана Грозного с Марией Нагой ⁵⁸, где, как замечает А.А. Зимин, присутствовали лишь наиболее [118] близкие к царю лица ⁵⁹. В росписи предполагавшегося весной 1581 г. похода царя в Новгород И. М. Пушкин записан в должности окольничего “перед государем” ⁶⁰.

В одном из списков разрядных книг Пространной редакции до нас дошел текст счетной памяти, поданой в 1605 г. троюродным братом Ивана Михайловича — Гаврилой Григорьевичем Пушкиным. В ней говорится, в частности, о том, что И. М. Пушкин “был государя царя и великаго князя Ивана Васильевича всеа Руси милостию в ловчих пожалован с путем...” ⁶¹. Последнее косвенно подтверждается публикуемой записью о расходе лекарственных средств, где отчество Пушкина написано с формантом “ич” (№ 4). Сам по себе чин ловчего такого права не давал ⁶², однако ловчий “с путем”, как замечает С.Б. Веселовский, являлся членом Боярской думы ⁶³ и, следовательно, должен был писаться с “вичем”.

Назначение в 1582 г. вторым послом в Варшаву (совместно с кн. Д.П. Елецким) для подтверждения Ям-Запольского перемирия ⁶⁴, стало одной из последних значительных служб И. М. Пушкина в царствование Ивана Грозного. В 1583 г. он был лишен чина ловчего ⁶⁵.

Что касается предоставленной И. М. Пушкину возможности [119] пользоваться царскими лекарствами, то, по всей видимости, данное обстоятельство следует рассматривать в контексте сообщения, свидетельствующего об особой близости Пушкиных к Бельским. Имеется в виду тот факт, что именно Евстафию Михайловичу Пушкину было поручено перевезти в Иосифо-Волоколамский монастырь тело погибшего в 1573 г. под Пайдой Малюты Скуратова Бельского и передать царский вклад на помин его души ⁶⁶. Напомним также в связи с этим, что когда в 1577 г. Б. Я. Бельский руководил осадой Володимерца (Вольмара), с нарядом к нему для подкрепления были посланы воеводами братья Е. М. и И. М. Пушкины ⁶⁷. Наконец, известно, что в 1605 г. Б. Я. Бельский вместе с другим Пушкиным — Гаврилой Григорьевичем возмущал с Лобного места столичное население на бунт против Годуновых ⁶⁸.

О том, что царской аптекой пользовались лица, отнюдь неслучайные для Б.Я.Бельского, свидетельствует и имя второго клиента Аптекарской избы — Ивана Яковлевича Бельского (№ 5). Судя по записи во вкладной книге Иосифо-Волоколамского монастыря, речь идет о родном брате Богдана Яковлевича: где-то в 7089-7090 (1580/81-1581/82) гг. последний сделал вклад на молебен как о своем “здравии” (200 руб.), так и своих ближайших родственников (по 100 руб.) — матери, сестры и братьев Матфея (по предположению С. П. Мордовиной и А. Л. Станиславского — это христианское имя Невежи Яковлевича Бельского ⁶⁹) и Ивана ⁷⁰.

Поскольку в документации, фиксирующей служебные назначения тех лет имя И. Я. Бельского отсутствует, можно предположить, что он был достаточно серьезно болен, о чем [120] свидетельствует и относительно ранняя (сравнительно с братьями) смерть Ивана Яковлевича: под 7097 (1588/89) г. во вкладной книге Иосифо- Волоколамского монастыря записан вклад Б. Я. Бельского “по брате своем Иване Яковлевиче на вечный поминок и на кормы сто рублев денег” ⁷¹.

Заключая обзор лиц, упоминаемых в записях о расходе лекарственных средств, нельзя не обратить внимания еще на одно обстоятельство: ни в одной из них не говорится о выдаче медикаментов царю или членам его семьи. Вполне вероятно, что это обстоятельство обусловлено не столько случайным подбором сохранившихся документов, сколько существовавшим запретом на упоминание членов царской фамилии в такого рода контексте (возможно, по соображениям секретности сведений, касающихся физического состояния как самого государя, так и его домашних). Отсюда можно предположить, что в ряде записей (см. например: №№ 2, 3, 6, 7, 8) имеется в виду выдача лекарственных средств не собственно для Б. Я. Бельского, а для доставки их через последнего царю и членам его семьи. Однако выяснение этого, и ряда других вопросов— предмет особого исследования.

Текст документов публикуется в соответствии с “Правилами издания исторических документов в СССР” 1990 г.

Текст воспроизведен по изданию: Записи о расходе лекарственных средств 1581-1582 гг. // Архив русской истории, Вып. 4. 1994