Конец ХVІ столетия явился переломный этапом для земель Slavia Orthodoxa. Когда-то единая Киевская митрополия к этому времени уже полтора столетия была разделена на две части, находившиеся на территории разных государств: Московскою царства и Великого княжества Литовскою (вошедшею в середине XVI в. в Речь Посполитую). Различия в их развитии привели к ключевым событиям, определившим дальнейшую судьбу двух митрополий: учреждению патриаршества в Москве в 1589 г. и Брестской унии 1596 г. Данные события вызвали волну посланий и полемических сочиненной, авторами которых были как архиереи, так и простые иноки. При этом авторитет и слава полемистов, не обремененных высоким саном, подобно Иоанну Вышенскому, порой превосходила своим влиянием архипастырей.

Свидетельства бурною обмена посланиями сохранились разными путями: официальные грамоты, адресованные государю или патриарху, оставались в Посольском приказе или патриарших канцеляриях; полемические послания тиражировались, в том [99] числе печатались в типографиях в Остроге, Вильне, Львове. Несомненно, немалая часть посланий была утрачена или дошла в случайных единичных списках в составе сборников. При этом сведения об участниках событий сохранились весьма неравномерно: большинство известий о православных деятелях и полемистах, связанных с Речью Посполитой, относятся ко времени, начиная с Брестской унии 1596 г. Их деятельность в предшествующий период известна, как правило, лишь в общих чертах — хронология их перемещений часто относительна, а сочинения, написанные до принятая унии, сохранились существенно хуже и имеют не столь надежные атрибуции. Тем большую ценность приобретают свидетельства о периоде, предшествующем заключению унии.

Фрагмент неизвестного послания, имевшего непосредственное отношение к событиям 90-х гг. XVI в., находится в рукописном сборнике второй четверти XVII в., хранящемся в Вильнюсе, в Библиотеке Академии наук Литвы (F19-107, л. 130-132 об.) ¹. Текст был охарактеризован Ф. Н. Добрянским как «послание неизвестного отца к какому-то императору» ² и до сих пор не становился предметом специального исследования. Начало послания вместе с титулярной частью утрачено; сам текст переписан на трех листках, вшитых в середину небольшой повести (близкой к патериковым), изложенной на «простой мове» ³. Поскольку почерк, которым переписано сочинение, не встречается больше в рукописи, можно полагать, что в кодексе лишь случайно сохранился его отрывок.

Значительная часть текста, написанного в Константинополе на древнерусском языке с элементами «простой мовы», представляет собой риторическое восхваление царя (не императора, как полагал Ф. Н. Добрянский), его милости и щедрости в роли поборника православия. Риторическая часть послания, в котором царь сравнивается с солнцем, своими лучами озаряющим мрак неверия и создающим круг любви и добродетели, маловразумительна. Создается впечатление, что автор стремился блеснуть ученостью и произвести впечатление на адресата владением искусства «плетения словес». Наиболее излюбленными для него становятся образы круга, солнца и простираемых им лучей. Уверения, что «одны луче (царскою милосердия. — М. К.) простерлися в Ерусалим, другие опираются в Святой Горе, а третий озарили Лвов», обрисовывают ту среду, которая была привычной для автора.

Послание написано ради просьбы. Однако это не обычная просьба о милостыне, с которыми нередко обращались к христианским государям восточные иерархи. Подчеркнув свою отверженность от всего мирского и отказавшись от мысли просит у царя вещественных благ, автор пишет: «отошли ты се мои листки до Лядъскос земле, там где изоображение и напись наверх листов есть». Очевидно, речь идет не о сохранившейся записке, направленной самому царю (она выполняла роль лишь сопроводительною документа), а об ином, неизвестном нам «листе общему жигаю», предназначавшемся для православных Киевской митрополии. [100]

Сочинение, пересылаемое в Речь Посполитую, было связано с церковной полемикой, и именно оно представляло для отправителя наибольшую ценность. «Аз же аще растоюся со ними телом, но духом идчшо», — пишет автор послания и просит присовокупить к «листкам» две печатные Триоди: Постную и Цветную, а также прибавить иные книги и иконы, «колико хощеш и яких воля твоя царская», и переслать все в совокупности согласно «изображению и надписи». Передать письмо царю должен был находившийся в то время в Константинополе посол Данила Иванович, в адрес которого автор рассыпается в благодарностях за его благодеяния: «принял бо мене, странника, и упокоил, и погребы мои, ихже нужда бе, исполнил». Себя автор характеризует как «странника», отрекшегося от мира. Завершая послание, он сообщает о своем намерении покинуть в скором времени Константинополь и вторично вернуться в афонский скит, чтобы беспрестанно молиться о царе, его «госпоже» и о даровании им чад.

Несмотря на скудость указаний на исторические реалии, названных сведений достаточно, чтобы определить, когда, кому и при каких обстоятельствах было написано послание. Указание на царский титул, подчеркивание роли государя как защитника православия и в Киевской митрополии (во Львове), и на христианском Востоке (на Афоне, в Иерусалиме и в Константинополе) не оставляет сомнений, что послание адресовано московскому царю.

Упоминание двух книг, изданных в столице государя («от печатнаго ти дому Триодь Постную и Цветную») также указывает на Москву, где Триоди впервые издал Андроник Невежа в 1589 и 1591 гг. Отсутствие собственных печатных изданий Триоди в Киевской митрополии должно было ощущаться, так что пересылка комплекта Триодей была существенным подарком, хотя, думается, главной задачей было переслать в Речь Посполитую «листки общему житию». Однако самым важный датирующим указанием служит упоминание посла Данилы Ивановича, облагодетельствовавшею автора послания. Известей единственный посол с подобным именем — Данила Иванович Исленьев, миссия которою в Константинополе пришлась на середину 90-х гг. XVI в. Это позволяет с большей определенностью говорить о том, что автор послания имеет в виду печатные Триоди Андроника Невежи, выпущенные незадолго до его встречи с московским послом. Следующее московское издание Триодей появилось уже в 1604 и 1607 гг.

Хронологические рамки посольства Д. И. Исленьева в Константинополь дают возможность уверенно назвать имя адресата афонского «странника» — царя Федора Ивановича. На особенности его биографии указывают и пожелания, высказываемые автором послания. Среди этикетных фраз (о победе над врагами и еретиками, благочестии и вечной жизни в Царствии небесном), похожих на ектинью, находятся слова, напоминающие о сокровенных чаяниях царской семьи, — о даровании им наследника, способною остаться на царстве. Такое пожелание неизменно сопровождало послания московскому царю от Александрийского патр. Мелетия Пигаса ⁴. Феодосия — единственная и долгожданная дочь Федора Ивановича, умерла за полгода до отъезда Данилы Исленьева из Москвы. Отсутствие наследника вселяло тревогу в приближенных московскою царя. О связанных с этим обстоятельством сомнениях и надеждах автор [101] послания мог узнать от самого Данилы Исленьева, несомненно, осведомленного о шатком положении, в котором находился московский престол при отсутствии сына у царской четы.

Наибольшее значение для определения времени и обстоятельств создания письма имеет посольство Данилы Ивановича Меньшого Исленьева. О выполнении им дипломатических поручений сохранилось немало сведений. Уроженец московских земель ⁵, Д. И. Исленьев впервые упоминается в 1579 г., когда он служил посланником в Крыму ⁶. Это было самое раннее его назначение и единственный опыт службы на южном направлении. Затем Д. Исленев на протяжении долгих лет был связан с польскими и литовскими землями. В 1584 г. дипломат в чине стольника был отправлен послом в Польшу ⁷; в 1591 г. — послан в Литву ⁸. В большинстве случаев он получал задания, связанные с выкупом пленников и урегулированием конфликтов, возникавших из-за нарушения границ. Смена направления посольства Исленьева, отправившегося в 1594 г. в Константинополь, не выглядит случайностью: уже в 1591 г. в Литве ему пришлось вести переговоры с Сигизмундом III о крымских делах, урегулирование которых было тесно связано с отношениями с донскими казаками и Турцией. Тогда же Даниле Ивановичу впервые пришлось иметь дело с «греческими старцами», шедшими в Москву; вместе с ними посол передал одну из грамот ⁹.

Возможно, успешность службы Д. И. Исленьева в литовских землях побудила отправить его с аналогичным поручением в Константинополь летом 1594 г., вслед за возвращавшимся из Москвы турецким послом Резваном. Главной задачей Д. И. Исленьева, сопровождаемою подьячим Третьяком Аврамовым, было урегулировать возможные конфликты с турецким султаном Мурадом III по поводу спонтанно возникавших стычек на Дону. Кроме тою, Даниле Ивановичу следовало в Константинополе выкупить и обменять пленников, многие из которых перечислялись в наказе поименно. Хотя [102] главной миссией посла являлись переговоры с турецким султаном, ему даны были также грамоты и жалованье для патриарха Константинопольскою Иеремии и митрополита Терновского Дионисия, которые сыграли ведущую роль в учреждении патриаршества в России (хотя достигнутые архиереями результаты далеко не удовлетворили московские власти).

Посольство Д. И. Исленьева стало первым после того, как в Москве получили соборную грамоту 1593 г., подтверждающую, что Московская патриархия займет лишь пятое место в пентархии вселенской церкви. Непростая задача — показать патриарху Иеремии неудовольствие и одновременно побудить его и дальше поддерживать новую патриархию — была разрешена весьма хитроумным способом: ему назначили существенно меньшее жалованье, чем он получал ранее. В случае вопросов со стороны патриарха Иеремии, почему пожалования уменьшились, посол должен был отвечать, что архиерея не надеялись встретить — думали, что тот в Иверской земле, а полученное им жалованье было дано посольству «в запас». Если же патриарх будет служить царю Федору Ивановичу по-прежнему, то и жалованье тоже будет как прежде. Несмотря на случайность встречи, Д. И. Исленьеву следовало передать патриарху грамоту от царя и просить его принять в обучение греческому языку и грамоте «малого» Тараску Елизарьева, которого, выучив, необходимо отослать обратно в Москву ¹⁰. Наказ Исленьеву свидетельствует о том, что московское правительство пользовалось любой возможностью, чтобы укрепить связи с восточными иерархами, обеспечить своевременное получение сведений и протекцию с их стороны.

К сожалению, сведения о посольстве Д. И. Исленьева отрывочны. В собрании Посольскою приказа полностью сохранился полученный им наказ и копни врученных ему грамот, однако статейный список посольства обрывается в самом начале ¹¹. Посольство было отпущено из Москвы 31 июля 7102 (1594) г. Ему предстоял непростой путь по Дону до Азова, откуда необходимо было переправиться в Константинополь. Статейный список обрывается на пребывании Д. И. Исленьева и товарищей в Азове в октябре 1594 г. Утрата произошла весьма рано; уже в описи Посольскою приказа 1614 года отмечено, что документ не имеет конца ¹². Несомненно, Д. И. Исленьев благополучно добрался до Константинополя и приступил к переговорам с султаном; произошло это не ранее ноября 1594 г. Описи Посольскою приказа сохранили упоминания о грамотах от султана царю Федору Ивановичу, присланных из Константинополя Д. И. Исленьевым в 7103 (конец 1594-1595) г. и в 7105 (конец 1596-1597) г. ¹³ Там же мы находим известия о возвращении в 7105 (1597) г. Д. И. Исленьева, успешно справившегося с переговорами и выкупом пленных ¹⁴. Позже он снова был отправлен на службу [103] на границу с литовскими землями — в 1602 г. Данила Иванович был межевым судьей в Торопце ¹⁵.

Его пребывание в Константинополе было непростым: получив содержание на два года вперед, он вернулся только через три года, поэтому должен был испытывать финансовые затруднения в конце. Вскоре после приезда посольства в Константинополь, в начале 1595 г., султан Мурад III, которому были адресованы грамоты из Москвы, умер, и Османскую империю возглавил его старший сын Мехмед III, начавший правление с казни, согласно закону Фатиха, девятнадцати своих братьев. Не вполне ясно, успел ли московский посол встретиться с прежним султаном — описи Посольскою приказа противоречат друг другу, приписывая присланную из Константинополя в 7103 (1595) г. грамоту то султану Мураду, то султану Мехмеду ¹⁶. Столь же неясным остается и время возвращения посла: сохранились только косвенные сведения об этом. Описи Посольского приказа говорят о прибытии Д. И. Исленьева в Москву в 7105 (сентябрь 1596 — август 1597) г., в то время как царь Федор Иванович летом 1597 г. жаловался императору Рудольфу, что «турскои Магмет салтан посланника нашего у себя задержал третей год и к нашему царскому величеству и по ся места не отпустил» ¹⁷. Письмо императору Рудольфу не датировано. Оно вручалось посольству в августе, при отъезде из Москвы, но написано, очевидно, было заранее. Возможно, Д. И. Исленьев прибыл в Москву в августе 1597 г., когда письмо императору Рудольфу было уже подготовлено — выехать из Константинополя дипломат должен был за несколько месяцев до появления в Москве, весной 1597 г.

Данная цепь событий позволяет нам утверждать, что встретиться в Константинополе с корреспондентом царя Д. И. Исленьев мог в период с последних дней 1594 г до начала 1597 г. Косвенные данные указывают на 1595 г. или первую половину 1596 г. Во-первых, послу, несомненно, легче было проявить щедрость в начале своего пребывания в Константинополе, а не в конце, когда деньги стали таять. Во-вторых, ничто в тексте не намекает на Брестскую унию и связанные с ней перемены в положении Киевской митрополии. Это заставляет предполагать, что послание было создано до соборных заседаний в Бреете осенью 1596 г.

Встреча московскою посла и оказанные им милости афонскому монаху неслучайны. Д. И. Исленьев первый раз в жизни отправился на восток и, вероятно, не владел ни турецким, ни греческим языком. Проведя большую часть службы в Речи Посполитой, Данила Иванович должен был хорошо знать выходцев из литовских земель. Возможно, автор послания (который был, судя по языку, родом из Великого княжества Литовского) казался московскому дипломату почти соотечественником в чужой земле. Однако вряд [104] ли щедрость Д. Исленьева объяснялась душевным порывом — выходец из литовских земель, имевший тесные связи с Афоном и Константинополем, проявлявший живое участие в разворачивавшихся в Киевской митрополии событиях, мог иметь важное значение для Москвы. С помощью такого человека можно было получить сведения о последних собьггиях, касающихся положения православной церкви, позиции восточных архиереев и процессов, волновавших Киевскую митрополию. Объясняя, какого рода «листки» он просит переправить в «Лядскую землю», автор послания пишет: «в них бо воистинну ничтоже мирского, разве Христово писано». В контексте обращения к царю через официального посла эта фраза звучит как заверение, что в послании нет ничего секретного или имеющего политическое значение. Однако в то время и знакомство с полемическими посланиями имело немаловажное значение для Московского государства. Предпринимая действия сверх полученного «наказа», Д. И. Исленьев, видимо, полагал, что человек, знакомый и с «Лядской землей», и с Константинополем, и с Афоном, как и само послание в Речь Посполитую, должен будет заинтересовать московского государя.

В середине 90-х гг. XVI в. связь между Константинополем и Речью Посполитой была затруднена. 28 июля 1595 г. Сигизмунд III указом пограничным старостам запретил пропускать в земли Речи Посполитой греческих иерархов или тех выходцев из Османской империи, которые, предположительно, могли вмешаться в церковные дела: «люде греческою закону с земль турецких до паньств наших не приходили, …жебы жадные особы, которые бы от патриярхов греческих з листами альбо посельствы якими-будь до епископов религеи греческой, будь теж до кого иншого в паньствах наших посланы, абы были не препущаны» ¹⁸. Указ предписывая задерживать всех православных, кто был как-либо связан с делами веры, отбирать у них «листы» и отсылать их в канцелярию короля Сигизмунда.

Учитывая, что указ особенно строго относился к тем, кто пытался провезти «листы», касающиеся церковных дел, длинный пут из Константинополя в «Лядскую землю» через Москву действительно мог оказаться самым надежным способом доставить послание о вере. Немалое значение для отправителя, несомненно, должна была иметь фигура Д. И. Исленьева, имевшего многолетние связи с польскими и литовскими землями. Судя по тому, что фрагмент сопроводительною письма царю сохранился в книге, переписанной в Речи Посполитой, расчет оказался верен, и «листки общему житию» (вместе с копией письма царю) были доставлены тем, кому предназначались. Кроме того, если неожиданный выбор долгою пути из Константинополя через Москву был вызван указом Сигизмунда III, запрещавшим проезд греческих посланцев и переписку о церковных делах, то время, когда было подготовлено послание, следует в еще большей мере сузить, ограничив второй половиной 1595 г. и первой половиной 1596 г.

Выяснив, когда, кому и при каких обстоятельствах было отправлено послание, мы вплотную подходим к вопросу о том, кем оно написано. Автор характеризует себя как монаха, отрекшегося от мира, называясь афонским «странником». Впрочем, продолжительность его пребывания на Афоне, в Константинополе или в иных землях, где он мог бывать, остается неизвестной. По этой причине наименование автора «афонским иноком» является полностью условный, поскольку Святая Гора могла быть далеко [105] не основным местом его пребывании. Не должна вводить в заблуждение и нарочитая простота в обращении автора к московскому царю — искусное владение литературными приемами, превращающее вводную часть записки в панегирик царю, заставляет видеть в авторе прекрасно образованною человека. Книжный характер сочинения особенно ярко проявляется при сопоставлении с аналогичный посланием к царю Борису Годунову, написанным десять лет спустя выходцем из белорусско-украинских земель, торговым человеком Сенькой Андреевым сыном Волковским Овсяный ¹⁹. Полуграмотная речь Сеньки, жалостливо взывавшею к царю, разительно отличается от наполненною риторическими оборотами и композиционно выстроенною письма царю Федору Ивановичу.

Написанное самостоятельно, без обращения к образцам подобного жанра, послание содержит единственную скрытую отсылку к тексту, который должен был быть хорошо известен русскому царю, — к соборной грамоте 1560 г. ²⁰ Именно из нее заимствован образ царя как солнца, распространяющею круги милости, — образ, многократно обыгранный:

Дальнейший образный ряд, сравнивающий царские благодеяния с лучами, посылаемыми солнцем, также восходит к соборной грамоте:

Автор послания постоянно подчеркивает, что его адресат является наследником и продолжателей того государя (Ивана Грозного), к которому впервые были применены эти образы. Если в соборной грамоте говорилось о Грозном царе: «tou eusebestatou basilewV ... kaqaper tiV eteroV lamprotatoV hlioV, sfairan thn thV basileiaV autou» [благочестивейшего царя... словно второе светлейшее солнце, владея кругом царства своего, действительно высочайшим и светлейшим], то в послании афонского инока благочестивый и светлейший царь назван преемником «начального круга»: «Ты же, о благочестивый царю,... во благочестии и вери светлиишии и яко круг по крузе началном». Мысль о преемственности царя и «круга» царства повторена не единожды: «яко круг по крузе чувственнаго солнца образнеишии».

Риторическая часть послания завершается фразой, в которой соединены все используемые автором образы: «яко солнечный круг своими лучами добродетели удовляешь». Образный ряд отсылает читателя к соборной грамоте, где подобные сопоставления впервые появляются и служат основанием для поставления великого князя на царство. Обращение к соборной грамоте указывает на то, что автор послания мог иметь доступ к документам, хранившимся в канцелярии Константинопольской патриархии, — именно там инок, не бывавший в Москве, мог найти грамоту, несомненно, хорошо знакомую и драгоценную для русскою государя.

Автор изучаемого послания был не единственным человеком, апеллировавшим в 90-х гг. XVI в. к соборной грамоте 1560 г. в письмах к русскому царю. Сходные выражения использованы патриархом Александрийским Мелетием Пигасом в письме Федору Ивановичу от 21 июля 1593 г.: «Koinon se katrsthsen ofqalmon thV oikoumenhV o pambasileuV qeuV, kratiste basileu, hlion tina logikon ouk aktisi futoV thn oikoumenhn augazonta, alla filanqrwpon pronoiaV pursoiV zwogonounta kai qalponta» ²² [Державнейший царь, всецарь Бог поставил тебя общим глазом вселенной, как бы солнцем мысленный, которое не лучами света озаряет вселенную, а оживляет и согревает ее пламенем человеколюбивого промышления ²³]. В данном случае нельзя говорить о прямом заимствовании из соборной грамоты в послание Мелетия Пигаса, однако ряд сопоставлений и общих понятой, несомненно, свидетельствует об отсылке к ней: lamprotatoV hlioV (светлейшее солнце) — hlion tina logikon (солнце мысленное); taV aktinaV thV elehmoVunhV … filanqrwpwV (лучи милости… человеколюбиво) — aktisi … filanqrwpon pronioaV (лучами … человеколюбивого промышления); qalpwn zwogonei (согревая оживляет) — zwogonounta kai qalponta (оживляет и согревает).

В письмах Мелетия Пигаса встречается ряд выражений, сходных со славянский посланием афонского инока. Патриарх употребляет словосочетание hlion tina logikon (солнце мысленное) — в тексте афонского инока: «солнце чювственное». В других письмах Александрийского архиерея к царю Федору Ивановичу, написанных в 1593 г.: anatellein thV eusebeiaV taV augaV ²⁴ — «света того благодатию озаритися»; tw onth qeiwn dwrewn aktisi thn ujhlion apasan katalampeiV ²⁵ — «божескаго луче триипостасное веры... от востока по всем мире восиял и... озарил». Несомненным сходством обладает [107] и пожелание иметь наследника, который стал бы преемником престола: dwh kurioV ek thV osjuoV sou epi ton qronon sou kai thV shV basileiaV … diadocon ²⁶ — «да ти даст Богъ... плод мужескаго стану, егоже желаешь, от своих недр испустити и на своем царстве по собе вместо себе зоставити».

Судя по посланиям Мелетия Пигаса 1593-1595 гг., он возлагал большие надежды на Московию и на царя Федора Ивановича как на единственную твердую опору православия ²⁷. Эти надежды существенно поблекли позднее. О миссиях, отправленных в Москву в 1593 г. с грамотой Александрийского патриарха, долго не было никаких известий, пока в 1597 г. не вернулся один из посланников, чтец Иоанн, — без долгожданной милостыни и без попутчика архимандрита Неофита, брошенного в Москве в тюрьму. Видимо, это стало причиной того, что в послании в Киевскую митрополию от 23 июля 1597 г. удивленный и обиженный Мелетий Пигас, объясняя иерархию и взаимоотношение православных патриархий, ни словом не упоминает о существовании утвержденной им самим Московской патриархии ²⁸.

Несомненно, сам Мелетий Пигас не мог быть автором изучаемого послания. Сам он не знал славянских языков, а пренебрежение со стороны московских властей и их недовольство трудами патр. Мелетия по утверждению патриаршества в России положило конец похвалам Александрийского патриарха в адрес московского царя. По этой причине он не мог быть инициатором письма русскому государю, но представленные параллели убеждают нас в том, что авторство принадлежит человеку, ему близкому. Александрийский патриарх был крайне заинтересован в поддержке православия в Киевской митрополии. Многие его ученики, отправившись в Речь Посполитую, стали ключевыми фигурами в церковной политике 1590-1620-хгг. Тесные связи между Александрийским патриархатом, Киевской митрополией и афонским Зографским монастырем, отмеченные В. Г. Ченцовой ²⁹, заставляют нас внимательно рассмотреть окружение Мелетия Пигаса.

Одним из учеников патриарха был Исаакий Борискович, ставший в 1621 г. епископом Луцким и Острожским. О его жизни до 1596 г., когда он принял участие в антиуниатском Брестском соборе, известно немногое. В 1600 г. он совершил путешествие в Иерусалим; возможно, именно ему принадлежит описание святынь Иерусалима ³⁰. В течение семи лет Исаакий был учеником Мелетия Пигаса (ум. 1601 г.) и на протяжении 15 лет иночествовал на Афоне (о чем он сообщил в письме патриарх Московскому Филарету в 1622 г.). Точное время его пребывания на Святой горе или служения [108] Александрийскому патриарху остается неизвестным. О неоднократных посещениях Афона Исаакий Борискович рассказал в Москве во время выяснения обстоятельств появления в России старцев из Зографского монастыря ³¹. «Святогорцем» Исаакий называется в Житии Иова Княгиницкого. Предполагается, что весной 1594 г. он покинул Константинополь вместе с Кириллом Лукарисом, отправившись в Киевскую митрополию, однако нет оснований утверждать, что он уехал именно тогда, а не немногим позже. Около середины — второй половины 90-х гг. XVI в. Исаакий посетил Афон и встретился там с Иоанном Вышенским ³². Однако в целом его дальнейшая деятельность была связана с православными монастырями Киевской митрополии. Около 1596 г. Исаакий Борискович стал игуменом Степанского монастыря; в 1602 г. — игуменом Троицкою Дерманского монастыря, где с помощью Нова Княгиницкого в 1604 г. ввел общежительный устав. Это сближает Исаакия Борисковича с автором послания, пересылавшего в Речь Посполитую «листки общему житию».

Постоянное участие в церковных делах в литовских землях после Брестской унии заставляет предполагать, что на Афоне Исаакий Борискович иночествовал до того, как вступил в активную борьбу за чистоту православия после Брестской унии. После отъезда из Константинополя около 1594-1595 гг. посещения им Афона носили кратковременный характер. Можно полагать, что названные им в письме к патриарху Филарету пятнадцать лет иночества на Афоне (с учетом некоторого преувеличения, допустимою в подобной переписке) преимущественно пришлись на время до 1595 г. Если наши расчеты верны, то в 1594-1595 гг. Исаакий Борискович, не подозревавший, что дальнейшая его жизнь будет связана почти исключительно с литовскими землями, мог оценивать себя как афонского инока, лишь временно пребывающего в Константинополе. Как человек, близкий к патриарху Александрийскому Мелетию Пигасу, Исаакий Борискович мог иметь доступ к документам, хранящимся в патриаршей канцелярии в Константинополе. Мелетий Пигас уехал из Константинополя в марте 1594 г., однако его ученик Кирилл Лукарис остался в столице, оттуда через некоторое время отбыл в литовские земли. Безусловно, Исаакий Борискович также мог задержаться в Константинополе и покинуть его между весной 1594 г. и летом 1596 г.

Многие сведения о судьбе и воззрениях Исаакия Борисковича известны только из документов 1620-х гг., когда при поддержке митрополита Киевского Нова Борецкого он активно искал помощи для Киевской митрополии в Москве. В 1624-1625 гг. епископ Исаакий отправился в Москву по благословенною Иова Борецкого за покровительством для православною духовенства Речи Посполитой и казаков ³³. В качестве подарка он вез афонские святыни и книгу — греческий список молитв инока Фикары. Ему не удалось убедить московское правительство оказать военную помощь православным в Речи Посполитой; но как особый дар для Степанского монастыря, окормляемого Исаакием Борисковичем на протяжении долгих лет, он просил у царя и Московскою патриаха комплект богослужебных книг ³⁴. Желание получить в качестве царского дара не денежную [109] помощь, не ценности, святыни или грамоты, а книги также говорит о сходстве автора послания и Исаакия Борисковича. Наконец, само обращение к Московскому патриарху и московскому царю как к защитникам православия (нечасто встречающееся среди противников унии в Речи Посполитой, которые в большей степени ориентировались на греческий мир и Афон, чем на Москву) является общим для неизвестного инока и Исаакия Борисковича. Однако главным аргументом в пользу тождества Борисковича и автора послания Федору Ивановичу является письмо, отправленное Луцким епископом патриарху Филарету в 1622 г., накануне поездки в Москву. В этом тексте, написанном спустя почти тридцать лет после письма царю Федору Ивановичу, Борискович употребляет выражение, чрезвычайно близкое к исследуемому нами посланию: «благочестивыми царми... паче солнца чювъственаго сияюще» ³⁵.

Несмотря на постоянное и активное участие в церковных делах, Исаакий Борискович не был плодовитым автором. Достоверно ему атрибутируется единственное послание 1622 г. патриарху Филарету и небольшая челобитная 1624 г. с просьбой о книгах ³⁶, остающаяся неопубликованной. Авторство описания святынь в Иерусалиме (принадлежащего к совсем иному жанру, а потому не поддающеюся сопоставлению с посланием афонского инока) гипотетично. Между тем, составитель послания обращается к царю Федору Ивановичу с просьбой: «отошли ты се мои листки». Нигде не называя текст, предназначавшийся для «Лядской земли» своим посланием и не характеризуя его как-либо иначе в качестве собственного сочинения, автор неизменно описывает посылку как «листки». Фраза «аз же аще растоюся со ними телом, но духом купно» утверждает нас в мысли, что речь идет не о собственной сочинении Борисковича (о расставании с которым он вряд ли бы так печалился), но о чужом послании, авторства которою Исаакий предпочитает не раскрывать. Возможно, это было одно из посланий его учителя, Мелетия Пигаса, перу которою принадлежит ряд посланий в Киевскую митрополию, изданных в 1598 г. в Острою ³⁷.

Послания, написанные Александрийским патриархом в разное время для православных Речи Посполитой, следовало переправлять в «Лядскую землю», и не всегда это было легко сделать. Не менее сложными путями доходили туда сочинения Иоанна Вышенского, с именем которою связывают послание «От Святое Афонское горы скитствующих», адресованное «в благочестии обретающимся в Лядской земли» ³⁸. Этот текст написан в существенно более спокойной манере и более книжным языком, нежели те послания, которые подписаны Иоанном Вышенским. Указанно на то, что сочинение является плодом коллективною творчества связанных с Афоном иноков, не кажется нам литературным приемом Иоанна Вышенского. Возможно, к созданию послания был причастен не один Иоанн Вышенский, но и иные «странники». Послание, адресованное князю Василию-Константину Острожскому, называет последнего «поборником веры авраамской»; точно так же в письме неизвестного инока царю Федору Ивановичу посол Данила Исленьев характеризуется как «близкии тебе (царю. — М. К.) верою авраамскии сын». Все это сближает два послания «Афонской горы скитствующих», [110] одно из которых традиция приписывает Иоанну Вышенскому, а другое, как можно полагать, принадлежит Исаакию Борисковичу.

Можно надеяться, что находка в рукописной традиции посланий, издававшихся во Львове, Остроге или Вильне, позволит с большей уверенностью говорить о том, какой именно текст намеревался отправить в «Лядскую землю» через Москву константинопольский автор. В настоящее время несомненным является лишь то, что драгоценные «листки» были непосредственно связаны с теми переломными процессами, которые происходили в 1590-е гг. в Киевской митрополии.

Приложение

Текст публикуется по списку, хранящемуся в Вильнюсе, в Библиотеке Академии наук Литвы им. Врублевских, F. 19-107 (сборная рукопись на церковнославянском и белорусском языках второй четверти XVII в.). Послание расположено на л. 130-132 об. При публикации титла раскрываются, выносные буквы вносятся в строку; из устаревших букв сохраняется ять; буквы ъ и ь сохранены во всех позициях, в том числе в конце слова (При распознавании буква ять заменена на е, а ъ на концах слов удалена. — Распоз-тель). Киноварные литеры при публикации выделены полужирным шрифтом. Пунктуация, деление на фразы и абзацы принадлежат публикатору.

/л. 130/ божескаго луче триипостасное веры, по воскресении восток востоком. От востока по всем мире восиял, и в весь смрад мирскии идолопоклонства нечистоты и осквернения озарил, и всем света своего веры невозбранно насыщатися восхотел, и всех растоящихся от Бога грехом далече крещением и верою соединил, и отдалече растоящияся страны любовию вкупе друг со другом быти, аще и не телесне, но духом созвязал, и всем очи единомысльне в круг вперити и оттуду почерпати верою и заповедьми в любви живот вечный узаконил. Разве хто самовольством неверства не хотечи света того благодатию озаритися, но тако во мраце неверства и прелести быти, очи своего ума затворил и серце жидовством ожестил, от сего воистинну и свет божеский свою зарю сокрыл, не яко свет крыется, но яко жесточества и неверства мрак преграду ко свету познания Христа истиннаго Бога нашего во неверных творит. Они же восприимут свое должное за нынешнии мрак вечныи мрак, тму и геенну, яко изволиша во мраце /л. 131 об./ и тме ныне и в будущем веци быти.

Ты же, о благочестивый царю, яко сын света, а не тмы, и яко царь по Христе цари во благочестии и вери светлиишии, и яко круг по крузе началном без образном, во божестве творцу кругом Христе в милости и щедротстве от прочиих ближнеишии, и яко круг по крузе чувственнаго солнца образнеишии. Где бо твоего християнства свет не озарил, где твоего благочестиа целость веры скипетра слово не промчеся, где бо от твоея любве круга лучи добродетели светом своим не засягли! Глаголю, аще истинствую, яко всему миру во вери непоколебимой во благочестии во всех Божиих ко Боиу несуменном в щедростве и милости Богу, елико сила и чувъственному солнцу близко подобный, явствен еси и изобразуется в тобе Христово слово реченное.

О царю, еже рече царь царем, будите, рече, щедри и совершенни, якоже отец ваш щедр и совершен есть ³⁹, иже на небесех, понеже тот солнце свое везде простирает на благих и злых ⁴⁰. Хто же ныне тот круг Божии и солнечный носиг, разве ты, /л. 131/ [111] благочестивый царю? Твоя милостыня светом своим окружает всю землю. Одны луче простерлися в Ерусалим, другие опираются в Святой Горе, а третий озарили Лвов и всем местам и нуждам людским, паче же опустелым местцом святым служат. Свет же паки твоее царъское милости и щедротства домового всем незазорно светит, хто бы едино восхотел тя и не ленился воспросити. О што злыи и добрый без разсуждения совести их все относят и всех, яко солнечный круг своими лучами добродетели удовляешь, и все ныне потребнии к тобе зрят. Понеже невозбранен еси некому, хто бо прострет своее прозбы очи к тобе, ты его своего милосердая датком вперед упережаешь.

Сего ради и аз, ведяще тя всех всего, якоже и Бог всех в весь и круг солнечный всех в весь, и ты подобный оным, якоже вышше рекох, дерзновение приимую к тобе и от тебе поищу нечто полезно, не от си-х тленных, но неистленных. Не да мя миром и мирскими веществы обогатит, егоже аз сиреч мира /л. 131 об./ ради Христова гласа и Христа самого помощию и пречистое Божия Матере ходатаици спасения нашего совлещися хощу. Но да мя дарует, еже ти николи же не оскудеет, но и еще талант владыце Христу приплодиш, иже на небеси, сам со даром своим написан будеши, идеже и сокровеществовати заповедьми Христос повелел. И первое убо прошение мое да исполниши евагелское слово, еже Христос рече: аще тя поимет поприще едино, ты иди с ним и две ⁴¹. Сего ради аз тя поимую и прошу, да сотвориши по заповеди Христовой: отошли ты се мои листки до Лядъское земле, там где изоображение и напись наверх листов есть. В них бо воистинну ничтоже мирского, разве Христово писано. Их же тобе через посла твоего благочестивого и православного християнина Данила Ивановича отсылаю. Он же близкии щедротами тебе и верою авраамскии сын, принял бо мене, странника, и упокоил и погребы мои, ихже нужда бе, исполнил, егоже мзда готова у мздовоздателя. Второе прошение мое /л. 132/ да пошлеши со теми листы от печатнаго ти дому Триодь Постную и Цветную, и аще есть иная кая книга и образов, колико хощеш и яких воля твоя царская, да отдадуть тамо, идеже и лист общему житию. Аз же аще растоюся со ними телом, но духом купно. Ради твоего благотворения и дару возмездие сице твоему царству отдавати хощу и платити буду: пришедши до Святой Горы, идеже возвращаюся, севши в ските, егда отверзе свои недостойные уста ко милостивому Богу, тебе сицевым образом воспомянути хощу. Первое да ти даст Бог во царстве сем тленном мирно и безгрешно со госпожею и от Бога данным чадом ти пожити. Враги противляющияся со силою Христовою под скипетро ти покорили, надь еретичествы всякими своим благочестием ся воцариги, плод Богу достойный в нынешнем веце от своего благочестия принести, плод мужескаго стану, егоже желаешь, от своих недр испустити и на своем /л. 132 об./ царстве по собе вместо себе зоставити, ныне телесне добре поприще сего веку преполовивше во будущии век со доброю надеждею достигнута и со Христом царем вечне воцаритася желаю. Сии же, имже тот дар от тебе дан будет, тожде согласне, еже и аз, последование сотворят — всенощныя по церковному благочестивому уставу о тобе творита будут. Чаю и веру, яко не отречешся сие на ползу себе сотворити. Писан во Цариграде при бытности твоего посла на отходе второй до Святое Горы.

Литература, использованная в статье

Антонов, Антон Владиславович. Акты служилых землевладельцев XV – начала XVII века. Москва: Памятники исторической мысли, 1998. Т. 2. 608 с.

Дианова, Татьяна Владимировна. Филигрань «Кувшин» XVII в. Москва: Государственный исторический музей, 1989. 80 с.

Добрянский, Флавиан Николаевич. Описание рукописей Виленской публичной библиотеки, церковно-славянских и русских. Вильна: Типография А. Г. Сыркина, 1882. LV + 533 с.

Кулиш, Пантелеймон Александрович. Материалы для истории воссоединения Руси. Москва: Общественная польза, 1877. Т. 1. 322 с.

Малышевский, Иван Игнатьевич. Александрийский патриарх Мелетий Пигас и его участие в делах Русской церкви. Киев: Типография Киево-Печерской Лавры, 1872. Т. 2. 163 + 133 + 9 с.

Морозова, Надежда Афанасьевна. Кириллические рукописные книги, хранящиеся в Вильнюсе: Каталог. Vilnius: Lietuviu literaturos ir tautosakos institutas, 2008. XXXIV + 243 с.

Фонкич, Борис Львович. Грамота Константинопольского патриарха Иоасафа II и собора восточной церкви, утверждающая царский титул Ивана IV // Россия и греческий мир в XVI веке. Москва: Наука, 2004. Т. 1. С. 381–388.

Фонкич, Борис Львович. К истории текста одного из посланий Александрийского патриарха Мелетия Пигаса к царю Федору Ивановичу // Очерки феодальной России. Москва: УРСС, 2003. Вып. 7. С. 105–111.

Ченцова, Вера Георгиевна. Монахи из Зографа в Киеве и Москве в 20–30-е гг. XVII в. // Исторический вестник. Христианство на Ближнем Востоке / Под общей ред. Панченко, Константина Александровича. Москва, 2017. Т. 20. С. 164–189.

Шереметев, Сергей Дмитриевич. Труды по истории Смутного времени / Сост. Ковалева, Марина Дмитриевна; Топычканов, Андрей Владимирович; Шокарев, Сергей Юрьевич. Москва: ООО «Центр внедрения инноваций и технологий», 2015. 356 с.

Шумило, Сергей Викторович. Старец Иоанн Вишенский: афонский подвижник и православный писатель-полемист: Материалы к жизнеописанию «Блаженной памяти великого старца Иоанна Вишенского Святогорца». Киев: Издательский отдел Украинской Православной Церкви, 2016. 207 с.

Комментарии

1. Кириллические рукописные книги, хранящиеся в Вильнюсе: Каталог / Сост. Н. А. Морозова. Vilnius, 2008. С. 42. — На листах сохранился фрагмент филиграни «Кувшинчик», тип: Heawood E. Watermarks mainly of the 17th and 18th centuries. Hilversum, 1950. №3631 (без даты); Дианова T. В. Филигрань «Кувшин» XVII в. М., 1989. № 296-298, 300-301 (1644-1646 гг.). — В рукописи находятся выписки из печатного Луцидауриса (Москва, 1622 г.), что указывает на нижнюю временную границу создании книги.

2. Добрянский Ф. Н. Описание рукописей Виленской публичной библиотеки, церковно-славянских и русских. Вильна, 1882. С. 237.

3. «Покаяние окладаючи коваль, пекло видев отворенное».

4. Regel W. Analecta Byzantino-Russica. Petropoli, 1891. R 101, 105; Малышевский И. Александрийский патриарх Мелетий Пигас и его участие в делах Русской церкви. Киев, 1872. Т. 2. С. 10, 14.

5. Отец Д. И. Исленьева владел землей в Московском уезде. См.: Акты служилых землевладельцев XV — начала XVII века / Сост. А. В. Антонов. М., 1998. Т. 2. С. 122. № 119.

6. «Книга крымская 7087-го году по 88-й... да отпуск в Крым Данила Меньшово сына Исленьева да крымских гонцов Исенчи с товарыщи да государева гонца Ивана Елизарова... Книга с лета 7088-го по 89-й год... да приезд ис Крыму посланников Ондрея Измайлова да Данила Истленьева...». См.: Описи царского архива XVI в. и архива Посольскою приказа 1614 г. М, 1960. Л. 216 об.-217 об.

7. «Книги 7092-го году... отпуск в Литву государева посланника Данила Исленьева с полоненики да литовскою посла Лва Сопеги и приезд из Литвы Данила Исленьева», «Грамота Стефана короля блаженные памяти ко государю царю и великому князю Ивану Васильевичу всеа Русии о полоненикех, прислана в 92-м году с посланником з Данилом Истленьевым». См.: Описи царского архива XVI в. и архива Посольскою приказа 1614 г. Л. 100 об.-101, 245-245 об.; Опись архива Посольского приказа 1626 года. Ч. 1. М., 1977. Л. 378.

8. «Книги 7099-го ж... отпуск и приезд посланника Данила Исленьева», «Грамота из Литвы, писана белоруским писмом, прислана в 100-м году с посланником з Данилом Исленьевым, что посылан был Данило в Литву с тем, что крымских людей на берегу Оки реки побили государевы люди». См.: Описи царского архива XVI в. и архива Посольскою приказа 1614 г. Л. 247 об. 248: Опись архива Посольского приказа 1626 года. Ч. 1. Л. 143 об., 379 об.; см. также: Шереметев С. Д. Труды по истории Смутною времени. М., 2015. С. 101-108; Эскин Ю. М. Очерки истории местничества в России ХVІ-ХVІІ вв. М., 2009. С. 337, 338.

9. Шереметев С. Д. Труды по истории Смутною времени. С. 104.

10. РГАДА. Ф. 89. Оп. 1. Д. 3. Л. 332-334 об.

11. РГАДА. Ф. 89. Оп. 1. Д. 3. Л. 282 об.-382.

12. «Да в 102-м году отпуск во Царьгород к турскому Мурат салтану государева посланника Данила Истленьева да подьячего Третьяка Аврамова; а последних тетратей и приезду Данилова в той книге нет» (РГАДА. Ф. 89. Оп. 1. Д. 3. Л. 196 об.).

13. Описи царскою архива XVI в. и архива Посольского приказа 1614 г. Л. 165 об.; Опись архива Посольского приказа 1626 года. Ч. 1. Л. 82 об.

14. «Роспись полоняником, которые вышли из Царягорода з Данилом Истленьевым и иная мелкая турская рознь, а положены вместе с крымскими столпы. Столп турской 105-го году, приезд посланника Данила Истленьева». См.: Описи царскою архива XVI в. и архива Посольского приказа 1614 г. Л. 321 об.-322.

15. Полное собрание русских летописей. М., 1978. Т. 34. С. 240 (Вельский летописец, 7111 г.).

16. «Грамота к царю и великому князю Федору Ивановичю всеа Русии от турского Магмет салтана, з государевым кречетником с Карпом Фофановым, во 103-м году» (Описи царскою архива XVI в. и архива Посольского приказа 1614 г. Л. 165 об.); «Свяска, а в ней переводы... да с прежние Мурат салтановы грамоты, какову привез ис Царягорода от посланника от Данила Исленьева кречетник Фофан во 103-м году» (Опись архива Посольского приказа 1626 года. Ч. 1. Л. 82 об.).

17. РГАДА. Ф. 32: Сношения России с Австрией и Германской империей. Оп. 1. Кн. 8 (14 января — 29 августа 1597 г.). Л. 248 об.; см. также: Карамзин Н. М. История государства Российскою. 5-е изд. СПб., 1843. Кн. 3. Примечания к Х тому. С. 55-56. Примеч. 299.

18. Акты, относящиеся к истории Западной России. СПб., 1848. Т. 4. С. 106. № 75.

19. Кулиш П. А. Материалы для истории воссоединения Руси. М., 1877. Т. 1. С. 21-33.

20. Публикацию грамоты по списку, привезенному в Москву, ее палеографический анализ и перевод см.: Фонкич Б. Л. Грамота Константинопольскою патриарха Иоасафа II и собора восточной церкви, утверждающая царский титул Ивана IV // Россия и греческий мир в XVI веке. М., 2004. Т. 1. С. 381-388.

21. Здесь и далее текст и перевод соборной грамоты 1560 г. приведен по изданию: Фонкич Б. Л. Грамота Константинопольскою патриарха Иоасафа II... С. 382-388.

22. Regel W. Analecta... Fol. 104.

23. Здесь и далее перевод И. И. Малышевского, см.: Малышевский И. И. Александрийский патриарх Meлетий Пигас. Т. 2. С. 13.

24. Regel W. Analecta... Fol. 107, 23.

25. Regel W. Analecta... Fol. 98, 21-22.

26. Regel W. Analecta... Fol. 105, 25-26.

27. О послании патр. Мелетия царю Федору Ивановичу, призывавшем последнего помочь Львовскому братству, см.: Фонкич Б. Л. К истории текста одного из посланий Александрийского патриарха Мелетия Пигаса к царю Федору Ивановичу // Очерки феодальной России. М., 2003. Вып. 7. С. 105-111.

28. Книжица в десяти разделах. Острог: Тип. Острожская, 11 июня 1598 г. Л. 77-98; см. также: Малышевский И. Александрийский патриарх Мелетий Пигас. Т. 2. С. 44-60.

29. См.: Ченцова В. Г. Монахи из Зографа в Киеве и Москве в 20-30-е гг. XVII в. // Исторический вестник. Христианство на Ближнем Востоке. Т. 20. М., 2017. С. 170.

30. Се же путешествие святого града Иерусалима и Гроба Господня и всех предел иерусалимских и обонъпол Иордана и Помория // Литературный сборник, издаваемый Галицкорусской матицей. Львов, 1871. С. 99-125; Флоря Б. Н., Пидгайко В. Г. Исаакий (Борискович) // Православная энциклопедия. Т. 27. М., 2011. С. 34.

31. См.: Ченцова В. Г. Монахи из Зографа... С. 169-170.

32. Шумило С. Старец Иоанн Вишенский: афонский подвижник и православный писатель-полемист. Киев, 2016. С. 65-66.

33. Новейшее исследование, в котором на основе архивных документов подробно рассмотрена поездка Исаакия Борисковича: Ченцова В. Г. Монахи из Зографа... С. 167-183.

34. РГАДА. Ф. 52. Сношения России с Грецией. 1624 г. Ед. 10. Л. 82.

35. Кулиш П. А. Материалы для истории воссоединения Руси. М., 1877. Т. 1. С. 132.

36. РГАДА. Ф. 52. 1624 г. Ед. 10. Л. 82.

37. Книжица в десяти разделах. Острог: Тип. Острожская, 11 июня 1598 г.

38. Книжица в десяти разделах. Л. 126 об.-134.

39. Мф. 5:48.

40. Мф. 5:45.

41. Мф. 5:41.

© текст - Корогодина М. В. 2018
© сетевая версия - Тhietmar. 2019
© OCR - Андреев-Попович И. 2019
© дизайн - Войтехович А. 2001
© Петербургские славянские и балканские исследования. 2018