«ЗАПОВЕДНЫЕ ГОДЫ» НА СЕВЕРО-ЗАПАДЕ РОССИИ: ИСТОРИОГРАФИЯ, ИСТОЧНИКИ, МЕТОДЫ ИССЛЕДОВАНИЯ

Когда в 1894 г. в 14-м томе «Русской исторической библиотеки» был опубликован первый акт с упоминанием «заповедных лет», мало кто мог предположить, что тем самым в российской историографии открывается замечательная страница, связанная с изучением начального этапа закрепощения крестьян. Более пристального внимания удостоилась изданная И. Побойниным Торопецкая уставная грамота 1590/1591 г., где также упоминались «заповедные лета». Но лишь когда в 1909 г. Д. Я. Самоквасов опубликовал 5 грамот с упоминанием «заповедных лет», стало ясно, что исследователи столкнулись с загадочным фактом российской истории, объяснение которого способно пролить свет на один «из самых важных и самых трудных вопросов в нашей историографии... — когда и как возникла крепостная неволя крестьян»1.

Вклад Д. Я. Самоквасова в изучение условий закрепощения в России несомненен. Во 2-м томе «Архивного материала» он опубликовал обыски 1560-х гг. по Бежецкой и Водской пятинам, обыскную книгу Кирьяжского погоста Водской пятины 1571 г., обыски поместий Водской, Обонежской, Шелонской и Бежецкой пятин 1573 г. и 1580-1600 гг. Однако принцип издания, которого придерживался исследователь, не способствовал адекватному пониманию актов с упоминанием «заповедных лет». Самоквасов «расшил» обыскные и отдельные книги на грамоты, которые опубликовал выборочно и в хронологическом порядке: обыски с 1572 по 1600 г. и отделы с 1571 по 1600 г. Сами акты были изданы с купюрами на местах списков волостных людей, участвовавших в обысках. Этому же исследователю принадлежит и первая основательная попытка объяснить феномен «заповедных лет», которые, по его мнению, были введены «за два года до смерти Ивана Грозного» и представляли собой запрет на выход и вывоз крестьян в Юрьев день 2.

Публикация Самоквасова открыла для изучения уникальный источник — новгородские обыскные и отдельные книги. Вскоре М. А. Дьяконов нашел в тех же книгах еще 2 грамоты с упоминанием «заповедных лет», и в научный оборот было введено уже 7 новгородских актов. Дьяконов тем не менее не был склонен расценивать найденные акты как свидетельство существования «общего закона» о прикреплении крестьян. Он полагал, что действующей законодательной нормой вплоть до конца XVI в. оставалась статья 88 Судебника 1550 г. «Правило о заповедных летах отменяет действие этого общего закона для отдельных лиц по особым пожалованиям и для отдельных местностей специальными распоряжениями... Как некогда по челобитьям заинтересованных вотчинников вводился частными мерами Юрьев день, так и теперь в интересах господ землевладельцев по их ходатайствам и теми же частными мерами стали вводиться заповедные лета». «Заповедные годы», введенные таким образом, прерывались выходными годами, когда особым указом разрешались выход и вывоз по прежнем правилам Судебника 3.

Концепцию Дьяконова о безуказном закрепощении подвергли жесткой критике Б. Д. Греков и С. Б. Веселовский. В построениях Грекова новгородские акты занимали второстепенное место и использовались иллюстративно. Опираясь на сведения выборочно опубликованных приходно-расходных книгах Иосифо-Волоколамского монастыря и другие косвенные данные, Греков пришел к выводу, что «указ о запрещении крестьянских выходов» был принят в 1580 г. [129] и действовал «на территории всего Московского государства, может быть, лишь за исключением колоний» 4.

Концепция Веселовского отличалась от представлений Грекова большей сложностью и достоверностью. Исследователь обстоятельно рассмотрел указания новгородских источников на «заповедные годы». Веселовский полагал, что «выход и вывоз крестьян были временно запрещены» осенью 1581 г. царским указом, сохранявшим свое действие «впредь до нового указа». Стремясь объяснить появление актов о легальном выходе крестьян в Юрьев день уже после предполагаемого указа о закрепощении, Веселовский поддержал мнение Дьяконова о «выходных годах», которыми прерывалось течение «заповедных лет» 5.

Новый импульс дискуссиям о становлении крепостного права придали архивные открытия 1960-х гг. В. И. Корецкий ввел в научный оборот новгородские дела 90-х гг. XVI в. со ссылками на указы царя Федора. Г. Н. Анпилогов нашел в ранее изученных Самоквасовым и Дьяконовым обыскных книгах еще 3 акта с упоминанием «заповедных лет» и опубликовал их. После этого новгородских документов с известиями о закрепостительных мероприятиях 1580-х гг. стало 10 6. Но как это ни парадоксально в выходивших в 1970-х гг. трудах эти находки были учтены не в полной мере: Корецкий писал о 7 документах, содержащих упоминания о «заповедных годах», а Р. Г. Скрынников о 8 или 9 7.

Столь курьезные недочеты легко объяснимы: исследователи по-прежнему анализировали не весь источник в комплексе, а отдельные грамоты. Они не задавались вопросом о содержании и структуре обыскных и отдельных книг, в составе которых до нас и дошли акты с упоминанием «заповедных лет». Между тем во второй половине 1970 — начале 1980-х гг. эффективность нового подхода была продемонстрирована в работах ленинградских исследователей об обыскных книгах Деревской пятины 1570-х гг. А. Л. Шапиро и другие участники авторского коллектива «Аграрной истории Северо-Запада России» 8 писали о необходимости изучения обыскных книг «целиком», т. е. принципов их составления и особенностей их структуры. Исследователи выяснили состав погостов, представленных в обыскных книгах, проанализировали их формуляр, определили влияние одного типа документации (платежных книг) на другой (обыскные книги).

Опыт работы историков-аграрников побуждает обратиться к анализу структуры обыскных и отдельных книг, цель которого — понять логику составителей документов, упоминавших «заповедные годы», а конкретная источниковедческая задача состоит в определении места, занимаемого в структуре книги актом с упоминанием «заповедных лет». Скрынников определил эти грамоты как «разрозненные», а употребление термина «заповедные годы» считал случайным: «Приказы редко и неохотно пользовались этим термином и чаще всего обходились без него». Пока не проведено источниковедческое исследование обыскных книг, определение деревских актов как разрозненных документов следует признать гипотезой. Если она подтвердится, можно будет согласиться и с предложенной Скрынниковым интерпретацией процесса закрепощения как «прикрепления к тяглу путем практических распоряжений» 9. В противном случае необходимо пересмотреть источниковую базу и искать новые объяснительные модели.

Упоминания о «заповедных годах» содержатся в трех делопроизводственных книгах, составленных в Новгородской приказной избе. Как совершенно справедливо заметила Г. А. Победимова по поводу книги 1573 г., «обыскная книга Деревской пятины — это условное название сборника, содержащего 51 самостоятельную обыскную книгу...» 10. Такие книги сложного состава я в дальнейшем буду называть делопроизводственными.

Первая изученная мною делопроизводственная книга — еще более сложный по составу сборник, состоящий из четырех разделов: отдельных книг девяти южных погостов Деревской пятины 1582-1586 гг. (л. 1-38 об.), отказных книг Белозерской половины Бежецкой пятины 1582 г. (л. 39-160), делопроизводственных книг Деревской пятины 1587/88 гг. (л. 162-303) и отписных и ужинных книг Деревской пятины 1587/88 (л. 304-370 об.) 11. Сборник объединяет тетради разного формата, связанные переплетом, а тексты актов в тетрадях разделены чистыми листами, нередко без пагинации.

Делопроизводственные книги Деревской пятины составлялись с ноября 1587 по август 1588 г. по указанию дьяков Новгородской приказной избы Саввы Фролова и Семена Емельянова. Дозоры, обыски и отделы осуществляли на местах самые разные люди: подьячие И. Матвеев, И. Галахтионов, С. Кузмин, Н. Гоголяев, неслужилые дети боярские З. Сысоев, И. И. Базин, П. Маринин, Б. Кутузов, С. Дурасов, В. Лаврентьев, С. Оничков, Д. Чириков, М. Мельницын. По результатам обысков и отделов дьячки погостских церквей составляли запись обыскных речей или отдельную выпись. Большая часть этих документов — 43 акта поместного [130] права — были выписаны выборными губными старостами Деревской пятины В. И. Мусиным и А. М. Бунковым.

Свод упоминаний «заповедных лет» в новгородских актах 1585-1589 гг.

Предмет обыска или отдела

Дата обыска

Погост или ряд

Архивные данные

Кто опубликовал

Поместье Б. И. Сомова 12.07.1585 Холовский № 16939, л. 25-26 Самоквасов. С. 500
Поместье Б. И. Кропоткина 30.03.1588 Березайский № 16935, л. 256-257 Анпилогов. С. 417-418
Поместье Б. И. Кропоткина 30.03.1588 Михайловский № 16935, л. 262-264 Дьяконов. С. 2-3
Поместье Б. И. Кропоткина 13.04.1588 Боровицкий № 16935, л. 284-285 об. Анпилогов. С. 415-416
Поместье Б. И. Кропоткина 16.04.1588 Коломенский № 16935, л. 292-293 Самоквасов. С. 451
Поместье И. Непейцина 11.04.1588 Сеглинский № 16935, л. 276-279 Самоквасов. С. 449-450
Поместье И. Непейцина 11.04.1588 Березовский ряд № 16935, л. 287-287 об. Настоящая статья
Поместье И. Непейцина 13.04.1588 Млевский № 16935, л. 286 Самоквасов. С. 450
Поместье Т. Пестрикова 24.11.1589 Великопорожский № 16943, л. 251 Дьяконов. С. 2-3
Поместье Т. Пестрикова 27.11.1589 Березайский № 16943, л. 255-257 Анпилогов. С. 418-420
Поместье Т. Пестрикова 30.11.1589 Едровский ряд № 16943, л. 263-266 Самоквасов. С. 453

В изученных книгах Деревской пятины содержится 64 таких записи: 39 обыскных, 22 отдельных и 3 дозорных. Каждый документ составлялся на листах бумаги книжного (тетрадного) формата и, видимо, поэтому получал название «книги». По мере составления тетрадей они привозились в Великий Новгород и переплетались. Об этом говорят пометы на чистых листах, подобные следующей: «96-го декабря в 5 день ее книги привезли Залеж Сысоев да подьячей Иван Матфеев» 12. Книги охватывают лишь 24 из 67 погостов Деревской пятины — менее трети всей ее территории, преимущественно юго-восточные погосты. Дозорщики, опираясь на показания «волостных людей», «дозрили» и обыскивали не всю территорию погоста, а отдельные поместья.

Вторая делопроизводственная книга — также сборник, включающий обыскные и отдельные книги Деревской пятины 1584/85 г. (л. 1-26 об.), обыскные и отдельные книги 1586 г., относящиеся к Бежецкой (л. 27-105, 152-199, 242-286 об.) и Деревской (л. 106 об.-147, 200-211 об.) пятинам 13. Обыскные и отдельные книги Деревской пятины с упоминанием «заповедных лет» составлялись с октября 1584 по июль 1585 г. выборными губными старостами Г. Т. Скрыплевым и П. И. Есиповым. Книги включают всего 12 актов обыска и отдела по восьми погостам центральной части Деревской пятины.

Третья из исследованных делопроизводственных книг состоит из отдельных книг 1589 г. Водской (л. 1-175), Обонежской и Шелонской (л. 176-191 об.) пятин и обыскных и отдельных книг Деревской пятины с октября 1589 по май 1590 г. (л. 195-407) 14. Книги Деревской пятины составлялись разными лицами: губными старостами В. Мусиным и А. Бунковым, детьми боярскими М. Порецким, С. И. Веревкиным, И. М. Обернибесовым, приказчиком Едровского яма П. Скобеевым. 19 обысков и 13 отделов были осуществлены на территории 17 погостов Деревской пятины.

Самоквасов, Дьяконов и Анпилогов обнаружили в трех перечисленных книгах 10 документов с упоминанием «заповедных лет» и опубликовали их. При исследовании сборника № 16935 я обнаружил еще одну «обыскную выпись», составленную 11 апреля 1588 г. во время обыска в Березовском ряду о сбежавших «в заповедные годы» крестьянах И. Непейцына 15. Итак, «заповедные годы» упоминаются в 11 новгородских документах. Проанализируем упоминания «заповедных лет» в обыскных и отдельных книгах Деревской пятины (см. табл.).

Проблема «заповедных лет» тесно связана с географией погостов, где осуществлялись обыски и отделы. Р. Г. Скрынников и А. А. Зимин были склонны трактовать географическое распространение упоминаний «заповедных лет» как локально ограниченное. «Все восемь грамот, — писал Скрынников, — составлены в одном Едровском стане Деревской пятины и характеризуют положение лишь в четырех поместьях». Зимин также считал, что комплекс грамот относится к Едровскому стану и именно «в Едровском стане Деревской пятины заповедными были 1581/82-1584/85 гг.» 16. Однако такое сужение места действия грамот неправомерно. [131]

Едровский стан не был административно-территориальной единицей в составе Деревской пятины. В ней делились на станы территории лишь в ее юго-западной части — в Холмском погосте; погост был универсальной административной единицей на всей остальной территории пятины 17. Едровский стан упоминается в обысках 1580-х гг. исключительно как место пребывания (резиденция) губных старост: «...Деревские пятины губные старосты Василей Мусин да Ондрей Бунков на стану на Едрове спрашивали и обыскивали в Спасском Боровицком погосте...» В. Мусин и А. Бунков на протяжении по меньшей мере четырех лет (1587-1591 г.) упоминаются как единственные старосты Деревской пятины. Губной стан в Едрове располагался, по всей видимости, вблизи Едровского ряда на территории Михайловского погоста в восточной части Деревской пятины. Там же, на большой московской дороге стоял Едровский ям, что делало этот пункт весьма удобным для почтовой связи. Когда губные старосты Деревской пятины занимались обысками и отделами в ее западных погостах, их стан (резиденция) располагался в другом месте. Во всяком случае, губные старосты Г. Скрыплев и П. Есипов, отделившие 12 июля 1585 г. поместье Б. И. Сомову в Холовском погосте, названы просто «выборными» и никак не связаны с Едровским станом 18.

Как видно из таблицы, обыски проходили на территории восьми погостов Деревской пятины (Березовский ряд располагался на территории Березайского погоста, а Едровский — Михайловского). Земли Холовского погоста лежали в северо-западной части пятины в бассейне левого притока Меты р. Холовы. Остальные 7 погостов располагались в восточной части Деревской пятины — в верхнем течении Меты. Там же находился Рютинский погост, материалов обысков по которому не сохранилось, но в котором располагались поместья М. Кропоткина и Т. Пестрикова. Таким образом, обыски затронули значительную часть Деревской пятины, и я считаю, что материалы обыскных книг репрезентативны для распространения на всю территорию пятины выводов, полученных в результате их анализа.

Помимо довода о локальной ограниченности материалов с упоминанием «заповедных лет» Скрынников привел и более весомый аргумент по поводу того, «почему анализируемые документы не могут служить надежным основанием для решения проблемы закрепощения крестьян». Ученый впервые после Самоквасова исследовал новгородское делопроизводство и пришел к выводу, что основная документация дел о беглых крестьянах утрачена, а сохранившиеся фрагменты «носят осведомительный характер» и не содержат четких правовых определений 19. Само по себе верное, это заключение не основано на комплексном методе исследования источников. Прежде всего, необходимо выяснить, являются ли в действительности материалы отделов и обысков фрагментами «утраченной документации» по «делам» новгородских помещиков. В последнее время А. В. Антонов и К. В. Баранов реконструировали движение документов в административных учреждениях Новгородской земли по «делам», отложившимся в столбцах 20. Для решения вопроса о репрезентативности упоминаний «заповедных годов» необходимо определить место изученных мною делопроизводственных книг в документальном комплексе губных старост Деревской пятины.

Наиболее раннее известие о «заповедных летах» содержится в отдельной записи от 12 июля 1585 г. на поместье Б. Сомову в Холовском погосте 21. Отдел земель и появление отдельной книги было одним из этапов длительной и сложной процедуры. Служилый человек подавал челобитную с просьбой отделить ему в поместье те или иные деревни, либо утратившие своих владельцев, либо находившиеся в незаконном или спорном владении. Как подчеркивает Баранов, «дело об отделе служилому человеку поместья могло рассматриваться как в Новгороде (если дело шло о поместье не более ста четвертей), так и в Москве» 22. Поскольку в 1580-х гг. значительная часть новгородских земель лежала «в пусте», первоначально на место отправляли должностное лицо (губного старосту, городового приказчика, неслужилого сына боярского), который проводил обыск. В Холовском погосте обыск «про Мошню про деревню» губные старосты Г. Т. Скрыплев и П. И. Есипов провели 9 февраля 1585 г., а материалы обыска отправили в приказную избу 23. На следующем этапе в Новгородской приказной избе составлялись указная грамота, содержавшая распоряжение отделить служилому человеку поместье, и выпись из писцовых книг.

Спустя 5 месяцев после обыска, 12 июля 1585 г. по царской грамоте и «по выписи за приписьми» дьяков В. Федорова и Л. Резанцова губные старосты Скрыплев и Есипов отделили в поместье Б. И. Сомову д. Мошню. Губные старосты должны были составить два документа — отдельную выпись, остававшуюся на руках у помещика, и отдельные книги («тетради»), отправлявшиеся в приказную избу. Именно тетрадь с отдельной записью, находившаяся в приказной избе, сохранила уникальные известия о жителях деревни Мошни, которые «розошлись в заповидныя лита в 90 году, и в 91 году, и в 92 году, и в 93 году» 24. На последнем этапе дьяки [132] Новгородской приказной избы составляли ввозную грамоту, удостоверявшую право владения поместьем и выдававшуюся на руки помещику. «Дело» о поместье Б. Сомова в столбцах приказного архива, так же как и документы из личного архива помещика, видимо, не сохранились, но обыскная и отдельная книги губных старост сохранили оба документа по поместью — обыск и отдел. Итак, отдельная книга на поместье Б. Сомова — это не «фрагмент утраченной документации», а самостоятельное ответвление документального комплекса, сложившегося в 1585 г.

Отдел (отдельная книга) — один из наиболее часто встречающихся документов (51 единица) в исследованных мною трех делопроизводственных книгах. Отдельная книга имела устойчивый формуляр и, как правило, не содержала сведений об ушедших, беглых или вывезенных крестьянах. Не было таких сведений и в материалах обысков, несмотря на то, что абсолютное большинство поместий лежали «в пусте». Ничего не говорится о беглых крестьянах и в материалах обыска в д. Мошне 9 февраля 1585 г. Причину появления известий о «разошедшихся в заповедные лета» крестьянах можно сформулировать лишь гипотетически. Скорее всего инициатором появления этих сведений был сам помещик Б. Сомов, по челобитной которого и началось это дело. Если принять эту гипотезу, получается, что в других опустевших поместьях беглых не фиксировали потому, что на этом не настаивали землевладельцы.

В обыскных книгах 1588-1589 гг. имеется 10 упоминаний о «заповедных летах». Обыски — преобладающий вид документации в трех исследованных мною делопроизводственных книгах Деревской пятины, где содержится 64 обыскных записи. Подавляющее большинство обысков проводилось в опустевших и утративших своих владельцев поместьях, а записи составлялись по устойчивой форме: «...B Сеглинском погосте земца Дмитра Акинфова в животе не стало ли, а после его жены у него и детей не осталось ли, а поместье его в Сеглинском погосте стоит в порожжих ли землях, не отдано ли, и не помичено ли отдати кому, и к государевым дворцовым селам и к ямским слободам не приписано ли...» 25. Поскольку абсолютное большинство обысков не предполагало сыск крестьян, совершенно естественно, что в 54 обыскных записях нет упоминаний о «заповедных годах».

Следующий по времени комплекс известий о «заповедных летах» относится к весне 1588 г. и представляет собой материалы семи обысков, проведенных губными старостами Мусиным и Бунковым с 30 марта по 16 апреля. Рассмотрим их делопроизводственные книги за этот период. График работы старост нередко был достаточно напряженным, когда, например, в один день, 30 марта Мусин и Бунков осуществили 3 обыска в Михайловском погосте по поводу поместья Н. Базарова, в Березайском и Михайловском погостах по иску Б. И. Кропоткина, в Яжелбицком по поводу поместья И. Бирюкова 26. Видимо, в реальности старосты не всегда выезжали на обыск в погост, а принимали «обыскных людей» у себя на стану, о чем прямо говорится в документах: «Василей Мусин да Ондрей Бунков на стану в Едрове спрашивали и обыскивали в Спасском в Боровицком погосте...» Тетради с материалами обысков по истечении календарного года отвозили в Новгород, о чем свидетельствуют пометы на оборотах листов: «97-го сентября в 12 день привез Едровского яму охотник Матюшка Степанов» 27.

Обратимся к обстоятельствам, при которых проводились обыски весной 1588 г. Поместья кн. Богдана Кропоткина располагались в Михайловском и Березайском погостах. За 4 года помещик лишился 12 крестьянских дворов: в 1584 г. от него ушли 3 крестьянина, в 1585 г. — еще 3, в 1586 г. — 1, в 1587 г. — 5. Все 12 крестьян ушли в Жабенский погост Деревской пятины и порядились во владения местных детей боярских. Волостные крестьяне Михайловского, Березайского и Коломенского погостов заявили, что беглецы ушли «в государевы заповедные годы с тяглые пашни, а у тех детей боярских, которые в сем обыску писаны, живут в пустых деревнях, а не на тяглых землях». В то же время жители отдаленного Боровицкого погоста, подтвердив факт ухода крестьян в «заповедные годы», не смогли точно указать, «за ково вышли имянем, и живут на тяглых ли землях, или не на тяглых» 28. Исследователи единодушно признают, что выход крестьян из тягла был главным основанием для их сыска и возвращения.

Аналогичной процедуре обыска были подвергнуты жители Сеглинского, Млевского погостов и Березовского ряда 11-13 апреля 1588 г. В 1582 г., когда помещик И. Непейцын участвовал в войне со Швецией, из его поместья д. Крутец в Сеглинском погосте сбежали 2 крестьянина в соседний Михайловский, в Никольский монастырь. Непейцын подал челобитную с жалобой «на старца на Стахия на Николского монастыря Едровского в беглых крестьянех на Васку да на Трешку на Гавриловых детей, что они збежали в заповедные годы...» 29. По царскому указу и грамоте дьяка С. Емельянова губные старосты Мусин и Бунков провели обыски в Сеглинском погосте, где жили крестьяне, а также в двух соседних.

Три последних обыска были предприняты приказчиком Едровского яма Посником Скобеевым в ноябре 1589 г. также по царскому указу и грамоте новгородских воевод. Предметом [133] обыска были крестьяне, вывезенные в 1583 г. из поместья, позднее пожалованного Т. Пестрикову. Осенью 1589 г. этот помещик не впервые обращался к властям по поводу вывоза крестьян; первый раз он бил челом еще до 14 сентября 1585 г., когда губные старосты П. Есипов и Г. Скрыплев спрашивали крестьян Березайского погоста о судьбе жителей сельца Заостровья. Из обстоятельств дела следует, что бывший владелец этого сельца кн. М. И. Кропоткин в 1584 г. после Покрова вывез трех крестьян, посадив двух из них в своем поместье в сельце Белье, а одного отдал своему родственнику П. И. Кропоткину в д. Липское. Окрестные помещики и крестьяне подтвердили, что Кропоткин не только вывез крестьян, но и не пускал в поместье нового владельца Пестрикова и сжал посеянную им рожь. Спустя 8 с половиной месяцев, 30 мая 1586 г., губные старосты приехали в поместье Кропоткина в Рютинском погосте, которое он к тому времени уже променял своему зятю Б. Белеутову, и вывезли двух крестьян «в старые их дворы» 30. В материалах этого раннего дела 1585-1586 гг. термин «заповедные лета» не употреблялся.

Через 3 года Пестриков вновь обратился с челобитной и жалобой на прежнего владельца сельца Заостровья М. Кропоткина, который в Великий пост 1583 г. вывез трех крестьян, живших во дворах церковного причта, в сельцо Велье Рютинского погоста, перешедшее впоследствии к Б. Белеутову. По информации жителей Великопорожского погоста, крестьяне первоначально жили в Велье, затем в 7091 г. (осенью 1582 г.?) Кропоткин перевез их в церковные дворы сельца Заостровья, а весной 1583 г. вновь перевел в Велье. Вывезенные крестьяне жили там «не на тяглой земли, в захребетниках, и в книгах деи те его крестьяне за Борисом (Белеутовым. — В. А.) не написаны» 31.

Открытое и изученное Корецким дело Д. И. Языкова 1590-1591 гг. позволяет заключить, что материалы обысков, проводившихся губными старостами с целью поиска беглых и вывезенных крестьян, предназначались для суда. По делу Языкова можно реконструировать движение документации и основные этапы сыска крестьян. Дело начиналось по челобитной, причем неоднократной, служилого человека. Челобитные дважды подавал Пестриков (до 14 сентября 1585 г. и до 24 ноября 1589 г.), Непейцын (до 11 апреля 1588 г.), четыре челобитные подал Языков в 1590-1591 гг. Новгородские дьяки выдавали губным старостам грамоту, на основании которой и проводились обыски. Обычно старосты или приказчики проводили обыски в трех-четырех погостах, и, если «обыскные люди» подтверждали факт бегства или вывоза крестьян, это служило достаточным основанием для передачи дела в суд. Как показывают материалы по сыску крестьян Языкова, судебные решения выполнялись не сразу, и губные старосты предприняли не менее трех неудачных попыток вывоза беглых крестьян. Тем не менее по сохранившимся источникам можно заключить, что по суду крестьян отдавали прежним владельцам. В 1586 г. губные старосты отвезли в старые дворы крестьян Т. Пестрикова, в 1587 г. — рядовичей Березовского ряда, в 1592 г. — крестьян В. З. Скобельцына в Шелонской пятине 32.

Приведенные сведения позволяют выяснить, насколько верно рассматривать деревские грамоты как фрагменты утраченной документации. Из опубликованных Корецким документов о беглых крестьянах Языкова ясно, что материалы обысков немедленно вклеивались в столбец: губные старосты произвели обыски 16-19 апреля, а уже через полтора месяца, 30 мая 1590 г. дело о крестьянах Языкова слушалось в Новгородской приказной избе. Очевидно, что материалы обысков о крестьянах Кропоткина, Непейцына и Пестрикова также немедленно использовались в судебных слушаниях в Новгороде весной 1588 и зимой 1589-1590 гг. Об этом говорит и различное наименование документов: акты с упоминанием «заповедных лет» названы «книгами» или «обысками» («а обыскные книги писал спаскои дьичок...»); материалы обысков в деле Языкова — «обыскными речами» («а обыскныя речи писал...») 33. Значит, сохранившиеся обыскные книги губных старост с упоминанием «заповедных лет» являются копиями или противнями с обыскных речей. «Речи» оперативно отправляли в Новгород для судебных слушаний с ямщиком или самим заинтересованным помещиком, а «книги» находились на стану в Едрове до истечения календарного года. Но дела о беглых крестьянах Кропоткина, Непейцына и Пестрикова, видимо, безвозвратно утрачены. А материалы обысков в книгах губных старост являются самостоятельным документальным комплексом, полно отражающим деятельность Мусина и Бункова. Имеющийся набор прямых и косвенных данных позволяет охарактеризовать «заповедные лета» в новгородских пятинах как особый порядок сыска и возвращения беглых и вывезенных крестьян в поместья служилых людей по их челобитной и по суду. Распространялся ли аналогичный порядок сыска на другие категории тяглого населения?

Исследователи, занимавшиеся проблемой «заповедных лет», изначально связывали их введение с составлением писцовых книг 1580-х гг. Об этом писали Д. Я. Самоквасов, Н. С. Чаев, [134] В.И. Корецкий. Последний собрал все известные ему данные источников, составил свод описаний 1580-1590-х гг. и пришел к выводу: «Начиная с 1581 г. новое описание, правительство одновременно проводило в подвергаемых переписи районах запрещение крестьянского выхода в форме введения здесь «заповедных лет», стремясь таким путем... создать благоприятные условия для наиболее точного учета крестьянского населения в новых писцовых книгах» 34.

Р. Г. Скрынников осуществил комплексное исследование писцовой книги Деревской пятины 1582-1583 гг. и выяснил, что писцы либо не регистрировали имена беглых крестьян, либо не отмечали ушедших в «заповедные годы». Он предположил, что в наказе писцам отсутствовали инструкции по поводу «заповедных лет». С его точки зрения, в первой половине 1580-х гг. беглых крестьян не искали и не свозили, и, стало быть, «заповедные лета» на Северо-Западе России до 1585 г. не были известны. Сам же режим «заповедных лет» представлял собой, по его мнению, «комплекс временных мероприятий в целях прекращения выхода из тягла крестьян и черных посадских людей» 35. Б. Н. Флоря, рассмотрев писцовый наказ 1585 г. в контексте закрепостительных мероприятий конца XVI в., солидаризовался с мнением Скрынникова: «Все предусмотренные наказом меры касались не только крестьян, но и посадских людей, и запрет переходов «без государева указу» в полной мере относился и к городскому торгово-ремесленному населению» 36.

Итак, в литературе сложилось мнение, что в ходе описаний второй половины 1580-х гг. закрепощению на равных условиях подвергалось все тяглое население страны. Подтверждал эту концепцию уникальный источник, в котором также содержится термин «заповедные годы» — Торопецкая уставная грамота. В 7099 (1590/91) г. приграничный город Торопец получил земскую уставную грамоту. На посаде параллельно с воеводским учреждалось земское самоуправление. Наряду с судебными и финансовыми привилегиями земские власти Торопца получили право вывоза старинных посадских людей: «И на пустые им места старинных своих тяглецов из-за князей и из-за детей боярских, из-за монастырей и из волостей, которые у них с посаду разошлись в заповедные лета вывозить назад на старинные их места, где хто жил наперед того, безоброчно и безпошлинно» 37.

Первый исследователь Торопецкой грамоты М. А. Дьяконов полагал, что смысл «заповедных лет» заключался в разрешении вывоза вышедших старинных тяглецов и расставлял знаки препинания в данном фрагменте так же, как и публикаторы акта: «...У них с посаду разошлись, в заповедные лета вывозить назад на старинные их места...» 38 Б. Д. Греков, С. Б. Веселовский, В. И. Корецкий и Р. Г. Скрынников, поставив запятую после слов «заповедные лета», предложили иное чтение документа: «...У них с посаду разошлись в заповедные лета, вывозить назад на старинные их места...» Такая расстановка знаков препинания существенно меняет смысл фрагмента, подтверждая выводы исследователей о распространении режима «заповедных лет» на посадское население.

Веселовский почувствовал противоречивость такого толкования и пояснил, что посадский мир имел право свозить тяглецов и на основании указа о «заповедных годах», а в уставной грамоте его право было лишь подтверждено. Весьма противоречиво толкует норму Торопецкой грамоты и Скрынников: с одной стороны, он утверждает, что «термин «заповедные годы» употреблен здесь в контексте точно сформулированной юридической нормы», с другой — признает, что употребление этого термина в акте носило «случайный характер» 39. Представляется, что смысл нормы о свозе тяглецов, содержащейся в Торопецкой грамоте, до настоящего времени не прояснен. Между тем именно этот акт может стать ключом к пониманию режима «заповедных лет», ведь зачастую именно исключения наиболее точно характеризуют правила. Исследовательская задача в данном случае состоит в сравнении статьи Торопецкой грамоты с приемами сыска и возврата тяглого населения, применявшимися писцами в 1580-1620-х гг. и отразившимися в писцовых наказах.

Наиболее ранними сохранившимися документами этого вида являются недавно обнаруженный наказ галицким писцам 1585 г. и наказы 1620-х гг., собранные и опубликованные Веселовским еще в начале XX в. и практически не исследованные как источник по истории закрепощения 40. Рассмотрим структуру писцового наказа 1585 г. и его постановления о сыске беглых. Предписание Ю.И. Нелединскому и Л. Сафонову, описывавшим Галичский, Чухломской и Солигаличский уезды, было дано 30 июня 1585 г.; его формуляр идентичен формуляру писцовых наказов 1620-х гг. Документ состоит из двух разделов, в первом из которых содержатся положения о методах описания посадов, а во втором — уездов, станов и волостей.

Важнейшее положение наказа посвящено сыску посадских людей и волостных крестьян в сельской местности: «А которые галичские и чюхломские и Галицкие Соли посадцкие люди и волостные крестьяне розбежались тех же городов в уезды в ыные волости и в ыные городы и [135] в уезды, не хотя государевых податей платити или от посланников, и Юрью Ивановичю и подьячим, взяв с собою в Галиче и на Чюхломе и у Соли на посадах посадцких людей и в околних волостех около тех городов волостных крестьян, сколко человек пригоже, да с теми людми тех городов посадцких людей и волостных крестьян беглых з женами и з детми и со всеми их животы по сыску имая, приводити в Галич на посад и в галицкие пригороды да тех посадцких людей и сажати на посаде в старые их дворы, а волостных крестьян таково ж в своей волости в старые ж их деревни и дворы, где хто наперед сего жил».

Наказ предусматривал и возможность обязательного сыска беглых писцами. «А однолично Юрью Ивановичю и Леонтью тех городов посацких беглых людей и волостных крестьян сыскав где-нибуди, вывести назад, посадцких людей на посад, а волостных крестьян в волости, и записи по них поручные поимати, чтоб им жить по прежнему в старых своих дворех и государевы подати платить по своим жеребьям по сошному писму ровно, и вон не выходити без государева указу ни за кого...» 41. Это наиболее раннее известное нам распоряжение о полном запрете переходов тяглых людей.

Основной вопрос, возникающий при анализе распоряжения, — какие категории крестьян имел в виду писцовый наказ? Косвенные указания на это обнаруживаем в самом тексте документа. В преамбуле, которая как и в позднейших наказах содержит распоряжение писцам «ехать», «писать» и «дозирать», им предписывается взять в городах с подлинных писцовых книг и с платежниц противни, а у «черных старост и целовальников» — сотные. Таким образом, в преамбуле писцового наказа игнорируются земли служилых людей. Сами крестьяне в тексте наказа именуются волостными. Их сажают «в своей волости в старые ж их деревни и дворы», выводят в волости «и записи по них поручные» «имают». Никаких следов их зависимости от землевладельца (кроме государства) не видно, что позволяет определить, что в наказе речь идет о черносошных крестьянах и посадских людях.

Наказ писцам посадов Великого Новгорода и Старой Руссы с уездом А. Чоглокову и Д. Семенову от июня 1622 г. состоит, так же как и наказ 1585 г., из двух разделов. В первый включено предписание о сыске и вывозе на старые места посадских людей Великого Новгорода: «Да будет которые посадцкие люди, не хотя быти в тягле с мирскими людьми, а льготя себе и покиня свои дворы, вышли за митрополита, или за монастыри и за всяких чинов людей после смутных лет, и про тех посадцких людей сысков, где хто за кем живет, да тех людей по государеву указу до 128-го году за 10 лет из-за тех людей вывозить и посажати их на старые места...» Во втором разделе наказа помещено распоряжение о мерах по возвращению посадских людей и крестьян Старорусского уезда: «А вывозите им старорусских посадских людей и старорусских черных волостей крестьян за государя, которые довелися по государеву указу, до 128-го году за 10 лет, сыскивая про то накрепко...» 42.

Мы пока не рассматриваем норму о 10-летнем сыске, применявшуюся в 1620-х гг. В писцовых наказах 1622-1627 гг. важно подчеркнуть главное: несмотря на то, что большинство писцов должны были описывать все земли, в том числе монастырей и служилых землевладельцев, сыску подлежали только посадские люди и черносошные или дворцовые крестьяне. Это положение варьировалось в зависимости от того, существовали ли в данном уезде черносошные или иные «государевы» земли. В Псковской земле в 1620-х гг. не было черносошных крестьян, но были дворцовые волости. Соответственно, изменялись и формулировки наказа. Наказ писцам посада и уезда Пскова от 22 июля 1623 г. предписывал: «А вывозити им псковских пригородов посадцких людей и дворцовых волостей крестьян за государя тех, которые довелись по государеву указу, до 128 году за 10 лет, сыскивая про то накрепко...» 43. Таким образом, согласно писцовому наказу, в Псковской земле сыску и вывозу подлежали только посадские люди и дворцовые крестьяне, хотя описаны были все категории земель 44.

Третий документ — наказ писцам Московского уезда Ф. Пушкину и А. Строеву от 15 июня 1626 г. В задачи писцов входило описание всех категорий частновладельческих земель: поместных, вотчинных, патриарших, митрополичьих, владычних, монастырских — за исключением дворцовых. Норма о сыске и вывозе беглых крестьян в наказе писцам Московского уезда отсутствует 45. Поскольку черносошных земель в Московском уезде в это время уже не было, можно утверждать, что норма о сыске и вывозе беглых крестьян и в Замосковном крае применялась исключительно к дворцовым и черным землям.

До нас дошли и указные грамоты с аналогичными предписаниями. В 1621 г. воеводе Чердыни было предписано осуществить сыск беглых: «А беглых людей велели б естя сыскивати до нынешнего 129 году и велели их свозити на старые места, где кто жил наперед сего, и вперед того велели беречи накрепко, чтоб крестьяне вперед не бегали; а тех людей, за кем они живут в податях велели подавать на крепкие поруки с записьми до нашего указу, чтоб им вперед [136] неповадно было воровать, наших крестьян за себя приимать» 46. Очевидно, что распоряжение чердынскому воеводе касается крестьян черных волостей и ни в коей мере не относится к частновладельческим крестьянам.

В заключение проанализируем грамоту из Устюжской чети к писцам Соли Вычегодской от 11 сентября 1625 г. Она была отправлена для решения казуса, связанного с уходом из Усольского уезда в Сибирь шести тяглецов, которые на новом месте жительства стали пашенными крестьянами. Дьяки Устюжской четверти предписали писцам выяснить прежний статус крестьян, и если обнаружится, что они бывшие тяглые посадские люди или волостные крестьяне, их предписывалось вернуть. Грамота интересна еще и тем, что в ней в сокращенном виде изложен закон Михаила Федоровича, изданный не позднее 1625 г.: «Да и потому их из Сибири взяти на старину, что по нашему уложенью из всех городов сошлых посадцких людей и из наших дворцовых сел и черновых волостей крестьян велено вывозить за нас на старые их жеребьи, посадцких людей по 127-й год за 10 лет, а уездных людей вывозить, которые вышли до московского разоренья с 117-го году и после московского разоренья с 119-го году по нынешней 134-й год» 47. Как видим, в грамоте писцам Соли Вычегодской повторяется аналогичная правовая норма о ссылке беглых с увеличенным до 15 лет сроком вывоза дворцовых и черносошных крестьян.

Наказы 1585 и 1620-х гг. не предписывали осуществлять сыск, вывоз и укрепление на старых местах владельческих крестьян. В документе 1585 г. упоминаются «черные старосты и целовальники», крестьяне называются исключительно волостными. Сопоставление этого акта с аналогичными документами писцового делопроизводства 1620-х гг. приводит к однозначному выводу: в наказе писцам галицких уездов Ю. Нелединскому и Л. Сафонову от 30 июня 1585 г. шла речь о проведении описания исключительно посадов и черносошных волостей. Именно поэтому в нем не были отмечены меры по описанию земель служилых землевладельцев.

В. И. Корецкий, проведший огромную работу по сбору сведений о письме 1580-1590-х гг., нашел упоминания о двух описаниях галицких уездов. Ему были известны книги Галицкого уезда Василия Симонова «с товарищи» 7089 (1580/81) г. и писцовые книги Соли Галицкой (черных волостей) письма и дозора Нелединского 7093 (1585) г. Описание Соли Галицкой писцом и дозорщиком Нелединским «с товарищи» 1585 г. было известно Корецкому по упоминанию в грамоте 1608 г. Сам Корецкий никак не прокомментировал факт повторного описания галицких земель в середине 1580-х гг., глухо сославшись на одновременное письму других уездов описание Солигаличского уезда 48. Ни писцовые книги 1580/81 г. Симонова, ни книги 1585 г. Нелединского до сих пор не разысканы и, скорее всего, не сохранились до нашего времени. Но не будет слишком смелым предположить, что Симонов в 1580/81 г. описывал частновладельческие земли (служилых людей и монастырей), а Нелединский в 1585 г. — посады и черные волости. Неизвестно, получил ли писец Симонов в 1580/81 г. предписание осуществить сыск беглых в галицких уездах. Но, видимо, и на частновладельческих землях Галицкого уезда сыск беглых в 1580/81 г. не проводился. Поскольку дворцовых земель в Галицком уезде не было, в наказе 1585 г., естественно, не упоминались дворцовые крестьяне. Но в силу того, что описание Галича было лишь частью обширных работ по составлению в 1580-х гг. писцовых книг, уместно задаться вопросом, когда начала применяться административная практика сыска дворцовых крестьян, отразившаяся в писцовых наказах 1620-х гг.?

Сходная правовая норма имеется в списке с царской грамоты к воеводе Соли Галицкой И. Ильину от 30 июля 1596 г. Документ содержит предписание о сыске и вывозе на посад беглых тяглецов: «Вышедших сыскать всех с женами и з детьми и со всеми их животы и вывезти на посад в старые их тяглые дворы, где хто наперед того жил и на поруки их з записьми подавать в том, что им всякие наши подати платити с посадцкими людьми ровно и с посаду вон ни за кого не выходить и в закладчиках ни за кем не жити» 49. Эта грамота интересна еще и тем, что ее формулировки дословно повторяют определения галицкого писцового наказа 1585 г. Значит спустя 11 лет после начала описания на галицких посадах действовали нормы, заложенные в писцовом наказе и, прежде всего, бессрочный сыск тяглецов.

Первый общегосударственный закон, в котором фигурирует норма о прикреплении дворцовых крестьян наряду с черносошными к тяглу, был издан 28 ноября 1601 г. Это знаменитый указ Бориса Годунова, разрешавший вывоз крестьян служилыми людьми на условиях Судебника 1550 г. (в сроки Юрьева дня и с выплатой пожилого). Указ неоднократно комментировался в литературе 50. Для нас наибольший интерес представляет перечень тех категорий землевладельцев, на которых указ не распространялся. «А в дворцовые села, и в черные волости (здесь и далее курсив мой. — В. А.), и за потриарха, и за митрополиты, и за архиепискупы, и за владыки, и за монастыри, и за бояр, и за околничих, и за дворян болших, и за приказных людей, [137] и за дияков, и за столников, и за стряпчих, и за голов стрелетцких, и из-за них в нынешнем во 110-м году крестьян возити не велети» 51. Данное положение комментировалось главным образом в той его части, которая касается крупных землевладельцев-феодалов. Так, Корецкий заметил, что «крупные... землевладельцы, представители администрации черных и дворцовых волостей были исключены из процесса вывоза, так как могли подавить мелких и средних помещиков» 52. Понятно, что замечание исследователя относится скорее к крупным землевладельцам, нежели к дворцовым и черносошным волостям, которые чаще становились жертвой стяжательства помещиков.

Очевидно лишь то, что дворцовые крестьяне наряду с черносошными к 1601 г. считались прикрепленными к тяглу. В 1602 г. указ был повторен, причем дворцовые и черносошные крестьяне в нем не были упомянуты, но содержалось категорическое постановление о том, чтобы «возили б крестьян промеж себя те все люди, которым ведено возити во 110-м году» 53. Логично заключить, что и по указу 24 ноября 1602 г. отмеченные категории крестьян не пользовались правом выхода. Веселовский считал, «что и в следующем 112-м году в третий раз дан был указ о выходах», который не сохранился 54. Нет оснований считать, что третий указ должен был отличаться от двух предыдущих. Следовательно, факт прикрепления к тяглу дворцовых и черносошных крестьян в начале XVII в. можно считать бесспорным.

Наказ городовому приказчику Ю. Лобанову от 28 ноября 1596 г. свидетельствует, что и в конце XVI в. беглые крестьяне подлежали сыску и свозу на прежние места жительства. В наказе говорится, что «в прошлом де в 104-м году прислан в Арзамас Парфен Нефимонов, а велено ему сыскивати государевых... арзамасских дворцовых сел беглых крестьян и вывозить в государевы ...дворцовые села». Кроме того, упомянутый сыщик правил на помещике Я. Миленине за беглого крестьянина «на прошлые годы на десять лет денежных доходов и посопного хлеба» 55. Уже публикатор этого документа С. Б. Веселовский разъяснил коллизию ситуации, когда помещик утверждал, что крестьянин прожил в его имении 21 год, а сыщик Нефимонов полагал, что крестьянин вышел из дворцового села позже, возможно, всего 10 лет назад, не ранее 1586 г. 56 Веселовский связывал запрет на переход с введением заповедных лет в 1581 г., но такой вывод из документов не следует. При существующей Источниковой базе наиболее вероятным будет заключение о лишении дворцовых и черносошных крестьян права выхода в 7093 (1584/85) г. к моменту появления наказа писцам Галицкого уезда 30 июня 1585 г.

Результаты исследования писцовых наказов 1580-1620-х гг. дают возможность заключить, что в начале царствования Федора Ивановича (март 1584 — июнь 1585 г.) осуществлялся комплекс мероприятий по сыску и возвращению беглых посадских людей, черносошных и дворцовых крестьян. Правовые нормы наказов действовали однонаправленно: они обязывали осуществлять сыск черных тяглецов, «где ни буди», в том числе и на частновладельческих землях, но не предполагали сыск частновладельческих крестьян на посадах и в черных волостях. Под выражением «где ни буди» следует понимать, главным образом, монастырские земли, что свидетельствует о жестком разграничении в положении тяглого населения, в правовом статусе которого до конца XVI в. имелись существенные различия.

Вывоз старинных тяглецов «на старые места» в Торопце в 1590/1591 г. проходил на аналогичных основаниях. В 1583/1584 г. в Торопце и его уезде началось описание Григория Колядинского и подьячего Нечая Сорочнева, о котором известно из сохранившегося списка оброчных рыбных ловель и текста Торопецкой уставной грамоты 57. В это время с 1582 по 1585 г. торопецкий посад и уезд пользовались льготой — освобождением от уплаты налогов. Очевидно, что цель описания заключалась в определении тяглоспособности разоренной территории накануне ее выхода из льготного режима. Как свидетельствует заключительная статья Торопецкой уставной грамоты, здесь в 1590/1591 г. действовали «заповедные лета». Вопреки мнению Б. Д. Грекова, С. Б. Веселовского, В. И. Корецкого и Р. Г. Скрынникова текст грамоты не дает оснований для твердого заключения о том, где действовал режим «заповедных лет» — на посаде или в уезде. В то же время, исследование писцовых наказов 1580-1620-х гг. убеждает, что на посадах и в черносошных и дворцовых волостях с 1584/1585 г. осуществлялся вначале бессрочный, а потом десятилетний сыск беглых тяглецов без суда силами самих писцов и представителей местных общин. Изучение режима «заповедных лет» на новгородских материалах показывает, что возвращение беглых частновладельческих крестьян осуществлялось в судебном порядке по решению дьяков приказной избы.

Поскольку в Торопецкой грамоте не упоминается судебное разбирательство как основание для своза беглых, наиболее достоверным является предположение, что термин «заповедные лета» в акте 1590/1591 г. относится именно к частновладельческим землям. Категории землевладельцев, из-за которых надлежало вывозить «старинных тяглецов», определены полно: [138] «из-за князей и из-за детей боярских, из-за монастырей и из волостей». Полагаю, что первые публикаторы грамоты были абсолютно правы, когда поставили запятую в данном фрагменте перед термином «заповедные лета»: «тяглецов..., которые у них с посаду разошлись, в заповедные лета вывозить на старинные их места...» 58 Смысл цитированного фрагмента состоит в том, что в 1580-х гг. в частновладельческих землях Торопецкого уезда, как и в новгородских землях, был введен режим «заповедных лет», отменявший право перехода крестьян в Юрьев день и временно прикрепивший записанных в писцовой книге тяглецов. Помещики и монастыри получили право добиваться по суду возвращения ушедших или вывезенных крестьян. По уставной грамоте посадская община Торопца получила подтверждение на право вывоза своих старинных тяглецов из помещичьих и монастырских земель, невзирая на введение «заповедных лет».

Так разрешается проблема соотношения норм заповедных и урочных лет, действовавших на частновладельческих землях, и норм бессрочного сыска, осуществлявшегося на посадах и в черносошных общинах до начала XVII в. Режим «заповедных лет» по сохранившимся источникам предстает как система возвращения беглых и вывезенных крестьян по инициативе самих владельцев и по суду, введенная в начале 1580-х гг. и действовавшая по меньшей мере до начала 1590-х гг. Срок давности по таким делам, видимо, не был установлен, и власти принимали челобитные о крестьянах, бежавших с 1581/1582 г. Не позднее 3 мая 1594 г. были введены пятилетние урочные лета, ограничившие «суд и управу в крестьянском вывозе и во владенье» пятилетним сроком 59.


Приложение

1588 г., апреля 11. — «Обыскные речи» жителей Березовского ряда Деревской пятины о бегстве крестьян И. Непейцына «в заповедные годы»

/Л. 287/ Лета 7096-го апреля в первый на десят день на Березовской ряд спрашивати и обыскивати николского попа по священству 60 приежжали губные старосты Деревския пятины Едровского стану Василеи Иванов сын Мусин да Ондреи Михайлов сын Бунков по государеве Цареве и великого князя грамоте от государева дьяка от Семена Емельянова в Деревскую пятину на Березовской ряд спрашивати и обыскивати николского попа по священству, а рядовых людей по государеву цареву и великого князя крестному целованию по иванову челобитию Непейцына на старца на Стахия на Николского монастыря Едровского в беглых крестьянех на Васку, да на Трешку на Гавриловых детей, что оне збежали в заповедные годы 90 году из-за Ивана из-за Непейцына з деревни с Крутца, а Иван был на государеве службе в Лялицах.

И николскои священник Иван Иванов сын сказал по священству, а рядовые люди Тяпка Иванов сын да Трофим Харлантиев сын, да Ворошило Иванов сын, да Пимин Микитин сын, да Сухан Фомин сын, да Иван Есипов сын, да Третьяк Савельев сын, да Иван Яковлев сын и все рядовичи Березова ряду сказали по государеву цареву великого князя крестному целованью: из-за Ивана (л. 287 об.) из-за Непецына з деревне с Крутца Васка да Гришка Гавриловы дети в заповедные годы 90 году збежали; и ныне живут те крестьяне Васка да Гришка Гавриловы дети в Николском манастыри на островку Едрово у старца у Стахия. То, господине, наши речи.

А обыскные книги писал николскои дьячек з Березова ряду Истомка Иванов.

По нижнему полю: К сем книгам николкои поп Иван Иванов сын и в детей своих духовных место руку приложил.

РГАДА, ф. 1209, оп. 3, № 16935, л. 287-287 об.


Комментарии

1. РИБ. СПб., 1894. Т. XIV. № LXXII. Стб. 135-137; Побойнин И. Торопецкая старина // Чтения ОИДР. 1902. Кн. 2. С. 359; Ключевский В. О. Сочинения. Т. 2. М., 1988. С. 290.

2. Самоквасов Д. Я. Архивный материал: Новооткрытые документы поместно-вотчинных учреждений Московского царства. Т. 2. М., 1909. С. 14-15, 43, 45, 47, 450-453.

3. Дьяконов М. А. Заповедные и выходные лета // Известия Петроградского политехнического института. 1915. Т. XXIV. С. 2-3, 10-11.

4. Греков Б. Д. Крестьяне на Руси с древнейших времен до XVII века. М., 1946. С. 849-861.

5. Веселовский С. Б. Труды по источниковедению и истории России периода феодализма. М., 1978. С. 34-52.

6. Корецкий В. И. Новгородские дела 90-х годов XVI в. со ссылками на неизвестные указы царя Федора Ивановича о крестьянах // Археографический ежегодник за 1966 год. М., 1968. С. 306-321; Анпилогов Г. Н. Новые документы о России конца XVI — начала XVII в. М., 1967. С. 415-419.

7. Корецкий В. И. Закрепощение крестьян и классовая борьба в России во второй половине XVI в. М., 1970. С. 97; Скрынников Р. Г. Заповедные и урочные годы царя Федора Ивановича // История СССР. 1973. № 1. С. 99-129; его же. Россия после опричнины. Л., 1975. С. 173-199; его же. Россия накануне «Смутного времени». М., 1981. С. 153, 161.

8. Осьминский Т. И., Романовский В. М., Шапиро А. Л. Новгородские обыскные книги второй половины XVI в. // Вспомогательные исторические дисциплины. Л., 1976. Вып. 7. С. 166-178; Победимова Г. А. Обыскная книга 1573 г. Деревской пятины // Там же. Л., 1981; Вып. 12. С. 47-60.

9. Скрынников Р. Г. Россия накануне «Смутного времени». С. 153, 167.

10. Победимова Г. А. Указ. соч. С. 48.

11. РГАДА, ф. 1209, оп. 3, № 16935, л. 1-370 об.

12. Там же, между л. 166 об. и 167 (л. без пагинации).

13. Там же, ф. 1209, оп. 3, № 16939, л. 1-286 об.

14. Там же, № 16943, л. 1-407.

15. Там же, № 16935, л. 287-287 об. Публикуется в приложении.

16. Скрынников Р. Г. Россия накануне «Смутного времени». С. 153, 154, 161, 162; Зимин А. А. В канун грозных потрясений. М., 1986. С. 68-69.

17. Фролов А. А. Территориально-административная система XIV-XV вв. на землях Деревской пятины. Автореф. дис. ...к.и.н. М, 2001. С. 6-9.

18. Анпилогов Г. Н. Указ. соч. С. 415, 417; Корецкий В. И. Закрепощение крестьян... С. 321-336; Носов Н. Е. Очерки по истории местного управления Русского государства первой половины XVI в. М.; Л., 1957. С. 355-356; Самоквасов Д. Я. Указ. соч. С. 500.

19. Скрынников Р. Г. Россия накануне «Смутного времени». С. 161-162.

20. Акты служилых землевладельцев XV — начала XVII века // Сосг. А. В. Антонов. Т. 2. М., 1998. С. 12-13; Баранов К. В. Новые документы по истории новгородской и псковской служилых корпораций XVI — начала XVII в. // Русский дипломатарий. Вып. 5. М, 1999. С. 118-119.

21. Самоквасов Д. Я. Указ. соч. С. 500.

22. Баранов К. В. Указ. соч. С. 118.

23. РГАДА, ф. 1209, оп. 3, № 16939, л. 23-24.

24. Там же, л. 25-26 об. Ср.: Самоквасов Д. Я. Указ. соч. С. 500.

25. РГАДА, ф. 1209, оп. 3, № 16935, л. 179.

26. Там же, л. 252-264.

27. Анпилогов Г. Н. Указ. соч. С. 415; РГАДА, ф. 1209, оп. 3, № 16935, л. 259 об.

28. Дьяконов М. А. Заповедные и выходные лета. С. 3-4; Анпилогов Г. Н. Указ. соч. С. 417-418, 415-416; Самоквасов Д. Я. Указ. соч. С. 451.

29. РГАДА, ф. 1209, оп. 3, № 16935, л. 287-287 об.

30. Самоквасов Д. Я. Указ. соч. № 12. С. 444; № 42. С. 482.

31. Дьяконов М. А. Заповедные и выходные лета. С. 3-4; Самоквасов Д. Я. Указ. соч. С. 452,453; Анпилогов Г. Н. Указ. соч. С. 418-420.

32. Самоквасов Д. Я. Указ. соч. С. 482-484; Анпилогов Г. Н. Указ. соч. С. 422-423.

33. Корецкий В. И. Закрепощение крестьян... С. 342-328; Анпилогов Г. Н. Указ. соч. С. 416-420.

34. Самоквасов Д. Я. Указ. соч. С. 47; Чаев Н. С. К вопросу о сыске и прикреплении крестьян в Московском государстве в конце XVI в. // Исторические записки. М., 1940. Т. 6. С. 152-156; Корецкий В. И. Закрепощение крестьян... С. 121-124.

35. Скрынников Р. Г. Заповедные и урочные годы... С. 110; его же. Россия после опричнины. С. 192.

36. Флоря Б. Н. Об установлении «заповедных лет» в России // Отечественная история. 1999. № 5. С. 121-124.

37. Наместничьи, губные и земские уставные грамоты Московского государства / Изд. А. И. Яковлев. М., 1909. С. 147.

38. Дьяконов М. А. Очерки общественного и государственного строя древней Руси. СПб., 1908. С. 307, 341-343.

39. Греков Б. Д. Указ. соч. С. 854-855; Веселовский С. Б. Указ. соч. С. 41; Корецкий В. И. Закрепощение крестьян... С. 98-99; Скрынников Р. Г. Россия накануне «Смутного времени». С. 164-167.

40. Акты служилых землевладельцев XV — начала XVII века / Сост. А. В. Антонов, К. В. Баранов. Т. 1. М, 1997. № 190. С. 156-158; Акты писцового дела. Т. 1. М., 1913. № 104. С. 177-186; № 120. С. 238.

41. Акты служилых землевладельцев... № 190. С. 158.

42. Акты писцового дела. № 104. С. 177-186.

43. Там же. № 120. С. 238.

44. Масленникова Н. Н. Писцовые и переписные книги XVII в. — основной источник по истории псковских крестьян // ВИД. Т. XXI. Л., 1990. С. 202.

45. Акты писцового дела. № 215. С. 423-438.

46. Акты исторические... Т. 3. СПб., 1841. № 286.

47. Там же. № 202. С. 401. Указ не вошел в издание «Законодательные акты Русского государства второй половины XVI — первой половины XVII в.» (Л., 1986).

48. Акты Археологической экспедиции. Т. 2. СПб., 1836. № 85; Корецкий В. И. Закрепощение крестьян... С. 120, 304, 308.

49. Цит. по: Сташевский Е. Очерки по истории царствования Михаила Федоровича. Ч. 1. Киев, 1913. С. 139.

50. Законодательные акты Русского государства второй половины XVI — первой половины XVII в. Комментарии. Л., 1987. № 50, 51. С. 90-95.

51. Законодательные акты Русского государства второй половины XVI — первой половины XVII в. Тексты. № 50. С. 70.

52. Корецкий В. И. Формирование крепостного права и первая крестьянская война в России. М., 1975. С. 165.

53. Законодательные акты Русского государства... Тексты. № 51. С. 71.

54. Веселовский С. Б. Указ. соч. С. 43.

55. Арзамасские поместные акты (1578-1618 гг.). М., 1915. № 112. С. 129.

56. Веселовский С. Б. Указ. соч. С. 43.

57. РГАДА, ф. 1209, оп. 1, кн. 8165, л. 739-745; Наместничьи, губные и земские уставные грамоты... № 10. С. 143.

58. Побойнин И. Указ. соч. С. 359; Наместничьи, губные и уставные грамоты... № 10. С. 147; Шумаков С. А. Новые губные и земские грамоты // ЖМНП. 1909. Октябрь. С. 388.

59. Законодательные акты Русского государства... Тексты. № 46. С. 64.

60. Так в тексте.

Текст воспроизведен по изданию: "Заповедные годы" на северо-западе России: историография, источники, методы исследования // Отечественная история, № 3. 2004

© текст - Аракчеев В. А. 2004
© сетевая версия - Тhietmar. 2020
© OCR - Андреев-Попович И. 2020
© дизайн - Войтехович А. 2001
© Отечественная история. 2004