О ЗНАЧЕНИИ ПРИМЕНЕНИЯ НОВЕЙШИХ МЕТОДОВ ИЗУЧЕНИЯ ЖАЛОВАННОЙ ГРАМОТЫ ИВАНА IV ВЛАДИМИРСКОМУ УСПЕНСКОМУ СОБОРУ

Как ни парадоксально это выглядит, но стоит признать, что обычно гораздо легче обосновать вывод о русском средневековом документе как более или менее искусной подделке, нежели доказать его подлинность. В последнем слабо помогает сравнение текста с имеющимися аналогами, поскольку фальсификатор всегда стремится уподобить собственное творение бытовавшим подлинным. Недостаточно показать соответствие водяных знаков на бумаге или особенностей чернил именно той эпохе, к которой относит документ проставленная на нем дата, ведь старательный мистификатор приложит все усилия для того, чтобы раздобыть из архивохранилищ старинные листы и сымитировать красящее вещество. И печать можно перевесить с другого документа, а подражать какому-либо древнему почерку для иных умельцев вовсе не составляет труда.

Видимо, именно по этой причине гораздо чаще встречаются публикации, посвященные развенчанию претендующих на древность материалов, чем труды, в которых успешно аргументировалось бы противоположное суждение. Безусловным достоинством попыток обнаружить подделку там, где ранее всем виделось подлинное, является стремление предпринимающих их исследователей применить новые методы работы, подчас с использованием технических средств. Пример подобного подхода наблюдается в статье А. В. Сиренова, посвященной исследованию пергаменной грамоты 1549/50 г. от имени Ивана IV клиру Владимирского Успенского собора. Исследователь выступил явным сторонником активного внедрения методов «исследующей фотографии», которая «на заре своего существования» предназначалась лишь для обнаружения среди древних рукописей подделок, но по прошествии столетия существенно расширила свои [4] возможности и сферу применения. 1 И особенности использованной методики, и сделанное в результате заключение просто-таки вынуждают уделить этой статье особое внимание.

Для начала следует остановиться на предложенной А. В. Сиреновым интерпретации текста документа. По его мнению, в грамоте «речь идет о пожаловании права собирать “подымное”, то есть о возвращении источника дохода, который издавна принадлежал клиру Успенского собора и был ликвидирован в предшествующее царствование. Данное положение проходит через несколько статей формуляра грамоты и составляет ее основное содержание». 2

Собираясь в очередной поход на Казань, Иван Васильевич отправился 24 ноября 1549 г. из Москвы во Владимир, куда и прибыл 3 декабря, оставаясь там вплоть до 7 января, когда двинулся к Нижнему Новгороду. 3 Находясь в древнем стольном городе, царь решал вопросы, связанные с материальным обеспечением местных церковных организаций. Так, 5 января 1550 г. он лично приказал Никите Фуникову Курцеву подписать на его имя пергаменную жалованную грамоту Василия III женскому Успенскому монастырю. 4 Видимо, к этому же времени — между 3 декабря 1549 г. и 7 января 1550 г. — стоит относить и появление грамоты Успенскому собору.

В соответствии с делопроизводственным порядком того времени в начале грамоты излагается содержание челобитной, с которой протопоп Мартын 5 обратился к государю. В ней сообщалось, что еще Василий III, забрав у соборных служителей земельные владения, лишил их права получения десятины от владимирских таможенных сборов и взимания в заклязьменской части Владимирского уезда «подымного», а на пригородном речном перевозе — соответствующей пошлины. Взамен великий князь пожаловал соборного протопопа и его сослуживцев постоянным денежным содержанием, предписав выдавать его из средств Большого дворца. Вероятно, какое-то время соборян все устраивало, но по прошествии длительного времени [5] оказалось, что одного строго фиксированного денежного дохода не хватало для поддержания прежнего уровня достатка, почему и пришлось просить дополнительно к деньгам натурального обеспечения рожью и овсом.

Царь Иван Васильевич или его большой дворецкий Даниил Романович, или оба на совместном совещании решили дело неожиданным образом. Вместо того, чтобы просто к выплачиваемым доселе деньгам добавить требуемое количество зерна, они заменили стабильную денежную ругу правом соборян на самостоятельный сбор подымного, как его собирали предшественники Мартына до распоряжения Василия III о руге. Видимо, общая сумма подымного должна была равняться или даже превышать выплачивавшуюся Большим дворцом. Однако и хлеба насущного в его естественном виде соборяне не лишались: в конце грамоты читается предписание о выдаче им братией Боголюбовского монастыря по дюжине четвертей ржи и овса да в придачу деньгами по два рубля с условием поминания в соборе князя Андрея Боголюбского.

Тем самым, оказывается, что содержание документа несколько богаче, чем это кажется А. В. Сиренову. Протопоп Мартын и его товарищи не просто снова получали право сбора подымного, а обретали его взамен казенного денежного содержания. С этого момента государство снимало с себя заботу о доходах соборян, предоставляя им самим трудиться, требуя с каждого двора по деньге, скапливая алтыны, гривны и рубли. Конечно, Мартын и его присные теперь были кровно заинтересованы в росте населения в том регионе, где им надлежало получать денежки, хотя и повлиять на этот процесс сколько-нибудь существенным образом они вряд ли имели возможность. Принимали в расчет эти обстоятельства государственные мужи или нет, сказать определенно трудно, но преображение протопопа и прочих служивших в Успенском соборе из иждивенцев простых в иждивенцев заинтересованных несомненно. Простой подсчет показывает, что сохранение номинального дохода на прежнем уровне подразумевало существование в заклязьменской части Владимирского уезда 16 000 податных дворов. Возрастание их численности сулило и рост благосостояния соборного клира.

Не просто указать и способ, которым могли бы воспользоваться Мартын и прочие, чтобы обеспечить успех в сборе денежек. Объезд значительной части уезда с посещением каждого двора кажется абсурдом. Вероятно, подразумевалось некое сотрудничество с государственными структурами, что в условиях существования системы кормлений неизбежно должно было бы негативно сказаться на доходах соборян, зато позитивно отразиться на достатке местных властей. Получение же небольшой денежной суммы и некоего объема хлеба [6] от властей Боголюбовского монастыря не должно было вызывать каких-либо затруднений.

Однако именно последний пункт основного текста грамоты Ивана IV вызывает настороженность у А. В. Сиренова. По его мнению, положение о выплате денег и хлеба за поминание князя «не согласуется с предшествующим текстом документа». Правда, это суждение ничем не аргументируется, кроме ранее сказанного об основном содержании грамоты. Зато исследователь обращает внимание на отсутствие в тексте после слов «велел есми давать по князе Андрее из Боголюбова монастыря протопопу Мартыну з братьею» кажущегося необходимым продолжения «или по нем иный протопоп ... будет». «Приведенная фраза, — замечает А. В. Сиренов, — имеет вполне конкретное юридическое наполнение, и пропуск ее едва ли можно объяснить случайной ошибкой». 6 Разумеется, фраза обладает юридической значимостью, но только в том случае, если она читается, тогда как отсутствие такого продолжения намекает на его необязательность хотя бы в данном конкретном случае. При этом вероятность, что предписание грамоты о выплате поминальных денег и хлеба касается только наличествовавших к 1550 г. служителей, а смена протопопа подразумевала замену документа с указанием уже нового имени, А. В. Сиреновым не рассматривается. Таким образом закладывается сомнение в адекватности текста грамоты реалиям середины XVI в.

Засомневавшись в аутентичности текста, А. В. Сиренов обращается к внешнему виду пергаменного листа и отмечает, что заключительная часть грамоты с текстом о поминании Андрея Боголюбского и «выходными данными» покрыта маслянистым пятном. Указав, что сами маслянистые пятна отражают, видимо, следы применения в XIX в. тонина для выявления слабочитаемых записей, Сиренов, ссылаясь на зоркость взгляда своего коллеги Д. О. Цыпкина, пишет: «...Под текстом на лицевой стороне грамоты видны следы уничтоженного текста. В частности, на месте слова “Андрее” можно рассмотреть едва читаемые остатки какой-то буквы. Очевидно, существующий текст был написан поверх уничтоженного чернилами другого оттенка». 7 Со своей стороны заметим, что визуальное наблюдение показывает, что не весь текст записи о поминании князя Андрея покрыт напоминающей тонин маслянистой субстанцией. Даже на приложенной к статье А. В. Сиренова фотографии видно, что буквы «из Боголюбова мон» остались незамазанными. Обращение же к оригиналу позволяет увидеть, что в данном месте, как и на всем пространстве [7] пергаменного листа, нет никаких следов физического или химического воздействия для уничтожения ранее существовавшего текста, то есть превращения хотя бы части листа в палимпсест ради нанесения новой записи. Пристальное рассмотрение слова «Андрее» так же не позволяет увидеть каких-либо посторонних знаков, а показавшееся Д. О. Цыпкину следами неких ранее читавшихся букв является лишь обычными надстрочными знаками над начальной «А» и выносной «н». 8

А. В. Сиренов в почерке записи о поминании Андрея Боголюбского отметил черты, отличающие его от почерка, коим написан весь основной текст документа, что дало ему основания для вывода о принадлежности записи руке иного писца. Не ограничившись простым осмотром пергаменного листа, исследователь решил проверить свои наблюдения с использованием технических средств. Подвергнув документ процедуре фотографирования в инфракрасных лучах, исследователь обнаружил, что «основной текст грамоты оказался проницаемым для инфракрасных лучей, и на снимке он не виден. Заключительная же статья, напротив, выглядит так же, как и на снимке в видимой области спектра. Это неопровержимо свидетельствует о том, что заключительная статья написана чернилами иного состава, чем основной текст грамоты». 9 Необходимо полностью согласиться с выводом об особенностях почерка записи о поминании, сделанном на основе произведенных действий. Она сделана иной, нежели основной текст документа, рукой и отличными по химическому составу чернилами, что, впрочем, заметно и простым взглядом без использования какой-либо сложной техники, хотя и привлечение оной оказывается полезным как закрепляющее результаты обычного визуального наблюдения. Полезно оно еще и тем, что не проявило никаких следов воздействия на поверхность пергамена какими-то средствами для вычищения первоначального текста.

Однако находящийся в плену собственного и не только мнения об уничтожении ранее читавшихся строк, А. В. Сиренов делает окончательный, базирующийся на результатах применения новейших технических методов вывод, который гласит: «Итак, грамота Ивана Грозного Владимирскому Успенскому собору в какой-то момент своего существования была подвергнута переделке. Каким-то образом, возможно, путем вытравливания чернил химическим способом, был уничтожен текст окончания грамоты — последние две с половиной [8] строки. На место уничтоженного был вписан новый текст, причем его исполнитель старался подражать основному почерку грамоты. Он вписал статью о плате за поминание Андрея Боголюбского». 10 Здесь воздействие на материал с целью уничтожения части его текста преподносится как установленный факт и даже указывается предполагаемый способ — применение химических реактивов. Это мнение вкупе с результатами наблюдений над почерком писца, уличенного в подражательстве кому-то на основании простого сходства в написании некоторых букв, заставило заключить, что документ подвергся переделке, содержанием коей было внесение записи о поминании Андрея Боголюбского. Отказ от необоснованного мнения о стирании ранее существовавших строк, о содержании которых А. В. Сиренов не предложил задуматься своему читателю, повлек бы иной вывод, но этого не случилось, и далее продолжаются размышления о читающемся тексте: «По стилю и терминологии этот текст намеренно приближен к авторскому. Наряду с деньгами плата должна осуществляться и хлебом — рожью и овсом. Это, несомненно, заимствование из того места в тексте грамоты, где шла речь о хлебной руге — “ржы и овса”. Само наименование клира — “протопоп Мартын з братиею” — также заимствовано из авторского текста грамоты, однако в этом заимствовании допущена ошибка. Опущена значимая фраза “или по нем иный протопоп у Пречистые будет”, которой неизменно завершалось наименование клира в авторском тексте». Восстановлена и концовка документа с «выходным данными». 11 Новым в данном случае стало указание источников, использованных предполагаемым уже фальсификатором для создания текста записи о поминании князя Андрея. Собственно, единственным таковым является основной текст грамоты, из которого почерпнуты сведения о клире и составе руги.

Последнее в рассуждениях А. В. Сиренова заставляет думать, что в предполагаемом им первоначальном тексте упоминаний Мартына и злаковых культур не содержалось. Зато исследователь дает понять, что единственной целью переделки документа было внесение приписки об оплачиваемом Боголюбовским монастырем поминании князя Андрея Боголюбского. Отметив, что открытие мощей князя состоялось 15 октября 1702 г., Сиренов заключает, что наиболее вероятным временем фальсификации грамоты надо считать XVIII в., а мотивом — потребность в свидетельстве «о первенствующей роли Успенского собора в почитании» новоявленного святого. 12 [9]

Таким образом, гипотетическое частичное изменение текста грамоты предстает как твердо установленный и подтвержденный применением технических средств факт фальсификации документа в позднейшую эпоху. Со своей стороны заметим, что использование любых новейших методов исследования не отвергает необходимости применения стародавних, одним из которых является сравнение разновременных, но относящихся к одним и тем же объектам документов.

Обратимся к грамоте, выданной 2 февраля 1524 г. от имени Василия III протопопу Владимирского Успенского собора Малахии, 13 в которой в начале излагается челобитная соборян, позволяющая отчасти реконструировать ход событий.

В своем обращении к властям Малахия и его товарищи утверждали, что они доселе получали в виде казенного годового содержания по десяти рублей из сборов тамги во Владимирском уезде, по такой же денежной сумме с дворцовых сел Спасского и Гориц, сборы за перевоз на р. Клязьме в размере трех десятков рублей и по три рубля с полтиной с крестьян-арендаторов за использование ста десятин земли Брутовского села, по семи денег с десятины. По неназванной причине успенский клир не был удовлетворен существовавшим порядком и просил назначить фиксированную ругу. Великий князь в лице своих министериалов пошел навстечу пожеланиям Малахии с братьею, и новая грамота устанавливала содержание успенского клира в виде руги с Дворца: протопопу Малахии 10 рублей, протодьякону Матвею, большому попу Афиногену и ключарю Семену по 8 рублей, пяти попам — Клементию, Андриану, Ивану, Василию и Луке — по 6 рублей, четырем дьяконам — Ануфрию, Ивану, Андрею, Иосифу — по три рубля с полтиной. Кроме того, Малахия со товарищи сохранил право брать на себя венечные пошлины на посаде Владимира и денежное и натуральное содержание пономарю и проскурнице. Специально оговаривалось, что все перечисленное содержание протопоп с братьею «емлют ... у нашего дворецкого Болшого Дворца у князя Ивана Ивановича Кубенского, и рожь и пшеницю и соль, на Устретеньев день».

Сравнение текстов грамот Василия III и его сына позволяет представить историю взаимоотношений клира Успенского собора и властей достаточно подробно. Из первого документа явствует, что уже к февралю 1524 г. принадлежавшие собору и отписанные на имя великого князя, судя по грамоте Ивана IV, села Спасское и Горицы [12] сменили своего владельца и числились дворцовыми, а соборяне лишь получали по десяти рублей. Следовательно, отчуждение этих сел совершилось в предыдущие годы правления Василия Ивановича. 14 В грамоте отца Успенскому собору причиталось по десяти рублей из владимирской тамги, тогда как в документе сына утверждается, что во времена Василия III соборяне получали «десятую неделю» тамги, то есть не фиксированную сумму, а процент со сборов. Можно думать, что грамоте 1524 г. предшествовал акт замены формулы отчислений в пользу соборян из сумм владимирской тамги. Что же касается подымного, фигурирующего в качестве изъятого у собора дохода, то в грамоте Василия III оно вовсе не упоминается, что заставляет полагать, будто речь о нем должна была идти в каком-то другом документе от имени Василия Ивановича.

В связи со сказанным становится понятным читающееся в грамоте Ивана IV «да на те села и на деревни, и на подымное, и на перевоз ныне перед нами грамоты жаловалные старые клали». Протопоп Мартын предъявил несколько грамот Василия III, одна из которых должна была касаться изъятия у собора двух сел с возмещением в виде определенной, выплачиваемой ежегодно денежной суммы в пользу клира, в другой речь шла бы о замене номинальной суммы из сборов тамги процентами с тех же сборов и, возможно, о перевозе на р. Клязьме, третья декларировала ликвидацию права соборян на подымное с заклязьменской части Владимирского уезда, а четвертой выступала грамота 2 февраля 1524 г., определявшая размеры и порядок выплаты руги чинам собора.

Естественно, что начало документа Ивана Васильевича представляет собой некий экстракт из текстов всех этих грамот, изготовленный в недрах приказа Большого дворца специалистом-подьячим. Разумеется, пересказ содержания одновременно нескольких документов вынуждал опускать отдельные детали вроде очередности замены тех или иных доходов фиксированными выплатами. Однако все существенные моменты подьячий сохранил.

Перечисленными статьями содержание грамоты 1524 г. не ограничивается. Сразу после указания на ежегодную дату получения соборянами руги в документе читается: «А давать из Боголюбова монастыря по великом князе Андрее с детми за малые понахиды в собор протопопу с братьею на год денег по два рубли и ржы по двенацети чети, овса тож». Перед нами то самое, совпадающее не текстуально, но по сути положение, которое А. В. Сиренову показалось в грамоте [13] Ивана IV сфабрикованным в XVIII в. Тем самым, возникает необходимость либо подозревать знакомство фальсификаторов эпохи Петра I и Феофана Прокоповича с грамотой Василия III, содержание которой лишало смысла усилия в подделке грамоты его сына, либо считать пополнение составленного подьячим текста с изложением предшествующих документов и нового определения о сборе подымного взамен фиксированной руги заимствуемым из документа 1524 г. положением, которое представлялось крайне важным сохранить в новой грамоте.

Напомним, что тезис о фальсификации, по существу, основывается только на факте использования отличающихся по составу чернил вторым из писцов на пергамене 1549/50 г., поскольку следов подчисток, вытравливания предшествовавшего текста и тому подобных деяний на царском листе не обнаруживается.

В связи с этим представляется, что перед нами пример распространенной делопроизводственной практики московских приказов составления документа в два приема и двумя должностными лицами. Начало грамоты на пергаменном листе воспроизводилось с подготовленного заранее чернового экземпляра, обычно содержащего текст с изложением челобитных просителей и представленных ими официальных документов и часто — решения по делу, но иногда последнее вносилось в текст другим писцом, видимо, должностным рангом выше первого. Нечто подобное наблюдается в грамоте Ивана IV. Первый писец перенес на пергамен основной текст составляемого документа, определяющий замену всех видов выплат соборянам предоставлением им права самостоятельно собирать подымное. Однако он не получил вразумительных инструкций относительно нормы о платеже Боголюбовским монастырем за поминание князя Андрея. Естественно, что это недоразумение разрешилось при обращении к вышестоящему лицу, которое собственноручно вписало необходимое в документ, используя при этом собственную чернильницу с сажевыми чернилами, не предназначенными для письма на пергамене.

Можно полагать, что этот второй писец не был высшей инстанцией, решавшей дело с выдачей протопопу Мартыну грамоты. Необходимо обратить внимание на отсутствия указания на точную дату грамоты. Возможно, для второго писца оставалось неясным, пройдет ли подготовленный под его руководством и им лично документ утверждение более высоким чиновником вообще и, тем более, в конкретный день конкретного же месяца.

Наличие двух почерков, насколько позволяют полагать маслянистые пятна на пергамене, смущало видевших грамоту и ранее А. В. Сиренова. Возможно, это случилось при приобретении ее из коллекции Ф. А. Толстого, может быть, сомневавшегося в ее подлинности и [14] потому уступившего стороннему лицу, возможно, при передаче в государственное хранилище. Стоит учитывать, что смазанными оказались все места, где читались отличные по почерку фрагменты: дописка о платеже за поминание и записи на обороте. Попытка увидеть подлог успехом не увенчалась, и в результате документ нашел пристанище в Императорской публичной библиотеке.

Сказанное выше заставляет вернуть грамоту Ивана IV из разряда фальсифицированных в круг подлинных документов. Одновременно заметим, что один из вернейших способов доказать подлинность русского средневекового документа видится в опровержении мнения о нем как о фальсификате. Тем более, коль это мнение сложилось при использовании новейших методик и применении технических средств. 15 Если даже это не свидетельствует о подделке, то ничто лучше не может говорить в пользу подлинности.

Разумеется, кажется справедливым после этого предложить публикацию полного текста реабилитированного документа.


1549 декабря 3 — 1550 г. января 7. — Жалованная грамота царя Ивана Васильевича протопопу Владимирского Успенского собора Мартыну с братьею на право взимания подымного во Владимирском у.

Се яз, царь и великии князь Иван Васильевич всеа Русии, пожаловал есми Успенья Пречистые соборные церкви, что в Володимере, протопопа Мартына з братьею, или по нем у Пречистые в соборе иныи протопоп будет, что ми били челом, а сказывают, что взял у Пречистые отец наш, князь велики Василеи Иванович всеа Русии, церковные села Горицы да Спаское з деревнями, да сто десятин бродничевские земли, да володимерские тамги десятую неделю, да за рекою за Клязьмою в Володимерском уезде подымное, да под городом перевоз на Клязьме, да на те села и на деревни, и на подымное, и на перевоз ныне перед нами грамоты жаловалные старые клали. А в тех сел и деревень, и земель, и подымного, и перевоза место отец наш, князь велики Василеи Иванович всеа Русии, пожаловал, велел протопопу з братьею давати ругу годовую деньгами из своеи казны з Большово дворца з году на год протопопу по десяти рублев, а протодиякону да большому попу по осми рублев, а шти попом по шти рублев, а четырем дияконом по полупята рубля. И тою деи денежною ругою протопопу з братьею без хлебные руги прокормитися не мочно. И нам бы протопопа Мартына з братьею, или по нем у Пречистые в соборе иныи протопоп будет, пожаловати, велети им придати к их к денежнои к старои руге хлебные руги ржы и овса.

И яз, царь и великии князь Иван Васильевич всеа Русии, сыскав книгами и старыми их жаловалными грамотами, что за ними те села и земли, и на реке на Клязьме перевоз, и за рекою за Клязьмою в Володимерском уезде подымное иссстари было, протопопа Мартына з братьею, или по нем иныи протопоп у Пречистые будет, [15] пожаловал, придал есми в дом Пречистые протопопу з братьею к их к старои к денежнои руге в денежные 16 руги место в Володимерском уезде за рекою за Клязьмою подымное по старине, как было за ними преж сего исстари, и после их брали то ж подымное на отца моего и на меня в нашу казну.

А велел есми протопопу Мартыну з братьею, или по нем иныи протопоп у 17 Успенья Пречистые будет, то подымное за рекою за Клязьмою збирати на собя им самим по старине с моих, царя и великого князя, сел и з деревень с оброчных и зс слобод, и с митрополичих и со владычных, и с манастырских сел и деревень, и со князеи, и з детеи боярских с водчинников и с помещиков и с их людеи и крестьян, и с сокольников, и со псареи, и с перевесников, и с помочников, и со осочников, и с воровщиков, и з бобровников, и с рыболовеи, и с подвоиских, и з грамотчиков, и со льготчиков, и со всех без омены, чеи кто ни буди, со всего Володимерского уезду, которые живут за рекою за Клязьмою, з двора по деньге.

А велел есми давать по князе Андрее из Боголюбова монастыря протопопу Мартыну з братьею по два рубли денег, хлеба ржи и овса по двенацети чети.

А дана грамота на Москве лета 7000 пядесят осмого. 18

Диак Иван Михаилов.

Дворцовои диак Василеи Мелентьев. 19

На обороте:

Царь …

Диак … 20

Приказ боарина и дворетцкого Данила Романовича. 21

РНБ. Ф. 532. ОСАГ. Оп. 1. № 134. Подлинник. Фрагмент красной гербовой печати на малиновом шнуре.


Комментарии

1. Сиренов А. В. Жалованная грамота Ивана Грозного Владимирскому Успенскому собору 1550 г.: фальсификация и ее выявление оптическими методами // Фотография. Изображение. Документ. Научный сборник. Вып. 2. СПб., 2011. С. 61.

2. Там же.

3. ПСРЛ. Т. 13. М., 2000. С. 159; Разрядная книга 1475-1598 гг. М., 1966. С. 121-122; Разрядная книга 1475-1605 гг. T. 1. Ч. 2. М., 1977. С. 369-372.

4. ААЭ. T. 1. СПб., 1836. С. 125-126. № 155.

5. С. М. Каштановым и А. В. Антоновым имя протопопа читалось как «Мартьян» (Каштанов С. М. Хронологический перечень иммунитетных грамот XVI века. Ч. 2. // АЕ за 1960 год. М., 1962. С. 132. № 607; Антонов А. В. Вотчинные архивы владимирских монастырей и соборов XIV — начала XVII века // РД. Вып. 4. М., 1998. С. 216. № 246).

6. Сиренов А. В. Жалованная грамота Ивана Грозного... С. 61.

7. Там же.

8. Не обладая желаемой зоркостью собственного взгляда, сошлемся на суждение осматривавших пергамен вместе с нами коллег, О. Л. Новиковой и М. А. Шибаева.

9. Сиренов А. В. Жалованная грамота Ивана Грозного... С. 61.

10. Сиренов А. В. Жалованная грамота Ивана Грозного... С. 61.

11. Там же. С. 62.

12. Там же.

13. Сборник Муханова. СПб., 1866. С. 599-600. № 319; Антонов А. В. Вотчинные архивы владимирских монастырей и соборов XIV — начала XVII века. С. 215. № 244 (Указания на места хранения и публикации неточны).

14. Села Старые и Новые Горицы числились дворцовыми уже в марте 1515 г. (ААЭ. T. 1. С. 130. № 159).

15. Поскольку в работе А. В. Сиренова применение «исследовательской фотографии» ограничилось стремлением опровергнуть мнение о подлинности акта, осталось непонятным изначально продекларированное расширение возможностей и сферы использования этого метода.

16. Первые две буквы выправлены.

17. Вписано между слов теми же почерком и чернилами.

18. Текст двух абзацев дописан отличными от основного текста почерком и чернилами. См. Ил. 1.

19 Подписи дьяков сделаны почерками, в основном тексте документа не встречающимися.

20. Тексты помет не прочитываются.

21. Изображение почерка записи см. Ил. 2.+

Текст воспроизведен по изданию: О значении применения новейших методов изучения жалованной грамоты Ивана IV Владимирскому Успенскому собору // Вестник "Альянс-Архео", Вып. 9. 2015

© текст - Кистерев С. Н. 2015
© сетевая версия - Тhietmar. 2019

© OCR - Strori. 2019
© дизайн - Войтехович А. 2001
© Вестник "Альянс-Архео". 2015