НЕИЗВЕСТНАЯ РУКОПИСЬ АКАДЕМИКА Г. И. ЛАНГСДОРФА О КАМЧАТКЕ
(К 200-летию со дня рождения ученого)
Публикуемая рукопись принадлежит перу выдающегося русского естествоиспытателя, географа и этнографа, отважного путешественника академика Григория Ивановича (Георга Генриха) Лангсдорфа (1774-1852) и является ярким памятником его глубокого интереса к изучению Камчатки и деятельного участия в судьбах ее коренного населения.
Г. И. Лангсдорф был человеком энциклопедического образования и громадной энергии, посвятившим экспедиционным исследованиям более четверти века и побывавшим в самых разных часгях земного шара. Уроженец Юго-Западной Германии, он в октябре 1793 г. поступил в Геттингенский университет, переживавший тогда пору своего расцвета. Учителем и наставником юноши стал знаменитый в Европе естествоиспытатель, антрополог и этнограф Иоганн Фридрих Блуменбах. В ряду многих научных заслуг Блуменбаха нельзя не отметить его превосходное знание истории географических исследований, мастерство критического анализа трудов и записок путешественников, умение привить своим ученикам неистребимую жажду познания и любовь к странствиям. Деятельность Блуменбаха-педагога не пропала даром. Из среды студентов, слушавших его лекции в конце XVIII в., вышли великий Гумбольдт, а также Ф, Хорнеманн, У. Зетцен, И. Буркхард, Г. Рентген, Максимилиан принц Вид-Нейвид и другие выдающиеся путешественники и ученые [36]. Представители школы Блуменбаха, стараясь как можно глубже, во всех деталях исследовать какую-либо страну, не только тщательно изучали ее язык, культуру, обычаи, нравы, мелочи быта, по и стремились взглянуть на нее глазами местного населения, слиться с ним, испытать его трудности и невзгоды. Подобный подход был свойствен и Лангсдорфу, когда он в 1797 г. с дипломом доктора медицины оставил Геттингенский университет.
Следующие пять лет ученый занимался врачебной практикой и естественнонаучными исследованиями в Португалии и Испании. В 1802 г. он вступил в переписку с русским физиком Л. Ю. Крафтом и послал в Петербург различные материалы по ихтиологии и энтомологии. В январе 1803 г. Лангсдорф был избран членом-корреспондентом Петербургской академии.
В начале 1803 г. Лангсдорф, побывав в Англии и Франции, вернулся на родину и занялся обработкой материалов, собранных им на Пиренейском полуострове. Вскоре, однако, ученый узнал о готовящемся первом русском кругосветном плавании и написал Л. Ю. Крафту, прося последнего рекомендовать его в качестве натуралиста этой [87] экспедиции. Однако Л. Ю. Крафт сообщил о скором отправлении кораблей И. Ф. Крузенштерна и Ю. Ф. Лисянского из Кронштадта и назначении натуралистом экспедиции В.-Г. Тилезиуса фон Тиленау. Он упомянул также о кратковременной остановке русских моряков в Копенгагене. Неблагоприятный ответ не остановил ученого. «Он получил письмо об этом 18 августа. — писал Блуменбах о Лангсдорфе, — и. завещав на случай смерти собранные коллекции нашему Академическому музею, попрощался с друзьями и поспешил в тот же вечер на авось в Копенгаген, чтобы застать там суда» [36, 63]. «Никогда еще ни одно кругосветное путешествие не вызывало у меня столь теплых чувств», — признавался Блуменбах [36, 63].
Лангсдорфу повезло. В Копенгагене он случайно сразу же попал в гостиницу, в которой остановились участники русской экспедиции. «Явился ко мне прибывший нарочно из Геттингена г. доктор Лангсдорф, — записал 24 августа 1803 г. в своем путевом дневнике Н. П. Резанов, следовавший на корабле «Надежда» в Японию во главе русского посольства, — и предложил экспедиции в исследовании природы услуги свои. Сколько ни отзывался я приездом г. Тилезиуса, но сильная страсть его к наукам, убедительная без всяких требований просьба и, наконец, рекомендация нашей академии, которой он корреспондентом, поставили меня в обязанность умножить им число моих спутников» 1. Энергия и целеустремленность молодого натуралиста понравились [88] и Крузенштерну. «Г-н Лангсдорф, — писал он впоследствии, — находился сперва в Португалии, потом в Англии и не прежде как уже по прибытии своем в Геттинген узнал о намерении нашего путешествия. Хотя и отвечали ему, что принять его уже не можно, однако ревность сего ученого была так велика, что он, невзирая на то, приехал к нам в Копенгаген, чтоб попытаться, нельзя лн победить невозможности» [11, ч. I, 35].
3 сентября Г. И. Лангсдорф сообщил Л. Ю. Крафту о принятии его в состав экспедиции. «Радость и благодарность Лангсдорфа нелегко описать, — отмечал в своем неопубликованном дневнике И. Ф. Крузенштерн. — Он заявил о готовности по возвращении вернуть золото которое он потратит, из собственных средств, если император ничего не сделает для него» 2. Новому члену экипажа «Надежды» поручили заниматься ихтиологией и минералогией. С этого времени деятельность Г. И. Лангсдорфа была неразрывно связана с Россией и русской наукой.
Кругосветное путешествие имело большое значение для формирования Лангсдорфа как ученого. Оно чрезвычайно расширило его научные интересы, обогатило массой разнообразных наблюдений и сведений. «Каждый наблюдатель, — писал впоследствии Лангсдорф, обрабатывая свои путевые записи, — имеет свою собственную точку зрения, с которой он видит и судит новые предметы; у него своя особая сфера, в которую он стремится включить все. что стоит в более тесной связи с его знаниями и интересами. Я старался выбрать то, что мне казалось представляющим общий интерес, — нравы и обычаи разных народов, их образ жизни, продукты стран и общую историю нашего путешествия» [34, I]. Бывший ранее по преимуществу ботаником, зоологом, минералогом, Лангсдорф стал интенсивно заниматься этнографией, историей, лингвистикой. В годы путешествия проявились важнейшие черты Лангсдорфа-исследователя: «строгая любовь к правде», увлеченность, презрение к трудностям. «Нечего и придумывать приключений в путешествии столь дальнем, как наше. или сочинять сказки о нем, — писал ученый, — оно само по себе дает такую массу замечательного и интересного, что надо стараться лишь бы все заметить и не пропустить ничего» [34, 2]. Это стремление «все заметить и не пропустить ничего» стало одной из характерных черт Лангсдорфа. О его деятельности в период кругосветного путешествия упоминали в своих описаниях и дневниках многие из участников экспедиции. Одни писали бегло, безразлично, другие с симпатией, в заметках третьих сквозит я:вное непонимание стремлений молодого ученого. «Всегдашняя поспешность этого человека действует на нервы» 3, — писал, например, о Лангсдорфе в своем дневнике лейтенант Е. Е. Левенштерн.
Такая «спешка» между тем приносила свои плоды. Каждую остановку судна Лангсдорф использовал для различного рода наблюдений и расширения своего научного кругозора. В 1803-1804 гг. он писал Конференции Академии наук о медном руднике близ фальмута (Англия), об ихтиологических и геологических наблюдениях на о-ве Тенериф, о бразильском острове Санта-Катарина, о проблемах свечения моря, об обычаях жителей Маркизских (Вашингтоновых) островов, о языке обитателей о-ва Нукагива. Некоторые из материалов, собранных тогда ученым, были опубликованы в «Технологическом журнале» [13, 181-186; 15], другие остались в рукописях 4, а позже частично [89] вошли в полное описание его путешествия. Отчеты о ходе экспедиции Лангсдорф публиковал также в веймарском «Magazin fuer den neuesten Zustand der Naturkunde» [27, 203-206; 28, 220-223].
Во время длительных морских переходов Лангсдорф не только постоянно вел различные наблюдения естественнонаучного и физико-географического характера, но и, пользуясь великолепной библиотекой экспедиции, много читал. Сохранились его конспекты описания путешествия Ж. Лаперуза, сочинений французского и английского мореплавателей Ж. Лабилардьера, У. Блига и др. 5.
В середине июля 1804 г. «Надежда» пришла в Петропавловск. Лангсдорф, впервые ступивший на землю России, проявил огромный интерес к Камчатке. Пока шла подготовка к плаванию в Японию, ученый все свободное время посвящал исследованию природы и населения полуострова. «Он в трудах неутомим» 6, — писал о Лангсдорфе Н. П. Резанов президенту Академии наук Н. Н. Новосильцеву. Хозяйство Камчатки и ее люди надолго стали предметом размышлений Лангсдорфа, нашли серьезное отражение в его научном творчестве. На Камчатке, как ранее в Португалии, где ученый одним из первых начал оспопрививание [35, 60] и выпустил книгу об организации образцового госпиталя [26], или позднее — в период своего семнадцатилетнего пребывания в Бразилии [6, 62-70; 7, 7-4.3; 9, 118-128], Лангсдорф, узнавая много для себя нового, не оставался только наблюдателем, Первой мыслью путешественника было предложить какие-либо улучшения, причем в его планах уже в эту раннюю пору деятельности можно подчас отметить прогрессивные для тогдашней действительности буржуазные тенденции. «С отменным удовольствием устремил я в сие время первые мои взоры на сельские страны Камчатки. — сообщал Лангсдорф Крафту. — Первая потребность для сей страны состоит в том, чтобы более заселить оную и иметь добрых землепашцев, ремесленников и промышленников. Здесь вовсе недостает тех познаний, которые в просвещенном государстве служат к удовлетворению первых необходимостей; как, например: весьма бы нужно завести здесь гончарную работу, кирпичные заводы, варение мыла и соли и иметь искусных людей в ловлении китов, в солении к сушении рыб и пр.; также весьма полезно бы устроить мельницы, обсушить болотистые места и проч. По изобилию различных физических предметов, здесь найденных, делаю уже я вообще заключение, что земля сия способна к большему усовершенствованию и заслуживает особенное внимание» [14, 157-159]. В письме И. Блуменбаху от 23 августа Лангсдорф описывал физико-географические особенности Камчатки и подробно развивал мысль о том, что полуостров следует снабжать всем необходимым, развивая торговлю с Японией и Китаем, а нс везти туда товары из Европейской части России через Сибирь [29, 193-206].
25 августа 1804 г. корабль «Надежда» отправился к берегам Японии. Как известно, Резанов и его спутники не смогли добиться установления с этой страной ни торговых, ни дипломатических отношений. Пробыв вблизи Нагасаки более шести месяцев под строгим, почти тюремным надзором, русское посольство в апреле 1805 г. отплыло в Петропавловск.
В этот раз Лангсдорф пробыл на Камчатке лишь с 5 по 14 июня. Он принял предложение Н. П. Резанова сопровождать его в путешествии во владения Российско-Американской компании — на Алеутские [90] острова и северо-западное побережье Северной Америки — и подписал специальный контракт 7. Перед отъездом Лангсдорф послал подробное письмо Блуменбаху, в котором, в частности, сообщал о большой энтомологической коллекции, собранной им на Камчатке, и сравнивал насекомых этого полуострова с насекомыми Португалии [30, 297-309].
26 августа 1805 г. бриг «Мария», на котором находился Лангсдорф, после остановок на о-вах Св. Павла, Уналашка и Кадьяк пришел в Новоархангельск. Здесь путешественников застала зима. Припасов не хватало, и условия жизни были крайне тяжелыми. «Слепая любовь к естествознанию, неоднократные обещания помощи в научных исследованиях и жажда знаний заставили меня согласиться на путешествие с Резановым к северо-западному побережью Америки. — сообщал Лангсдорф Блуменбаху в феврале 1806 г. — Здесь, в этом новом поселении Российско-Американской компании мы испытывали недостаток во всем. Моим жилищем была маленькая комнатушка без мебели, и при частых дождях вода лилась прямо на кровать. Эту комнатушку я должен был делить с одним охотником, поселенным со мной. Для освещения служила лампа на ворвани. Обед я, как и все сопровождавшие Резанова, получал у управляющего Российско-Американской компанией Баранова бесплатно всю зиму. Однако, если я хотел есть что-либо кроме обеда, то был иногда вынужден стрелять ворон, собирать раковины с моллюсками или выпрашивать кусок китового или тюленьего жира, чтобы утолить голод» [33, т. II, § 6-87]. Эта картина была даже несколько идиллической. Позднее в одном из писем Крузенштерну Лангсдорф писал: «На Ситхе, где я зимовал в 1805-1806 годах, 18 человек умерло от голода. Из 180 едва 30-40 были работоспособны.Количество алеутов на Кадьяке со времен Шслихова уменьшилось с 3000 до 400» 8.
Несмотря на лишения, Г. И. Лангсдорф продолжал свои этнографические наблюдения. Он бывал в поселениях колошей, а во время экспедиции за зерном и мукой в Сан-Франциско в феврале — июне 1806 г. посетил калифорнийских индейцев, живших в миссиях францисканцев. Свободно владея шестью языками, Лангсдорф занялся теперь изучением русского языка. Большую помощь в этом оказали ему друзья по зимовке морские офицеры Н. А. Хвостов и Г. И. Давыдов, с которыми он близко сошелся [4, ч. II, 224; 33, т. II, 9].
Окончательно покинуть Новоархангельск Лангсдорфу удалось 19 июня 1806 г. Он расстался с Н. П. Резановым и на 22-тонном суденышке «Ростислав» под командой американского капитана Д. Вольфа, с которым тоже успел подружиться во время зимовки, вновь направился на Камчатку. Этот путь занял почти три с половиной месяца, и в середине сентября ученый уже в третий раз прибыл в Петропавловск.
«По сравнению с предыдущей зимой Камчатка показалась мне раем» 9, — писал Лангсдорф Крузенштерну. Зимовку 1806-1807 гг. путешественник использовал для всестороннего изучения полуострова, уже давно привлекавшего его внимание. 2 октября, к большой радости Лангсдорфа и Вольфа, в Петропавловск на судах «Авось» и «Юнона» прибыли Давыдов и Хвостов. Вскоре друзья предприняли несколько поездок на собаках по окрестным местам. Они побывали в Паратунке, Аваче, Начике, Малке. Езда на собаках чрезвычайно заинтересовала [91] Лангсдорфа. Он стал внимательно изучать этот способ передвижения. В селение Малка, находившееся в 138 верстах от Петропавловска, Лангсдорф смог приехать, уже самостоятельно управляя своей собачьей упряжкой.
Находясь в Петропавловске, ученый вступил в переписку с министром коммерции Н. П. Румянцевым 10. Этому способствовала рекомендация брата матери Лангсдорфа, тайного советника Коха, вероятно познакомившегося с Румянцевым в период дипломатической службы последнего в германских государствах. В лице Румянцева Лангсдорф приобрел влиятельного покровителя.
15 января Лангсдорф отправился в новую, на этот раз гораздо более длительную поездку по Камчатке. Он ехал в Нижнекамчатск, являвшийся административным центром полуострова и местопребыванием губернатора (этот пост был учрежден в 1803 г.). Путь Лангсдорфа лежал через селения Ганалы, Пущяно, Верхпекамчатск, Мильково, Козыревская, Толпачинское, Ключевская. Ученый вел путевой дневник, тщательно отмечая расстояния между населенными пунктами, численность их жителей, описывая занятия населения, указывая местонахождение церквей, школ, больниц и т. д. Лангсдорф все больше задумывался над причинами контраста между буквально потрясавшим его богатством природы этого полупустынного края и чудовищной бедностью камчадалов, влачивших нищенское существование. Внимательный наблюдатель, он подметил массу несообразностей и нелепостей в организации экономической жизни полуострова и действиях местной администрации.
В середине февраля, преодолев 700 верст, ученый прибыл в Нижнекамчатск и был там. хорошо принят губернатором генерал-майором П. И. Кошелевым, с которым познакомился в Петропавловске еще в свой первый приезд на Камчатку, а также его братом Д. И. Кошелевым, входившим в свое время в состав посольства Н. П. Резанова в Японию. В первых числах марта Лангсдорф отправился в обратный путь, но избрал другой маршрут — через Тигиль и Большерецк. Побывав в селениях Камина и Харчина, он достиг селения Еловская и двинулся дальше 6 марта в сопровождении нескольких солдат и казаков. 7 марта Лангсдорф переночевал в Седанке и через день добрался до Тигиля, откуда 10 марта с переводчиком предпринял поездку в селение коряков. Путь Лангсдорфа от Тигиля до Большерецка шел через селения Хайрюзово, Белоголовое, Морошечное, Ича, куда он прибыл 17 марта, и Воровская, где он был 21 марта. На следующий день ученый достиг Большерецка, а 25 марта возвратился в Петропавловск. За два с половиной месяца путешествия Лангсдорф накопил большой запас впечатлений, сделал много записей, свел знакомство с десятками людей в городах и селениях Камчатки. Значительную часть пути он проделал на санях с упряжкой из 13 собак, которыми сам управлял.
14 мая Лангсдорф на «Ростиславе» отправился из Петропавловска в Охотск. Это путешествие едва не стало для него последним. «29 [мая] впервые поднялся свежий северо-западный ветер, — описывал он впоследствии это плавание, — и мы наткнулись на огромного кита, которого не заметили до тех пор, пока наше судно, шедшее на всех парусах и неспособное уже никуда отклониться, не наскочило на него. Это огромное животное едва двигалось, и на его исполинской спине судно поднялось из воды на три фута. Мачты закачались, паруса сразу упали. Все с испугом выскочили на палубу, уверенные, что [92] наткнулись на какую-то скалу. Кит величественно плыл мимо. Если бы в момент полученного удара он сделал движение и нырнул, то было бы вполне вероятно, что своим хвостом он разбил бы носовую часть судна и мы потерпели бы кораблекрушение» [33, т. II, 285-286].
Спутником Лангсдорфа ню плаванию в Охотск оказался известный деятеле Российско-Американской компании и знаток Камчатки К. Т. Хлебников, видимо сообщивший ученому немало интересных сведений об этом крае 11.
16 июня Лангсдорф прибыл в Охотск, а 18 августа, преодолев бесчисленные трудности пути, добрался до Иркутска. Контора Российско-Американской компании, куда ученый явился с рекомендательным письмам, позаботилась о жилье для пего, В Иркутске Лангсдорф пробыл довольно долго. Отдых, приведение в порядок своих бумаг, двухнедельная поездка в Кяхту, а затем ожидание санного пути задержали его здесь до 22 ноября. Из Иркутска Лангсдорф отправил подробный отчет о своих путешествиях Л. Ю. Крафту 12, а затем, возвратясь в середине сентября из Кяхты, занялся составлением публикуемой ниже записки о Камчатке 13.
Предлагаемая рукопись производит довольно сильное впечатление. Очевидно, что ее автор до тонкостей и всесторонне изучил положений на Камчатке, что он человек дела, способный обосновать свои предложения строгими экономическими расчетами, и в то же время гуманист, глубоко убежденный, что его долг — оказать всемерное содействии «беспомощным и покинутым» камчадалам. Начав знакомиться с Россией с Камчатки, Лангсдорф, разумеется, нс знал внутриполитической обстановки в стране. Однако со слов друзей по плаванию на «Надежде» и последующим путешествиям он, убежденный монархист, составил, по-видимому, весьма радужное представление об Александре I, первый период царствования которого вселил в русское общество так много впоследствии обманутых надежд. Искренне рассчитывая, что «милостивый монарх» и его правительство, узнав о бедственном положении Камчатки, примут действенные меры, Лангсдорф с подкупающей искренностью и волнением описывал виденное на полуострове и давал многочисленные советы.
Прежде всего ученый подверг резкой критике организацию военной службы на Камчатке, считая, что она мешает экономическому развитию полуострова и благосостоянию его населения. Несколько наивно, забывая о государственных интересах России, он предлагал солдат, ведших праздное существование и обиравших местных жителей, частично обратить в крестьян, частично в казаков, а остальных разослать по сибирским полкам. Лангсдорф полагал, что казачество, само снабжавшее себя всем необходимым, и камчадалы представят «достаточную силу» «для защиты своего домашнего очага».
Затем Лангсдорф обратился к характеристике естественных ресурсов Камчатки и подробно рассказывал о рыбных богатствах полуострова, его фауне, скотоводстве, полезных растениях камчатских лесов. Причем перед нами не узкоспециальные рассуждения зоолога и ботаника, а глубокая оценка возможностей хозяйственного использования животного и растительного мира Камчатки. Например, описывая обитателей камчатские вод. Лангсдорф с цифрами в руках показал, насколько выгодным могло бы быть предприятие по засолке рыбы, [93] которой можно было бы снабжать населенные пункты Сибири вплочь до Иркутска. Рассказывая о камчатских лесах, ученый немедленно приводил данные, свидетельствующие об их пригодности для кораблестроения.
Особое место в своей записке Лангсдорф посвятил проблеме нехватки па Камчатке шороха и соли, предлагая разные способы добычи последней. Основываясь на материалах камчатской администрации. ученый перечислил около ста видов товаров, в которых остро нуждалось население Камчатки, указал точное количество и стоимость как одной меры каждого товара, так и всей его массы, необходимой в течение года. Лангсдорф ратовал за прямую связь Петропавловска с Европой и организацию регулярного судоходства между Камчаткой, Охотском. Курильскими и Алеутскими островами.
Возвращаясь к мысли, высказанной еще в письме к Л. Ю. Крафту в 1804 г., п развивая ее, Лангсдорф подчеркивал важность приглашения на Камчатку агрономов, врачей, аптекарей, солеваров, гончаров, механиков, корабельных мастеров, плотников, столяров, кузнецов, слесарей, бондарей, матросов. «Может быть. среди людей, сосланных в Сибирь, найдутся такие, которые склонятся к осуществлению предложенных целей», — размышлял путешественник.
Несколько позднее он писал И. Ф. Крузенштерну: «Я знаю страну (Камчатку. — Б. К., Т. Ш.) довольно хорошо, так как провел там девять месяцев, и глубоко убежден, что правильным управлением можно сделать ее жителей счастливыми и сэкономить государству большие суммы. Состояние этого полуострова я принимаю близко к сердцу» 14. Лангсдорф был, конечно, весьма далек от понимания сущносги колониальной политики на Дальнем Востоке, меньше всего руководствовавшейся стремлением «сделать его жителей счастливыми». Подкупает, однако, его способность живо, с интересом откликаться на нужды окружавшего его населения, потребности края, в котором он находился.
21 октября Лангсдорф в письме Н. П. Румянцеву рассказал о своем путешествии из Петропавловска в Иркутск 15, а 25 октября отослал ему свою рукопись, озаглавленную «Darstellung der politischen Lage von Kamtschatka und Vorschlag zur Verbesserung des zerruetteten Zustandes dieser Halbinseln» («Изъяснение политического положения Камчатки и предложение для улучшения расстроенного состояния этого полуострова»). Ученый просил Н. П. Румянцева представить ее императору 16.
11 декабря Лангсдорф прибыл в Тобольск, где его радушно встретил генерал-губернатор Сибири И. Б. Пестель, отец будущего декабриста. Заинтересовавшись рассказами Лангсдорфа о Камчатке и сибирских впечатлениях, И. Б. Пестель задержал его у себя до 22 февраля 1808 г. Вспоминая о том времени, ученый писал: «Пестель принял меня необычайно дружелюбно и с неподдельным участием и вниманием выслушал все мои замечания об отдаленных районах его губернии, особенно о Камчатке. Я принял его дружеское приглашение и остался в Тобольске дольше, чем предполагал. Дни, которые я провел в этой семье, были самыми приятными за все это длительное время» [33, т. II, 334]. 4 января 1808 г. Лангсдорф писал из Тобольска Н. П. Румянцеву о том, что начал работать над проектом реформ на Камчатке 17. [94]
8 марта Г. И. Лангсдорф приехал в «удивительный город Москву», как замечал он в описании своего путешествия [33, т. II, 335]. Здесь он также нашел внимательных слушателей, которым увлеченно рассказывал о Камчатке и Сибири. Среди них были, например, попечитель Московского университета А. К. Разумовский и известный натуралист Г. Фишер фон Вальдгейм, не без удивления упомянувший в своем дневнике о том, что Лангсдорф привез в Москву камчатских собак 18. Через несколько дней ученый выехал в Петербург.
До последнего времени подробности жизни Лангсдорфа в Петербурге оставались малоизвестными. Однако недавно нам удалось обнаружить обстоятельные сведения об этом периоде жизни ученого в письмах его товарища по плаванию на «Надежде» швейцарского астронома И.-К. Горнера, жившего тогда в столице, адресованных И. Ф. Крузенштерну, находившемуся в Ревеле. Эти сведения представляют особый интерес, потому что из Москвы Лангсдорф сразу приехал на квартиру Горнера и у него остановился. Ниже приводятся выдержки из упомянутых писем, рассказывающих о разработанном Лангсдорфом плане преобразований на Камчатке, идеи которого первоначально нашли отражение в публикуемой рукописи.
«В понедельник, 16 марта к обеду, — писал Горнер Крузенштерну два дня спустя, — прибыл ко мне доктор Лангсдорф с двумя кибитками, нагруженными 16 большими и маленькими ящиками. С ним был один казак и две большие камчатские собаки. Вчера я проводил его к Румянцеву, который чрезвычайно неожиданно (ведь здешние министры малодоступны для людей без протекции и чина) сразу же пригласил его к себе и очень вежливо принял. О материальных делах Лангсдорфа там не было речи. Теперь посмотрим, что Румянцев сделает для него. Я думаю, что Лангсдорф заслужил хорошую пенсию, как Тилезиус или я. Кроме того, Лангсдорф уже три года не получал жалованья. В одном из следующих писем. он сообщит Вам о большом плане, который разработал для улучшения положения на Камчатке и который хорошо рекомендует генерал-губернатор Сибири Пестель, так что маленький Лангсдорф еще станет знаменитым губернатором. Идея его улучшений сводится к выводу с Камчатки войск и насаждению там казачества, ежегодному снабжению полуострова не по суше, а вокруг Горна, перенесению торговой столицы из Охотска в Большерецк или Петропавловск. В прошлую зиму Лангсдорф много путешествовал по Камчатке и пришел к выводу, что климат к западу ог гор лучше, чем на восточной стороне. Он доказывает, что разведение оленей так, как оно поставлено у коряков, наряду со скотоводством, которое хорошо развивается даже при не очень тщательном уходе за животными, смогут в изобилии кормить Камчатку. Соль и стрелковый порох составляют важные потребности. Вы как старый любитель Камчатки с удовольствием увидите, что кто-то находит дорогу и старается помочь столь достопримечательной стране. Пестель обещал сделать все от него зависящее для вывода солдат. Поскольку военный чин на Камчатке не нужен, Пестель хочет, чтобы в качестве губернатора туда поехал Лангсдорф, а с ним немецкие ученые и ремесленники, строители мельниц, мастера по производству кирпича, солевары и т. д. По сравнению с этой идеей моя астрономическая игра ничтожна. Лангсдорфа хочет заполучить Академия, отец зовет его к себе, но я побуждаю его к тому, чтобы полностью посвятить себя возможности принести пользу многим тысячам людей (ведь и при самом несовершенном исполнении это наверняка принесет пользу). Я не знаю [95] ничего, что могло бы быгь более высоким и желательным для благородного человека, чем такое назначение. Таких чувств не испытывают конечно, Р[умян]цевы, Р[еза]новы и другие, имя которых начинается на Р» 19.
При чтении писем И.-К. Горнера создается впечатление, что Лангсдорф сильно увлек его своими камчатскими планами и Камчатка стала одной из доминирующих тем в разговорах на квартире астронома. 21 марта он, например, сообщал Крузенштерну: «Левенштерн написал мне из Архангельска, он много работает. Лангсдорф иа.писал ему по моему совету с тем, чтобы выяснить, не сможет ли он, если камчатский проект осуществится, взять ца себя руководство флотом в Авачинской бухте и перегон туда судов» 20. Находясь в Петербурге, Лангсдорф продолжал хлопотать о снабжении Камчатки всем необходимым. 1 апреля Горнер писал Крузенштерну: «Лангсдорф знает, что имперские власти распределили соль таким образом, что камчадалы ничего не получили. Об этом он хочет с завтрашней почтой писать Пестелю. Не останется ли его рапорт в тамошних архивах? Кошелев, по его мнению, в июне или июле будет в Иркутске, куда ему можно будет писать» 21.
Чтобы представить публикуемую ниже рукопись Лангсдорфа императору, ее нужно было перевести с немецкого на французский язык. Хлопоты в связи с этим переводом, который следовало сделать особенно тщательно, тоже не (Прошли мимо Горнера. В большом письме Крузенштерну от 8-11 апреля 1808 г. он рассказывал: «Лангсдорф передал свою записку «Камчатка и ее улучшение» Кругу 22, чтобы перевести на французский язык, но получил ее назад, так как изложение было признано беспорядочным, а стиль плохим. Лангсдорф — человек, получивший научное воспитание, но он работает слишком много и поверхностно» 23. Перевод все же был сделан. В 1826 г. записка Лангсдорфа была найдена в кабинете покойного императора в Зимнем дворце 24.
Первый период жизни в Петербурге был для Лангсдорфа довольно трудным. О своей дальнейшей судьбе он мог строить только догадки. «Мое теперешнее положение и будущее назначение весьма неопределенны, — писал ученый Крузенштерну спустя две недели после приезда, — родственники зовут меня в Германию, многие в Академию, другие — в Москву, генерал-губернатор Сибири — на Камчатку. Я буду ждать, что сделает для меня Румянцев, и это приведет меня к дальнейшему решению» 25. Перспектива связать свою жизнь с Камчаткой была для Г. И. Лангсдорфа весьма реальной. Уже будучи адъюнктом Петербургской Академии наук, он в октябре 1810 г. представил свой план реформ на полуострове. За свой труд ученый получил орден Св. Анны второй степени и был назначен членом «Комитета для внуттреннего устройства Камчатской, Охотской и Якутской областей» [21, №7, 74-75] 26. [96]
На Камчатку Лангсдорф не вернулся. Выполняя различные служебные поручения, он в сентябре 1808 — июне 1809 г. побывал в Оренбурге, Казани, Москве, Страсбурге, Геттингене, Франкфурте-на-Майне. Однако научный интерес Лангсдорфа к Камчатке не угасал, и он написал целую серию новых работ о полуострове. Первая из них — статья о свойствах камчатских мухоморов, их использовании и связанных с ними обычаях — была послана ученым в Петербург из Казани 6 ноября 1808 г. 27, а позднее опубликована в трудах Метеорологического общества во Франкфурте-на-Майне [31, 249-256].
Поселившись в июне 1809 г. в столице, Г. Лангсдорф стал активным участником заседаний академической конференции. В июле ученый прочел петербургским коллегам статью о возникновении нового острова в Алеутском архипелаге 28, вызвавшую, кстати, большой интерес И. К. Горнера 29, и представил иллюстрированную рукопись о рыбах, Обитающих у берегов Камчатки 30. В июне 1811 г. он познакомил конференцию с работой о собаководстве на полуострове 31, а в 1812 г. опубликовал заметки о его естественных ресурсах [32, 97-102]. Очень большое место заняло описание Камчатки в двухтомном труде Г. И. Лангсдорфа, суммировавшем все его путевые наблюдения гз 1803-1808 гг. и принесшем ему всемирную известность [33, т. II, 217-284; 8, 127-133]. В части, касающейся Камчатки, эту работу можно поставить в один ряд с трудами С. П. Крашенинникова, Г. В. Стеллера и других выдающихся исследователей этого края. Значение материалов книги Г. И. Лангсдорфа, собранных на Камчатке, высоко оценено этнографами [1, 47-92; 16, 299-323; 24, 26-35; 37, 689-690].
Интерес Г. И. Лангсдорфа к дальневосточному полуострову был в конце концов вытеснен главным делом его жизни — исследованием Бразилии, куда ученый отправился в 1812 г. в качестве русского генерального консула. Однако и в бразильских дневниках путешественника мы несколько раз сталкиваемся с его камчатскими воспоминаниями 32.
Такова вкратце история изучения Камчатки академиком Г. И. Лангсдорфом, нашедшая отражение в публикуемой рукописи. Перед нами, с одной стороны, обстоятельное и достоверное описание Камчатки начала XIX в., а с другой — документ, положенный в основу реформы управления полуостровом, которая начала осуществляться в 1812 г.
Публикуемая рукопись хранится в Архиве внешней политики России Историко-дипломатического управления МИД СССР. Подлинник рукописи на немецком языке. При переводе слова, написанные Г. И. Лангсдорфом по-русски и заключенные им в скобки, сохранены и даны разрядкой (в сетевой публикации выделены красным цветом - Thietmar. 2007). Подчеркнутые Лангсдорфом слова даются курсивом. При публикации опущены, как не имеющие ни малейшей научной ценности, выспренне-восторженные пассажи Лангсдорфа в адрес Александра I.
Публикаторы выражают глубокую признательность Б. П. Полевому, который первым обнаружил рукопись Г. И. Лангсдорфа и оказал им большую помощь при подготовке публикации.
Комментарии
1. АВПР, ф. Главный архив, 1-7, 1802, г., д. 1, п. 45, л. 28 об, [20, 211].
2. ЦГИА ЭССР, ф. 1414, оп. 3, д. 5, л. 16об.
3. Там же, д. 3, л. 42 об.
4. ЛОААН СССР, ф. 1. оп. 1 а, № 15, § 1.15; оп. 2, 1805 г., № 13, § 182; раз. ряд IV, оп. 1, № 1011.
5. ЛОААН СССР. разряд IV, оп. 1, № 1011, л. 18-27.
6. ЦГИА СССР, ф. 15, оп. 1. д. 2, л. 9-9об.
7. АВПР, ф. Главный архив, 1-7, 1802 г., д. 1, п. 44, л. 5-6; ЛОААН СССР, оп. 3, № 74, л. 335-336.
8. ЛОААН СССР, ф. 31, оп. 1, № 11, л. 1.
9. Там же, л. 1об.
10. АВПР, ф. Главный архив, 1-7, 1802 г., д. 1, п. 44, л. 9-10об. 91
11. ЦГИД ЭССР, ф. 2057, оп. 1, д. 381, л. 5об.
12. ЛОААН СССР, ф, 1, оп. 3. № 75, л. 198: оп. 1 а, № 18. § 359.
13 АВПР, ф. Главный архив, 1-7, 1803 г., л I. п. 44, л. 17-36.
14. ЛОААН СССР, ф. 3:, оп. 1, № 11. л. 3- 3об., 5об,
15 АВПР, ф. Главный архив, 1-7, 1802 г., д, 1, п. 44, л. 14-15.
16. Там же, л. 16-16об.
17. Там же. л. 37-38.
18. ЛОААН СССР, ф. 260, оп. 1, № 62, л. 62об., 63об.
19. ЦГИА ЭССР, ф. 1.414, оп. 3, д. 22, л. 91-92.
20. Там же, л. 93.
21. Там же, л. 98об.
22. Имеется в виду академик Филипп Иванович Круг (1764-1844), археолог и историк.
23 ЦГИА СССР, ф. 733, оп. 3, д. 32, л. 104.об. Стиль записки, как, видимо, отметит и читатель, действительно, не отличается изяществом, но столь же очевидно, что ее автора нельзя упрекнуть в поверхностности.
24 ЦГИА СССР, ф. 1264, оп. 1, д. 164, л. 1; см. также: л. 2-24.
25 ЛОААН СССР, ф. 31, оп. 1, № 11, л. 4-4об.
26. ЦГИА СССР, ф. 733, оп. 12, д. 523 ЛОААН СССР, ф, I, оп. 1а, № 22, § 428; оп. 2. 1811 № 36, § 428.
27. ЛОААН СССР, ф. 1; оп. 3, № 75, л. 346; оп. 1а, № 19. § 426.
28. Там же, оп. 1а, № 20, § 259.
29. ЦГИА ЭССР, ф. 1414, оп. 3, д. 22, л. 130об.-131.
30. ЛОААН СССР, ф. 1, оп. 1а, № 20, § 271.
31. Там же, № 22, § 243.
32. ЛОААН СССР, ф. 63, оп. 1, №. 5, л. 5, 15.
Текст воспроизведен по изданию: Неизвестная рукопись академика Г. И. Лангсдорфа о Камчатке. (К 200-летию со дня рождения ученого) // Страны и народы Востока, Вып. XVII. М. Наука. 1975 © текст - Комиссаров Б. Н., Шафрановская Т. К. 1975