«ПАМЯТЬ И ПОХВАЛА» МНИХА ИАКОВА И «КОРСУНСКАЯ ЛЕГЕНДА»

ДВЕ ВЕРСИИ ПРИНЯТИЯ ХРИСТИАНСТВА СВЯТЫМ РАВНОАПОСТОЛЬНЫМ КНЯЗЕМ ВЛАДИМИРОМ В ПАМЯТНИКАХ РУССКОЙ ПИСЬМЕННОСТИ XI-XIV ВЕКОВ

Среди памятников древнерусской литературы, сохранивших свидетельство о начальной поре Русской Церкви, «Память и похвала» Мниха (монаха) Иакова известна, скорее, специалистам-историкам, чем широкому кругу православных христиан. Подлинность этого свидетельства некоторое время вызывала сомнение исследователей, так как версия принятия христианства князем Владимиром, изложенная в «Памяти», как и некоторые моменты его биографии, противоречит принятой в летописи. Изучение текста «Памяти и похвалы», сравнение его с другими источниками позволило установить принадлежность его к древнейшему периоду русской письменности (70-е годы XI века) 1, а следовательно, и то, что в древности не существовало единого представления о личности князя Владимира до принятия Крещения и о самом Крещении как историческом событии.

Чем же концепция «Памяти» отличается от летописной и о каких еще текстах в этой связи может идти речь? Противоречивы, прежде всего, представления о характере Владимира-язычника: был ли он, как утверждает летопись, типичным примером правителя-варвара, лишенного вовсе нравственной готовности принять христианство, или же его характер и душевный настрой естественным путем привели его к Крещению, как считают писатели XI века: митрополит Иларион, преподобный Нестор и автор «Памяти»? Оба мнения в равной степени гипотетичны с точки зрения исторической достоверности и оба имеют подтверждение в истории христианства, ибо разными путями Господь приводит человека к христианской вере. Летописный образ князя Владимира до Крещения напоминает личность апостола Павла, в язычестве – ярого гонителя христиан; долетописный образ его явно ориентирован на житие преподобного Евстафия Плакиды, которого Господь помиловал именно за его доброту.

Более принципиальный характер имеют различные представления летописи и «Памяти» о времени, месте и обстоятельствах Крещения князя Владимира. Самая известная русская летопись, «Повесть временных лет», под 988 годом приводит подробный рассказ о том, как князь Владимир отправился в греческий город Корсунь и после продолжительной осады взял его, воспользовавшись предательством корсунянина по имени Анастас; угрожая опустошить таким же образом Царьград, русский князь потребовал себе в жены византийскую царевну, на что цари Василий и Константин согласились с условием: Владимир должен креститься. Этот известный рассказ, как и сама летопись, появился не ранее последней четверти XI века, то есть через столетие после описываемых событий. В более древних свидетельствах подобной версии нет. В них сказано, что князь Владимир крестился дома (в Киеве или Василеве), а через два года после Крещения решил обратить в христианскую веру весь народ и отправился в Корсунь, чтобы, взяв греческий город силой, потребовать, уже в качестве победителя, наставников в правой вере: себе – жену-христианку, а народу – священнослужителей 2.

Эти разногласия в древнерусских памятниках тесно связаны с предыдущими: там, где проводится «корсунская» линия Крещения, языческий образ князя Владимира отмечен знаком Савла, а где личное Крещение князя и корсунский поход разделяют два года – он сравнивается с Евстафием Плакидой. Нетрудно заметить, что в источнике, которым воспользовался летописец, образ князя Владимира снижен и даже несколько осмеян (поехал добывать невесту – и крестился). Авторами другого направления руководит любовь и чувство сопричастности к его описанию истории своего народа, которые и определяют «авторское» отношение к «герою» и выбор средств. И дело здесь не в том, что «Повесть временных лет» – произведение светской литературы, а «Слово о Законе и Благодати», «Память и похвала», «Чтение о Борисе и Глебе» написаны [42] людьми духовного звания. Напротив, вся проложная литература о святом князе Владимире находилась в прямой зависимости от летописи, а некоторые жития превзошли летопись в изобретении циничных подробностей биографии великого крестителя Руси.

Идейный смысл этих противоречий нужно искать в характере взаимоотношений между Русской и Греческой Церквами при Ярославе Мудром – в напряжении, которое было вызвано желанием Киевской Руси видеть свою Церковь более независимой, чем хотелось бы Константинополю. В начале 40-х годов XI века это напряжение охватило все уровни церковной и гражданской жизни Киева, оно было тесно связано с подъемом национального самосознания и, наконец, в 1043 году разрешилось прямым вызовом Константинополю (война 1043–1046 годов) 3: дипломатические отношения с Византией на время были прерваны, и во главе Русской Церкви был поставлен русский митрополит. В «Слове о Законе и Благодати» (приблизительно 1049 год) митрополит Иларион в иносказательной форме обосновал право «нового народа» самостоятельно решать проблемы своей Церкви и в форме «Похвалы» изложил программу канонизации князя Владимира, которой в числе прочих дел, прославляющих Русскую Церковь, добивался Ярослав Мудрый. Одним из источников «Повести временных лет» академик Д. С. Лихачев считает «Сказание о распространении христианства на Руси». Оно написано примерно в то же время, идейно и стилистически связано со «Словом» митрополита Илариона. Оба произведения имеют единую установку: «прославить благочестие русских людей» и «опровергнуть греческую точку зрения на Русь» 4, не увлекаясь «передачей самих событий», а обращая внимание, главным образом, на их «сокровенный» смысл. (Эти черты литературы «эпохи противостояния» восприняли писатели следующего поколения, Иаков и Нестор, которые, скорее всего, жили уже в атмосфере идеологического давления Греческой Церкви и писали, как говорится, «в стол»).

В последний год жизни Ярослава Мудрого, и особенно после его смерти (ум. 1054), это напряжение разрыва с Церковью-Матерью (а с другой стороны – свободного творческого горения) постепенно ослабело: Русское государство пошло на уступки, вассальная зависимость Русской Церкви была восстановлена (кафедру Киевской митрополии занял грек Ефрем – 1055 год). Следующим этапом была ликвидация последствий независимого существования Русской Церкви в период княжения Ярослава Мудрого – свободного национального творчества в Церкви. Сделать это было нетрудно, так как книжная культура (особое значение здесь имеет, конечно, летописание) постепенно переходит к грекам или находится под сильным влиянием греческих церковно-исторических установок. После занятий киевской митрополии греческим митрополитом проводником «русской идеи» и центром летописания становится Киево-Печерский монастырь, воспитавший автора «Памяти» и преподобного Нестора. Однако в начале 90-х годов греческий ставленник-митрополит изымает летопись из монастыря и в дальнейшем осуществляет контроль над летописанием. Последним звеном в процессе нейтрализации национального элемента в церковном самосознании было составление так называемой «Корсунской легенды» (80–90-е годы) 5, которая внесла окончательную редакцию в летописное повествование о Крещении Руси и обрисовала черты канонического жития святого князя Владимира.

Как установил академик А. А. Шахматов, к Корсунской легенде восходят и сама идея соединения Крещения князя Владимира с походом его на Корсунь, и наболее неприглядные моменты его «биографии»: рассказ о блудной жизни Владимира-язычника, разбойничьи цели корсунского похода (мотив добывания невесты), варварское обращение с гражданами покоренного города и др. Составителями легенды, как считал ученый, были потомки корсунского духовенства или люди близкого круга, так как именно им было выгодно подчеркнуть значение родного города в истории Русской Церкви: «Взятие Корсуня» <...> совпадает с началом просветительской деятельности корсунского духовенства на Руси. Приурочение Крещения Владимира ко времени этого взятия было для корсунцев логически необходимым, а между тем, как мы уже знаем, Владимир крестился в Киеве и крестился за два года до своего похода на Корсунь. Итак, исторические факты – осада и взятие Корсуня, а затем женитьба Владимира на Анне – должны были подвергнуться своеобразному освещению и, так сказать, принудительному толкованию со стороны корсунцев, прежде всего со стороны корсунского духовенства <...>» 6.

Основные моменты Корсунской легенды вошли в Начальный летописный свод (приблизительно 1093 год) – главный источник «Повести временных лет». Но автор «Повести», помимо Начального свода, использовал и другие, более ранние тексты, которые были авторитетными и для митрополита Илариона, и для монаха Иакова – писателей «русской» ориентации. Одним из них академик Д. С. Лихачев считал «Сказание о распространении христианства на Руси». «Сказание» возникло во второй половине 40-х годов при храме во имя святой Софии, основанном Ярославом Мудрым, и должно было осветить события церковной истории Руси правильно, то есть с русской, а не с византийской точки зрения. «Мысль о праве Руси на культурную и церковную самостоятельность, – пишет ученый, – пронизывает собою «Сказание». Его автор прославляет благочестие русских людей, подводит мысль о свободном, а не подневольном принятии Русью христианства и о равенстве всех народов» 7. Таким образом, в «Повести временных лет» [43] как бы уравновесились две противоположные концепции Крещения – «корсунская» и «русская», – и резкий, пренебрежительный тон Корсунской легенды был нейтрализован патриотическим пафосом «Сказания о распространении христианства на Руси».

Этого нельзя сказать о житиях, авторы которых полностью доверились вымыслам Корсунской легенды. Меньше всего от Корсунской легенды отклонилось в интерпретации событий так называемое Житие особого состава (из рукописного сборника XVII века купца Плигина 8), возникшего, по мнению А. А. Шахматова, в глубокой древности (не позднее XII века). Автор этого жития с такой широтой повествует о блудной жизни князя Владимира до крещения, что приписывает желание «творить беззаконие» стоящему перед святой купелью. В отличие от «Повести временных лет», автор которой все же пытается согласовать вымысел легенды с логикой (князь Владимир так легко соглашается с условием женитьбы на византийской царевне потому, что еще раньше сам надумал креститься), Плигинское житие изображает Крещение Владимира как случайное следствие его «беззаконных помыслов».

* * *

Мы проследили пути возникновения двух столь различных версий о принятии христианства святым равноапостольным князем Владимиром – «русской» и «греческой». Напомним главные моменты расхождений. В произведениях «русской» ориентации 9 утверждается, что князь Владимир принял Крещение на родине, и это было актом свободного выбора, которому предшествовало соответствующее воспитание и внутреннее расположение; через два года он пошел на Корсунь, чтобы потребовать от лица победителя священников, которые «научили бы народ закону христианскому», и закрепить брачным соглашением вступление своего государства в семью христианских народов. Корсунская легенда и зависимые от нее памятники отрицают самостоятельность выбора, изображают характер Владимира-язычника, не щадя чувства национальной гордости русского народа, и приурочивают Крещение к Корсунскому походу, считая это событие делом случая, которым воспользовалось греческое духовенство.

Точка зрения на интересующие нас события наиболее подробно развита в «Памяти и похвале князю русскому Владимиру» – произведении монаха Киево-Печерского монастыря Иакова 11. Риторическое по жанру и довольно безыскусное по стилю, это произведение не оставляет сомнения в том, что его автор поставил перед собой цель высветить самые спорные, больные моменты начального периода христианства на Руси и дать им правильное, то есть с русской точки зрения, толкование. Особую ценность придает «Памяти» включенный сюда текст так называемого «Древнего жития князя Владимира». Неизвестно, сам ли автор включил этот памятник в повествование или позже это сделал один из редакторов «Памяти», но произошло это, по-видимому, не случайно. Древнее житие (далее – ДЖ) князя Владимира, которое начинается словами «Блаженный же князь Владимир внукъ Ольгинъ», – самое древнее из сохранившихся житийных сказаний о крестителе Руси (последняя четверть XI века). Проведенная в ДЖ хронология событий, относящихся к Крещению святого Владимира, противоречит принятой в «Повести временных лет», но подтверждает свидетельство митрополита Илариона о том, что самостоятельное решение принять христианскую веру никак не связано с походом князя Владимира на Корсунь и проповедью греков. Таким образом, позиция автора «Памяти», выраженная, как и в «Слове о Законе и Благодати», в форме риторического убеждения, была подкреплена указанием точных дат личного Крещения князя Владимира (987) и корсунского похода (989) 12.

Публикуя материал к 1000-летию Русской Церкви, мы хотим напомнить читателю о существовании в древнерусской церковной письменности двух версий о принятии Крещения святым Владимиром, поэтому следом за «Памятью и похвалой» предлагается перевод другого жития, которое целиком отражает концепцию «Повести временных лет», хотя долгое время его автором ошибочно считали Иакова. Перевод и примечание сделаны А. Белицкой по изданию: Срезневский В. И. «Память и похвала» князю Владимиру и его житие по списку 1494 г.» – СПб., 1897.


Комментарии

1. См труды: Макарий, митрополит. История Русской Церкви. Т. I, II. СПб., 1857. Голубинский Е. Е., профессор. История Русской Церкви. Т. I. М., 1880. Шахматов А. А. Корсунская легенда о крещении князя Владимира. СПб., 1898. Серебрянский Н. И. Древнерусские княжеские жития. М., 1915 и др.

2. Кажущееся противоречие в действиях князя Голубинский Е. Е. (История Русской Церкви. Т. I, 1-й полутом, с. 139) объясняет его желанием вступить в сношения с греками на равных, а это возможно было только с позиции силы, с позиции победителя, диктующего свои условия: «греки были не папа (римский. – Ред.), однако и у них была сильная наклонность смотреть на народы, принимавшие их веру и становящиеся в церковную от них зависимость как на народы себе подручные, и в отношении политическом как на своих вассалов».

3. Как известно, одной из причин похода 1043–1046 годов было желание князя Ярослава добиться от Греческой Церкви права свободно решать вопросы внутренней церковной жизни.

4. Лихачев Д. С. Русские летописи и их культурно-историческое значение. М.–Л., 1947, с. 72.

5. Исследование этого памятника принадлежит академику Шахматову А. А. См. его кн.: Корсунская легенда о крещении князя Владимира. СПб., 1905.

6. Шахматов А. А. Корсунская легенда о крещении князя Владимира. – СПб., 1906, с. 59.

7. Лихачев Д. С., академик. Указ. соч., с. 71.

8. Издано М. Г. Халанским в его книге: «Экскурсы в область древних рукописей и старопечатных изданий». – Харьков, 1902.

9. «Древнейшим летописном своде», «Сказании о распространении христианства на Руси», «Слово о Законе и Благодати» митрополита Илариона, «Памяти и похвале князю русскому Владимиру» Иакова, «Чтении о св. Борисе и Глебе» преподобного Нестора.

10. Начальный летописный свод, «Повесть временных лет» и жития святого Владимира XII–XIV веков.

11. См. прим. 1 к переводу памятника.

12. См. подробнее о ДЖ в прим. 22 к публикуемому переводу.

Текст воспроизведен по изданию: "Память и похвала" Мниха Иакова и "Корсунская легенда". Две версии принятия христианства святым равноапостольным князем Владимиром в памятниках русской письменности XI-XIV веков // Богословские труды, Вып. 29. 1989

© текст - Диакон Мумриков А, Белицкая В. 1989
© сетевая версия - Thietmar. 2014
© OCR - Андреев-Попович И. 2014
© дизайн - Войтехович А. 2001
© Богословские труды. 1989