X.

Из "Записки" Ахмеда ибн-Фадлана ибн-Аббаса ибн-Рашида ибн-Хаммада (писал в 20-х годах X века),

Из всех арабских писателей Ибн-Фадлан пользуется у нас самою большею известностью, благодаря трудам незабвенного Френа. А так как со времени этого ориенталиста восточная наука не обогатилась никакими новыми данными ни о личности Ибн-Фадлана, ни о его записке (***), то нам остается лишь повторить данные, почерпнутые из отрывков, сохранившихся от этой записки 1.

Ахмед Ибн-Фадлан 2, сперва маула (***, протеже, клиент) халифа Муктадира, а потом какого-то Мухаммеда Ибн-Сулаймана, отправлен был только-что названным халифом в свите посольства к новообращенным в мусульманство Волжским Булгарам, во главе коего находился Сусан (или Саусан) ар-Раси. Френ полагает, что Ибн-Фадлан занимал в этом [83] посольстве должность секретаря, и посему он впоследствии составил о нем записку 3. Это предположение весьма вероятно, по той причине, что записка, как можно судить из сохранившихся отрывков из нее, имеет все признаки официального отчета или рапорта о путешествии, совершенном по поручению правительства. Так автор ограничивается только виденным или слышанным в продолжение своего путешествия, не рассуждает и не делает никаких заключений, не старается сличать сообщаемые известия с показаниями своих предшественников по географии и этнографии посещенных им стран. К этому официальному рапорту автор прибавил лишь рассказ о прибытии посольства Булгар в Багдад. Только при таком предположении мы можем себе объяснить то странное явление, что записка эта осталась недоступной в продолжение 300 лет до Якута, да и писатели, жившие после Якута знали об Ибн-Фадлане, лишь по Большому Словарю этого писателя, как докажем это ниже в объяснении.

По словам записки, целью посольства было укрепление в исламе новообращенных Булгар, сооружение у них мечетей и также постройка крепости для защиты от внешних врагов, как обо всем этом просил болгарский царь Альмас Ибн-Шальки Балтавар 4 у халифа Муктадир-Биллахи 5. Посольство это отправилось из Багдада в июне 921 года, прибыло в Булгар в Мае 922 года, следовательно пробыло в пути туда 11 месяцев. Сколько оно пробыло в Булгаре и когда возвратилось в Багдад - неизвестно.

В рецензии г. Хвольсона значится: "Автор утверждает, что пребывание посланников и Ибн-Фадлана в Булгаре могло продолжатся несколько лет. Это без сомнения неверно, ибо из известий его очевидно выходит, что посланники прибыли в Июнь месяц и следующей зимы не провели в Булгаре". После явного различия, которое у меня (стр. 83-84) делается между Ибн-Фадланом и остальным посольством, и после ясной ссылки именно на аргумент, приведенный г. Хвольсоном - замечание его является не только неверным, но и бессмысленным. Я был бы готов приписать и эту погрешность оплошности переводчика рецензента, если б не прибавка слов "и Ибн-Фадлана", в которых я не могу не видеть злоумышленного искажения моих слов.

Надобно однако полагать, что это продолжалось несколько лет, ибо религиозная пропаганда между туземцами и постройка крепости - все вещи, которые не [84] делаются скоро. Впрочем, из слов ибн-Фадлана: "жители страны сказывали мне, что зимой и т. д." можно заключить, что он сам возвратился в Багдад до зимы, может быть для того, чтоб скорее отдать халифу отчет в успехе посольства. Кроме Булгара, цели путешествия, посольство остановилось еще на некоторое время в Итиле, столице хазарского государства, где наш путешественник мог также делать наблюдения. Плодом этого путешествия было обстоятельное описание Булгар, Русов 6, Хазар и Башкиров в записке Ибн-Фадлана, заключающее в себе весьма много любопытных данных об этих народах, так что эту записку можно смело отнести к числу важнейших литературных произведений Арабов о Восточной Европе.

К сожалению, об одном важнейшем пункте в бытописании упомянутых народов, именно об этнографии и племенной их принадлежности, в известиях Ибн-Фадлана весьма мало поучительного. Так относительно Русов и Хазар записка его оставляет нас в совершенном неведении, про Булгар же повторяется, правда, несколько раз в записке, что они были Славянами; но так как это не подкрепляется положительными данными из языка или обычаев этого народа, то, зная что этнография была вообще слабою стороною арабских писателей, нельзя конечно считать и это свидетельство решающим.

Мы пользуемся для наших отрывков Вюстенфельдовым изданием Большого Словаря Якута 7, прибавляя главнейшие варианты из здешней академической, а также из Копенгагенской и Оксфордской рукописей Якутова Словаря, которые приводятся Френом. [85]


1. "Итиль 8 есть имя великой реки, подобной Диджле 9, в стране Хазар и протекает мимо страны Русов и Булгар. Говорят, что Итиль есть столица страны Хазар, а река названа по ней. Читал я в книге Ахмеда Ибн-Фадлана Ибн-Аббаса ибн-Рашида Ибн-Хаммада, посланника Муктадира в страну Славян, т.е. к жителям Булгара. Рассказ Ибн-Фадлана и поручение, данное ему Муктадиром в Булгар, собраны в книге, известны, и находятся в руках людей; я видел многие копии с них".

2. "Булгар 10 - город Славян, лежит на севере. Я читал записку, которую сочинил Ахмед ибн-Фадлан ибн-Аббас ибн-Рашид 11 ибн-Хаммад, клиент Мухаммеда ибн-Сулаймана, посланник Муктадир-Биллахи к царю Славян, и в которой он описал все то, что он видел со времени отлучки его из Багдада до возвращения его туда. В ней он говорит: когда письмо Альмаса 12 ибн-Шальки Балтавара, царя Славян, прибыло к повелителю верных Муктадир-Биллахи, в котором (письме) он просит (халифа), чтоб он послал ему такого мужа, который обучил бы его вере, наставил бы его в законах ислама, построил бы ему мечеть и поставил бы ему кафедру для утверждения на ней пропаганды 13 во всей его стране и во всех областях его государства; просит он [86] также о сооружении крепости, в которой он бы защищался от царей-противников - то на все это он (халиф) согласился. Посредником его был Надир аль-Хазми. Я начал читать письмо к нему (халифу) и передавать подарки, посланные ему и шерифам из законоучителей и ученых 14. Посланником со стороны властителя 15 был Сусан ар-Раси, клиент Надира аль-Хазми. Мы отправились, говорит он, из Города Мира 16 11-го Сафара 309 года 17. Затем рассказывает он то, что ему случилось на пути в Ховарезм и оттуда в страну Славян, что было бы долго пересказывать. Затем говорит он, когда мы были от царя Славян, к которому мы отправились, на расстоянии дня и ночи 18, то он послал для нашей встречи четырех царей, которые подчинены ему, и своих братьев и детей. Они нас встретили с хлебом, мясом и просом, и примкнули к нам. Когда же мы были от него на расстоянии двух фарсангов, то он сам вышел встретить нас, и, лишь только увидел нас, слез (с коня) и упал ниц, благодаря Бога. В руках его находились диргемы, которые он бросил на нас: он поставил для нас шатры, в которых мы и остановились. Прибыли мы к нему 12 Мухаррама 310 года 19, а от Джурджании, столицы Ховарезма, путешествие продолжалось 70 дней. Мы остались в раскинутых для нас палатках до среды, пока не собрались цари его земли и вельможи его, чтоб слушать чтение письма. Когда наступил четверг, мы постлали оба ковра, которые имели с собою, оседлали коня приличествующим седлом, его же одели мы в черное 20 и покрыли [87] ему голову тюрбаном 21, и я вынул письмо халифа и прочел его, а он стоял на ногах; затем прочел я 22 письмо визиря Хамида ибнуль-Аббаса, а он также стоял, хотя был полного сложения, а его свита бросала на нас диргемы. Мы же вынули подарки и отдали ему; затем мы надели на его супругу жалованное платье 23, она же сидела о-бок с ним, как это у них обычай и нрав. Затем послал он к нам, и мы вошли в его палатку; при нем находились цари по правой стороне, нам велел он сесть по левой стороне его, дети его сидели перед ним, а он один на престоле, покрытом румским дибаждем 24. Он велел и принесли ему стол, на котором было жареное мясо: он взял нож, отрезал кусок и съел его, затем другой, третий, потом отрезал он кусок, и подал посланнику Сусану, при чем принесли маленький столик и поставили пред ним. Таков у них обычай, никто не дотрагивается до кушанья, пока царь не подаст ему, и когда царь подаст, то приносят ему стол. Затем отрезал он кусок и подал царю, сидевшему по правой его стороне, и ему принесли стол; после подал он второму царю, и ему принесли стол. Таким образом принесли каждому из сидевших пред ним стол, и каждый из нас ел особо на своем столе; никто не участвовал с ним и никто не берет с чужого стола. Когда кончили еду, каждый из нас унес оставшееся на его столе домой. После окончания велел он принести напиток из меду, называемый у них Саджу 25, который он и мы пили.

Пред нашим прибытием произносили ему хутбу 26: "Боже, благослови царя Балтавара, царя Булгар!"; но я ему сказал, [88] что только Бог есть царь, и не приличествует никому такое название, особенно же с кафедры. Вот, твой покровитель, повелитель верных, велел о себе 27, чтоб на востоке и на западе взывали с кафедры 28: "Боже, благослови твоего раба и халифа 29 Джафара, имама Муктадир-Биллахи, повелителя верных!" На его вопрос, как же следует чтоб взывали? - я ему ответил, что следует упомянуть его имя и имя его отца. На это он заметил: "но мой отец был неверный, да и я тоже не желаю, чтоб упоминали то мое имя, которым меня наименовал неверный; но как имя моего покровителя, повелителя верных?" Джафар - ответил я, на что он сказал: "и так мне можно назваться его именем?", а когда я ответил утвердительно, он сказал, что принимает для себя имя Джафар, и для своего отца имя Абдаллах, и отдал приказание Хатибу 30 об этом. С того времени там произносили хутбу так: "Боже, благослови твоего раба Джафара ибн-Абдаллах, властителя Булгар, клиента повелителя верных!"

Я видел, говорит он, в стране этого царя столько чудес, что не могу перечесть их, по множеству. Одно из них то, что в первую ночь, которую мы ночевали в его стране, видел я около часа пред захождением солнца, что небесный горизонт стал весьма красен, а в воздухе слышал громкие голоса и глухой шум. Я поднял голову, и вот! облако, красное как огонь, находилось близь меня; из него-то исходили шум и голоса, в нем видны были как бы люди и кони, в руках этих фигур были луки, копья и мечи; я различал и представлял их себе 31. И вот, показалось другое подобное облако, в котором я также видел людей с оружием и копьями, и оно устремилось на первое, подобно тому, как один [89] полк конницы нападает на другой. Мы испугались этого, и начали с покорностью молиться Богу, а жители страны издевались над нами, и удивлялись нашему действию.

Мы смотрели все как одно облако неслось на другое, они то смешивались оба на некоторое время, то опять разделялись, что продолжалось до часа ночи; затем исчезли. Мы спрашивали царя об этом, и он нам ответил, что его предки сказывали, будто это поклонники дьяволов и отвергающие их, которые сражаются каждый вечер и никогда этого не прекращают.

Я зашел с портным царя, который был из Багдада, в мою палатку, чтоб побеседовать, и мы там остались и беседовали около получаса, ожидая призыва к ночной молитве; услышав призыв, мы вышли из палатки, и вот заря уже появилась. Я спрашивал Муэззина 32, к какой молитве он звал? к утренней ответил он; а последнюю ночную? спросил я; мы произносим ее вместе с молитвой при закате солнца - ответил он; а ночь? спросил я; как видишь - сказал он, бывают ночи еще короче этой, теперь они начинают уже увеличиваться.

Он рассказал, что уже с месяц как он не спал по ночам из боязни опоздать утреннею молитвою, ибо когда человек поставляет на огонь горшок 33 во время вечерней молитвы, то не успевает он изготовиться, как уже совершается утренняя молитва. Я видел, что день у них очень долог; когда он у них длинен в одну пору года, то ночь бывает коротка, затем ночь становится длинной, а день укорачивается. Во вторую ночь сел я и заметил только малое число звезд, я думаю, едва ли больше пятнадцати рассеянных звезд, а что касается до вечерней зари, которая показывается пред 34 заходом солнца, то она не исчезает вовсе. Когда ночь бывает не темна 35, [90] человек узнает другого на расстоянии далее чем на полет стрелы из лука. Луна же показывается на горизонте лишь на некоторое время, затем поднимается утренняя заря и луна исчезает.

Царь рассказывал мне, что за его страною, на расстоянии трех месяцев, живет народ, называемый Вису 36, у которого ночь менее часа. Я же видел, что во время восхода солнца 37 все в этой стране, земля и горы, становится красными, и каждая вещь, на что человек ни посмотрит до восхода солнца, показывается как большое облако; эта краснота продолжается, пока солнце не поднимется до зенита. Жители страны сказывали мне, что зимой ночь становится длинна как (летний) день, а день переходит в краткость ночи, так что если кто-нибудь из них отправляется во время рассвета к реке Итиль, отстоящей от них менее чем на фарсанг, то доходит до нее только к позднему вечеру, ко времени появления всех звезд, покрывающих небо. Я заметил, что они почитают себя благословенными 38, по лаю собак, и говорят, что придет год урожайный, благословение и благосостояние. Змей я видел у них множество, так что около ветви дерева обвивается их десяток и больше; их не убивают и они не причиняют им вреда. У них есть зеленые, весьма кислые яблоки; девицы их едят и становятся жирными. В их стране нет ничего в таком обилии, как дерево бундук 39; я видел из него леса в сорок фарсангов в длину и ширину. Я видел у них неизвестное мне дерево необыкновенной вышины: ствол его без листьев, а вершина его подобна пальмовой, листья его тонки, но собраны вместе 40. Они приходят к известному им месту в стволе этого дерева, пробуравливают его и подставляют [91] сосуд, в который течет из пробуравленного отверстия жидкость 41, превосходящая мед; если человек пьет ее много, то пьянеет как от вина. Главная пища их - просо и лошадиное мясо, не смотря на то, что в их стране много пшеницы и ячменя. Каждый, кто сеет что нибудь, берет это себе, царь же ничего не получает из этого; только они дают ему по бычачей шкуре с дому, а когда он приказывает отряду отправиться в набег на какую-нибудь страну, то и он получает часть добычи. У них нет другого масла, кроме рыбьего масла (жира), которое они употребляют вместо оливкового и кунжутного масла; посему они бывают сальны 42. Все они надевают калансувы 43. Когда царь их выезжает, то он бывает один, без мальчика (пажа) и без другого проводника. Когда он приходит на рынок. то каждый встает, снимает калансуву с головы и берет ее под мышку, а когда он проходит, они надевают калансувы на головы. Также все, кто входит к царю, малый и большой, даже его дети и братья, лишь только увидят царя, снимают калансуву и берут ее под мышку 44, затем поворачивают к нему головы свои и садятся, затем встают и не садятся, пока он не велит. Каждый, кто садится пред ним, садится на колени, не вынимает калансувы своей и не показывает ее, пока не выходит от царя, тогда надевает ее.

Гроза бывает в их стране весьма часто; когда молния ударяет на чей нибудь дом, то они не приближаются к нему, а оставляют его, пока время не уничтожит его; они говорят это место, на котором почиет гнев (Божий). Когда они видят человека подвижного и сведущего в делах, то говорят: этому [92] человеку приличествует служить Богу; посему берут его, кладут ему на шею веревку и вешают его на дереве, пока он не распадется на части. Когда они в путешествии и кто либо при них желает мочиться и мочится в своем вооружении, то они его лишают имущества и отнимают вооружение и все что при нем; кто-же снимает с себя вооружение и кладет его на некоторое расстояние, тому они ничего не делают; это их обычай. Мужчины и женщины ходят к реке и купаются вместе голыми и ни чем не прикрываются друг перед другом; но при этом ни коим образом не блудствуют, а когда кто провинится в этом, будь он кто будет, они вбивают для него четыре шеста, привязывают к ним его руки и ноги, просекают его секирой от шеи до ляжек; таким же образом они поступают и с женщиной, за тем они вывешивают каждую часть их обоих на дереве. Я старался, чтоб женщины прикрывали себя от мужчин при купании, но это мне не удалось. Вора они убивают таким же способом как блудника. Можно про них еще рассказывать, но мы ограничились этим 45".

3. "Хазар 46... Сказал Ахмед ибн-Фадлан, посланник Муктадира к Славянам, в своей записке, в которой он описал то, что видел в этой стране: Хазар есть название страны, которой столица называется Итиль, а Итиль есть также имя реки, текущей в Хазар из Руса и Булгара".

4. "Преимущественная 47 пища их (Хазар) есть рис и рыба, остальное у них находящееся, привозится к ним из Руса, Булгара и Куябы 48".

5. "Хазаре 49 и царь их - все Евреи; Славяне и все [93] соседствующие народы находятся в его 50 власти, он обращается с ними как со слугами 51, и они повинуются ему покорно".

6. "Рус 52... Я читал записку Ахмеда Ибн-Фадлана ибн-Аббаса Ибн-Рашида ибн-Хаммада, клиента Мухаммеда ибн-Сулаймана, посланника Муктадира к царю Славян, в которой (записке) он рассказал все, что он видел со времени отправления своего из Багдада до возвращения туда. Я же рассказываю описанное им на его лад, удивляясь этому.

Сказал он: 53 я видел Русов, когда они пришли со своими товарами и расположились по реке Итиль, и я не видал более совершенных 54 членами чем они, как будто они пальмовые деревья; они рыжи, не надевают ни курток ни кафтанов, но у них мужчина надевает кису 55, которою он обвивает один из боков и одну руку выпускает из под нее. Каждый из них имеет при себе неразлучно меч, нож и секиру; мечи же их суть широкие, волнообразные, клинки Франкской работы. Начиная от конца ногтя каждого из них до его шеи (видны) зеленые деревья, изображения и другие вещи 56. Каждая же их женщина, имеет на груди прикрепленную коробочку из железа ли, из меди ли, из серебра либо из золота, смотря по состоянию мужа, и по его имуществу: в каждой же коробочке есть кольцо, к коему прикреплен нож, также на груди. На шее они имеют золотые и серебренные цепи, ибо когда муж имеет 10,000 диргемов делает он жене цепь; когда имеет 20,000 делает он ей две цепи, подобным образом каждый [94] раз когда у него прибавляется 10,000 диргемов, прибавляет он другую цепь своей жене, так что часто одна из них имеет много цепей на шее. Лучшее украшение у них - зеленые бусы из глины, из тех бус, которые бывают на кораблях 57; они стараются всеми силами достать их, покупают одну бусу за диргем и нанизывают ими ожерелья своих жен. Они грязнейшие твари Божьи, не очищаются от испражнения и не умываются от соития, как будто они блуждающие (дикие) ослы 58. Они приходят из своей страны и бросают якорь в Итиль, которая есть большая река и строят на ее берегу большие деревянные дома; в одном же доме собирается их десять, двадцать, также менее или более. У каждого из них есть стул 59, на котором он сидит вместе с красивыми его девушками для торга; иной сочетается со своей девушкой, а его товарищ смотрит на него; часто же собираются многие из них в таком положении, один в виду других. Иногда приходит к ним купец покупать у одного из них девушку, застает его сочетающимся с нею и тот не оставляет ее, пока не кончит соития своего.

Каждый день утром у них 60 непременно приходит девушка с большою лоханью с водой, и ставит ее пред своим хозяином, который моет в ней лицо, руки и волосы, моет и чешет их гребнем в лохани, потом высморкается и плюет в нее, и не оставляет грязной вещи, которой не делает в этой воде. Когда он кончил все нужное ему, девушка несет лохань к тому, который сидит близ него и он делает подобно товарищу; она же не перестает переносить лохань от одного к другому, пока не обходит кругом всех, [95] находящихся в доме, и каждый из них высморкается и плюет в нее, умывает в ней лицо и волосы.

Во время прибытия их судов к якорному месту, каждый из них выходит, имея с собою хлеб, мясо, молоко, лук и горячий напиток 61, подходит к высокому вставленному столбу, имеющему лицо, похожее на человеческое, а кругом его малые изображения, позади этих изображений вставлены в землю высокие столбы. Он же подходит к большому изображению, простирается пред ним и говорит: о господине! я пришел из далека, со мной девушек - столько и столько-то голов, соболей - столько и столько-то шкур, пока не упоминает все, что он привез с собой из своего товара. Затем говорит: этот подарок принес я тебе, и оставляет принесенное им пред столбом, говоря: желаю, чтоб ты мне доставил купца с динарами и диргемами, который купил бы у меня все, что желаю (продать) и не прекословил бы мне во всем, что я ему ни скажу 62; после он удаляется. Если продажа бывает затруднительна и время ее продолжается долго, то он возвращается с другим подарком во второй, в третий раз, и если желаемое им все еще промедляется, то он приносит одному из тех малых изображений подарок и просить его о ходатайстве, говоря: эти суть жены господина нашего и его дочери, и он не пропускает ни одного изображения, которого не просил бы и не молил бы о ходатайстве и не кланялся бы ему униженно. Часто же продажа бывает ему легка, и когда он продает говорит: господин мой исполнил мое желание, должно вознаградить его за то. И берет он известное число рогатого скота и овец, убивает их, часть мяса раздает бедным, остальное же приносит и бросает пред большим столбом и малыми, его окружающими, и вешает головы рогатого скота и овец на столбы, вставленные в земле, а когда настает ночь, то приходят [96] собаки и съедают это, тогда тот, который это сделал, говорит: мой господин соблаговолил ко мне и съел мой подарок.

Когда один из них заболевает, то они разбивают ему палатку вдали от них, бросают его туда и кладут с ним кое-что из хлеба и воды, но не приближаются к нему, не говорят с ним, даже не посещают его во все время (болезни 63), особенно когда он бедный или невольник. Если он выздоравливает и встает, то возвращается к ним; если же умирает, то они его сжигают, а если он раб, то оставляют его в этом положении, пока его не съедают собаки и хищные птицы.

Когда они поймают вора или разбойника, то приводят его к высокому, толстому дереву, привязывают ему на шею крепкую веревку, привязывают его за нее и он остается висячим, пока не распадется на куски от долгого пребывания (в таком положении), от ветров или от дождей 64.

Мне говорили, что они делают со своими главами при смерти их такие вещи, из которых малейшая есть сожжение; посему я весьма желал присутствовать при этом 65, как я узнал про смерть знатного у них человека 66. Они положили его в могилу и накрыли ее крышкой 67, в продолжение десяти дней, пока не кончили кроение и шитья одежды его. Это делается так: бедному человеку делают у них небольшое судно, кладут его туда и сжигают его; у богатого же они собирают его имущество и разделяют его на три части: треть дают семье, за треть кроят ему одежду, и за треть покупают горячий напиток, который они пьют в тот день, когда девушка его убивает себя и сжигается вместе с своим хозяином. Они же преданы вину, пьют его днем и ночью, так что иногда умирает один [97] из них с кружкой в руке. Когда же умирает у них глава, то семья его говорит девушкам и мальчикам: кто из вас умрет с ним? и кто нибудь из них говорит: я! Когда он так сказал, то это уже обязательно для него, ему никак не позволительно обратиться вспять, и если б он даже желал, это не допускается; большею частью делают это девушки.

Посему, когда умер вышеупомянутый 68 человек, то сказали его девушкам: кто умрет с ним? и одна из них ответила: я! Посему назначили двух девушек, которые бы стереглись и были бы с ней, куда бы она ни пошла, иногда они даже моют ей ноги своими руками. Затем они взялись за него 69, за кройку его одежды и приготовление ему нужного. Девушка же пила каждый день и пела, веселясь и радуясь. Когда же наступил день, назначенный для сожжения его и девушки, я пошел к реке, где стояло его судно, и вот! оно уже было вытащено (на берег) и для него сделали четыре подпоры из дерева речного рукава 70 и другого дерева, а вокруг поставили деревянные изображения, подобные великанам 71. Судно они потащили на эти дерева (столбы), и начали ходить взад и вперед и говорить слова, мне непонятные, а он (мертвец) еще был в своей могиле, они еще не вынули его. Затем принесли скамью, поставили ее на судно и покрыли ее вышитыми коврами, румским дибаджем и подушками из румского же дибаджа. Затем пришла старая женщина, которую называют ангелом смерти, и выстлала на скамью все вышеупомянутое; она же управляет шитьем и приготовлением его, она также принимает 72 девушку и я видел ее черною (темно-красною), толстою, с лютым видом 73.

После того, как они пришли к могиле его, они сняли [98] землю с дерева 74, равно как само дерево, вынули мертвеца в покрывале 75, в коем он умер, и я видел его почерневшим от холода этой страны. Они прежде поставили с ним в могилу горячий напиток, плоды и лютню (или балалайку); теперь же они вынули все это. Он ни в чем, кроме цвета, не переменился. Ему надели шаравары 76, носки 77, сапоги, куртку и кафтан из дибаджа с золотыми пуговицами, надели ему на голову калансуву из дибаджа с соболем, понесли его в палатку, которая находилась на судне, посадили его на ковер и подперли его подушками; принесли горячий напиток, плоды и благовонные растения и положили к нему; принесли также хлеб, мясо и лук и бросили пред ним; принесли также собаку, рассекли ее на две части и бросили в судно. Затем принесли все его оружие и положили о-бок ему; затем взяли двух лошадей, гоняли их, пока они не вспотели, затем их разрубили мечами и мясо их бросили в судно; затем привели двух быков 78, также разрубили их и бросили в судно; затем принесли петуха и курицу, зарезали их и бросили туда же. Девушка же, долженствующая умереть, ходила взад и вперед, заходила в каждую из их палаток 79, где по одиночке сочетаются 80 с нею, при чем каждый 81 говорит ей: "скажи твоему господину, что я сделал это по любви к тебе".

Когда настало среднее время между полуднем и закатом, в пятницу, повели они девушку к чему-то, сделанному ими на подобие карниза у дверей, она поставила ноги на руки мужчин, [99] поднялась 82 на этот карниз, сказала что-то на своем языке и была спущена. Затем подняли ее вторично, она сделала тоже самое что в первый раз и ее спустили; подняли ее в третий раз и она делала как в первые два раза. Потом подали ей курицу, она отрубила ей головку и бросила ее, курицу же взяли и бросили в судно. Я же спросил толмача об ее действии и он мне ответил: в первый раз она сказала: "вот вижу отца моего и мать мою!" во второй раз: "вот вижу всех умерших родственников сидящими!" в третий же раз сказала она: "вот вижу моего господина сидящим в раю 83, а рай прекрасен, зелен; с ним находятся взрослые мужчины и мальчики, он зовет меня, посему ведите меня к нему". Ее повели к судну, она сняла запястья, бывшие на ней, и подала их старой женщине, называемой ангелом смерти, эта же женщина убивает ее. Затем сняла она пряжки 84, бывшие на ее ногах, и отдала их двум девушкам, прислуживавших ей; они же дочери известной под названием ангела смерти. Потом ее подняли на судно, но не ввели ее в палатку, и мужчины пришли со щитами и палками и подали ей кружку с горячим напитком, она пела над нею и выпила ее; толмач же сказал мне, что этим она прощается со своими подругами 85. Затем дали ей другую кружку, которую она взяла и запела длинную песню; старуха же торопила ее выпить кружку и войти в палатку, где ее господин. Я видел ее 86 в нерешимости 87, она желала 88 войти в палатку и всунула голову между палаткой и судном; старуха же взяла ее за голову, ввела ее в палатку и сама вошла с ней. Мужчины начали стучать палками по щитам, для того, чтоб не слышны были звуки ее криков, и чтоб это не удержало других [100] девушек 89, (так что) они не пожелают умереть со своими господами. Затем вошли в палатку шесть человек и все вместе сочетались с девушкой; затем ее простерли о-бок с ее господином - мертвецом 90, двое схватили ее за ноги и двое за руки, а старуха, называемая ангелом смерти, обвила ей вокруг шеи веревку, противоположные концы которой она дала двум, чтоб они тянули, подошла с большим ширококлинным кинжалом 91 и начала вонзать его между ребер ее и вынимать его, а те двое мужчин душили ее веревкой, пока она не умерла. Затем подошел ближайший родственник этого мертвеца, взял кусок дерева и зажег его, пошел задом вспять 92 к судну, держа в одной руке кусок дерева, а другую руку на открытом заде 93, пока не зажег того дерева, которое они расположили под судном, после того уже, как положили умерщвленную девушку подле ее господина 94. После того подошли (остальные) люди с деревом 95 и дровами, каждый имел зажженный кусок дерева, который он бросил в эти дрова 96, и огонь охватил дрова, затем судно, потом палатку с мужчиной (мертвецом), девушкой, и всем в ней находящимся, потом подул сильный, грозный ветер, пламя огня усилилось и все более разжигалось неукротимое воспламенение его,

Подле меня стоял человек из Русов, и я слышал, как он разговаривал с толмачом, бывшим при нем. Я его спросил о чем он вел с ним речь, и он ответил, что Рус сказал ему: "Вы Арабы 97 глупый народ, ибо вы берете милейшего и почтеннейшего для вас из людей и бросаете его [101] в землю, где его съедают пресмыкающиеся и черви; мы же сжигаем его в огне 98, в одно мгновение, и он в тот же час входит в рай". Затем засмеялся он чрезмерным смехом и сказал: "по любви господина его (Бога) к нему, послал он ветер, так что (огонь) охватит его в час". И подлинно, не прошло и часа как судно, дрова, умерший мужчина и девушка совершенно превратились в пепел. Потом построили они на месте (стоянки) судна, когда его вытащили из реки, что-то подобное круглому холму, вставили в средину большое дерево халандж 99, написали на нем имя (умершего) человека и имя русского царя и удалились.

Из обычаев русского царя есть то, что во дворце с ним находится 400 человек из храбрых сподвижников его и верных ему людей, они умирают 100 при его смерти и подвергают себя смерти за него 101. Каждый из них имеет одну девушку, которая ему прислуживает, моет ему голову, приготовляет ему что есть и пить, а другую девушку, с которой он сочетается. Эти 400 человек сидят под его престолом; престол же его велик и украшен драгоценными камнями. На престоле с ним сидят сорок девушек (назначенных) для его постели, и иногда он сочетается с одной из них в присутствии упомянутых сподвижников. Он же не сходит с престола, а если желает отправлять свои нужды, то отправляет 102 в таз. Когда он желает ездить верхом, то подводят его лошадь к престолу и оттуда садится он на нее; а когда желает слезть, то приводят лошадь так, что слезает на престол. У него есть наместник, который [102] предводительствует войсками, нападает на врагов и заступает его место у подданных 103.

Вот что я заимствовал из записки Ибн-Фадлана буква в букву, на нем лежит ответственность за то, что он рассказал; Бог же лучше знает верность этого" 104. [103]


ОБЪЯСНЕНИЯ.

1. Здесь Якут называет произведение Ибн-Фадлана книгой (***), а немного далее рассказом (***); но во всех остальных местах именует он его запиской (*** 105). Это последнее заглавие более соответствует официальному назначению, которое имело сочинение Ибн-Фадланово по нашему замечанию к предварительной заметке.

Несмотря на свидетельство Якута, что записка Ибн-Фадлана пользуется известностью и весьма распространена, мы однако знаем, что кроме Якута ни один из известных нам арабских писателей не знал этой записки по личному знакомству. Действительно, кроме автора Географических Словарей, упоминают имя Ибн-Фадлана еще следующие писатели: Закария Казвини 106, Ибн-аль-Варди 107, Шабиб-Харрани и автор сочинения Рисала-аль-Интисар 108; но все они жили после Якута и известия их от имени Ибн-Фадлана взяты все из Географического Словаря Якута. В продолжение же 300 лет от Ибн-Фадлана до Якута мы нигде не только не встречаем упоминания имени нашего Ахмеда, но не находим нигде никаких признаков, по которым бы можно было заключать, чтобы арабским географам и этнографам были известны его сказание о [104] восточной Европе. Сказанное же Френом 109 и повторенное у Рено 110, будто Истахри и Ибн-Хаукаль пользовались сведениями, сообщенными Ибн-Фадланом, по тщательном рассмотрении не оправдывается; ибо сведения обоих писателей ни о Булгарах, ни о Русах, не имеют ничего общего со сказаниями посланника Муктадирова. Так, напр. волжских Булгар они не называют Славянами, и считают их даже христианами, как увидим далее; известий о разделении Русов на племена, о принадлежности им Киева и Арты, и о том, что они убивают иностранных путешественников, известий, которые сообщают эти писатели, не имеется у нашего Ахмеда, и наоборот, его сведения о Русах не находятся у них. Единственное общее у них известие, о сожигании Русами своих мертвецов, также не может служить признаком заимствования, ибо Истахри и ибн-Хаукаль могли независимо от Ибн-Фадлана узнать об этом, точно так же, как узнал об этом Масуди, хотя сам Рено признает, что сему последнему неизвестна была записка Ибн-Фадлана 111. Из этого имеем право заключить, что сведения Истахри и Ибн-Хаукаля о Хазарах, хотя они представляют гораздо более сходства с Ибн-Фадлановыми известиями о том же народе, не были заимствованы у сего последнего, а были добыты самостоятельно этими писателями, как добыл их самостоятельно Масуди. Или еще вернее будет, что известия Ибн-Фадлана о Хазарах дошли до Истахри и Ибн-Хаукаля через чужие руки.

2. Ибн-Фадлан в своей записке везде называет Булгар Славянами. Придерживаясь нашего взгляда на географические и этнографические известия Арабов, мы не придавали бы большого значения и этому известию о происхождении Булгар, полагая, что наименование Славян служило у него [105] географическим термином для обозначения жителей северо-восточной Европы. Но в настоящем случае возникает еще другое затруднение при соображении, что наш автор, который играл значительную роль, как в Багдаде при принятии булгарского посольства и письма к калифу, так и в ответном посольстве к Булгарам, по всей вероятности руководствовался, называя последних Славянами, показанием самих Булгар. Предположение это можно подкрепить известием Шемседдина Димешки, что Булгары сами, на вопрос, предложенный им в Багдаде: из какого вы народа и что такое Булгар? ответили: народ смешанный 112 из Турк и Славян 113. На основании этого можно принять за вероятное, что к Булгарам весьма рано вторгся славянский элемент, который сделался уже в X веке господствующим; но впоследствии мало по малу поглощался туземным населением, и этим можно объяснить то обстоятельство, что никто из следующих за ибн-Фадланом писателей, за исключением его кописта Якута и шедших по стопам последнего, не называет Булгар Славянами. Шафарик (29, 4), на основании того, что окончание на гары, горы, гуры и гиры встречается часто в именах племен, финно-уральских, как напр. Унгары, Утургуры, Кутригуры, Сарагуры и т. п., заключает, что и имя Булгар того же происхождения. Таким образом у волжских и дунайских Булгар смешение славянского племени с туркским (или Финским) привело к противоположным результатам; у первых Турки взяли перевес, а у вторых - Славяне. К такому результату пришел и Френ 114. Кроме него, этим вопросом занимались у нас другие ученые, как напр. Венелин 115, В. В. Григорьев 116, С. [106] Уваров 117, П. Кеппен 118.

Против этого г. Хвольсон замечает: "Автор говорит, что вопрос о национальности приволжских Болгар еще не решен. Я полагаю, что он решен довольно решительно (!). Ясное известие, что язык Болгар сходен с хазарским и различен от буртаского и русского, явно указывает на то, что они не были ни Славяне, ни Финны - Буртасы были финского племени, - ни Турки, так как язык Хазар, следовательно и язык Болгар, разнится от языка Турок. Они по всей вероятности (а уж не довольно решительно ?) были, подобно Хазарам, Угры, на что и указывает имя их царя Алмус, напоминающее Алмуса, полководца Венгров; ср. Ибн-Даста, стр. 73 след. и стр. 91". Удивительная легкость, с которой почтенный рецензент мой решает всевозможные вопросы, достаточно известна всем, сколько-нибудь знакомым с его ученой деятельностью. Не смотря на это, ученый мир все-таки преспокойно продолжает считать все эти довольно решительно решенные и даже весьма-решительно решенные вопросы, - как напр. об издательской деятельности Ибн-Вахшии по части древневавилонских рукописей, или о надгробных надписях и приписках в рукописях Фирковича, - не только не решенными в смысле г. Хвольсона, но даже скорее решенными в противоположном смысле. Я не думаю, чтоб относительно булгарского вопроса г. Хвольсон был счастливее. А что если, опираясь на аргументацию, подобную Хвольсоновской, будем рассуждать таким образом: так-как Булгаре по Ибн-Фадлану были Славяне, на что и указывает имя их царя Альмуш (см. Славянский Именослов Морошкина и у меня, стр. 106), то и Хазаре, говорившие, по Истахри и Ибн-Хаукалю, языком, сходным с болгарским, были Славяне? На чем основывает г. Хвольсон свою уверенность, что арабское показание о сходстве хазарского языка с булгарским заслуживает более доверия, чем единогласное утверждение Ибн-Фадлана, Истахри и Ибн-Хаукаля о том, что хазарский язык не подобен никакому другому языку в мире? Каким образом, из различия языков Булгар и Русов г. Хвольсон выводит заключение, что первые не были Славянами, тоже не совсем понятно. Ведь по его мнению, Норманны были в понятиях арабов русским племенем, следовательно, можно принять, что вышеозначенным известием арабские путешественники хотели выразить, что Булгаре не были Скандинавами, но Славянами. Вообще же, при полном незнании языков тех племен и народов, о которых приходится судить, полагаться единственно на такие шаткие и, сверх сего, далеко не единодушные показания Арабов - у которых этнография самая слабая сторона - что такой-то язык сходен с таким-то, а такой-то различен от такого-то, и делать еще другим упреки, отчего они не решают вопросов при таких обстоятельствах - все это уж чересчур смело.

Что вопрос о происхождении Булгар еще не решен, показывают слова И. Н. Березина: "Тому, кто знаком с современным состоянием вопроса о Булгарах", говорит этот ученый, "нимало не покажется удивительным, если мы скажем, что не только не определены ни характер, ни эпоха булгарских зданий, но даже народ булгарский не примкнут определенным образом ни к одному из известных племен" 119. Жаль только, что до сих пор не вышли в свет исследования этого ориенталиста по нашему вопросу, о которых там говорится.

Гипотезы Френа, что имя царя булгарского Балтавар (***) следует читать Балтимар (***), Владимир 120, и Сенковского, что Шальки Балтавар следует читать Василько (Силько) Владавац - известны. Для объяснения имен Блтвар или Блтваз и Слки или Шлки можно еще привести другие чисто славянские имена, так напр. для первого: Балдыж, Балдимер, Болдырь и Болебор, а для второго - Салка, Салко, Селак, Селко, Силек, Силка, Силко, Слуго, Сулко, Шило (уменьш. Шилько), Шолога, Шульга и т. д. Для имени Алмс или Алмш можно также привести имена Алмаз Альм (Альмуша), Ольма и т. д. 121. Венгерский ученый Ерней думал, что можно исправить текст Френа при помощи рукописи Якута в Оксфордской библиотеке 122, где имя царя пишется ***, что по его мнению означает: [107] Шелькиев сын Алмуш, царь Балатвара; Балатвар же или Балат есть, по его мнению, синоним Булгара. Но этот писатель не заметил, что в тексте Френа напечатано точно так, как в его мнимой поправке, что после слова *** находится и в Оксфордском тексте слово ***, и что если б даже этого слова не было, то все-таки *** не может по арабски означать: царь Балтавара или Балатвара.

Дальнейшие объяснения этого отрывка мы считаем излишними, так как весь этот рассказ достаточно исследовался Френом, В. В. Григорьевым, П. Кеппеном, к коим следует прибавить и П. С. Савельева 123, собравшего арабские известия о торговле Булгар. Не надеясь прибавить что-нибудь нового к трудам этих ученых, ограничиваемся ссылкою на эти труды.

3. Выше, в объяснении Ибн-Хордадбе (5 объясн.), мы сопоставили все древнейшие показания арабских писателей, где под именем Русской или Славянской реки подразумевается верхнее течение Волги. Должно полагать, что и наш автор, утверждающий, что Волга течет в Хазарию из страны Русов, знал, что река эта берет начало в области Русских Кривичей (нынешней Тверской губернии). Впрочем, можно также допустить, что наш путешественник считал, подобно другим арабским писателям, реку Дон притоком или продолжением Волги на запад от хазарского государства, где именно обитали славяно-русские племена, ибо к северу от Хазар, по течению Волги, жили, как известно, Финские племена: Мордва, Мщера, Мурома. В таком случае, это будет соответствовать взгляду Димешки, который называет Дон Славянской и Русской рекою (*** 124). [108]

4. Ибн-Фадлан отделяет Киев от Руса, не смотря на то, что уже с конца IX века Киев стал для славянских племен тождественным с Русью "матерью русских городов". Должно полагать, что в Хазарии, где Ибн-Фадлан получил эти сведения, еще продолжали в то время делать различие между северными жителями Руси, в среде коих возникло русское государство, и носившими посему название Русов по преимуществу, и южно-славянскими племенами, называемыми по городу Киеву. Писавшим через 30 - 40 лет Истахри и Ибн-Хаукалю уже было известно, что Куяба есть часть Руси.

5. Надобно полагать, что показание Ибн-Фадлана о иудействе Хазар, не смотря на слово *** (все они), относится лишь к вельможам и приближенным к хакану, ибо немного выше этот же писатель говорит: *** (Хазаре суть мусульмане и христиане; между ними есть также идолопоклонники, малейшая же часть их Евреи ... только что царь и его приближенные Евреи). С этим согласуются показание Аль-Бекри у Дефремери 125, письмо хазарского царя Иосифа к Хасдаю и свидетельство Несторовой летописи.

Известие же, что Славяне подчинены Хазарам достаточно подтверждается Русскими летописями, также показаниями Баладури и Табари. Масуди же говорит, что Славяне служили в войске хазарского хакана и составляли его придворную прислугу.

6. Весь рассказ Ибн-Фадлана о Русах неоднократно разбирался и рассматривался в русской литературе, в целости или по частям, так, что едва ли можем надеяться сказать о нем что нибудь новое. Почему ограничиваемся несколькими краткими замечаниями.

Во-первых, представляется нам вопрос, где наш [109] путешественник видел Русов? Из его слов: "я видел Русов, когда они пришли с товарами и расположились по реке Итиль" можно только заключить, что он их встретил в приволжском городе, бывшем при том средоточием тогдашней торговли. Но таких городов, как известно, было тогда два, Булгар и Итиль, столицы булгарского и хазарского государств, и в обоих этих городах Русы производили торговлю, как относительно хазарской столицы, мы видели выше (3 отрывок) свидетельство самого Ибн-Фадлана, с которым согласны показания Масуди, Истахри и Ибн-Хаукаля, а в отношении к Булгару также имеем прямое свидетельство тех же Масуди 126, Ибн-Хаукаля 127 и других. Должно полагать, что по трудности решить этот вопрос Френ обошел его вовсе; так во введении к его Ibn-Foszlan говорит он: "Auf der Hinreise nach Bulghar oder auf dem Ruckwege traf er an der Wolga Russen an" 128, а при объяснении слов нашего писателя: "я видел Русов когда они пришли с товарами", этот ученый ограничивается только указанием на существование у Русов торговых сношений с Булгаром и Итилем, напирая преимущественно на последний город 129. Другой ученый ориенталист, П. С. Савельев, решительно высказался в пользу города Булгара 130, но к сожалению не привел довода, на котором основывает свое мнение. Со своей стороны мы можем указать на следующие намеки в рассказе нашего автора, могущие служить для определение места его встречи с Русами. Во-первых, в пользу Булгара можно привести обстоятельство, что Русы по словам записки, расположились не в самом городе, а по Волге, [110] где у них была священная роща, значит город был в некотором расстоянии от реки, что согласно с показанием автора записки (во втором отрывке у нас), что Булгар отстоял от Волги менее чем на фарсанг. В Итиле же, Волга протекала по самому городу и разделила его на две части, в одной из коих, названной Хазраном, жили купцы из Русов и Славян, как свидетельствуют Масуди и Ибн-Хаукаль 131. Вторым указанием на Булгар может служить показание Ибн-Фадлана, что он видел как мертвец "почернел от холода этой страны"; это соответствует описанию Булгара у Арабов как в высшей степени холодной страны 132; об Итиле же нигде не говорится подобного, и весьма понятно, что эпитет холодная страна лучше идет к северной Казани, чем к южной Астрахани. Правда, что посольство халифа Муктадира прибыло в Булгар в Мае месяце, но оно вероятно оставалось там продолжительное время, ибо цель, для которой оно было послано, а именно утверждение и распространение в стране ислама и постройка крепости не могла быть достигнута в скором времени, как уже было замечено.

Самый важнейший вопрос, возникающий при чтении этих известий о Русах, а именно кто были эти Русы, Норманы или Славяне? до сих пор не решен. Френ в объяснениях к Ибн-Фадлану вовсе не коснулся этого вопроса. Другой академик и норманист, Ф. Круг, написал длинный комментарий на Ибн-Фадлана, где старался отыскать параллельные черты в Русах арабского писателя и в Норманах по скандинавским Сагам 133. Не надобно быть пристрастным в этом вопросе, чтоб сказать, [111] что весь комментарий этот имеет для решения нашего вопроса весьма мало значения. В самом деле, можно ли иначе смотреть на старательно доказанное, что Скандинавы были высокого роста, имели мечи и секиры, любили горячие напитки и т. д. как на черты времени? Такие черты, без сомнения, были общи всем народам северной Европы, будь они скандинавского, славянского, даже Финского происхождения. Нисколько не трудно будет доказать существование этих примет у Славян 134 и у других народов. Тоже самое мы должны заметить относительно примечаний к показаниям Ибн-Фадлана датского ориенталиста Расмуссена 135, который еще прежде чем Круг защищал эту тему и во многом сходится с последним. Гораздо важнее было-бы указать в пользу норманистов скандинавское происхождение религиозных обрядов и верований Ибн-Фадлановых Русов; но это Круг почему-то забыл сделать, и приводит только доказательство, что Скандинавы, приносили в жертвы разных животных - опять-таки чуть не общечеловеческая черта.

Посему, вернее способ объяснения Ибн-Фадлановых показаний, избранный Гедеоновым 136 и Макушевым 137, которые доказывают, что религиозные обряды и поверья Русов встречаются и у других славянских народов по западным источникам. Укажем здесь вкратце, преимущественно пользуясь сочинениями Шафарика, Срезневского, Буслаева и только-что [112] названными трудами, на известия европейских летописцев, параллельные известиям автора записки.

Об обожании Славянами рощей, деревьев и приношении им жертв, имеется множество свидетельств. Так в Густинской летописи говорится про языческих Славян: "Иныи же кладеземъ, езером, рощениям жертву приношаху" 138. Косьма Пражский говорит: Hactenus multi villani velim pagani, hic latices seu ignes collitiste lucos et arbores aut lapides adorat 139. У Гельмольда также находим: Lucorum et fontium caetrarumque superstitionum multiplex erros apud eos (Slavos) habetur 140, а у Титмара Мерзебургского: Lucum Zutibure (Святобор) dictum ab accolis ut deum in omnibus honoratium et ab aevo antiquo nunquam violatum 141. Император Константин Багрянородный рассказывает о священном дубе на острове св. Георгия, которому Русы приносили жертвы 142, и в уставе св. Владимира запрещается молиться в рощеньи 143.

Относительно жертвоприношений следует заметить, что описание Ибн-Фадлана представляет некоторые черты сходства со сказанием Феопомпа о Венетах (в IV веке до Р. X.), сохранившемся у Элиана. Сказание о жертвоприношении Венетов сохранилось также и у Аристотеля (De mirab. auscult. 129), только с некоторыми отступлениями от Феопомповского сказания, как обо всем этом недавно заметил А. Ф. Гильфердинг. "От писателя древнее Полибия", говорит этот ученый славист (Вестник Европы, Сентября 1868, стр. 187), "мы узнаем черту, относящуюся к земледельческому быту Венетов, а именно, что они, трижды перепахав поле и приступая к посеву, клали на землю какие-то пироги и лепешки из муки, старательно умешанной. Эти лепешки и пироги были, как уверял Феопомп, приношения галкам, чтобы их умилостивить - не выклевывать из земли посеянных зерн. Положив свое жертвоприношение наземь, они отходили. Тогда птицы, которых стаи уже собирались и поджидали по близости, высылали сперва вперед двоих или троих; прилетев на место и осмотревшись, эти соглядатаи возвращались к своим и подавали весть. Венеты наблюдали, и если оказывалось, что галки вкушали их дара, то они считали это предвестием мирного года; в противном случае, ожидали неприятельского нашествия". См. еще свидетельство, приводимое этим ученым о приношении в жертву коней и рассказ Стравона (V, 1, 8) о священных рощах Венетов (там же, стр. 189). О показаниях императора Маврикия в Стратегиконе и св. Бонифация про сожигание Славянами жен подробно трактует А. А. Котляревский (Погреб. обычаи язычес. Славян стр. 42-51). Этот же ученый представляет объяснение погребального обряда Русов по Ибн-Фадлану (там же, стр. 69 и след.), и всего сказания этого арабского путешественника (стр. 015 и след.).

Об идолах и истуканах, обоготворяемых Славянами также изобилуют показания хронистов. Так Титмар рассказывает, что во внутри храма Радигоща стояли боги рукотворные (dii manufacti) 144, а в другом месте, что Лютичи, отправляясь в поход, носили пред собою своих богов (deos suimet praecedentes subsequte), на покровительство которых они более надеялись, чем на свою силу и храбрость 145. Гельмольд говорит об идолопоклонстве Славян, что они представляют богов в вымышленных изображениях истуканов 146. Описание идолов [113] Радигаста и Святовита находим у Адама Бременского 147 и Саксона Грамматика 148, а из Лаврентьевской летописи знаем об идоле Перуна, который находился в Киеве 149; их-то Ибн-Фадлан верно разумел под словом *** (изображения). О существовании у Славян женских божеств, имеются также многие свидетельства, и трех из них мы знаем по имени: Мокошь у Русских 150, Жива у Полабов 151 и Подага плунский идол 152; эти-то богини считались по Ибн-Фадлану женами и дочерями богов.

О сожжении мертвых в судне говорит Лаврентьевская летопись: "И Радимичи и Вятичи и Север один обычай имяху ... аще кто умряше творяху тризну над ним, и посем творяху кладу велику и вжложахуть и на кладу мертвеца сожьжаху, а посем собравше кости, вложаху в ссудину малу и поставяху на столпе на путех, еже творят Вятичи и ныне" 153.

О сожжении жены вместе с умершим мужем у Славян свидетельствует Майнцкий архиепископ св. Бонифаций, умерший в 755 году, который говорит в одном письме: Et Wenedi, quod est foedissimum et deterrimum genus hominum, tam magno zelo matrimonii amorem mutuum servant, ut mulier, viro proprio mortuo, vivere recuset; et laudabilis mulier inter illas esse judicatur, quae propria manu sibi mortem intulit, ut in una strue pariter ardeat cum viro suo 154.

В рассказе Льва Диакона о Святославе между прочим говорится, что воины его сожгли после сражения своих убитых товарищей вместе со множеством пленных мужчин и [114] женщин, и погружали в Дунай младенцев и петухов 155. Продолжатель Феофана говорит про Дунайских Булгар, что они рассекают на части приносимую в жертву собаку 156. Петр Дуйсбургский рассказывает о Пруссаках: quod cum nobilibus mortius, arma, equi, servi et ancillae, vestes, canes venatici, aves rapaces, et alia quae spectant ad militiam urerentur 157, а про Литовцев: nunc autem Lethowini ex alii illarum partium infideles dictam victimam in aliquo loco sacro secundim corum ritum comburunt, sed antequam equi comburantur cursu fatigantur in tantum, quod vix possunt stare supra pedes suos 158, точь в точь как у Ибн-Фадлана. Этот же хронист говорит, что в 1249 году новообращенные Пруссаки обещали папскому легату: quod in mortius comburendis et subterrandis cum equis sive hominibus, vel cum armis seu vestibus, vel quibus cunque aliis rebus pretiosis ritus gentilium de cetero non servarunt 159. В житии князя Константина Муромского упоминается о заклании коней 160. Любопытно, что некоторые языческие Латыши сохранили еще в XVII веке обряды, приписываемые Ибн-Фадланом Русам. Круг приводит из французского перевода какой-то: Visitatio Livonicar. eccles. facta an. 1613 следующий отрывок: Ils honorent certaines arbres sacres, aupres desquels ils se rassemblent a de certaines epoques. Ils y sacrifient alors un boeuf noir, un coq noir, et y font des libations avec de la bierre; le sacrifice fait, ils mangent, boivent et dansent, en l'honneur de leurs idoles 161. [115]

Мы очень хорошо знаем, что многие, если не все, черты этих Русов можно отыскать и в германской древности, следовательно и у Скандинавов. Это легко сделать преимущественно потому, что значительная доля обще-Арийского культа и обще-Арийской жизни сохранилась, по всей вероятности, равно у языческих Славян и Германцев. Вообще же мы вовсе не желаем доказать здесь славянство Ибн-Фадлановых Русов; с нас достаточно будет, если сопоставлением показаний, собранных русскими учеными, успеем отбить на будущее время охоту доказать, на основании нашей записки, норманизм описываемых здесь Русов.

В заключение заметим, что один известный караимский писатель XII века, по имени Иегуда Гадаси 162, рассказывает про каких-то Зивийцев или Зибийцев (***), поклоняющихся трем деревам в земле Зивии или Зибии (***), и прибавляет следующее: "Все свое богатство кладут они (Зивийцы) у этих деревьев, а когда один из них умирает, то они сжигают его вместе с его украшениями на огне пред этими же деревьями. Берут прах этого мертвеца и всыпают в серебряные, золотые или новые глиняные сосуды и зарывают эти сосуды при корнях этих деревьев, для того, чтоб он (мертвец) встал при воскресении мертвых. Они говорят: если мы положим мертвеца в могилу, то его съедят черви и он получит дурной запах; это-же наше деяние (сожжение) гораздо лучше деяния обыкновенных людей (погребения)" 163. В одном журнале мы недавно высказали предположение, что вместо *** и *** следует, может быть, читать *** и *** (Злави и Злавия, Славяне и Славия 164, Во всяком случае здесь сходство с показанием Ибн-Фадлана поразительное; слова Зивийцев у [116] Гадаси как будто буквально скопированы со слов Руса в разговоре с толмачем Ибн-Фадлана.

P. S. Некоторые подробности из сказания нашего автора удачно объяснены в замечательном сочинении А. А. Котляревского, недавно вышедшем 165. Особенно правдоподобно предположение, там высказанное, что так-как о жене покойника не упоминается у Ибн-Фадлана, то можем заключить, что умерший был холостой человек и применить тут известие Масуди 166, что Славяне и Русы в Хазарии женят холостого по смерти, так что мы видим тут "сочетание двух, впрочем не далеких друг от друга, обычаев, погребального и свадебного" 167.