-

ЗЕНЗИНОВ М. А.

ПИСЬМО К РЕДАКТОРУ ИЗ НЕРЧИНСКА.

Напоследок настает видно новая жизнь для нашей Даурии. Здесь открываются частные золотые прииски. Поиски начались только с прошлого лета, и уже нашли золото той же осени в трех местах по реке Тун-гирю, впадающему по ту сторону хребта Яблонного в Олекму справа. Тун-гирь течет на 200 верст, в горах, прорезанных справа и слева речками, текущими в глубоких длинных долах. Непроходимые леса листвяные сосновые, еловые (и частию береза) осеняют эти горы и долы. Тут почва не тронута человеком от начала создания. Ложе Тун-гиря пролегает между топью, покрытою вековыми наростами тундр и мхов. Тут бродит зюбрь и лис, медведь, кабарга, и кабан; коз нет, от того что коза любит более свету, более открытые места, всегда бывающие при окончании лесов, и при начале степей. Коза выходит из леса и любит лизать солонцы в степи, любит побегать по открытому, ровному месту. Птицы: глухарь, косачь, тетерев, рябчик лесной, жильцы лесов, Тун-гиря и Олекмы. Не забудьте, что тут только вершина Олекмы: ее перебродят свободно верьхом на конях во время ведреное, но пал порядочный дождь, и тогда не только сама Олекма, но и речки, текущие в нее с обеих сторон, даже текущие и в сии последние незначущие ручьи, несут обильно горные воды и пересекают путь страннику. Путь на Олекму из Нерчинска [553] прямо идет на Север, а на Тун-гирь на Северо-Восток. Едут с вьюками на конях от сюда 9 и 10 дней; до р. Вишиму тожь. Грязи и топи, даже на самым хребтах, не говоря о падях с речками, непроходимые леса, затрудняют путь. Есть такие топи, кои объезжают даже, не имея возможности переехать их прямо. Увязшую лошадь развьючивают и насилу выводят простую. Как труден доступ к золоту! Тут царство вечных туманов и испарений от земли, дождик будто сеется сквозь сито, или льется как из ведра; здесь зарождаются и носятся в воздухе ненастные облака, откуда идут громовые тучи на нашу Даурию, здесь начало всех ненастьев, несущихся с Северным ветром через 650-й поперечник Нерч. Округа, и разрешающихся по этому пространству до самых степей Монголии, кои начинаются отсюда на Юге в 250 верстах от Нерчинска. Один золотоискатель уже собрал до 100 челов. работников для добычи золота, по 12 и 15 рублей асс. на каждый месяц всякому работнику. Какая разница с Бирюсою и Тунгускою, где дают чернорабочему 50 и 60 руб. за месяц! Тысяч сорок рублей уже выпущено золотоискателями по Нерч. Округу; это не маловажная подпора здешнему безденежью, в простом народе. Золотоносные пласты пролегают в мерзляке. Может и здесь находить будут большие самородки. Если нашли уже так скоро на Северной стороне Яблонного хребта золотоносные россыпи, то вероятно целая огромная формация золотоносных россыпей раскинулась там быть может на несколько сот верст, все равно что и на Урале, и по Тунгуске, Бирюксе, и в Америке. Страна здешняя чрезвычайно гориста: то тянутся в ней высокие горы по всем ее направлениям, то идут глубокие между ними долы и ущелия, на дне коих струятся и шумят речки. В эти речки из новых долин между горами бегут новые речки и ручьи. По гребням гор выказывается гранит (порода огненная) по богам гор утесы, и выдвиги филлада (порода осадочная). Филлад то поставлен на ребро, то лежит слоями плашмя. Въезжая в Нер. Округ, из Верхнеудинского, видим с вершины Яблонного хребта (границы, разделяющей оба Округа), перед глазами необыкновенно гористую страну: там торчат острые верхушки гор, далее высятся еще другие [554] в разных формах, тут синеются глубокие впадины между горами, здесь блестит речка, а вон там белеется как огромный лебедь в вершинке ущелия льдистый накипень от горного ключа. Дорога идет с горы на гору, инде висит над пропастью, внизу коей светится спокойная Ингида между утесистыми берегами, и лугами, осененными деревьями, текущая, шепчущая завет от прешедших поколений, обитавших некогда по Даурии. Сколько представится взорам странника разнообразия в этой очаровательной местности! Что тут было? Что происходило? Взглянем и читаем в необычайном характере местности историю ее образования. Воображению невольно представляется то время, когда огонь и вода боролись здесь между собою, когда слышались страшные, потрясающие душу подземные удары, выдвинувшие эти горы разных форм, — как мелодически звучали они тогда, стекая между гор, и улеглись в теперешние логовища. Скоро ли появился здесь человек и откуда пришел он? Когда окончились перевороты? Давно ли он внес свои пастушеские шалаши в эти горы, давно ли лепятся козы его по здешним утесам? Кто знает? или вначале обитали здесь только духи Даурии, носившись над безднами в роде ведьм Макбетовых, и были здесь свои волчьи долины в роде Веберовской, и гром, и вой бурь, и гул вод, и крик диких зверей составлял оркестр тех первоначальных времен Даурии. Кто нам про это расскажет кроме нашего воображения? Кто поднимет для нас темную завесу с отдаленного прошедшего? Горы Даурские безответны, а реки и ручьи, гремящие по камням, хотя и издают свои голоса, перекликаются с ущелиях, шепчут между собою, но кто поймет их невнятный лепет, неразгаданный до сих пор человеком, временным жильцом Земного Шара. Показавшаяся на отклоне горы в лесу легкая серна, перебежавший дорогу ушкан, привольная сельская жизнь, юрты бесчисленные с племенами кочующими, перелетающие дикие птицы из места в место, тщательно скрывающие свои гнезда от человека, создания, славящегося умом и предведением, увы! ничего не скажут нам о временам прошедших, не пояснят о глубокой, поседелой от [555] времени древности, на раменах которой налегли целые тысячелетия.

В Горном Нер. ведомстве нашли недавно опять в двух местах золото: около Газимурского завода, что во 150 верстах от Нерчинска, и вблизи Култумянского серебряного рудника. Не далеко от Каринской золотоносной россыпи, что по левому берегу Шильки, по впадающей речки Лунжанки нашли новую золотоносную россыпь. В 1842 г., из Каринской россыпи промыто до 7 пуд. золота. Поиски на Уруньге, в 40 верст. от Нерчинска, лежащей на Юго-Западе, показали, что и по ней там есть золото и тут по два лета били шурфы Горные Инженеры. Шестой прииск и теперь существует по речке Унде на Куникане, где в 1842 г. нашли в горах серебряную богатую руду. Седьмой прииск был по р. Куеньге; словом, чем более проникают в кору земли в нашей Даурии, тем больше открываются ее богатства. Кряж хинга, что по правую сторону Шильки, по словам Гг. Инженеров, весь преисполнен разного роду цветными каменьями. Прошлый год находили в глубоких разработках гор Урульчинских бесцветные огромные тяжеловесы, с совершенно правильными гранями, будто отшлифованные; тогда как в нише сверху попадались прежде вообще тяжеловесы винно-желтоватые, хотя и совершенно чистые как вода. — По р. Ургучину в 15 вер. от Нерчинска между огромнейшими массами Раух-топаза в трещинах разработывали алые шерлы, но до настоящего материка их, говорят, все еще не добрались.

С проездом через Байкал вероятно явятся к нам в Нерчинск новые лица — для поисков золота, а по времени станут приезжать богатые люди с семействами, настроят свои дома, будут сыпать деньгами, и наша страна, богатая произведениями естественными, оживет жизнию новой. Нерчинск сделается городом огромным, вторым красивым Екатеринбургом, и бедные кулшуки наши не будут пугать своими ветхими без крыш хижинами взора приезжего, привыкшего может быть смотреть на здания громадные каменные. Тогда привьются и к жителям другие нравы, будет иной взгляд на вещи, и настанет новая эра возрождения Даурии: они сбросят [556] с себя оковы старых предрассудков, вековую плесень понятий, и жизнь юного поколения не будет вечно сонная, робкая, недвижущаяся, капячая как озеро, подернутое тиною, под которою находят себе всегда защиту и притон инфузории; а потечет громозвучно, светло, весело, богато, и луч благодатного истинного просвещения проникнет в низшие слои общества, и прямое — откровенное слово человека, жаждущего общего блага, найдет себе место и будет оценено по достоинству. — И здесь есть люди, понимающие жизнь в одном значении вечной спекуляции, и горька и бедна жизнь таких людей. Вся жизнь их одни хлопоты, вечное беспокойство; нажили эти люди миллионы, и опять для них будет новая напасть, новая мука — куда девать эти миллионы? Им никак не придумать, сколько миллионеру можно сделать добра на веки своими богатствами, что можно внести имя свое в книгу бессмертную, вечной памяти грядущих поколений. Они не думают, что тогда незнаемый путник, притекший из страны отдаленной, посетит их скромное жилище после смерти на общем кладбище, и, прочитав надпись, уронит не одну слезу, и со вздохом благоговейно скажет своему товарищу: «что здесь лежит прах человека незабвенного по своим добрым делам, гения доброго земли Даурской. Преклонимся, товарищ, пред его скромным «теперешним жилищем: чистая душа его давно на небесах. Редкий человек был покойник, не пышен памятник на его прахе, но дела его переживут и в народной памяти обтесанные граниты. Сюда приведет беловласый дед юного внука и укажет ему поклониться могиле вечно чтимый, из рода в род». Таких бы людей желала иметь наша Даурия. Она не моя родина, — но дыша ее горным воздухом уже третий десяток лет, я сроднился со страною далекой, и кто знает, не здесь ли я положу бренное тело мое, данное мне на время? — Да! есть на двух кладбищах Нерчинска могилы людей достойных, мимо коих не могу я пройти без воспоминания, без участия сердечного, без того, чтоб не привести себе на память трех достойных мужей, известных мне при жизни, и современем доставлю я в журнал ваш хотя краткое описание их жизни. Да! редкие были эти три мужа, [557] шествовавшие на пути жизни для одного общего блага, имевшие многие гражданские добродетели, и имевшие не для одних себя самих. Они не жили одной головою, но внимали и голосу своего сердца. Сердце человеческое есть лучшая наша юриспруденция! Нередко юноша возвращался лучшим с могилы матери: там воздух дышет святостию последнего завета, сказала одна умная, чувствительная женщина, так и я, возращаясь от могил достойных людей, ныне усопших, но свято мною чтимых, становлюсь лучшим и смотрю на временную здешнюю жизнь нашу спокойнее и сердечнее.

Наконец приобрел я собрание Монгольских простонародных песен, переходящих из уст в уста между степными министрелями. Это сокровище украсит записки мои о Бурятах, в коих и без того столь много драгоценного, доступного только одному мне, короткому их приятелю и знакому давнему. Сверх оглавления в 5 N Москвит. о Бурятах, прибавлял я много важных отделов, например о их Медицин. книгах, праздновании белого месяца, понятиях о громе, молнии и о дожде; чтение Св. Книг на язык Тибетском и причина тому; счет времени не днями, а ночами, и прич. тому; что соблюдается в отношении старшей родни замужними женщинами; о высватывании невест. Всего 7 отделов.

Мне прислали ныне из Кяхты Китайскую аптеку из 80 разн. медикаментов. Лучшие лекарства получают Бурятские лекари-Ламы из Тибета; те из растительных лекарств, что растут собственно в Китае, считаются плоше; самые сильные и действительные родятся в Тибете. Сами Буряты употребляют медикаменты более из растит. царства, и мне присланная аптека принадлежит к той же категории, заключая в себе 67 мед. из цар. растений. Медицина восточная или Тибетская есть самая древняя. После Шишмуни считается 2803 год; книги на Тибет. языке о Медицине писаны самим Шишмуни, и их довольно числом, и они весьма важны по содержанию. Тут собраны вековые опыты, вероятно деланные еще до Шишмуни, быть может раньше его несколькими столетиями; есть ботаника, анатомия, трактаты о диете и [558] о образе жизни болящего, о познании болезней, о способах лечения. Книга Сантап содержит 133 рецепта лекарств, описание 404 болезней, и 1250 припадков или подразделений болезней. Все эти книги на языке Тибетском. Да! много, много в нашей Даурии редкого, драгоценного, никому не известного, которого и поддерживать здесь никто не думает. — Если бы я не имел сведений о Бурятах, как о народе весьма замечательном, который нравится мне глубокою восприимчивостью в умственном образовании, я бы не решился и говоришь о них. Ламы их вообще народ с отличным поведением, ученый, любознательный, жаждущий и образования; а книги их на Тиб. языке необыкновенная редкость по своему содержанию. Медицинские и Астрономические я считаю за настоящие сокровища. Важна бы была услуга передать их на Русский язык, не только собств. для нас, но и для всей ученой Европы. Из них бы открылся новый, неведомый для нас мир, доныне сокрытый от всех и никому неизвестный. Мне переведут на Русс. язык книгу медицинскую, одну из важнейших, называемую по Тибетски шимай-джут. Моему любознанию открыто здесь обширное поле редкостей, никем нетронутое и даже не подозреваемое. Прошлую осень и ныне весною я садил в окр. Нерчинска семяна кедров и акаций, кои растут в здешних садиках очень успешно. Жолудей для разводки дубу достать до сих пор не мог из России.

Зензинов.

Текст воспроизведен по изданию: Письмо редактору из Нерчинска // Москвитянин, № 6. 1843