-

О РАСПРОСТРАНЕНИИ ХРИСТИАНСТВА МЕЖДУ БУРЯТАМИ.

В числе племен, населяющих нашу Сибирь и доселе поклоняющихся идолам, на юге Сибири, в Иркутской губернии, обитает самое многочисленное кочевое племя монгольского происхождения, известное под именем Бурят. Число его простирается до 250.000 душ. По своей природной любознательности, по мягкости своего характера, по уважению к христианской вере, передаваемому наследственно от родителей к детям и даже по самому характеру языческого вероучения, ими исповедуемого, Буряты представляют племя самое способное и самое готовое к принятию христианства, а между тем они еще и доселе блуждают во мраке буддизма и шаманства.

Преосвященный Нил в своем сочинении о буддизме говорит, что хотя от времени присоединения Сибири к державе Российской протекло уже более 250 лет, быт сибирских инородцев не представляет ощутительных перемен. Где искони водворились племена, там и ныне их же видим, и видим во всей простоте времен Авраама. Домообзаведение их ограничено убогою кущею; потребности в пище и одежде не простираются далее того, что получается от стад; деятельность и житейские развлечения сосредоточены в передвижении из дебри в дебрь, из пустыни в пустыню. Исключение составляют лишь те из инородцев, которые, постоянно находясь под влиянием русского народонаселения, невольно свыкаются с его образом жизни и начинают понимать, что не скитальческая беззаботность, а труд в поте лица составляет прямое назначение человека.

Вера старинных обитателей Сибири имела один общий характер, следы которого видны еще в остатках шаманства; но [18] единство это давно рушилось, быв потрясено силою обстоятельств. По раздроблении огромной Монгольской монархии сперва приволжские Татары, а потом и азиатские, стали превращаться из идолопоклонников в мусульман. Религиозный переворот начался в западной Сибири при Кучуме, который, будучи увлечен мнимыми откровениями одного выходца из Бухары, вызвал из Казани мулл и велел вводить новую веру. Отец Кучума, бухарский властитель Муртаза, с своей стороны прислал ему войско и целый легион мулл и абызов. Новая вера начала распространяться обыкновенными способами: огнем и мечем. Населения должны были покориться необходимости. Только племена, жившие в глуши и в дали от ханской столицы, могли еще сохранять прежнюю веру. Это досталось на долю Остяков и немногих Татар около Туранска, Барабы и в Асбаутских юртах. С приходом Русских насилия со стороны фанатических ревнителей ислама сами собою прекратились. Но, к несчастию, мусульманство не ослабело, а продолжало укореняться более и более. Обстоятельства края были таковы, что русским властям благоразумие предписывало на многое смотреть сквозь пальцы и не затрогивать совести людей, доколе ничто не ручалось ни за верность их, ни за покорность. Русские были в Сибири еще слишком слабы и численно, и нравственно. Да и внутри самой России в это время происходила еще постоянная организационная государственная работа, требовавшая для себя всех лучших сил в стране. Между тем в силах интеллектуальных была у нас повсюду крайняя скудость, вследствие господствовавшего до того времени совершенного застоя. Могли ли мы в это время деятельно распространять даже выработанную уже нами цивилизацию на далекие страны нежданно-негаданно доставшейся нам громадной сибирской территории? Но к счастию, ислам, вторгнувшись с запада, не проник на восток далее Енисея.; Между тем мало по малу начали появляться в Сибири наши проповедники учения Христова. Многие из инородческих племен начали постепенно принимать христианскую веру. К сожалению, в это же время, когда мы приобретали новых сынов церкви христианской единицами, десятками и сотнями, вторгнувшийся с китайских границ буддизм приобретал себе последователей тысячами, умел стать твердою ногою, воздвиг капища, обставил себя легионами жрецов и более столетия господствует от Амура до Лены над значительнейшею частию монголо-бурятского и тунгузского племен. [19]

Трудно объяснить, как буддизм, проникнув в среднюю Азию и в самую Монголию многие столетия тому назад, мог так долго оставаться чуждым для Сибири. Может быть, взаимная вражда соседних народов, внешние и внутренние междоусобия, отгонявшие всякую мысль о преобразованиях, скитальческий быт сибирских орд и всегдашняя готовность к переселениям были причиною, что ламизм долго не находил себе приюта даже в Даурии, сопредельной с китайскою Монголией. Предание говорит, что Буряты всего более отделывались от навязчивых лам, выставляя на вид невозможность исполнять в скитальческом быту обязанности такой веры, которая обрядами своими привязывает человека к одному месту. Наконец, ревнители буддизма сумели решить эту задачу и примириться с условиями народного быта: они начали устроивать кумирни в кибитках, удобоперевозимых и так обставленных, что они походили и на аптеку, и на капища, служили и для молитвы, и для лечения. Сделав же этот шаг сближения под прикрытием Эскулапова плаща, уже не трудно было подвигать дело вперед. Число пришлых лам в качестве лекарей стало возрастать с каждым годом, а вместе и влияние буддизма на народ.

Из многих бурятских и тунгузских родов в Забайкальском крае, первою жертвою ламского обаяния был род Цонгольский, и среди его свито первое гнездо ламизма. Событие это относится к 1741 году, когда Пунцук добился старейшинства над ламами с званием ширета. Правительство из собранных в то время сведений с изумлением увидело, что за Байкалом, как из бездны, возникли 11 капищ с 150-ю ламами, и потому воспрещено было всякое дальнейшее размножение ламизма. Не смотря на это, лет через 15 (к 1756 г.) оказалось уже 324 ламы. Но и это были только цветки, а ягоды оставались впереди.

Мы сказали, что во главе возраставшего ламства явился прежде всех Пунцук с званием и властию ширета. Преемник Пунцуков, Зайга, не довольствуясь правами своего предместника, начал домогаться достоинства бандиды, которое и успел получить в 1764 г.

Кажется, что это допущено было в тех видах, чтобы прекратить отношения сибирских буддистов к чужеземному кутухте. Впрочем, какие бы причины ни руководили в деле этой реформы, только сибирский ламизм получил чрез нее самостоятельность и новые силы, не замедлившие проявиться в достойной его деятельности, ибо чрез десять лет уже насчитывалось не 324, а 617 лам. [20] Особенно число их стало возрастать с тех пор, как Галдан, второй из лам по старшинству, увлекаемый честолюбием, сделался независимым от Зайги, собрал особую жреческую касту и основал отдельное управление, в роде раскола. Тогда обе соперничествующие стороны, Цонгольская и Гусиноозерская, для поддержания своего авторитета и для приобретения большинства голосов, наперерыв старались увеличивать массу своих приверженцев и всех тех орудий, кои могли способствовать к достижению целей.

В таком положении находились дела до 1808 года. В этом же году, со смертию Цонгольского бандида-хамбы Кеторкая, борьба партий прекратилась сосредоточением власти в лице Гусиноозерского хамбо-ламы, которая и до ныне за ним остается. Воссоединенный ламизм, не будучи тревожим внутренними раздорами, принялся с сугубою ревностию за обычное дело своей пропаганды. Бедные шаманисты всюду были преследуемы. Ни леса, ни горы не укрывали их от мести лам, целыми стадами рыскавших но всему Забайкалью и даже в окрестностях Иркутска. Само христианство ощутило тяготу их влияния. Из язычников никто почти не решался принять св. крещение, боясь преследования лам. Да и те из них, которые прежде крещены были, не имели покоя. Их гнали и тяготили всеми мерами. И потому семейства новокрещеных представляли странное и грустное смешение. Дети росли идолопоклонниками, имея родителей христиан. Отцы и матери, будучи христианами, таили свою веру и выдавали себя за язычников, чтобы только не попасть в когти ламам. К довершению зла, взгляды на ламизм местного в Сибири начальства не всегда отличались дальновидностию. Были годы, когда выходили открытые предписания в пользу буддийской пропаганды, и этот распорядок приобрел такую силу права в понятии лам, что действия его ощущаются до ныне, хотя обстоятельства сильно изменились.

В 1822 году вновь обращено было внимание на буддизм, и он оказался имеющим 2.532 лам при 19 кумирнях и охватывающим две трети инородческого населения восточной Сибири. Такое преуспеяние бесцеремонного пришлеца многих заставило призадуматься. Стали убеждаться, что необходимы новые меры ограничений. Меры эти были следующие:

1) В 1825 году управление Сибири полагало принять за штатное число 20 капищ при 293 ламах; остальные же ламы обращались в сверхштатные. [21]

2) В том же году составлен новый штат, по которому при 20 кумирнях допускались 516 лам.

3) Командированный (в 1830) Б. Ш.., не удовлетворясь штатом 1825 года, составил свой собственный, замечательный по чрезвычайному увеличению жреческой касты, долженствовавшей состоять из 600 штатных и 1.400 сверхштатных лам. К счастию, это широкое предположение не осуществилось.

4) Вслед за тем, вопросами об ограничении числа лам и кумирен и об изыскании средств к пресечению ламайских злоупотреблений занимался бывший сибирский комитет, и с этою же целию послан был, по распоряжению генерал-губернатора Руперта, чиновник У...

5) В 1842 году этим делом занималось Иркутское общее губернское правление. Составленный им штат полагал допустить существование 34 кумирень, с 580 ламами. Но и этот штат не получил законного утверждения.

Замечательно, что по сведениям, собранным в упомянутом году, оказалось в восточной Сибири 120.035 душ муж. пола, исповедывающих шигемунианскую (буддийскую) веру и 5.545 лам, то есть, масса последних в то самое двадцатилетие, когда деятельно изыскиваемы были средства к ограничению буддизма, более чем удвоилась.

6) Наконец, в 1848 году послан был в восточную Сибирь чиновник Л..., с обязанностию исследовать средства к лучшему устройству ламайского духовенства. Чиновником этим составлен новый устав.

Столько раз повторявшиеся исследования не могли не доставить самых точных и подробных сведений о ламизме. История, конечно, найдет в них богатые для себя материалы. Но мы должны ограничиться немногими данными, к которым приводят современные наблюдения, доступные для каждого. Как организуется сонмище лам, где способы к их существованию? На какой степени стоят они в отношении к умственному и нравственному образованию? Буддийский канон и гражданские законы, заключающиеся в известном монгольском уложении, требуя от лам жизни безбрачной и назначая им пребывание в монастырях, вместе с тем предписывает, чтобы прием в духовное звание происходил не иначе, как с ведома и дозволения начальства, по выбору и по усмотрению действительной надобности, и под непременным условием собственного желания со стороны принимаемого. [22]

Но сибирский ламизм и не думал никогда об исполнении подобных правил. Для него была в виду лишь цель, и к ней стремился он, попирая все законы. Мы уже видели, как возрастала жреческая каста. Не менее странен и способ, к которому в этом деле прибегают ревнители буддизма.

Ламы, присвояя себе таинственные знания, не отказываются при удобных случаях заглядывать в будущее и определять, что и кому служит к счастию, и что готовит неминучую беду. Вещь, признанная прозорливцем за неблагополучную, не может без гибельных последствий оставаться не только в домашнем употреблении, но даже и поступить в чужие руки. А потому следует считать большим одолжением, когда лама, желая добра владельцу, берет его вещь и уносит для истребления известным ему способом. Подобной же спекуляции подвергаются и лица. Чтобы отвратить случившееся или только еще грозящее несчастие, ламы обрекают детей, по своему усмотрению, на духовное звание. Делают это и при самом рождении, уверяя родителей, что жизнь и счастие новорожденного и даже целого семейства зависит от исполнения таковой воли богов. Для непослушания и возражений здесь нет места. Напротив, приличие и долг обязывает к безусловному принятию спасительного предложения и к учреждению для жреца обильной трапезы.

Руководясь этими правилами, ламизм вербует, где хочет; умножает свои легионы и в то же время обеспечивает себя отовсюду. Ибо чем больше семейств, связанных с ним узами родства, тем выгоднее для него. В них находят ламы тайных своих агентов, чрез них склоняют общее мнение в свою пользу и становятся грозными для своих противников. Все это, увеличивая значение капищных служителей, ставит их в положение до того выгодное, что стоит только явиться ламе в какой-нибудь улус, и лучшие яства и пития со всеми удобствами будут к его услугам. Пришлец, как бы из послушания, ничем не пренебрегает, ни от чего не отказывается, но при этом разыгрывает из себя существо бесстрастное, чуждое всякой привязанности к земному и пекущееся единственно о блаженном перерождении и достижении царства Сукавади. Набожная речь его всего чаще склоняется к суждению о житейских опасностях и о необходимости ограждать себя священными талисманами и обеспечивать, на всякий случай, нужными снадобьями (разумеется, наполняющими узлы вещуна). И под [23] влиянием этих назидательных размышлений дорогой гость успевает сбыть с рук свои вещицы и отправляется в дальнейший путь.

К этим способам, изыскиваемым смышленостию каждого, присоединяются иные, имеющие вид законности. Сюда относится право совершать хуралы, или годичные и месячные праздники, на счет прихожан, пользоваться значительною частию достояния, остающегося после умерших, получать мзду за лечение, за исправление треб, за отогнание демонов, поветрий и всяких злосчастий,

В этих обрядовых действиях нередко принимают участие сотни лам. Тогда начинается у них попеременное чтение и непрерывное пирование на счет врачуемого зла. Не спрашивайте о том, как смотрят на эти явления обитатели кущей. Суровая Сибирь сделала их ко всему равнодушными, а больше всего научила руководствоваться правилом мудрости: переносить терпеливо то, чего нельзя избежать.

При таком образе жизни, жизни скитальческой, шарлатанской, бесконтрольной, жречество в отношении своей нравственности никогда не шло в уровень даже с народными массами. «Будем есть и пить, потому что может быть завтра умрем» — вот сущность его морали. Такой порядок вещей, очевидно, не мог быть терпим правительством, и потому законы противопоставили этому злу, допущенному временем, некоторые преграды.

В смысле шигемунианских правил, ламам поставлено в непременную обязанность иметь жительство при дацанах и не иначе отлучаться из них, как по делам службы, и притом всегда с ведома ширета.

К содержанию их указаны приличные способы и дарованы земли: хамбо-ламе пять сот десятин, а прочим членам в меньших количествах, сообразно с их званием. В отвращение старых злоупотреблений строжайше запрещается преследовать шаманскую веру и привлекать в свою не только христиан, но и шаманистов. Наконец, в составе дамского духовенства отсечены излишества и положен для него штат, соответствующий действительным потребностям.

Сказав о том, каким образом буддизм проник в Сибирь, мы считаем не лишним сказать несколько слов о буддийском и шаманском вероучении и буддийской иерархии.

Буддизм признает законоположником своим Шигемуния (Саккиямуни) и от него ведет священную свою эру, по которой ныне считается 2906-й год. Делится он на две секты: фоистов и лам. [24]

Первая удержалась в Китае, а последняя в Индии, Тибете и Монголии. Существенное различие между сектами заключается в том, что одна из них имеет иерархию, у другой напротив нет ее. Догматизм буддийский, представляя легион богов (будд) разукрашивает историю их тысячами мифов и всеми мечтами, какие только могли родиться под пламенным небом Индии. Право первенства над всеми буддами (богами) остается за Абидою. Он отец богов. В капищах он восседает на престоле, будучи полуприкрыт багряницею, на голове у него черная скуфья, а в руках чаша — эмблема блаженства, которое вкушает он и которого удостоивает всех к нему приходящих. За богами следуют мироправители, и в особенности те из них, которые уже приходили и правили миром. Последний мироправитель Шигемуни, который, пришедши в мир и одержав над врагами своими победу и низложив их, достиг истинного совершенства. Далее следует множество полубогов, не достигших чина будды, которые между тем, будучи родом божиим, имеют право на божеские почести. Из этих полубогов один управляет добрыми (тенгерины), другой злыми духами (асуруны), третий господствует над бессловесными тварями, четвертый распоряжается в аду и т. д.

Последний разряд чтимых существ — самый многочисленный, ибо сюда относятся тенгерины, или духи всех миров, всех стран и всякого вида и рода, лишь бы они не были членами темного царства. К тенгеринам обращаются, как к посредникам между богами и людьми, особенно когда надобно действовать против враждебных человеку духов. В качестве этих же благодетельных духов призываются и люди, прошедшие длинный путь предначертанных им перерождений и признаваемые святыми, даже при жизни их, каковы, например, баньчень-богдо, далай-лама и подобные им. Вот общие черты буддийской теософии, наполненной длиннейшими рассказами о житиях разных бурханов (богов).

В нравственных уроках буддизма видно стремление к аскетизму: возвещается вечная борьба духа с материей и делаются попытки дать в природе человеческой перевес первому. Перерождение и переселение душ — самые мощные двигатели буддийского мира. Они зиждут веру буддиста, дают направление его нравственности и питают сладкою мечтою, что душа его рано или поздно должна будет отрешиться от всего земного и стать на высшей степени требуемого от нее совершенства. Награды и наказания по смерти суть [25] ад, мытарство, перерождения и переселения душ в низшие или высшие существа и царство суковади (рай), где восседающий на престоле Абида, узрев обновленную разными переселениями душу, сопровождаемую служебными духами, посылает ей слова своего утешения и назначает место, сообразное с ее достоинством. Впрочем, в виде исключения, некоторые души, не останавливаясь долго на указанной им степени блаженства, возвращаются вспять и начинают новый ряд перерождений в лице таких особ, как баньчень-богдо, далай-лама и все кутухту. Души таких перерожденцев не принадлежат миру, но служат для него светилами и постоянным органом воли богов.

В обрядовой части буддизм приводит в действие все пружины древнего язычества: дивит разнообразием праздников и богатством капищ, вдается в оргии и допускает экстазы, не разнящиеся от пифийских и шаманских.

Распространение буддизма, порожденного в Индии, сопровождалось кровавою борьбой с шаманами. Шигемунистам не раз приходилось искать убежища и защиты в разных странах. Но по мере того как властители подчинялись влиянию нового вероучения, положение шаманистов делалось затруднительнее. Преследуемые огнем и мечем, одни из них принуждены были уступить силе; другие рассеялись и вместе с тем стали рассевать заблуждения свои, где и как могли. Ныне последователи шаманизма находятся между Манжурами, Монголами, Тунгузами, Калмыками, Якутами, Чукчами, Татарами, Остяками, Чувашами, Черемисами, Вотяками, Киргизами и разными другими мелкими племенами, не исключая островитян Восточного океана. Как ни велика взаимная разность этих племен, но характер держимого ими шаманства почти одинаков. Догматы и обряды, предания и поверья носят одинаковый тип, оттеняемый лишь частными условиями жизни каждого народа.

Шаманизм, допуская во вселенной действие двух начал — доброго и злого, признает себя обязанным служить тому и другому; и единичную в существе своем идею о божестве разветвляет и доводит до чудовищного политеизма. У Монголов процесс этой догматики выражается в следующих положениях: между божествами первое место занимает Тенгери, как источник жизни и всякого добра. В напевах шаманских всего чаще слышится следующее призвание: девяносто девять тенгеринов! внимайте словам нашим. [26] Вы, владычествующие повсюду, поспешите к нам». Духи, входящие в эту категорию, делятся на благодетельных и злых.

Первые из них, будучи по натуре своей добрыми, ни в каком случае не возбуждают опасения. Они и являются лишь там, где нужна их помощь и услуга. Напротив, последние, как естественно злые, питают всегдашнюю вражду не только к людям, но и к самому небу. Их-то шаманизм боится и вменяет в главнейшую обязанность укрощать злобу их жертвами и молитвами. Нося общее имя читкуров, существа эти делятся на многие виды, запечатленные тем же типом, какой выражается и в буддийском вероучении. Замечательнейшие из класса читкуров суть следующие:

1) Элы; он является в виде коршуна, который, сидя на диком коне, впустив когти в гриву, стрелою мчится по горам и степям. Явление Элы имеет двоякое значение: готовящийся к шаманству видит знамение своего призвания, а человек обыкновенный — предвестие злополучие.

2) Ада видимо и невидимо носится в пустынях среди жилищ; пугает людей, возбуждает крамолы и самые неистовые страсти.

3) Албин, существо шутливое, шатаясь по дебрям и распутиям, делает оклики, зажигает ложные огни, представляет фантастические виды и всем этим вводит людей в обман, сбивает с толку и заставляет блуждать.

4) Кульчин; это страшилище принимает на себя разные виды и тешится тем, что являясь, где его не ожидали, наводит на человека ужас.

5) Бук. Он принадлежит к числу домовых, и поселившись в юрте, не дает покою ни днем, ни ночью. Впрочем шаманы умеют выгонять его.

Среднее место между добрыми и злыми тенгеринами занимают Онгоны. Под этим именем разумеются души людей, которые, прославившись в жизни добрыми или злыми деяниями, не прервали и по смерти прежних своих отношений к миру и продолжают действовать то во вред, то в пользу живых. И те из них, которые приняли злое направление, наносят поветрия, причиняют тяжкие болезни, губят детей, изнуряют скот; словом, они — бич того племени, среди которого водворились. Побуждением же ко всему этому служит для злых онгонов сколько старая их привычка жить на беду людям, столько и жалкое их положение, ибо, будучи [27] отягчены массою злодеяний, они лишены возможности переселяться в другой мир и принуждены скитаться по миру в течение тысячелетия. Но чья именно душа и каким онгоном сделалась, это в состоянии определить только шаман. Его же дело различать онгонов и даже изгонять их из человека и из жилищ.

Обрядовая часть шаманства представляет с внутренней стороны мертвенную пустоту, с внешней — неистовые движения и крики. Рождение дитяти и наречение ему имени сопровождается домашним праздником. Но если опасаются за жизнь ребенка, то призывают шамана, и он, совершив кырык-дзарик и возлияние, ставит на почетном месте свой Абагалдей, то есть, уродливую личину, составляющую принадлежность служебного шаманского наряда. Доколе Абагалдей этот находится в юрте, его чествуют и умащают, а долг шамана наведываться о здоровье ребенка и исправлять при нем обязанности жреца, магика и врача. Когда же дитя благополучно достигает однолетнего возраста, Абагалдей берется назад и вместе с тем для шамана устроивается пир: ему дается конь, одежда, и что всего важнее, почетный титул найджи, то есть, благонадежного.

Здесь не излишне заметить, что бедные семейства, во избежание расчетов с шаманом, заменяют его Абагалдей изображениями онгонов, развешиваемыми по стенам юрты в войлочных сумочках. Во главе их обыкновенно ставятся делаемые из черной овчинки кожаные идолы.

При совершении брачных союзов религия шаманская проявляется в поклонении огню, совершаемом точно так, как совершают оное и буддисты.

Переселение шаманиста в вечность самое мрачное. Никто не смеет сказать ему слово утешения, ибо все убеждены, что умирающий идет в царство тьмы, в страну нужд и лишений. При этом безотрадном убеждении, наделяют отшельника, еще за живо, пищею, одеждою, оружием; такие же снадобья посылают к умершим родственникам и знакомым. И все это, при мертвенном безмолвии, или же при завывании шамана, кладется в могилу. Покойникам чаще всего дают сидячее положение. Но Орогоны, Карагасы и другие из шаманистов, кои могут располагать собою не стесняясь узаконениями, придерживаются старинного порядка. Они делают особой формы ящики, и положив труп, ставят их на подмостках в лесах и дебрях. Кто встречался в Сибири с этими [28] некрополисами, тот знает, какое тяжкое впечатление они производят. Шаманы во всяком случае погребаются на горах и утесах. Там делают для них пещеры или гроты, складывая их из валежного камня. Усадив умершего шамана, вход в пещеру закладывают на глухо. Оставляют лишь малый просвет, откуда выглядывает фигура шамана во всех его доспехах. Потом протягивают веревку от одного дерева к другому и развешивают на ней бубен, лук, котел и всякий хлам, бывший в употреблении у покойника. После этого обводят вокруг могилы девять раз принадлежавшего шаману коня и убивают его. Иногда конь этот отпускается на волю и тогда становится достоянием пустынных тенгеринов и онгонов. На дороге против шаманского кладбища, или чиндана, накладывается куча камней для напоминания о покойнике. Шаманист, завидев эту кучу, становится на колени, и приложив пальцы правой руки ко лбу, делает несколько поклонов и приносит жертву, которую может составить всякая безделица от нитки до конского волоса.

К прочим обрядовым действиям дают повод шаманистам разные обстоятельства. Сибирское шаманство, будучи достоянием бедных и бродячих племен, далеко от того, чтоб удовлетворять условиям постоянной и правильной службы. Храмом служит вся поднебесная, жертвенником земля, жертвенными принадлежностями все роды животных, все снеди и все вещи. Шаманство это столь же дико, сколько дика сама природа, среди которой оно живет и действует. Сотни брошюр писаны об этом предмете, о всех шаманских празднествах, оргиях и фокусах.

Человек, который берется за шаманское ремесло, должен иметь призвание и особое душевное настроение. Признаками такого настроения шаманисты считают частые обмороки, одичалость, исступление и вообще характер мрачный, задумчивый и нелюдимый. Такого ребенка шаманы берут на свои руки и в течение нескольких лет заставляют, под руководством опытного учителя, изучать не только служебный чин, но также медицину и всякого рода фокусы. По окончании курса, учитель и ученик взлезают на березы, и первый из них, вертясь во все стороны на верхушке дерева, возвещает языком оракула, что определенные к изучению таинств шаманства годы протекли, жертвенные обряды исполнены, тенгерины и онгоны умилостивлены, и при помощи их, такой-то оказался вполне способным к прохождению многотрудного шаманского служения, почему и [29] вводится во все права и обязанности шамана. Все присутствующие повторяют эти слова; оный шаман благодарит своего наставника и затем следует пиршество, сопровождаемое, радостными криками, пграмп и звуками бубнов.

Теперь переходим к ламайской или шнгемунианской иерархии. Она в общем составе своем представляет нечто похожее на римско-католические ордена. Известно, что эти ордена разнятся между собою не только цветом и формою одежд, но и частностями своего устава. Это же проявляется и в буддизме. Духовенство его, обязанное вообще к безбрачию, делится на 4 корня или обряда: желтый, красный, белый и черный. Каждый корень имеет свои отличительные признаки, внешние и внутренние.

Ламы желтого корня в нарядах своих дают наиболее места желтому цвету, а главнейшею своею обязанностью считают благотворительность. Поэтому они признаются исключительно посвященными Шигемунию, как наивысшему образцу милосердия и любви.

Ламы красного корня посвящают себя докшитам, или грозным духам, и у них ищут помощи против враждебных сил.

Остальные два корня белый и черный сходствуют с красным по цели и условиям обрядовых действий. Покровителями их признаются также докшиты, только не красные, а белые и черные.

В состав ламской иерархии входят: 1) убаши, 2) ховорак, 3) гецул, 4) гелун, 5) ширегету, 6) бандидихамбо, 7) шаваран, 8) хубилган, 9) кутухту, 10) далай-лама, 11) баньчень-богдо. Убаши, это — лице среднее между клиром и мирянами. Принимая посвящение и новое имя, убаши не обязывается ни к какому служению в капище. Давая 8 благочестивых обетов, он не отторгается от уз семейных и от попечений житейских. Ховораки исправляют в капищах должность причетников, прислужников и музыкантов. Ховораки принимают на себя 14 обетов, в том числе и обет целомудрия. Гецул равняется с нашим диаконом. Гелун соответствует званию священника. Сущность обетов, принимаемых гецулами, гелунами и прочими духовного чина лицами, составляют: чистота, бесстрастие, бдительность, милосердие. Последняя добродетель простирается на все, имеющее жизнь. И кто верен ей, тот не может ступить, не уверившись наперед, что ни одно насекомое не потерпит от него вреда... Титул широта или шигерету носят гелуны, управляющие дацаном, или капищем. Право на это достоинство приобретается долговременною службою в [30] жреческом звании, принятием 4 таинств, а более всего глубоким знанием веры. В капище предоставляется ему первое место в ряду дамских седалищ. Бандиди-хамбо, иначе хамбо-лама — титул весьма важный и громкий на пространстве русской Монголии, потому что в лице его сосредоточена вся духовная власть над Монголо-бурятами ламайской веры, обитающими по сю и по ту сторону Байкала. Резиденцию свою хамбо-лама имеет в Гусиноозерском дацане. Шаваран, Хубилган, Бишигрелту — это уже существа перерождающиеся, стоящие на разных степенях совершенства и творящие разные чудеса. Людьми этого сорта китайская Монголия никогда не оскудевала. В нашей же Монголии они являются как метеоры. Кутухту — это святой, который, прошедши длинный ряд перерождений, стяжал высокие духовные совершенства. Таких сановников в Китае находится 4. Каждый из них имеет свою степень значения и свои особенные обязанности. Так, Пекинский кутухту есть главный блюститель чина и порядка при религиозных торжествах и даже при всех пиршествах, даваемых от двора. Ургинский кутухту, пользуясь особенным уважением двора, подносит дары небесной благости не по обязанности, а в знак неизменной верности своей. Ежели он заблагорассудит прибыть в Пекин с целию изъявления верноподданнических чувств, то верховный государственный совет обязывается сделать все нужные распоряжения касательно почестей и заготовления подарков. Далай-лама и баньчен-богдо стоят во главе буддийской иерархии, имеют свое пребывание один в северо-западном, другой в юго-восточном Тибете, и оба представляются обреченными на то, чтобы быть во взаимном столкновении и воплощать в своем лице двуглавую иерархию. По смыслу буддийского закона, первенство принадлежит баньчень-богдо, но китайское уложение оставляет честь первенства за далай-ламою. Между тем в понятии буддистов баньчень-богдо, по чрезвычайным своим духовным дарованиям, оставляет за собою всех хубилганов, кутухтов и самого далай-ламу. Коренным местопребыванием баньченя считается Индия. Для доступа к нему признаются необходимыми трехмесячные очистительные подвиги. Счастливец, вводимый в чертоги баньченя, восходит чрез многие отделения все выше и выше, и наконец, достигает некоего таинственного храма, изумляющего великолепными и дивными гиероглифами. Вслед за тем является и сам светозарный баньчень-богдо. Совершенства далай-ламы, при всей высоте своей, как выше сказано, уступают [31] баньченовым. Но тот и другой равно принадлежат к разряду наивысших хубилганов, которые хотя и в мире, но к миру не принадлежат, ибо души их, будучи свободны от всех влияний зла, свободными остаются и от всех ощущений, привязывающих человека к земле. Они исполняют лишь предопределение высших судеб и живут среди нас единственно для общей пользы.

Первую драгоценность дацанов и гордость их составляет Ганджур Данджур, или собрание священных книг, число которых простирается до — 360. Из этого числа собственно Генджура, или книг канонической важности 108. Все они приписываются частию Шигемунию, частию ближайшим его ученикам. Остальные 252 носят название Данджура и их признают комментарием на Шигемуниево учение.

Мы уже говорили выше, что Буряты буддийской веры живут преимущественно в Забайкальской области, а шаманской на северной стороне Байкала по Ленскому тракту и около Ангары. Буряты буддисты состоят, как уже сказано было выше, под самым сильным влиянием лам, а потому и обращение их в христианство представляет несравненно больше трудности, чем обращение других язычников. Ламы принадлежат к известным дацанам, коих считается в Забайкальской области до 34. Дацаны по своему устройству, значению и числу штатных лам походят на наши монастыри первоклассные и второклассные. Хотя число лам Высочайше утвержденными штатами много сокращено, и где было 150, 200, 300 лам, там теперь штатных лам числится около 20, 30, или 40; но штатное число имеет значение только в отчетах перед начальством, а на самом деле и теперь, особенно в известные праздники, к дацанам собирается множество лам нештатных. Они в дацанах — участвуют в идолослужении на ряду с штатными, читают, поют, бьют в бубны, играют на разных духовых инструментах, добываемых вместе с идолами из китайских владений. Многочисленность нештатных лам прибавляет много силы ламскому суеверию: через них усиливается шумная торжественность дамского идолослужения, как в дацанах, так особенно вне дацанов, когда они во время празднеств возят своего идола Майдера, ожидаемого после нынешнего Шигемуни-мироправителя. На одном из этих праздников, именно при Агинском дацане, одно русское духовное лицо в 1859 году видело больше 200 лам, участвовавших в идолослужении. Из числа этих лам 7/10, или более, явно не [32] штатные. Кроме того к этому же дацану собирается около 300 ховараков. Нештатные ламы всех степеней пользуются уважением Бурят наравне со штатными и совершают свои идольские требы в частных кумирнях и по юртам. Они также, как и штатные, принадлежат к известным дацанам, куда и приходят в известные буддийские праздники. Имея пребывание в разных улусах, они вместе с штатными ламами составляют религиозно-политическую связь Бурят с их дацанами, коих настоятели, как уже сказано выше, суть ширеты, а все дацаны, или лучше сказать, все братства дамских дацанов, управляемые ширетами, соединяются в одном старейшем жреце дамского суеверия хамбо-ламе, к которому все бурятские братства в восточной Сибири относятся, как к своему начальнику. Некоторые местные наблюдатели говорят, что в последнее время в Бурятах стало заметно общее уважение к православной вере. Простой народ чтит наши храмы и духовенство. Само дамское сословие уважает христианскую веру, и будучи более образовано, понимает ее достоинство даже лучше простого народа. Но не нужно обольщаться этими знаками уважения. Оно может происходить, во-первых, от врожденной учтивости Бурят, во-вторых, — может составлять должную дань господствующей вере и главным образом, может быть, происходит от того, что доселе христианская проповедь мало тревожила буддийское языческое духовенство. Ламские общества не опасались за выгоды своего положения, а потому и они наряду с простыми Бурятами подчинялись естественному здравому смыслу по отношению к православной церкви. Но ламы неравнодушно смотрят, когда Буряты массами принимают православную веру. В таких случаях они стараются разными средствами препятствовать обращению: чаще посещают улусы и приглашают более опытных и более сильных доверием народа лам от соседних дацанов. Являются даже ламы из-за границы от монгольских дацанов. Странствуя по улусам, они не только поддерживают суеверие некрещенных Бурят, но даже стараются возвратить к своему суеверию и крещенных. Пропаганда их останавливается только полицейскими мерами.

Число одних только штатных лам при 34-х дацанах простирается свыше 280; да вчетверо больше нештатных. Сторону лам держат тайши и их шуленги — начальники родов. Следовательно, на это множество лам надобно смотреть, как на враждебное воинство, которое будет совокупными силами противодействовать [33] евангельской проповеди. Имея в виду сильного врага, надобно подумать о том, как его победить. Умножение год от году частных случаев обращения в христианство не устраняет опасности борьбы с указанными врагами, а напротив, по естественному порядку проявления человеческих страстей, постепенно все более будет возбуждать и питать враждебное расположение в ламах, если не будет употреблено таких средств к преодолению врагов, которые подействовали бы одновременно на главные силы врага и на подчиненные. Когда будет одержана, победа над центром неприятельского войска, тогда последует общее торжество над врагом. Если будут обращены в христианство ламы и начальники ведомств: тайши, их помощники и старшины родов, то прочие Буряты легко пойдут за ними.

А. Забелин.

(До следующей книжки).

Текст воспроизведен по изданию: О распространении христианства среди бурятов // Журнал министерства народного просвещения, № 1. 1870