-

ЗАБАЙКАЛЬСКАЯ МИССИЯ

ПЯТОЕ ПИСЬМО ИЗ ПОСОЛЬСКОГО МОНАСТЫРЯ.

(Первые четыре письма были помещены в Духовной Беседе.)

После долгого молчания снова принимаюсь писать вам о нашей миссии за Байкалом. Но теперь позвольте отступить от прежнего хронологического порядка. Повторения на каждом шагу одних и тех же явлений, о которых я писал прежде, и частию самые поездки по тем же местам, о которых вы уже имеете понятие, заставляют меня на этот раз ограничиться статистическим обзором инородческого населения забайкальского края, различным отношением его, в разных местностях, к христианству, — тем, что сделано среди здешних язычников прежде христианскою проповедию, что делается теперь и что нужно было бы при помощи Божией предпринять на будущее время.

Инородцы за Байкалом занимают более двух третей всего пространства края. Язычников между ними (около ста двадцати тысяч).

По народностям разделяются они на монголов-бурят и дауров-тунгусов. По вероисповеданию те и другие разделяются на ламайцев (буддистов) и шаманцев (черной веры), так впрочем, что бурят больше ламайцев, а тунгусов — шаманцев.

По управлению, согласно племенному разделению, забайкальские буряты делятся на шесть ведомств, управляемых степными думами: селенгинское, хоринское, агинское, баргузинское, кударинское и закаменское. Большинство тунгусов принадлежит князю [130] Гантимурову, ведомства урульгинской степной думы. К отдельным инородным управам принадлежат тунгусы армацкие и тунгусы-мурчены (конные) баргузинские; наконец управляемые одними старшинами бродячие тунгусы-орочены (оленные).

(Селенгинские буряты) живут по рр. Селенге, Чикою, по левую (южную) сторону Хилка, по Джиде, Темнику и Убукуну. В длину кочевка их простирается от р. Армака (в 150 верстах от Кяхты на запад) до Яблонового хребта, — на расстоянии более четырех сот верст, а в ширину от границ Монголии до Верхнеудинска, на расстоянии двух сот пятидесяти верст. Селенгинское ведомство составляют восемнадцать бурятских родов, в которых считается до двадцати пяти тысяч душ обоего пола. К этому же ведомству принадлежали буряты, вошедшие в состав первой и третьей конной бригады казачьего забайкальского войска, в числе двадцати тысяч душ обоего пола. Все селенгинские буряты ламайского суеверия.

Селенгинские буряты говорят чистым монгольским наречием, употребляемым заграничными монголами-кхалкасами прежнего ургинского ханства, и, очевидно, до присоединения к России составляли часть этого ханства. Некоторые роды (например Цонгольский, Сортольский и др.) селенгинских бурят перешли в пределы России (1681 г.) после завоевания Забайкалья и поселились тут в ближайших к границе местностях.

Вскоре после перехода их в Россию началось и распространение между ними христианства. В 1681 г. прибыла из Москвы за Байкал первая христианская миссия, основавшая здесь монастыри Селенгинский Троицкий и Посольский Преображенский. В начале следующего (XVIII) столетия второй настоятель [131] забайкальской миссии. игумен Мисаил доносил тобольскому и сибирскому митрополиту, что миссиею много окрещено мунгалов, как тогда назывались нынешние буряты. В двадцатых годах того же столетия проповедывал Евангелие селенгинским мужикам первый иркутский святитель Иннокентий, подвизавшийся в Селенгинске около двух лет. Селенгинск в то время был пограничною русскою крепостию. Вскоре за тем чрезвычайный посланник Савва Владиславич-Рагузинский основал на р. Буре Троицкосавскую крепость с торговою слободою Кяхтою. Троицкосавская церковь приписана к миссионерскому посольскому монастырю, их которого иеромонахи поочередно жили в новой крепости для священнослужения и, без сомнения, для евангельской проповеди между иноверцами. Сам Владиславич, по видимому, покровительствовал христианскому просвещению мунгалов: доселе за Байкалом существует фамилия Рагузинских (казаки), предок которых воспринят был графом от купели крещения. Вообще же торжество христианства над язычеством, мало известное исторически, очень ясно изображается в физиономиях многих русских за Байкалом, доселе сохранивших черты своего мунгальского происхождения. В двадцатых годах настоящего столетия несколько тысяч христиан-инородцев отчислено из селенгинского ведомства в оседлые ясачные инородцы с учреждением для них особой инородной управы, не подведомой селенгинской степной думе. Но и теперь в ведомстве селенгинской степной думы находится до шести сот душ христиан, пишущихся коневыми, но также ведущих оседлую жизнь. В первой и третьей конной бригаде забайкальского казачьего войска христиане из бурят свыше семи сот душ обоего пола. [132]

(Хоринские) буряты кочуют по степи, простирающейся на пять сот верст в длину (от Селенгинска до Читы) и от двух до трех сот верст в ширину. К югу хоринская степь ограничивается течением Хилки, к северу горными хребтами, отделяющими верхнеудинский округ от баргузинского, к западу течением Селенги, а к востоку Яблоновым хребтом. Хоринское ведомство самое обширное из всех инородческих ведомств, как по пространству занимаемой им степи, так и по числу жителей. На хоринской степи кочует до сорока тысяч душ обоего пола, разделяющихся на восемьдесят родов.

Хоринские буряты, по их преданию, перешли в наш забайкальский край из Монголии в 1601 году, когда здесь не было еще известно и самое имя русских. Но наречие их значительно разнится от чистого монгольского и селенгинского-бурятского. Ламское суеверие между хоринскими бурятами распространилось позже, чем между селенгинскими, но теперь также утвердилось повсюду, как и у селенгинских бурят. Хоринские буряты отличаются от селенгинских бурят. Хоринские буряты отличаются от селенгинских большею дикостию и слишком малым знакомством с русским языком. От того и христианство стало распространяться между ними позже и медленнее. Миссионерские станы в селенгинском и посольском монастырях были далеко от них и потому крестились из них только те, которые ближе были к русским. Больше всего крестились хоринцы, живущие по Тугнуйской степи, где по соседству с христианскими селениями они скорее могли познакомиться и с русским языком и с христианскою верою. Некоторая часть из них составила ведомство курбинской управы оседлых инородцев. Всех же христиан-инородцев в [133] ведомстве хоринской степной думы находится до двух тысяч душ обоего пола.

По ту сторону Яблонового хребта верст на сто к югу от Читы кочуют буряты (агинского) ведомства. Кочевья их по реке Онону с впадающими в него малыми речками простираются верст на триста в длину и на сто слишком в ширину, примыкая к южной границе нашей с Китаем. Всех бурят, подведомых агинской степной думе, около двадцати пяти тысяч душ обоего пола и все они без исключения ведут кочевую жизнь в войлочных юртах. Агинские буряты держатся также ламского суеверия, но есть между ними и доселе несколько семейств, держащихся еще прежнего суеверия бурят — шаманства. Язык их сходен с хоринским, и знающих русский язык еще менее, чем между хоринскими бурятами. От того христиан между ними меньше, нежели между последними. Крещенных между ними нет и четырех сот душ обоего пола. Все они, исключая не многих единиц, недавно крестившихся, ведут оседлую жизнь, составивши свое селение около степной думы.

Четвертое ведомство бурят-ламайцев, управляемое особою степною думою, кочует на (баргузинской) степи, составляющей долину, по течению реки Баргузина, до двух сот верст длины и от двадцати до тридцати ширины. Всех бурят, кочующих здесь, простирается до девяти тысяч душ обоего пола. Баргузинские буряты по языку более сходятся с иркутскими бурятами, чем с забайкальскими. Монгольский языке селенгинских бурят они с трудом понимают. Живя вдали от других бурят, от которых отделяют их непроходимые горные хребты, дни дольше всем сохраняли прежнее свое шаманское суеверие [134] и только недавнее время окончательно сделались ламайцами. Ведут все, исключая тайши и христиан, кочевую жизнь и с упорством отстаивают свой полудикий быт. Христиан между ними всего до шестидесяти душ обоего пола, живут по разным селениям.

Однородные с баргузинскими бурятами по языку буряты (кударинские) кочуют в окрестностях Посольского монастыря по юговосточному берегу Байкала и по р. Селенге при впадении ее в Байкал. Кударинских бурят в настоящее время считается до четырех с половиною тысяч душ обоего пола и все они, исключая одного семейства, держатся шаманского суеверия. От влияния ламства сохраняют их с одной стороны непроходимые хребты гор, а с другой густое русское население. Притом нынешние кударинские буряты большею частию недавние выходцы с той стороны Байкала из Иркутской губернии, преимущественно из Верхоленского округа и с острова Ольхона; а иркутских бурят вообще больше шаманцев, чем ламайцев, да и из последних немногие еще совсем оставили прежнее шаманское суеверие. Прежде обитавшие здесь буряты, очевидно, исчезали постоянно в русском населении, в которое они переходили с принятием христианства. Между здешними жителями доселе сохраняется предание о смешенном происхождения их. Первые забайкальские миссионера встретили здесь многих русских гулящих людей, живущих нечисто с некрещенными мунгальскими женками, и первым делом почли окрестить некрещенных и соединить с русскими законным браком. Селенгинский и Посольский монастыри приучали таких людей, как и вообще крещенных мунгалов, к оседлой жизни, поселяя их на своих обширных [135] землях с обязанностию пахать для монастыря одну десятину (от чего они и получили название пашенных монастырских крестьян), и с правом для себя сколько мочь будет. С отнятием у обоих монастырей земель, при учреждении штатов, колонизация новокрещенных по необходимости должна была ослабнуть; однакож и после того крещенные не переставали переходить в общества как экономических (прежних монастырских), так и соседних государственных крестьян. Пред моим прибытием сюда в ведении самой кударинской степной думы находилось христиан до полутораста душ обоего пола. Все почти кударинские буряты, по близости к русским, более или менее понимают по русски и по недостатку земли постоянно живут на одних местах в деревянных юртах, занимаясь преимущественно хлебопашеством.

Последнее бурятское ведомство за Байкалом называется (закаменским), потому что отделено от других ведомств хребтами байкальских гор, (на запад от Кяхты), среди которых закаменские буряты ведут более бродячую, чем кочевую жизнь. Главное занятие их звериный промысел в хребтах, ими обитаемых. Живя вдали от русских, они лишены всякого образующего влияния. Ламы успели овладеть их умами, но и шаманы не лишились еще прежнего благоговения. Христианская проповедь никогда не проникала в их ущелия и потому об отношении их к христианству в настоящее время сказать ничего нельзя. В прошлое лето, когда я был в том краю, являлся ко мне один бурят этого ведомства, расположений к христианству; но он просил по крещении перевести его в русское общество, этого сделать было невозможно, потому что вблизи этого ведомства находятся только [136] казачьи пограничные караулы. Впрочем благодать Божия и здесь бросила первые семена христианства: двадцать душ обоего пола и здесь исповедуют святую веру; но как оседлости в этом ведомстве не положено и начала, то и они пока бродят на ряду с прочими бурятами. Всех инородцев в закаменском ведомстве пять тысяч душ обоего пола.

Самое обширное (тунгусское ведомство) — князя Гантимурова, (урульгийской) степной думы. Фамилия князей Гантимуровых, наследственно управляющая урульгинским ведомством, ведет начало свое из Манчжурии. Родоначальник их, природный манчжур, посланный в 1667 г. с китайским войском, чтобы препятствовать русским селиться на Амуре, почел за лучшее перейти на сторону русских и, не давши сражения, объявил желание принять русское подданство вместе с тунгусами лугамоцкого рода. Китайское правительство настойчиво требовало выдачи князя; но нерчинский трактат 1689 г. положил конец его домогательствам. Впрочем в ведомство князя Гантимурова, кроме тунгусов, которых считается двенадцать родов, вошли четыре рода настоящих монголов, кочующих по р. Онону на китайской границе. К одному из них удзонскому принадлежит потомство самого Чингисхана, — богатыря-чудотворца наших и заграничных монголов. Сверх того, в прежнее время в это ведомство переходили нередко и агинские буряты по принятии христианства, — где они при князе-христианине надеялись быть безопасными от притеснений, какие встречали в своем ведомстве. Князья Гантимуровы давно приняли христианство, от того и в ведомстве ил больше христиан (9,480 душ обоего пала), чем язычников (5,789 [137] душ обоего пола). Самые упорные в язычестве — монголы, изменившие шаманское суеверие на ламское. Прочие тунгусы, держащиеся еще шаманства, колеблются между христианством и ламайством, потому легко переходят то на десно, то на шуее. Принимающие христианство делаются русскими, а склоняющиеся к ламству — монголами или бурятами. Ведомство князя Гантимурова все расположено за Яблоновым хребтом в прежней Даурии, но не имеет особенного удела, сосредоточенного в одном месте, а рассеяно по разным местам между русскими и бурятами; впрочем заметною полосою тянется с северовостока на югозапад. Но, смотря на физиономии самих русских, населяющих Нерчинский округ, можно догадываться, что очень значительная часть их — тунгусского происхождения, только с принятием христианства изменившаяся в русских. Некоторые из духовных лиц доселе помнят о своем тунгусском происхождении и имеют родных между тунгусами. Много тунгусов обращено было в христианство трудами протоиерея Кирилла Суханова и священника Василия Березина, (в последствии более известного под именем Вонифатия, архимандрита иркутского Вознесенского монастыря).

Отдельно от ведомства князя Гантимурова за Байкалом существуют еще два небольшие тунгузские ведомства: (армацкой) инородной управы и (баргузинской) управы. Первое кочует в верхнеудинском округе по р. Армяку между селенгинским и закаменским бурятским ведомством, неподалеку от китайской границы. Заброшенные в такую даль от других тунгусских племен Забайкалья (если только не составляют они отрывка тунгусских родов, кочующих, за близь лежащею границею, в Монголии), армацкие тунгусы [138] при своей малочисленности совсем потеряли свой язык и свою национальность. Те, которые успели принять христианство, сделались русскими, а принявшие ламайство превратились в бурят. Всех тунгусов на Армаке с небольшим тысяча душ обоего пола; христиан между ними около трети. Последние ведут оседлую жизнь около своей инородной управы. Начало оседлого водворения их здесь восходит не ранее 1826 года. Тунгусское ведомство баргузинской инородной управы еще меньше армацкого (с небольшим четыреста душ обоего пола); но здешние тунгусы сохранили свой язык и прежнее шаманское суеверие. Христиан между ними также около трети и все почти ведут оседлую жизнь. Тунгусы баргузинской управы известны под именем мурченов, т. е. конных, в отличие от тунгусов-ороченов, т. е. о ленных. Орочены находятся на последней ступени гражданского образования, составляя особый разряд бродящих инородцев. Живут они в неприступных горных хребтах на северовосток от Баргузина и, не заботясь о утрии, питаются тем, что случится приобрести от звериной или рыбной ловли; если лов неудачен, то по два или по три дня сидят без пищи. Рыбная ловля в Верхнеангарске и открытие золотых промыслов на р. Витиме стали сближать и их с русским языком и христианскою верою; но полудикое состояние в гражданском отношении и затруднения к выходу из него, полагаемые самого дикою местностию, иного препятствуют надлежащему укоренению в них истин христианской веры.

30-го Января 1864 года.

ШЕСТОЕ ПИСЬМО.

Из обзора инородческих ведомств за Байкалом, [139] сделанного мною предыдущем письме, вы могли заметить, что христианство особенно распространялось там, куда не проникло еще ламское суеверие и где при христианском начальстве не было препятствий со стороны язычников.

Об ошибочных отношениях правительства к ламской секте я писал вам еще прежде. На месте ошибка скоро была замечена и уже в 1860 г. предполагалось сделать перемену в положении о ламайском духовенстве, но по некоторым обстоятельствам предположение осталось без истощения. Дело впрочем совсем не оставлено: ожидалось уяснение его от времени. Теперь снова поднят вопрос и, Бог даст, не останется без решительного ответа. Пользуясь настоящим случаем, считаю долгом с своей стороны сказать что нибудь в уяснение столь важного предмета.

По отношению ко всем языческим суевериям в русском законодательстве существует основное правило; — не преследуя их по христианской веротерпимости, не мешаться в тоже время во внутренние дела суеверия ни стеснительно, ни тем более покровительственно. Только ламское суеверие почему-то с давних пор (с 1764 г.), составляло в этом отношении исключение. Назначение штатов, определение должностных лиц в жреческом сословии и т. п. давно приучили лам смотреть на свое суеверие, как на предмет особенной заботливости правительства. Раз переступивши пределы простой веротерпимости, легко было перейти и в прямому покровительству. Были годы, в которые выходили открытые предписания в пользу ламской пропаганды. В степное уложение (кудугэны-токмол), составленное в 1823 г. по поручению начальства выборными селенгинских бурят [140] и доселе имеющее у бурят полную силу, введены статьи, прямо предписывающие преследование шаманского суеверия в пользу ламского (ст. 84 и 85). В следствие этого, остававшихся еще между инородцами шаманцев преследовали всеми мерами. Почитая себя уполномоченными от правительства, ламы повсюду жгли шаманские чтилища, а самих шаманов заставили бежать в леса и горы. «Само христианство ощутило тяготу их влияния. Из язычников никто почта не решался принимать св. крещение, боясь ламского прощения. Да и те из них, которые прежде крещены были, не имели покоя. Их гнали, тяготили всеми мерами. И потому семейства новокрещенных представляли странное и грустное смешение. Дети росли идолопоклонниками, имевши родителей христиан. Отцы и матери бывши христианами таили свою веру и выдавали себя за язычников, чтобы только не попасть в когти ламам» (Буддизм Архиеп. Нила стр. 254.). О том, что делалось ламами в ближайшее к нам время, вот что писал г. Г., командированный в 1860 г. для ревизии селенгинской степной думы и присутствия при избрании хамбо-ламы: «видя внимание к себе со стороны правительства, ламы должны были ясно понять, что служба их считается полезною для отечества и что они пользуются заслуженным уважением не только от бурят, но и от русских. Хамба стал поступать смелее: умножать число лам до излишества, строить кумирни, отправлять лам для сбора подаяний не только в Забайкалы, но и по Иркутскому округу; даже сам ездил всюду по бурятам, как архиерей по епархии; наущал бурятам, что они должны держаться одного ламайства, как законом назначенной для них религии, и не [141] принимать христианства, как религии дли них чуждой; приказывать истреблять у бурят христианские книги св. Писания ветхого и нового завета, переведенные на монгольский язык частию Шмидтом, а большею частию английскими миссионерами, жившими в Забайкалье; в следствие чего и были сожжены все свящ. книги, которые розданы были им миссионерами». — Теперь до того утвердилась между ламаистами мысль о неприкосновенности их веры, что они даже оффицияльно решаются заявлять, что вера шигмунианская самим государем утверждена и защищена от иных (?) влияний и требуют принадлежности к ней на основании законом не только от своих, но и от последователей исчезающего шаманства. — Но не столько это мнимое утверждение суеверия вредит христианской проповеди, сколько то, что ошибочными правительственными распоряжениями народ отдан в порабощение ламам, секте, вредной и в религиозном и в политическом отношении. По буддийскому учению ламство есть аскетическая секта, не имеющая ни каких религиозных отношений к народу, ведущему не аскетическую жизнь (*); но наше правительство ошибочно приняло лам за духовенство у бурят, среди которых они явились; от того бурят разделили на приходы и приписали к разным ламским дацанам (монастырям), а для лам назначили штаты, уравнявшие их, в их глазах, с христианским духовенством. Следствием этого было то, что, не смотря на обеспечение лам и капищ от правительства (на что принесли свою лепту и бедные христиане-инородцы), ламские поборы от того не только не уменьшились, но еще больше увеличились, получивши законное подтверждение. Кроме частных [142] сборов за гурумы, на капища стали делаться поборы по раскладке на общества, и от этих поборов не свободны и христиане, если тайши и другие власти язычники. Вообще ламы до того овладели народом, что управляют им, как господа или повелителя. В глазах народа они уже не простые аскеты или жрецы, а поставленные от правительства чиновники, потому требуют повиновения себе в делах веры и в Делах гражданских, как законного долга именем правительства. Выведенные из подчинения степным думам и поставленные в непосредственные сношения с высшим начальством, ламы для поддержания своего, суеверия постоянно распускают в народе слухи о полученных будто ими указах с предписанием запрещать бурятам принимать христианскую веру и т.п. Впрочем народ видимо тяготится настоящим отношением в нему лам и терпит такой порядок потому только, что чувствует себя не имеющим на столько силы, чтобы освободиться от своего порабощения. — Поелику народ поставлен в такое положение ошибочными правительственными мерами: то самому же правительству надлежит вывести его из него, возвративши дам в то состоящие, в каком они должны находиться по учению своей секты, т. е. в состояние отшельников, безвыходно живущих по своим дацанам. Всякое же вмешательство во внутренние дела суеверия с правительственною регламентациею противно христианской совести и несогласно с достоинством христианского правительства.

Освобождение от суеверия для инородца становится, тем труднее, чем не выгоднее положение своих христиан-инородцев в своем обществе. Я писал уже вам, каким преследованиям подвергаются они, и что [143] самая бдительная полиция не может защитить их от ежедневных преследований их властей и простых инородцев-язычников. Основную причину гонения, не смотря на индифферентизм, лежащий в основе всякого языческого суеверия, объяснять давно Сам Господь: будете ненавидимы всеми имене Моего ради. Не приидох бо воврещи мир на землю, но меч. Я хочу сказать собственно о причинах невозможности защитить христиан от преследования язычников в их настоящем положении. Христиане, как и все инородцы, управляются на основании Учреждения о сибирских инородцах, а Учреждение это писано, во первых, для язычников со всею их языческою обстановкою, во вторых, писано с целию оградить их от влияния русского земского начальства, не оправдавшего себя по ревизии М. М. Сперанского. От того по учреждению о сибирских инородцах инородческое ведомство в христианском русском государстве составляет как бы особое языческое государство, управляемое своими законами или обычаями; от того и христиане-инородцы, по закону находятся почти в таком же положении в своем обществе, в каком христиане-китайцы — в своем Китае. Это положение для наших христиан-инородцев тем невыгоднее, что в Китае христианин с переменою веры не переменяет своей национальности: у нас всякой инородец, бурят и тунгус, с принятием христианства делается русским не по вере только, но и по языку и по всей обстановке обыденной русской жизни! Крещенный бурят или тунгус, как бы плохо ни говорил по-русски, непременно старается говорить по-русски и почел бы тяжким оскорблением, если бы назвали его бурятом или тунгусом, а не русским. (Единственное звание, терпимое христианами-инородцами, есть карым (от кара или хара — черный) т. е. черный русский в отличие от русских белых.) Носить [144] русскому т. е. крещеному инородческую одежду, употреблять их пищу и жить в юрте, по мнению самих язычников, значить поганиться. В особенности юрта есть отличительный знак язычества; для язычника она есть храм, где наядой угол имеет для него свое суеверное значение, а постоянно поддерживаемый в ней огонь есть божество, которому он приносит жертву от всякого куска пищи (Первоначальная религия бурят состояла в почитании стихий: почитание огня есть остаток сей религии.). Есть буряты-язычники; которые имеют все надворное строение (амбары, сараи и под.), как следует оседлым, а сами живут в юрте, или же, имея русский дом (зимовье), имеют тут же на дворе и юрту. При этом в русскую избу они никогда не поставят своих богов, но или поставят в нее русскую икону, особенно св. Николая, или оставит так, без всякой святыни. От того как кочевая жизнь есть почти необходимый удел язычника, как бы он богат ни был, так оседлая жизнь есть необходимая принадлежность всякого христианина, и постепенный переход крещеного инородца к оседлой русской жизни есть непременный знак постепенного усвоения им новой веры. — При такой противоположности в гражданском быту инородцев-христиан и язычников, при законах, постановлявшихся исключительно для язычников, с целию оградить кочевой быт их, и при начальстве исключительно языческом, понятно, сколько может быть столкновений у христиан с язычниками, по закону редко для них выгодных. Если христианин захочет жить оседло, завестись хлебопашеством, земли для этого он может получить от общества или тайши только [145] из снисхождении, по милости, а не по праву, потому что вся земля у инородцев, по закону, отведена, под кочевья. Я знаю, какая страшная борьба шла у одного христианином с язычником-тайшою из-за трех четвертей десятины земли, на которой первому хотелось построить дом с надворным строением. К счастию карим был бойкий, в сознании своей правоты, и настоял на своем. Я, говорил он после миссионеру, готов был отвечать самому генералу, а не то, что его почтению (тайше)». — Азиатское право сильного у наших инородцев не только существует на практике, как злоупотребление, но утверждено самыми степными законами. Владение землею условливается силою человека и земли, раз захваченные сильными, переходят к их потомкам, как законное наследие. Христиане со дня крещения большею частию выходят из языческих семейств, к которым принадлежали и с которыми пользовались землею. Как же им теперь получить земли? Опять по милости язычника тайши или языческого общества: в степных законах они ничего не найдут в свою пользу. Обыкновенно христиан селят около степных дум. «Мы велели им поселиться здесь, говорил мне один начальник-язычник, чтобы караулили степную думу, а то некоторые поселились было в- русских селах». А около степной думы земли давно принадлежали сильным. Что же делать поселенным здесь христианам? — Молчать по неимению закона в свою защиту, или просить милости у сильных. В прошлом году хоринские христиане — инородцы решились искать защиты у высшего областного начальства, в надежде на покровительство христианского правительства. — Наконец, не смотря на значительную численность свою, [146] не смотря на высшее в сравнении с язычниками образование и высший (оседлый) гражданский быт, до последнего времени, кроме ведомства князя Гантимирова, нигде христиане не избирались в должности, соединенные с какою бы то ни было властию. Образование пролегало им путь только к должности писарей, для которой способных между язычниками не находилось. Когда я христианам армацкого ведомства (где их около трети в сравнении с язычниками) предложил вопрос, есть ли между ними начальники, например, члены инородной управы, или шуленги и зайсаны, они с удивлением смотрели на меня и сами взаимно спрашивали меня, ужели и им можно быть начальниками. Хотя все начальники у инородцев служат по выбору (наследственный начальник один князь Гантимуров), на христиан никогда не падает выбора, потому что большинство, т. е. язычники. никогда не допускают этого. Если язычник-начальник сам примет христианство, его стараются удалять от должности разными доносами и клеветами, или просто общественным приговором. Да и в редких ведомствах христиане допускаются на общественные гуглены (сходки) для рассуждения по делам общественным? потому что на них смотрят, как на людей, чуждых инородческому обществу, как на русских. — Прежде для христиан учреждались особые управы оседлых инородцев, или же перечисляли их в соседние крестьянские волости. Этою мерою их конечно освобождали от притеснений язычников, но в тоже время, как будто в наказание за принятие христианства и оседлую жизнь, лишали прав и льгот. Высочайше дарованных инородцам (кроме рекрутской повинности), и облагали всеми крестьянскими [147] повинностями. — В 1860 г. в первый раз избран был в тайши (селенгинские) христианин, потому что по ревизии степной думы так много оказалось беспорядков и злоупотреблений, что не находилось другого средства к исправлению зла, как избрать в тайши христианина Минеева. В прошлом году со стороны христианского начальства сделано истинное благодеяние для христиан кударинского ведомства (ближайшего к Посольскому монастырю): им самим предоставлено было выбрать из среды себя члена в степную думу и ему потом предписано защищать христиан в думе от притеснений язычников и устранять всякие препятствия к оседлой жизни. Благодетельные следствия этой меры обнаружились вскоре: те, которые прежде не крестились из боязни подвергнуться притеснениям, теперь охотно стали креститься, а крестившиеся прежде положили начало оседлости. При благодетельных преобразованиях, совершающихся теперь по всем ведомствам обширной Росой, смеем надеяться, что не оставлены будут без внимания и наши братия о Христе, инородцы-христиане, доселе рассеянные по степям Забайкалья среди языческого общества, как овцы, не имущие своего пастыря. Загнанные в своих языческих обществах, они не смели доселе заявлять жалоб на свое стесненное положение, а когда дитя не плачет, мать не разумеет. Все думали, что им хорошо жить в своих общества, а издали, пожалуй, многие могли думать, что в православном русском государстве даже выгодно принимать христианство.

17 Февраля 1864 г.

СЕДЬМОЕ ПИСЬМО.

Что же, спросите, на конец, делала и делает христианская миссия для просвещения верою забайкальских [148] язычников? К сожалению, должно сказать, что, и с этой стороны не видно такой усиленной деятельности, которая бы отвечала упорству язычества.

Первая Забайкальская миссия в селенгинском монастыре кончилась, кажется, со смертию архимандрита Мисаила, скончавшегося в 1743 г., а в посольском — с назначением настоятеля его, архимандрита Илариона Труса; в 1734 г. настоятелем пекинской миссии, с оставлением при должности посольского настоятеля. Управлявшие монастырем за отсутствием архимандрита, наместники, по видимому, мало занимались миссионерским служением. С восстановлением в монастыре игуменства в семидесятых годах прошлого столетия снова открывается миссионерская деятельность посольского монастыря, но деятельность опять несоответствующая местным потребностям: посольский игумен Иоиль, как проповедник веры между язычниками, один должен был ездить не только к селенгинским и хоринским бурятам, но даже за камень (Яблоновый хребет) в Даурию. Притом, чтобы иметь право язычнику креститься, он должен был наперед подавать прошение о разрешении на высочайшее имя в казенную келлию (контора) посольского монастыря и тогда уже готовиться к крещению. Между тем препятствия со стороны языческой власти и тогда имели свою силу. Например, монастырская ьратия хочет подержать в монастыре новокрещенного для надлежащего обучения вере, а тайша-язычник официально требует его в свою команду. Вообще же из ежегодных донесений посольских игуменов о новокрещенных не видно особенных успехов евангельской проповеди, а в настоящем столетии прекращаются и самые донесения. Очевидно, христианство [149] распространялось не столько официальною миссиею, сколько невидимою силою Божиею. Где было больше церквей и вообще русского населения, тем больше и крестились.

В 1818 г. за Байкал прибыла английская миссия, состоявшая из трех человек, и основала здесь два стана, — один на левом берегу р. Селенги против г. Селенгинска, а другой — в двенадцати верстах от хоринской степной думы на р. Кудуне. От первого стана доселе еще сохранялось довольно обширное заведение, вмещавшее в себе, кроме помещений для семейного миссионера, училище, больницу и типографию а от последнего, не осталось ничего, кроме следов каменного фундамента и двух надгробных памятников с латинскими и русскими надписями. Последний английский миссионер выехал из России в 1842 г. Не смотря на ученость членов английской миссии, на огромные материальные средства, которыми они располагали, и те благодетельные учреждения, которыми они привлекали к себе инородцев, плоды более чем двадцатилетних трудов их были ничтожны. Оба стана в течение слишком двадцати лет приобрели для христианства не более трех человек! Причиною такого странного явления было то, что ученые миссионеры, обучая язычников истинам христианства, не заботились о приобретении их верою для Христа. В своих училищах они обучали детей священной истории и катихизису точно так, же, как и теперь во всех бурятских училищах учат этим предметам детей-язычников учителя-язычники, — учат, как предметами, необходимым для образования, а о том, что всякое, противное учение есть ложь, заблуждение, здесь не было и речи. Оттого и сами буряты смотрели на них, не как на проповедников [150] веры, а как на простых учителей и лекарей. Единственный памятник, оставленный английскою миссиею, последующей забайкальской миссии, — памятнике, достойный учености ее членов, — есть Библия на монгольском языке их перевода. Но раздача ее бурятам самими миссионерами, без всякого отчета в том, к чему она послужит, возбуждала только ревность лам к истреблению ее в десятках тысяч экземпляров из ветхозаветных книг, кроме книг пророческих, довольно еще экземпляров сохранилось для настоящей забайкальской миссий, но Новый Завет совсем исчез и может быть приобретаем только из-за граница, в лондонском издании.

Православная миссий за Байкалом вновь открыта в 1821 г. при архиепископе иркутском Михаиле Н. Тогда предписано было священнику Кульской церкви Александру Бобровникову заниматься проповедию Евангелия между соседними бурятами. В помощники ему вызвался новокрещенный из бурят Михаил Сперанский (крестник сибирского ген.-губернатора М. М. Сперанского). По неимению материальных средств к обеспечению миссии, священник Бобровников оставлен был в то же время при прежней должности приходского священника, а Сперанский остался на своем содержании с одним правом за проповеднические труды носить, не в пример другим, священническую рясу. В 1834 г., с теми же условиями определен был миссионером селенгинский священник Владимир Межев и в 1836 г. укырский священник Аврамий Виноградов. В 1840 г. первый был переведен из Селенгинска, а в 1842 г. и второй — из Укыра: с тем вместе кончилась и миссия в этих местах. Только священник Бобровников, оставивший ученым [151] памятником своей миссионерской службы первую монгольскую грамматику на русском языке, оставил и преемников по себе в миссионерской должности. Много ли сделала для христианства эти миссионеры, занятые обязанностями по приходам, простирающимся на сотни верст, по неимению документов, сказать вам ничего не могу. Вообще же, по словам христиан-инородцев, с которыми я имел беседу об этом предмете, обращение бурят к христианству с настоящего столетия не усиливалось, а постепенно уменьшалось, потому что усиливались полчища лам, возрастая с быстротою не сотнями, а тысячами, так что ни богатая английская миссия, ни наша бедная не могли оказать никакого сильного противодействия все более и более укреплявшемуся врагу.

С 1858 г. началась новая переписка об учреждений православной миссии за Байкалом и вообще по иркутской епархии. В следствие того, в сентябре того же года, священнику 3-й конной бригады казачьего войска в Селенгинске Иоанну Никольскому предписано было принять на себя должность миссионера с сохранением обязанностей бригадного священника и законоучителя в бригадной русско-монгольской школе. В 1861 Г. открыто за Байкалом викариатство с тою нарочитою целию, чтобы содействовать успешнейшему распространению христианства между здешними язычниками. В том же году в хоринское ведомство определен с увольнением от других обязанностей первый миссионер, — священник Михаил Телятьев, которого в следующем 1882 г. заменил на том же основании из воспитанников, обучавшихся монгольскому языку при с.-петербургской семинарии, священник Григорий Попов. В том же 1862 г. [152] определены два миссионера свободные от других обязанностей — в ведомство князя Гантимурова и агинской степной думы священники Алексей Малков и Григорий Литвинцев. С сентября того же года, открыла, сверх штата, в надежде на благотворительность ревнителей св. веры, миссия, в посольском монастыре для ближайшего кударинского ведомства, состоявшая сначала из одного иеродиакона (ныне иеромонаха) Мелетия, бывшего воспитанника казанской духовной академии, к которому вскоре присоединился, в качестве сотрудника, Петр Данилов (ныне монах Платон), также послушник и переводчик, а к концу 1863 г. прибыли еще в посольский монастырь назначенные в забайкальскую миссию, также сверх штата, из Оптиной пустыни рясофорный монах Андрей. Петров и из Свияжского монастыря, иеромонах Вениамин. Наконец в том же году открыто в посольском монастыре частное училище для инородческих детей, также с целию приготовления на служение миссии. С благотворительною целию открыта здесь же лечебница, по гомеопатическому, способу, и мастерская для печатания икон, для новокрещенных, по метахромотипическому способу.

Успехи новой миссии сначала не могли не затрудняться новостию самого дела, на которое, она была призвана; но преимущественно успех и безуспешность зависели от положения, в каком находились сами инородцы к своим светским властям и жреческому сословию.

Между ламайцами Евангельская проповедь, не имела, почти никакого успеха. Причина безуспешности отчасти заключалась в самих миссионерах, поставленных в местах ламского суеверия (теперь оба переведены на другие места): один был еще молод и [153] неопытен, а другой — занят другими служебными обязанностями. Но главным образом безуспешность зависела от отношения самого народа к ламам. Потому между ламайцами крещено по всему Забайкалью не более двух, трех десятков, — что, разумеется, не имело никакого влияния на прочую массу. Мое назначение и поездки среди них пока возбуждают одни толки о будущем, а не настоящем переходе в русскую веру, лам же заставляют усерднее отчитывать бурят от русской веры и на меня начитывать разные беды. В последнем, по временам, помогают им и приходящие из Монголии ламы, по мнению бурят, более сильные во всякого рода начитываниях. Чтобы при содействии благодати Божией иметь между ламайцами нибудь успех, для этого, кроме возвращения лам в положение, требуемое правилами их секты, с духовной стороны требуется более усиленное действие на них не чрез отдельных миссионеров, по одному на несколько десятков тысяч язычников, а целыми братствами, по нескольку в ведомстве. Если для христиан, с детства принявших св. крещение полагается, по меньшей мере, на триста и даже на двести пятьдесят душ, священник с причетником, чтобы удовлетворять их духовным нуждам, и для содержания их находятся хотя небольшие казенные и общественные средства: то почему же для людей, совсем незнающих святой, веры, не назначить, по, крайней мере, для тысячи душ одного миссионера и послушника с содержанием из того же казенного источника? Но еще благотворнее было бы, еслибы православное русское общество, предоставя казне дела казенные, — дела любви христианской, каково просвещение верою неведущих истинного Бога, приняло [154] на себя, как принимают на себя такие дела иностранные христиане в западных государствах. Если у нас доселе господствует язычество, то виновато в том все общество, потому что все попытки устроить правильную миссию всегда сокрушались и сокрушаются прежде всего от недостатка материальных средств.

Самое удобное поприще для миссионерской деятельности за Байкалом представляло, как я уже прежде замечал, ведомство князя Гантимурова, потому что здесь в большей части населения ни одна из показанных прежде (См. письмо 6.) противодействующих причине не имела значения, только между пограничными Монголами этого ведомства давно укоренившееся ламство сохраняло всю свою враждебную силу. Самым же лучшим пособием к распространению здесь христианства служило то, что обращение к христианству для тунгусов не было новостию: постоянное обращение с русскими, между коими много их единоплеменников, и знание большинством русского языка скорее всего сближали их и с русскою жизнию и с русскою верою. Потому, когда в 1862 г. определенные в это ведомство миссионеры, свящ. Малков и Литвинцев, с усердием принялись за них, то в одно Полугодие приобрели для церкви — первый двадцать душ, а второй — семьдесят пять. Особенное Влияние христианства на умы тунгусов открылось в том, что в числе принявших св. крещение было два шамана, — люди, которым суеверие давало средства к жизни, иногда весьма значительные. В 1863 г. Малковым приобретено для св. Церкви двадцать шесть душ, Литвинцевым — пятьдесят шесть.

Труднее было начинать дело новой миссий, основавшейся в посольском монастыре. Близ находящееся [155] ведомство кударинских бурят представляло два благоприятные для христианской проповеди условия, — во первых, знание большинством русского языка и потом отсутствие ламства. Неблагоприятно действовало, во первых, то, что здесь давно уже не было никакой миссии, и обыкновенные обращения в следствие общения с русскими бывали редки; во вторых, начальство все было язычество, изуверно преданное шаманству, представителем и жрецом которого был сам главный тайша. Оттого, не смотря на близость главного стана миссии, первые усилия миссионеров склонить кого либо к принятию христианства долго оставались безуспешными: многие объявляли о своей готовности принять христианство, но тогда только, моща будут креститься другие, особенно начальствующие; слышались и умные рассуждения о несостоятельности шаманства, но всякий боялся первый пуститься в незнакомый путь. Ужe к концу 1862 г. начали понемногу принимать христианство: всего в 1862 г. крещено кударийских бурят сорок шесть душ. В следующем 1863 г. действия Евангельской проповеди стали успешнее; но за то обнаружилось открытое противодействие со стороны язычников и их властей: христиан преследовали, как только могли, и обыкновенными придирками и открытыми побоями. Один бурят входил в купель крещения весь к синих пятнах от побоев, полученных им от своих единоплеменников-язычников, за желание принять христианство. У матери-христианки, по смерти мужа, отобраны были малолетние дети и отданы на воспитание дяде-язычнику. Впрочем явно обнаружившееся зло обратилось в добро: открыто обнаружившееся противодействие заставило принять решительные меры, и кударинским [156] христианам дано была право самим из своей среды набирать заседателя в степную думу для ограждения своей безопасности. После этого переход к христианству сделался свободнее и все прежде высказывавшие желание принять св. веру и только выжидавшие благоприятного случая, теперь стали один за другим принимать св. крещение. В всего крещено в кударинском ведомстве сто двадцать душ обоего пола.

Благодать Божия, кроме невидимого действия своего в сердцах обращаемых, без чего не сильна никакая проповедь, иногда проявляла и видимое действие свое, видимо споспешествуя евангельской проповеди. Для славы Божией, расскажу вам несколько случаев. Вот что писал мне миссионер, свящ. Малков, в отчете своем за 1862 год. «Когда объезжал я юрты кочующих тунгусов по пади Урулюнгую (15 июня), некрещенный тунгус Дзангей Угаев рассказал мне здесь следующее: «Прошедшего (1861) года тяжко заболел у меня оспою, сын Шанджей. Я и жена думали, что он умрет (а он у нас один только и есть сын, больше нет детей); сидели подле него да плакали. В уме или без ума был наш сын, не знаем (мы и сами были, как безумные); только вдруг он запросил, чтобы на грудь ему положили русского Бога (крест). На месте, где мы кочевали, — в пади Ядагли, было всего две юрты; крещеных тунгусов в них никого не было. Жена стала торопливо посылать меня в казачий караул Кайласутуй; на дороге я встретил казака. Павла Козлова и рассказал ему свое горе. Он снял с себя крест, подал мне и сказал: "пусть, же я буду твоим кумом!" — Я живо вернулся домой, надел на сына крест, — и ему тут же стало легче, а скоро и совсем поправился. Так и [157] думаю — прибавил Дзангей — Бог спас его, а (шибко, шибко) парень немог! Выздоровев, Шанджей захотел креститься, и мы ему тог ж хотели, и вот недавно окрестили его. Теперь зовут его Николаем. Думаем и сами креститься, только пока отложили; а молимся русскому Богу». Дзангей рассказывал все это с полною верою в милость Божию, явленную в исцеление сына его силою креста Христова, и со слезами умиления и благодарности на глазах». Священник села Елани, Верхнеудинского округа, Константин Затопляев сообщил мне о чудесном исцелении одного бурята, четыре года лежавшего в болезни, — об исцелений, совершившемся благодатию крещения. До крещения он до того был болен, что не мог стоять на ногах, и при помощи четырех человек погружен был в купель. На другой день по Крещении священник отправился к нему в улус и не застал его дома, — он верхом уехал в соседний улус! Подобный случай исцеления в крещении и вообще силою единого истинного христианского Бога известны и язычникам, и они, в тяжких болезнях, иногда прибегают к крещению, как последнему спасительному средству; Буряты-казаки, находясь на службе в Иркутске, часто умирали. В этой беде они обращались и к ламам и к шаманам; ничто не помогало. Наконец, они решились надевать на себя кресты и, как замечают, перестали умирать. Теперь почти всякий казак-бурят, отправляясь на службу в городе, надевает на себя крест, в надежде на сохранение крестною силою. Иногда родители-язычники, сами оставаясь некрещенными, просят окрестить детей, когда не стоят, т. е. умирают дети, д. опыты оправдывают такую веру. Все шаманы верят [158] также, что злой дух не нападает на крещеных, а только на них одних, и потому-то они прибегает к шаманам (которые, по их понятию, то же, что наши колдуны) и умилостивляют его жертвами. — Но никто же может приити ко Мне, говорит Господь, аще не Отец пославый Мя привлечет его (Иоан. 6, 44): и те самые, которые так рассуждают и говорят, глухи остаются ко всем убеждениям евангельской проповеди, пока благодати Божия, не коснется их сердца!

В заключение этого письма считаю долгом пред благотворителями забайкальской миссии дать отчет в приходе и расходе сумм, перешедших чрез мои руки.

В приходе всего состояло денег 1,130 р. 85 к. В число их вошли, кроме пожертвований, о которых много было уже объявляемо в «Духовной Беседе» и в «Иркутских Епархиальных Ведомостях», — 75 р., отпущенные, из верхнеудинского окружного казначейства, с назначением на пособия новокрещенным, — 131 р. 35 1/2 к. из часовни, вновь устроенной в пользу миссии на байкальской пристани в Посольске — 250 р., пожертвованные на витимских золотых промыслах и некоторыми благотворителями их. г. Баргузина, на устройство миссионерского стана на Баргузинской степи, и вновь полученные из Новгорода от архим. Аврамия — 25 р.; с Вознесенского золотого промысла, от свящ. Евгения Плясцика — 25 р.; из С.-Петербурга ох поручика Тарасова — 1 р.; из Тулы от Ел. П. Ивашкиной — 1 р.; из Сарапула от не- известного, от 22 июля — 50 р.; ин Томска от И. П. Басина — 5 р., и от неизвестного на поминовение Павла — 5 р.

(В настоящем году поступили на приход пожертвовании: из Копала, от Т. С. Данилевского — 5 р.; из Ливен, от 31 октября — 3 р.; из Кяхты, от учителя А. Б. — 1 р.; из Верхнеангарска, от свящ. Д. Соболева — 2 р.; из Аксайской станицы, от А. М. Багушевой — 50 р.; от верхоленского купца Козлова — 25 р.; от тюменского купца П. И. Матягина — 50 р., и от троицко-савского свящ. К. Сотникова — 3 р.) [159]

Вещами пожертвовано: от архим. Даниила, бывшего члена пекинской миссии, — 464 тома книг на европейских и преимущественно на азиатских языках; от бывшей редакции «Духовной Беседы» — «Духовная Беседа» за 1858, 1859, 1860 и 1861 гг.; от Правления С.-Петербургской семинарии 25 экземпляров книг, относящихся в изучению монгольского, языка и буддизма; от кяхтинских купцов, Я. А. Немчинова и М. Ф. Немчинова два места черного чая, и от верхнеудинского купца И. П. Фролова 214 арш. ситцу на белье новокрещенным. Наконец, от селенгинского купца Н. И. Мельникова поступила библиотека бывших английских миссионеров за Байкалом, на европейских языках, на неопределенное время, а на монгольском — навсегда.

Из означенных денег, за исключением 250 р., оставшихся неприкосновенными для будущего баргузинского миссионерского стана, израсходовано на жалованье вновь поступавшим, не обеспеченным от казны, миссионерам, миссионерским, послушникам и переводчику — 545 р. 50 х.; на постройку белья для новокрещенных — 340 р.; на вспоможение беднейшим из новокрещенных — 120 р. 30 к.; на разные расходы во время разъездов миссионеров по улусам — 117 р. 20 к. За тем употреблено на покупку для миссии гомеопатической аптеки с гомеопатическою библиотекою — 100 р.; на приобретение хромотипических оттисков икон на бумаге из привилегированного заведения метахромотипии в С.-Петербурге — 300 р.; на краски и рисовальные принадлежности — 33 р. [160]

Передержка частию покрыта местно найденными средствами, бывшими в личном распоряжении пишущего сии строки, частию сделана в счет будущих благотворительных приношений, в надежде на Того, Кто печется и о птенцах врановых, призывающих Его. Частию покрыта, частию отнесена на тот же счет и передержка, сделанная на содержание инородческих детей, обучающихся в посольском монастыре, на учебные книги и пособия для них и вообще на покупку книг, необходимых для изучения буддизма и монгольского языка. Содержание пищею как детей, готовящихся к миссионерскому служению, так и всех состоящих на миссионерской службе, шло от Посольского монастыря.

Желающие участвовать в просвещении верою забайкальских инородцев доставлением средств миссии благоволят адресовать свои приношения в Посольский монастырь на Байкале, на имя настоятеля забайкальской миссии, Вениамина епископа Селенгинского.

11 марта 1864 г.
Посольский монастырь на Байкале.

Текст воспроизведен по изданию: Забайкальская миссия // Христианское чтение, Часть 2. 1864