-

ПИСЬМО ИЗ ИРКУТСКА.

Водяной тромб.

В начале июля 18.... я ехал из Верхнеудинска в Петровский завод. В такое время года поездки по Забайкалью восхитительны. Случайно я догнал старшего адъютанта М. и доктора Д., ехавших туда же, и мы втроем поместились в одном тарантасе. Погода установилась чудесная, июльский жар несколько умерялся сыростью почвы, от сильного дождя, шедшего здесь дня два тому назад. Путь наш лежал по правому берегу Селенги, и мы с Омулевой горы должны были своротить на дорогу, ведущую к заводу. Трудно указать на место более живописное, более величественное, особливо когда смотришь с вершины Омулевой горы. Оба берега р. Селенги высоки и обрывисты, река прорвала твердыни порфиров, видимо свидетельствующих, что страшная огненная сила выдвинула их из недр земли и поставила в чудном хаотическом беспорядке. Смотришь вдаль — все тот же резкий беспорядок, нигде не видно правильной цепи гор; — за Селенгою, на левой стороне ее, они громоздятся то низкими, то высокими группами. Здесь простой глас убедится, что процесс землетрясения был волнообразный, кора земли застыла, изобразив как бы море, в минуты своего грозного волнения. Вообще вид этих обнаженных скал дик и поразителен. В стесненных берегах Селенга имеет быстрое течение вырываясь небольшим потоком из-за Китайской границы, она смотрит здесь уже значительною рекою, и от быстроты, время от времени, переменяет русло свое. От этого образовалось много островов, поросших тальниками различных видов; с горы острова кажутся искусственными садами, светлая зелень деревьев, правильно разбросанным, на песчаном грунте, поражает глаза яркостию колорита и резко отделяется от темно-красных порфировых берегов. Подножие Омулевой горы замечательно в другом отношении: здесь, на прибрежных песках нашли приют разнообразные растения. Нельзя отвести глаза от удивительной пестроты миловидных окситрописов, острагалюсов, виции и других горошковых семейств. Они очень напоминают новоголландские кеннедии, платилобии, боронин и др., с тою разницею, что наши легуминозные растения почти все однолетние, тогда как те состоят из древесных многолетних [195] кустарников. Вьющиаг.я растенин, переплетясь между собою, составили сплошные гирлянды, и из густой зелени их выставлялись кое-где бесподобные Сибирские лилии martagon и tenuifolium. Одним словом, все, что мы, видели, было вполне своеобразно, подобной картины, конечно, нельзя встретить на противоположной стороне озера Байкала. Оставив Селенгу вправе, мы поехали гористою дорогою чрез селения старообрядцев, которые переселены в Сибирь из Польши, в царствование Екатерины ІІ-й. Тобольский губернатор Чичерин водворил их в окрестностях Барнаула, и небольшую партию из них отправили в Верхнеудинский округ, на место, об котором я теперь упоминаю. Чичерин был к ним так милостив, что предварительно позволил избранным из среды их ехать за Байкал и по желанию выбрать место для поселения. Доверенные, осмотрев земли между реками Селенгою, Чикоем и Хилком, выпросили их для своего жительства. Прошло несколько десятков лет, и они сделались первыми здешними хлебопашцами, они трезвы и очень трудолюбивы, их жизнь, исполненная довольства, напоминает наши русские внутренняя губернии. Народ этот совершенно сохранил нравы, обычаи и одежду своих отцев; смотря на них, радуешься, что они оставили при себе элементы доброго русского быта.

Оставив их селения и возделанные горы, мы спустились на пространную Тугнуйскую степь. Здесь переход поразителен: природа и люди, совершенно другие. Тугнуйскую степь занимают Буряты Хоринского ведомства, коих предки, Халхасцы, вышли из Монголии в наши пределы между 1674-м и 78-м годами, вследствие междуусобий, существовавших тогда в Монголии в пределах средней Азии. Хоринцы явились в Нерчинск в управление прикащика Павла Шульгина, в числе 20-ти родов, приняли присягу (шерть) на подданство и получили для кочевки обширные места между Нерчинском и Верхнеудинском. Гораздо позднее, по монгольским сведениям (в 1699 г.) одноплеменники их, утомленные войною с своими соседями Зюнгорами, подпали под власть Маньджу — Китайцев. Должно полагать, что отделившиеся от Цецен-Хана и вышедшие к нам 20 Хоринских родов, были вначале малочисленны; из них тогда же составлено 11-ть родов, и в этом разделении Хоринцы остаются до настоящего времени. Название свое вероятно получили они от Монгольского слова хори (двадцать), то-есть родов, в числе которых они перекочевали из Халхи. Впоследствии инородцы эти, как видно из грамоты, данной им в 1705-м г., марта 22, [196] оказали значительные услуги полномочным послам: Феодору Алексеевичу Головину и Савве Лукичу Владиславичу, в бытность их за Байкалом для разграничения земель. Тугнуйская степь с пересекающею ее речкою Тугнуем носит также свой отпечаток оригинальности; местами она очень живописна, и там, где воды Тугнуя захватывают низменности, видна сильная растительность. Здесь опять тоже неистощимое разнообразие горошков, астрагалов, оробусов. Их цветутущие полосы изображали собою как бы цветники, насажденные рукою садовника. Эти прелестные оазисы сменяются солонцами; издали думаешь, что снег покрыл землю, а между тем белизна происходит от глауберовой соли, вышедшей на поверхность. В этих местах земля почти не имеет травяной щетки, но есть однакож несколько растительных семейств, преимущественно растущих на солонцоватой почве. Оригинальность Тугнуйской степи еще более выказывается там, где разбросаны кочевые юрты инородцев. Вдали от дороги, на месте более возвышенном виднелась Тугнуйская кумирня (дацан). В пространной открытой степи эти моленные дома очень рисуются и обманывают, выказываясь большими архитектурными строениями, но в самом деле деревянные дацаны наших Монголов не обширны и грубо отделаны. Говоря вообще о степях Забайкальского края, все они, взятые вместе, составляют как бы преддверие к обширной Гобийской степи. Цепь малого Гентея, вышедшая из средней Азии и составившая нашу природную границу с Китаем, разделила Гоби от Забайкальских степей. Но открытые места, омываемые р. Аргунью, там, где Гентей разветвился на бесчисленные отроги, мы решительно почитаем за северные пределы Гоби. Окраины Тугнуйской степи состоят из голых низменных гор, идущих от р. Селенги на восток. Здесь те же различные видоизменения порфиров, как и в обнаженных берегах Селенги: у подножия этих гор, мы нашли амигдалит и ноздреватую лаву коришневого цвета: а невдалеке отсюда, берега речки Мухорисибиря изобилуют плутоническими породами стильбитов, шабазитов, анальсимов и другими подобными видоизменениями. — Один из английских миссионеров уверял меня, что он, на речке Тугнуе, под кустами лавы находил скорпионов; я пытался искать, но не нашел. Не ошибался ли почтенный миссионер; ибо известно, что в восточной Сибири нет нигде скорпионов. Миновав степь, мы поехали возвышенными местами; кое-где мелькали перелески, и здесь виден был труд старообрядцев. По обеим сторонам дороги зеленелись тучные пажити; грунт земли отличного [197] качества и без всякого удобрения, урожаи бывают превосходные, особенно в дождливое лето. После полудиких Бурят, опять нас повезли старообрядцы. Они гонять на весь мах, лошади у них чудесные, и мы лихо проскакали до завода. Оставалось только четыре версты до него, как непредвиденное происшествие, выходящее из круга случаев обыкновенных, внезапно принудило нас остановиться на дороге. С нами встретилась пустая повозка. Ямщик, сидевший в ней, что-то кричал нам и махал рукою, но так как мы ехали очень скоро, то и не обратили на это внимания. Вдруг наш ямщик остановился: мы увидели, что дорогу залило водою, и в глазах наших, она все более и более прибывала. Не зная причины, мы полагали, что ямщик сбился с дороги и привез нас к озеру, но он отвечал простодушно, что другой дороги, кроме этой, нет к заводу, и что он ездить по ней много лет и воды в этом месте никогда не бывало. Ответ ямщика был очень убедителен и еще более подстрекнул наше любопытство. Доктор велел ему двинуться вперед, но лошади захрапели и попятились назад; наконец мы решились лучше выехать на сухое место, где и остановились, чтоб узнать причину этого необыкновенного явления. К сожалению нашему уже вечерело, окрестность подернулась легким туманом, и мы не скоро могли отыскать места, откуда вода разливалась с такою быстротою. Надо полагать, что явление это случилось не более как за четверть часа до нас, потому что встретившаяся нам повозка успела еще проехать по дороге, при том шум от воды уже при нас более и более усиливался и наконец перешел как бы в гул водопада. Атмосфера мгновенно сделалась сырою и холодною, и нас обдавало водяными парами. Еще прошло несколько минуть, и саженях в тридцати от нас, мы увидали великолепное зрелище. Земля выкидывала из недр своих два фонтана, которые по меньшей мере сажень на пять били вверх с чрезвычайною силою и вместе с водою выбрасывали камни и землю. Фонтаны в объеме своем увеличивались постепенно, масса воды то сливалась в один огромный водяной тромб, то разделялась на два отдельные фонтана. От силы подземного давления, мы видели также, что воду бросало в разный стороны, или винтообразно подымало вверх, и брызги летели на далекое пространство. Все это сопровождалось не ровным, но оглушительным гулом. Наконец стремительная сила приметно начала ослабевать: из мутной, неопределенной массы вод, все яснее и яснее образовывались два чудесные фонтана, вода очистилась, и они явились во [198] всем своем величии. Расстояния между ними было до трех саженей; они достигали ровной высоты, и падая, пересекались. Мы долго оставались безмолвными от изумления пред этим дивным явлением природы Доктор пытался было подойдти к самым источникам, но чрезвычайно холодная вода остановила его любознательность, и он принужден был возвратиться назад. Как дорогу залило водою, то ямщик вынужден был спуститься на право в речку Балегу, по руслу которой объехал залитую дорогу и благополучно довез нас до завода. Здесь, прежде всего, мы начали рассказывать о чудном случае, но нам с трудом верили, ссылаясь на то, что падь, где встретили мы это явление, совершенно сухая и воды там никогда не было. Свидетельство доктора более всего подкрепило слова наши: платье его еще не высохло, но он очень сожалел, что не мог достигнуть источника. Что касается до меня, я положил за непременное как можно ранее встать и ехать к чудесным фонтанам, предполагая найдти их в том виде, в каком мы оставили.

Рано утром поехал я туда верхом, и во всю дорогу напрягал свой слух, чтобы скорее услышать вчерашний гул, и заранее представлял себе, как эти фонтаны при солнечном восходе должны быть великолепны. Но увы, оказалось полное разочарование; фонтаны более не существовали, и я с трудом нашел то место, откуда вода стремилась с такою силою. От всего бывшего процесса, остались две небольшие и неглубокие ямы, наполненный водою. Из одной пробивался едва заметный поток воды; он пересекал дорогу и вливался в речку Балегу. Вокруг ям лежали грудами выброшенная земля, дерн и камни. Самое местоположение не представляло ничего особенного: то была небольшая узкая падь, где поставленные загороди показывали, что здесь крестьяне обыкновенно ставят сено. Я почерпнул из ручья воды; она была мутна, но на вкус непротивна. Окинув глазами окрестность, я подумал, зачем эго редкое явление, показавшееся вчера в таком блеске и величии, мгновенно исчезло?! Природа знает, что творит; много сокровенных тайн ее навсегда останутся для нас непостижимыми. Когда я возвратился в завод, доктор прежде всех встретили меня с вопросом, как нашел я фонтаны? Я рассказал, что видел, и мы, все вместе, посетовали о фонтанах, не доживших до солнечного света. Много суждений было у нас об этом предмете; между прочим, участвовавший в нашей беседе яхтинский купец, рассказал нам, что года три тому назад, он был личным свидетелем подобного же феномена. На [199] низменной косе, вдавшейся в Прорву (пристань на оз. Байкале), видно было несколько земляных бугров; в самый полдень бугры эти разверзлись с страшным взрывом, из них образовались вдруг фонтаны, и вода несколько часов била довольно высоко и с большим шумом. Эго случилось в последних числах сентября месяца 1835-го года; в гавани стояло много купеческих судов, и народ с удивлением смотрел на небывалое зрелище.

Проезжая обратно из Петровского завода, мы остановились на дороге, доктор побежал к ямам, чтобы поверить меня, и нашел то же, что я передал. Подходя к тарантасу, он приложил указательный палец ко лбу и с большою уверенностию сказал нам: Господа, как хотите, а вчерашнее явление очень понятно объясняет нам теорию образования водных систем. Подумав немного, я хотел было согласиться с мнением доктора, но сбился совершенно с толку, когда увидел, что новорожденный ручей исчез совершенно, оставив едва заметный след своего существования.

ИЛ. СЕЛЬСКИЙ.

Иркутск.

Текст воспроизведен по изданию: Письмо из Иркутска // Москвитянин, № 1. 1855