-

ПТИЦЫН В.

БУДДИЗМ В ЗАБАЙКАЛЬЕ

Из личных наблюдений туриста.

Буддизм, первая религия в мире по числу своих поклонников, замечательная по богатству высоких философских идей в учении ее основателя, а также и по своим нравственным идеалам, исповедуется в нашем Забайкалье громадным большинством бурят. По «Памятной Книжке Забайкальской Области», за 1871 год, насчитывается до 134.656 человек буддистов из общего числа инородцев этой области, простирающегося до 150.000 человек. Кроме того, в иркутской губернии, по Памятной Книжке за 1887 год, буддистов считается 12.663 чел. обоего пола, из общего числа инородцев этой губернии 121.314 чел. обоего пола. В действительности число буддистов, как в Забайкалье, так и в иркутской губернии, значительно больше приведенных оффициальных цифр.

Существование и положение буддизма в России нормировано в наших законах «Положением о ламайском духовенстве Восточной Сибири», утвержденном еще императором Николаем I в 1853 году. Положением этим существование буддизма в России признано, но исповедание его обставлено многочисленными [174] условиями. Особенно ограничены и подробно регламентированы Положением прав и обязанности буддийских духовных лиц, лам, и первенствующего ламы бандидо-хамбо — звание, соответствующее епископскому. Таких буддийских хамбо-лам два в России: один у буддистов-калмыков астраханской губернии, другой — в Забайкалье у буддистов — бурят. Управлению и верховному надзору последнего подчинены все 34 дацана (буддийские монастыри), находящиеся в Восточной Сибири. По словам забайкальских бурят и лам, их хамбо-лама считается высшим не только в России, но и во всей Монголии.

Положением о ламайском духовенстве, сибирским ламам и хамбо-ламе запрещается переходить за пределы своих монастырей и приходов без особого на каждый раз разрешения забайкальского губернатора. В прежнее время, по рассказам знакомых нам лам и мирян-бурят, исходатайствование хамбо-ламе разрешения на поездку в какой-либо из подчиненных ему дацанов за пределы своего прихода обходилось ему не менее нескольких тысяч рублей. И в настоящее время такое разрешение добывается хамбо-ламой с большими затруднениями. При таких условиях посещение каждого дацана доступно бывает хамбо-ламе не более одного раза в пять, шесть лет. Летом 1889 года ему разрешена была поездка на несколько дней за пределы своего прихода, но с тем, чтобы он ездил в костюме простого бурята, а не в своем ламском одеянии, и чтобы он ни в каком случае не останавливался в бурятских улусах, а непременно в дацанах.

Очагами буддизма в Забайкалье служат буддийские монастыри, дацаны, которых в Забайкалье 32, и еще два дацана в иркутской губернии — тункинский и аларский. Постройка новых дацанов безусловно запрещена бурятам. Даже добывание разрешения на поправку и необходимую починку существующих дацанов сопряжено для буддистов-бурят с большими затруднениями и «расходами», каких они часто не в состоянии вынести.

Известную надпись, собственноручно сделанную императором Николаем I на поднесенном ему для утверждения проекте Положения о ламайском духовенстве: «считать утвержденным, но не вносить в свод законов», — ламы, у которых имеются рукописные экземпляры Положения на русском и монгольском языках, объясняют себе в том смысле, что, будучи справедливым, государь чувствовал некоторую суровость Положения, проникнутого отчасти духом подозрительности к буддизму, а потому с неохотою утвердил Положение и запретил вносить [175] его в свод законов, в надежде, что оно будет временным. Трудно, конечно, доискиваться точного и истинного значения тех знаменательных слов императора Николая, но если принять во внимание, что действительно Положение о ламайском духовенстве по своему духу и принципам звучит диссонансом в наших законах об иностранных исповеданиях, — законах, проникнутых довольно широкой религиозной свободой и принципом невмешательства во внутренние распорядки и организацию иноверных религий, то едва ли толкование лам не будет близко в истине.

Положение о ламайском духовенстве, а еще более того — сложившаяся практика поставили дацаны и лам с хамбо-ламой в полную зависимость, почти в полное распоряжение местной земской полиции, как известно, не отличавшейся вообще в Сибири высокими нравственными качествами; Забайкалье же в этом отношении особенно несчастно. Так как в каждом дацане земской полиции, при известной опытности, всегда легко усмотреть беспорядки или какие-нибудь нарушения чего-нибудь, то обыкновенно дацану приходится откупаться. Более церемонным полициантам в недавнее прошлое обыкновенно подносились бронзовые бурханы (статуэтки буддийских богов) с искусно вложенными в них из-под низу кредитными государственными билетами. Про одного, ныне давно уволенного, селенгинского исправника местные русские и буряты рассказывают, что он обыкновенно периодически наведывался в дацаны своего округа, требовал к себе ширетуя (настоятеля) дацана и говорил ему чрез переводчика:

- Ширетуй, я вот ехал в вам, да около дацана потерял двести рублей; поди-ка заставь ламу поискать!

Ширетуй низко кланялся, немедленно командировал на поиски ламу-казначея монастыря, и неудачи в поисках никогда не бывало. Исправник благодарил и уезжал.

В прежнее время вообще администрация надзирала строже за дацанами и спуску не давала. Так, бывший, теперь давно уже умерший, забайкальский областной губернатор однажды внезапно со своим чиновником особых поручений нагрянули в Цонгольский древний и богатый дацан на р. Чикое. По требованию посетителя, тотчас открыли главный храм; он взошел туда, сопровождаемый оторопевшими и не успевшими опомниться ламами, с ширетуем во главе, и, завидев на жертвеннике впереди всех стоящего золотого бурхана, взял его и, пряча к себе в карман, наставительно заметил чрез переводчика ширетую и ламам: [176]

- Ширетуй, этого бурхана я возьму с собой в Читу на рассмотрение, а по рассмотрении пришлю обратно.

Ширетуй и ламы кланялись смиренно и навсегда расстались с своим дорогим во всех отношениях божеством: «обратно» он уже не возвращался.

По поводу отношений низшей полиции в дацанам мне, в одну из прежних моих поездов по Забайкалью, довелось на одной почтовой станции услышать характерное мнение мелкого чиновника местного окружного полицейского управления. В этом округе несколько дацанов, и в том числе один большой и богатый.

В ожидании лошадей, за чаем разговорились мы с ним, и между прочим о дацанах и ламах. К ним он относился вообще симпатично, хвалил добродушие и гостеприимство своих хороших знакомых лам. Узнав, что я из Иркутска, он сразу поинтересовался, как обстоит дело насчет слухов об упразднении хамбо-ламы и закрытии некоторых дацанов. В Иркутске, правда, говорили, что будто поехали в Петербург хлопотать об упразднении звания хамбо-ламы; но во всяком случае ничего определенного я не мог сказать моему случайному знакомцу.

Он был против закрытия дацанов и жалел хамбо-ламу.

- Нет! храни Бог, если дацаны позакроют, да хамбу прогонят! Помилуйте! — откровенно заявлял он: — да ведь этот округ проклятый какой-то! Ни приисков, ни винокуренных заводов! один Голдодолбилин (винокуренный заводчик). Что же это на всех-то! Что и говорить: одними дацанами только и живем!

Чиновник был семейный, служил помощником столоначальника и получал от своего полицейского управления всего двадцать с чем-то рублей жалованья в месяц.

II.

Нынешний забайкальский хамбо-лама Д. Г. Гомбоев служит в этом звании с 1876 года по избранию духовенства всех дацанов Восточной Сибири и по Высочайшему утверждению, а прежде он был ширетуем. Резиденция его — Гусино-Озерский дацан, в 20 верстах от г. Селенгинска на берегу огромного и пустынного Гусиного озера. Во всем Забайкалье и за пределами его хамбо-лама Гомбоев славится своим широким гостеприимством. Не проходит недели, чтобы в Гусино-Озерском [177] дацане не побывало несколько человек гостей; для них специально построен просторный дом, лучший в дацане и европейски меблированный. Все ученые, писатели и туристы, побывавшие у хамбо-ламы, принимались им с особенным радушием и нередко гостили у него по нескольку дней. В сожалению, местные чиновники иногда злоупотребляют гостеприимством буддийского владыки, заезжая в нему просто погулять и превращая его мирную обитель в трактир. Во время одного из посещений хамбо-ламы г. Гомбоева мне пришлось быть свидетелем такой сцены. Проездом заехали в дацан местный заседатель с доктором. Угостив их обедом с винами, во время которого заседатель позволял себе неудобные шутки над хозяином, желая, по-видимому, позабавить меня и доктора, хамбо-лама вышел провожать своих гостей — им был подан экипаж — и, стоя в своем парадном парчовом и толковом ламайском костюме без шапки на улице зимой, выслушивал последние распоряжения эскулапа.

- Скажи ему, — обратился последний в переводчику, указывая ему небрежным кивком головы на хамбо-ламу, — чтобы он приказал своим ламишкам...

Последовало какое-то санитарное распоряжение относительно погребения ламами бурят, их прихожан.

Для умилостивления и угощения знатных светских и других русских чиновников, не проезжающих мимо дацана, у хамбо-ламы имеется русский повар и настоящее шампанское, но сам он ведет суровую и самую простую иноческую жизнь.

Мне случалось заставать его, когда он не ждал гостей, в простом нагольном бурятском тулупе, за чтением тибетских священных книг или беседующим с ламами и мирянами-бурятами. Любовь и преданность бурят к своему хамбо-ламе, как можно было постоянно видеть и убеждаться, беспредельны.

Весьма приятно было встретить в хамбо-ламе г. Гомбоеве не узкого и одностороннего фанатика, а человека с величайшей терпимостью в другим религиям, при сравнительно широких взглядах и большом для бурята умственном развитии. Он учился и даже, если не ошибаюсь, кончил курс в русской школе, в г. Селенгинске. Кроме совершенного знания монгольской и тибетской литературы, г. Гомбоеву знаком древний палийский язык. К христианскому евангелию он относится с большим интересом. Один раз я привез ему в подарок библию на монгольском языке, купленную в Иркутске у английских или каких-то других иностранных миссионеров, имеющих в [178] Иркутске магазин священных книг на всех языках. Хамбо-лама с удовольствием принял библию, говорил, что у него уже есть евангелие на монгольском языке и он уже познакомился с ним; по его мнению, жизнь и учение Иисуса Христа во многих отношениях сходны с учением и даже с жизнью основателя буддизма, Шакья-Муни.

Книжка Ольденберга: «Будда, его жизнь, учение и община», до того заинтересовала хамбо-ламу, что он даже временно вышел из обычного своего состояния созерцательного повоя и величайшей сдержанности и оживился. Несколько дней до поздней ночи проводил я время с ним, передавая ему чрез переводчика содержание наиболее интересовавших его глав из этой книги.

С неменьшим интересом отнесся он и к соч. проф. Позднеева о буддийских монастырях в Монголии, и особенно в «Буддийскому катехизису» Олькотта, в переводе г. Лесевича, только что напечатанному тогда в «Русской Мысли». Почти все вопросы буддийского катехизиса хамбо-лама понял, и к моему удивлению дал мне ответы на них, так близко сходившиеся с ответами катехизиса и вместе с тем столь своеобразные, что я очень жалею, что тогда же не записал их. Но другие ламы и ширетуи дацанов Цонгольского, Джидинского и др., которым я при разговоре, во время посещения этих дацанов, предлагал различные вопросы из буддийского катехизиса, не могли понять почти ни одного из предлагаемых им вопросов и не дали ни одного удовлетворительного ответа. Виноват в этом был, кажется, больше всего мой переводчик, простой казак-бурят, передававший мои вопросы ламам едва ли не в виде ужасной чепухи, приводившей лам в недоумение.

III.

В Гусино-Озерском дацане, резиденции хамбо-ламы, под его непосредственным заведыванием находится дозволенная правительством буддийская школа с десятилетним курсом. Этот в некотором роде буддийский университет разделяется на четыре курса или 24 класса; собственно на 24 класса разделяются учебные сочинения и книги, преподаваемые в школе. По объяснению хамбо-ламы и штатных лам, преподавателей школы, на первом ее курсе, продолжающемся четыре года, в первые два года преподается чтение и письмо монгольское и тибетское, затем [179] заучиваются наизусть молитвы и буддийские богослужебные уставы; в следующие два года первого курса занимаются переводами с тибетского языка на монгольский и преподается рисование и некоторые ремесла. Весь второй курс посвящен изучению тибетской медицины; продолжается он три года; в первом году преподается; если так можно выразиться, теория тибетской медицины; она состоит в выучивании наизусть пяти томов тибетских медицинских сочинений и названий всех лекарств. В остальные два года на медицинском курсе практически преподаются тибетская терапия и хирургия. Основных болезней тибетская медицина насчитывает 101, а всех болезней 404; лекарств — большею частию внутренних — до 450.

Третий курс продолжается один год; на нем изучается астрономия в смысле познания солнца, луны и звезд и их движения; также распознавание звезд, о дне и часах, и астрология — в смысле объяснения судьбы живых и мертвых по небесным светилам.

На четвертом курсе, продолжающемся два года, изучается тибетское богословие и буддийская философия. Первый год последнего курса посвящается так называемому «ученому состязанию», состоящему из 13 частей, и изучению смысла эмблематических изображений происхождения страдания существ и ничтожества всего земного, по священной буддийской картине, навивающейся «сансарыйн-хурдэ» (колесо или мельница-лира). Во втором году этого курса преподается так называемое «пустынное учение», разделяющееся на три части, имеющие тибетские названия: чжуд-ченба, сангагба и чжуд-ренба.

Тибетский и монгольский языки и богослужебные уставы, читаемые в школе на первом курсе, по словам г. Гомбоева, обязательно изучаются всеми исповедующими буддизм; науки второго курса школы изучаются только посвятившими себя медицинской профессии; науки же третьего и особенно четвертого курса предназначаются только для самых способных из лиц, специально посвятивших себя ламайскому званию.

Большая священная и философская буддийская картина «сансарыйн-хурдэ», о которой упомянуто выше, висит в буддийской школе на стене, налево от входа; нарисована она на полотне красками и отличается от подобной же картины, воспроизведенной в книге проф. Позднеева: «Очерки буддийских монастырей в Монголии», гораздо большей полнотою, новыми эмблемами, множеством новых фигур, другим начертанием и расположением эмблем и простых фигур, и тем, что в ней [180] изображены четыре круга, а не три, как в картине, приложенной к соч. проф. Позднеева.

Более подробных и точных сведений об этом оригинальном буддийском университете, о науках, в нем преподаваемых, и о методе преподавания нельзя было добиться в Гусино-Озерском дацане без знания монгольского языка. Тибетское богословие и буддийскую философию читает в школе сам хамбо-лама Д. Г. Гомбоев, а другие науки преподают штатные ламы и тибетские врачи-буряты, проживающие в дацане.

В Гусино-Озерском дацане рисуются всевозможные буддийские иконы и картины, даже «сансарыйн-хурдэ». Учителя живописи, ламы, преподают ее по китайской школе или системе в своих особых мастерских. Есть также мастерские, где выделываются из папки и из глины и раскрашиваются или золотятся бурханы и разные резные из дерева украшения для дацанов. Есть столярные мастерские для приготовления жертвенников, молитвенных столиков, киотов и божниц. Сверх того, в дацане есть нечто в роде первобытной типографии из продольных деревянных дощечек с вырезанными на них тибетскими словами. Доски эти покрываются китайской тушью и таким образом слова переводятся на бумагу.

У хамбо-ламы имеется диплом или похвальный лист от петербургского университета за пожертвование им университету каких-то тибетских сочинений; г. Гомбоев очень дорожит этим документом. В 1888 году хамбо-лама, узнав, что Восточносибирский Отдел Императорского Русского Географического Общества интересуется буддизмом и поднимает вопрос об изучений его, отнесся с большим сочувствием в Отделу Геогр. Общества и тотчас послал ему огромную коллекцию бурханов, священных буддийских сосудов, одеяний и др. предметов буддийского культа, на сумму до тысячи рублей, и с тех пор не перестает снабжать Отдел — он избран членом Отдела — новыми коллекциями и отдельными предметами буддийского культа и побуждает других лам и богатых бурят в тому же, так что почти исключительно благодаря пожертвованиям хамбо-ламы Спб. Отдел Геогр. Общества теперь составил себе богатейшую в Европе коллекцию предметов буддийского культа.

Когда в Чите, областном городе Забайкальской области, поднят был вопрос об основании в городе женской прогимназии и другого мужского средне-учебного заведения, то средств не оказалось, и администрация обратилась в хамбо-ламе Гомбоеву и в бурятским обществам с просьбою о денежной [181] помощи. Гомбоев пожертвовал сам значительную сумму, и по его просьбе и желанию забайкальские бурята и даже ламы из дацанов собрали между собой по нескольку десятков тысяч рублей на то и другое учебное заведение, благодаря чему и были открыты оба эти заведения, хотя воспользовались ими только русские, а из бурятских детей едва ли хоть один до сих пор получил в них полное образование.

По случаю чудесного спасения Государя Императора при крушении поезда 17-го октября 1888 года хамбо-лама составил и ввел в постоянное употребление во время богослужений в дацанах поэтическую молитву за царя на тибетском и монгольском языках.

Все это однако не избавляет хамбо-ламу от состояния под постоянным подозрением в глазах местной администрации; она всех хамбо-лам, по искони сложившемуся обычаю, подозревает в противозаконных сношениях с Тибетом. Насколько справедливо было такое подозрение относительно прежних хамбо-лам, с достоверностью я не могу сказать, но относительно хамбо-ламы Гомбоева оно в высшей степени странно уже потому, что тибетские ламы, которые действительно и теперь иногда пробираются чрез никем не оберегаемую нашу монгольскую границу, странствуют по улусам и даже заходят в дальние дацаны, — первые и самые важные враги нынешнего хамбо-ламы. Укоряя г. Гомбоева, что он сделался русским чиновником и отпал от Тибета, эти эмиссары далай-ламы исподволь возбуждают против него и бурят и даже дацанских лам, и действуют не без успеха, особенно в отдаленных от резиденции хамбо-ламы дацанах, ловко пользуясь установленным положением о ламайском духовенстве запрещением хамбо-ламе выезжать за пределы своего прихода без особого на каждый отъезд разрешения забайкальского губернатора.

По старой чиновнической традиции, и нынешний хамбо-лама считается человеком, так сказать, политически неблагонадежным. Вообще эти традиции прочно сохраняются в Сибири. Не даром же говорят про одного бывшего тобольского губернатора, г. Деспот-Зеновича, что он, приехав губернатором в Тобольск, потребовал в себе на просмотр, из губернского правления, и поныне составляющийся и ежегодно исполняющийся в каждой губернии список неблагонадежных лиц, и к удивлению узрел среди неблагонадежных в списке свою собственную особу, внесенную в список давным-давно, в молодые годы его благотворной деятельности в Сибири, и [182] с тех пор неизменно пребывавшую в списке. Новый губернатор великодушно и с полным убеждением вычеркнул себя из этого списка живых.

Несколько лет тому назад забайкальские буряты и ламы узнали из газет, что калмыцкий хамбо-лама ездил в Петербург, имел счастие представляться Государю и был удостоен милостивого приема. С тех пор заветной мечтой бурят и их духовенства стало желание отправить хамбо-ламу в Петербург повергнуть к стопам Государя верноподданнические чувства от имени всех буддистов, русских подданных. Хамбо-лама Гомбоев в 1883 году просил позволения у местной администрации отправиться на коронацию Государя Императора, на что имел полное право, как духовный представитель нескольких сотен тысяч бурят, но получил решительный отказ. В последнее время, в 1888-89 годах, Гомбоев, опираясь на свои личные заслуги, возобновил ходатайство о разрешении ему ехать на свой собственный счет в Петербург, и не ожидая отказа, готовил драгоценные бурханы и другие восточные дары, для поднесения Государю Императору. Восточно-сибирский Отдел Императорского Географ. Общества с своей стороны поддержал его ходатайство. Тем не менее, высшая местная администрация снова отказала ему, доказав таким образом наглядно свою дипломатическую дальновидность.

И говорить нечего, как бы важно было в интересах нашего правительства привлечь и обласкать такого человека, как хамбо-лама, верховный духовный глава русских буддистов, по малейшему слову которого буряты-буддисты, все как один человек, готовы идти в огонь и в воду.

IV.

В 1887-89 годах некто г. Е. Воронец издал несколько брошюр о положении буддизма в Сибири («По поводу ожидаемых церковно-государственных преобразований в Сибири», Москва, 1887; «Ламский вопрос», Москва, 1888; «Существенная историческая справка во ламскому вопросу», Спб., 1888, и «Русским ли правительством узаконено иноземное идолопоклонническое ламство в православной России», Харьков, 1889.), и в них, к сожалению, не без фанатизма, говорит о положении лам в Забайкалье, об их нравственности, об обирании ими своих прихожан, о том, будто ламы имеют по нескольку жен, и именем русского правительства требуют от инородцев [183] принадлежности их к ламайству, т. е. к буддизму. Неизвестно откуда вывел автор такие заключения, но они во многом противоречат непосредственным наблюдениям над жизнью лам и отношениями между ними и бурятами, их прихожанами. Мне не приходилось слышать, чтобы мирянин-бурят заочно называл в разговоре лам иначе, как «благодетель лама», «наши благодетельные ламы», и пр. Ламы спиртных напитков не пьют, и даже на бурятских праздниках нельзя встретить пьяного ламу, чем они крайне выгодно отличаются от миссионеров, среди которых излишнее употребление спиртных напитков развито в высокой степени. Может быть, молодые ламы и не без греха насчет седьмой заповеди, но чтобы они отнимали жен у мирян, этого не слышно; а сами буряты-миряне с негодованием отрицают такие факты и утверждают, что всякий лама, если бы он сделал покушение на жену мирянина, был бы жестоко проучен мужем и заклеймен общим презрением. Хотя русские купцы, побывавшие в Монголии, уверяют, что прежде там был обычай: когда лама входит в юрту, хозяин юрты садится на коня и уезжает, предоставляя ламе, как почетному гостю, своих женщин. К нашим бурятам этот обычай во всяком случае не перешел. Что касается до обирания ламами своих прихожан, сами буряты говорят, что их ламы берут только то, что им подадут, как за лечение, так и за требы. Русские же, живущие среди бурят, говорят, что самый большой расход у бурят на лам бывает во время похорон, которые обходятся, по их словам, буряту рублей до трех, а богатому и больше. Но насильственные вымогательства и обязательные поборы и взносы бурят на содержание дацанов и лам отрицают и местные русские.

Не лишним здесь будет рассказать случай из миссионерской деятельности, переданный мне живым свидетелем и очевидцем его, одним известным русским ученым, путешествовавшим по Сибири и в частности по Байкалу, И. Д. Ч-ским. Дело было в Тункинском крае иркутской губ. Номинально крещенные в христианство буряты пригласили ламу и собрались в укромном месте служить «братский молебен», как называют местные русские всякое нехристианское богослужение инородцев. Путешественника буряты знали давно, имели к нему доверие и не стеснялись им. Богослужение началось; но, к несчастию бурят, кто-то донес о нем местному миссионеру. И вот в самый разгар богослужения внезапно на лошади влетел в средину молящихся миссионер. Скрываться [184] было поздно; миссионер знал в лицо многих молящихся. Буряты были ошеломлены и остались на месте. Не торопясь, миссионер привязал свою лошадь, подошел к бурятам и молча выразительным взглядом обвел их, затем не менее выразительно стал похлопывать себя по карману. Буряты, сообразивши, очевидно, в чем суть, заволновались, зашушукались между собою, собрали денег, и один бурят с почтением поднес их миссионеру. Тот, также не торопясь, взял деньги, отвязал лошадь, сел и уехал. Богослужение возобновилось и продолжалось беспрепятственно. Сцена была немая — ни миссионер, ни буряты не промолвили друг другу ни одного слова.

Штатные ламы в дацанах не только не имеют по две и по три жены, как утверждает г. Воронец, но вообще, как не раз приходилось мне и самому наблюдать, и расспрашивать близко знающих лам и без фанатизма относящихся к ним русских, ведут в дацанах строгую монашескую жизнь, целый день проводя в работе, чтении тибетских книг или в благочестивом созерцании. Дацаны производят полное впечатление мирных обителей покоя и молитвы, так что во время посещения их трудно не испытать такого впечатления. А нештатное ламы и вообще все буряты, принимающие обеты, и в Монголии живут как простые миряне, в юртах, с женами и детьми; у самых богатых селенгинских бурят всегда по одной жене, и вообще едва ли есть в Забайкалье буряты-буддисты, имеющие более одной жены; у бурят такие люди не считаются настоящими ламами, а теми же мирянами, только принявшими обеты. Первый обет, который принимает всякий богобоязненный бурят-буддист, это обет «не лишать жизни ни одного существа». По этому обету, принявший его не только должен отказаться от охоты на зверей и птиц, но даже не смеет убить у себя на теле блоху, а должен, поймав, отпустить ее на свободу; не может пить воды, пока не убедится, что с водой не проглотит какой-нибудь мошки или другого живого существа. Второй обет заключается в том, что принявший его старается держать свою правую руку так, чтобы ею не приходилось совершать каких-нибудь угрожающих манипуляций. Третий обет обязывает принявшего его переступать в ходьбе особенным медленным и степенным шагом. Бурят, строго соблюдающий все три обета, бывает иногда несколько забавен в обращении и ходьбе. Но обыкновенно верующие ограничиваются одним каким-нибудь обетом. Есть еще какие-то обеты, но я о них не имею понятия. [185]

В заключение г. Воронец предлагает целый ряд мер от имени «церкви православно-русской» для упорядочения буддизма в России. Одну из его мер — отмену обязательных и штатов лам и дозволение существовать нештатным или заштатным, как они называются, ламам — можно признать вполне разумной мерой. В настоящее время каждый заштатный лама — а на одного штатного в Забайкалье приходится не менее 100 заштатных лам — покупает свое нелегальное существование данью в пользу земской полиции, заработывающей таким способом большие деньги.

Все остальные меры г. Воронца сводятся во всевозможным полицейским обузданиям, совращениям, запрещениям и в высылке лам в места более или менее отдаленные, т. е. носят характер гонения и нетерпимости в буддизму. Не повели бы подобные меры, как доказано на расколе, только в чрезмерному усилению буддизма в Сибири среди инородцев!

К сожалению, конечно, репрессивные меры г. Воронца, по последним сведениям из Сибири, там начинают осуществляться. По словам «Восточного Обозрения», № 44, за 1889 г., теперь ширетуев (настоятелей) в дацаны назначает уже не хамбо-лама, как искони и до сего времени было, а особая чиновничья коммиссия, заседающая в Иркутске, без всякого участия хамбо-ламы, но зато с авторитетным участием, в качестве члена, архиепископа иркутского и нерчинского.

Если же оправдаются слухи о предполагаемом будто бы упразднении самого звания и должности самостоятельного и независимого от Тибета русского буддийского епископа, хамбо-ламы Гусино-Озерского дацана, то прямым последствием такого упразднения едва ли не будет то, что все наши забайкальские ламы будут посвящаться в гелуна и гецуля (буддийского священника и дьякона) монгольскими и тибетскими хамбо-ламами, и чрез то установится тесная и подчиненная зависимость наших бурят-буддистов, даже мирян, не говоря уже о ламах, от Тибета и далай-ламы. Чем может угрожать такая, хотя и духовная, зависимость в случае, например, нашей войны с Китаем? — это понятно само собою.

Восточно-сибирский Отдел Русского Географического Общества, учрежденный в 1851 г. в Иркутске, на рубеже распространения буддизма в Сибири, не мог не включить этой замечательной религии в сферу предметов своего изучения. Но буддизму до сих пор не везет в Отделе Геогр. Общества. Года 3-4 тому назад отчасти интересовался буддизмом член Отдела, [186] талантливый исследователь быта монголов и бурит и автор превосходного сочинении о женщине у монголо-бурят, оцененного и награжденного Центральным Геогр. Обществом, Я. П. Дуброва. Но как бывший миссионер и притом неудачник — он вскоре совсем сложил с себя духовный сан — г. Дуброва не мог объективно относиться к буддизму и главное свое внимание обращал на отыскивание сучков в глазах буддийских лам и жестокое бичевание их в своих сообщениях на общих собраниях Отдела; поэтому, кроме нескольких заметок о дацанах и их жизни, и лирических и патетических излияний против лам, разбросанных в его статьях, в «Известиях» Отдела, он не оставил после себя исследований о буддизме.

Еще менее основателен новейший исследователь буддизма при Вост.-сибирском Отделе Геогр. Общ., недавно приехавший в Иркутск, учитель местной духовной семинарии г. Подгорбунский.

Г. Подгорбунский пока успел заявить о себе публичною лекциею о буддизме, прочитанною им в здании Отдела 19-го декабря 1888 года. Лекция по существу своему не была научным разбором буддизма, ни даже беседой о буддизме, а единственно обличением буддизма с христианско-богословской точки зрения. Лектор предъявил к буддизму и к ламам все те упреки, какие с таким же правом и с таким же основанием можно предъявить и другим религиям. Эта лекция г. Подгорбунского и не была напечатана в ученом органе Отдела, а нашла себе место в «Иркутских Епархиальных Ведомостях».

Влад. Птицын.

Текст воспроизведен по изданию: Буддизм в Забайкалье. Из личных наблюдений туриста // Вестник Европы, № 1. 1892