ПАРШИН В. П.

МОНГОЛЫ-БУРЯТЫ

В НЕРЧИНСКОМ ОКРУГЕ ИРКУТСКОЙ ГУБЕРНИИ

Страшное имя Монголов, потрясавшее некогда из конца в конец Азию и грозившее гибелью Европе, имя, связанное столь горькими воспоминаниями с историею нашего Отечества, ныне, во глубине пустынных степей, влачится темным, бесславным призраком. От могучего племени, даровавшего миру Темуджинов и Тимуров, остаются только жалкие, ничтожные обломки, призираемые и хранимые для лучшей будущности тою Державою, которая едва не была раздавлена ими в своем зародыше. Таково поколение, пребывающее теперь в южных пределах Восточной [4] Сибири, под именем «Бурят», переделанным Русскими в непамятозлобное наименование «Братских Людей», или просто «Братских»

Эти «Братские Люди» составляют одно из «трех» главных поколений Монгольского племени, в котором, от собственно называемых «Монголов», давно уже отделились две особые ветви, одна с именем «Ойратов», к которой принадлежат нынешние «Калмыки», другая с именем «Бурят» ¹. Поколение Бурятское отличается от прочих единоплеменных поколений, то есть собственно Монгольского и Ойратского или Калмыцкого, разными особенностями: в том числе и языком, который есть особое наречие общего языка всего племени Монголов. Впрочем, эти особенности вообще мало значительны: самое наречие Бурятское таково, что Монгол от Великой Стены и Калмык со степей При-Донских понимают Бурята, вдвинувшего свою юрту в глубь Сибири, по сю сторону Байкала. Наиболее важные и резкие отличия Бурят состоят в нравах и привычках, перенятых у Русских, с которыми они действительно [5] «побратались» во многих отношениях, не смотря на противоположность двух по-видимому несовместимых народностей.

В настоящее время, поколение Бурятское заключается в пределах губернии Иркутской, рассыпанное по всем ее округам, кроме Киренского. Пространство, занимаемое им, расстилается, между реками Агой, принадлежащей к бассейну Амура, и Окой, входящей в систему вод Енисейских, от границ Китая до верховьев Лены. Число всех Бурят, по переписи 1831 года, простиралось до 152,000 душ, между которыми считалось 72,000 мужеского и 80,000 женского пола (включительно с детьми).

Подобно всем народам, которых общественное устройство не возвышается над первоначальной простотой семейного быта, Буряты разделяются по «родам», управляющимся патриархальною властью наследственных старейшин, которые называются «Шуленьгами» и «Тайшами» (или правильнее «Тайджиями»). Таких родов, из которых каждый имеет свое особое прозвище, насчитывается у них немало. Впрочем, кроме «родовых» наименований, они носят еще разные «местные» названия, иногда совокупляющие под собою по нескольку родов. Эти последние заимствуются от [6] рек и от других урочищ, при которых более или менее постоянно держатся их «улусы».

Доселе не приведены еще в точную и определенную известность ни «местные», ни «родовые» оттенки различия, неизбежного в народе, разбросанном по столь обширному пространству, мелкими, отрывочными клочками. Известно только, что большая разница находится между Бурятами живущими по сю и по ту сторону Байкала. Эта разница наиощутительнейшим образом выражается в вере, которая в патриархальном быту составляет главную стихию народной жизни и общественного развития. По сю сторону Байкала, Буряты держатся еще Шаманства, в тех грубых формах, которые издревле господствуют на Азиятском Севере. Но, за Байкалом, почти все Буряты исповедуют Буддизм: религию, которая, при всей дикости своих начал, соединяющих утонченнейший мистицизм с грубейшим суеверием, не совсем несовместна с цивилизацией, как доказывает пример Средней Азии, где ее почти повсюдное владычество сопровождается и нравственным смягчением и умственным образованием народов. Вероятно отсюда происходит, что За-Байкальские Буряты вообще считаются выше своих собратий по сю сторону Байкала. Цветом же всего Бурятского народа признаются так называемые «Хоринцы» [7] и «Сонголы»: два колена, живущие в самых южных пределах Иркутской губернии, в округах Верхнеудинском и Нерчинском ².

Буряты округа Нерчинского принадлежат к колену Хоринцев; и именно к родам: Харанагатскому, Хоцинскому, Бодонгутскому, Кубдутскому, Шаринскому, Цаганскому, Хилбинскому, Гальзутскому и Бадайскому. Здесь находятся только части этих [8] родов, которых главное местопребывание заключается в пределах округа Верхнеудинского ³.

Как народ кочующий, Буряты Нерчинские находят себе привольный приют в обширных степях Округа, преимущественно в так называемых степях Агинской и Тургинской. Обе эти степи расстилаются вокруг реки Онона, из соединения которой с рекою Ингодою образуется Шилка, одна из двух главных россошей величественного бассейна Амурского. Степь Агинская находится по левую сторону Онона, между вливающимися в Онон притоками Агою и Илею. Она имеет в длину до 300, в ширину около 100 верст. Пространство ее испещряется многими возвышенными холмами, в которых встречаются месторождения оловянных и медных руд. Она не совсем чужда лесов, по крайней мере в виде перелесков; и притом изобилует озерами, из которых два, Ножейское и Колбоджа, имеют порядочную величину. Степь Тургинская [9] простирается по правую сторону Онона, промеж притоков Турги и Борзи, изливающихся в Онон. В длину и в ширину имеет она около 100 верст. По ней разбросано также множество мелких озер, и струятся в изобилии живые, неиссякающие ручьи. Она не чужда и возвышенностей, между которыми особенно замечательна так называемая гора Одон-Челон, с богатыми копями бериллов и тяжеловесов. Буряты в степи Агинской составляют единственное население; степь Тургинскую они разделяют с Тунгусами. Сверх того, некоторые улусы Бурятские находятся в степях, прилегающих к Ингоде и Нерче (реке впадающей в Шилку близь окружного города Нерчинска).

Когда поселились здесь Буряты, неизвестно. Русские, проникши сюда в первой половине XVII столетия, нашли уже их тут, вместе с Тунгусами. Они покорились без всякого кровопролития горсти отважных Казаков, предводительствуемых Сотниками Пахабовым и Бекетовым, и к концу XVII столетия были уже обложены «ясаком», наравне со всеми своими единоплеменниками. Правительство Русское, приняв их в подданство, подчинило общим государственным законам под главным надзором и распоряжением местных Начальств, не касаясь однако внутреннего их быта, где старинное патриархальное устройство и [10] народные обычаи большей частью сохраняют доныне свою силу. В настоящее время, общее гражданское управление Нерчинскими Бурятами, на основании «Устава об Инородцах», сосредоточено в так называемой «Агинской Степной Думе», состоящей из Председателя, двух Заседателей и Выборных из туземных родовичей. В ведений Думы находятся так называемые «Инородные Родовые Управления», число которых простирается до 13. В них главные лица суть «Зайсаны», составляющие род туземного дворянства, без всяких впрочем особых прав, кроме почетного названия. Агинская Степная Дума, по «Учреждению о Сибири», в делах текущих сносится с Нерчинским Земским Судом; в прочие же присутственные места и к начальственным лицам представляет рапорты ⁴. [11]

Всех Бурят, состоящих в ведомстве Агинской Степной Думы, считается 8,800 мужеского и 8,512 женского пола, итого 17,312 душ. Они помещаются в 5,075 «юртах», из которых 5,026 войлочных, и только 49 деревянных. Настоящих «домов», которые также деревянные, находится не более 22: в том числе, 15 общественных. Так мало имеют они расположения и охоты к оседлости.

Юрты Бурятские разбросаны по степям, мелкими, беспорядочными группами, примкнутыми обыкновенно к речке, или к озеру, без всяких особенных соображений, единственно по произволу хозяев, или по указанию случая. Самый больший улус не заключает в себе больше 50 или много 70 юрт. Монгол вообще любит простор и раздолье: это впрочем и необходимо для стад, сопровождающих его в кочевой жизни. Чаще, две или три юрты, притаясь в лощинке, у маленького ручейка, живописно белеются из-за густой зелени из, а в темный вечер, своими яркими огоньками, ласкают взоры запоздалого путника, обещая гостеприимный приют среди дикой, безлюдной пустыни.

Вообще, при въезде в улус, вы чувствуете себя перенесенными в другой мир, непохожий [12] нисколько на селения Русских в Сибири. Кругом слышится звон колокольчиков от пасущихся на степи стад; раздается протяжный гул, производимый ревом животных и лаем собак, бегущих на встречу приезжему. Вы приближаетесь к юрте. Войлочная дверь откидывается: и вас встречает торопливо встревоженный неожиданным посещением хозяин, стараясь привести в порядок кое-как наброшенный на себя «дыгыл» (шубу). Робко всматривается он в посетителя. Но когда вы бросите ему в привет ласковое слово: «менду аморь тала!» (здравствуй, приятель); робость его превращается мгновенно в самую радушную короткость. Он хватает вас за руки, и с поклонами просит внутрь своего тесного и дымного чертога. Там, усадив вас на почетный войлок, вокруг домашней святыни, состоящей из маленьких кумиров, называемых «бурханами», или на свою постель, которая обыкновенно ставится направо со входа в юрту, он начинает речь о здоровье, откуда вы, куда едете; потом хлопочет об угощении, предлагая вам, в знак особенной вежливости, «обеими руками» деревянную крашеную чашку «араки» (вина из молока), а за ужином или обедом поднося самый лакомый и почтительный кусок, целую баранью голову. [13]

Известен общий тип физиономии Монгольской, означаемый у нас преимущественно именем Калмыцкой. В Бурятах он сохраняется во всей своей характеристической резкости. Лица у них смуглые, продолговатые, с остро высунувшимися скулами; глаза узенькие, «прорезанные», как говорится, «осокой», но черные и яркие, как уголь; нос сплюснутый; уши оттопырившиеся; зубы белые, как слоновая кость. Роста они вообще среднего; но широки, плотны и плечисты. Есть впрочем между ними во всех отношениях дюжие молодцы, которых атлетические формы напоминают гомерических героев. Женщины вообще приятнее мущин; и некоторые из них могли бы назваться красавицами. Но нестатный, широкий и безобразный «дыгыл», в который они укутываются, скрывает их формы; а меховая шапка, необходимая принадлежность всякой женщины в отличие от девицы, безобразит самое лицо, которого смуглый румянец не редко затмевает собой яркую пестроту алых корольков, любимого головного украшения всех Буряток, и девиц и женщин. По природе живые, резвые и вертлявые, они не меньше стесняются тяжелыми, неуклюжими «бутулами» (род сапогов), в которые запрятываются их ноги ⁵. [14]

Не смотря на то, что кочевая жизнь заставляет их быть почти всегда на открытом воздухе, немногие из Бурят доживают до глубокой старости. В Агинской степи есть впрочем редкий пример: сто-пятилетний старик, еще бодрый и крепкий, пользующийся до сих пор зрением! Но вообще жизнь Бурят не восходит далее периода 60 и 70 лет. Женщины стареются с особенною быстротою; так что Бурятка в 30 лет кажется уже старухой. Причины такого скорого истощения жизни заключаются без сомнения в тех лишениях и нуждах, которым они подвергаются, особенно во время зимы; а у женщин оно ускоряется еще более беспрерывными тяжелыми трудами по домашнему хозяйству, которые лень мущин предоставляет им исключительно ⁶.

В самом деле, состояние замужства для Буряток есть состояние настоящего рабства, или лучше [15] сказать работничества. Они осуждены безусловно и беспрекословно исправлять все домашние дела, без всякого вспомоществования и участия со стороны мужьев, которые только что прибавляют им тягости своими истинно султанскими капризами. Воля этих самодержавных властителей есть для жен священнейший закон, против которого нет примера, чтобы обнаруживалось не только восстание, но и ропот. Народные обычаи и религиозные понятия приучают Бурятку из детства к мысли, что она, выходя замуж, должна сделаться работницею и рабынею. Вот почему девушка всегда неохотно расстается с своей девичьей волей, горько рыдает и отчалило бьется и мечется на седле коня своего жениха, когда он, по туземному обычаю, насильно увозит ее в свою юрту. Само собою разумеется, что женская хитрость находит средства услаждать тяжкий жребий своего супружеского невольничества. Покорная раба умеет очаровать своею послушностью мужа так, что он, считая себя не ограниченным властелином, нередко находится в полном распоряжении своей невольницы, и часто за это приятное обольщение платит весьма дорого, разоряясь на покупку корольков, бляшек и других блестящих мелочей, до которых Бурятки большие охотницы. Сверх того, к вознаграждению женщин, Бурятам вовсе неизвестна ревность, этот главный бич азиатских харемов. [16] Молодые Бурятки, в своих счастливых степях, пользуются совершенною свободою. Они даже не подвергаются страху потерпеть от злоязычия и пересудов, которым самый образ их жизни, раскинутой по широкому раздолью пустынных степей, не дает повода развиться. Оттого в семейной жизни Бурят царствует невозмутимая тишина. Почти никогда не бывает у них домашних ссор, и расторжение браков случается весьма редко, без шуму, тем более без тяжеб и посредничества властей. Это делается просто по обоюдному согласию мужа и жены, которые разойдясь могут вступить в новые браки, или помирясь опять жить вместе.

Вообще нравы Бурят довольно чисты. Кровавых преступлений у них вовсе не бывает, и не слышно, чтобы кто-нибудь из них пускался на грабеж, или на разбой. Обыкновенные преступления между ними суть воровство, мошенничество и мелкие плутни. Если случаются иногда преступления более важные, то они происходят большею частию от простоты и незнания важности проступка ⁷. [17]

Самая сильная и самая вредная страсть у Бурят есть пьянство Летом, эту несчастную страсть удовлетворяет у них «араки», вино добываемое из коровьего и кобыльего молока; зимой же, проникает к ним и русская сивуха. Впрочем страсть эта принадлежит всем вообще инородцам Сибирским, а не одним только Бурятам. Пьяный Бурят любит скакать на лошади во весь дух по степи, качаясь на обе стороны. При их привычке к езде и ловкости самых лошадей, которые, говорят, никогда не допустят свалиться с себя своим хозяевам: это бы еще не большая беда. Худо, что опьянение разгорячает их кровь, которая и без того весьма кипуча.

Отличительные черты народного характера Бурят составляют услужливость, радушие и гостеприимство. Каждый из них готов последним поделиться с своим соседом. К бедным они до того сострадательны, что между ними хотя и есть терпящие крайнюю нужду, но нет вовсе нищих, доведенных до необходимости просить милостыню ⁸. Скрытность, хитрость и мстительность, [18] также принадлежат к свойствам их характера. Сверх того, страдают они честолюбием, самым мелочным и детским, но нередко простирающимся до бешеного исступления. На охоте против диких зверей, они отличаются храбростью и отважностью; но большие трусы в ссорах, особенно с Русскими: один бойкой забияка из Русских, в буквальном смысле «заткнет за пояс» полдюжины Бурят.

Терпение, с каким Буряты переносят летом зной ⁹, а зимою стужу, весьма жестокую в их степях ¹⁰, также замечательно. Надобно притом сказать, что Бурят очень часто, и зимой и [19] летом, щеголяет в одном меховом дыгыле, с тою только разностью, что летом спускает этот дыгыл с плеч, и таким образом, обнажась до половины корпуса, представляет из себя бронзовую статую, движущуюся на овчинном пьедестале ¹¹.

Буряты Нерчинские, подобно всем собратиям своим по ту сторону Байкала, исповедуют Буддизм, или веру Ламскую. Впрочем, некоторые из них и здесь держатся еще старобытного Шаманства.

Сущность религии Буддистской, родившейся первоначально в Индии и потом основавшейся в Тибете, откуда она проникла впоследствии к Монголам, известна. Буряты обратились к ней, говорят, не очень давно. При всей своей простоте и лени, они однако не боятся трех или четырех сот томов священных книг, в которых должно изучать догматы, постановления и обряды этой религии. Их Духовные или Ламы знают по крайней мере читать, если не понимать, три главные заветные книги Буддизма: Ганжур, Данжур и Юм; из которых первая, [20] написанная самим Буддою, во время последнего воплощения его под именем Шакгямуни, состоит из 108 томов; вторая, содержащая в себе истолкование Ганджура, заключается в 250 томах; третья, самая кратчайшая, но тем не менее чествуемая Бурятами, содержит только 21 том. Ламам нужны эти книги особенно потому, что они входят существенно и необходимо в состав их богослужения, главного орудия, посредством которого они действуют на народ, неспособный к отвлеченным мудрованиям, составляющим догматическую стихию Буддизма. Их обыкновенно читают и поют в кумирнях, сопровождая пение звуком разных погремушек, бубнов, раковинных и медных труб, а иногда просто битьем в тазы и котлы: что весьма сильно действует на младенческое воображение добродушных, невежественных, мирян ¹².

Не только догматы, но и исторические или лучше мифологические предания и легенды Буддизма, известны Бурятам весьма неясно. О самом Шакгямуни, который для Буддистов есть [21] краеугольный камень веры, высочайший символ верховного Божества, у них ходят два разные слуха. По одному, он родился в священной реке Гангесе, от цветка огненного цвета. По другому, он был сын Царя Сододани в Индии, сначала простой человек, но потом за святую жизнь, превратившийся в «Тенгеря» или «Небожителя», в каком виде и проповедал свое учение людям. Бурятские Ламы различают Шакгямуни от Будды, первого проповедника Буддизма, который, во время своего явления на земле, научил и поставил в сан верховного жреца Апанду, сына Индийского Царя Рамиян-Итэгету, а тот уже утвердил и распространил проповедь Будды. Из других святых и великих проповедников Буддизма, Буряты в особенности знают и чествуют Богдо-Зон-Хабу, который, по их рассказам, родился в Тибете, в стране называемой Амдоб, от Лоб-Бон-Дагия, то есть от Учителя или Проповедника, которому имя было Даги ¹³.

Для общественного богослужения Бурят, исповедующих Буддизм, в степи Агинской находятся две кумирни: одна каменная, другая деревянная. [22] Первая лежит недалеко от Думы, в 180 верстах на юго-запад от города Нерчинска. Вторая находится в долине Усть-Цугульской, называемой так от речки Цугуля, вливающейся в Онон; верстами 30 ближе к Нерчинску.

Лам, или вообще Священнослужителей, находится при кумирнях:

Комплект и штат каждой кумирни составляют следующие духовные чины:

Остальное число дополняется низшими кумиренными служителями, которые называются Хобораки.

Впрочем, кроме штата и комплекта обеих кумирен, есть весьма много безместных Лам, принявших на себя духовный сан, или по внутреннему влечению, или по обету своих родителей, или наконец из корыстных видов: ибо «красный дыгыл» Ламы, кроме общего глубокого уважения к нему, соединен еще с свободой от всех государственных повинностей и с возможностью жить весьма покойно и привольно, без всяких трудов, на счет благочестивых мирян. [24]

Богослужение совершается в кумирнях ежегодно десять раз, в течение 100 дней. И именно:

1. С начала рождения первого весеннего месяца, в продолжение 16 дней.

2. О ниспослании плодородия на землю, в праздник называемый «Хубилган-Шакгямуни», то есть воспоминание воплощения Шакгямуни.

3. В последнем весеннем месяце, ежедневно, в память исполнившегося назначения Будды.

4. Среднего летнего месяца в 4 день, молебствие в честь Шакгямуни, управляющего миром ¹⁴.

5. Осеннего последнего месяца в 15 день, воспоминание сошествия с небес на землю Шакгямуни с сорока Тенхринами (то есть Небожителями). [25]

6. Зимнего первого месяца с 23 по 25 день, богослужение в честь великого учителя Богдо-Зон-Хобы.

7. Зимнего последнего месяца в 23 и 30 дни, благодарственное молебствие о благополучном окончании года.

8. Четыре ежегодные молебствия в высокоторжественные дни рождения, тезоименитства, восшествия на престол и коронования Государя Императора.

2. Каждого месяца в 15 и в 50 день, всего двадцать четыре раза в год, Ламы сами для себя совершают богослужение, ради очищения своего от грехов, совершенных по Ламству.

10. Каждый год, с 1 дня летнего по 30 день осеннего месяца, в течение 45 дней, отправляются молебствия об успокоении усопших и о благоденствии живых; сверх того празднуется память Святых: Ламрима — 5 дня, Аюши — 4 дня; Отошия — 5 дней; Найдана — 6 дней; Сокто-Зандана — 9 дней; Даря-Эки — 10 дней; Гунгрика — 11 дней; Дилицука — 12 дней; Сандуя — 13 дней; Донихора — 14 дней; Табун-Хагана — 15 дней. [26]

Кроме общественного богослужения в кумирнях, набожные Буряты приглашают к себе в юрты Лам для молебствия в разных особенных случаях; как-то: в тяжкой болезни, при браках и похоронах. Не возбраняется также усердствующим заказывать для себя особые богослужения и в самых кумирнях ¹⁵.

Внутреннее расположение и устройство кумирен очень просто. Резные изображения «бурханов» стоят и сидят в разных положениях в переди, всегда впрочем обращенные лицами ко входу. Это кумиры самой уродливой фигуры и самой грубой работы. Перед ними, на столиках, в роде жертвенников, расставлены металлические чашечки с разными жертвоприношениями; иногда курятся благовонные китайские Свечки. Против кумиров, устроены особые места для Лам, которые не оставляют большого простора мирянам. Впрочем, присутствовать при богослужении можно и вне кумирен: Ламы обыкновенно читают и поют очень громко, так что их слышно вокруг весьма далеко.

В жертвенные чашечки кладется всякое приношение от усердствующих: зерновой хлеб, [27] простая вода, молоко, иногда фрукты. Зимою, доброхотные датели в жертву «бурханам» ставят иногда целого барана, с неотнятою головою, в коже и шерсти, кроме туловища. Разумеется, что и эта лакомая жертва, как все прочие, достается Ламам.

Необходимые принадлежности каждой кумирни суть разные священные вещи, которые разделяются на первостепенные и второстепенные. К первостепенным святыням принадлежат: «шикур» (священный зонтик), «лобри» (род балдахина над кумирохм Будды), «бадак-жилцан» (украшения кумиров), «долон-эрджи» (семь драгоценностей) и «найман-токил» (восемь жертв ¹⁶). Второстепенные священные вещи суть: «кэнчэрго» (огромный бубен или барабан), «буриэ» (труба), «бишкигур» (дудка), и другие орудия шумной, нестройной музыки, сопровождающей молитвословие Лам. [28]

Священные книги, разумеется в полных экземплярах, хранятся при каждой кумирне. Когда весь круг их кончится, бывают большие народные торжества, сопровождаемые общим гуляньем и весельем. Эти торжества, приходящиеся обыкновенно в конце весны и в начале лета, называются «Хорал» и «Обон».

«Хорал» празднуется всегда вблизи кумирни. Туда съезжаются из всех улусов Буряты и Бурятки в нарядных платьях, слушают с благоговением молитвословие Лам, и потом предаются веселостям, которые иногда продолжаются дня три сряду. Это представляет картину весьма любопытную и занимательную. На обширной степи, усеянной народом, толпы гуляющих кажутся группами цветов, раскиданными по безграничному ковру. Там алеют дыгылы Лам, чинно сидящих на войлоках, разостланных по земле, в почетном кругу Зайсанов и Тайш. Здесь блестят разноцветные шелковые наряды богатых Бурятов и Буряток. С одной стороны, борцы ломают друг — друга на потеху зрителей; с другой, ловкие стрелки из лука состязаются между собою в искусстве; а тут, целые стаи бегунов мчатся стрелой по равнине, преследуемые тучами пыли. Молодые девушки, разукрашенные «маржанами» (корольками), с притворною [29] важностью и степенностью подчуются взаимно, передавая из рук в руки «ганзы» (трубки) с табаком, любимым их лакомством; а вкруг них увиваются молодые парни, с закинутыми на бритые затылки «малахаями» (шапками), стараясь всячески забавлять красавиц и не пренебрегая поддерживать собственную веселость частыми приемами «араки». Оба пола, обыкновенно под вечер, наконец сближаются, и пускаются в пляски, составя обширный круг. Пляски эти сопровождаются пением: причем, танцующие сначала качаются медленно из стороны в сторону, потом начинают быстро вертеться, разбегаются и опять сбегаются. Оживленная благодатною теплотою природа, ароматическое благоухание свежей зелени и пышно распустившихся цветов, в соединении с безграничным раздольем степей, невольно располагают молодежь к разгульному упоению ¹⁷...

«Обон» есть почти тоже, что «Хорал», только в меньшем виде. Он празднуется местно, при каком-нибудь замечательном урочище, например у подножия высокой сопки, и т. п. [30] Начинается также молитвословием, и заключается веселостями.

Религиозная догматика, находящаяся в ходу у Бурятских Лам, проповедует существование превыспренней наднебесной страны, называемой «Нерван». Там почивает «Номун-Бэнэ» — Существо Закона», непостижимое, неподвижное, неосязаемое, невидимое, беспредельное, подобно небу. В нем, в виде облаков, носится «Тегус-Жаргаман-Ун-Бэйе» — «Существо Совершенного Утешения»: а из него, подобно дождю, нисходит «Хубилган-Бэйэ» — «Существо Духа». Этот божественный дождь изливается в «Санцар», или бездну, в которой находился тысяча миллионов миров. Сила его такова, что одна капля, павшая на землю, может возродить на ней Первосвященника или воплотить самое Божество.

Приложение этого непостижимого учения к жизни состоит в том, что бесчисленные миры, вращающиеся под «Нерваном», указываются, как убежища душ после смерти, до их нового возрождения через сто веков. Участь душ определяется делами, которые совершены ими здесь, в течение земного существования. Души вполне праведные превращаются в «тенгерей», высший род богоподобных существ, и становятся «Брадигаботами», то есть Святыми. Души менее чистые, по [31] мере их заслуг, возвышаются на степень «асурей», то есть гениев, или снова являются «гумунами», то есть людьми. Души совершению недостойные низводятся до состояния «адогусунов», то есть скотов, или, еще хуже, заключаются в образы «баритов», то есть гнусных гадин и других отвратительных чудовищ, в каковом виде населяют преисподнюю страну отвержения: род ада, называемый «Тамою».

Ад, или «Тама», по мнению Бурятских Лам, есть двоякий: один холодный, другой горячий. В первом так студено, как если бы раздетого человека посадить зимою под лед. В последнем жарко, как в раскаленной железной печи. Души грешные попадают туда или сюда, по рассуждению и приговору Владыки «Тамы», который называется «Эрлык-Хаган» ¹⁸.

Путь к избавлению от «Тамы» и к достижению «Нервана», Буддизм указывает в добрых делах. Главное основание проповедуемой им нравственности заключается в десяти заповедях, [32] воспрещающих так называемые «арбан-хара-нигун», то есть «десять черных грехов». Они суть следующие:

I. Никогда не лгать.

II. Не произносить оскорбительных и колких слов.

III. Не обходиться ни с кем грубо и жестоко.

IV. Не раздражать никого.

V. Не убивать.

VI. Не присвоивать себе чужой собственности.

VII. Не предаваться чувственной любви.

VIII. Не прелюбодействовать.

IX. Не иметь злобы и недоброжелательства в сердце.

X. Не прилепляться ни к чему худому и неправедному.

Кроме того, необходимым условием нравственного совершенства поставляется верование в «гурбан-эрдэни», или «три драгоценности», которые суть: а) «Бурхан-Будда», то есть Божество; б) «Ном», то есть Учение Веры, заключающееся в трех священных книгах, Ганжуре, Данжуре и Юме; конец в) «Ховарак», то есть Духовный Чин, или сословие Лам. [33]

Исполнение внешних обрядов набожности также вменяется в обязанность и считается заслугою. Известна краткая таинственная молитва Буддистов, которую надо повторить десять миллионов раз, чтобы вознестись на самую высшую степень нравственного совершенства. У Бурят она выражается формулою: «ом мани бадмехум!» Какой заключается здесь смысл, сами Ламы не понимают. Между тем народ, в особенности старухи и старики, беспрерывно шепчут эти кабалистические звуки, стремясь достигнуть заветного числа, которое должно отворить им двери «Нервана» ¹⁹.

Как бы то ни было, не льзя не сознаться, что Буддизм, при всех нелепостях, которыми он окружается, несравненно выше Шаманства, вытесненного им у Бурят. Это последнее состоит в самом грубом, бессмысленном и безобразном, суеверии.

Вера Шаманская, если только можно назвать ее верою, есть обоготворение сил и явлений видимой [34] природы, представляемых и чтимых у Бурят под именем «Онгонов». Высокая гора, необыкновенной формы утес, белка с белою на спине полоскою, коротко — сказать — все, что бросается в глаза, останавливает на себе внимание — есть «Онгон» или символ «Онгона», и потому служит предметом поклонения. В непосредственной связи и близких дружеских сношениях с «Онгонами» считаются Шаманы и Шаманки: фанатики, а иногда и шарлатаны, обморочивающие простодушное невежество разными, часто вовсе неискусными, фиглярствами. По смерти, они сами причисляются к «Онгонам»; и их уродливые изображения составляют также предмет чествования для грубых простаков, верующих в Шаманство, наравне с другими, равно безобразными фигурами, представляющими настоящих «Онгонов».

Изображения «Онгонов» развешиваются в юртах их поклонников на шелковых снурках. Нередко их заменяют куклы, сшитые из разных лоскутьев; а иногда и простая связка лучины, одетая в какую-нибудь овчинку. Чествование их состоит в том, что на них по временам брызжут вином, или молоком; иногда же, от избытка усердия, мажут им лица маслом и сметаною. Жертвоприношения более торжественные заключаются в заклании разных животных, [35] которые, вздетые потом на высокие шесты, остаются в таком положений на долгое время ²⁰.

Для умилостивления «Онгонов», равно как и для получения от них добрых советов и предсказаний, приглашаются Шаманы и Шаманки. В странной особого вида и покроя одежде, обшитой в разных местах длинными разноцветными конскими волосами, с бубном в руках и другими побрякушками, развешенными вкруг тела, приглашенный или приглашенная, обыкновенно в ночное время, над разложенным костром опия, начинает делать разные кривлянья, бьет в бубен, кричит, неистовствует, скачет через огонь, пока наконец выбьется из сил и падает в совершенное изнеможение. В таком положении раздаются из уст Шамана или Шаманки пророчества и другие ответы на вопросы благоговейно предстоящих зрителей. Все это делается для двух главных причин: или в случае тяжкой болезни, чтобы узнать, отчего произошла болезнь и чем должно лечить ее; или при пропаже лошади, либо другой какой дорогой вещи, для открытия, кто их похитил и как можно отыскать потерю. [36]

Шаманы и Шаманки внушают к себе не только глубокое уважение, но и суеверный страх, который не прекращается даже с их смертью. Могилы их обыкновенно обозначаются грудами каменьев, которые набрасываются на них из опасения, чтобы покойники не вставали и не выходили из гробов на вред и тревогу живым. Таких могил по Нерчинскому округу находится весьма много. В окрестностях города Нерчинска, верстах в десяти к северу, предание положительно приписывает их Шаманам. Это вместе служит доказательством, что Шаманство некогда господствовало на всем пространстве Округа.

Ныне, между Нерчинскими Бурятами, остается весьма немного придерживающихся Шаманства. Соплеменные им Буддисты, и в особенности Ламы, ненавидят и преследуют их гораздо с большим ожесточением, чем тех, которые обращаются в Христианство.

К Христианству Буряты обращаются больше от Буддизма, чем от Шаманства. Окрестясь, они обыкновенно покидают своих родичей, селятся между Русскими и сами в последствии русеют. Некоторые однако остаются в своих родных улусах. В настоящее время, в ведении Агинской [37] Думы находится следующее количество Христиан между Бурятами, по родам:

Впрочем, здесь включены и Христиане из Русских, которые и с семействами имеют постоянное пребывание в улусах Бурятских: одни просто из любви к кочевой жизни; другие из выгод, служа, в Родовых Управлениях, по найму Писарями.

В отношении к умственному развитию и образованию, Буряты, при первом поверхностном взгляде, кажутся ниже поселян Русских. Но, всмотревшись ближе, не льзя не сознаться, что они если не превосходят, то конечно не уступят им в природной понятливости и смышлености. Всякое мастерство они легко перенимают, и весьма [38] нередко успехами обгоняют своих учителей. Грамотеев же в их улусах несравненно более, чем в соседних селениях Русских. Хотя на природном языке их нет почти вовсе печатных книг, да и из рукописных книги духовного содержания большею частию писаны по Тибетски; однако они любят и сами почитать, и послушать чтения, особенно повестей и рассказов. Наиболее любимые ими сказания суть: о Богдо-Зон-Хабе, о Гэсер-Хане, об Арджн-Боржи-Хане, о Шиндэчу-Гэчуре, и многие другие. Есть у них также охотники и мастера писать, то есть переписывать, которые, не смотря на азиатский обычай производить это дело, при отсутствии столов и скамеек, скорчась, на колене, борзо и красиво усыпают китайскую тонкую бумажку крючковатыми письменами, находящимися в общем употреблении у Монголов ²¹.

Буряты не чужды поэтического одушевления, и имеют своих народных поэтов, слагающих [39] песни, которые составляют утешение и гордость улусов. В этих песнях, много воображения, а часто блещет и истинное, неподдельное чувство.

В степях Агинской и Тургинской славится особенно песня, которой происхождение неизвестно, называемая: «Кударин-Цаган-Челон». Вот ее перевод:

«На степи Кударинской лежит белый камень. От времени он глубоко врос в землю и покрыт седым мхом».

«Кем положен он, никто не знает, помнят и самые старые старики. Давно там лежит белый камень: давно он оброс седым мхом».

«У того камня прощался с своей любезной молодый Гонсурук-Бадма. Он уезжал в дальний путь, к Тайше Селенгинскому».

«Горько плакала, прощаясь с ним, нежная Майдарэ. Как цепкий плющ, обвившись вкруг своего друга, она не могла с ним расстаться».

— «Не плачь! говорил ей Бадма, утешая. Я не забуду тебя, милая, и скоро ворочусь назад. Береги перла ясных очей твоих!» [40]

«Скорее вода, заструясь по этой сухой, песчаной степи, подтечет под этот камень! Скорее, чем я забуду тебя, милая!» —

«И он с трудом вырвался из объятий Майдарэ. Он дал волю свое му быстрому бегуну».

«На степи Кударинской лежит белый камень. От времени он глубоко врос в землю и покрыт седым мхом».

«Кругом сухая, песчаная степь. Вода не подтекла под белый камень. А Бадма забыл сбою Майдарэ».

«Долго бедная плакала, и ждала своего друга. У белого камня, при светлой луне, часто видали, как стояла она».

«Она стояла, как дух, недвижно. Она прислушивалась: не раздается ли знакомый топот коня, не возвращается ли ее милый друг?»

«Но он забыл ее. И вот, в одно утро, у белого камня, нашли Майдарэ мертвою. Слезы еще не высохли на ее закрытых ресницах».

«На камне сидела прекрасная птичка, с золотыми перышками. Она высоко взвилась на воздух [41] и жалобно запела, погружаясь все дальше и дальше в небесную глубь».

«Старые люди говорят: то была душа бедной, прекрасной Майдарэ!» —

Конечно, такую нежность, и можно сказать такую глубину чувства, весьма неожиданно встретить в юрте степного номада, во глубине пустынь Монгольских.

Есть также между Бурятами расскащики и сказочники, которых они весьма охотно слушают. Тут-то полный разгул роскошному восточному воображению. Содержание этих сказок обыкновенно составляют богатырские подвиги и волшебные чудеса. Герой рассказа, кроме необыкновенной силы, всегда снабжен еще чудным, сверхъестественным могуществом: скачет по полю, из-под копыт коня летят алмазы и яхонты; переезжает через реку, вода превращается в молоко; пробегает через кустарники и деревья, листья становятся изумрудами!..

Из поэтических обычаев народа, кроме религиозных праздников, сохраняется еще один, весьма любопытный и занимательный. Это облава, или общественная охота за дичью, устремляемая [42] в особенности против мирных коз и хищных волков, которыми изобилуют степи. Такие охоты обыкновенно затевают именитые и богатые родовичи. По их приглашению, собирается иногда сот до пяти охотников, конных и пеших, вооруженных ружьями и луками. Часть их поднимает в лесу зверя, и гонит криком и стуком на круг облавы. Там остальные соперничают друг с другом в проворстве и удальстве, подстреливая, на всем скаку коня, преследуемую добычу, из ружья, или меткою стрелою. Это вместе и охота и гулянье.

Впрочем, должно сказать, что соседство и влияние Русских приметно уже действует на патриархальную простоту и детскую беспечность Бурят. Только в самой отдаленной глуши пустынь роскошествует еще поэзия кочевой, разгульной жизни, просторной, как необозримая степь, светлой и безмятежной, как ясное небо, под которым текут дни младенчествующего народа. С выгодами, приносимыми цивилизациею, неразлучны лишние потребности, а потому лишние труды и лишние заботы.

Одно жаль, что Буряты не позаимствуются у Русских вкусом к чистоте и опрятности, которыми могут хвалиться все вообще селения [43] Русских Сибиряков. Небрежность их в юртах и вокруг себя просто отвратительна. Бурят, если носит рубашку, то не моет ее до тех пор, пока она не износится на плечах. Сам он моется только летом, купаясь во время жаров. От осени до другого лета, он редко даже умывает себе лицо. Оттого, все его тело, опаленное зноем, ободранное морозами, принимает вид вороненой меди, испещренной темными полосами грязи. Богатые держат себя несколько опрятнее; но и в них проглядывает улусная нечистота: парчевый дыгыл, опушенный бобром или выдрою, нередко покрыт бывает широкими, сальными пятнами, отпечатками грязных пальцев. За столом, когда они едят, гадко смотреть на них. Кушанье подается в скверных, нечистых корытцах. Вилок вовсе нет. Богачи держат у себя, по примеру Китайцев, длинные, круглые, тоненькие косточки; но употребляют их только в чрезвычайных случаях; именно, при посещении и угощении чиновников Русских. Запросто ж, про себя, и они, как все другие, роются в пище голыми руками; и чем больше сала остается на пальцах, губах и бороде гостя, тем прием и угощение считаются усерднее. В самой пище нет также у них большой разборчивости. Они легко обходятся без хлеба, питаясь постоянно «арцою», или сушеным творогом, который остается в котле после [44] перегона молока в «араки», и запивая эту еду кирпичным чаем, который иногда приправляют маслом и поджареной мукой, что называется у них «затуран». Молоко доят от коров, кобыл, овец и коз. Чай заменяют иногда разными полевыми кореньями, и даже болонью с гнилой березы. Богачи лакомятся бараниною, вареною и жареною на рожках; реже, говядиной и лошадиным мясом. Бедные не гнушаются и падалью; а сурков и полевых мышей считают отличным лакомством.

Сообразно с таким ограниченным развитием домашних физических потребностей, Буряты не имеют охоты и расположения к хлебопашеству. Впрочем, с примера и поощрения Русских, это первое и главное условие оседлости и гражданственности мало-помалу входят у них в привычку. Теперь, год от году, степи Нерчинских Бурят все больше и больше покрываются пашнями.

Всей земли, предоставленной во владение Бурятам, находящимся в ведении Агинской Степной Думы, считается: удобной для хлебопашества и скотоводства 204,67 2 десятины; неудобной, под болотами и солончаками, 187,014 десятин 1,895 сажен. Из ней, запахивается пока от 1,900 до 2,600 десятин, исключительно под ярицу. Урожай в не [45] засушливое время бывает всегда хорош; но, при бездождии, беден.

Главным предметом хозяйства Бурят, и главным источником и мерилом их богатства, остается пока еще одно скотоводство. В нем действительно заключается все благосостояние Бурята. Оно удовлетворяет все его нужды и прихоти: дает ему пищу, одежду, обувь и — деньги. Оттого, степи Бурятские, в особенности по рекам Онону, Ингоде и Турге, покрыты многочисленными стадами и табунами, состоящими из всякого рода домашнего скота, как-то: лошадей, коров, овец, и т. п. Свиней впрочем не замечается в их улусах, равно как и домашней птицы. Есть зато верблюды, употребляемые преимущественно для перевоза тяжестей. В настоящее время, у Бурят Агинской Степной Думы считается:

Скот вообще, летом и зимой, пасется в степях, на подножном корму. Сено требуется только весною. Оттого, им и запасаются не [46] слишком много. И именно, всего сена у Нерчинских Бурят выставляется только до 219,398 копен.

Торговля Нерчинских Бурят заключается в сбыте приезжающим в их улусы мелким торгашам избытков от скотоводства; как-то: лошадей и другого скота, сала, кож, мерлушек, овечьей и верблюжьей шерсти. Почти нечего и брать в расчет мелкие изделия их мастерства, состоящие в огнивах, ножах, седлах и конской сбруе. Всего продается ими не более в год, как на 20,000 р. асс. Торговля производится все еще меною товар на товар, по взаимно-условленному соглашению. При Агинской Степной Думе бывает ежегодно ярманка, продолжающаяся с 20 ноября по 15 декабря. Кроме туземцев, съезжается туда от 200 до 500 сторонних продавцов и купцов. Оборот ярманочной торговли простирается до 13,800 р. асс

Буряты Нерчинские оплачивают свои государственные повинности «ясаком», который вносят или пушным зверем в натуре, или деньгами. Всего «ясаку» в казну получается от Агинской Степной Думы ежегодно на 6,950 р. 42 6/7 к. сер.

Сборы на внутренние общественные расходы по ведению Агинской Степной Думы, суть следующие: [47]

Содержание кумирен зависит от добровольных приношений и пожертвований мирян. Прочие общественные потребности, как-то содержание мостов, гатей, перевозов, равно и междудворная гоньба для сношений, возлагаются на ответственность народа, почему удовлетворяются из общественных сборов, которые взыскиваются по предварительно соображенной раскладке.

Всего общественного внутреннего сбора с Бурят ведения Агинской Степной Думы приходится по 5 р. 68 1/2 к. асс. с души. Со включением же ясачной подати на каждую душу падает по 7 р. 63 к. асс.

Комментарии

1. У Монголов существует сказка, что Ойрат или Уйрят, праотец Калмыков, и Бурят, родоначальник Бурятов, были родные братья, которые, зассорясь между собой про кобылу, разъехались врозь, вследствие чего из потомков их образовались два различные народа.

2. В «Уставе об Управлении Инородцев», Высочайше утвержденном 22 июля 1822 года, Буряты поименованы под местными названиями: Хоринских, Селенгинских, Аларских, Кудинских, Верхоленских, Тункинских, Китойских и Ольхонских. По другим сведениям, Буряты по сю сторону Байкала разделяются на Кудинских, Верхоленских, Ольхонских, Идинских, Балаганских, Аларских и Тункинских; За-Байкальские же состоят из Бурят Кударинских, Баргузинских, Селенгинских, Хоринских, Агинских и Закаменных. Некоторые наблюдатели делят все поколение Бурят, обитающих в России, на три главные категории, и именно на Хоринских, Сонгольских и Барго-Бурят. У Бурятов Хоринских считается 11 родов с следующими названиями: Галзотский, Каранагатский, Каоцинский, Кубутский, Бодонгутский, Батананский, Шаринский, Хадайский, Цаганский, Хилбинский и Гучинский. Буряты Сонгольские или Селенгинские, называемые также Сартольскими, состоят из 18 особых родов: из них составляются 4 Казачьи Полка, которые, вместе с Русскими Казаками, стерегут Китайскую границу и служат при таможне в Кяхте. Барго-Бурятами называются Буряты, живущие по сю сторону Байкала, в уездах Иркутском и отчасти Нижнеудинском. См. Koeppen Russlands Gesammt=Bevolkerung im Jahre 1838. St. Petersburg 1843. S. 211-216.

3. Помещаемые здесь сведения о Нерчинских Бурятах заимствованы из «Описания Нерчинского Округа Иркутской Губернии», составленного Чиновником Особых Поручений Иркутского Общего Губернского Управления Василием Паршиным, по собственным многолетним наблюдениям, подтвержденным засвидетельствованием местного Губернского Начальства при доставлении рукописи в Министерство В. Д.

4. В Думе обсуживаются, на основании общих государственных законов, только важные дела, случающиеся у Бурят. В делах же простым и обыкновенных, суд и расправа, по-прежнему, остаются в руках их старейшин или родоначальников. Эта власть старейшин, означаемая именами «Шуленьг» и «Тайджиев», передастся у них доныне, в силу древнего обычая, от отцов к детям, по праву первородства. Как «Шуленьги» и «Тайджии», так и вообще все «Зайсаны», пользуются еще у Бурят, внутри их степей, неограниченным, доходящим до раболепства, уважением, и сами держат себя с большою спесью, которая однако робко исчезает при появлении в улусы Чиновника Земской Полиции.

5. «Дыгыл», или шуба, или еще вернее тулуп, есть обыкновенная и нередко единственная одежда Бурят, отличающаяся в разных коленах разными оттенками покроя, впрочем всегда неуклюжего. У женщин, посверх мехового «дыгыла», надевается еще другой безрукавый, род шугая, который всегда бывает матерчатый, с борами назади.

6. Впрочем, седина, которая у людей образованных бывает сколько признаком старости, столько или еще более цветом горя и плодом житейских волнений, у Бурят, конечно от свойственной им беспечности и мирной однообразной жизни, поздо очень ложится на голову. В пятьдесят лет, она едва показывается легкою проседью.

7. Так однажды один бедный Бурят, пойманный с весьма грубо подделанною фальшивою ассигнациею десятирублевого достоинства, с божбою уверял всех, что эта ассигнация ничуть ни фальшивая, а что он сам, именно сам — ее сделал!..

8. Вероятно, отсюда же происходит, что Буряты всячески стараются скрывать шалости и проступки своих соплеменников от преследования Русского Начальства, и ничего не щадят, чтобы выручить виновных из беды, которой грозят им законы. Впрочем, они очень покорны властям, не доверчивы, но нисколько не враждебны к Русским вообще, и питают высочайшее благоговение к имени Русского Белого Царя.

9. В округе Нерчинском, лето бывает так жарко, что, с наступлением июня, ртуть поднимается в термометре до 30° в тени по Реомюру. Зато, по ночам воздуха, делается очень прохладным, так что падающая роса не редко превращается в иней. К этим неудобствам лета, присовокупляются впоследствии ужасные грозы, проливные дожди и градовые тучи, которые иногда забивают до смерти людей.

10. Зима, в Нерчинском округе, простирается обыкновенно около шести месяцев, считая со времени покрытия рек льдом до их вскрытия. Вообще, реки становятся там между 15 октября и 1 ноября, а вскрываются между 15 и 28 апреля. Морозы, не всегда и не в одно определенное время, достигают нередко при восходе солнца от 200 до 300 и 33° по Реомюру.

11. Только богачи из Бурят лосят летом, вместо «дыгыла», род халата, называемого «терлыком». Они же почти одни знают употребление рубашек.

12. Священные книги Буддизма писаны на языке Тибетском, который весьма немногие из Бурятских Лам понимают, и то очень слабо. Посему, шум, производимый при их пении и даже чтении, весьма много способствует к тому, чтобы скрыть нелепость бессмысленного, не понимаемого ни чтецами, ни слушателями, бормотанья.

13. Все эти известия, равно как и прочие сведения относительно веры Бурятов-Ламистов, г. Паршин получил от Цугульского Ширетуя или Старшего Ламы, в личных с ним беседах.

14. Этот праздник в Усть-Цугульской кумирне совершается с особенною церемониею, состоящею в том, что Ламы вкруг кумирни возят на себе деревянного коня в полной сбруе, обитого зеленым бархатом, на котором сидит резное изображение божества, называемого Майдарэ. Божество это, по мнению Лам, действительно ездит на зеленом коне по поднебесью, высматривая все, что делается на свете, для донесения Шакгямуни. В прообразование этого воздушного путешествия, цель которого составляет в особенности попечение о благе поклонников Будды, Ламы совершают описанную церемонию.

15. Это делается преимущественно в честь Святым, и в особенности Аюше, которым можно молебствовать, кроме установленных дней, во всякое время, когда есть усердие.

16. Под именем «восьми жертв» заключаются: «эрдениин-шикур» (драгоценный зонтик), «алтан-жигасун» (золотая рыба), «сон-гун-бумбэ» (?), «сайхан-бадма» (прекрасный цветок), «цаган-лобой» (белая индийская морская улитка), «гилгимел-утзеук» (?), «доца» (знамя) и «курдун» (колесо). Последнее, говорят, изображает собою круговращение земли и солнца.

17. Самый многочисленный и пышный «Хурул» бывает около местопребывания «Хамбы-Ламы», или Верховного Начальника Бурятских Лам, в округе Верхнеудинском, около Гусиного Озера.

18. Простодушный народ, в неведении, куда еще угодит душа по смерти, в «Нерван», или в «Таму», из предосторожности, причисляет «Эрлык-Хагана» к числу божеств и усердно ему покланяется.

19. Суеверное невежество, частию ленясь, частию отчаяваясь исполнить заветное число таинственной молитвы, придумало весьма забавный способ заменять шептанье бессмысленных звуков, вешая над отверстием, сквозь которое выходит дым из юрты, колесо на тоненькой веревочке, которое от движения воздуха беспрестанно вертится, и каждым своим поворотом, по мнению Бурят, равняется устному произношению спасительных слов.

20. У Бурят суеверия Шаманского держится еще обычай вымещать на своих кумирах невыполнение приносимых им молитве разными знаками презрения, часто даже побоями.

21. Из всеподданнейшего Отчета Министра Народного Просвещения за 1842 год видно, что в прошлом году для Нерчинских Бурят открыто Агинское Приходское Училище. Там же выставлен любопытный пример Бурята из За-Байкальцев, который, окончив с отличием полный курс наук в Первой Казанской Гимназии, где находился с 1835 года на казенном содержании, ныне поступил в Казанский Университет для дальнейшего образования.

Текст воспроизведен по изданию: Монголы-буряты в Нерчинском округе Иркутской губернии // Журнал министерства внутренних дел, № 7. 1843

© текст - Паршин В. П. 1843
© сетевая версия - Thietmar. 2020
© OCR - Иванов А. 2020
© дизайн - Войтехович А. 2001
© ЖМВД. 1843