-

НЕБОЛЬСИН П. И.

РАССКАЗЫ О СИБИРСКИХ ЗОЛОТЫХ ПРИИСКАХ

Статья четвертая.

Город Томск. — Меха. — Чаи. — Налы. — Ачинск. — Минусинск. — Каратуз. — Инородцы. — Народы татарские. — Предание о Якутах. — Самоеды. — Остяки. — Калмыки и их быт. — Дзюнгорские двоеданцы. — Монголы. — Буряты и их быт. — Тунгусы. — Князь Гантимур. — Быт бродячих Тунгусов. — Алтайские каменьщики. — Шаман. — Покорение инородцев, их разделение и права. — Распространение христианства. — Чудские города. — Развалины. — Надписи. — Копи. — Курганы. — Пещеры. — Минеральные воды.

Город Томск, основанный, как уже замечено, в 1604 году, во времена Петра-Великого, вмещал в себе около двух с половиною тысяч жителей ¹; в 1840 году в нем считалось до 12.000 жителей ²; ныне же, особенно в зимнее время, когда в Томск съезжаются золотопромышленики, их управляющие и прикащики и возвращаются ходившие на прииски в работу здешние мещане, — общее число жителей города Томска, не исключая городовых казаков и войсковых чинов, можно положить до 20.000 душ. В Томске есть гимназия с пансионом, три уездные и два приходские училища. В них воспитывается круглым числом в год до 350 учеников ³. Впрочем, из этого не следует заключать, чтоб просвещение тихо подвигалось вперед: это доказывает только родительскую слабость, неохоту расстаться с детищем, которого с малых лет приучают быть практически-полезным отцу на поприще его промышленых занятий. Но вообще говоря, грамотность в Сибири сильна; даже в деревнях, в крестьянском сословии, первая забота отцов о том, чтоб их дети, особенно мальчики, непременно знали грамоту и цифирь, необходимую при всех рассчетах; в этом отношении, Сибиряков можно разделить на умеющих читать и писать, на умеющих разбирать только церковную печать и на знающих одни цифры и незнающих грамоты.

Во всей Сибири город Томск славится своим детским приютом, устроенным здесь на капитал, пожертвованный д. с. с. Ал. Ст. Завилейскою и содержимым щедрыми и весьма-значительными приношениями попечительницы приюта, кол. сов. Ал. Пав. Асташевой. Приют этот, под непосредственным распоряжением просвещенной смотрительницы Кат. Ив. Рекс и наблюдением попечительницы, поставлен на такую степень совершенства, управляется с такою любовию и заботами об укоренении в сердцах юных питомцев правил строгой нравственностии и приобрел такое доверие отцов и матерей семейства, что родители с весьма-достаточным, даже богатым состоянием из Барнаула, Омска и других городов, добиваются из всех сил чести поместить туда детей своих.

Томск имеет свой банк, под названием Общественного Сибирского Банка, и ссужает своими капиталами преимущественно золотопромышлеников, которые, не смотря на разлившееся всюду богатство, очень-часто нуждаются в деньгах... Это с первого раза должно показаться странным, особенно, когда со всех сторон поминутно слышишь и даже сам видишь, что в Сибири деньги ни почем, и капитал в десять тысяч рублей серебром не считается деньгами. Деньги действительно ни почем в Сибири — в-следствие всеобщего [22] направления золотопромышлеников поставить на своем и во что бы ни стало приобресть все необходимое для разработки приисков, приносящих двести-триста процентов. Но деньги не всегда могут быть в наличности, особенно если взять во внимание незапасливость, нерассчетливость и надежду на авось. Золотопромышленик сдает свое золото в конце золотопромышленого года, начинающегося с первого числа октября, и сдает его в Барнауле; естественное дело, что он не может в ту же минуту получить за него деньги, выдающиеся из Санктпетербургского Монетного Двора: он должен необходимо ждать, пока что золото прийдет в Петербург и пока там произведут ему контр-пробу для того, чтоб сделать правильную поверку — сколько в принадлежащем промышленику золоте заключается чистого золота, сколько серебра и сколько других примесей и за тем произвести точный рассчет, какая ему следует в выдачу сумма денег, за вычетом податей и других расходов. Эта операция продолжается несколько недель и даже месяцев, считая тут и дорогу и вспомнив, что контр-пробе в Петербурге должны подвергнуться несколько сот слитков, в которые обращено рассыпное эолото еще в Барнауле. А между-тем, с первых чисел сентября золотопромышленику крайне нужны деньги: он должен сделать 10-го сентября окончательный рассчет своим рабочим за их труды, чтоб ни одному из них не остаться должным ни копейки иначе никто не пойдет к нему в работу, или, может случиться, обнаружится даже общее неудовольствие и бунт. После 10-го сентября золотопромышленик должен раздать задатки тем, кого он наймет в работы на будущее лето: пропустишь удобное время — останешься без рабочих. В это же время должно закупить провиант и фураж для будущих операций, раздать часть сумм и употребить их на прочие закупки. В этих предварительных занятиях проходит вся осень, и зимою все должно быть доставлено на прииски. Тут деньгами нуждается каждый: и беззаботный местный золотопромышленик, и управляющий какой-нибудь компании, которого петербургские доверители не снабдили своевременно денежными средствами. Каждый готов дать какие-угодно проценты, чтоб только совершенно обеспечить себя в своих операциях. Поэтому все и хлопочут заблаговременно заложить квитанцию на сплавленное в Барнауле золото в Общественном Сибирском Банке, чтоб избежать потери времени при пересылке его для залога в Коммерческом Банке в Санктпетербурге, впредь до полной уплаты сумм за золото из Монетного-Двора. Кому деньги слишком к-спеху — тот по неволе должен обратиться к ростовщикам, которые удят подобных рыбок и прославляют свое занятие, а оно, как известно, прибыльнее всяких золотых россыпей: ни гильдейских повинностей, ни других податей, ни риску — ничего тут не нужно; одни только чистые барыши.

Томск состоит из трех частей: Татарской-Слободы при въезде в город: это предместие Томска; высший класс населения живет на той стороне речки Ушайки, на которой господствует возвышенность, носящая название Юрточной-Горы. Здесь, в недавние еще времена, была густая роща, которой следы видны поныне около мужского монастыря с одного края и против здания присутственных мест с другого. На Юрточной-Горе поселился цвет всего Томска. Квартиры здесь очень-дороги и за одну комнату с приличными перегородками и со службами берут по 15 р. с. в месяц. Прочие жители и торгующее сословие живут на противоположном берегу Ушайки, осеняемом высокою Воскресенскою-Горою на выезде в Красноярск. В этой части города помещаются два гостиные двора, [23] каменный и деревянный, уцелевшие от пожара, и несколько площадей. На главной же площади был устроен олимпийский цирк, которого наездники и наездницы, в дни представлении, разъезжали по городу в костюмах диких Индийцев, при звуках двух пронзительно-вывших труб.

В этом городе сильное внимание заезжего человека обращают на себя грубые нищие; целое утро они ходят по городу, громко стуча в окна нижних этажей и с крупной бранью отходя от домов, обыватели которых глухи к прошениям этих тунеядцев, сильных и здоровых, но пренебрегающих трудами и работой. — В Томске много Татар и Башкиров; они разносят по домам для продажи низкие сорты чаев, дурные халаты, разные ковры, моржан или корольки, ожерелья из китайского мрамора, и продают все эти редкости в десять раз дешевле запрошенной сначала цены. — Татарки занимаются исправлением некоторых медицинских операций и славятся искусством приставлять пиявки. — Здешние торговки, исправляющие должность вестовщиц, свах и коммиссионерш по разнородным поручениям, промышляют преимущественно променом чепчиков на беличьи меха и цветочного чая на башмаки и другие мелочи, и продажею китайских материй фанзы, чучунчи и канфы. Фанза и чучунча идут иногда на белье охотникам до шелкового белья, что сравнительно стоит гораздо-дороже голландского полотна, и которое там в редкость; канфа же, или китайский атлас, из куска которого выходят два салопа, далеко уступает в превосходстве хорошему атласу наших фабрик и скоро сечется. — Томские мещанки-девушки имеют обыкновение, идя в храм Божий, распускать волосы по плечам, не заплетая их в косы, и покрывать голову маленьким платочком; по вечерам в хорошую погоду они собираются группами у ворот приятельских домов и без умолку ревут, или, по-нашему, распевают разные песни. — Евреев в Томске довольно; но почти все они заняты постоянными трудами и занимаются ремеслами, из которых на первом плане стоит работа дрог — общеупотребительного по всей Сибири экипажа, в роде наших старинных линеек, доныне употребляемых в имениях некоторых помещиков. У него ход тарантаса, то-есть, две оси, передняя и задняя, соединенные между собой пятью долгими палчинами, или длинными и толстыми березовыми шестами; на эту связь прикрепляется дрожечный кузов, продолженный до бесконечности, от задней оси до передней, аршина на четыре. На этих дрогах может спокойно уместиться до двенадцати человек седоков. — Здешние обязательные торговцы, по получении новых транспортов с ирбитской ярмарки, царят своих постоянных и значительных покупателей дорогими в Томске гостинцами — морожеными яблоками и лимонами, сморщенными и гнилыми грушами, затверделыми московскими сайками и сухарями, а иногда, как самою драгоценною редкостию — кислыми апельсинами. — В Томске замечательны также, в аристократической части города, лучшая из гостиниц, содержимая старым петербургским знакомцем, Албиносом, и иностранная мангазея французских вин из Казани, женевских часов из Петербурга, парижских бронз из Москвы, английских пальто из Риги, бразильских брильянтов из Варшавы и разных немецких хитростей — г. Фохта.

Здания, замечательные в Томске по своей красоте, на Юрточной-Горе, новый собор, еще не конченный вчерне, огромный дом присутственных мест, домы с садами и оранжереями гг. Асташова и Горохова, обладающего богатою коллекциею китайских редкостей; на противоположной стороне реки Ушайки дом градского общества и несколько [24] домов наследников купца Неупокоева. Эта часть много пострадала от пожара, бывшего в Томске в 1845 году, 17-го июня, и истребившего семь кварталов по направлению реки Томи; но в том же году она начала вновь обстроиваться, когда погорелые жители были обрадованы августейшею помощию Государя. Посланный от Его Величества с капиталами курьер в две недели, если еще не менее, явился из Петербурга в Томск, проскакав четыре тысячи с половиною верст. — На Воскресенской-Горе замечательны по своей архитектуре православная церковь, католический косцёл, в котором священниками в прежние годы были иезуиты, и дом конторы золотопромышленика каммергера и командора Бекетова, обладавшего в томском округе весьма-большим числом приисков, приобретших известность наружным богатством и изяществом амбаров и жилых домов.

Находясь, так-сказать, в сердце Сибири подумаешь, что тут очень-легко запастись мехами для себя или для знакомых. Однакож, нет: в Томске мехов не достанешь; есть меха в Сибири, но вовсе не такие, каких бы желалось. Яргаки, нечто в роде халата, выделываемые из коневой шкуры, привозятся сюда из Казани и носятся одними лакеями, и то когда нет морозов. Дахи, или шубы из выделанной шкуры дикой козы, лося или сохатого, как их здесь называют, шерстью вверх и без подкладки, очень-теплы в самые сильные морозы; но их носит только простой народ, извощики, и притом, с ними должно обращаться очень-бережно: снимать на холоду и прятать подальше от сырости и тепла, а не то шерсть вылезет, и шуба пропадет. Беличьи меха идут под мужские халаты и пол шубы небогатых людей; мехом бурундука обшивают женские кацавейки, которые в Сибири не выходят из моды: но в этом мехе тепла никакого нет. Овчин, заичьих и волчьих мехов, и без Сибири везде много; медвежьи шубы не красивы, да их мало и видно. В тайге медведь часто попадается, но его на приисках не бьют: во время похода по лесу, дай-Бог, чтоб незваный гость сам не тронул, а то где с ним справиться! Часто ружья нет у путника, а иногда и есть оно, да через пять человек у шестого, и то или вовсе не заряжено, или заряжено дробью, или пистона не надето, а еще чаще — храбреца на медведя не найдется сразиться с ним на узенькой таёжной дороге, где двоим рядом не проехать. Во время приисковых работ — приискателям не до медведя. Случается, что он и на прииск пожалует, и хозяйскую лошадь или рогатую скотину испортит в то время, когда они пасутся не в дальнем от прииска расстоянии, а все-таки хозяин прииска не решится отправить людей для наказания нарушителя общественного спокойствия, потому-что всякий золотопромышленик дорожит каждым рабочим не в-отношении какой-нибудь филантропической идеи, а в том рассчете, что рабочие и на охоте, и на работе едят одинаково-сытно, а в-продолжение того времени, пока они съищут медведя и, Бог-весть, убьют ли еще его, — они наработаются вдоволь и добудут столько золота, чего и не стоит медведь со всеми его предками и потомками. Мало теперь Сибиряков, которые в старину, с одной рогатиной, одни, без помощников, вступали с медведем в рукопашную: это уж не прежний народ, не храбрые удальцы, а люди положительные, ищущие чего-нибудь существенного! Теперь почти одни инородцы ловят пушных зверей, преимущественно соболя, белку и лисицу. Но и соболь, и белка, и лисица далеко удалились от жилищ человеческих; лесные пожары и шум от работ на золотых приисках и поисковые партии [25] золотонромышлеников год-от-году прогоняют зверя дальше и дальше. Однакож, пушные звери ловятся и теперь ясачными; но этих промышлеников стерегут купцы, которые, с врожденною Сибирякам тонкостью, мастерски обделывают эти дела, скупают меха в одни руки и отправляют их в Рассею. Порядочного меха в Сибири и не купить, а если и прийдется по случаю достать то очень-дорого, и несравненно дороже той цены, по которой меха продаются в Москве или Петербурге; притом же, в Сибири не умеют порядочно их выделывать, исключая одних шкур сохатого. Зажиточные люди ходят в енотовых шубах, от нас же к ним высылаемых.

Хорошего чая тоже нет в Сибири, преимущественно в Томске и Красноярске. Высшие сорты чаев только провозят по Сибири из Кяхты в Нижний-Новгород, и большинству, как говорится, не удастся понюхать ханских сортов. Охотники выписывают чай для своих семейств из Иркутска или из Кяхты. В Томске только один оптовой торговец; но он не торгует в разницу, и потому Шелунги, или какого-нибудь особенного в этом же роде — здесь достать невозможно. Чай, здесь продаваемый в ящиках китайской укладки, посредственного достоинства, носит фамилию Ши-мы-чен-дзи и стоит от десяти до двенадцати рублей серебром за ящик в 2 1/2 фунта веса; двойные ящики стоют двадцать-пять или тридцать рублей серебром, глядя по покупателю: с богатого подороже. Тот чай, который чайные караванные прикащики продают под названием совочного и цветочного, выгоднее покупать у них самих или у торговок, чем у купцов, которые обыкновенно берут рубля два барыша на фунт; но этого сорта чай очень-невысокого достоинства, очень-прост, что называется — людской, и если называется цветочным, то, вероятно, потому только, что продается завернутым в цветной, темнорозовой бумаге, не иначе.

Есть еще один род чая, который в Петербурге неизвестен: это кирпичный, преимущественно употребляемый монгольскими племенами; его пьют и русские крестьяне, но исключительно на золотых приисках. Чай этот варят в котлах, на воде, редко на молоке, и прибавляют к нему соли и коровьего масла. Он чрезвычайно-питателен. С примесью поджаренной муки, чай этот называется затурамном. Кирпичным он назвал потому, что является в торговле в плотном виде, полуфунтовыми массами, в плитках, и приготовляется из грубых листьев чайного дерева.

Рассыпной чай начал входить во всеобщее употребление со времен Петра-Великого, а до того времени он продавался в аптеках как лекарство, противодействующее влиянию заразительного воздуха и вина. Кирпичный чай был издавна известен пограничным казакам в Сибири. В 1638 году русское посольство, бывшее у Алтын-Хана на южном рубеже Западной-Сибири, устыдилось принять поднесенные ему в подарок двести башей чаю, потому-что чай этот казался слишком-ничтожным и неуважительным. Из такого отзыва заключают, что тогда были уже известны чаи высших сортов. В 1654 году, боярский сын Байков, отправленный во времена царя Алексея Михайловича в Китай, в дневнике своем упоминает об угощении его там чаем, как о вещи весьма-обыкновенной. В 1674 году, чай в московских аптеках продавался по 30 копеек за фунт ⁴.

Про совочный чай караванные прикащики рассказывают, что он берется из цельных цибиков, от каждой из шести сторон, — на совки, для пробы, и пробы эти [26] составляют собственность прикащика. Не знаю, правда ли это, а только караванные прикащики, вероятно с большего барыша, отчаянно кутят по дороге. Останавливаясь по деревням, они нарезываются простой сивухой, а по городам пользуются полною свободой холостого дикаря, ухарски разъезжают с юными Сибирячками целый день на извощиках, которые там очень-дороги, и, в заключение, напиваются до-нельзя шампанским. Особенная, страшная попойка, когда Томь и Обь совершенно очистятся от льда. Здесь чай, пришедший из Кяхты сухим путем, нагружается в особо-устроенные суда и идет водой до Тюмени, первого от Петербурга города Тобольской-Губернии, а оттуда его везут далее в Россию. — Во время нагрузки и приготовлений к отъезду, в-продолжение целой недели по берегу Томи собирается все городское население; несколько хоров, или вернее — артелей песенников, из числа судорабочих, распевает в разных местах русские песни (сибирских песень нет) при выстрелах из ружей или фальконета, которым каждое судно вооружено. Бахус, Амур, а с ними и Меркурий, в своем двойственном значении покровителя торговли и воровства — вот три божества, которым в эти дни толпы народа приносят постоянные жертвы. Все дышет и сияет весельем, хотя не весьма-чистым; песни, крик и гам разбушевавшихся гуляк слышатся далеко за полночь.

Выехав из Томска, я отправился на минусинский прииск по системе реки Амыла, на который мне надлежало посмотреть.

Я ехал всю дорогу во время палов, или огня, который жители пускают по степям и лесам, выжигая таким-образом старую траву и способствуя лучшему росту новой. Правда тут не обходится иногда без лесных пожаров, да на это не слишком смотрят; в Сибири, особенно в Восточной, в любом округе можно встретить огромные пространства выжженного леса: полувековые и вековые запрещения на счет сохранения лесов давно вышли из памяти ⁵, и палы до-сих-пор не выходят из употребления.

Проезжая ночью по горным скатам или спускаясь в пространную долину, не налюбуешься этою естественною иллюминациею. Струйки огня, как светящиеся змеи, пробираются между травой разнообразными зигзагами. С одного конца яркой линии света, огонь, не находя для себя пищи, мгновенно потухает; с другого конца он быстро переменяет направление только-что взятое, кидается в сторону и жадно бежит вперед, пожирая новую пищу. Огонь является в тысяче местах, чертит бестолковые вензели, выбирает себе местечко, где бы можно было ему перебежать дорогу, часто разделяющуюся на несколько ветвей, которые сходятся после в один путь и, разъигравшись в сухой траве, не щадит ничего, все истребляет. Но это только ночью. Днем ехать такими местами очень-неприятно. Запах гари довольно отвратителен; воздух делается спертым; синее небо скрывается за тучами дыма; яркое солнышко выглядывает каким-то рыжим пятном; местоположения не красивы и исчерчены черными кругами от выгорелых трав.

Проехав пограничные столбы Томской Губернии, я вступил в первый город Енисейской-Губернии, Ачинск, и очутился на территории Восточной-Сибирип. Разницы с Западной-Сибирью мало: все, кажется, одинаково, что там, что здесь — одни вороны не одинаковы. В Западной-Спбири вороны, как вороны, такие же, как и везде, а в Восточной-Сибири они решительно черные, самого густого черного цвета и до мертвечины и тому-подобных лакомств так падки, что [27] почти под каждым городом, и довольно часто, можно встретить их целыми армиями и быть свидетелем жестокой войны между воронами и галками. Предметом битвы бывает разная падаль, которую жители статут, или свезут с улицы, да и бросят на поле, тут же, близехонько, но все-таки за городом, — хоть в пятидесяти саженях, да за городом. И это делается в полном сознании исполнения полицейских распоряжений! В ямы не зарывают — хлопот много; да и к-чему лишать целое сословие хищных пернатых куска хлеба. Поэтому нисколько и не удивительно встретить тут бездну черепов бедных Йориков конской или свиной породы и вспомнить арию из «Руслана и Людмилы»: «о поле, поле! кто тебя усеял мертвыми костями?..».

Ачинск старый город; он уже лет двести стоит на Чулыме, образующем здесь хорошую пристань. Основание его относят к 1641 году, когда здесь выстроен был еще только острог. Разоренный Киргизами, он возобновлен был в 1682 году. Местоположение его довольно-приятно. Город этот, однакож, не процветает, хотя и имеет к тому все средства, из которых главное — водяное сообщение с Волгою, прерываемое только верст на шестьдесят яблоком между реками Турою и Чусовою. Ачинские мещане прежде занимались исключительно хлебопашеством, но золотопромышленость переманила к себе все руки — и Ачинцы пошли на прииски, где они успели избаловаться и усвоить себе кой-какие дурные наклонности, каковы усиленное пьянство, картежничество, непокорность, строптивость и кража золота, за что, однакож, они редко попадаются в руки правосудия, частию от беспечного надзора своих начальников, частию от дележа барышами с прочею братиею и от искусства совершенно скрывать следы преступления; на частных же золотых приисках постоянного осмотра рабочих не бывает, да никто, еслиб и захотел, не решится на это, потому-что рабочие поднимут тревогу и если теперь же самовольно не разойдутся, то на будущее время никто не наймется к этому хозяину.

До-сих-пор от самой Казани я ехал все на восток; здесь, в Ачинске, надлежало своротить на юг и пробираться через Минусинск в Каратуз.

Минусинск — окружный, или, по-нашему, уездный город Енисейской-Губернии, город новый, только с 1822 года возвышенный на эту степень из деревни Большой-Минюсы. Не будь здесь золотых приисков — век бы ему быть деревней. Но вот что значат обстоятельства: завелось в округе свое золото — сюда наехала цивилизация со всеми своими принадлежностями, хорошими и худыми; явились потребители высшего полета — и сюда стали ящиками возить шампанское, подразделяя его на три разряда: на кликом первого сорта, просто кликом и просто шампанское.

Минусинск — городок чистенький, с небольшим народонаселением около тысячи человек, занимающихся преимущественно хлебопашеством, которым Минусинский-Округ изобилует; картофель разводится здесь тоже весьма-усердно. Сбыт хлеба на золотые промыслы как у себя, так и вниз по Енисею, приносит жителям большие выгоды. При всем том жители не так испортились от близкого соседства золотых промыслов: пьянство, разврат и воровство не развиты еще здесь в той степени, до которой дошли некоторые другие места, посещаемые людьми, побывавшими на золотых приисках, особенно на богатых.

Город этот стоит на песчаной степи, заросшей полынью, и от-того сливки здесь прегорькие. В нем одна только церковь, есть дом полиции с каланчей и — роскошь маленьких городов — фонари, никак целая дюжина, которые зажигаются только в [28] самые торжественные дни. Гостинниц нет: приезжие останавливаются, как это обыкновенно ведется, начиная еще с города Перми — на постоялых дворах. Прислуживает всегда прекрасный пол; берут от двух рублей до двух с полтиною ассигнациями с человека: тут и квартира, и прибор для чая, и обед, и ужин. Во время моего пребывания в этом городе, что продолжалось однажды целый месяц, каждый день мне подавали: в обед — щи и жареную утку, в ужин — жареную утку и щи; других перемен не было.

Каратуз — крайнес русское селение в этом направлении, между Минусинском и китайской границей. Это казачий форпост, резиденция золотопромышлеников, а по просту сказать, деревня. Несколько десятков казаков, исполняющих полицейскую обязанность, не придают особенного колорита этой местности; но особенность свою Каратуз приобрел при развитии в этом краю золотой промышлености. Он замечателен тем, что золотопромышленики выстроили здесь себе хорошие домы, основали складочные места, завели конторы и исключительно тут производят свои распорядительные операции. От-того все подобные Каратузу крайние к приискам деревни со складочными местами и называются резиденциями, то-есть факториями, в каких бы округах они ни были учреждены. В-продолжение целого года резиденции эти кипят жизнию: здесь происходятся заподряды товаров, прием их из других деревень, наемка рабочих, иногда рассчет их, отправка тяжестей на прииски, зимою в узеньких санях, в которые лошади впрягаются гусем, одна за другой, а летом на вьючных лошадях, — и все другие предуготовигельные распоряжения. Исполнительные операции золотопромышлеников, то-есть поиски, разработка и добывание золота производятся на самых приисках, в местах вне человеческих жилищ, в глубине гор, в глуши, в долинах удаленных от деревень часто верст на двести, на триста, в тайне, то-есть в девственных черных лесах, жилище одних бродячих инородцев, которые, конечно, отсюда удаляются и занимают другие места, где ничто не может мешать их обычным занятиям и где зверь еще не разогнан постоянным присутствием человека и беспрестанным шумом и грохотом, которым обыкновенно сопровождаются приисковые работы.

Инородцев я встретил еще в Минусинске; здесь, в Каратузе, я видел их больше и заметил, что физиономии тех и других весьма-различны и дают повод к несомненному заключению, что в этом краю рассеяны разные совершенно-отдельные друг от друга, племена. Живут они в конических урасамх, шалашах из тонких жердей, воткнутых под углом в землю и соединенных между собою противоположными концами, а сверху обложенных искусно содранною корою. Управление инородцами этого края сосредоточено в трех степных думах: Койбальской, Качинской и Сагайской, где им ведутся точные списки.

Я видел множество курганов, уставленных по углам высокими каменными плитами ребром и расположенных правильными улицами с заметною симметриею, видел неведомые мне надписи на утесистых берегах Енисея и, заметив между ними русские слова, обозначавшие фамилию известного путешественника г. Щукина, начертавшего их на неприступной скале, задумал-было сам увековечить тут же свое имя; но, порассудив, что для достижения желанной высоты в глазах потомства — надо было прежде, кроме потери времени, раз двадцать умереть, разбив голову об окраины береговых камней или погибнуть в пучинах Енисея, — я убедился, что потомство не [29] заслужило еще подобной жертвы с моей стороны, и затею свою оставил.

В бытность мою в этих краях, приехал туда же какой-то путешественник, которому вдруг, без всяких приготовлении, пришла в голову мысль заняться исследованиями об инородцах. Не зная, с какой стороны приняться за это дело, он стал расспрашивать о них у здешних жителей. Узнав от них, что это все Татары, все Чудь, путешественник наш заметил весьма-основательно, что здешние Татары не похожи на казанских Татар, торгующих мылом и халатами. Чтоб познакомиться с ними поближе, он решился разговориться с первым полудиким, который ему попадется и в этих видах встретился с широкоплечим молодцом. Голова у него была не бритая и украшена длинными черными волосами; глаза большие темнокарие, быстрый взгляд, белые как жемчуг зубы, довольно-красивые черты лица, смуглая кожа и весьма-редкие коротенькие волосы на усах и на бороде.

— Как тебя зовут, любезный друг? спросил неприготовленный к делу путешественник.

— А тебе зачем? отвечал ясачный.

— Разве тебя нельзя спросить?

— Да тебе, бачка, что в том, как меня зовут?

— А я хотел-было дать тебе на водку, если ты будешь отвечать на мои вопросы, возразил тонкий ученый, затронув нежную струну своего субъекта, которого он непременно хотел считать за прототипа всех здешних туземцев.

— А! если на водку сулишь — спрашивай, бачка! Больше спрашивай!

— Как же тебя зовут?

— Кулунак Наргозеев, бачка.

— Кто ж ты такой?

— А никто!

— Не правда; первое дело — ты человек.

— Ха, ха, бачка! кто ж не человек? И я человек! Про это и спрашивать нечего.

— Какой же ты человек: русский или не русский?

— Нет, бачка, я не русский; я ясачный; я ясак даю.

— Этого мало: вот Кузьма Сидоров, у которого я остановился... доведись, что ему велят ясак платить, а все он не будет такой ясачный, как ты.

— Нет, бачка, не будет.

— От-чего же?

— Он крещеный Русский, а я Чудь, Татарин.

— А как ты Богу молишься?

— Так же, как и Кузьма, и я крещеный.

— А прежде кто ты был: мухаммеданин? спросил путешественник, уверенный, что всякий Татарин непременно должен быть не иначе, как мухаммеданином.

— Какой такой?

— Ты верил Мухаммеду?

— Не слыхал, бачка; мудрено говоришь.

— Прежде чем тебе крест надели, как ты Богу молился?

— Не знаю, бачка; это давно было.

— Как ты с своими ясачными же разговариваешь?

— Так же, как с тобой, бачка: я спрошу — они скажут, а они спросят — я им скажу.

— Да нет, не то! Какой вы народ — вот что мне хочется знать.

— О, мы народ хороший!

Недобившись толку от ясачного, путешественник бросил свои исследования и лишил науку драгоценных открытий исторических и филологических.

А между-тем о сибирских инородцах многое известно, хотя, вообще говоря, до-сих-пор нет полного и удовлетворительного их описания в одном целом, что для частного человека весьма-затруднительно. Не будучи посвящены в тайны Востока, не обладая теми званиями и средствами, [30] без которых нельзя решиться на глубоко-ученые исследования о разноплеменных народах Сибири, да и не имея на то ни малейшего притязания, мы тем не менее считаем долгом исчислить здесь эти народы и присовокупить о них те отрывочные, но, может-быть, для иных нелишенные интереса известия, которые довелось нам или самим собрать, или вычитать из книг, бывших под рукою, нисколько не ручаясь за достоверность приводимых нами преданий, кодь скоро они не подтверждаются оффициальными документами или другими неопровержимыми источниками.

Начнем с Пермской-Губернии.

В ней инородцев считается: Татар, Черемис и Пермяков 24,000 душ, Башкиров и Тептерей 40,000 душ, Вогулов до 1500 душ.

Из числа этих 65,500 душ 58,000 мухаммедане и 7500 Вогулов и Черемисов язычники ⁶.

Вогулы, Вотяки, Остяки и Черемиссы известны Русским издавна и еще в шестнадцатом столетии беспокоили наши владения своими набегами; так в 1572 году дана была Якову Строгонову граммата о посылке казаков, Остяков и Вогуличеи для прекращения опустошений, произведенных Черемиссами по Каме; в 1581 году даны были две грамматы о посылке ратных людей для охранения их от набегов Вогуличеи, а в 1582 году велено было выслать в Чердынь атамана Ермака Тимофеева и волжских казаков, вооруживших своими набегами Вотяков и Вогуличей ⁷. По писцовой книге Михаила Корсакова, у Татар и Остяков заводились еще в 1623 году селения вместе с выходцами из Чердыни, Вятчанами. По повелению царя Михаила Федоровича земля около города Кунгура принадлежала иретским Татарам ⁸.

Об инородцах по Ишиму есть предание, что Калмыки или Буряты, выходцы бухарские, имели хана Тохтамыша, сына Цадаева. Скитаясь по пустыням, они проходили реку Ишим. В то время убежал у них многочисленный табун лошадей; для отъискания их остались здесь тридцать-три табунщика, и при них три женщины. Занявшись отъискиванием лошадей, они так от сотоварищей своих отстали, что нагнать их уже не могли, а потому и расположились жить по реке Ишиму, приняв себе прозвание Хазах, что, по словам их, означало заблудившихся. Вскоре после того, именно в 1603 году, они без сопротивления были покорены казаками ⁹. В Ишимском-Округе оседлых Татар и Ташкентцов считается до 700 душ обоего пола, а кочевых Киргизов до 800 душ ¹⁰.

Барабинцы и тарские юртовые подгородные Татары от налогов и тяготы тарских воевод князя Юрья Шаховского с товарищами — учинили восстание. Побив служилых людей, они ссылались с Белыми Калмыками и не смотря на шерть, или присягу, которую они дали по своей вере на коране, в 1608 году откочевали на реку Чулым, да на Карагат. Посланный к ним для уговора тобольский служилый Татарин, Кизилбай Капландаев, привез с собой княз-ца Кугу Такова, брата Малгутана Кучагова, да Алчугуна Чагирова. Они объявили, что князец их Декуту обрадовался зову и милости царской, и все они прикочуют назад. Из шерти и статейного списка их видно, что они изменили от лихих насильств Шаховского с товарищи, да ротмистра Кротова и боярского сына Шахова, которые с них большие взятки брали и жен и дочерей к себе отнимали. В 1609 году, к изменникам Барабинцам присоединились и юртовские Татары. Они после [31] прикочевали обратно, но не все; в 1633 году непокорных велено было принудить к тому силою оружия ¹¹.

Бухарцы поселились в Сибири с давних времен, на покупных землях, в числе 83 человек. Из грамматы царя Михаила Федоровича 1645 года, подтвержденной царями Иоанном и Петром Алексеевичами в 1686 году, видно, что они преимущественно занимались торговлею в русских городах. В 1701 году Бухарцы обложены денежною податью ¹².

Башкиры происхождение свое ведут то от Ногаев, то от Бурят, а народные сказки дают им в родоначальники Чингис-Хана. По некоторым признакам ученые заключают, что Башкиры смесь племен татарского, монгольского и чудского ¹³. На Башкирцев было положено сбора 22,758 рублей 78 копеек; но они его не платили. В табели окладных и неокладных сборов против этой цифры Петр-Великий, в 1724-году, поставил крыж, крест, что означало, чтоб сбор этот отставить ¹⁴.

О томских Татарах или Еуштинцах мы уже имели случай говорить в прошедшем месяце; прибавим здесь только то, что остатки древней крепостцы, на противоположной городу Томску стороне реки Томи, по рассказам ученого путешественника, доктора Кастрена, до-сих-пор носят название городка, который был зимним местопребыванием князца Тояна ¹⁵.

Кийские Татары кочевали в пустынных равнинах, орошаемых рекою Киею, в Томском-Округе. Об них сохранилась одна граммата следующего содержания:

«По государеву цареву и великого князя Михаила Феодоровича всея России указу от государевых воевод, от князя Ивана Федоровича Татева с товарищи — Томского Уезда Кийской Волости князцу Курчею. — Напредь сего ты великому государю царю и великому князю всея России самодержцу и многих государств государю и обладателю по своей вере дал в свою правду шерть, с тем, чтобы тебе со всею своею кийскою волостию государю царю и великому князю Михаилу Феодоровичу всея России служить, и прямить, и добра хотеть во всем, и быть под егогосударевоюцарскоюрукоюипрямом холопственавекинеотступно, и с людей своих давать государю по десяти соболей с человека. — И ты, Курчей, правду свою и шерть на сей великому государю царю и великому князю Михаилу Феодоровичу шерте ждал государеву к себе милость и жалованье. А забыл: в прошлом 1624 году великому государю царю и великому князю Михайлу Феодоровичу всея России изменил, со всею своею кийскою волостию бежал к государевым изменникам в киргизскую землицу неведомо от чего, от тесноты ли чьей, или от продажи. И по сие время к государевой милости не обратился, в Томск город не йдешь и в винах своих государю не бьешь челом. А ныне прислал ты в Томск город с государевым ясаком брата своего Кашина, а сам в город не пришел. — А ты бы, Курчей, помня свою прежнюю неправду, в чем ты великому государю царю и великому князю Михаилу Феодоровичу всея России шерть дал, от измены своей отстал и обратился к великому государю царю и великому князю Михаилу Феодоровичу и ехал бы в город и дал шерть на том, что тебе быть под его государевою царскою рукою в прямом холопстве навеки неотступно. А государь царь и великий князь Михаил Феодорович всея России тебя, Курчея, пожалует [32] по-прежнему, твоих вин вспомянуть не велит, а велит тебя держать в своем государском милостивом призрении и от недругов твоих тебя во всем оборонит. — А от кого тебе и всей твоей кийской волости людям были какие насильства и тесноты или продажи от воевод или служилых людей — ты бы на тех людей принес к государю царю и великому князю Михаилу Феодоровичу всея России об обидах своих челобитную. Государь царь и великий князь Михаил Феодорович велит тебе на тех людей дать оборону без пощады и государево жалованье тебе будет в Томском городе и корм довольный и назад велит тебя государь отпустить в свою волость без задержания. — А сия тебе грамота опасная; и ты бы сей опасной грамоте верил без всякого опасения: кроме тебе государской милости и жалованья — ничего не будет. — К сей опасной грамоте государеву цареву и великого князя Михайла Феодоровича всея России печать царства Сибирского Томского города приложил воевода князь Иван Татев, лета 7140 (1532) декабря 28 дня». ¹⁶

Вероятно этот Курчей был преемник князца Умака, о котором еуштинский князек Тоян упоминал в прошении к царю Борису Федоровичу в 1604 году, и исследование о котором наша Академия возложила между прочим на ученого путешественника доктора Кастрена. Умак жил в четырнадцати днях пути от Еуштинцев, следовательно от Томска; а от Томска до нынешнего огромного кийского села, находящегося между городами Томском и Ачинском, на берегу Кии, будет ровно две недели пешего хода, конечно с растахами.

Черневые Татары сближаются к городу Кузнецку, живут домами; вообще крещены, но придерживаются шаманства; хлебопашеством занимаются единственно для удовлетворения собственных только своих нужд и отличаются допотопным способом приготовления муки в пищу. — По созрении зерна, они срезывают простым ножом солому близь самого колоса, связывают в небольшие снопы, просушивают их на жерди, на чистом воздухе, потом каждый сноп отдельно насаживают на шест и зажигают. Когда солома перегорит, и зерно, все еще в шелухе, отделится, — они молотят его кривою палкою и собирают, как говорят Сибиряки, в тумясы, или по-нашему бураки из бересты; потом чистое зерно поджаривают на огне в котлах, толкут в ступе или трут каменными плитками и, наконец, муку с водой употребляют в пищу. Кроме этого они едят рыбу и птицу, мясо диких животных и лошадей и не гнушаются падалью ¹⁷.

Кумандинские Татары. В 1810 году их было шесть волостей; Нижне-кумандинския, Верхнекумандинская, Комляжская, Кузнецкая, Кергежская и Южская; всего душ 1209; ясаку сбиралось по оценке на 1474 рубля 84 копейки. Жили они по речке Кумамнде, в вершинах Бии, имеющей начало из озера Телецкого, или Алтын (по-русски, Золотого), по берегам Телецкого Озера и по реке Катуни. — Род свой ведут от подданных бывшего в сагайских степях татарского князя Мегмета-Кула, брата кучумова. В старые годы назывались Телесами. От Калмыков разнятся во всем и с ними не смешиваются; частию крещены, а более придерживаются шаманства, называя верховного Создателя Бурханом. Живут зимой в землянках, а летом в шалашах, покрытых берестою и [33] корою, занимаются промыслом зверей и несколько земледелием. Телосложения они весьма-слабого; цвет лица — как у человека, изнуренного болезнями. Они одеваются в короткие овчинные шубы, или в халаты, толсто настеганные шерстью; рубахи носят без воротника; ноги обвертывают «Теплою Травою», растущею близь озер и имеющею свойство долго не изнашиваться. Женщины наряды свои покупают в селениях у Русских. Девки заплетают несколько косичек, привязывая к ним яркого цвета ленточки и лоскутки китайки; носят кольца и большие сережки. Умерших хоронят вдали от своих жилищ, делая на четырех столбах невысокие подмостки; на них кладут покойника, завернутого в разные обноски и заваливают лесом и каменьями ¹⁸.

Ачинские Татары. О происхождении их нет никаких положительных сведений. Они обитают в Ачинском-Округе Енисейской-Губернии в Ужурской Волости; все они оседлые; одна половина их, 385 душ мужеского пола и 363 души женского пола, несут обыкновенные инородческие повинности деньгами, а другая половина, 435 душ мужеского пола и 341 душа женского пола, платят ясак натурой. Они более уже ста лет крещены и следуют во всем русским обычаям; живут в двадцати-пяти селениях ¹⁹.

Мелетские Татары. Название мелетских происходит от бывшего некогда Мелетского-Острога, на месте которого находится ныне деревянная церковь и инородческая управа в Ачинском-Округе. — Мелетских Татар считается 34 души мужеского пола и 32 женского; они оседлы, прилежно занимаются хлебопашеством а рыболовством; употребляют в разговоре татарский язык, но знают и по-русски ²⁰.

Якуты. По преданиям известно, что Якуты отделились от жительствовавших по Барабинской-Степи Татар, называвшихся Саха, которых именем и Якуты себя называют. Название это однозвучно с монгольскими Сахами, разрушившими около 130 года до Р. Хр. Бактрийское Царство. При разборе, в начале нынешнего столетия, бумаг в иркутском архиве, найден был следующий отрывок:

«В старых записках, без означения времени, видно, что некий князь Онь, поганской породы Татар, в старину у реки Ишима живущий, имел под властию своею многих иноплеменных народов по Иртышу, Тобблу, Туре и другим рекам. Но против его восстал простой человек, который победил государя сего, взял в плен и умертвил» — и потом был повелитель подданных его. По прошествии нескольких лет явился к нему сын умерщвленного князя, именем Талбуга. Которого похититель княжеской власти принял к себе милостиво и поручил ему войско против живущих у реки Оби народов. Которых он усмирил и наложил на них дань. По возвращении его с победою и добычею, похитивший власть княжескую стал именоваться ханом, а победителю позволил избрать себе жилище; который и построил город Чингидин, в коем жил спокойно до смерти своей. И досталось наследство детям, но не надолго, ибо дети его была оттуда изгнаны мятежниками. Один из них, называвшийся Онеом, пришел на устье реки Ишима, и построил город Кизельтуру. По нем наследовал Иртушем, по имени которого и [34] рекаИртыш получиланазвание. Но тюменский хан приступил нечаянно войною и победил его, а по выгнании его из города оставил, вместо владельца, некоторого Сарчичикас принадлежащимиему родовичами, от которых иплемятатарскоепрозваноСарчичик.Изгнанник прибег к князю казачьей орды, где живучи, имел сына, князя Мымаха или Маймака, который по смерти отца своего пленен сибирским князем Ходаем, от коего оставшийся наследник Марь имел в супружестве сестру казанского хана Упака. Но был весьма несчастлив, потому что казанский хан зятя своего Марь пленил войною с сынами Обдером и Ебалаком, заявил столицу Чингидин, а от несчастного поколения оставшиеся две младые отрасли и жизни лишить повелел. Тогда-то упомянутый Мымах или Маймак с родственниками бежал к сильному предводителю татарских родов Омого-и-бай, который принял его в покровительство свое, принужден был из розданы своей в Барабийские Степи переселиться по причине пришествия Россиян, коих оружие везде тогда прозвучало славу побед. — Омого-и-бай с Мымахом пришли к Монголам, но были приняты неприятелями, от которых удалились они с людьми своими вниз по Лене, — и там покорены Россиянами».

Омого-и-бай известен по преданиям как первый предводитель Якутов. Вместе с подвластными ему племенами, он был выгнан из родины своей силою русского оружия и удалился сперва к вершине Лены; но когда Буряты и Тунгусы оттуда его прогнали, то он пустился на плотах вниз по реке Лене до Гусиных-Гор, где Буряты и Тунгусы его нагнали и начали кровопролитное сражение. — Место это и Буряты и Тунгусы и Якуты согласно показывают. — Первое известие о них Русские получили в 1621 году, когда вилюйские Тунгусы известили мангазейских казаков, что Якуты, со скотом своим вышедшие из красноярских пределов, — в многочисленных стечениях заняли места по Лене, начиная от устья впадающей в нее с западной стороны, между реками Витимом и Олемкмою, реки, называемой Нюй, между Леною и Вилюем, по рекам Оленемку, Алдану, Яну и Индигирке и вытеснили Тунгусов с природных их мест ²¹.

Несколько Якутов, и именно только два рода обитают ныне в туруханском крае, на берегах Енисея, около селения Шорохина и по берегам Хеты, Боганиды и Хатанги ²². Но большинство Якутов занимает теперь отдельную область, которой они и сообщили свое название. Они стоят на самой нисшей степени образования, грамоты не имеют, мало занимаются земледелием и находятся в крайней бедности. Живут они в деревянных юртах, питаются чем попало, даже падалью, не едят только собак, которые, вместе с оленями, рогатым скотом и лошадьми, составляют все их богатство. И летом и зимою они носят один и тот же костюм — зипун из звериных кож, крытый грубым сукном. Одни только богатые князцы носят рубахи из дабым, бумажной материи синего цвета, и зипуны, крытые синим сукном. Якуты замечательны своим искусством резать из кости гребни и шкатулки и шить разноцветные ковры из конской кожи. Они от языческой веры давно уже отстали, но на утверждение их в правилах христианского благочестия теперь обращено особенно-ревностное внимание ²³.

Заметим в заключение, что о происхождении названия Татар есть мнение, что это потомки древнего племени Та-та, принадлежавшего к [35] обширному и могущественному царству Уйгурскому. которого столицею был город Голин или Горин; в окрестностях этого города заложен был нынешний Селенгинск ²⁴.

Самоеды в древности были сопредельны Финнам. На том основании, что Финны называли себя Соумален, а Лапландцы земле своей дают название Самоядна, многие считают Самоедов и Лапландцев за один народ. Сибирские Самоеды, занимавшие место при Анабаре-Реке и вдоль Ледовитого-Моря, вместе с Вогуличами, Остяками и Татарами, от Кучума-хана предались Русским в 1611 году ²⁵. В настоящее время, Самоеды обитают в Мезенском-Округе Архангельской-Губернии, в Березовском-Округе Тобольской-Губернии; к северу от реки Сыни, впадающей в Обь с левой стороны, при заливе Обском и на восток от Оби, хотя эти последние племена Клапрот и составитель остяцкого словаря, тобольский священник Вологодский, отчисляют к Остякам. Самоедское же племя занимает места вверх по реке Тазу, по обоим берегам этой реки и на тундре между Тазом и Енисеем, по притокам Оби: Ваге, Тыму и Кети, Парабелу и Чулыму до Томска и близь Васюгана или Васегана. От Нижней-Оби на восток до реки Хатанги, все пространство обитаемо именно Самоедами, или, по-крайней-мере, сродными им племенами. Наконец по берегам рек Хеты, Пясины, Хатанги и Таймура обитают также Самоеды ²⁶.

К Самоедам же причисляют Маторов, Юраков или Юрацов и Калмаженилов, Камышинцов, Камасинцов или правильнее Камачинцов.

Маторы весьма-немногочисленное племя, не упоминаемое даже в оффициальных бумагах инородческих дум. В минувшем десятилетии их считалось не более девяти семейств ²⁷.

Юраки — самый северный род Самоедов. В дополнительной инструкции капитан-командору Берингу 16 марта 1733 года, относительно этих племен, между-прочим, было сказано: между Оби и Енисея рек кочуют так-называемые Юрацкая Самоядь, которые в ясак еще не обложены и всегдашние с Остяками драки имеют ²⁸. Ныне племя это бродит с левой стороны Енисея по тундре к морю.

Камачинцы, кочующие в Канском-Округе, разделяются на три улуса: 1) Абалаков, 85 душ мужеского пола и 76 женского; они бродячие и занимают места по речке Шимже, по рекам Кане, Мане, Пезо и около Белогорья по речке Кулеже, Мими, Киреле, Анже, Тукме, Куже, Игиле, Иларе, Кунгусе и Тайбе. Пристанище, которое они посещают наиболее — это место около деревни Анжи, в 150 или 200 верстах, в вершинах рек Кана, Маны и Шалки, падшей в Минусинском-Округе в реку Енисей; 2) Угомаковский-Улус, состоящий из смеси с Татарами, заключает в себе бродячих 7 душ мужеского пола и 3 женского и кочевых 89 душ мужеского пола и 63 женского. Они кочуют по берегам реки Рыбной в 156 верстах от Канска и далее по речке Синере и Солбие, равно как и на соседних степях; те из них, которые не имеют постоянного пристанища, каждые два года его меняют, судя по тому, где находят лучшую охоту. Некоторые из них даже переселились в Малорыбинское, Анжинское и Найское или Перовое селения Канского-Округа, и 3) Агульский или Пантыков-Улус, состоит из 42 душ мужеского пола и 34 душ женского пола. Они по-большей-части [36] живут рассеянно в русских селениях, между старожилами, то-есть Руссими, с давних лет поселившимися в Сибири; немногие только обитают в своих юртах при речке Агуле, во сте верстах от Канска. — Все Камачинцы православного вероисповедания ²⁹.

Остяки, или Юштяки. Слово это, как уверяют, означало у чудских племен то же, что у Греков Барбарос, а у Русских Немец — все не-русское на запад, или Чудь, Чужь — все не русское на восток, то-есть, человек чуждый, дикий. Они еще в 1608 году не только покорились России, но оказывали победителям, под предводительством своих князцов Урмука и Памака, вспоможение к преодолению восточных порубежных с ними народов. — По собственным их преданиям Остяки происходят от Пермяков; те, которые обитали по рекам Кети и Томи, в языке своем весьма-много сходствовали с Самоедами и в семнадцатом столетии разделялись на следующие четыре рода: Аринов, Катов, Койбалов и Асанов. Перешедши отсюда в 1610 году на реку Верхнюго-Тунгузку, они начали не только теснить и разорять ясачных Тунгусов, но даже сопротивлялись небольшим отрядам казаков; наконец дошло до того, что и казаки стали их робеть, а Тунгусы, совершенно пораженные страхом дальнейших опасностей, мало-по-малу разошлись в разные стороны ³⁰.

В настоящее время Остяки кочуют там же, где и Самоеды, вслед за ними. Река Сыня, впадающая, ниже Березова, с левой стороны в реку Обь, есть самый северный предел Остяков ³¹. — Далее на восток, Остяки кочуют в Туруханском-Крае: три рода на берегах Туруханки, Таза и Курейки, а два рода на берегах Аганы и Нарильски, и, наконец, еще далее три рода их занимают места около Анцыферовской-Волости и Маковской-Пристани на Кети ³². — Кочующие на Енисее, над Туруханском, при Южной-Тунгуске, так-называемые енисейские Остяки, или Енисейцы, имбацкие Остяки, называвшиеся прежде Эт, Остяки по Елогую, пумпокольские Остяки и вымершия племена Асанов, Катов и Аринов относят к совершенно-отдельному от собственно так-называемых Остяков поколению, сходствующему с Остяками разве только в том, что они также ведут кочевую жизнь. Во время пребывания в Сибири Миллера, в 1735 году, Аринов оставалось в Сибири только 9 семейств, и между ними лишь один старец говорил аринским языком. Арины покорены были в 1608 году Русскими под начальством кетского воеводы Молчанова. Всегдашнее кочевье их было на устье Качи, Енисейской-Губернии, и владение их называлось Тулкою. Главная отрасль этого народа, под именем Ари, еще в XIII столетии переселилась с берегов Енисея вместе с Монголами в страну, лежащую между Казанью и Вяткою и получившую от них название Арской-Земли ³³.

Койбалы, причисляемые одними к татарскому племени, другими к Самоедам, а третьими к Остякам, кочуют в Минусинском-Округе на правом берегу Абакана, начиная от впадения в него Табата вниз, до впадения Абакана в Енисей, по берегам Тубы и речки Салбы. Койбалов в последнее время считалось 635 душ мужеского и 493 души женского пола ³⁴.

К Калхасскому племени причисляют существующие ныне в малом числе семейств племена Алтыров,[37] Бельтиров и Мрасов; все они кочуют в Минусинском-Округе и управляются без различие в соединенной. Сагайской Степной Думе.

Алтыры издревле кочевали по Абакану. Они вместе с Бедетирами добровольно пришли в русское подданство еще в 1G10 году, в то время, когда елипоплеменники их Киргизы, и именно средняя их орда, явились непокорными русскому владычеству (35).

Бельтиры кочуют между Тагаты-пом и Абаканом, влево от Абакана; если я не ошибаюсь, то в 1842 году их было только два семейства. В прошлом столетии они содержали караулы на китайской границе при урочище Шабин-Дабага и обязанность эту разделяли с соседями своими, Сагайцами ³⁶.

Мрасы кочуют в Минусинском же Округе на берегах Мрасы ³⁷.

О Киргизах мы здесь не упоминаем, потому-что племепа их общеизвестны из специальных описаний.

Из огромного монгольского племени, разделившегося на три обширные отрасли, т. е. собственно так-называемых Монголов, Бурятов и Ойратов или Калмыков — мы займемся сперва сибирскими Калмыками. В ним принадлежат: собственно так-называемые Калмыки, Сагайцы, Качинцы, Сойоты, Телеуты, Теленгуты и Таутелеуты. Последние три племени именуются у нас белыми Калмыками.

Калмыки собственно так-называемые обитают между Алтайских-Гор и разделяются на шесть дючин или волостей: первая — по рекам Катуни и Илимпея; вторая, пятая и шестая — близь озера Теньги и у речек Сарасы, Семы, Урсула и Каракола; а третья и четвертая при речках Кане, Эбагане, Песчаной и Чарышу. В местах их кочевья воздух всегда свежий и здоровый; большого снега, кроме гор, не бывает; растительность сильна, и, по стаянии, снегов молодая трава появляется на другой, много на третий день. — Постоянного жительства Калмыки не имеют, а перекочевывают с места на место с своими юртами, которых расстановка, равно как и седлание лошадей, лежит на обязанности жен. — Калмыков считается 1203 души; ясака сбирается по оценке на 1383 рубля 98 копеек.

Калмыки в совершенное подданство России поступили в 1740 году ³⁸; сами же они ведут счисление водворения своего в этих местах от разорения Зюнгорского-Царства Монголами и Киргиз-Кайсаками ³⁹. — Калмыки по преданиям стариков рассказывают, что они прежде назывались Уйреты, Упреты или Элеты и находились в подданстве Золотой-Орды Алтын-Хана ⁴⁰ и переходили в потомках его до Кипчака. — В наружном виде, в обрядах веры, в языке в в обращении в домашнем быту весьма сходствуют с Зюнгорцами, обитающими по другой стороне кряжа ⁴¹. [38]

Зюнгорцы эти неоднократно порывались большими скопищами перейдти на жительство по-сю-сторону Алтая ⁴², но всякий раз были задерживаемы пограничными караулами Китайцев. Последнее покушение их было в 1808 году, но их настигли на Саянских-Горах и воротили назад, что и было причиною переписки китайского правительства с русскими местными властями.

Калмыкам издавна предоставлено право сугланов или общих съездов лучших людей и родоначальников на известное место; здесь они рассуждают об общественных делах, чинят разбирательство тяжеб между своими; недовольные этим решением приносят жалобы исправнику, который совершенно оканчивает дело. — Сугланы эти, или мирские сходки, составляемые для сдачи ясака, сами собою обращаются в ярмарки, коль-скоро сюда съедутся торговцы ⁴³.

Ясак Калмыки платили сначала в городе Кузнецке, а с нынешнего столетия вносят его в Бийске ⁴⁴.

Калмыки женят сыновей своих и выдают замуж дочерей по собственному своему благоусмотрению, не заботясь о согласии жениха и невесты: главную роль здесь играет калым, или плата за невесту. Число жен не определяется, но ограничивается обыкновенно четырьмя.

Родильницам в родах помогают родственницы, которые в последние минуты мнут и давят ей живот, а посетители, кто бы они ни были, ударяют больную три раза поломю, приговаривая «утур-барзын», т. е. выходи скорей. Новорожденного летом тотчас же купают в воде и сушат на солнце, или у огня, а зимой валяют в снегу и, отогрев у огня, мажут всего маслом, салом и сметаной. Потом дают имя, сообразное с тем предметом, который старшему в роде или с первого раза кинется в глаза, или просто прийдет в голову. — Ребенка до-тех-пор, пока он не начнет ходить, кормят обыкновенно соском из скотского или звериного жира. Матери редко кормят грудью. Мальчиков с восьми лет приучают ездить верхом на быках и лошадях, различать свою и чужую скотину, пасти ее, ловить лошадей на всем скаку арканами и, наконец, когда силы их достаточно укрепятся — учат ловле зверей и стрелянию иэ луков.

Грамоты у Калмыков нет вовсе.

Физиономия Калмыков известная: широкое, смуглое и, вдобавок, запачканное сажей лицо; черные глаза в узеньких щелках; приплюснутый нос; большой рот; синие губы; оттопыренные уши; кривые ноги от беспрестанной езды верхом с монгольской посадкой; редкие волосы на бороде, порядочные усы и на бритой голове, черная коса, в которую, для красы, вплетены еще конские волосы.

Одежда летом и зимою — одна и та же: или шуба с длинными рукавами, или кожан, то-есть, та же шуба, только вовсе без шерсти; кожаные чембары, или штаны; войлочные чулки; красные сапоги без каблуков с толстыми подошвами, и плоская круглая шапка из желтой канфы, опушенная мехом и украшенная красною кистью.

Женщины имеют тот же облик лица и так же одеваются, как и мужчины, но сверх шуб носят еще чегедек или камзол из канфы без рукавов. В косички, которые они носят в большом количестве, они вплетают корольки, бисер, серебряные бляхи и ракушки; на шее — серебряные обручи, моржан, корольки и бисер; на руках кольца. [39]

Общие черты: крайняя неопрятность, грязь, тупые способности, праздность. Кроме того, у мужчин картежная игра и пьянство.

Калмыки держатся шаманства. У них есть смирный бог — Кутан Каиракан Эбош, и злой чорт — Казыр-Шайтан. Тому и другому они приносят жертвы — лошадь, корову, быка или овцу при содействии шаманов, и жертвенное мясо, изжарив на углях, едят, не допуская женщин присутствовать при этом. Покланяются солнцу, которое почитают за глаз Бога — Харах-Кутай.

Калмыки превосходно стреляют из луков и ружей, которые у них бывают с фитилем и занимаются звериным промыслом в Белкамх, находящихся во внутренности Алтая, и по краям его у Тигирека, у бухтарминских помкатей или в Саянских-Горах, примыкающих к Кузнецку ⁴⁵. Снег на Белких ни когда совсем не тает; но случается по-временам, в жаркое лето, что огромные массы снега, в несколько сажен длины и толщины, отрываясь сверху горы, падают на проложенную подле гор тропу.

Каждою из шести дючин, на которые разделены Калмыки, управляет зайсанг; ему подчинены один или два демичея, т. е. сотника ⁴⁶; под ними два или три шуленьги, ниже их арбанаки.

Покойников хоронят тремя различными способами: одни сожигают их вместе с лучшею лошадью и с любимыми вещами, луком, стрелами, с седлом, плетью и гамзомй или трубкой; другие отвозят их в горы и заваливают каменьями и лесом; третьи зашивают покойника в комшму или войлок, и вешают на сук высокого дерева ⁴⁷.

Сагайцы обитают между реками Аскызом и Эсью, по берегам Таштыпа и Арбата, текущих в Абакан, по собственно такь-называемой Сагайской-Степи. Число их с точностию нельзя определить: в Сагайской Степной Думе, которой подчинены вместе с Сагайцами и Алтыры, Бельтиры и Мрасы — подведомственных ей инородцев вообще считается 3897 душ мужского и 4011 душ женского пола ⁴⁸. Сагайцы занимаются хлебопашеством единственно только про себя, засевая рожь, ярицу, ячмень и пшеницу. Сверх-того, промышляют ловлею пушных зверей по правому берегу Енисея. Они почти все крещены и только малая часть их придерживается шаманства ⁴⁹.

Качинцы, в древние времена называвшиеся Каши или Каштар, кочевали между Белым и Черным Июмсами, и еще в 1672 году, при князце Конкер-Котечине, платили дань Русским по [40] пяти соболей с каждого мужчины. Происхождение свое воспевали так: «Кайда тугар сал? Кешта тюльбиген? Кемчуга изырь? Джиланту кизалжир?» Что по-русски означает: «Какого рода? С Кемчуга или Енисея? Из Змеиного или из Красноярска?» Городом их на Енисее Русские действительно овладели еще в шестнадцатом столетии ⁵⁰. Ныне они обитают преимущественно на древних своих местах, в Минусинском-Округе по степи, носящей их название, Качинской, на левом берегу Енисея и влево Абакана по берегам Июса, впадающего в Чулым. В Минусинском-Округе их считается 3460 душ мужского и 3119 душ женского пола. В Красноярском-Округе Качинцев считается 241 душа мужского и 231 женского пола; они имеют около тысячи десятин земли, управление их находится в лежащем в пяти верстах от Красноярска селении Торгошине, где пребывает избираемый ими староста. Они живут рассеянно, и трудно их различать от Русских, с которыми они одинакового вероисповедания ⁵¹. Минусинские Качинцы разделяются на восемь родов: Тубинские, Абалтаевские, Абалоковские, Тинские, Яривско-Остинские, Татаровские, Татышевские и Казановские. Управление их сосредоточено в Качинской Степной Думе. Есть предание, что они кочевали прежде по берегам Качи, у нынешнего Красноярска.

Сойоты сделались известны Русским с 1604 года, обитало в то время при енисейских порогах, по их Ойматуру именуемых, и вели свое происхождение от предводителя татарских пород — Пореня. Природное жительство они имели по рекам Оби и Енисею. На тех местах, где были их улусы, Русские, в начале семнадцатого столетия их покорившие, приметили много древних развалин, в виде каменных маяков, о которых опытом дознано, что это могилы неизвестных народов, необычайно-большими каменьями выкладенные ⁵². — Отдельное племя их, известное под названием Табунутских Сойотов, приняло подданство России в 1689 голу. Предводитель их, Саин-Окин, с товарищами и шуленгами обязался вносить ясак поголовно соболями, рысями, лисицами, а в случае нужды и давать подводы ⁵³. Они обитают около Тункинска и у юго-западной оконечности Байкальского-Озера ⁵⁴, но известны и около Минусинска, где много рассказывают про их дикую жизнь в горах Алтайских близ китайской границы и про их удивительное искусство владеть луком.

Телеуты известны русскому правительству с 1601 года, как народы бедные и малочисленные, обитавшие между Калмыками при самых вершинах реки Оби. — Когда они, оставя, в 1609 году, прежние свои жилища, добровольно покорилось России, то им даны были земли близь города Томска между татарскими улусами. Однакож не все Телеуты вышли из жилищ своих, а большая их часть осталась у Калмыков. Они природный свой язык позабыли и ныне говорят по-татарски, а в приказных делах с давних времен называются Белыми-Калмыками ⁵⁵.

Теленгуты покорены в 1609 году. Два главные их рода, под предводительством князьков Манзуя и Бокоя, кочевали между реками Анюмем и Чарышем, впадающими в Обь; прочие же роды их бродили по речкам Албе и Кингимри ⁵⁶. [41]

Таутелеуты или Дзюнгорскио Двоеданцы разделяются на две волости и управляются двумя родоначальниками, демичами. Кочуют они в глуши Алтайских-Гор, проехав замечательную по высоте и по седлообразному виду гору Эда-Кубу-Туу, за так-называемую Студёною-Падью, — где всегда, даже среди лета, бывает жестоко-холодно и ветрено, — в вершинах рек Чулышмана, Башкаумса, по левой стороне Катуни, между ее вершиною и вершиною Чуи, имеющих начало свое в границах китайских владений. Местоположение их кочевья похоже на степь; грунт земли мелкий голышник и дресва; зимами снегу весьма-мало; лес — черемуха, тальник и низкий березняк; травы по речкам достаточно; озер много; горы кругом отдалены на большое пространство. Таутелеуты исповедуют буддизм, но придерживаются и шаманства. Ростом крупны, манерами горды и грубы; знают грамоту; земледелием не занимаются; скотоводство у них в хорошем состоянии; торг ведут рогатым скотом и променивают китайские товары и серебро на европейские изделия. Судом и расправою ведаются у Китайцев. Число Таутелеутов неизвестно; ясак платят и Китаю, в пограничном городе Уляту, и России — в Бийске, в количестве по оценке на 200 руб. ассиг. — Язык их состоит из слов монгольских и калмыцких ⁵⁷. — По другим известиям, эти идолопоклонники, хотя и составляют одно племя с Китайцами, однакож говорят самым испорченным турецким наречием; дань китайскому правительству платят в городе Буюнту, в шести днях пути от русской границы в провинции Улуссу-той ⁵⁸.

Селенгинские Калмыки, Урянхаи, Мунгалы, Олоты или Соити (в старинных бумагах названия эти употреблялись одно вместо другого), вышедшие из Китая Монголы, кочевали с давних времен по обоим берегам реки Селенги ⁵⁹; подданство России они приняли при тайше Ирки Кантазии, в 1689 голу, и выговорили себе право не платить поголовного ясака, а со всех пяти кошсунов, на которые они были разделены, делать ежегодный сбор по 50 лошадей, 50 быков и 50 баранов ⁶⁰. Но в 1696 году «Мунгалы и иные иноземцы в Даурах от Нерчинска откочевали за границу» ⁶¹. В 1757 году делались большие приготовления и ожидали перехода к нам Монголов в больших массах, по случаю бывших в то время в Китае волнений, произведенных Амурсаною ⁶².

(Продолжение следует.)

Комментарии.

1. П. С. 3. Р. И. № 3380.

2. Журнал Министерства НародногоПросвещения 1843, № 2.

3. Отчеты г. министра народного просвещения за 1843, 1844 и 1845 года.

4. Журн. Мин. Внутр. Дел 1843 года, № 7-й.

5. П. С. З. Р. И. №№ 8881 и 18334.

6. Журнал Министерства Внутренних Дел 1846 года, № 4.

7. Журн. Мин. Нар. Просв. 1843 года, № 10.

8. Г. Лосев.

9. Г. Лосев.

10. Ж. М. В. Д. 1843, № 4.

11. П. С. 3. Р. И. № 1670.

12. Там же, №№ 1209, 1857 и 4486.

13. Ж. М. Н. П. 1843, № 7.

14. П. С. 3. Р. И. № 4548.

15. Ж. М. Н. П. 1846, № 6.

16. Г. Лосев, пользовавшийся, как он сам говоритт, делами Иркутского Архива.

17. «Записки о народах, обитающих, в Бийском, Кузнецком и Красноярском Округах»— каинского землемера Дмнтренки около 1810 года. Рукопись.

18. «Записки и паблюдепия с 1804 г. о Кумандинских Татарах, Таутелеутах и Калмыках бийского земского исправника, обер-берг-гауптмана 6-го класса Александра Горохова 1811. Рукопись.

19. Журнал Министерства Народного Просвещения. 1845 г., № 8.

20. Там же.

21. Г. Лосев.

22. Г. Кеппен: Инструкция доктору Кастрену.

23. Ж. М. В. Д. 1844 г. № 11.

24. Там же 1844 г., № 4.

25. Г. Лосев.

26. Ж. М. Н. П. 1845 г., № 4 и 1846 г. №№ 4 и 6; и Енисейская-Губерние г. Степанова 1835.

27. Там же.

28. П. С. З. Р. И. № 6351.

29. Г. Кеппен: Дополнительная инструкция доктору Кастрену.

30. Г. Лосев.

31. Г. Шёгрен: Инструкция доктору Кастрену.

32. Г. Кеппен.

33. Э. Л. т. III и г. Шегрен.

34. Г. Кеппен.

35. Ж. М. В. Д. 1844 г., № 4, и г. Лосев.

36. П. С. 3. Р. И. № 5189.

37. Г. Кеппен.

38. Видно из дел бывшей Тобольской Воеводской Канцелярип. Прим. г. Горохова.

39. Кыр — по-русски степь; гыз — человек; кай — кто; сак — осторожен; сами же Киргизы называют себя просто Хазак, — потерявшийся, заблудившийся, беглый, неимеющий дома, разбойник. Прим. г. Горохова.

40. К Алтын-Хану было послано в 1638 году из Москвы посольство (Ж. М. В. Д. 1843 г. № 7); а сын его Лоджан в 1664 году, при царе Алексее Михайловиче принял подданство России, получив вместе с тем титул Мунгальского Царя (П. С. 3. Р. И. № 367), а от царя Федора Алексеевича получил милость царскую: две половины сукиа аглецкого доброго, четыре портища камки и портище атласу доброго (П. С. 3. Р. И. № 800).

41. Зюнгорские или джунгарские племена еще в XV столетии составилась из четырех калмыцких поколений; по присоединении этого края в 1754 году, к Китайской Империи, — на этих же местах были поселены и наши волжские Калмыки, вышедшие из России в 1771 году (Э. Л. т. XVI).

42. П. С. 3. Р. И. № 11124.

43. Там же, № 29126.

44. Там же, № 19196.

45. Система алтайская с юга ограничивает обширное углубление сибирской почвы; она начинается у Зменногорского-Рудника, там, где впадает река Убам в Иртыш, и оканчивается у гор Гурби, у южной оконечности Байкала. Длина всей цепи 21 градус долготы — 260 географических миль или 4420 верст. Гумбольдт включает в эту систему и так-называемый Малый-Алтай, или Алтай-Бекли, и цепь саянскую и снежные вершины Тангну и гор Улангом-Ула. Система Алтайских-Гор окружает источники Иртыша и Енисея; северо-западная ее часть упирается в Телецкое-Озеро и в место соединения Бии и Катуни. Восточная часть их известна под именем гор Саянских, Тангну и Малана. За Байкалом, у Верхнего Кентля и гор Даурии система алтайская соприкасается с системами Западного-Хитана и Яблонного-Хребта. Собственно так-называемый Алтай почти весь находится в русских владениях и образует решительно одну группу гор, которая выдастся, как огромный мыс, на западной оконечности цепей, входящих в состав алтайской системы (Ж. М. Н. П. 1844 г., № 5).

46. 1247 ст. IX т. Свод. 3. о Сост. изд. 1842 г.

47. Г. Горохов.

48. Ж. М. Н. П. 1845 г., № 8.

49. Г. Дмвтренко.

50. Все это видно из дела в иркутском архиве под № 1899. Прим. г. Лосева.

51. Ж. М. Н. П. 1845 г., № 8.

52. Г. Лосев.

53. П. С. З. Р. И. № 1336.

54. Ж. М. Н. П. 1845 г., № 8.

55. Г. Лосев.

56. Г. Лосев.

57. Г. Горохов.

58. Ж. М. Н. П. 1843 г., № 1.

59. Г. Лосев.

60. П. С. 3. Р. И. № 1329.

61. Там же, № 1542.

62. Э. Л. Т. II и XVI.

Текст воспроизведен по изданию: Рассказы о сибирских золотых приисках // Отечественные записки, № 9. 1847