ИЗ ПРОШЛОГО ЗАБАЙКАЛЬЯ

ГРУЛЕВ, М.

(К истории нашей миссионерской деятельности на окраинах).

При поступательном движении России на Восток нынешняя Забайкальская область, известная раньше под названием Даурии, представляла собою передовой этап, на котором наши первые пионеры собирались с силами для дальнейшего проникания в глубь неизведанных стран, к побережьям Великого океана, манившим смутными неопределенными слухами о сказочных богатствах, превосходивших богатства прославленной, но уже достигнутой Даурии. Хлынувшее с Урала могучим стремительным потоком наше поступательное движение неудержимо расплылось по всему лицу беспредельной Сибири, не встречая нигде сопротивления на своим пути, но естественно слабея на своих окраинах от собственного истощения при бесконечном удалении от источника своих сил. Достигнув в таком ослабленном виде до нынешней Забайкальской области, наше колонизационное движение наткнулось здесь впервые на упорное сопротивление со стороны монголо-бурят, представлявших собою в то время на всей поверхности Сибири почти единственное сравнительно сплоченное ядро туземного населения.

Встреченное сопротивление не остановило, конечно, стихийного движения России на Восток, а послужило, так сказать, первым предостережением, напомнившим о необходимости сосредоточить сначала поработавшие наличные силы и изыскать новые для дальнейшего движения вперед. Забайкалье явилось для этого весьма подходящим плацдармом, куда стекались наши слабые разрозненные силы, бродившие по всему лицу Сибири. Помимо географического положения, этому содействовали и заманчивая производительность страны, и прекрасные [204] климатические условия, и, в особенности, открывшиеся здесь богатые залежи серебра и золота, явившиеся главной приманкой для притока новых сил. Добывание драгоценных металлов, в которых так нуждалась Россия XVII века, привлекло и усиленное внимание правительства к этой далекой окраине и привело к принятию ряда мер, имевших целью упорядочить экономическое и гражданское устройство нового края.

При первых же попытках насаждения в новой стране русской гражданственности ощутилась острая необходимость раньше всего в увеличении русского населения; но при крайней скудости его в остальной Сибири нечего было и думать заимствовать оттуда переселенцев для Забайкалья; поэтому первым шагом правительства для увеличения русского населения за Байкалом была организация ссылки преступных элементов из европейской России в начале XVIII столетия. Не довольствуясь этим, административные власти западной Сибири, где ссылка существовала уже около 1 1/2 столетий, поощряли бегство за Байкал преступников из сибирских острогов, по которым быстро распространились слухи о богатой привольной стране за Байкалом, изобилующей серебром, золотом и драгоценной пушниной.

Все это вместе давало, однако, ничтожный приток русского населения во вновь занятый край: слабые ничтожные поселения первых наших колонизаторов были лишь кое-где вкраплены в восточной и юго-западной частях Забайкалья, теряясь совершенно среди охвативших их со всех сторон кочевок бурятскаго населения. Необходимо было принять более действительные меры для увеличения здесь русских сил и водворения русской гражданственности; с этой делью внимание правительства было обращено на бурятское население, которое в то время, при первом приходе русских в Забайкалье, представляло собою главное ядро живой силы на этой окраине. Что ожидания правительства в этом отношении оказались не напрасными, видно уже из того, что позднее бурятское население выделило из себя значительную часть для образования казачьего войска, которое по настоящее время служит России на этой далекой окраине; но при первом знакомстве наших пионеров с бурятами последние представились в таком полудиком, сыром виде, что необходимо было подумать раньше всего о некоторой обработке этого сырого материала в интересах обрусения пограничной области. Весьма естественно, что первым шагом в этом направлении явилась необходимость просвещения язычников-бурят проповедью христианского вероучения.

Для лучшего освещения нашей миссионерской деятельности среди бурят – да и в виду общего интереса – полагаю нелишним коснуться сначала в общих чертах характеристики этих инородцев, [205] вынесенной из непосредственного с ними соприкосновения; при этом остановлюсь подробнее на весьма поучительной для нас истории водворения буддизма среди бурят, объясняющей многое в безуспешности христианской проповеди в Забайкалье. Это предварительное ознакомление с той почвой, на которой приходилось сеять христианскую проповедь, дает возможность с большим знанием дела и большим беспристрастием судить о деятельности наших миссионеров, по адресу которых приходилось иногда встречать в печати незаслуженные упреки.

Буряты – Их домашний быт: жилье, одежда, пища, положение женщины.

Буряты принадлежат к монгольской расе и еще со времен Чингисхана составляют туземное население Забайкалья. Буряты сами называют себя бурядами или бурятами; при первом знакомстве с русскими получили название «братских»,– вероятно вследствие простого созвучия слов, почему сибиряки до сего времени называют бурят братскими. Главными типическими особенностями бурят служат выдающиеся скулы, косой разрез глаз, мясистые отвислые уши, черные или темно-каштановые волосы и лицо смуглого цвета; темперамента – сангвинико-флегматичный, сонливый; ум – медленный и вялый, хотя живущие близ городов весьма хитры и плутоваты. Язык бурят принадлежит к группе языков монгольского корня; в нем преобладают горловые звуки и не слышно вовсе шипящих: буквы с, ч, ц заменяются звуком кх.

Источником существования бурят служит скотоводство, которым они занимаются с особенной любовью; чтобы быть поближе к своим стадам, они перекочевывают с места на место, в зависимости от времен года и обилия подножнаго корма. Жилищем в летнее время служит юрта, а при наступлении холодов – зимушка. Внутреннее убранство юрт за редким исключением отличается совершенным однообразием: прямо против входа помещается ларь или створчатый ящик, на котором ставится один или несколько бурханов, а перед ними раскладываются различные принадлежности религиозного культа: шесть медных чашечек с жертвоприношениями (мука, зерно, чай и проч.), металлическое зеркало, курительные свечи и т. п.: рядом со входом, с правой и левой стороны, около стен юрты вешается и кладется на землю домашняя утварь, принадлежности седловки и проч.; остающееся затем пустым пространство вдоль стен юрты занимается нарами, ящиками с вещами, войлоками и т. п.; [206] посредине юрты, под отверстием в крыше укрепляется железный тренжник, который служит очагом.

В пище и питье буряты отличаются крайней неразборчивостью; мясо едят редко, но при случае не брезгают и падалью ¹; хлеб также мало употребляют в пищу, которая состоит главным образом из продуктов молочного хозяйства; из этих продуктов, скопленных за лето, заготовляют на целый год арцу в жидком или густом виде, айраки – хлебный напиток; арул, хурут, зеге – различного вида сыр, и т. п. Необходимым предметом питания служить также кирпичный чай, который заваривается в котле с примесью молока и соли, а иногда прибавляют еще к чаю какую-нибудь мучную подболтку с салом ; чай в таком виде называется затура.

Одеждой у мужчин служат тырлык (верхнее платье), малахай (шапка), ичиги и унты (обувь). Волосы на голове стригут, оставляя на макушке небольшой пучок, который в три пряди заплетают в косу. Женщины носят в виде различных украшений серебряные монеты, бусы и проч., а на шее имеет всегда различные амулеты, талисманы и всевозможные побрякушки.

В домашней жизни буряты отличаются крайней нечистоплотностью: весьма немногие знакомы с употреблением мыла, а очень многие во всю жизнь никогда не моют не только тела, но даже лицо и руки остаются у них от рождения в неприкосновенном виде ².

Семейное начало у бурят развито очень слабо; рождение вне брака отнюдь не считается пороком; напротив – это служит доказательством пригодности «бацагана» (девушки) к семейной жизни и гарантирует ее скорый выход замуж, а следователъно – получения долика, т. е. калымного выкупа. В жизни бурятской женщины обычай и мировоззрение бурята урезывает все, что сколько-нибудь [207] облагораживает и возвышает ее положение в глазах мужчин: на жену бурят смотрит исключительно как на рабочую силу, на свою дочь – как на товар, за который требуется получить возможно лучший долик. Поэтому, если одна жена не в состоянии управиться с домашней работой, бурят берет вторую и третью жену; если дочь не обращает на себя внимание парней на наадах (вечеринках), то навлекает на себя постоянные упреки родителей, опасающихся лишиться долика. Кстати заметить, что эти наады совершенно не имеет того невинного характера, как у наших крестьян посиделки или «вичирницы», на которых парни и девушки щеголяют друг перед другом веселым юмором или беззаботной удалью. Ничего подобного не встречается на бурятских наадах: здесь проявляется во всей силе грубый цинизм азиатского сладострастия: после унылой песни и флегматичной пляски парни тут же выбирают себе временных подруг, на глазах родителей, и все вместе продолжают иногда оставаться в юрте.

Достойно внимания, что бурятам, по-видимому, совершенно чуждо понятие о любви: для этого чувства даже нет соответствующего выражения на бурятском языке – в общем довольно развитом и имеющем даже свою литературу; все объяснение в любви бурят выражает одним словом дуртай, – что значит «хочу», «желаю»,– в чем сказывается лишь грубая эгоистическая похоть.

II.

Водворение буддизма. – Отношение администрации к буддизму. – Учреждение должностей «ширетуя» и «бандидо-хамбо-ламы». Наделение ламайского духовенства землей и доходами.

История водворения буддизма среди наших забайкальских бурят и обращение их из индифферентных шамаитов в фанатизированных ламаитов представляет собою весьма яркий пример того, как иногда важные последствия нарождаются от неосмотрительных административных мероприятий, вызванных кабинетными умозрениями, чуждыми живой действительности.

При первом знакомстве русских с бурятами, последние принадлежали к шаманству, которое представляет собою мало общего с основами буддийского вероучения. При кочевом, отчасти даже бродячем образе жизни, буряты очень мало интересовались делами религии, предоставив это исключительному ведению своих шаманов (жрецов). В конце XVII столетия в Забайкалье впервые появляются монгольские ламы с проповедью учения Будды-Шакьямуни; буряты сначала [208] долго противились назойливой пропаганде лам, ссылаясь на свой кочевой образ жизни, более соответствующий исповедуемому ими шаманству. Но ламы энергично вели пропаганду буддизма: приноравливаясь к быту кочевников-бурят, ламы стали устраивать походные кумирни в юртах, с которыми перекочевывали вместе с бурятскими стойбищами, приучая одинаково упорствующих и колеблющихся к постоянной совместной жизни с ламами, к необходимости пользоваться их советами и наставлениями как в духовной, так и практической жизни. Местная администрация была в то время всецело поглощена добыванием драгоценных металлов и пушнины, и не обращала никакого внимания на открывшуюся среди бурят пропаганду буддизма, не придавая, вероятно, особого значения этому обстоятельству. Будут ли буряты язычники-шамаиты, или язычники-ламаиты, казалось все равно.

В 1741 году сибирская администрания впервые обратила внимание на распространение ламаизма среди бурят. По собранным тогда сведениям оказалось, что в Забайкалье народилось уже 11 дацанов (монастырей) и 150 лам. Озадаченные таким быстрым ростом новой религии, местные власти не ограничиваются уже запрещением дальнейшего распространения буддизма, но стараются удержать под своим контролем проявившуюся деятельность лам и влияние возникших уже дацанов.

Первые шаги администрации в этом отношении не могут быть признаны удачными: общее наблюдение за дацанами и ламами было вверено настоятелю Цонгольского дацана, которому присвоен был титул ширетуя (настоятель-архимандрит).

Мерой этой положение лам и их деятельность были оффициально санкционированы нашим правительством, вследствие чего мы видим затем быстрое возростание числа лам среди бурят. Так, в 1756 году лам было 312, в 1766 году их было уже 617. По переписи, произведенной в 1822 году, было 19 дацанов и 2.532 лам, а в 1842 году число лам доходит уже до 5.545 при общей числительности бурят-буддистов в 120 тысяч чел. По-видимому, влияние ламайского духовенства среди бурят росло с поразительной быстротой и съумело склонить в свою пользу даже взгляды нашей администрации: не прошло и 8 лет со времени учреждения нашим правительством должности ширетуя, как ламайскому духовенству удалось в 1764 году добиться от наших властей присвоения Цонгольскому ширетую звания бандидо-хамбо-ламы, с весьма обширными правами в отношении всего ламайского духовенства в Забайкалье.

Учреждением звания бадидо правительство наше надеялось парализовать влияние тибетского главы буддистов, далай-ламы и вообще – [209] порвать связь забайкальских бурят с Тибетом и Монголией; но при этом сказалось с нашей стороны некоторое увлечение, выразившееся в том, что новым законом глава забайкальских буддистов обязывался поддерживать и распространять среди бурят ламайский буддизм: для хамбо-ламы установлена была с этой целью даже особая присяга, отмененная лишь в 1856 году. Сокровенная цель в учреждена особого духовного главы над бурятами не была достигнута, так как в буддийском вероучении тибетский далай-лама стоит совершенно особняком, как возрождение Будды. А между тем, учреждение звания бандидо-хамбо-ламы привело к сосредоточению в одних руках могущественной духовной власти над всеми бурятами, усиленной, вдобавок, еще важными прерогативами светской власти. Так бесповоротно решена была участь шаманства, на развалинах которого именем русской власти укрепилось ламайство. Поэтому, когда в 1823 году были призваны выборные из бурят для составления особого «Степного Уложения», то им не представлялось никакого труда, чтобы включить в это Уложение статьи 84 и 85, согласно которым ламайскому духовенству предписывалось искоренение среди бурят шаманства и водворение вместо него буддизма. Именем русских властей ламы начали преследовать шаманов и жечь кумирни шамаитов. …

Быстрое возростание числа лам, живущих тунеядством насчет остального населения, часто озабочивало наше правительство; но принимаемые меры,чуждые близкого знакомства как с шамаитами, так и ламаитами, приводили нередко к противоположным последствиям. Так, в 1825 году, с целью ограничения числа лам были выработаны новые «штаты» ламайского духовенства в дацанах; но рядом с оффициально признанными, «штатными», ламами множилось число нештатных лам, что было совершенно неизбежно, как мы это увидим ниже. С той же целью в 1853 году было издано особое «Положение о ламайском духовенстве в Восточной Сибири», в котором правительство щедрой рукой узаконило ламам земельные наделы и поборы с массы населения; так: хамбе-ламе определено 500 десятин и десятая часть доходов всех 34 дацанов; в каждом дацане ширетую положено 200 десятин и 1/5 часть доходов своего дацана; каждому ламе 60 десятин, бандии (дьячок) 30 десятин, даже ховаракале (ученикам, готовящимся в ламы) выделены земельные участки, по 15 десятин на каждого.

Независимо от доходов в дацанах узаконены еще доходы лам от бурятского населения за совершение разных гурумов (треб), за раздачу бурханов (идолов), продажу священных поясков, молитв и т. п. Ниже увидим, насколько разорительны для бедного скотоводческого населения бурят эти поборы многочисленного [210] ламайского духовенства. Новым законом ламы освобождены были и от телесных наказаний, и от всяких податей и повинностей, денежных и натуральных,– между прочим и от воинской повинности, которой в виде казачьей службы подвержена часть бурятского населения. Не довольствуясь этими привилегиями, новым Положением вся деятельность лам объявлена изъятой из ведения и контроля гражданских властей и подчинена исключительно контролю бандидо-хамбы-ламы, который зависит только от генерал-губернатора и утверждается в своим звании государем императором. Хамбо-ламе предоставлено право входить с ходатайством к нашим властям о награждении лам серебряной и золотой медалью, которые ламы и получают из рук своего духовного главы «За усердие и твердость в вере»...

На местную администрацию возлагалась обязанность поддерживать ламайские кумирни с идолами, на содержание которых выделена была третья часть доходов от земель, приношений и проч. Доходы эти, в виду обширности земельных угодий, приписанных к дацанам, были довольно значительны. Так, Гусинозерскому дацану принадлежит 1.500 десятин, Агинскому 1.400, Цонгольскому 1.200 десятин, Онинскому около 3.000 дес. и т. п.

Так выросло и окрепло среди забайкальских бурят буддийское вероучение, взлелеянное и поддержанное нашим правительством. Целым рядом правительственных распоряжений нами искусственно создано было на месте податливаго, младенческого шаманства крепко сплоченное, фанатизированное ламайство, представившее собою крайне неблагоприятную почву для деятельности наших миссионеров. Для лучшего выяснения этого обстоятельства обратимся к характеристике лам и их значения в экономической и религиозной жизни наших бурят.

III.

Характеристика лам; значение их в Китае и у нас; отношение к ним бурят прежде и теперь. – Совершение треб. – Влияние лам.– Дацаны (монастыри).

В буддийском вероучении положение ламы определяется троичностью догмы «гурба эрдэни» – «Бог, Его Закон и Лама», а также – символом «ламадор итэгэмой», т. е.– «веруем ламе»... Но, уделяя ламе чуть ли не божественную роль в религиозном культе, буддизм требует от ламы полного отречения от внешнего мира со всеми его будничными потребностями. Лама обрекается на вечное безбрачие; он не может входить ни в какие сношения с мирянами, [211] не может выходить из стен своего дацана, не совершает даже никаких духовных треб, которые, строго говоря, не предусмотрены учением Будды. Так положение ламы определяется буддийским вероучением в его чистом виде, свободном от позднейших наростов, нагроможденных разными комментаторами; так, отчасти, оно сохранилось и в Китае и в Монголии.

В Забайкалье, однако, среди бурятского населения, учение Шакьямуни совершенно изменилось, главным образом благодаря покровительству русских властей. В то время, когда в Монголии и Китае, где буддизм является государственной религией, ламам запрещено иметь собственность, у нас они, как мы это видели выше, широко наделены землей; в Китае хамбо-лама является просто ученым ламой, у нас же ему присвоили важные прерогативы светской власти. Не далее 1860 года сама буряты готовы были признать хамбо-ламой кого угодно, кто будет поставлен нашим правительством, хотя бы то был даже русский чиновник; между тем, в ответ на это ходатайство, нашими законоположениями хамбо-лама обставлен таким ореолом духовной и светской власти, с прибавлением богатых материальных средств, что он естественно обратился в весьма влиятельного духовного главу всех бурят и строгого блюстителя неприкосновенности ламайских прав и ламайского вероучения.

В настоящее время число всех лам среди забайкальских бурят составляет не менее 10% общего количества бурятского населения. В строгом смысле, ламы в Забайкалье не представляют собою обособленную касту духовенства; они выделяются лишь из толпы верующих тем, что предполагаются незанимающимися потребностями обыденной будничной жизни.

Дело в том, что буддийское вероучение проникнуто глубоким мистицизмом, требующим одинаково от всех своих последователей полного отречения от всех реальных потребностей жизни. А так как такое требование в отношении массы населения несовместимо с условиями человеческой природы, то и установился обычай, по которому третий сын служит искуплением для всей семьи и посвящается в ламы. Этим и объясняется чрезмерно большое число лам у бурят.

Как в силу этой многочисленности лам, так и благодаря особенностям религиозного культа и установившихся обычаев, влияние лам является подавляющим в отношении всей жизнедеятельности бурят. Всякое начинание, каждый шаг в житейском обиходе регламентируется требованиями религии и указаниями тибетских священных книг: дать имя младенцу, где и как поставить юрту, похоронить покойника, когда перекочевать на новое место, на все дается [212] указание в священных книгах; толкователями же этих книг, написанных на непонятном для бурят тибетском языке, являются ламы.

По верованиям забайкальских бурят, лама может по своим книгам начитать всякую беду и отчитать от беды; придя в юрту, лама распоряжается, как хозяин, как посланник Бога; хозяин юрты обязан удалиться, оставив в юрте для ламы свою жену... Исполнение треб (гурумы) сводятся к ворожбе, гаданиям и заклинаниям; иногда эти гурумы крайне разорительны: похороны богатого бурята обходятся нередко в 100 и более голов скота. Но это не все: заметит, например, лама после похорон, что душа умершего (богатого, конечно) бурята направилась не туда, куда ей следует, и предупреждает тотчас родственников покойного; а за исправление такой беды берется, конечно, не малая мзда; понравится ли ламе какая-нибудь вещь,– ему не трудно будет уговорить хозяина-бурята, что по священным книгам вещь эта должна принести своему хозяину большую беду, и что самое лучшее отдать ему этот предмет для тайного истребления.

При всем своим простодушии забайкальские буряты рано постигли всю силу нравственного и экономического гнета, причиняемого населению непомерной численностью лам. Это побудило бурят еще в 1795 году возбудить ходатайство пред нашим правительством об ограничении числа лам; во внимание к этому ходатайству было положено иметь по одному ламе на каждые 100 ревизских душ мужскаго пола. Но по ревизии 1816 года уже оказалось 200 лам лишних против узаконенной нормы, вследствие чего приказано было включить их в податной оклад; при всем том, мы видим дальше безостановочный и неуклонный рост числа лам. В 1844 году при 8 дацанах было уже 917 лам, а в 1846 году число лам возросло уже до 4.535, при 122 тыс. населения бурят.

На это чрезмерное увелячение числа лам было обращено внимание правительства. Высочайше утвержденным Положением о ламайском духовенстве число штатных лам при 34 дацанах определено в 285; всех прочих лам решено было обратить в первобытное состояние, что, конечно, возможно на бумаге, то не осуществимо на деле, так как лама является одним из главных основ бурятского буддизма и никак не может быть низведен в простого смертного. Поэтому все отвергнутые нашим законом 4.250 лам остались, конечно, ламами, а подати за них платят бурятские общества, по раскладке родоначальников.

Выше мы указали, что в конце минувшего столетия буряты сами ходатайствовали об ограничении числа лам; но в наше время, под [213] влиянием и постоянным давлением многочисленного ламайского духовенства, взгляды бурят, по-видимому, переменились: отправляя в 1873 году в Петербург особую депутацию с ходатайством о допущении богослужения в обонах (часовнях), депутатам было поручено похлопотать также и об увеличении числа штатных лам против Положения 1853 года. Эта перемена отношений со стороны массы населения к ламам объясняется весьма просто тем, что редкая бурятская семья не заинтересована теперь в положении лам, которые служат материальной поддержкой для своих родичей ³.

При таком всеохватывающем влиянии лам, внедрившихся родственными узами в каждую бурятскую семью, шаманство, конечно, быстро исчезло пред лицом ламаизма, покровительствуемого вдобавок нашим правительством. Необходимо иметь в виду еще то обстоятельство, что для проповеди буддизма среди бурят-шамаитов почва была уже несколько подготовлена тем, что в обоих вероучениях есть идолы (бурханы) – хотя и с коренным различием их религиозного значения; затем, важное импонирующее значение имела торжественность ламайского богослужения, сопровождающегося дикой музыкой и оглушительным ревом труб; богатство бурханов, отлитых из чистого золота, великолепие дацанов, – все это поражало убогую фантазию полудиких скотоводов-бурят, которые никогда ничего не видели кроме своей обездоленной юрты.

На богатство обстановки своих дацанов ламы не жалеют средств. Судя по цифровым данным, доставляемым ежегодно хамбо-ламой забайкальскому губернатору, каждая кумирня обходится в среднем около 52 тыс. рублей; постройка Онинского дацана в 50-х годах обошлась даже в 60 с лишком тысяч руб., а уже в 1862 году отпущено было «на ремонт» (в действительности же – на выписку из Китая золотых бурханов) еще 25 тыс. руб. Незадолго до посещения мною этого монастыря (дацана), в 1890 году, употреблено было опять «на ремонт» свыше 50 тысяч; деньги эти были [214] обращены на покупку золотых бурханов, атрибутов богослужения и книг, выписанных из Тибета ⁴.

Выяснив до некоторой степени исторический ход водворения буддизма среди забайкальских бурят, проследим теперь, каким путем была направлена здесь наша миссионерская деятельность, которая с самого начала встретила противодействие буддийского вероучения.

IV.

Первые шаги нашей миссионерской деятельности. – Постройка монастырей. – Значение монастырей в колонизации края. Происхождение забайкальских мулатов. – Нарождение «пашенных» крестьян и «ясачных» бурят. – Секуляризания монаст. земель. – Прекращение миссион. деятельности.

Первые шаги в этом отношении сделаны были в 1681 году при царе Федоре Алексеевиче и патриархе Иоакиме. Для проповеднической деятельности среди бурят отправлены были из московского Темникова Сретенского монастыря 12 монахов под главенством игумена Феодосия. Эта первая миссия была снабжена обширными правами, но с ограниченными, даже по тому времени, матерьяльными средствами.

По прибытии в Забайкалье, монахи построили два монастыря: Посольский на восточном берегу Байкала, – на том месте, где в 1652 году был изменнически убит русский посол Ерофей Заболотский; второй монастырь, Троицкий, был построен в 90 верстах от Посольского, на берегу р. Селенги. Оба монастыря должны были служить рассадниками христианской проповеди среди бурят. Но, лишенные материальной поддержки, монастыри вынуждены были сначала уклониться несколько от своего прямого назначения, в виду необходимости изыскивания средств для существования в новом диком крае. Впрочем, и на этом поприще первые монастыри оказали государству важную услугу, создав на далекой окраине центры колонизационной деятельности на почве чисто экономических отношений.

Устроившись на новом месте, учредители Посольского и Троицкого монастырей обратили внимание на огромные земельные пространства по восточному берегу Байкала и по долине Селенги, представлявшие собою в то время обширные, никому не принадлежащее, пустыри; единственными претендентами могли служить лишь некоторые роды селенгинских бурят – цонгольский, сортольский и друг., незадолго перед тем прикочевавшие из Монголии. Но и права бурят на эти земли были весьма спорны, – как потому, что упомянутые сейчас [215] бурятские роды сами являлись лишь недавними пришельцами в Забайкалье, так и в виду того, что для скотоводческого обихода бурят представлялось огромное раздолье и помимо территории, облюбованной первыми забайкальскими монастырями. Таким образом, Посольский и Троицкий монастыри явились с самого начала своего возникновения богатыми собственниками обширных земельных угодий. Обстоятельство это послужило прочным залогом материального преуспеяния монастырей на заре их существования и, вместе с тем, в значительной степени содействовало колонизации и обрусению края.

Сделавшись богатыми собственниками, монастырям необходимо было озаботиться заселением своих владений, чтобы обеспечить себя рабочими руками; с этой целью придуманы были разные средства, чтобы привлечь на монастырские земли ссыльных и беглых всякого рода. Кроме обширных земельных участков и разных обещаний в будущем от монастыря выдавалось безвозмездно каждому поселенцу на первое обзаведение лошадь, корова, 20 пудов ржи, медный котел, топор, коса, два сошника и два серпа; вместе с тем разрешалось строить усадьбу, где угодно, и распахивать земли, сколько угодно. Взамен этого требовалось от поселенца, чтобы он ежегодно обработал монастырю одну десятину, т. е. – вспахал, засеял, сжал, обмолотил и доставил хлеб в монастырь. Крестьяне эти назывались «пашенными».

С первых же шагов заселения новых земель стал ощущаться недостаток в женщинах, так как ссыльные и беглые были исключительно одинокие мужчины. Добывание женщин решалось очень просто – путем похищения их у соседних бурят ⁵. Сознавая все значение женского элемента в деле упрочения оседлости и хозяйственности, монастырское духовенство молча поощряло похищение бурятских женщин и охотно крестило и венчало их со своими поселенцами. Из этих смешанных браков, русских с бурятами, народился в Забайкалье особый тип мулатов. Факт этот [216] отмечен Палласом еще в минувшем столетии; по его словам – «большая часть городских и сельских жителей в Селенгинской области обнаруживает сильное смешение с монгольской кровью. Из обоюдных браков бурят и русских происходят мулаты, которые имеет несколько монгольское обличье и черные или темные волосы; но в то же время – правильные и приятные черты лица, и известны под именем «карымов» или «карымков». Состоятельные русские сельские жители с давних пор имеет обычай выбирать себе в жены бурятских или монгольских женщин, кровь которых, по их уверению, горячее крови русской женщины. Потомки этих браков и теперь охотно роднятся с бурятами». Этот смешанный тип встречается преимущественно в южных и юго-западных пограничных казачьих станицах и отличается резко выраженной монгольской конструкцией черепа, смуглым цветом кожи и черными волосами.

Обеспеченные материально, Посольский и Троицкий монастыри деятельно повели миссионерскую проповедь среди бурят, и в короткое время, рядом с «пашенными» селениями, – т. е. населенными «пашенными» крестьянами – выросли на монастырской территории и «братские» селения, т. е. населенный бурятами или «братскими». Выросшие на почве экономической зависимости пашенные крестьяне, с течением времени, обратились в монастырских крепостных; условия подесятинной обработки монастырских земель были забыты, и монастыри стали смотреть на своих пашенных как на приписанных к монастырям крепостных крестьян, по примеру того, как это существовало тогда и в Европейской России.

Недолго, однако, первым рассадникам миссионерской проповеди пришлось пользоваться обеспеченным материальным положением. Дело в том, что в конце XVIII столетия в наши правительственные сферы, как известно, стали проникать новые идеи, навеянные западноевропейскими энциклопедистами. Одним из первых последствий этих чреватых разными последствиями идей была секуляризация монастырских земель в Забайкалье. В 1774 году императрица Екатерина II повелела отобрать вотчины от Посольского и Троицкого монастырей; крестьяне были объявлены свободными от всяких обязательных отношений к монастырям и получили от принадлежавших монастырям угодий большие общинные наделы; монастырские церкви, считавшиеся миссионерскими, были обращены в приходские; на содержание же монастырей были оставлены обширные рыбные угодья на Байкале и Турунтаевском озере.

Правительство не довольствовалось, однако, отчуждением монастырских земель и эмансипацией крестьян и признало необходимым прямо ограничить миссионерскую деятельность монастырей. В угоду [217] ходатайства бурят в 1780 году, последовало распоряжение, по которому переход инородцев в православие обставлялся такими формальностями, которые были равносильны полному запрещению: каждый бурят, желающий креститься, должен был самолично подать прошение на Высочайшее имя в Казенную коллегию Посольского монастыря; без разрешения коллегии ни один миссионер не имел права крестить. Ближайшим последствием этого распоряжения было прекращение миссионерских поездок монахов по бурятским стойбищам. Не видя перед собою живого дела проповеди среди языческого населения, ради которого и учреждены были монастыри, обездоленные при том в материальном отношении, монахи постепенно сталп покидать свои обители и рассеялись по разным местам Сибири. В обоих монастырях миссионерская деятельность все-таки еще поддерживалась некоторое время, благодаря энергии отдельных лиц. Но, со смертию архимандрита Троицкого монастыря Мисаила и с переводом архимандрита Иллариона из Посольского монастыря в Пекинскую миссию, деятельность православных миссионеров в Забайкалье совсем прекратилась.

При всем том, мы видим в начале текущего столетия новые попытки к возобновлению миссионерской деятельности среди язычников со стороны нескольких монахов, прибывших в Забайкалье из Европейской России. Правительство предоставило им однако же действовать на собственный риск, без всякой надежды на ту или иную поддержку или покровительство. Тобольская митрополия, к которой миссионеры обратились за помощью, сама жившая насчет монастырей, тоже отказала в материальной поддержке. Таким образом попытки миссионеров наткнулись с первого же шага на непредвиденные затруднения и кончились поэтому ничем.

Английские миссионеры в Забайкалье. – Основание в России миссионерского общества в 1859 году. – Возобновление деятельности русской миссии. – Меры по устройству экономическая быта новокрещеных бурят.

На смену русских миссионеров, прекративших свою деятельность в Забайкалье в 1780 году, явились миссионеры английского Библейского общества, которое зорко следило за успехом христианской проповеди среди язычников в пределах России.

Правительство наше радушно отнеслось к предложению английского Библейского общества, и в 1818 году в Забайкалье появились три английских миссионера, при которых состояло 8 человек [218] помощников и небольшой штат прислуги. Для проповеднической деятельности миссионеры учредили в недрах бурятского населения три стана – один в Селенгинске, а два в районе кочевок хоринских бурят. Пользуясь обширными материальными средствами, миссионеры сразу поставили свою деятельность на широкую ногу: обзавелись в Селенгинске собственным домом, библиотекой, типографией, школами для языческих мальчиков и девочек, перевели и издали Библию и Евангелие на монгольский и бурятский языки – что давало возможность знакомить со священным писанием, кроме ученых лам, также и кочевников бурят, притом на их родном, разговорном языке.

Английские миссионеры просуществовали в Забайкалье почти без перерыва 40 с лишком лет (с 1818 по 1861 год). О деятельности их в Забайкалье осталось до сих пор немало преданий, рисующих работу миссионеров в привлекательном виде, однако, без плодотворных результатов в смысле водворения христианства среди бурят-язычников; даже изданные миссионерами Библия и Евангелие на монгольском и бурятском языках и распространенный в огромном числе экземпляров в бурятских стойбицах не встречаются уже нигде среди бурят даже в 60-х годах, т. е. вслед за выездом миссионеров из Забайкалья. Это объясняется весьма просто тем, что, по распоряжению лам, все экземпляры, в числе десятков тысяч, были собраны недалеко от Селенгинска и сожжены.

Рядом с английской миссией возобновилась в Забайкалье и русская миссия в 1821 году, при иркутском епископе Михаиле; но – опять-таки лишенная материальной поддержки, без опытных, авторитетных руководителей – русская миссия явилась мертворожденной с самого начала своего возникновения; о борьбе с английской миссией, богато снабженной всем и поддерживаемой неизсякаемыми средствами английского Библейского общества, не могло быть и речи, тем более, что во главе английской миссии стояли преданные своему делу просвещенные деятели, знатоки монгольского и бурятского языков; тогда как в русскую миссию допущены были приходские священники, которые в то время посвящались в Сибири иногда из людей малограмотных, принадлежавших разным сословиям, – нередко даже из разряда ссыльнопоселенцев «раскаявшихся и исправившихся».

В 1859 году основано было в России миссионерское общество по примеру английского Библейского общества. Первым делом вновь учрежденная общества было возобновление русской миссии в Забайкалье в 1861 году для ведения христианской проповеди среди бурят. Как видно из печатнаго отчета, обнародованного в 1867 году, целью миссии поставлены были следующие задачи: «изыскание и подготовка диц, имеющих призвание к миссионерскому служению, построение [219] храмов, устройство помещений для миссионеров и изыскание средств на содержание миссии».

Оживившаяся мисионерская деятельность, вызванная учреждением нового общества, весьма скоро отразилась среди наших миссионерских станов в Забайкалье. Давно изнемогая в неравной борьбе с влиянием крепко сплоченного буддийского духовенства, Забайкальская миссия представила в 1867 году «Общему Управлению Иркутско-Забайкальской миссией» особый проект, имевший целью несколько увеличить миссионерские силы, ничтожность которых, по сравнению с грандиозностью возложенной задачи, сознавалась всеми. В общих чертах проект этот заключался в следующем: 1) подготовка миссионеров при Петербургском университете, 2) учреждение женских общин и 3) принятие бурятских мальчиков на воспитание в Иркутской семинарии. Проекту этому, как и многим другим, не суждено было осуществиться,– ни в целом, ни в частностях: от подготовки миссионеров при Петербургском университете «Общее Управление» отказалось, ссылаясь, впрочем, на вполне резонные доводы, что для проповеди среди бурят необходимо знать разговорный язык, которому трудно научиться в университетских аудиториях; учреждение женских общин признано было вполне желательным, но от этого приходилось отказаться, за неимением средств. Относительно воспитания инородческих мальчиков в практической семинарии «Общее Управление» тоже пришло к заключению, что мера эта будет или бесполезна или убыточна для миссии. Точно также и в позднейших отчетах Забайкальской миссии влиянию школы отводится второстепенная роль и признается необходимым «отказаться от заведения училищ, как вопроса второстепенного, который и не может затрогиваться за недостаткои средств».

Вообще, нельзя не заметить, что в противоположность английским миссионерам в Селенгинске, начавшим свою деятельность с устройства школ, а также и в противоположность – как мы это видим теперь – миссионерской деятельности разных европейских и американских миссионерских обществ, подвизающихся в Китае и Японии и обращающих главное внимание на подготовку подростающего поколения к воспринятию христианской проповеди при помощи школы,– наши русские миссионеры отказались с самого начала от могущественного содействия школы; между тем назидательный пример был налицо: все воспитанники-буряты, обучавшиеся в школе английских миссионеров, явились вполне подготовленными для принятия христианского учения и были крещены нашими миссионерами вслед за уходом англичан.

В этом игнорировании со стороны нашей миссии в Забайкалье [220] значения школы в деле миссионерской деятельности кроется одна из главных причин недостаточности плодотворных результатов, на которые миссионеры вправе были рассчитывать, как благодаря значительному личному составу, так и благодаря притоку впоследствии матерьяльных средств, при постоянных субсидиях от казны и доброхотных пожертвованиях частных лиц. Между тем буряты со своей стороны обращали усиленное внимание на школу, как на орудие для противодействия христианской проповеди. С этой целью при каждом дацане устроены были специальные школы для обучения тибетской грамотности и приготовления лам; число обучающихся в этих школах очень значительно: при одном Онинском дацане в 1890 году числилось в обучении 300 хавораков. На содержание школ средства отпускаются щедрой рукой, судя по тому, как сравнительно роскошно обставлены помещения некоторых лам-учителей ⁶.

Не довольствуясь этими школами, состоящими в ведении духовенства, бурятские общины устроили еще инородческие училища, в которых преподаются и общеобразовательные предметы, но в строго буддийском духе; при этом – настолько, что миссионеры не допускаются даже в эти училища для преподавания Закона Божия православным бурятским мальчикам, обучающимся в училищах.

Тем не менее Забайкальская миссия к началу 80-х годов насчитывает уже среди бурят православных около 24-х тысяч душ обоего пола, так называемых «ясачных».

Быстрое возростание числа новокрещенных бурят поставило пред правительством важную дилемму об устройстве их экономического быта. Дело в том, что все бурятские земли находятся в общинном пользовании; поэтому, с переходом бурята в православие, и при желании его селиться вблизи своей приходской церкви, он раньше всего лишается своего земельного надела. Со стороны местных властей принимались некоторые меры относительно устройства быта «ясачных»; но все эти меры имели паллиативный характер. Так, циркулярным распоряжением генерала Корсакова, в январе 1872 года, предписано было уступить по 3.000 десятин для устройства колонии новокрещенных бурят при каждом миссионерском стане; но мера эта не была [221] осуществлена кроме Селенгинского округа, где земля была сначала отведена, а затем, впрочем, также отобрана назад.

Позднее в Кударинском миссионерском стане приступлено было к устройству колонии новокрещеных на отведенном участке земли в 2.000 десятин; но и тут бурятские общества настояли на отобрании земли от миссионеров. В Баргузинском стане крещеные буряты добились сами от своих обществ выделения им небольших земельных наделов, по 3/4 десятины на душу, и основали свою колонию оседлых хлебопашцев. Одно из сотенных ⁷ правлений Селенгинского округа отвело новокрещеным бурятам для устройства особых колоний обширное пространство в 3 кв. версты; но бурятские общества не допустили все-таки заселить эти земли «ясачными». Лишь после бесконечной переписки и вмешательства высшей административной власти удалось удержать для новокрещеных бурят всего лишь по 15 кв. сажен под усадьбы, благодаря чему оонованная здесь колония «ясачных» была обречена с самого начала на экономическое прозябание; такая же колония устроилась и в 1878 году, при Тугнуйском миссионерском стане, на отведенном земельном участке в 1.245 десятин. Наиболее видные результаты в деле устройства быта «ясачных» связаны с проектом губернатора Сколкова. Благодаря этому проекту, утвержденному Государственным Советом в 1871 г., возникли на Читинском почтовом тракте многие улусы и селения новокрещеных бурят, которые наделены здесь были земельными участками при почтовых станциях; на обзаведение и устройство каждой семье было выдано по 127 рублей; это дало возможность новоселам устроиться на новом месте сравнительно прочно и основательно.

VI.

Культурное взаимодействие русских и бурят. – Культурное влияние «семейских». – Характеристика «семейских».

Входя в более частое общение с русским населением, колонии новокрещеных бурят постепенно подвергались цивилизующему влиянию русской культуры, охотно переходя от кочевого образа жизни к оседлому и усвоивая русский образ жизни, русское мировоззрение, а иногда и русский язык. Важнейшую, конечно, услугу в этом отношении оказали миссионеры, являвшиеся, так сказать, блюстителями в деле чистоты обрусения края, считая себя ближайшими руководителями и наставниками подведомственных им бурят. [222]

Еще более благотворным оказалось культурное влияние крестьян и казаков в восточном Забайкалье на обитающее здесь тунгусское население. Большая часть оседлых тунгусов, живущих в пределах Читинского и Нерчинского округов, обрусела настолько, что лишь типические черты изобличают принадлежность их к монгольской расе; во всем прочем – в отношении редигии, языка, обычаев, домашнего быта – мало чем отличаются от живущих по соседству с ними крестьян и казаков; русским языком в большинстве случаев владеют лучше, чем своим тунгусским, который все больше и больше забывается.

Но рядом с зтим отрадным явлением неизбежно сказались также последствия реактивнаго воздействия монголо-бурят на некоторую часть русского населения,– преимущественно в южной и юго-восточной части области. Выше отмечены уже были последствия смешанных браков, благодаря массовым похищениям бурятских женщин монастырскими «пашенными» крестьянами. Еще большее значение в этом отношении принадлежало физическим условиям местности: первые русские новоселы неизбежно расплывались на обширном пространстве, входя разрозненными, почти единичными, силами в соприкосновение с массовым туземным населением монголо-бурятской расы. Очутившись в привольном и диком крае, с невозделанной и малоплодородной почвой, первые русские переселенны охотнее всего брались за скотоводство, испытанное уже туземцами; тем более, что этому способствовали обширные луга и обилие скота, не требующего почти никакого ухода.

Эта общность занятий с бурятами содействовала более тесному с ними сближению, а вместе с тем – заимствованию от бурят их опытности, понятий и взглядов; постепенно усвоены были и язык, приметы, изделия бурят; принадлежность для седловки лошадей в пограничных казачьих станицах заимствована целиком у бурят, и даже удержаны названия бурятские. Из одежды заиствованы тырлык и дэла (зимний и летний халат), унты и гутулы (зимняя и летняя обувь). В отношении пищи, казаки, как и буряты, высоко ценят кырсэн (макушка груди у барана), а также хурут (сыр), шулю (суп) и т. п.; во всех этих, как и в множестве других случаев, удержаны даже названия бурятские.

В домашнем быту казаки также заимствовали многое от бурят. В этом отношении замечается поражающая двойственность, при которой уживаются вместе некоторые потребности культурнаго человека и легендарная неряшливость бурята: рядом с газетами, лампами, бронзой, мягкой мебелью и даже коврами (такая обстановка встречается нередко у богатых станичников),– казак не брезгает варить себе [223] обед в грязнейшем котле, который лишь изредка обмахивается внутри грязным голиком (веником); вместе с бурятом угощается чаем из грязной чашки, в которую бурятка тут же, на глазах гостей, за отсутствием воды, обильно плюет для чистоты в чашку, и вытирает лоснящейся от жира и грязи полой своей шубы ⁸.

Но помимо этих внешних заимствований и извращений мелочей домашнего быта гораздо важнее и печальнее то, что многие обурятившиеся казаки и теперь еще в пограничных поселках и «караулах» охотнее говорят по-бурятски, чем по-русски,– верят в бурятских шаманов, даже держат у себя иногда шаманских бурханов.

Прямую противоположность пограничным казакам представляют в Забайкалье так называемые «семейские», которые в числе около 40 тыс. душ живут преимущественно в Верхнеудинском округе. Эта часть русского населения выдедяется тем, что вышла совершенно чисто из горнила монголо-бурятского влияния, сохранив в полной неприкосновенности и чистоте все свои этническая особенности, религиозные верования, древнерусский патриархальный образ жизни и любовь исключительно к земледельческому труду.

Культурное влияние «семейских» не только на соседних бурят и ясачных, но и на соприкасающееся с ними крестьянское население является неотразимым и по настоящее время; поэтому полагаю нелишним коснуться здесь краткой характеристики этой немногочисленной, но в высшей степени своеобразной, группы русского населения, олицетворяющей собою маленький осколок древней Руси, затерявшийся где-то в дебрях Забайкалья.

«Семейскими» в Забайкалье называются старообрядцы, которые получили такое название потому, что были переселены целыми семьями в конце минувшего столетия, после первого раздела Польши; в Польшу же они раньше переселены были из северных губерний.

В прежнее время, а иногда и теперь, «семейских» называют раскольниками поповщинской секты; но в действительности они не могут быть названы сектантами в узком смысле, так как не [224] усвоили решительно ничего из тех многочисленных толков, которые обусловили собою деление раскольников на различные секты. Семейские не выдумали никакого обряда, не сочинили ни одного догмата, не присвоили себе от духовенства решительно никакой принадлежащей ему власти; словом,– ничего не прибавили и не убавили в церковном уставе против того, каким он был в древней Руси до патриарха Никона.

То обстоятельство, что «семейские» прибыли в Забайкалье вместе со своими семьями, а также благодаря устойчивости характера, закаленного в отстаивании своих религиозных верований, послужило сохранению среди них в совершенной чистоте физических и психических черт, свойственных великоруссам. Выдержав упорную борьбу с непривычными особенностями окружающей природы, семейские основали свое благосостояние исключительно на хлебопашестве и во всех местах своего поселения отличаются замечательной зажиточностью и сдужат образцом трудолюбия как для соседних бурят, так и для русского населения.

В одежде семейских сохранилось многое, относящееся ко времени царства Московского: как мужчины, так и женщины носят суконный кафтан, который называется шинелью, а по-проще – озям – нанковый халат; для постоянной носки служат куртик и шойдоник ,– короткий кафтан из сукна собственного изделия; головным убором у мужчин служит войлочная шапка, называемая колпаком, также четыреугольная шапка и чабак –шапка с наушниками; обувью служит партни или маризни, имеющие вид башмаков без подошв. Женщины до замужества носят в виде головного убора повязку с рясами, т. е. с нитками, нанизанными бусами; у замужних важную часть костюма составляет кичка, имеющая вид кокошника; затем необходимой принадлежностью как замужних, так и девиц служат различные монисты, чарки с подборами – на ногах, и кольца, перстни – на руках. Волосы на голове мужчины стригут сверху гладко, а по краям пускают бахромку; почему голова как-бы съуживается кверху; это и подало повод сибирякам называть семейских «востроголовыми».

Домовитость у «семейских» доведена до высокой степени, отец является истинным главой семьи и держит детей в строгом послушании,– даже после того, как дети обзаведутся собственным хозяйством. Жена пользуется уважением, и без ее соглания не предпринимается ничего важного. Разговор свой женщины пересыпают часто библейскими изречениями, хотя от грамотности, вообще, женщины сторонятся, придерживаясь семейской поговорки – «мужику не рожать, бабе дьяком не бывать».

М. Грулев.

Комментарии

1. В 1891 году администрация Забайкальской области была встревожена неожиданным появлением в Акшинском округе какой-то острой эпидемической болезни, от которой в один день умерли один за другим три бурята. По расследовании оказалось, что они по дороге нашли труп полуразложившегося тарбагана и – вероятно под давлением голода – наелись этой падали.

2. При рождении, прямо из утробы матери, младенец завертывается в тулуп и, не взирая на погоду и время года, подвешивается на векоторое время возле юрты, под открытым небом; так затем и во всю жизнь бурят никогда не моется и не купается. При выкомандирования бурят-казаков на службу их раньше всего отводят в баню, где, под наблюдением старших, их подвергают мойке – первый раз в жизни; для казака-бурята эта невинная «муштра» является худшей пыткой на первых порах службы.

3. Не безъинтересно указать и на некоторые приемы, характеризующие современную жизнедеятельность бурят: во главе упомянутой выше депутации, отправленной в Петербург, послан был учитель Агинской инородческой школы Зориктуев; на расходы депутации, состоявшей из 4 депутатов, буряты ассигновали 60.000 рублей... В 1879 году буряты опять снарядили депутацию, богато снабженную деньгами, ходатайствовать по разным вопросам, в том числе и религиозным, при чем даже с крещеных бурят было собрано по 1 р. 10 к. с души.

По-видимому, буряты довольны первыми примерами своих ходатайств в Петербурге, потому что с тех пор забайкальские буряты часто обходят своими ходатайствами местную администрацию, предпочитая посылку депутатов в Петербург.

4. Книги ценятся очень дорого: например, одна книга «дайжур» стоит 4.500 руб. и заключает в себе 360 томов.

5. Чтобы уберечь своих женщин от похищения их монастырскими крестьянами, буряты придумали простой способ: переменили костюм девок и парней, одев одних в платье других. Этому способствовало свойственное монгольской расе отсутствие у мужчин усов и бороды. Похищение бурятских женщин стало после того сопровождаться иногда весьма горьким разочарованием для хищников и таким образом отвадило их от покушения на монгольских сабинянок. Тем не менее обмен одежды среди бурятских парней и девок наблюдается еще и поныне в особенности среди кударинскнх бурят: девушки стригут волосы под гребенку, носят картуз, поддевку, мужскую рубашку на выпуск, плисовые шаровары и сапоги; только привычный глаз может отличить девушку от парня.

6. При посещении мною дацана в 1890 году мне отведено было помещение у ламы Сонджина. Довольно просторная комната была вся устлана коврами, стены и потолки были сплошь задрапированы весьма дорогим светлым шелком; вокруг стен – нары, покрытые большим числом шелковых подушек. В сервировке стола тоже была заметна претензия па роскошь. Все это представляло собою резкий контраст не только с обездоленной, убогой обстановкой простого бурята, но даже с обиходом сравнительно более богатых бурятских тайтей («князей»).

7. Сотенное управление на территории бурят-казаков соответствует станичному правлению.

8. Для лучшей характеристики неряшливости бурят, которой не брезгают и казаки, могу привести следующий случай. Летом 1890 года я был проездом в гостях у богатого казака, у которого дом обставлен был именно с таким комфортом, о когором упомянуто выше. Для моего угощения гостеприимный хозяин приказал слуге-буряту заколоть барана и приготовить свежую кровяную колбасу (считается лакомым блюдом). Выйдя на крыльцо, я вместе с хозяином любовался приготовлением «лакомого» блюда: вынув кишки, бурят их немножко похлопал об угол дома и без всякой промывки оставив там наполовину содержимое, прибавил какую-то начинку из муки и крови, бросил в котел и затем иреподнес нам... Хозяин уплетал эту колбасу с большим аппетитом – хотя и видел эту стряпню во всей прелести – и удивлялся моей разборчивости.

Текст воспроизведен по изданию: Из прошлого Забайкалья. (К истории нашей миссионерской деятельности на окраинах) // Русская старина, № 4. 1901