КРУЗЕНШТЕРН И.
ПУТЕШЕСТВИЕ ВОКРУГ СВЕТА
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ.
ГЛАВА XII.
ПРЕБЫВАНИЕ В ЯПОНИИ.
Принятие нас в Нангасаки. — Неудача в ожиданиях. — Меры, предосторожности Японского правления. — Съезд с корабля Посланника, для житья на берег. — Описание Мегасаки, место пребывания Посланника. — Переход Надежды во внутренную Нангасакскую гавань. — Отплытие Китайского флота. — Отход двух Голландских кораблей. — Некоторые известия о Китайской торговле с Япониею. — Наблюдение лунного затмения. — Примечания об Астрономических познаниях Японцев. — Покушение на жизнь свою привезенного нами из России Японца. — Предполагаемые причины, побудившие его к сему намерению. — Прибытие Дамио или Вельможи, присланного из Эддо. — Аудиенция Посланника у сего уполномоченного. Совершенное окончание посольственных дел. — Позволение к отплытию в Камчатку. — Отбытие Надежды из Нангасаки.
1804 год Октябрь.
Оскорбительная предосторожность, с каковою поступают в Японии с иностранцами, довольно [307] известна. Мы не могли надеяться, чтобы приняли нас благосклоннее, нежели других народов; но думая, что имеем с собою Посланника, отправленного МОНАРХОМ могущественной и соседственной нации сего столь боязливого в политических отношениях народа, с одними дружественными уверениями, ласкались не только некоторым изключительным приемом, но и большею свободою, которая могла бы долговременное наше в Нангасаки пребывание, соделать приятным и небесполезным. Мы полагали, что шестимесячное наше бездействие вознаградится по крайней мере приобретением сведений о сем так мало известном Государстве. Посещающие оное в продолжении двух столетий Голландцы поставили себе законом не сообщать свету ни каких об нем известий. В течении ста лет явились два только путешественника, которых примечания об Японии напечатаны. Хотя оба они находились в Государстве сем короткое время; однако описания их важны; поелику оне суть единственные со времени изгнания Христианской веры из Японии, после чего Езуиты уже никаких известий об оной доставлять не могли. Но сии путешественники не принадлежали к Голландской нации, коей не обязана Европа ни малейшим сведением о Японском Государстве. Чтож бы такое удерживало от того Голландцев? Не боязнь ли строгого за то Японцев мщения? Не зависть ли или политика? Первая причина могла бы достаточна быть к извинению, естьли бы Японцы, вознегодовав на сочинения Кемпфера и Тунберега, которые толмачам, шпионам их правления, очень [308] известны, запретили действительно Голландцам писать об их Государстве. Но сего никогда не бывало.
Голландцы не доставили даже и посредственного определения положений Фирандо и Нангасаки, где они так долго имели свое пребывание. Кемпферова хотя с худого Японского чертежа есть единственная известная в Европе карта Нангасакского залива. Они не сообщили никакого описания даже и о положении островов, находящихся в близости Нангасаки, а тем менее еще о лежащих между сим и Формозою, мимо которых плавают они двукратно каждой год на двух кораблях. Не возможно думать, чтобы Японцы почли объявление о точном положении стран сих, непростительным преступлением. Итак чему приписать глубокое их молчание? Бесспорно не благоусмотрительной, но самой мелочной и вовсе бесполезной политике, которая духу 18 го столетия совсем противна, и республиканскому правлению несвойственна. Претерпела ли хотя малой урон торговля Агличан от того, что они свободно обнародывают описания всех посещаемых ими стран? Что выиграли Голландцы от ненавистного их хранения тайны? Состояние Аглинской и Голландской торговли известно каждому. Дальнейшее сравнение оной ни мало здесь не нужно.
Я прошу читателя извинить меня в сем невольном отступлении от настоящего предмета, к которому опять возвращаюсь.
Мы крайне обманулись, надеясь получить от Японского Правительства большую свободу, нежели каковою пользуются Голландцы, которая впрочем казалась нам [309] вначале столь презрительною, что мы с негодованием отказались бы от оной, естьли бы предлагаема была с условием не требовать большей. Но и в сей отказали нам вовсе. Время пребывания нашего в Нангасаки по справедливости назвать можно совершенным невольничеством, коему подлежал столько же Посланник, сколько и последний матроз нашего корабля. Из сего явно видно, что никто из нас, а особливо из находившихся всегда на корабле, не был в состоянии приобресть какие либо хотя бы и недостаточные о сей стране сведения. Единственными к тому источниками могли служить толмачи, которые во всю бытность на берегу Посланника не смели к кораблю приближаться (Для принятия подарков только и выгружения корабельной провизии присылаемы были толмачи нижнего разряда).
По сей причине не могу я удовлетворить читателя обстоятельным описанием сего Государства, хотя пребывание наше продолжалось в оном более шести месяцов. Я намерен только рассказать здесь те происшествия, которые нарушали иногда тишину нашего заточения. Большая часть оных не заслуживает особенного внимания; но я не хочу и таковых прейти в молчании; поелику все, относящееся до мало известного Государства, любопытно. Сверх того простое, но верное представление случившегося с нами, может некоторым образом привести прозорливого читателя к общим заключениям.
Не излишним поставляю я упомянуть вопервых о [310] нашем невольничестве и о явной к нам недоверчивости Японцев, не оставляя впрочем в молчании и оказанных Посланнику нашему разных преимуществ, которым не было до того в Японии примера.
Первое доказательство строгой Японцев недоверчивости состояло в том, что они тотчас отобрали у нас весь порох и все ружья, даже и Офицерские охотничьи, из коих некоторые были очень дорогие. После четырех месячной прозьбы позволено было на конец выдать Офмцерам ружья для чищенья, но и то по одиначке; опустив довольное потом время выдали только несколько вместе. Полученные обратно ружья не быв долгое время чищены оказались по большей части испорченными. Впрочем Офицерам оставлены были при них шпаги, каковым снисхождением не пользуются никогда Голландцы. Солдатам предоставили также ружья со штыками, чего Голландцы и требовать не могут, ибо они столько осторожны, что никогда не показываются здесь в военном виде. Всего удивительнее казалось мне то, что Посланнику нашему позволили взять с собою на берег солдат для караула и притом с ружьями. Но сие преимущество допущено с величайшим нехотением. Толмачи всемерно старались несколько дней сряду уговорить Посланника оставить свое требование. Они представляли ему, что оное не только противно их законам; но что и народ возьмет подозрение, увидев вооруженных иностранных солдат на берегу. Такового случая, говорили они, не бывало никогда в Японии. Само правительство подвергнется опасности, [311] естьли на сие согласится. Видя, что все их представления не могли преклонить Посланника оставить почетной караул свой, просили они его взять по крайней мере половину только солдат. Но он и на сие не согласился. Настояние Японцев, чтоб не иметь вооруженных иностранных солдат в своем Государстве, было, кажется, единственное только справедливое их от нас требование. Ибо между просвещеннейшими нациями Европы иностранные Послы не имеют своего караула. Сие обстоятельство было столь важно, что Нангасакской Губернатор не мог на то решиться сам собою. Более месяца продолжалось от начала сих переговоров до того времени, как позволено Посланнику съехать на берег. Губернатор, вероятно, посылал между тем курьера в Эддо.
По объявлении о сем малом торжестве над Японцами возвращаюсь я опять к унижениям, которые заставляли они чувствовать нас в полной мере. Мы не могли не только съезжать на берег, но и не имели даже позволения ездить на гребных судах своих около корабля в некоем расстоянии. Шестинедельные переговоры могли только склонить наконец Японцев назначить на ближайшем берегу для прогулки нашей место, к чему убеждены они были болезнию Посланника. Место сие находилось на самом краю берега. Оное огородили они с береговой стороны высоким забором из морского тростника. Вся длина его превосходила не многим сто шагов; ширина же не более сорока шагов составляла. С двух сторон стража наблюдала строгое [312] хранение пределов. Все украшение сего места состояло в одном дереве. Никакая травка не зеленела на голых камнях целого пространства. Явно видно, что место сие не соответствовало своему назначению; а потому и оставалось без предназначенного употребления. Для одних Астрономических наблюдений наших, в коих Японцы нам не препятствовали, приносило оно великую пользу. Когда отходило корабельное гребное судно к сему месту, называемому ими Кибач, тогда вдруг флот их в 10 ти или 15 ти судах снимался с якоря и окружив оное со всех сторон провожал туда и обратно.
В первой день прибытия нашего познакомился я с начальниками Голландских кораблей, и крайне желал продолжения сего знакомства. Но ни мне, ни Голландцам не позволено было посещать друг друга. Японское правление простерло так далеко свое варварство, что запретило нам даже послать с Голландцами, отходившими из Нангасаки в Батавию, письма и лишило тем желанного случая писать в свое отечество. Посланнику только позволено было отправить донесение к ИМПЕРАТОРУ, но и то с таким условием, чтобы писать кратко об одном плавании из Камчатки в Нангасаки, присовокупя к тому извещения о благосостоянии всех, на корабле находившихся. Сие к ГОСУДАРЮ нашему написанное донесение велели толмачам перевести на Голландской язык и доставить Губернатору с подлинника копию, которая так точно была бы написана, чтобы каждая строка оканчивалась однофигурною с [313] подлинником буквою. По сравнении такой копии с подлинником прислал Губернатор донесение на корабль с двумя своими Секретарями, чтобы оное в глазах их было запечатано. При отходе Голландских кораблей приказали нам не посылать к оным своего гребного судна ни под каким видом. Когда я во время прохода мимо нас Голландских кораблей спрашивал начальников оных об их здоровьи и желал им счастливого плавания, тогда ответствовали они мне одним маханием рупора. Начальник Голландской фактории извинялся в письме своем к нашему Посланнику, что управляющим кораблями запрещено было наистрожайше не подавать ответа на вопросы наши ни малейшим голосом. Не льзя найти равносильных слов к выражению такого варварского уничижительного поступка. Крайне жалко, что просвещенная Европейская нация, обязанная политическим бытием своим одной любви к свободе и ознаменовавшаяся славными деяниями, унижается до такой степени из единого стремления к корысти и рабски покоряется жестоким повелениям. Не возможно смотреть без негодования на повержение почтенных людей к стопам Японских чиновников, неимеющих иногда никакого просвещения, и которые не отвечают на сие уничижительное изъявление почтения ни малейшим даже мановением головы.
По сообщении Посланнику позволения иметь на берегу свое временное пребывание отвели ему жилище довольно приличное. Но едвали укреплен столько в Константинополе семибашенный замок, сколько Мегасаки. [314] Так называлось место пребывания нашего Посланника. Сей дом находился на мысу столь близко к морю, что во время прилива подходила вода с восточной и южной стороны оного к самым окнам, ежели можно назвать окном квадратное в один фут отверзтие, переплетенное двойною железною решеткою, сквозь которую проходил слабый свет солнца. Высокой забор из морского тростника окружал строение не только с береговой, но и с морской стороны. Сверх сего сделаны были от ворот два забора, простиравшиеся в море столь далеко, как вода отходила во время отлива. Они составляли закрытой путь для гребных судов наших, приходивших с корабля к Посланнику. Предосторожность, едва ли совсем не излишняя (Для меня послужили сии заборы удобным средством к наблюдению прилива и отлива). Большие ворота с морской стороны запирали всегда двумя замками: ключ от наружного замка хранил караульной Офицер, находившийся на судне в близи корабля, от внутренного же другой Офицер, живший в Мегасаки. Итак естьли шла шлюбка с корабля в Мегасаки, то хранитель наружного ключа должен был ехать вместе, дабы отпереть внешной замок, после чего отирали уже и внутренний. Подобное сему происходило и тогда, когда надобно было ехать кому на корабль из Мегасаки. Ворота не оставались никогда незапертыми, ниже на самое малейшее время. Естьли и знали, что по прошествии пяти минут надлежало ехать обратно; то и тогда запирали неупустительно. [315]
Береговая сторона Мегасаки охраняема была с такою же предосторожностию. Крепко запертые ворота составляли предел малого двора, принадлежавшего к дому Посланника. Отведенные нам магазейны находились вне сего двора. Частые наши в оных надобности утомили наконец караульных Офицеров и ворота оставались незапертыми; однако другой двор пред магазейнами окружен был множеством караулов. Двенадцать Офицеров, каждой со своими солдатами, занимали сии караулы и сменялись ежедневно. Сверх того построены были три новые дома, в коих жили другие Офицеры, долженствовавшие бдительно примечать за нами.
На дороге к городу были многие ворота в недальнем одне от других расстоянии, которые не только что запирались, но и при каждых находился всегдашний караул. В последнее время нашего пребывания двое первых ворот оставляли незапертыми; но часовые никогда не отходили от оных. Приезжавших с корабля на берег перещитывали каждой раз, и шлюбка не могла возвращаться с берега, пока не было на ней опять числа людей равного прежнему. Естьли кто из Офицеров корабля хотел ночевать в Мегасаки; то один из живших на берегу должен был вместо его ехать на корабль: равномерно когда Офицер, принадлежавший к свите Посланника, оставался ночевать на кррабле; тогда надобно было вместо его послать на берег одного из матрозов. Число живших в Мегасаки не могло ни увеличиться, ни уменьшиться. При сем не смотрели на чин, но наблюдали строго одно только число людей. [316]
Все гребные суда наши требовали починки. Мне хотелось также сделать на баркасе своем палубу и обшить его медью. Почему и просил я о месте на берегу для произведения сей работы. Японцы в том не отказали, но отведенное ими место было так близко к морю, что во время полных вод работа останавливалась. Они огородили его также как и Кибач забором. Две лодки стояли всегда пред оным на карауле, когда находились там наши плотники. Ни одному из них не позволяли выходить ни на шаг из ограды. В месте для обсерватории отказали, и сим образом не допустили нас с точностию наблюдать небесные светила, хотя заборы до них и не досязали (Даже на горах, окружавших Мегасаки, поделаны были заборы). В Кибаче не позволяли никогда оставаться ночью; следовательно и не льзя было установишь там никакого Астрономического инструмента, и потому мы должны были довольствоваться одними наблюдениями лунных расстояний и соответствующих высот.
Окончив все мои жалобы на поступки недоверчивых к нам Японцев, справедливость обязывает меня не умолчать и о том, что все мои требования, в рассуждении материалов нужных для починки корабля, исполняемы были с точностию. Провизию доставляли не только с чрезвычайною поспешностию, но и всегда самую лучшую и при том каждой раз точно требуемое мною количество. Пред отходом нашим, кроме Императорского [317] служителям нашим подарка, о коем сказано будет ниже, дали нам 300 пуд сухарей и всякой другой провизии на два месяца; но купить за деньги ничего не позволили.
Теперь обращаюсь я к происшествиям, случившимся с нами со времени прибытия до нашего отхода.
В конце предъидущей главы мною упомянуто, что мы, быв сопровождаемы Японским судном, пошли к заливу Нангасаки 8 го Октября в четыре часа по полудни. В половине шестого стали на якорь при входе в оной. Сего же еще вечера в десять часов прибыли к нам из Нангасаки многие чиновники, от Японцев Баниосами называемые. Не дождавшись приглашения, тотчас пошли они в каюту и сели на диване. Слуги их поставили пред каждым по фонарю, по ящику с трубками и небольшую жаровню, которая нужна по причине беспрестанного их куренья и столь малых трубок, что не более четырех или пяти раз только курнуть можно. Сопровождавшие сих знатных господ составляли около 20 человек, между коими находилось несколько толмачей. Сии распрашивали нас с великою точностию о плавании нашем от Кронштата, наипаче же любопытствовали узнать каким путем мы плыли к ним, проливом ли Корейским, или по восточную сторону Японских берегов? Услышав, что мы пришли к ним путем последним, казались быть довольными; потому что они весьма беспокоятся, чтоб Европейцы не ходили Корейским проливом, как то мы узнали при отходе нашем из Японии. Главной толмач Скейзима [318] показал при сем случай некоторые Географические познания, по крайней мере таковые, каковых мы не ожидали, например он знал очень хорошо, что остров Тенериф принадлежит к островам Канарским, a остров Св. Екатерины к Бразилии. Впрочем как он, так и его сотоварищи изъявили после крайнее невежество б Географии своего Государства; но, может быть, сие с их стороны было притворно, дабы не сообщить нам о том сведений. Более всего показалось им странным и невероятным то, что плавание наше из Камчатки продолжалось только один месяц. Баниосы привезли с собою Обергофта или Директора Голландской фактории Господина Дуфа; но слишком час прошло времени, пока позволили ему на корабль взойти. Вошед в каюту со своим Секретарем, двумя Начальниками бывших здесь Голландских кораблей и некиим Бароном Пабстом, должны они были все стоять пред Баниосами несколько минут, наклонившись низко, к чему дано было им чрез толмачей следующее повеление: Myn Неer Oberhoeft! Complement bevor de opper Banios, то есть: Господин Обергофт кланяйтесь перед Баниосами. На сие покорное и унижительное приветствие не отвечали им ни малейшим знаком. Наружное изъявление покорности Голландцами неодинаково с оказываемым природными Японцами. Сии последние должны повергаться на землю и простершись, касаться оной головою; сверх того иногда вперед и взад ползать, смотря по тому, что начальник скажет подчиненному. Повержение на землю для Голландцев как ради узкого платья, так и негиб [319] кости тела не привыкших с младенчества к таким обрядам было бы крайне тягостно. Но что бы, сколько возможно, сообразоваться с обычаями Японцев, должен Голландец наклоняться ниже, чем в пояс и в таком положении находиться с распростертыми в низ руками столь долго, пока не получит позволения подняться, которого дожидается обыкновенно несколько минут. Наружные изъявления покорности, которые предлежат Голландцам в Эддо, должны много разнствовать от тех, коих мы были очевидцами. Они рассказывали нам сами, что пред отъездом в Эддо всякой, принадлежащий к посольству, принужден бывает тому прежде научиться. Японцы не отваживались подвергнуть нас таковым уничижениям. Во второе посещение нас чиновниками, когда начал Баниос говоришь со мною, коснулся легонько один из толмачей рукою спины моей; но как я, оглянувшись, посмотрел на него с видом негодования, то они и не отваживались уже более на таковые покушения.
В 12 ть часов все уехали. Однако обещались прибыть опять на другой день, чтобы проводить корабль наш далее в гавань. Более двадцати судов осталось в близи корабля на карауле. Флаги оных, с изображением герба Князя Физена, показывали, что оные принадлежали сему Князю, которой, как нам сказывали, имеет равное право с Князем Чингодцин на владение города Нангасаки и всей провинции. Во всю нашу здесь бытность, содержали посменно караул одни только принадлежавшие сим двум Князьям; однако Князь Омура [320] должен также иметь участие во владении города Нангасаки. Потому что и его Офицеры стояли часто на карауле у нашего Посланника. В гавани же напротив того видны были только флаги Князьев Физен и Чингодцин.
Чрезвычайная покорность, с каковою говорили толмачи с Баниосами, заставляло нас в начале высоко думать о достоинстве сих чиновников; но наконец узнали мы, что чины их сами по себе весьма малозначущи. Великое уважение оных продолжается только до тех пор, пока находятся в исполнении своих должностей по повелению Губернатора. Как скоро долженствовал толмач что либо перевести Баниосу; то наперед вдруг повергался пред ним на колена и руки, и имея наклонную голову вздыхал с некоторым шипением как будто желая вдохнуть в себя воздух, окружающий его повелителя (Таковое шипящее дыхание есть всеобщее изъявление учтивости между Японскими знатными). После начинал говорить тихим, едва слышным голосом, при беспрестанном шипящем дыхании, краткими, прерывистыми выражениями и переводил так переговоры, продолжавшиеся на Голландском языке несколько минут. Естьли Баниос говорил что толмачу или другому кому из сопровождавших его, то сей подполсши к ногам Баниоса, наклонял к земле свою голову и беспрестанно повторял односложное слово: Е, Е, которое означает: слушаю, разумею. Баниосы поступали впрочем с великою [321] важностию, они никогда не смеялись; редко изъявляли свое благоволение пристойною улыбкою. Они казались нам разумеющими правила общежития; а потому и удивлялись мы более некоторым их весьма неблагопристойным обычаям, коих они ни мало не стыдились. Есть ли собственное, нравственное чувствование их в том и не упрекало; то по крайней мере неблагопристойность сия была им известна; потому что толмачи того не делали.
Одеяние Баниосов и толмачей состояло из короткого верхнего платья с широкими рукавами и из узкого нижнего, длиною по самые пяты, которое подобно одежде Европейских женщин, с тою при том разностию, что в низу гораздо уже и в ходу очень неудобно. Но они ходят только тогда, когда требует крайняя надобность. Сие одеяние есть в Японии всеобщее. Богатый отличается от бедного тем, что первый носит из шелковой, а последний из простой толстой ткани. Верхнее платье обыкновенно черное, однако носят и цветное. Праздничное по большей части пестрое. Все на многих местах верхнего платья имеют фамильной герб величиною с империал. Сей обычай принадлежит обоим полам. При нервом взгляде узнать можно каждого не только какого он состояния, но и какой даже фамилии. Женской пол носит герб до замужества отцовской, по замужестве же мужнин. Величайшая почесть, которую Князь или Губернатор кому либо оказывает, состоит в подарке верхнего платья со своим гербом. Получивший таковое отличие носит [322] фамильной герб на нижнем платье. Посланнику нашему твердили многократно о великом счастии, естьли Император благоволит подарить его платьем, украшенным гербом Императорским. На платьях из Японских тканей герб выткан; на сделанных же из Китайских нашивается. Зимою носят Японцы часто по пяти и по шести одно на другое надетых платьев; но из сукна и из мехов не видал я ни одного, хотя в Генваре и Феврале месяцах бывает погода весьма суровая. Странно, что Японцы не умеют обувать ног своих лучше. Их чулки, длиною до полуикор, сшиты из бумажной ткани; вместо башмаков носят они одни подошвы, сплетенные из соломы, которые придерживаются дужкою, надетою на большой палец. Полы в их покоях покрыты всегда толстым сукном и тонкими рогожами; а потому и скидывают они свои подошвы по входе в оные. Знатные не чувствуют неудобности в сей бедной обуви; потому что они почти никогда не ходят, а сидят только во весь день, подогнувши ноги: напротив того простой народ, составляющий, может быть, девять десятых всего народосчисления, должен, конечно, терпеть от того много в зимние месяцы. Голова Японца, обритая до половины, не защищается ни чем ни от жара в 25 градусов, ни от холода в один и два градуса, ни от пронзительных северных ветров, дующих во все зимние месяцы. Во время дождя только употребляют они зонтик. Крепко намазанные помадою, лоснящиеся волосы завязывают у самой головы на макушке в пучек, которой [323] наклоняется вперед. Убор волос должен стоить Японцу много времени. Они не только ежедневно оные намазывают и чешут; но ежедневно же и подстригают. Бороды ни стригут, ни бреют; но выдергивают волосы щипчиками, чтобы не скоро росли. Сии щипчики вместе с металлическим зеркальцем каждый Японец имеет в карманной своей книжке. В рассуждении чистоты тела не льзя сделать им никакого упрека, не взирая на то, что они рубашек не употребляют, без коих не можем мы представить себе телесной опрятности. Судя по всему нами примеченному, кажется, что наблюдение чистоты есть свойство, общее всем Японцам и притом во всех состояниях.
9
Следующего дня по полудни в четыре часа прислан от Губернатора на корабль подарок, состоявший из рыбы, сарачинской крупы и птиц дворовых. Привезший сии вещи уведомил о намереваемом посещении нас многих знатных особ. Скоро потом увидели мы большое судно, распещренное флагами, которое, быв сопровождаемо многими другими, при непрестанном бое на литаврах, буксировалось к нашему кораблю. По извещению толмачей находились на нем первой Секретарь Губернатора, главный Казначей и Оттона, то есть глава города. По прибытии на корабль сели первые на диване, а последний на стуле по правую сторону. Приятнее всего при сем посещении было для нас видеть Голландцев, прибывших вместе с ними. Разговор наш с Капитаном Мускетером, которой говорил весьма хорошо [324] по Аглински, Французски, Немецки, и имел хорошие познания морского Офицера, приносил мне великое удовольствие. Крайне сожалел я, что продолжение с ним знакомства запрещено было подозрительною Японскою предосторожностию. Намерение посетивших нас сегодня Японских чиновников состояло в том, чтоб взять у нас порох и все оружие и отвести корабль к западной стороне Папенберга. Они не хотели дозволишь нам остановиться на восточной стороне, под предлогом, что будто Китайские Ионки, коих было там пять, занимают все якорное место. В 12 часов ночи подняли мы якорь. Более шестидесяти лодок начали буксировать нас к назначенному новому месту, отстоявшему от прежнего на 2 1/2 мили. Порядок, происходивший при буксировании, возбудил в нас удивление. Вся флотилия построилась в пять рядов, из коих в каждом находилось по 12 и 18 лодок. Ряды сохраняли линию с такою точностию, что ни единожды оной не нарушили. Ветр был противный; но мы перешли в час две мили курсами OSO, OSO 1/2 O и О. Тридцатитрех саженная глубина уменьшалась мало по малу. Дно составлял прежде мелкой серой песок, потом зеленая глина, смешанная с песком мелким. В четыре часа по полуночи остановились мы на якорь на глубине 25 ти саженей, тогда тридцать две сторожевые лодки окружили нас со всех сторон и составили около корабля круг, в которой никакое другое судно входишь не смело. Рейд на западной стороне Папенберга защищен мало; а потому и принуждены были лодки [325] оставлять часто посты свои при свежем ветре; однако как только ветр становился тише, то поспешали оне опять к своим постам, что случалось нередко в день по два раза. Некоторые из судов сих были под Императорским флагом, которой состоял из полос белой, синей, белой. большая же часть из оных имела флаг Физино-Кама-Сама или Князя Физен. Суда превосходившие других величиною, имели палубу через все судно, покрыты были синим сукном, и отличались двумя утвержденными на корме пиками, как знаками почести командующего Офицера. Сверх сих 32 судов, стояли еще три близ корабля за кормою для принятия и исполнения наших поручений.
12
Октября 12 го в четыре часа утра вступил под паруса Китайской флот. Строение Китайских судов или Ионок довольно известно; следовательно и не нужно здесь описание оных. Мы были очевидными свидетелями с каким неискуством и трудностями поднимали Китайцы паруса на своих судах. Все люди, коих было более ста на судне, работали долее двух часов с чрезвычайным криком, чтобы поставить только один парус, что они производили посредством брашпиля. По выходе из залива поставили они и марсели, которые сделаны из парусины. Нижние паруса, как известно, состоят из рогожек. При таковом не совершенстве их мореплавания могут они только ходить при благополучном ветре. Крепкой ветр, естьли случится несколько противной, подвергает их величайшим опасностям. В полдень [326] переменился ветр из NO в NNW; но и при сем, все еще попутном ветре, принужденными нашлися они возвратиться на прежнее свое якорное место. Вторичное покушение их вступить под паруса сделалось также неудачным. В третий раз наконец, когда настал ветр постоянный от NO, удалось им только вытти в море.
Октября 11 го, 13 го и 15 го (По нашему корабельному счислению, которое было одним днем позади), торжествовали Японцы праздники, которые называли толмачи Кермес. Бесспорно, что учреждение не праздновать более одного дня сряду означает благонамеренную цель народного Японцев постановления. При таковом расспоряжении не удаляется никто от своего порядка; никакое упражнение совсем не прерывается. Многодневные празднования вредны здоровью и нравственности, и сопрягаются с великою потерею времени. У Японцев праздников весьма мало. Называемые Кермес и праздники нового года суть важнейшие. У них нет воскресных дней.
16
Октября 16 го в 11 часов пред полуднем прибыл к нам один Бониос со ста лодками, чтобы отвести наш корабль на восточную сторону Папенберга, где мы в час по полудни стали на якорь на глубине 18 саженей, грунт ил. Тщетно просили мы, отвести корабль во внутреннюю гавань для починки потому, что оной много претерпел во время тифона, прежде коего оказывалась уже течь в нем. Нам от [327] казали в сем не потому, что из Эддо не прислано на то позволения; но приводили смеха достойную причину, что военной корабль со знатною на нем особою, каков Посланник, не может стоять вместе с купеческими Голландскими кораблями. Как скоро пойдут в море последние, говорили нам Японцы, тогда можете занять их место.
21
Октября 21 го прислал Губернатор толмача уведомить нас, что Голландские корабли придут на другой день к Папенбергу; и сказать, чтоб не посылали мы к ним ни под каким видом своего гребного судна, также и не отвечали бы на их салюты, которые отдаваемы будут крепостям Императорским, а не нашему флагу. Не имея у себя ни одного золотника пороха, которой у нас взяли по повелению Губернатора, не могли мы не почесть смешною последней предосторожности. Но естьли бы и приняли мы салюты на свой щет и имели порох; то и тогда не моглибы ответствовать; поелику оные состояли по крайней мере из 400 выстрелов и продолжались с малыми перемежками около шести часов. Губернатор приказал нас притом уверить, что он позволит нам по отходе Голландских кораблей занять их место; но во внутренную гавань не может пустить нас до тех пор, пока не получит на то повеления из Эддо. Он исполнил обещание свое с точностию. По отходе Голландских кораблей 8 го Ноября, прибыли к нам на другой день два Баниоса со своими для буксированья лодками. Мы вынули якорь и в шесть часов вечера опять положили оной [328] между Имперашорскими батареями, находящимися на юговосточной и северозападной сторонах входа во внутреннюю гавань; глубина сего места 13 саженей, грунт зеленой ил. Курс был NOtN 1/4 O глубина уменьшилась мало по малу от 18 ти до 13 ти саженей. Верп положили на SO. Расстояние между нами и городом составляло две мили.
Нетерпеливо желал я приступить к починке корабля сколько возможно скорее и требовал того настоятельно. Но как позволение свезти Посланника с подарками на берег не было еще прислано, следовательно и корабля не могли мы выгрузить; то предложил Губернатор нам Китайскую Ионку, чтобы поместить на ней Посланника с подарками до получения из Эддо в рассуждении его позволения. Китайские якори сделаны из дерева; почему мы для большей безопасности послали на Ионку свой якорь. Но как каюта на ней была чрезвычайно худа, то и не мог Посланник согласиться жить в оной, объявив притом, что и подарков перевести на Ионку не можно, которые должны находиться с ним в одном месте. Итак Китайское судно отведено было опять в Нангасаки и все осталось по прежнему.
24
После сего приказал я корабль совсем расснастить и все стеньги и реи отвезти в Кибач, как такое место, которое предоставленным нам осталось и по удалении от оного.
Ноября 24 го известили Посланника, что хотя курьер и не прислан еще из Эддо, однако [329] Губернатор приемлет сам на себя очистить для него дом, но только с тем условием, чтобы солдат не брать ему с собою. Выше упомянуто уже, что Посланник на сие не согласился. Губернатор приказал притом объявить, что он, по прибытии курьера из Эддо, отведет для Посланника дом еще пространнее, хотя назначенное жилище в Мегасаки, коему привезли толмачи план с собою, и казалось быть довольно обширным.
1804 Ноябрь — Декабрь.
Утвердительно полагать трудно, что бы такое побуждало Губернаторов (Городом Нангасаки управляют два Губернатора посменно, каждые шесть месяцов. Чрез несколько дней по прибытии нашем приехал из Эддо другой Губернатор; однако первой не смел выехать; потому что мы пришли во время его управления. Итак он долженствовал оставаться в Нангасаки до самого нашего отъезда), коих поступки казались быть всегда честными, и кои наконец во многих случаях показывали свое добродушие, сообщать нам беспрестанно ложные известия. Так например: все их обещания в начале прибытия нашего были не что другое, как одне пустые слова. Мы узнали после действительно, согласно с объявлениями Кемпфера и Тунберга, что из Эддо можно получить ответ чрез 30 дней, случались же примеры, что и в 21 день совершаем был путь туда и обратно. Но они никогда не хотели в том признаться; напротив того еще уверяли, что для сего оборота требуется по крайней мере три месяца в хорошую погоду, в настоящее же время года гораздо [330] более. Все, что Губернатор нам ни позволял, делал то, по словам его, сам собою, приемля на свой собственной стчет. Невозможное дело, чтобы он приказал отвести в городе дом для ГИосланника и магазейны для подарков, не имев на то особенного повеления. Изъявленная им боязнь, с каковою велел отмежевать нам место для прогулки в Кибаче, доказывает довольно ограниченность его власти. Прибытие наше в Нангасаки долженствовало возбудить всеобщее Японцев внимание, и было столь важным предметом, что о каждом, даже малозначущем притом обстоятельстве надлежало посылать донесение Императору. Я уверен точно, что после всякой бытности у нас толмачей отправлял Губернатор курьера в Эддо с извещением о всех переговорах, даже и о словах, бывших часто такого рода, которые могли увеличить Японскую недоверчивость и раздражить высокомерие гордого сего народа. Мы узнали после, что Кубо или светской Император не хотел ни на это решиться в важном сем деле без согласия Даири. Первой отправлял к последнему нарочных, дабы изведать в рассуждении нашего посольства волю сей важной особы, пред которою благоговеют Японцы с глубочайшим почтением. Итак весьма вероятно, что Нангасакской Губернатор получал касающиеся до нас повеления из Миако (Столица Даири), а не из Эддо. Ни малейшего не имею я сомнения, что спор о взятии почетной посланнической стражи на берег [331] не мог решить Губернатор сам собою. От начала переговоров о сем предмете до перехода Посланника нашего в Мегасаки, как выше уже сказано, прошло 21 день. В сие, время можно получить ответ даже из Эддо, но из Миако еще скорее.
17
Посланник наш отправился жить на берег Декабря 17 го. Для перевоза его со свитою в Мегасаки прислал Князь Физена свою собственную яхту. (Длина сего судна была 120 фут) Судно сие превосходно величиною своею и богатым убранством все виденные мною прежде такого рода. Стены и перегородки кают на разные отделения покрыты были прекраснейшим лаком; лестницы сделаны из красного дерева и выполированы едвали не лучше всякого лака; полы устланы Японскими тонкими рогожами и драгоценными коврами; занавески пред дверьми из богатого штофа; по бортам всего судна развешаны в два ряда целые куски шелковых, разноцветных тканей. Наружный вид сего судна представится яснее в рисунке, сделанном Господином Левенштерном (Смотри No. 48 в Атласе), нежели мог бы я описать оной здесь словами. Как скоро прибыл Посланник на яхту, вдруг поднят был Штандарт Российско-Императорской, которой развевался вместе со флагом Князя Физена. Почетная стража Посланника, отправившаяся с ним на яхту, заняла место на палубе подле Штандарта. Крепости Японского Императора украшены были разными новыми флагами и [332] развешенными кусками шелковых тканей. Многочисленное Японское войско занимало оные, быв одето в драгоценнейшее свое платье. Безчисленное множество судов, окружив яхту, сопровождало Посланника в город. Таков был въезд в Нангасаки полномочного Посла Могущественного МОНАРХА. Но едва вошел Посол в назначенное для него жилище, тотчас заперли ворота по обеим сторонам и при захождении солнца. Отослали ключи к Губернатору.
18
На другой день по отбытии Посланника приехали на корабль два Баниоса со множеством лодок для принятия подарков. Для больших зеркалов приготовили два ластовых судна, скрепив оные вместе и сделав помост из толстых досок, которой покрыли лучшими Японскими рогожами, а сверх оных разостлали из красного сукна покрывало. Я уговаривал Японцев, чтоб они дорогие рогожи и покрывало к сему не употребляли, уверяя их, что это излишне и что зеркала можно поместить без оных удобнее; но благоговение ко всему относящемуся к лицу Императора, в Японии столь велико, что экономической мой совет не возбудил в Японцах никакого внимания. Уложенные сим образом зеркала были потом окружены караульными солдатами.
Следующий анекдот обнаружит ясно настоящие свойства нации и образ Японского Правительства. При выгрузке подарков спросил я одного из толмачей: каким образом отправят они зеркала в Эддо? Он отвечал мне, что приказано будет оные отнести туда. [333] Я возразил, что сие никак неудобно; поелику дальнее расстояние требует, чтобы при переносе каждого зеркала по крайней мере находилось по 60 человек, которые должны переменяться на всякой полмили. Он отвечал мне на сие, что для Японского Императора нет ничего невозможного. В доказательство сего рассказал он, что за два года назад прислал Китайской Император Японскому живого слона, которой отнесен был из Нангасаки на руках в Эддо. С коликою поспешностию и точностию исполняются повеления Японского Императора, оное доказывается следующим происшествием, о котором рассказывал мне толмач при другом случае: недавно случилось, что Китайская Ионка, лишившись во время шторма руля и мачт, села на мель у восточных берегов Японии при заливе Овары. Постановлением Императоров Японии повелено, чтобы всякой иностранной корабль или судно, остановившееся на якорь или севшее на мель у берегов Японии немедленно приведено было в Нангасаки: почему и сию Ионку, не взирая на крайнее оной состояние, надлежало привести, в сей порт. Японцы не имели к тому другого средства, кроме буксированья. Итак несколько сот судов послано было для приведения оной в залив Осакка. При таком случае не трудно могло бы последовать, что при первом крепком ветре, часто свирепствующем у берегов сих, погибли бы все суда вместе с Ионкою. Плавание от залива Осакка сопряжено с меньшею опасностию; потому, что происходило не в открытом море, но между островами Нипон, Сикокф и Киузиу. [334] Сие буксированье, продолжавшееся 14 месяцов, долженствовало стоить весьма дорого; поелику более ста судов, следовательно по крайней мере от 6 ти до 8 ми сот человек занимались оным беспрестанно. Разломать или сжечь судно и за оное заплатить. Китайцев же вместе со спасенным грузом привезти в Нангасаки, было бы удобнее и несравненно дешевле; но не согласовалось с точным постановлением Японских законов.
22, 23
Декабря 22 го уведомили Посланника, о прибытии курьера из Эддо с повелением, чтобы ввести корабль наш во внутреннюю гавань для починки. В 10 часов следующего утра, не взирая на довольно свежий ветр от NO и сильный дождь приехали к нам два Баниоса со своею флотилиею и отвели Надежду во внутренний залив, где мы в расстоянии около четверти мили от пристани между Дезимою и Мегасаки остановились на якорь. В сей самой день пришли также две Китайские Ионки; через несколько же дней после еще четыре. Седьмая, принадлежавшая к числу оных, разбилась во время шторма у берегов острова Гото; бывшие на ней люди спаслися и по прошествии нескольких недель привезены на Японских судах в Нангасаки.
Следующие малодостаточные известия, касающиеся Китайской торговли сообщены мне здесь толмачами:
Китайцы имеют позволение присылать в Нангасаки двенатцать купеческих судов из Нингпо (Японцы выговаривают слово сие Симфо). Из оных пять приходят в Июне, а отходят в Октябре [335] месяце; другие же семь приходят в Декабре, а уходят в Марте или Апреле. Груз судов сих составляют по большей части сахар, чай, олово, слоновая кость и шелковые ткани. Мне не удалось узнать от толмачей, чтобы чай принадлежал также к привозимым из Китая товарам, но заключаю потому, что при отходе нашем из Нангасаки предложили нам два рода оного, Японской и Китайской. Мы избрали первой; и нашли, что он гораздо хуже последнего. Судя по собственному испытанию, полагаю я, что все сообщенное от разных писателей о преимущественной доброте Японского чаю слишком увеличено. Японской чай, присланной Губернатором Посланнику по прибытии нашем в малом количестве, равно и тот, которой пили Офицеры при аудиенции у Губернатора, много уступает лучшим сортам Китайского (Японцы пьют один зеленой чай; Китайцы же один черной).
Вывозимой Китайцами из Японии товар состоит в некотором количестве красной меди, канфоры, лакированных вещей, на большею частию в каракатицах, которые употребляются в Китае вместо лекарства; сверх того в некотором морском растении и сушеных раковинах, кои употребляются в пищу. Сушеные раковины, называемые Японцами Аваби почитаются в Китае отменною пищею. Оные, как то мы сами собою испытали, действительно вкусны и могут составлять надежную часть морской провизии; потому, что не [336] портятся чрез многие годы и смешанные с солониною делают похлебку вкусною и питательною.
Судя по числу приходящих в Японию Китайских судов, следовало бы полагать, что привозимый на них груз довольно знатен; ибо Ионка мало уступает величиною своею судну в 400 тонов, хота и мелко ходит. Однако я думаю, что все, привозимое двенадцатью Ионками можно было бы удобно погрузить на двух судах в 500 тонов. Ионка выгружается здесь в двенатцать часов, но с величайшим беспорядком. Весь груз укладывается в мешках и в малых ящиках, которые сгружая бросают, не щадя ни мало ни товаров, ни гребного судна. Такелаж Ионки составляют почти одне немногие ванты; почему тяжелые вещи не могут, с осторожностию, ни поднимаемы быть на судно, ни с оного спускаемы. Невероятною кажущаяся небрежность при выгрузке происходит от следующего: когда придет в Нангасаки Китайская Ионка; то на другой день отводят всех людей, даже и самого начальника в Китайскую факторию. Японцы делаются господами судна и товаров и производят одни выгрузку. Китайцы не могут придти прежде на свое судно, как только за несколько дней до отхода в море. По выгружении совсем судна вытягивают оное при первом новолунии или полнолунии, то есть во время высокого прилива, на берег так, что при отливе стоит оно на сухой земле. Построение Ионок есть таково, что сие не вредит им много; о небольшом же повреждении помышляют мало негостеприимственные их хозяева. [337] Кроме двенадцати приходящих Китайских судов, должны находиться всегда два, как залог, в Нангасаки. Сими последними располагают Японцы как своею собственностию. Доказательством тому служит, что они предоставили одно из оных для нашего употребления. Сколь мало стараются Японцы о наблюдении выгоды Китайцев, оное доказывается также и следующим: когда пространство магазейнов, окружавших замок Посланника, оказалось недостаточным к помещению пустых наших водяных бочек; то немедленно очищены были для нас магазейны, ближайшие к Мегасаки из принадлежащих Китайцам.
В продолжении всего пребывания нашего в Нангасаки не приходило сюда ни одного судна ни из Кореи, ни от островов Ликео, хотя оные и лежат в близости. Сказывали, что сообщение между сими землями и Япониею с некоего времени совсем пресеклось, о чем упоминается и в письмах, врученных Посланнику пред нашим отходом. Немалая могла бы быть выгода, естьли бы предоставили Японцы какой либо Европейской нации перевоз товаров из Нингпо в Нангасаки и обратно. Расстояние сих мест составляет около 10 градусов долготы. Нангасаки лежит от Нингпо прямо на восток; итак плавание при каждом Мусоне удобно, и могло бы совершено быть в четыре дни.
25
Декабря 25 го выгрузили мы весь балласт из своего корабля; оного было около полуторы тысячи пуд, тогда приступили мы к починке. Течь, как то мы догадывались прежде, сказалась в носовой части, но я был [338] обрадован усмотря, что повреждение состояло только в медной обшивке, дерево же было весьма крепко. Мне хотелось воспользоваться сим случаем и снова обшить корабль медью столько, сколько возможно произвести то без килеванья, которого по причине отлогости берегов предпринять было никак не льзя. Губернатор, получивший из Эддо повеление доставить к починке корабля все, что ни требовано будет, предложил свою готовность выписать медные листы из Миако; потому, что в Нангасаки хотя оные и были, однако по причине тонкости своей к обшивке корабля не годились. Из сих взял я однако 500 листов для обшития баркаса и шлюпки. Посланник, имевший надежду быть в Эддо, принял на свое попечение доставление медных листов. Японцы, знавшие уже, что посольству не позволено будет отправиться в Эддо, были очень довольны, что освободились от сих забот.
1805 год Генварь. 14
Генваря 14го дня 1805 го года последовало в Нангасаки полное лунное затмение. Густое облако воспрепятствовало нам наблюдать оное в начале; однако мы все могли видеть закрытие многих пятен, также и выход луны из тени. Господин Горнер употреблял при сем астрономическую трубу Долландову, а я земную Рамсденову в три фута. Наблюдение сего лунного затмения не способствовало к определению точной Географической долготы города Нангасаки. Оная определена нами посредством множества взятых лунных расстояний и нескольких закрытий звезд гораздо точнее, нежели могло то учинено быть по лунному затмению. Японцы знали также, [339] что в сей день последует лунное затмение; но время начала оного в календарях их не означено. Известия об астромомических познаниях Японцев, которые я приобресть старался, так недостаточны, что я не смею и упоминать об оных. Да и не льзя думать, что бы люди такой земли, в которой и ученейшие (каковы мы беспорно толмачей их признать надобно) не имеют ни малейшего понятия о географической долготе и широте места, могли сделать успехи в науке, требующей великих напряжений ума. По известиям толмачей, заслуживающих доверие, может быть потому, что они говорили о предмете, чуждом кругу их занятия, должны находиться в одном городе северной Японии не в дальнем расстоянии от Эддо, такие люди, которые живут во храмах, называемых Изис, и владеют искуством предсказывать солнечные и лунные затмения. Малознающие толмачи не могли объяснить, на чем основываются их предсказания, что было бы конечно любопытно и распространило бы известия о знаниях сих храможителей, которые между многими миллионами одни только славятся астрономическими сведениями. Мне не случилось ничего читать об астрономических знаниях Японцев; неизвестно, имеют ли они в том успехи равные с соседами своими Китайцами, коих Императоры многие любили сию науку и ей покровительствовали. Естьли бы Посланник получил позволение ехать в Эддо, тогда Господину Горнеру, имевшему намерение с ним отправиться, взяв с собою астрономические инструменты, вероятно, удалось бы в [340] близости храма Урании собрать о том надежные известия. По объявлению Тунберга должны между врачами города Эддо быть некоторые, имеющие привязанность к ученым знаниям. Между сими нашлось бы, может быть, сколько нибудь и таких, кои могли бы сообщить что либо удовлетворительное о сем предмете. Предсказания храможителей Изис о солнечных и лунных затмениях помещаются в Японских календарях, коих выходит ежегодно два издания в Эддо; одно пространное для знатных и богатых, а другое краткое для простого народа.
16
Генваря 16 го прислал на корабль Посланник нарочного просить меня приехать к нему с Доктором Еспенбергом сколько возможно поспешнее. По прибытии нашем нашли мы у него двух Баниосов, многих толмачей и других Гражданских чиновников. Причиною сему был один из привезенных нами Японцев, покусившийся на лишение себя жизни. Благовременное усмотрение воспрепятствовало ему в исполнении самоубийства. Господин Лангсдорф, поспешающий унять течение крови (Рана была в горле, причиненная всунутою бритвою), не допущен Японскими часовыми, потому, что о сем не донесено было еще Губернатору. Несчастной долженствовал до учинения того, и до прибытия присланных Баниосов, валяться в крови своей. Но и сии не позволили ни Доктору Еспенбергу, ни Господину Лангсдорфу подать помощи раненому, а послали за [341] Японским Доктором и Лекарем (Японской Доктор имеет совсем обритую голову; Лекар же напротив того совсем небритую. Все прочие Японцы ходят, как выше упомянуто, с полуостриженною годовою). Между тем оказалась рана неопасною. При самом приходе нашем в Нангасаки просил Губернатор Посланника отдать ему привезенных нами четырех Японцев; но он на то не согласился; поелику хотел самолично представить их Императору. Губернатор повторил опять сию прозьбу через несколько недель после; но ему отказано было также, как и прежде. Случившееся приключение побудило Посланника просить Губернатора, чтобы он взял от него привезенных Японцевь; но последний отвечал, что поелику он просил о сем прежде двукратно и ему отказано было; то он теперь и сам согласиться не хочет; впрочем приказал уведомить, что пошлет в рассуждении сего курьера в Эддо. Но оттуда не получено на сие никакого ответа и привезенные нами Японцы оставались в Мегасаки до самого дня нашего отбытия. Итак сии бедные люди по преодолении трудного пути, продолжавшегося четырнадцать месяцов, хотя и прибыли в свое отечество, однако не могли тотчас наслаждаться полным удовольствием, которое они в отчизне своей обрести надеялись, но вместо того принуждены были семь месяцов находиться в неволе и заключении. Да и не известно возвратятся ли они когда либо на свою родину, которая была единственною целью их желания, понудившего их [342] оставить свободную и малозаботую жизнь, каковую препровождали они в России.
Чтобы такое понудило нещастного покуситься на жизнь свою, того не могу утверждать с достоверноситю, хотя многие причины делают Японцам жизнь их несносною; ужасная мысль лишиться навсегда свидания с своими родными, находясь так сказать по среди оных, была вероятно первым тому поводом. Сию догадку основываю я на том, что в продолжение нашей здесь бытность пронесся слух, что привезенные в 1792 году Господином Лаксманом Японцы осуждены на вечное заключение и не имеют ни малейшего сношения со своими единоземцами. Сверх сего полагали тому причиною и следующее; по прибытии нашем подал, как говорили, сей Яаонец Баниосам письмо, в котором жаловался не только на жестокие с ними в России поступки; но и на принуждение их к перемене веры, прибавив к тому, что и посольство сие предпринято главнейше с намерением испытать, не льзя ли ввести в Японию Христианского исповедания. Одна только чрезмерная злость могла сему Японцу внушить таковые бессовестные нарекания. Ко мщению не имел он никакого повода; поелику принят был в России с товарищами своими человеколюбиво. При отъезде одарены они все ИМПЕРАТОРОМ; на корабле пользовались всевозможным снисхождением. Сие письмо не имело однако никакого успеха. Неудача в исполнении предприятия и угрызение совести в рассуждении безчестного своего поступка, довели его, может быть, до покушения на жизнь свою. По залечении раны [343] твердил он беспрестанно, что Россияне весьма добродушны, но он только один зол и желал прекратишь свою жизнь.
1805 год Февраль. 19 — 28
Февраля 19 го известили Посланника, что Японской Император отправил в Нангасаки уполномоченного с восьмью знатными особами для вступления с ним в переговоры. Хотя толмачи и не говорили явно, что Посланнику не надобно будет уже ехать в Эддо; но не трудно было сие заключить, потому, что отправленный Императором уполномоченный был высокого достоинства, которое по словам толмачей, состояло в том, что он предстоя своему Монарху, может даже смотреть на его ноги (Почесть, коей не удостоиваются Нангасакские Губернаторы), не смея впрочем возвышать более своего зрения. Чтобы такая знатная особа отправлена была в Нангасаки, для одного сопровождения Посланника в Эддо, о том думать было не можно. Желание Японского правительства сбыть нас с рук в начале Апреля, обнаружено довольно прибывшими к нам толмачами. Они приехали на корабль 28 го февраля по повелению Губернатора разведать о нашем состоянии. Но при сем случае делали такие вопросы, из коих не трудно было заключать о главном их намерении. Любопытство их, как скоро приготовить можно корабль к отходу, произвело в нас немалое удовольствие. Сего благоприятного признака не льзя было оставить без внимания. С сего времени начал я всемерно пещися о приведении корабля в надлежащую готовность [344] к выходу в море; при чем не имел никакой причины негодовать на медленность Японцев, в рассуждении доставления всего, что только мною требовано ни было.
1805 год. Март. 12
Между тем 12 го Марта объявил первой толмач Посланнику, что ехать ему в Эддо не позволено, что уполномоченный Японского Императора прибудет в Нангасаки через 10 или 15 дней, и что после того, как скоро только готов будет корабль к выходу, должен он немедленно отправиться опять в Камчатку. Первой толмач известил сверх того, что нам не позволено покупать ничего в Японии, но что Император повелел доставить все нужные материалы, и снабдить двумесячною провизиею безденежно.
31
31 го Марта и 1 го Апреля по нашему счислению происходило в Нангасаки празднество, называемое Муссума-Матцури. Оное особенно состоит в том, что родители одаряют дочерей своих разными игрушками. Сколь ни маловажен предмет сего празднества; однако Японцы, посвящая два дня сей детской забаве, должны почитать его великим. Они присылали при сем случае даже и к нам толмача с прозьбою, чтобы работавших на берегу плотников не посылать в сии дни на работу.
1805 Год Апрель.
Марша 30 го в 11 часов пред полуднем прибыл в Нангасаки из Эддо Императорской полномочный. Переговоры о церемониях, при Аудиенции происходившие с обеих сторон с немалым жаром, начались 3 го Апреля. Оные кончились тем, что Посланник мог приветствовать представлявшего лице Японского Императора по Европейскому, а не по Японскому обычаю. Об [345] раз Японских приветствий столько унизителен, что даже простой Европеец соглашаться на то не должен. Посланник принужден был впрочем допустить, что бы явиться ему без башмаков и без шпаги. Ему отказали также и в стуле или в другом каком либо Европейском седалище, а назначили, чтоб он пред полномочным и Губернаторами сидел на полу с протянутыми на сторону ногами, не взирая на неудобность такого положения. Норимон, или носилки, позволили только одному Посланнику, сопровождавшие же его Офицеры должны были идти пешком.
Первая аудиенция последовала 4 го Апреля. Посланника повезли на оную на большом гребном судне, украшенном флагами и занавесами. Свиту его составляли пять лиц: Маиор Фридерици, Капитан Федоров, Порутчик Кошелев, Господин Лангсдорф и Надворный советник Фоссе, сверх коих находился один Сержант, которой нес штандарт. Судно пристало у места, лежащего от Мегасаки на севере, Муссель-трап толмачами называемого. В первую аудиенцию, кроме некоторых маловажных вопросов, происходили одне взаимные приветствия. Во вторую же, бывшую с теми же обрядами, окончаны все переговоры и вручены Посланнику бумаги, содержащие запрещение: чтобы никакой Российской корабль, не приходил никогда в Японию. Сверх того не только подарков, но и писания Российского ГОСУДАРЯ не приняли. Естьли вперед случится, что Японское судно разобьется у берегов Российских; то спасшихся Японцев должны Россияне отдавать Голландцам для доставления оных [346] чрезь Батавию в Нангасаки. При сем запретили так же чтоб мы не покупали ничего сами за деньги и что бы не делали никаких кому либо подарков, (По многократной прозьбе и представлениям только позволили наконец Посланнику подарить семи толмачам следующие вещи; зеркало, кусок сукна, стеклянной фонарь, кусок глазету, жирандоль, мраморной стол и мраморную умывальницу) сообщение с Голландским фактором равномерно запретили. Напротив того объявили, что починка корабля и доставленные нам жизненные потребности приняты на щет Императора, повелевшего снабдить нас и еще двумесячною провизиею безденежно, и сделать сверх того подарки: для служителей 2000 мешков соли, каждый в 3/4 пуда; для Офицеров же вообще 2000 капов, то есть шелковых ковриков, и сто мешков пшена сарачинского, каждый в 3 3/4 пуда. Ответ полномочного, для чего он не принял подарков, был таков: что в сем случае должен был бы и Японской Император сделать Российскому ИМПЕРАТОРУ взаимные подарки, которые следовало бы отправить в С. Петербург с нарочным посольством. Но сие не возможно потому, что Государственные законы запрещают отлучаться Японцу из своего отечества.
В сем то состояло окончание посольства, от коего ожидали хороших успехов. Мы не только не приобрели чрез оное никаких выгод; но и лишились даже письменного позволения, данного Японцами прежде Господину Лаксману. Теперь уже никакое Российское судно не [347] может придти в Нангасаки. На таковое предприятие покуситься можно только тогда, когда произойдет в Эддоской Министерии или в целом правлении великая перемена, которой, по известной Японской системе, наблюдаемой с чрезвычайною строгостию, едвали ожидать можно, не взирая и на то, что толмачи, лаская Посланника, уверяли, что отказ в принятии посольства произвел волнение мыслей во всей Японии, наипаче же в городах Миако и Нангасаки (Лейтенанту Хвостову, плававшему в 1806 и 1807 годах к северному берегу Эзо, расказывали бывшие там Японцы, что по отходе нашем из Нангасаки произошло в Эддо действительно возмущение, причивою коего было, по их словам, непринятие Российского посольства). Впрочем не могу я думать, что бы запрещение сие причинило великую потерю Российской торговле.
Апреля 6 го имел Посланник у полномочного отпускную аудиенцию, после коей немедленно начали мы грузить обратно подарки, провизию, пушки, якори и канаты. Радость, что мы скоро оставим Японию, обнаруживалась наипаче неутомимостию в работе наших служителей, которые часто по 16 ти часов в день трудились почти беспрестанно и охотно, для приведения корабля в готовность к отходу. Впрочем без помощи присланных к нам Японцев и лодок не возможно было бы нам окончишь все работы и быть готовыми к 16 му Апрелю. [348]
ГЛАВА XIII.
ОПИСАНИЕ НАНГАСАКСКОЙ ПРИСТАНИ
Первоначальное открытие Японии Европейцами. — Покушение разных наций ко вступлению в торговую связь с Японцами. — Соображение до ныне известных определений Географического положения Нангасаки. — Затруднения в сочинении точной карты Нангасакского залива. — Описание сего залива с находящимися в нем островами. — Наставления ко входу и выходу из оного. — Нужные предосторожности. — Морские и Астрономические наблюдения. — Примечания ежемесячного состояния погоды от Октября до Апреля.
1805 год. Апрель
В начале сей Главы, долженствующей содержать в себе описание Нангасакской пристани, намерен я упомянуть кратко о прежних сведениях Европейцев об островах Японии, помещение чего здесь, может быть, признано будет не непристойным.
Как давно известно Европейцам существование Японского Государства, о том имеем мы только вероподобные предположения. Кажется первыми известиями о [349] существовании сей земли обязаны мы; славным путешественникам Рубрукуй и Марко Паоло, странствовавшим в средине 13 го столетия. Достоверным быть кажется, что Япония открыта случайным образом в половине шестнадцатого столетия. Повествуют, что первой, сообщивший известия о существовании Японии, был Португалец Фернанд-Мендец-Пинто (находившийся на Китайской Ионке под начальством славного тогдашнего морского разбойника Самипочека), которой в 1542 году во время плавания из Макао к островам Ликео занесен был к берегам Японским (Histoire dn Japon, par Charlevoix, Paris 1764 in 12 Tome 2. pag. 4). Хотя три другие Португальца, пристававшие в том же году по объявлению их, к берегам острова Сатцума, и оспоривают честь первого открытия Пинто; однако чрез то ни время обретения, ни нация, коею сие учинено, ни мало между собою не разнствуют. Гишпанцы начали скоро потом также посещать Японию. Но сообщение их с сею землею продолжалось короткое время, не взирая на близость филиппинских островов, обещавшую выгоднейшую торговлю между сими двумя богатыми странами. Поводом однакож начальной бытности Гишпанцев в Японии было кораблекрушение, а не торговое предприятие. Манильский Губернатор на пути своем 1609 го года в Новую Гишпанию занесен был бурею к берегам Японии под 35°,50' широты, где корабль его разбился. Император отправил его со всеми спасшимися [350] людьми на построенном Агличанином Адамсом (о коем скоро за сим упомянуто будет) корабле в Акапулько. Сие, приключение имело то следствие, что Гишпанцы в 1611 году отправили к Японскому Императору посольство со знатными подарками (Enticks naval history, ia folio pag 390). С истребления Христианской веры в Японии загражден навсегда и вход в оную как Гишпанцам, так и Португальцам. Первые не покушались уже более и в новейшие времена к возобновлению с Японцами прежней связи, могшей быть для обеих сторон весьма выгодною.
Голландцы, образовавшие в продолжении сего времени собственное Государство, сделавшееся посредством свободного образа Правления и предприимчивого их духа богатым и сильным, не могли не желать участия в торговле с Япониею, хотя оная для них, неимевших тогда еще владений в Индии, и не могла быть столь выгодною, как для Португальцев и Гишпанцев. Случай благоприятствовал их намерениям. В 1600 году пришел случайно к восточным берегам Японии Голландской корабль, принадлежавшей к эскадре, которая в 1598 году под командою Адмирала Магу и Симона де Кордеса отправлена была из Текселя в Ост-Индию. Первым Штурманом в эскадре находился Агличанин Виллиам Адамс, и ему обязаны Голландцы началом своей торговли с Япониею. Голландская эскадра погибла на пути своем, чрез Магелландской пролив и в южном [351] Океане, выключая корабль, которым управлял Адамс, пришедший 19 го Апреля 1600 года в Порт Бунго, лежащий под 35°,30' северной широты. Адамс имел счастие понравиться чрезвычайно Японскому Императору, который оказал ему великие милости, но не позволил возвратиться в свое отечество. Известия, сообщенные Адамсом Голландцам в Батавию о пребывании его в Японии и о возможности открытия с оною торговли, побудили Голландскую Ост-Индийскую компанию отправить в Японию один корабль 1609 года. Чрез посредство Императорского любимца Адамса, торговля учредилась, и Голландцам позволено было завести в Фирандо свою факторию (Enticks naval history in folio, стр. 390 — З95. У писателя сего находятся в годах ошибки, вместо 1600 года, написано 1588, а вместо 1598, 1586. Смотри также Burneys chronological History of the discoveries in the south seas Vol. II. pag. 186 — 198 и Harris Collection of Voyages Vol. I. pag. 856 edit 1600). До ныне они только одни пользуются благоприятством Японцев, состоящим в том, что им при уничижительных ограничениях позволено производить из Батавии торговлю, откуда приходит теперь в Нангасаки ежегодно два малых купеческих судна. В 1641 году через три года после изгнания из Японии Португальцев, что конечно последовало не без старательного содействия Голландцев, изгнаны и сии последние из Фирандо и заключены навсегда в маленькой островок, лежащей не подалеку от Нангасаки называемой Дезима.
Агличане в одно почти время с Голландцами и именно [352] в 1613 году, также чрез посредство соотечественника своего Адамса получили позволение иметь свою факторию, на острове Фирандо; но их торговля не взирая на то, что Агличан приняли весьма хорошо в Японии, и что им предоставлены были выгоднейшие к продолжению оной условия, скоро прекратилась (Грамота Японского Императора к Аглинскому Королю Иакову и торговый Трактат, заключенный с Японским правительством, Капитаном Джон Сарисом от имени Ост-Индской компании помещены в сочинении Г. Ентика. Enticks naval history in folio pag. З95). Что понудило Агличан оставить Японию, сие не известно. Естьли бы они из Японии были изгнаны, то оставшиеся там Голландцы верно бы о том не умолчали. После многократно покушались опять Агличане войти снова в торговую связь с Японцами; но покушение их всегда было без всякого успеха. В 1637 году пришли в Нангасаки четыре корабля под начальством Адмирала Лорда Воддела из Макао, где их принять не хотели; они имели и в Нангасаки такую же неудачу как и в Макао (Voyage de Hagenaar aux Indes, dans le Recueil des Voyages, qui ont fervi a l'etablisseraent et aux progres de la compagnie des Indes Orientales. Tome IX. pag. 471 O Экспедиции Лорда Водделя не упоминается однакож в сочинении Ентика). В 1673 году пришел еще один Аглинской корабль в Нангасаки; однако в приеме оного было равномерно отказано под предлогом, будто бы Японцы узнали, что Аглинской Король Карл I имеет в супружестве Португальскую Принцессу. В 1803 году, в том же самом, в котором мы вышли из России, учинили они новое предприятие; но все [353] без удачи, а именно сообщество Аглинских купцов в Калькуте отправило в Нангасаки под начальством Капитана Тори один корабль с весьма богатым грузом; но он принужден был удалиться от Японских берегов в 24 часа. Таковоеж торговое предприятие Американцев в 1801 или 1802 году было безъуспешно. Французы не отваживались никогда на испытание в том своего счастия.
Из всего вышеупомянутого явствует, что около двух с половиною столетий уже посещали Японию разные Европейские народы и почти двести лет прошло, как Европейцы бывают ежегодно в Нангасаки. Но и по сие время нет ни точного определения широты и долготы, ни верной карты Нангасакской пристани, одной из лучших в целом свете, которая во владении Европейцев сделалась бы еще преимущественнее. Кемифер, Шарлевуа и Тунберг хотя и показывают широту и долготу Нангасаки, однако совсем неверно. Карта гавани, приложенная к Кемпферову путешествию, содержит великие погрешности. В четвертой части отменного собрания карт Г-на Дальримпля, находятся многие, представляющие Нангасакскую пристань, сочиненные по старым Аглинским и Голландским чертежам; но оне не лучше Кемпферовой, выключая только No. 27, содержащий карту югозападного берега Японии, на которой показана широта мыса Номо, города Нангасаки и входа в залив довольно верно, а особливо по тогдашнему времени. Точнейшее определение положения Нангасаки находится на общей карте, сочиненной Француским Географом [354] Барбье дю Боккаж, приложенной к Дантрекастову путешествию изданному бывшим с ним естествоиспытателем Лабиллирдвером. В показанной на оной долготе и широте нашли мы весьма малую, почти неприметную разность; но я думаю, что столь близкое сходство приписать надобно одному случаю, потому, что в Нангасаки до нас не было произведено никаких астрономических наблюдений, ежели изключить лунное затмение, которое там было наблюдаемо в 1612 году. Сие затмение также было наблюдаемо в Макао, и по оному найдена разность меридианов между сими двумя городами 1 час или 15°', но как долгота Макао есть 113°,37',19" (В 12 ой Главе второй части сего путешествия найти можно доказательство, почему я долготу Макао полагаю в 113°37'19"), то выходит долгота города Нангасаки посему наблюдению, 128°,37',19", то есть 1 1/4° меньше истинной. Мне не известно были ли деланы еще астрономические наблюдения в Нангасаки после упомянутого нами выше.
О наблюдении лунного затмения в 1612 году упоминается в сочинениях Парижской Академии Наук.
(Memoires de l'Academie Royale des Sciences depuis 1666, jusqu' a 1699. Tom. VII. seconde Partie pag. 96. Paris. Edit. 4. 1729) следующими словами;
,,En l'annee 1612, les Peres d'Aleni et Ureman observerent une Eclipse de Lime a Macao le 8 de Novembre.
“Le commencement a 8°,40'; la fin a 11°45'.
“Le Pere Charles Spinola, qui eut le bonheur d'etre brittle a petit feu dans le Japon pour la Foy de Jesus Christ, qi'il [355] etoit alle y precher, observa a Nangasachy Capitale du Japon, le commencement de cette Eclipse a 9°,50'.
“Done la difference entre les meridiens de Macao et de Nangasachy est 1°, qui vaut i5°.
“Done la difference en Longitude entre Paris et Nangasachy (la longitude de Macao etant 111°,26') = 126°,26'.
то есть:
“В 1612 году Эзуиты Алени и Уреман наблюдали в Макао затмение луны 8 Ноября, начало в 8ч,30', a конец в 11ч,45'.
“Карл Спинола, которой имел счастие быт сожжен в Японии малым огнем за веру во Иисуса Христа, которую он там проповедовал, наблюдал в Нангасаки, Японской столице, начало сего затмения в 9ч,30'; почему разность меридианов между Макао и Нангасаки есть 1 час или 15°. Но как долгота Макао от Парижа есть 111°,26', следовательно разность долготы между Парижем и Нангасаки есть 126°,26'.
Наблюдение Спинолы есть не совершенно, ибо он наблюдал только начало сего затмения, почему и верного определения долготы города Нангасаки от него ожидать не льзя. Присем надобно удивляться, что уже за 200 лет долгота города Макао была определена с великою точностию, ибо долгота сего города, известная в 1618 году, не больше 7 или 10 минут от лучших новейших наблюдений разнствует, широта Макао в сем же 1612 году Эзуитами Алени и Уреманом определена с довольною точностию, то есть 22°,23'.
Капитан Бурней, в хронологической своей истории об открытиях на южном море (a chronological history [356] of the Discoveries in the south seas by James Burney. London 1803) разыскав долготу Нангасаки, отвергнул найденную Спинолою долготу, но он другою дорогою нашел долготу сего города 130°,06', которая от истинной долготы разнствует весьма мало; а именно он выводил ее из известной долготы острова Тсуса и расстояния между сим островом и Нангасаки.
Кажется, что Бурней взял долготу Тсуса среднюю между найденною Лаперузом и Бротоном, и среднее расстояние сего острова от Нангасаки, между определениями Кемпфера и Валентина как ниже явствует.
Северная оконечность острова Тсуса по наблюдениям Лаперуза — 129°,37' (*)
По наблюдениям Бротона — 129°,30'
Следовательно среднее — 129,°33',30"
(*Северная оконечность Тсуса лежит, по карте Лаперуза N. 39 его путешествия, в восточной долготе от Парижа 127°,37' или 129°,57' от Гринвича. Из первой главы второй части моего путешествия увидеть можно, что долгота Тсуса по собственным Лаперузовым определениям, не есть 129°,57', но 129°,22', ибо карты плавания его в 1787 году от Маниллы до Камчатки имеют вообще погрешность от 26',31" до 79',11")
Разность меридианов между островом Тсус по Кемпферу 40' (Северная оконечность острова Tcycа по нашим определениям, лежит 39' к западу от Нангасаки); по Валентину 25; среднее — 32°,30' следовательно долгота Нангасаки
32',30" + 129°,33' = 130°,06'. [357]
Погрешность широты Нангасаки, показанной во Француском астрономическом месяцослове (Connoissance des temps), в котором определение широт и долгот почитается впрочем самым вернейшим, составляет 13 минут. Определенная выше упомянутым Капитаном Тори в 1803 году подходит весьма близко к истинной. По его наблюдениям, сообщенным мне в Кантоне Капитаном Макентошем, заслуживающим по сведениям своим об Ост-Индских и Китайских водах всякое уважение, город Нангасаки лежит под 32°,45' широты, и 229°,45' долготы западной от Гринвича. Но сие определение в свет не издано, хотя и есть одно из всех мною приведенных, которое можно принять за истинное; поелику оно учинено недавно и притом Агличанином, кои не предпринимают никогда плавания в водах Ост-Индийских без хронометра, и к лунным наблюдениям весьма привычны. Капитан Тори находился в Нангасакском заливе только 24 часа, а потому и не льзя упрекать его в том, что определенная им долгота разнствует от нашей почти полуградусом. Разность в широте напротив того весьма малозначуща.
Мы поступили бы подобно торгующим в Японии Голландцам, естьли бы умолчали о морских наблюдениях и примечаниях, учиненных нами во время продолжительного нашего здесь пребывания, тем более, что может Европейцам и долго еще загражден будет вход в Нангасаки.
Карта Нангасакского залива сделана при [358] обстоятельствах весьма неблагоприятных: нам не позволено было ни разъезжать в заливе, ни приставать где либо к берегу. Но я ручаюсь за верность оной. Тщательность трудившихся в составлении ее вознаградила то достаточно. Для правильного составления оной измерено более тысячи углов, что учинено как из разных мест якорного стоянья, так и в Кибаче и Мегасаки. Разность широт сих последних мест, найденная точными наблюдениями принята основанием связи треугольников, служивших к составлению карт (По той причине, что мы никак не могли непосредственно измерить основания), на коей означены все виденные пункты. Впрочем строгий надзор Японцев был причиною, что многие части залива остались неизвестными, как то: малые заливы по обеим сторонам входа, проливы между островами, составляющими залив Нангасакской и севернейшая часть залива на другой стороне города. Но более всего сожалительно, что югозападной вход в Нангасаки остался неизведанным. В проливе сем видны многие большие камни и Японцы по оному не плавают; но при всем том думать можно, что по точнейшем испытании нашелся бы оный судоходным. Сия отменная пристань была бы тогда еще удобнее при двойном входе и выходе. Глубина мест означена только по направлению нашего пути. Оную приказывал я измерять во время хода беспрестанно, не взирая на негодование Японцев.
Хотя карта сия и достаточна уже для безопасного достижения якорного места; однако я не почитаю [359] излишним сообщить здесь и некоторые краткие примечания могущие облегчить то еще более.
Вход в Нангасакскую пристань лежит под 32°,43',45" широты и 230°,15',00" долготы западной, в средине залива Киузиу (Залив сей назвал я по имени острова, на коем находится город Нангасаки), которой составляется южным мысом Номо и северным мысом Сейрот. Он от мыса Гото, лежащего под 32°,34',50" и 231°,16',00", находится на OtN в 51 миле, а от восточнейших из островов Гото в расстоянии 33 х миль, но может быть, и еще ближе от цепи малых каменных островов, простирающихся от первых к NO и, вероятно, соединяющихся с мысом Сейрот, чрез что по видимому, проход между сим мысом и островами делается невозможным. По известиям Японцев могут проходить оным одне только лодки. Верное определение широты входа подает надежный способ ко взятию точного курса, естьли мореплаватель о своей широте известен. Но буде не льзя было сделать наблюдения, и возбудится чрез то сомнение о безопасности курса; тогда гористой берег послужит довольным признаком положения Нангасаки. Берег у мысов Номо и Сейроть возвышен мало; напротив того Нангасаки окружен высокими горами, между коими особенно отличается хребет плоских гор с весьма высокою оконечностию на юге. Он лежит почти на востоке, несколько южнее от входа. Лучше всего держаться в средине между островами Гото и берегом острова Киузиу, направляя [360] курс к северовостоку до параллели входа, a потом плыт прямо на Ост. В сем направлении скоро увидеть можно гору, лежащую за городом Нангасаки, которая и в дальнем расстоянии довольно приметна. По приближении ко входу за 9 или 10 миль открывается зрению одно высокое дерево, стоящее на острове Ивосима на южной стороне от входа. Естьли сие дерево, видимое слишком за 10 миль, будет находиться на SO 85°; тогда усматривается оно на одной линии с упомянутою высокою горою. При наблюдении сих приметных признаков не льзя никак удалиться от направления, которым плыть следует. Естьли же, по усмотрении берега Киузиу, держать курс к мысу Номо (как то мы сделали, искав вход в Нангасаки двенадцатью милями южнее) и плыть вдоль берега; тогда не только можно подвергнуться опасности быть увлеченным к большим каменьям, в случае маловетрия и прилива, сильно действующего во время полнолуния и новолуния; но и удобно признать вход, находящийся под 32°,40' широты за истинной, которой хотя и ведет к городу Нангасаки, однако будучи не испытан, может быть опасным.
Мыс Номо, составляющий южную оконечность залива Киузиу, лежит под 32°,35',10" широты и 230°,17',30" долготы. Он состоит из горы с раздвоенною вершиною и в некотором расстоянии кажется островом. В близи особенно он приметен по большому камню, пред ним лежащему. Между мысом Номо и входом в гавань, также и островами, из коих один [361] довольной величины, находится множество больших год каменьев. Некоторые из островов сих отличаются явственно тем, что, подобно Папенбергу в Нангасакском заливе, покрыты деревьями от подошвы до самой вершины. Позади островов и больших каменьев находится губа, ограничиваемая с южной стороны по большей части плоским весьма хорошо обработанным берегом, которой далее во внутренность становится гористее и горы простираются к NW, до города Нангасаки великими один от другого близ лежащими рядами, кои насаждены аллеями и рощами. За мысом Номо имеет берег юговосточное направление. Здесь вероятно находится большая губа, показанная на Японских картах под именем залива Арима, но мы оного не могли изведать. Последняя, виденная нами земная оконечность лежит в широте 32°,30',00", долготе 230°,11',00".
Мыс Сейрот лежит от мыса Номо NW 11°,30' в 25 милях, а от входа на NW 31° в 17 1/2 милях, под широтою 32°,58',30", долготою 230°,25'. Он сам собою не высок и приметен по снижению его на SO; но от сего снижения возвышается берег к северу и есть вообще гористее, нежели у мыса Номо. К югу от мыса Сейрот находятся многие острова, из коих больший и ближайший называется Натсима, а южнейший Китсима. Сии острова и мыс Сейрот видели мы только при входе нашем в залив 8 го Октября, и при переходе с первого места ко входу в гавань на другой день. Погода при отходе нашем 10 Апреля благоприятствовала мало к явственному рассмотрению [362] северной части сего залива; но, не взирая на то, можно было взять в полдень несколько пеленгов, которые совокупно с прежними от 8 и 9 го Октября определяют положение как надводных больших камней и островов залива, так и самого мыса Сейрот с довольною точностию.
Нангасакской залив можно разделить на три части; потому, что оной состоит из трех разных рейдов, из коих каждой весьма безопасен. Первой внешний на западе от Папенберга, второй средний на востоке от сего же острова, а третий внутренний пред самым городом. Мы стояли на каждом из сих трех рейдов довольное время; почему я и намерен описать оные особенно и подробно: вход образуется с южной стороны северною оконечностию острова Иво-Сима, а с северной мысом Факунда (Северной мыс входа, неимеющий никакого собственного имени назвал я именем города Факунда, лежащего недалеко от оного у открытого залива). Сии обе оконечности лежат NO и SW 40°, расстояние одной от другой составляет 2 1/3 мили. В средине входа глубина 33 сажени; стояв на оной нашли мы дно из песку мелкого серого. Она уменьшается мало по малу в направлении OSO, которое есть курс ко внешнему рейду, имеющему глубину 22 и 25 саженей, грунт густой, зеленой ил, покрытой песком мелким. Сей внешний рейд, находящийся на западе от Папенберга, защищен со всех сторон совершенно, выключая NW и WNW ветров, которые дуют во время NO мусона редко и не бывают никогда [363] сильны; почему рейда и безопасен в сие время года. Якорное место весьма надежно. Мы стояли на нем только восемь дней, в которые крепкого ветра не было, но с немалым трудом могли поднять якорь. Во второй раз препроводили тут же только одну ночь, но и тогда поднятие якоря было трудно. Итак, располагаясь пробыть там короткое время, как обыкновенно и случается, довольно лечь фертоенг на якоре и верпе. Наш верп лежал к северу на глубине 18 саженей.
Рейд окружается следующими островами. На западе и югозападе находится гористой остров Ивосилиа, направление коего почти N и S, длина 1 1/2 мили. Хребет гор, составляющий сей остров, разделяется в средине низкою долиною, на которой видно несколько домов. На возвышении северной половины острова стоит одно дерево, видимое из отдаленности и вероятно означает вход в гавань. Нам особливо способствовало оно к соединению плана гавани с определенными прежде местами с морской стороны. На продолжении хребта гор, простирающемся от дерева почти прямо к северовостоку, находится ровное место, на коем стоит немалое селение, окруженное прекрасною рощею. В том же направлении на 1/4 мили от берега лежит большой камень, которой как я думаю, во время полного прилива покрывается водою. На OSO от Иво-сима находится другой остров, Така-сима. Сии острова разделяются проливом шириною едва в полмили, но весьма чистым от всяких каменьев; потому, что мы видели проходившую оным Китайскую Ионку, [364] которая как по худому строению, так и по не искусному управлению, имеет нужду в весьма безопасном проходе. На северовостоке от Такасима находится остров Каяк-сима, разделяющийся от первого, может быть, проливом, наполненным большими каменьями, а может быть и соединяющийся узким перешейком; но сего не могли мы обстоятельно изведать. Во всяком случае проход между оными должен быть невозможен и для самых малых лодок. Сие тем вероятнее, что острова сии прилежат один другому весьма тесно, как и на карте показано. На севере от Каяк-сима находятся несколько каменных островов, называемых Канда-сима, далее на северовостоке небольшой остров Амиабур, имеющий в окружности около 1 1/2 мили, отделяющийся от Каяк-сима узким проливом, шириною едва ли в четверть ммли. На северовосточной оконечности острова Амиабура стоит Японская крепость, то есть строение, обвешенное полосатою холстиною, в коем нет ни пушек, ни ружей. Японские толмачи рассказывали, что близ Амиабура лежит подводной камень, о которой рыбаки разрывают часто свои сети, почему и дано острову сие название. Ибо Амиа значит сеть, а бур разорванной или поврежденной. Острова Така-сима, Каяк-сима, Канда-сима и Амиабур окружают внешний рейд от SW до SO. На востоке, в расстоянии около двух миль лежит матерой берег, на северовостоке Папенберг, a ка севере остров Камино-сима, имеющий в окружности около двух миль. От последнего простирается к западу еще цепь островов каменных, между коими, ка [365] жется, нет никакого прохода для малых лодок. Камино-сима окружен многими рифами и отделяется, как от матерого берега, так и от Папенберга узким проливом, коим могут проходить только лодки. На восточной оконечности острова Камино-сима находится по Японскому образу состроенная крепость, называемая Симбо. По пеленгам, взятым с якорного нашего места на внешнем рейде, на глубине 25 саженей, находились от нас; дерево на острове Иво-сима SW 83°, Папенберг NO 76°, 30', северная оконечность острова Иво-сима NW 85°. Во время кратковременного якорного стоянья на внешнем рейде при отходе нашем в море, где глубина была 24 сажени, показали пеленги положение сих предметов почти одинаковое с прежним.
Средний рейд, или восточной от Папенберга, окружен со всех сторон берегом и столько же безопасен, как и внутренний. Грунт первого надежнее, нежели второго, хотя и не может равняться с грунтом внешнего рейда. К западу оного лежит Папенберг, небольшой остров имеющий едва полмили в окружности, высочайший из всех находящихся островов в заливе и отличающийся особенно тем, что со всех сторон от подошвы до вершины насажден рядами деревьев. Японцы называют его Така-бока-сима. Имя Папенберг дано ему, сказывают, потому, что Католицкие священнослужители низвержены будто бы с горы сей во время истребления Христиан в Японии. К югозападу находятся острова Амиабур, Каяк-сима и Така-сима и несколько далее к югу вышепомянутый пролив, который [366] хотя и ведет в море; но примеченный при югозападных ветрах бурун показывает, что он наполнен камнями, и что проход по оному вероятно затруднителен, а может быть и вовсе невозможен. Впрочем оный служит к тому, что делает средний рейд безопасным. Но чтоб совершенно от всех ветров быть закрыту, надобно становиться на якорь ближе к Папенбергу. Во время тифона в начале Октября сорвало с якорей корабли Голландские, стоявшие на внутреннем рейде, но с Китайскими Ионками, находившимися на среднем рейде того не приключилось, хотя их якори и деревянные, следовательно гораздо хуже якорей Голландских. К югу и востоку лежит правой берег пролива, идущего к городу, на северовостоке город Нангасаки, на севере и северозападе часть левого берега Нангасакского пролива и остров Камино-сима. Глубина, начиная от внешнего рейда до среднего, уменьшается мало по малу от 25 до 17 саженей. При переходе сем не нужно ничего более наблюдать, как только держаться ближе к Папенбергу, нежели к противолежащему берегу; к оному приближаться можно на кабельтов, ибо глубина и в сем расстоянии 18 и 20 саженей. Голландские корабли при отходе своем держались к нему почти на полкабельтова.
На NO 31°, от Папенберга в расстоянии на 1/3 мили лежит малой, плоской, весь лесом покрытой остров, которой называется Носуми-сима, (крысий остров). Он почти одинакой величины с Папенбергом. Сто тридцать сажен далее в том-же направлении находится малая [367] губа Кибач, в коей глубина от 10 до 6 саженей. Сие место во всем Нангасакском заливе есть самое лучшее для починки кораблей, потому что берега внутреннего рейда вообще столько отлоги, что корабль подойти близко не может. На левом берегу губы Кибач отведено было нам для прогулки прежде упомянутое морским тростником огороженное место. Длина оного едва равнялась с длиною корабля нашего, следовательно ни мало не соответствовало оно своему назначению; для астрономических же наблюдений было очень полезным.
Кораблям, приходившим в первой раз в Нангасаки, не советовал бы я останавливаться для Японского судна, выходящего на встречу миль за несколько, но идти прямо на рейд внешний, и даже средний, что учинено может быт без малейшей опасности, а особливо при югозападном мусоне. Помощь Японцев ко входу в залив совсем ненужна. Они задерживают только около двух дней во входе, где при малейшей буре претерпеть можно бедствие. Сверх того надобно будет тогда нанять около ста лодок, которые прибуксировали бы корабль к Папенбергу, что соединено бывает с неудовольствием и потерею многих сот саженей веревок. Ибо Японцы оставляя буксир отрезывают оного по нескольку саженей.
Курс от среднего рейда на внутренний или к городу Нангасаки NO 40°; расстояние 2 1/2 мили; глубина уменьшается мало по малу от 18 до 5 саженей. Точно на половине пути, где пролив шириною едва в 400 [368] саженей, расположены по обеим сторонам Императорские батареи, или лучше сказать караульни. Строений много; но пушки ни одной. Подобные им батареи построены и еще на многих местах по обеим сторонам канала, ширина коего не превосходит 500, в некоторых местах не более 300 саженей. Естьли бы Японцы разумели укреплять сии батареи по Европейски, тогда Нангасаки был бы неприступным. Но в настоящем его состоянии представляет какое либо Европейское беззащитное приморское местечко. Один фрегат с несколькими бомбардирскими судами может раззорить Нангасаки в несколько часов. Японцы не в состоянии сделать никакого сопротивления, не взирая на многолюдство сего города. На правом берегу близ Императорской караульни, находится губа, наполненная всегда мелкими судами, коей глубина достаточна без сомнения и для больших судов. Подобных сей губе находится и еще несколько по обеим сторонам Нангасакского канала; но первая по своему прекраснейшему местоположению особенно примечательна. Она казалась так же обширнее всех прочих. Мы не могли осмотреть ни одной из них.
Внутренней рейд не так надежен, как средней; ибо дно его состоит из жидкого ила и он находясь против самого канала не защищен нимало от SW ветра. И так якорное стоянье близ Папенберга гораздо спокойнее. Надежда стояла во внутреннем заливе на глубине 5 1/4, в 400 саженях от Десимы, находившейся от нас NO 40°, и в 250 от жилища нашего [369] Посланника Мегасаки, лежащего близ самой Китайской фактории и находившегося от нас на SO 80°.
Среднее из множества наблюдений, учиненных для определения широты Кибача и Мегасаки, снесенные с планом гавани показало широту:
Средины города — 32°,44',50" северн.
Кибача — 32,°43',15,5".
Мегасаки — 32,°44',02".
Флагштока Десимы — 32°,44',18".
Входа к Нангасаки — 32°,43',40".
Долгота определена по большой части посредством лунных расстояний, коих Г. Горнером и мною взято в первые месяцы нашего пребывания более 1000. Среднее из 287 взятых мною западных расстояний луyы от солнца, показало долготу Кибача — 230°,18',1".
277 восточных — 230°,2',41".
Итак среднее из 564 расстояний — 230°,10',21".
Среднее из наблюдений Г. Горнера:
204 западных — 230°,19',00".
260 восточных — 230°,2',10".
А среднее из 464 — 230°,10',35".
Следовательно долгота Кибача по среднему из всех 1028 расстояний:
Выходит — 230°,10',28" запад. [370]
Средина города лежит восточнее Кибача — 2',35".
Итак долгота Нангасаки будет — 230°,7',53".
Или круглым числом — 230°,8',00".
Долгота входа — 230°,13',00" запад.
Склонение магнитной стрелки, по среднему из всех наблюдений, учиненных на внешнем и среднем рейде, вышло 1°,45',36'' западное. Над наклонением не могли мы произвести никаких наблюдений; потому, что инклинаториум наш от тифона совершенно расстроился.
В первые три месяца нашей здесь бытности, не позволяли нам съезжать с корабля вовсе; а потому и не льзя было сделать никаких примечаний над приливом и отливом. Наблюдениями сего рода, занимались мы только с Генваря по Апрель, и оные в сие время производимы, были почти ежедневно с величайшею точностию младшим Штурманом Сполоховым. В последния шесть недель нашего здесь пребывания продолжали делать, беспрерывные наблюдения чрез целой день до самой темноты ночи, и притом часто от осьми до двенадцати наблюдений деланы были в один час. Как сие происходило во время равноденствия, то и вероятно, что упражняющиеся в теории сих явлений выведут из наблюдений наших немаловажные заключения. Мне неизвестно ни одно место, которое было бы столь удобно для наблюдений над приливом и отливом, как Нангасакская гавань. Здесь перемена оных бывает весьма правильна, поверхность воды всегда спокойна; при одних только сильных бурях чувствительно бывает [371] небольшее волнение. Желательно, чтобы Голландцы доставили продолжение сих наблюдений и в другие времена года; но я опасаюсь, что сего без особенного повеления правительства не последует.
Прикладной час 7ч,44' определял я всегда по соответствующим высотам. Быв в состоянии сделать разные наблюдения между каждою переменою, мог я взять среднее из многих. Самые полные и низкие воды случаются во время четвертого прилива и отлива после Сизигий и Квадратур. Высочайшие полные воды случились 2 го Апреля, чрез два дня по новолунии, когда луна находилась в Перигее и горизонтальной параллакс ее был 60',00". Возвышение воды было 11 футов 5 дюймов, при слабом северном ветре: нижайший отлив случился 25 Марта, чрез два дня по квадратуре, спустя три дня после апогея и столько же по равноденствии высочайший прилив составлял в сей день только один фут и два дюйма, при слабом северном ветре.
Метеорологические подробные наблюдения, учиненные мною в шестимесячное пребывание, помещены в третьей части. Погода, продолжавшаяся в первые три месяца, была столь прекрасна, что климат Нангасаки может предпочесться всем прочим, ежели не полагать, что сей год был особенной, что и вероятно могло быть следствием тифона, очистившего атмосферу совершенно. Теперь прилагается краткое извлечение из Таблиц, содержащих в себе наблюдения о состоянии погоды в каждом месяце. [372]
Октябрь.
В сем месяце господствовал ветр северовосточной пасадной, начавшийся вместе с тифоном, бывшим в первой день. Он дул иногда и от NW, два раза даже от W и SW, однако каждой раз по несколько только часов. Погода стояла вообще прекраснейшая, 24 числа только было небо облачное и шел дождь около двух часов. Наибольшее возвышение барометра в ясную погоду, при слабом NO ветре = 29,99, наименьшее же при пасмурном небе и свежем ветре от W, = 29,62; Гигрометр (Высочайшая степень влажности по нашему Гигрометру, по многократном оного в воде испытании, не простиралась более 70°, степень сухости по испытанию на солнце не превосходила 15 и 18°) не показывал влажности выше 44. Термометр показывал в каюте высочайшую степень теплоты 10 го числа. Ртуть в оном поднялась в 9 часов утра в совершенной тени до 20°,9. Нижайшее стояние термометра случилось 22 числа по утру в 7 часов при свежем ветре от NOtO. Ртуть опустилась на 10 1/2 градусов. Термометре и Гигрометр подвержены были каждой день великим переменам. Стояние первого переменялось часто, даже в каюте, четырью и пятью градусами; но в тени на шканцах от 6 часов утра до полудня не редко 9 ью и 10 ью градусами. До 9 ти часов пред полуднем покрывался залив каждой день правильно густым туманом, которой, вероятно, происходил от великой перемены теплоты и холода. [373]
Ноябрь
Ветр дул почти беспрестанно между севером и востоком. 4 го числа через три дня по новолунии сделалась буря от юга и сопровождалась громом и сильным дождем; ветр отошел вдруг пополудни от востока к юговостоку, а потом к югу и продолжался до полуночи; после сделался вдруг от севера и произвел ясную погоду. Такой же весьма сильной ветр от юга дул с порывами 13 числа за три дня пред полнолунием; 28 го тремя днями прежде новолуния сделалась опять буря с сильными порывами от востока, однако продолжалась не долго. Роса примечена была в сем месяце такаяже как и в прошедшем, и была всегда так велика, что палуба делалась пр утру совсем мокрою. По поводу старинных расказов, делал я одною ночью опыт весьма тонким и белым платком кисейным, чтобы узнать, не содержит ли в себе роса какой либо краски; однако перемены в цвете не оказалось ни малейшей. В сем месяце был воздух вообще холодноватой, но случалась часто погода весьма теплая, перемена теплоты и холода происходила весьма внезапно, так например: термометр показывал 13 числа по утру 10 градусов теплоты, в полдень 20, по полудни в 3 часа 24° в тени; на другой день в те же часы двенадцатью градусами менее, а на третий день только 8 градусов. По утру в 6 и 7 часов теплота была редко более 6 и 7 градусов, а весьма часто 4 и 4 1/2. Барометр стоял вообще очень высоко, почти три дня сряду [374] показывал между 30,25 и 30,20 при умеренном северном ветре и безоблачном небе; самая низкая степень барометра была 29,66 при крепком ветре от SO. Дождь шел только при крепких южных ветрах.
Декабрь.
Кроме трех последних дней сего месяца продолжалась отменно хорошая погода, изключая крепкие ветры от юга. Ветр дул всегда от NO, редко и кратковременно от SW; в последние дни месяца начал отходить ветр от NO к N, потом дул прямо от N и NNW, был свеж и так холоден, что термометр опустился до +2 градусов; a 27 числа, по утру в 8 часов до +1 1/2, при совершенном безветрии. Самое высокое стояние термометра было 7 го числа = 16° в тени, при свежем WSW ветре. Барометр стоял необыкновенно высоко; в продолжении целого месяца ртуть редко опускалась ниже 30 дюймов, часто поднималась до 30,10. Самая меньшая высота барометра была 29 го при крепком SW ветре; ртуть опустилась в продолжении 18 часов до 29,77. Надежным предвестником хорошей погоды был всегда густой туман, которой также, как и в прошедшем месяце, стоял до 9 ти часов, после уничтожался действием солнечных лучей. При южном ветре не бывало никогда тумана. Перемены Гигрометра происходили от одних только туманов.
Генвapь.
Зима начинается, кажется, здесь с сим месяцом, [375] в котором сделалось гораздо холоднее прежнего. 2 го числа опустилась ртуть в термометре одним градусом ниже точки замерзания, при умеренном ветре от NtO и совершенно ясной погоде. 31 го числа по утру в 5 ть часов термометр опустился также ниже точки замерзания 1 1/2 градус.; но в два часа пополудни ртуть поднялась в тени до 13 1/2 градусов; итак через 9 часов произошла разность 15 градусов. Погода стояла при том чрезвычайно хорошая. Кроме сих двух случаев не опускался термометр никогда ниже точки замерзания. Впрочем средняя его высота (хотя в разные часы дня и весьма различная) была в полдень обыкновенно между 7 и 11 градус., а по утру в шесть часов между 3 и 6 град. Ветр дул по большей части от NNO и NNW. Ветры от SW и SO сопровождались всегда дождем и бурею. Худая погода случалась часто не только при южных, как то было в прежних месяцах, но даже и при северных ветрах. Снег шел в виде крупы только однажды при крепком северном ветре; горы покрыты были им несколько часов. Буря и худая погода случались по прежнему во время новолуния и полнолуния. Густой туман, бывший в прошедших месяцах постоянно каждое утро, случался в сем месяце гораздо реже, но за оным следовала всегда хорошая погода. Во время тумана показывал Гигрометр каждой раз большую степень влажности, нежели во время сильного и продолжительного дождя. Высота барометра была почти всегда более 30 дюймов. [376]
Фeвpaль.
Сей месяц и Генварь только могут назваться зимними. В последних числах февраля уже начал делаться воздух теплым даже при северных ветрах. Господствующий ветр был N и NNW, дул довольно свежо, а при новолунии и полнолуний очень крепко. 15 го, 16 го и 17 продолжалась сильная буря от NNW со снегом и градом. Термометр показывал полуградусом ниже точки замерзания. Дождь шел почти при всяком ветре. Сверх северных господствовавших ветров, дули также слабые, кратковременные от SW и WSW. В окончании месяца отходил ветр часто от севера к югу, однако редко продолжался долее одного часа и притом был весьма слаб от SW и W. Обыкновенная высота барометра превосходила 30 дюймов; 26 числа только при продолжительном дожде, за коим следовала сильная буря, опустилась ртуть на 29,67; но как скоро принял ветр прежнее направление, то ртуть поднялась опять выше 30 дюймов. О самой меньшей высоте термометра упомянуто выше; самая большая высота оного в тени на вольном воздухе при слабом SO ветре, была 15 1/2 и 15 3/4; но только в полдень. Гигрометр показывал такие же перемены, какие и в прошедшем месяце.
Март.
Сей месяц может назваться пред прочими бурным. Ветры дули столько же часто от SW, как и от NO; первые были вообще весьма жестоки; они со [377] провождались всегда продолжительными дождями: однако по объявлению Японцев, дождливое время начинается обыкновенно с SW муссоном, которой настает не прежде Маия в полной своей силе. Сделанные нами выше сего примечания, что тремя днями прежде и тремя днями после новолуния и полнолуния бывают крепкие ветры, повторилися и в сем месяце. Через два дня по равноденствии дул весьма крепкой ветр от S и SW с жестокими порывами. Самая великая буря, бывшая при нас в Нангасаки, случилась 26 числа через пять дней по равноденствии и четыре дня по новолунии: ночью еще с 25 го на 26 е сделался ветр крепкой от SW, по утру отошел он к SO, после опять к S и SW; порывы были чрезвычайно сильны. Сей шторм утих скоро по полудни; Японцы называли его тифоном и он иногда мало уступал бывшему Октября 1 го. За сим бурным днем последовали безветрие и туман, продолжавшийся три дни. Высота барометра была не обыкновенно велика и именно 29,64; 17 го и 23 чисел во время штормов не столь сильных, как 26 го показывал барометр 29,61; a Октября 1 го 1804 еще ниже почти тремя дюймами. Окружавшие нас горы и близость берега, вообще причиняли, может быть, сию необыкновенную высоту барометра, как то мы приметили и в порте Св. Петра и Павла. состояние атмосферы было в сем месяце также очень переменно, как и в прежних. Северной ветр, а особливо следовавший за крепким южным, сопровождался всегда холодом. 2 го и 16 го чисел была самая большая высота термометра: [378] ртуть поднималась в тени, до 16 градусов. Самая меньшая высота оказалась до 2, и 1 1/2 градусов. 17 го числа при сильном дожде и крепком югозападном ветре показывал Гигрометр большую степень влажности, а именно 55°; и так пятью градусами более против случившегося до сего времени.
Апрель.
По 18 й день сего месяца, в которой последовал наш выход из Нангасаки, продолжался NO муссон в полной своей силе. Ветр дул почти беспрерывно от N и NNO, по большей части умеренной. В ночи с 4 го на 5 е число, чрез четыре дня по новолунии сделался шторм от NNO с дождем; на другой день был он тише и небо прояснилось. В последние дни нашего здесь пребывания дул ветр очень слабой и погода стояла вообще хорошая. 18 го числа чрез четыре дня по новолунии и несколько часов после нашего отхода настал сильной шторм от SO и продолжался около двух дней. Сему шторму предшествовало двухдневное безветрие, во время коего начал барометр опускаться; высота его, в последние дни первой половины сего месяца, была очень велика, а именно 30 дюймов и 2 1/2 линии. В продолжении первых дней месяца стоял однако Барометр особенно низко; он не поднимался выше 29,40', и так показывался ниже, нежели в сильные штормы, бывшие в Нангасаки; однако, не смотря на то, ветр дули в сие время очень умеренный от NO; но небо было весьма мрачное. Самая большая высота [379] термометра случилась в сем месяце 4 го числа при слабом ветре от NO и OSO, термометр стоял почти через целой день на 20 градусах. 17 го числа при совершенном безветрии ртуть поднималася в оном до 18 и 19° от 10 ти часов утра до 6 часов вечера; самая меньшая высота термометра была 14 го дня по утру в 6 часов; ртуть показывала неполные шесть градусов. Обыкновенная высота термометра была между 8 и 12 градусами.
КОНЕЦ ПЕРВОЙ ЧАСТИ.
Текст воспроизведен по изданию: Путешествие вокруг света в 1803, 4, 5 и 1806 годах. По повелению его Императорского Величества Александра I, на кораблях Надежде и Неве под начальством Флота Капитан-Лейтенанта, ныне Капитана второго ранга, Крузенштерна, Государственного Адмиралтейского Департамента и Императорской Академии Наук Члена. Часть 1. СПб. 1809
© текст - Крузенштерн И. 1809© сетевая версия - Тhietmar. 2009
© OCR - Бычков М. Н. 2009
© скан - Bewerr. 200?
© дизайн - Войтехович А. 2001
Мы приносим свою благодарность
М.
Н. Бычкову за предоставление текста.