ГОЛОВНИН В. М.

ЗАПИСКИ

Зимование в Камчатке.

(в 1809 и 1810 годах.)

(Из записок Г. Флота Капитана Василья Михайловича Головнина. — Почтенный Путешественник, изготовляя Журналы странствий и приключений своих для издания в свет, исключил них многие статьи, о нравах и обычаях камчатских, о поездках своих в тех странах и пр., почитая оные слишком маловажными и неуместными в описании путешествия, имевшего целию важные открытия и изыскания. Мы испросили у него сии статьи, для напечатания их в С. О., будучи уверены, что они принесут удовольствие Читателям: естьли мы с любопытством читаем описания свойств и обычаев Американцев, Ново-Голландцев, Кафров и т. п., то неужели оставим без внимания качества, нравы и обыкновения удаленных стран Руских? Неужели должны узнавать их из писаний Лаперуза, Кука и других иностранцев, находивших оные достойными примечания, но ошибавшихся от незнания языка? — Может быть, что подобные описания несовместны с важностию морского путешествия, обратившего на себя внимание всего просвещенного мира, но они отнюдь нечужды Журналу отечественному, и мы приятнейшим долгом поставляем изъявить Г. Головину, за сообщение их, нашу признательность. Изд.)

До половины Октября погода стояла ясная при тихих ветрах с довольно сильными по ночам морозами. На 9 число замерзли лужи и небольшое озеро, подле [4] гавани (в Петропавловском порте) находящееся. В последней половине сего месяца по большей части дули морские ветры, которые приносили с собою пасмурность и дожди с теплою погодою. Иногда выпадал и снег, но скоро опять сходил; настоящий же снег выпал в первой половине Ноября, и тогда можно уже было сказать, что зима наступила. В Октябре и Ноябре были жестокие бури, а 26 Октября, в исходе 6 часа утра мы чувствовали сильное землетрясение, сопровождаемое глухим подземным гулом, которой как будто катился прямо под нами. Удар был столь силен, что весь наш дом затрясся. Колебание сие продолжалось 10 или 15 минут. Это случилось при совершенной тишине воздуха в гавани и на равнине где расположено строение. При самом потрясении взглянул я на барометр и термометр: первый стоял на 28,22, а [5] последний показывал на открытом воздухе 39°. Землетрясение сие было столь сильно, что многие из наших матросов, невидавшие прежде таких явлений, не постигая причины оного, до того испугались, что выбежали из казарм, читая вслух разные молитвы, хотя впрочем сии люди приобыкли ко всяким опасностям. Бывшие на шлюпе сказывали, что и на воде удар был весьма чувствителен: шлюп несколько секунд трясся. Накануне, особливо в ночи подул сильный ветер с южной стороны. Здешние жители говорят, что пред землетрясением всегда бывают жестокие ветры. — 25 Ноября мороз сделался столь силен, что Петропавловская гавань и разные губы замерзли.

* * *

Трудно, я думаю, найти страну на земном шаре уединеннее, скучнее, и, можно добавить, голоднее Камчатки; но сии недостатки (кроме последнего) не могут быть чувствительны для любопытного путешественника, ибо Камчатка представляет наблюдению его много занимательных, [6] совершенно новых для Европейца предметов. Сии недостатки несносны только для тех, которые, приехав туда на несколько лет, не успели еще привыкнуть к новому своему состоянию.

Новоприезжий, разговаривая с поселившимися здесь Рускими, которые по большей части суть Сибирские уроженцы, удивится множеству странных, в языке нашем неизвестных слов, которые по привычке употребляют даже люди хорошего состояния; и те самые, которые родились и воспитаны в настоящей России. Например: мятель или вьюга называется у них пурга, зайца именуют они ушкан, скоромное молочным; сани или санки, по их выговору санка, шалаш барабара, платье — лопать и пр. (Г. Головнин к описанию своего путешествия приложил полной словарь Камчатского наречия. Изд.) — При первом нашем свидании с здешними чиновниками, мы были поражены странностью их выражений, а в последствии времени шутя над ними и употребляя в шуточных разговорах [7] между собою сии слова, мы и сами к ним попривыкли.

Другим любопытным для нас предметом была здешняя звериная охота. До наступления зимы, ездили мы смотреть, как здешние промышленники стреляют медведей. Они открыли берлогу медведицы с двумя медвежатами, и двое из них немедленно туда отправились. Мы пошли за ними, чтоб быть свидетелями их подвигов. Увидев берлогу, один из охотников стал на коленях саженях в 15 от отверзтие, обратясь к ней лицом, и положив винтовку на сошку, приготовился стрелять, а другой пошел к самой берлоге с рогатиною, чтоб выгонять зверя, но пока они занимали свои позиции, бывшая с нами собака без всяких околичностей вскочила в берлогу, и тем показала, что медведица оную оставила. Мы думали, что это только на время, и что она скоро возвратится, но охотники, по особым приметам, заключили, что она дни за два оставила свое жилище, и, как они думали, по той причине, что тут были [8] люди и видели ее. Они уверяли нас, что медведица, увидев из своей берлоги людей, тотчас оставляет оную и удаляется в другое место.

По наступлении зимы, другое зрелище обратило на себя наше внимание: это была езда на собаках! В первые два дни мы не пропускали ни одних санок, ехавших мимо нашего дому, чтоб не взглянуть на них, а матросы наши выбегали из казарм, и глядя на такой странной экипаж, в котором шесть или семь собачонок, высунув языки, мчатся изо всей силы и везут одного или двух седоков, изъявляли свое удивление громким смехом. Хотя мы понимали необходимость такой езды, но в первое время она, по странности своей, казалась нам детскою игрушкою.

Все убеждает нас, что человек назначен быть обладателем земного шара! Во многих случаях успел он преодолеть и самую природу. Ужасные горы, дремучие леса и преглубокий продолжительный снег, в каждом году на восемь месяцев заключали бы обитателей Камчатки в их [9] хижины, естьли бы они не отверзли себе пути во все концы сего края посредством — собак! Естьли мы смотрели с удивлением и смехом на собачью езду, то и жители здешние не менее с своей стороны смеялись над нашим удивлением и любопытством. Мы казались им в сем случае такими же простяками, каким показался бы нам путешественник, которой нашел бы смешным и странным, что мы ездим на лошадях. Собак, упряжь и повозки здешние опишу я в другом месте, а теперь скажу только, что езда на собаках сколько в свободное время доставляла нам удовольствия, столько же была нам полезна, ибо чрезвычайно глубокий снег не позволяет иначе ходить, как на лыжах. И так без собак все наши прогулки, столь необходимые для сохранения здоровья, заключались бы в переходах по тропинкам, проложенным от одного дома к другому (Надобно знать, что в Петропавловской гавани нет ни одной улицы: все домишки там кое-как разбросаны. Соч.), и далее гавани мы де могли бы [10] ничего видеть; но при помощи сего экипажа мы часто ездили кататься и иногда пускались за несколько десятков верст, для осматривания окрестных мест. Коммисионер Российско-Американской компании Г. Хлебников снабжал нас в таких случаях экипажами: он имел до 70 собак с приличною сбруею и санками, и считался по всей Камчатке первым из щеголей на экипажи сего рода.

Общество наше состояло из Г. Хлебникова и двух ревизоров компании Гг. Панаева и Паско, недавно прибывших из С. Петербурга. Последний из них, Ревельский купец, молодой человек весьма хорошо воспитанный. Беседа с ним доставляла нам большое удовольствие. — Чтоб сократить длинные зимние вечера в сей стране чем нибудь другим, кроме чтения и разговоров, которые, во время продолжительного нашего плавания, слишком нам наскучили, мы употребили средство, к которому подал нам мысль Лаперуз. Сей знаменитый мореплаватель, в путешествии своем упоминает, что в [11] бытность его в Камчатке, областной Начальник Полковник Козлов-Угреин, желая показать ему обычаи жителей, сбирал между прочим и женский пол на вечеринки, где Лаперуз видел их обращение и пляску, и описывает все с довольною точностию. Надобно сказать, что собрание сие было не слишком знаменито: попадья, дьячица, и естьли не ошибаюсь, еще Прапорщица были из числа первых дам сего общества. Наш мореходец Г. Капитан Крузенштерн и Посол Н. П. Резанов также удостоили своего внимания здешнюю публику. Пир, данной ими для женщин Петропавловской гавани, на котором присутствовал и Камчатской областной Начальник, воспет даже в стихах одним из Кавалеров посольства. — Не желая уступить в учтивости предшественникам нашим, посещавшим Камчатку, согласились и мы доставлять себе и жителям здешним удовольствие вечеринками, или как здесь говорят, вечорками. Узнав, что на угощение такого общества, по здешнему обряду, нужно весьма немногое, а именно несколько [12] кружек чаю при одном или двух фунтах сахару, и фунтов десять кедровых орехов, мы решились простерть учтивость свою далее — в каждый большой годовой праздник, во все время пребывания нашего в Камчатке, давать вечорку. Мы отнеслись к Начальник Петропавловской гавани Капитану Молчанову, и спрашивали его совета, каким образом сделать приглашение. Он отвечал, что естьли нам угодно, то он пошлет своего ефрейтора повестить всех дам на бал. Полагая, что такая повестка принадлежит к тамошним обычаям, мы просили его исполнить сие предложение, но к удивлению нашему, пожаловали в первой день не более пяти или шести женщин. Мы вскоре узнали тому причину: они обиделись, что их повещал ефрейтор. В следующий раз постарались мы исправить свою ошибку: я послал своего человека звать, каждую из них порознь, и хотя дамы сии были Унтер-Офицерши и еще попадья с причетом, но я приказал ему приглашать их в самых учтивых выражениях. [13] Вежливость наша имела желанный успех: около пятидесяти женщин наполнили наши комнаты. Пагубная мода еще не распространила владычества своего на сей уединенный край: все почти дамы сии явились в прародительских нарядах, прошедших чрез многие поколения и доставшихся им по наследству. На одних были парчовые, на других бархатные, а на иных гродетуровые мантильи, на собольем меху. Головы были убраны богатыми парчовыми или штофными платками огромной величины, которые сложены разными манерами, и в разных видах возвышаются над головами. Шея у них украшена многими ожерельями, а пальцы унизаны перстнями и кольцами. Войдя в комнату, они сначала усердно молились Богу; потом, поклонясь почтительно на все четыре стороны, смиренно садились по своим местам, строго наблюдая порядок чинов: которая старше по чину своего мужа, та садилась выше, т. е. ближе к образам. Усевшись, они едва уже шевелились и хранили глубокое молчание, почему комната наша несколько походила на языческой храм, в [14] котором рассажено несколько блестящих кумиров. Заиграла музыка. Гарнизонные Офицеры, как люди коротко знакомые с здешними обыкновениями, открыли бал Рускою, или, лучше сказать, Камчатскою пляскою: она здесь по сие же время та же, которую видел Лаперуз. Женщина и мужчина, едва переступая, ходят боком взад и вперед в противные стороны, и подбочениваются то одной рукою, то другою. — Наши молодые Офицеры не были довольны одними кукольными движениями: им хотелось поплясать настоящим образом. Некоторые из них вздумали отобрать несколько молодых женщин, которые были покрасивее других и лучше одевались, и выучить их танцевать, по всем правилам искуства. Это им удалось совершенно. Чрез несколько времени переимчивые сии воспитанницы годились для всякого Европейского бала. Недовольно того, что они выучились танцовать и знали все танцы: наши Господа научили их еще, как говорить с кавалерами, как отказываться, когда не хотят танцовать [15] и пр. Забавно было смотреть на этот пансион! Учители находили наибольшее затруднение в том, что ученицы их всегда забывали иностранные слова, напр. променад, шен и пр. и потому они придумали равнозначащие им Руские выражения, из коих некоторые не обезобразили бы, по моему мнению, Словаря Российской Академии; так например; слово шен они перевели перебор!

* * *

Естьлиб мы приехали в Камчатку сухим путем, то нам было бы весьма трудно содержать себя по причине чрезвычайной дороговизны на все вообще вещи. В нашу бытность в Петропавловской гавани, пуд пшеничной муки самого последнего разбора продавался по 30 р., масло коровье по 80 р. пуд, говяжье мясо по 14 и 16 р. пуд, чай по 10 р. фунт, сахар по 5 и по 4 р. фунт, и все прочие товары в соразмерности. На морском пути имели мы случай выгодно купить и привезти довольное количество сахару, чаю и крепких напитков, а сии вещи столь много [16] уважаются жителями, что за них можно все получить несравненно выгоднее нежели за деньги, и то, чего здешний житель не согласится продать за десять рублей, охотно сам навязывает за бутылку рому или водки. Женщины здесь никогда не требуют денег за мытье белья, а всегда просят чаю и сахару, И при том такую безделицу, что по дешевым ценам, в кои нам сии вещи достались, подобные издержки стоили нам очень немного. Надобно знать, что по всей Камчатке нет торгового места или сборища, похожего на наши рынки или базары, ни хлебных ни мясных рядов; ржаной муки сюда и не привозят: ее можно купить только у военнослужащих Офицеров или нижних чинов, из остающейся у них от выдаваемой им казною, а потому и продается она чрезвычайно дорогою ценою. Небольшое количество пшеничной муки, Сорочинского пшена или перловой крупы, масла пр. купцы привозить из Охотска, где также все сии вещи привозные, и продают вместе с другими своими товарами в лавках. Мяса также [17] не продают фунтами; редко можно купить ногу или другую какую часть, а надобно сыскать продажного быка и купить живого. Таким образом говядина обходится весьма дорого. В Камчатке только люди достаточные едят говяжье мясо, но все прочие или питаются рыбою или выменивают на водку, табак, чай и т. п. оленей, горных баранов, медведей, зайцев и разных диких птиц у Коряков и Камчадалов. Все Камчатские жители, даже и поселившиеся там Руские, охотно едят мясо всех морских животных, как то китов, сивучей, тюленей и пр. но нам оно не нравилось по причине неприятного его вкуса и запаха.

Удивительно, до какой степени все здешние жители пристрастны к чаю, над которым только крепкие напитки берут преимущество. Ни один солдат с женою, ни одна Камчадальская семья, когда только у них есть чай, не проведут дня, чтоб три или четыре раза не подать на стол самовара, и во всякой прием пьют они каждый чашек по десяти и более. Сахар они [18] употребляют в прикуску и издерживают очень мало: с одним небольшим кусочком, Камчатской житель выпьет чашек шесть, и притом естьли от сего кусочка что нибудь останется, то он его кладет назад в сахарницу. Это должно разуметь не об одном последнем классе людей, но о жителях Камчатки всех состояний. Привычка к сему питью, происшедшая от праздности, в них столь велика, что когда нет чаю в продаже (а это нередко здесь случается) или когда им не на что купить его, то в обыкновенное время, когда пьют чай, ставят на стол чашки, чайник и самовар, и тогда пьют они, вместо чаю, теплую воду с молоком. Естьли бы в сие время кто нибудь принес им сахару и чаю, то мог бы получить все, чего угодно. Нетерпение их в таком случае простирается до крайности: нередко женщины, которых мы совсем не знали, присылали к нам своих детей просить засыпочку чаю (Засыпоскою называется в Камчатке такое количество чаю, какое кладется на один раз в чайник. С.) и [19] кусочка два сахару. На вопросы наши: почету маменьке твоей вздумалось к нам прислать за чаем? мы ее незнаем! — обыкновенной ответ был: «маменька уже с неделю не пила чаю; ей сказывали, что у вас его много». Вот и причины и все право на такое требование! — Даже солдаты, уроженцы настоящих Рускик Губерний, до того себя приучили здесь к чаю, что естьли сделают какую нибудь услугу, за которую дается у нас чарка вина, то ожидают, чтоб их напоили чаем. Наши мастеровые и матросы, в свободное от должности своей время работавшие у некоторых здешних жителей, сначала думали, что их дурачат, когда им предлагали чай, а не водку, и принимая Камчадальскую учтивость за насмешку, отвечали довольно колко, но после, поводясь с солдатами здешнего гарнизонного батальона, сами начали чаевать (Т. е. пить чай — Камчатское выражение. С.) а некоторые из них завелись и чайным прибором; но я, узнав о таких прихотях, приказал все Чашки их перебить в куски.

Текст воспроизведен по изданию: Зимование в Камчатке. (в 1809 и 1810 годах) // Сын отечества, Часть 29. № 13. 1816

© текст - Головнин В. М. 1816
© сетевая версия - Трофимов С. 2018
© OCR - Иванов А. 2018
© дизайн - Войтехович А. 2001
© Сын отечества. 1816