-

Разговор с А. П. Ермоловым.

(Из недавних записок).

26 Декабря (1854) я сидел у Г., с которыми жил на одном дворе. Часов около 4 после обеда меня неожиданно вызвали. Алексей [437] Петрович Ермолов прислал человека, звать меня к себе. Хотя тотчас я догадался, что верно есть письмо или посылка от Б. ¹, но этот зов взволновал меня, тем более, что вчера ² за холодом и усталостью, я не съездил поздравить Ермолова, предоставляя себе исполнить эту обязанность в Новый год. Было ровно 5 часов, когда я шел по темной лестнице и пустынным комнатам Пречистенского дома, где никнет главою лавровой славный наш полководец. Направо из большого коридора ввели меня в кабинет его. Он недавно отобедал, сидел насупившись за широким столом своим, с увеличительным стеклом в руках, и разбирал какое то письмо. «Здравствуйте, милостивый государь! прошу покорно садиться. Я не решился бы вас беспокоить, если бы графиня N. N. не приказала мне» — проговорил он мне с обыкновенною своею учтивостью. Я отвечал, что мне много чести в этом, и что я очень благодарен графине, доставившей мне случай видеть его высокопревосходительство. «Она прислала с моим сыном письмо к вам и надписала, чтобы передать из рук в руки». Тут он мне подал письмо, придвинул свечки и сказал, чтобы я читал, и что можно, прочел бы в слух. Несколько смущенный, я старался читать скорее; но он сам по прежнему взялся за увеличительное стекло. Пробежав письмо, на вопрос его, нет ли чего нового, я прочел вслух то, что сообщала N N о твердом намерении Государя отстаивать Россию, хоть бы пришлось на Москве и на Урале, и о рвении молодых великих князей ³. — [438] Он заметил, что летние экипажи уже отправлены для них вперед в те места, где прекращается санной путь. — Не помню, как-то, после минутного молчания (которое меня бесило, ибо я боялся, что придется мне раскланиваться и окончить эту дорогую беседу), зашла речь о вчерашнем дне. Он сказал, что видел мое имя на росписном листе, но чтобы я извинил его, что он в большие праздники никого, даже и родственников, не принимает, зная, как тяжелы минутные визиты, что доброго знакомого приятнее ему видеть запросто и проч. Я не знал, что подумать: искусный ли это упрек, или может быть он ошибся и принял за мое имя кого-нибудь другого. Говоря о вчерашнем дне, я упомянул о плавном гуле большего Ивановского колокола, и его заметкой о том, что Наполеон нарочно заставлял в Москве звонить в колокола, наслаждаясь их звуками, завязался разговор. Алексей Петрович стал вспоминать сдачу Москвы. Он проехал из Дорогомиловской во Владимирскую заставу позднее всех, потому что, когда проходила армия, он оставался па Дорогомиловском мосту, дожидаясь Милорадовича, командовавшего ариергардом, дабы передать ему некоторые приказания Кутузова (при котором он был начальником штаба). Он видел в Москве отъезжающие экипажи, в церквах еще попадались люди. Кутузова он нагнал уже за Владимирской заставой. Там, вечером, они услышали взрыв, раздавшийся в Москве. Тут Ермолов вспомнил слова, сказанные Ростопчиным поутру того дня, на совещании в Филях. Граф Федор Васильевич говорил генералам: «Напрасно заботятся о Москве: из неё всё вывезено. Неприятель найдет в ней французские вина, богатую мебель, и ничего для армии. Всё драгоценное спасено. Да при том же она скоро запылает». — Ростопчин сопровождал главную квартиру несколько времени. В лагере под Тарутиным Ермолов заслушивался его умных речей. — Тут мы вспомнили о Жуковском, и Ермолов заметил о том, что он помогал Скобелеву писать бюллетени, и по своей скромности дозволил ему пользоваться незаслуженною славою. Андрея Кайсарова, который заведывал походною типографиею фельдмаршала, он не помнит, а называл брата его Паисия, [439] который был любимцем Кутузова. Последний, по словам Ермолова, ценил Жуковского за его сочинения.

Тут я заметил о том, что великие наши полководцы отличались образованием. «Да, отвечал он, нынче всё говорят про университеты; они не были в них, а исполнены были обширных познаний». Особенно хвалил он князя Репнина, при котором служил в Риге, и Михаила Федотовича Каменского. Он помнит, как раз поехавши к нему в Сабурово (12 верст от Орла, они были соседи) с отцом своим, он застал его за пюпитром: фельдмаршал читал новое математическое сочинение (кажется, Десори) и поверял алгебраические его выкладки. При этом Каменский отличался необыкновенною скромностью. Никогда не скажет: я знаю; но его кажется было Евангельскою истиною.

Разумеется, разговор зашел и о Суворове. Алексей Петрович, начавший службу, при Репнине, поступил к Суворову в 1794 г. и за взятие Праги получил георгиевский крест. Он еще прежде рассказывал мне, как в Варшаве Суворов принимал новопоступивших офицеров в великолепных покоях Примаса, в которых велел выставить окна. Был страшный мороз, и Суворов говорил, что он вымораживает из них немогузнайство. Суворов сделал для них обед: поставлены были какие то глубокие чашки с отвратительными щами; потом подали ветчину, — в конопляном масле. Никто не смел отказываться, и все ели, потому что фельдмаршал сам беспрестанно похваливал. По взятии Праги, Ермолов поехал в отпуск и был на прощании у Суворова. Когда Ермолов упомянул, что поедет на Гродно (где была главная квартира Репнина), Суворов не утерпел, чтобы не затронуть Репнина. «Ты не застанешь его в городе, он разъезжает перед фронтом». Это была язвительная насмешка: в то время как взята Прага, Репнин только чванится своим саном и показывает себя солдатам. — Суворов был непримиримым врагом Репнина. По словам Ермолова Репнин по великодушию прощал его, но Суворов не был к тому способен. — Как-то заговорили о зяте его Зубове, и Ермолов отозвался о его ничтожестве, заметив, что Суворов прочил дочь любимому [440] своему полковнику Золотареву, погибшему на штурме Измаила. Отдавая дочь свою за Зубова, Суворов не искал протекции: она уже была не нужна ему. Ермолов с увлечением говорил о великом нашем герое. «Написать его историю никто не может; его характер ускользает от описания. Фукс приставлен был к нему в соглядатаи, и чрез несколько дней, побежденный его величием, предался ему навсегда». Ермолов очень часто видался с Фуксом. По его словам, очень многих анекдотов Фукс не решился обнародовать. У Ермолова лежат 4 фолианта копий с переписки Суворова с разными лицами, данные ему для прочтения.

Упомянув о том, что во время своего пребывания в СПб. после взятия Праги, Суворов отлично принимал в Таврическом дворце Державина, я завязал разговор про наших поэтов, и мало-помалу довел до Пушкина. Я весь был внимание, когда наконец зашла о нём речь. «Конечно беседа его была занимательна?» — «Очень, очень, очень!» отвечал с одушевлением Алексей Петрович. Он виделся с ним в Орле, вскоре после своей отставки. Пушкин сам отыскал его. «Я принимал его со всем должным ему уважением». О предмете своих разговоров с ним Ермолов не говорил. Он утверждает, что это было в Июле 1827 года; но я не знаю, зачем Пушкину быть тогда в Орле. Не в 1829 ли? проездом на Кавказ? Больше они не видались. Как хорош был сребровласый герой Кавказа, когда он говорил, что поэты суть гордость нации. С каким сожалением он выразился о ранней смерти Лермонтова! «Уж я бы не спустил этому NN. Если бы я был на Кавказе, я бы спровадил его; там есть такие дела, что можно послать, да вынувши часы считать, чрез сколько времени посланного не будет в живых. И было бы законным порядком. Уж у меня бы он не отделался. Можно позволить убить всякого другого человека, будь он вельможа и знатный: таких завтра будет много, а этих людей не скоро дождешься!» И всё это седой генерал говорил, по своему слегка притопывая ногою. На мои глаза он был истинно прекрасен. Это слоновое могущество, эта неповоротливая шея с шалашом седых волос; и этот ум, это одушевление на [441] 78 году возраста! Передо мною сидел человек, бравший с Суворовым Прагу, с Зубовым ходивший к Дербенту, с Каменским осаждавший Турецкие крепости, один из главных бойцов Бородина и Кульма, гроза Кавказа. И после этого говорите против Екатерининского века. Он его чадо!

Алексей Петрович как будто сам был доволен разговором. При прощании он сказал мне несколько любезных приветствий....

Комментарии

1. Я был представлен А. П. Ермолову, летом 1854 года, на даче у гр. Б. Желая иметь повод ближе познакомиться с ним, я просил гр. Б. помочь мне, и она была столько обязательна, что нарочно прислала Ермолову письмо ко мне, с тем, чтобы он вызвал меня для получения этого письма.

2. На праздник Рождества Христова.

3. Их императорские высочества, великие князья Николай и Михаил Николаевичи отправлялись тогда под Севастополь.

Текст воспроизведен по изданию: Разговор с А. П. Ермоловым. (Из недавних записок) // Русский архив, № 5-6. 1863